Служба закончилась, и к отцу Михаилу, как всегда, стараясь друг друга опередить, поспешила группа прихожан. Подходили с разным: у одного соседка колдунья на корову порчу навела, другого околоточный прижимает, у третьей муж безбожно начал пить горькую, у четвертого дочь в перестарках, пятого почечуй одолел - никакие снадобья и наговоры не помогают. В общем, у кого что болит, тот с тем и идет. Отец Михаил выслушивает внимательно, не перебивает. Ждет, когда прихожанин выскажется, изольет душу. И в девяти случаях из десяти, прихожане уходят довольные. Даже если вышло не так, как того хотелось.
Несмотря на молодость - отцу Михаилу шел тридцать второй год - авторитет у него среди прихожан и светской власти большой.
Шесть лет назад, когда он приехал сюда и принял самый захудалый приход, большинство горожан восприняли его с улыбкой. Мол, какой же из него батюшка? Борода как у яманушки, голос - и не бас, и не фальцет, тихий какой-то. И брюха нет - плоский, как пескарь. Правда, ростом удался - под девять вершков, не меньше. Вдобавок к этому, он еще и без попадьи. А поп без попадьи, что кладовая без ларя. Вот старый батюшка был истинный поп: росту хоть и не высокого, зато брюхом в два обхвата, борода лопатой. И голос: как затянет аллилуйя - свечи тухнут. Ежели во дворе гаркнет - собаки в подворотнях жухнут. А этот - кивали в сторону нового - не вышел в попы-то, так, дьячок. И самое интересное, что снедало обывателя: за какой такой грех молодой батюшка аж из самой столицы оказался в городишке на краю империи? Стали выискивать каналы, чтоб узнать: за что выдворили из столицы. По духовной линии ответ был один: сам соизволил в такую глухомань забраться. Не поверили. Стали вызнавать дальше, но тщетно. Смущало горожан и то, что молодой, а уже протоиерей.
Но вскорости по городу с неимоверной быстротой пошел слух, что новый батюшка Никольского храма - ого-го! Водочку не принимает, табак не нюхает, на девиц не смотрит, а словом божьим владеет, как Авдей Макарыч, местный казначей, цифрами. О, как! А если что скажет - несла молва - то как сургучом припечатает. Любую хмарь заговорит, беду отведет. Заахал народ, заохал, завскидывал в удивлении и недоверии брови. И дабы убедиться в сказанном лично, потекли на службу к отцу Михаилу толпы горожан. В том числе и из других приходов. Заволновались настоятели церквей, что лишатся прихожан, а, значит, и дохода. Зароптали. Сошлись, посоветовались, и решили призвать чужака не переманивать прихожан других приходов. Кому присутствовать при наставлении спорили долго и безрезультатно. Посылать к нему надо достойных: чтоб обладали красноречием, из себя - осанистые, уважаемые и светской властью и мирянами. Как выяснилось, никто из собравшихся всеми этими качествами враз не обладает. Вернее - каждый сам в себе их видит, а вот остальные нет.
В конце концов вопрос решили жребием. Но только проку от задуманного дела не вышло.
Отец Михаил, по обыкновению своему, выслушал собратьев смиренно, почтительно, но с недоумением и удивлением во взгляде. А когда те закончили, спросил:
- Вы своих прихожан знаете?
- А то как же... всех доподлинно... до единого, ить эвон сколь лет...
- Вот и славно. Завтра подходите к началу службы, выбирайте своих и уводите. Я и не зазываю, а потому и гнать не могу. Ибо не ко мне они приходят, а за словом божьим. На сим, с вашего позволения и порешим.
И откланялся.
Оторопели батюшки. Почесали затылки, поерошили бороды. Молод чужак, тщедушен, но крепок духом - дай Бог каждому. Такого наскоком не возьмешь. Эвон как отбрил, как от паутов отмахнулся. Взыграло в батюшках самолюбие, обиделись, но вслух этого не выказали. Да и как выскажешь? Он ведь не грубо, не высокомерно, наоборот - все чинно, с уважением, по чести-совести. Но это только усугубило оскорбление.
После короткого совещания настоятели решили, что протоиерей Михаил хотя и прав, но укороту, для его же блага, заслуживает. Дабы не вознесся в самомнении и гордыня разум не застила. А как укорот дать? Обратиться с петицией к епископу - себя выставить на посмешище, да и суров уж больно епископ и непредсказуем. А ну как возьмет сторону столичника, затрещат тогда бороды подписавших петицию. Решили попробовать воздействовать через городского голову. Он хотя над духовными людьми власти не имеет, но, все ж-таки - при законной силе. Однако и тут им не повезло: голова, как оказалось, сам к молодому батюшке на службы и проповеди стал похаживать. Потому махом осадил ходоков:
- Отец Михаил у ваших храмов ходит, прихожан сманивает?
- Нет...
- Ну, так... - развел руками голова.
Тогда батюшки - к исправнику. А у того отец Михаил восприемником дочери стал. Опустились руки у ходоков - экий пострел, везде поспел.
Не устояла перед соблазном познакомиться с новым протоиереем и купчиха Иулия Алексеевна Бодунова. Но сделала она это практически последней из своего окружения, поддавшись уговорам и рассказам соседок и подруг.
- Зря ты, матушка, не сходишь к отцу Михаилу. После его проповеди, ровно как после купели, - говорит одна соседка.
- Истина, истина, - вторит ей другая. - Меня, иной раз, так проберут его проповеди, что слез удержать невмочь. Так и текут, так и текут.
- Одним словом - Божий человек!
- Истинно, истинно!
И вот, изменив многолетней привычке, Иулия Алексеевна поехала на службу не в Александровскую церковь, а в Никольскую, к отцу Михаилу.
"Разок, ради любопытства", - решила она.
Но впечатления, полученные от службы, превзошли все ожидания. Вроде и слова отец Михаил говорит те же, что и настоятель Александровской церкви. И молитвы те же. А читает, то бишь поет, на первый взгляд даже и похуже. Александровский-то батюшка, где повыше голосом возьмет, где пониже, а этот ровно все ведет... но, почему-то, душу так и обволакивает, сжимает. Если на службе в Александровской Иулия Алексеевна непроизвольно, чего греха таить, могла задуматься о мирских делах, то здесь ни одного слова не пропустила, ни одного движения отца Михаила. В иные моменты Иулию Алексеевну так пробирало, что она переставала себя чувствовать - будто осталась от нее только душа, внимающая словам, а тело исчезло. И так ей было легко, так благостно, что в конце концов она даже всплакнула.
Еще Иулию Алексеевну поразили глаза отца Михаила. Она, почему-то, сравнила их с душой ангела: большие, светлые. Вот так бы глядела в них и глядела безотрывно.
И захотелось Иулии Алексеевне пригласить батюшку к себе. Непременно. Попотчевать его, побеседовать по душам, послушать его голос, насмотреться в глаза его ангельские. И, наверное, впервые в жизни, она растерялась, не зная, как это сделать. Окружное начальство приглашала, высоких чинов их губернии зазывала запросто, а вот батюшку, годящегося ей в сыновья, вдруг растерялась. Мелькнула мысль послать к нему с приглашением приказчика, но она тут же отогнала ее - а ну как батюшка обидится, что приглашает не сама, а через какого-то приказчика. Решила обождать подходящего случая. И тот вскорости подвернулся. У купца первогильдейца Осипова родился сын, и в восприемники он позвал Иулию Алексеевну с протоиереем Михаилом. Иулия Алексеевна обрадовалась несказанно. Духовное родство с самим отцом Михаилом! О таком она и не чаяла. Это ж теперь можно будет общаться с ним, так сказать, на короткой ноге. Не только его приглашать к себе, но и самой у него бывать запросто. После крестин, на радостях, Иулия Алексеевна пожертвовала на содержание Никольского храма две екатерининки, и заверила, что в будущем году за свой счет обновит в храме солею. С того дня и завелось у нее долгожданное знакомство. И за пять лет они так тесно сошлись, что редкую неделю не виделись. Чаще, конечно, Иулия Алексеевна навещала отца Михаила, он - не любитель ходить по гостям. Но, тем не менее, нет, нет, да и заглядывает к куме. В такие часы Иулия Алексеевна обвивала его материнским вниманием - не знала куда усадить, чем угостить. И поражалась его скромности и неприхотливости. В отличии от других, знакомых Иулии Алексеевны батюшек, отец Михаил не шел в красный угол гостиной. И если в гостиной стояли стулья и кресла, то он обязательно сядет на стул, и никакие уговоры не заставят его пересесть в мягкое, удобное кресло. А как он кушает, так без слез и не вспомнить - одно постное круглый год. За пять лет знакомства Иулия Алексеевна и не видела, и не слыхала, чтоб он съел что-нибудь скоромное или пригубил настойку или наливку. Иулия Алексеевна такого протоиерея видела впервой. И как настоятель он оказался на удивление хозяйственным. До его прихода Никольская церковь была в городе самой захудалой, а теперь она преобразилась.
Народ говорил:
- Гляди-ка, Никольская-то засияла, как яичко христово!
В выходные, особенно в праздники, около храма свободного места не оказалось - все было заставлено выездами. Про сам храм и говорить нечего - миру набивалось столько, что и яблоку негде упасть.
Сойдя с коляски, Иулия Алексеевна, первым делом, перекрестилась на купола, а затем, повернувшись к коляске, сказала сидевшей в ней девушке:
- Спускайся, голубушка.
Девушка, одной рукой приподняв подол юбки, другой, придерживаясь за край коляски, осторожно, боясь оступиться, спустилась на землю. На вид девушке лет семнадцать-восемнадцать. Головка плотно обвязана кашемировым черного цвета платком, отчего лицо кажется бледным. Черты лица правильные: маленький округлый подбородок, алые слегка припухлые губки, аккуратный вздернутый носик, большие карие глаза, обрамленные черными густыми ресницами.
Внимательно осмотрев стройную фигуру девушки, Иулия Алексеевна тяжело вздохнула.
- Ну, пойдем, милая, - и первой направилась к входу.
С рядовыми прихожанами Иулия Алексеевна вежливо здоровалась, едва кивая головой, с именитыми раскланивалась и представляла спутницу:
- Моя племянница, Варвара... осиротела ангелочек. Теперь вот я буду о ней заботиться.
Знакомые качали головами и сочувственно смотрели на племянницу.
В храме было людно. Взяв девушку под руку, Иулия Алексеевна, аккуратно, но, властно отстраняя прихожан с пути, прошла в первый ряд, так сказать, на свое место.
- Сейчас ты сама послушаешь и убедишься, - зашептала Иулия Алексеевна в ухо племяннице, - что это за душа-человек! Не говорит, а прям елей на душу льет, словом лечит.
Царские врата растворились, Иулия Алексеевна замолкла. Варя же принялась рассматривать роспись храма. В церкви ходить она любит. Нравится ей здесь находиться. Неизвестно отчего, но душе в храме всегда становится покойно, светло. Рассматривая росписи, Варя мысленно беседует со святыми, преподобными, мучениками, ожившими в ее представлении. А потому и литургию никогда не слышит.
Так и сейчас. Едва тетушка оставила ее без внимания, как она пошла гулять взглядом по иконам, росписям.
На вид Вареньке, как уже говорилось, лет семнадцать-восемнадцать, а на самом деле на Варварин день ей исполнилось двадцать шесть. И, несмотря на свою красоту, стройность, добрый и покладистый характер, она не замужем. И не потому что никто не сватается, нет. Сватались, и не единожды. И такие видные и состоятельные женихи, о которых многие девушки могут только мечтать: сначала генерал, за ним промышленник, затем купец-миллионщик пытал счастье, потом владелец пароходной компании. Но она всякий раз слезно упрашивала родителей не выдавать ее и те, любимое и единственное чадо не неволили. Не хочешь, мол, не выдадим.
Но вот случилось несчастье. По лету родители один за другим преставились. И кто знает, справилась ли бы Варенька с таким горем, если бы не Иулия Алексеевна: и утешила, и с оформлением наследства помогла. А затем и уговорила переехать к ней. Варя, не долго думая, дала согласие. Да и чего думать - самой ей ни с домом, ни с хозяйством, ни с тем более магазинами и лавками не управиться. Ни опыту ведь, ни знания дела, как в хозяйских, так и в торговых делах у ней нет. А тетушка - единственный родной человек, не обидит и дело поддержит. Тем более, что у Иулии Алексеевны своих детей нет.
После литургии отец Михаил, по обыкновению воскресного дня, начал проповедь. Спустившись с амвона на одну ступеньку, окинув взором паству, выдержав паузу, он начал:
- Братья и сестры! В молитве мы ищем встречи с Богом. И часто мы этой встречи добиваемся с отчаянным духовным напряжением - и не добиваемся, потому что не того ищем, чего надо было бы искать. Всякая встреча - событие для нас чрезвычайное, а встреча с Богом - особенно...
Иулия Алексеевна, умиленно глядя на отца Михаила, склонила голову к Варе и шепнула:
- Какая от него исходит благость, голубушка.
Варя встрепенулась, вынырнула из своего мирка и посмотрела на проповедывающего. Отец Михаил стоял от нее по правую руку, чуть дальше, чем в сажени. Первые мгновения Варя смотрела на него спокойно, и даже стала вслушиваться в проповедь, но, всмотревшись внимательней, она вдруг заволновалась, сердце забилось чаще, по телу пошел жар, щеки, казалось, запылали огнем.
"Это он! - мелькнуло в голове Вари. - Он... он... как же это, господи... не может быть!"
Проповедь, да и не только, а вообще весь окружающий мир, кроме лица отца Михаила, для Вари перестал существовать. Она с трепетом вглядывалась в каждую черту лица, ловила каждое движение глаз, губ и во всем находила сходство, подтверждающее догадку.
"Да, да... это он... он".
Проповедуя, отец Михаил никогда не останавливает внимание на ком-то одном из прихожан. Он смотрит поверх голов, как бы сразу на всех и поэтому не заметил пристального и взволнованного взгляда Вари.
Весь остаток дня Варя не могла найти себе места и заделья. Все о чем-то думала, была жутко растерянной и за что бы не взялась - все валилось из рук. Принялась вышивать - уколола палец. Стала рисовать - еще хуже: предательский карандаш тут же начинал выводить черты лица отца Михаила. Варя в страхе, что тетушка увидит и узнает его, быстро комкала листок. В конце концов взяв в руки книгу и умостившись в кресле у раскрытого окна, она сделала вид что читает.
А дело вот в чем. Еще в Ирбите, после смерти матери - отец помер месяцем ранее - Варе приснился сон: она в церкви, у иконы "скоропослушницы". Варя плачет и вопрошает: "Матерь Божья, дева Мария, к тебе единой прибегаю, тебя единую добросердечную молю: научи, как же мне теперь одной на свете белом мыкаться-то? У кого тепла душевного искать?"
И вдруг запели, стало светло-светло. И появился Он. Рядом. Русоволосый, с маленькой бородкой, большими ясными глазами. Варя запомнила взгляд: нежный, теплый, с грустинкой. И голос: тихий, ласковый, как летний ветерок. Стал Он гладить ее по голове и говорить: "Не печалься, милое дитя, я буду заботиться о тебе". А из одежды на Нем - белый подризник с вышитым золотом крестом. Варя враз успокоилась. На душе стало благостно.
С той ночи, как привиделся ей этот сон, ее ни разу не посетил страх одиночества, не тревожило будущее. Вроде как действительно явившийся во сне Он ограждал и берег ее.
Сегодня, увидев в церкви отца Михаила, Варя поразилась сильному сходству его с тем, кто явился во сне. Такой же цвет волос, такая же бородка, глаза, взгляд, голос, черты лица - все как у Него. Совпадение? А может происки Господни? Судьба? Если б знать...
Задумчивость и растерянность Вари не ускользнули от прозорливого взгляда Иулии Алексеевны.
- Что это с тобой, голубушка, ты прям сама не своя какая-то? Уж не прихварнула ли часом? Позволь-ка мне лобик твой потрогать.
- Что вы, Иулия Алексеевна, нет, нет, слава Богу, я здорова.
Иулия Алексеевна сочувственно и сочувствующе посмотрела на племянницу, решив, что та вновь закручинилась по родителям.
- Понимаю, доченька, понимаю, - и погладила ее по головке. - Ну-к, что теперь поделаешь? Так, видно, господу Богу угодно стало. Ты крепись, не точи себя шибко-то... тебе жить надо...
В тот вечер Варя решила обязательно исповедаться отцу Михаилу, и стала готовиться. Утром ездила на службу, дома читала библию, житие святых, творила молитвы. В церкви она уже не рассматривала роспись, как раньше. А для того чтобы отец Михаил не заметил ее внимание к нему, она встала не в первый ряд к солее, как с тетушкой, а затерялась среди молящихся в средней части храма. И если после первой встречи с отцом Михаилом Варя думала, что он просто похож на приснившегося ей в Ирбите Божьего посланника, то после второго посещения Никольского храма она твердо уверовала, что являлся ей именно отец Михаил. И что сюда, в Бийск, Господь привел ее не случайно, а для встречи с ним. Потому-то и трепещет ее сердце при виде отца Михаила, как свеча на ветру. В канун исповедального дня у Вари не то от сильного волнения, не то еще отчего, поднялся жар. Ей стало страшно, что он будет совсем близко, будет спрашивать, видеть ее глаза, коснется ее своей рукой. Страшно, но встречи этой она хотела. Очень. И в голове вертелся вопрос: если Он являлся ей во сне, то должен почувствовать ее, узнать. Если почувствует, узнает, что тогда?
Варя думала, что от волнения не сможет заснуть, но нет, все произошло наоборот - заснула она незаметно, и спала крепко, даже снов не видела. Более того - в церковь она пошла с куда меньшим волнением и покойной душой, нежели в минувшие дни.
Литургия закончилась. Часть прихожан поспешила в очередь на исповедь. Варя встала последней. И чем ближе подходил ее черед, тем меньше оставалась в душе покоя. Сердце стучало так, что казалось - его слышат все, кто находится рядом. Стыдливо склонив голову, она двигалась к аналою. Вот и ее черед. Нужно подходить, отец Михаил ждет, а Варя как вросла в пол. С трудом Варя заставляет себя подойти к аналою.
Видя растерянность и робость новой прихожанки, отец Михаил решил приободрить ее.
- Не печалься, милое дитя, Господь будет милосерден. Доверь ему все, что кручинит твою душу и разум, и облегчит их...
Казалось бы простые слова, но сказаны они с таким чувством и так проникновенно, что Варя не смогла сдержать слез. Они потекли из ее опущенных к полу глаз, как капельки росы с цветочного листка.
Не единожды бывало у отца Михаила, когда на исповеди плакали, и он относился к этому спокойно, с пониманием, как к должному - от облегчения люди плачут. А сейчас растерялся: неужто на душе очаровательной девушки лежат тяжкие грехи? Разве может такое милое создание грешить? Опыт ему подсказывал, что юные, благородные душой и помыслами девицы, не совершившие тяжких мирских грехов, способны считать смертным грехом любой пустяк - помыслы о поцелуе, получение письма с признанием в любви, ослушание родителей. Вот с этой, новой прихожанкой, видимо, то же самое. Дай-то Бог. Ему почему-то захотелось, чтоб душа и помыслы этой девушки оказались чистыми. И он не ошибся. Исповедь Вари была короткой, а то, о чем она говорила и прегрешением-то назвать язык не повернется. Выслушав Варю, отец Михаил с душевным облегчением возложил на ее головку конец епитрахили и прочитал разрешительную молитву.
И во время исповеди, и во время причащения в голове Вари пульсировало: "Это он, это он... узнал, почувствовал... слава Богу...".
Домой ее словно несли ангелы. На душе легко, светло, хотелось петь и смеяться.
Первым порывом души было желание поделиться всем с тетушкой. Рассказать ей о сне и о том, что отец Михаил и есть тот, кто ей приснился. Ведь он и обликом похож, и слова сказал те же, что и явившийся во сне посланник Божий. Но потом она испугалась: а ну как она сочтет это детской глупостью? Нет, лучше пока промолчать.
Но душевные перемены племянницы прозорливый взгляд Иулии Алексеевны отметил сразу.
- Вот видишь, - радостно улыбнулась Иулия Алексеевна. - Излила душу и прям другим человеком стала. Я же говорила: наш батюшка Михаил словом лечит. Понравился он тебе?
Варя растерялась. Щеки ее вмиг залил румянец.
- В каком смысле, тетушка?
- Да не пужайся ты так, - улыбнулась Иулия Алексеевна. - Я про него не как про мужчину, а как про батюшку, как про духовника.
Варя вконец смутилась.
- Ну, ладно, ладно, - зачастила Иулия Алексеевна. - Ступай, переоблачайся, отдыхай, да обедать будем. Чай, ты постом-то довела себя, вона - кости сквозь кофту скоро вылезут.
Уединившись после службы в ризнице, отец Михаил долго задумчиво смотрел в окно. Из памяти все никак не выходил образ новой прихожанки. Почему он никак не может изгнать его из памяти - понятно: Варвара очень похожа на его покойную супругу Наталью. Такой же овал лица, брови, губки, подбородок, носик, такой же чистый и кроткий взгляд. И даже цвет глаз - небесно-голубой, такой же, как у Натальи. Надо же было небесам создать двух людей, так сильно похожих друг на друга.
С того дня, когда у отца Михаила умерла супруга, минуло не полных семь лет. Беспрестанные ежедневные молитвы, отъезд из столицы, да и время, сделали свое - душевная боль стала утихать. Отец Михаил благодарил Бога, верил, что еще года два-три, и в душе совсем перестанет саднить. И вот все пошло вспять. Откуда она взялась - эта прихожанка Варвара? Для чего судьба привела ее к нему в храм? Чтоб растревожить душу? Не дать забыть Наташу? Или это его крест до скончания дней? Или случайность? Нет, не случайность. Без воли Господа Бога ничего не происходит в этом мире. Значит не понравилось Богу, что он стал успокаиваться. Рановато.
До обедней отец Михаил творил молитвы перед иконой Матери Божьей. Вроде немного успокоилось сердце.
После вечерней службы, выйдя за ворота, отец Михаил остановился в раздумье - куда податься? Домой - оставаться с воспоминаниями наедине - не хочется. И, поддавшись случайной мысли, он решил навестить Иулию Алексеевну. Давненько он у ней не бывал. Нравится с ней беседовать: душа у нее открытая, не лицемерит и, что немаловажно для общения, святое писание и житие святых знает хорошо.
- Какая радость! - затрещала Иулия Алексеевна при виде гостя. - А я уж собиралась к вам Проньку посылать. Забыли вы меня, забыли. Думаю, чем-то обидела я батюшку Михаила, иль неинтересно ему стало со старухой общаться.
- Что вы, Иулия Алексеевна, - виновато улыбнулся отец Михаил, - разве беседа с вами может быть неинтересной. А то, что долго не встречались, так вы и сами в делах были. Вроде как и уезжали куда-то, сказывали в городе.
- Да, да, - вмиг погрустнела Иулия Алексеевна. - По великому несчастью пришлось уезжать. Братец у меня помер в Ирбите, да я, вроде как, сказывала тебе об этом.
Отец Михаил кивнул.
- Так вот, не прошло и месяца, как преставилась и супружница его, стало быть невестка моя. Уж такое горе в доме, такое горе - не приведи Господи.
Уголком платка Иулия Алексеевна промокнула выступившие слезинки, и продолжила:
- И осталась у них одна-одинешенька дочка. Стало быть, племянница моя. Ну чисто ангел: и обличием, и душой. Букашечку не обидит. А умница-то! Все читает, читает. И по-французски говорит, и на этом... как его... забыла... ну, что же это за память такая... ах, да, вспомнила! На фортепиано музицирует. Но вот беда, девочка совсем не приспособлена к жизни мирской. А при тех-то делах, что остались ей от братца, ей ни в жизнь одной не управиться. В самом Ирбите магазин, да по уезду, почитай, дюжина лавок. Вот и пришлось мне везти туда Федора Федоровича, доверенного моего, принимать у тамошнего приказчика дела, покуда он, варнак, сироту помиру не пустил...
Отец Михаил поначалу слушал внимательно Иулию Алексеевну, а как она заговорила о магазинах да лавках, так незаметно погрузился в свои мысли: об умершей жене и прихожанке Варваре. Умирая, Наташа просила не печалиться о ней и любить не только прихожан, а всех людей вдвое большей любовью, вроде как за себя и за нее. И всех страждущих и жаждущих помощи и защиты призревать, где бы это не случилось - в храме ли, на улице, в пути ли. Завещание это отец Михаил исполняет усердно. Так возможно и Варвару Бог привел к нему в храм именно за такой помощью? А возможно Наташа заскучала, что он давно не был у нее на могилке и явилась напомнить об этом? Прошло ведь целых шесть лет с того дня, как он последний раз стоял над ее могилой. Как знать, как знать.
- Ах, прости Господи! - воскликнула Иулия Алексеевна и отец Михаил встрепенулся. - Что же это я, а? Совсем из ума выжила. Вы же со службы, голодный, а я разговорами потчую. С этими хлопотами да заботами совсем о людях забудешь.
Отец Михаил попытался было заверить радушную хозяйку, что вовсе не голоден, но где там! Иулия Алексеевна и слушать его не стала. Кликнув прислугу, она строго распорядилась подавать на стол.
- А пока, - обратилась она к отцу Михаилу, - позвольте, батюшка, я представлю вам моего ангелочка, - и, шумно поднявшись, неспешно пошла за Варей.
Отец Михаил обреченно вздохнул. Новых знакомств он не любил и, по возможности, всячески их избегал. Знай наперед, что посещение Иулии Алексеевне обернется новым знакомством, то он бы однозначно отменил визит. Теперь уж никуда не денешься, придется выслушивать вопросы, отвечать на них, и изображать радушного собеседника.
Послышались шаги, в гостиную, широко улыбаясь и ведя за руку Варю, чинно вошла Иулия Алексеевна.
- Вот, батюшка, - почти с порога радостно заговорила Иулия Алексеевна, - позвольте представить вам моего ангелочка Варвару Сидоровну. А это, - обернулась она к Варе, - ты, душенька, уже знаешь - отец Михаил. Она, голубушка моя, - вновь обратилась к отцу Михаилу, - ходила со мной на воскресную, а потом одна. И не далее как сегодня была у вас, батюшка, на исповеди. Помните поди? Память-то у вас, я знаю, отменная.
Если сказать, что отец Михаил был удивлен появлением в гостиной Варвары, значит ничего не сказать. Он был потрясен. Непроизвольно встав, отец Михаил изумленно уставился на Варю.
Варя, видимо, так же не была предупреждена к кому ее ведут, а потому была изумлена не менее отца Михаила. Щеки ее враз вспыхнули от смущения, а взгляд опустился.
Иулия Алексеевна поведение молодых людей истолковала по-своему, и, желая дать им возможность прийти в себя, нашла предлог удалиться.
- Ну, вы пока побеседуйте, а я пойду, погляжу, как там стол готовится.
После ухода Иулии Алексеевны, в гостиной некоторое время царила тишина.
- Это вы? - совладав с собой, спросил отец Михаил.
Варя робко подняла взгляд.
- Вы удивлены? - тихо произнесла она.
- Признаться... настолько это неожиданно... а, позвольте... впрочем... - отец Михаил совсем запутался и, поняв это, замолчал.
- Вы часто бываете в гостях у Иулии Алексеевны? - после продолжительной паузы, опустив взгляд и в смущении теребя складку платья, спросила Варя.
- Да... то есть нет... впрочем...
Смущение и растерянность отца Михаила почему-то развеселили Варю и она улыбнулась.
"Господи, - мелькнуло в голове отца Михаила, - она и улыбается-то так же, как Наташа".
За столом, в основном, говорила Иулия Алексеевна. Отец Михаил и Варя попивали чай молча, изредка и украдкой поглядывая друг на друга. Ни к сдобе, ни к варенью никто из них не притронулся, сколько бы Иулия Алексеевна не уговаривала.
Растерянность и смущение от неожиданной встречи прошли, и Варя за столом чувствовала себя совершенно покойной. Ей хотелось, чтоб вместо тетушки говорил отец Михаил. И чтоб рассказывал он непременно что-нибудь интересное, веселое. Голос его ей хотелось послушать. Но он молчал. Пил чай и молчал.
В душе отца Михаила творилась несусветная кутерьма: с одной стороны, ему было приятно видеть и общаться с Варей, а с другой, он страшился этого. Ему мнилось, что этим он оскверняет светлую память о Наташе, что эта встреча - не что иное, как происки дьявола, чтоб смутить его душу.
Выждав момент, когда Иулия Алексеевна сделала паузу, отец Михаил встал.
- Как!? - изумилась хозяйка дома. - Вы уже собираетесь покинуть нас?
- К сожалению - да, - стараясь не глядеть на собеседницу, извиняющимся тоном ответил отец Михаил. - Что-то мне сегодня не совсем здоровится.
- Как жаль, как жаль. Но да ничего, вам надо больше отдыхать, а то ить все знают, как вы себя не жалеете. - И тут же, без всякого перехода, воскликнула: - Батюшки свет, а как же вы по темноте-то домой доберетесь?
- Так там и не темно еще, - взглянув на окна, возразил отец Михаил.
- Нет, нет, - замахала руками Иулия Алексеевна, - пешком я вас не отпущу, - и, выглянув в переднюю, позвала:
- Спиридон! Спиридон! Ну, где ты, окаянная твоя душа, запропастился?
- Тут я, Иулия Алексеевна, - донеслось из-за двери.
- Ступай, запряги Воронка, отвезешь батюшку Михаила домой. Да поспешай, фетюк, не растележивайся.
- Одним мигом!
Отцу Михаилу было страсть как неудобно, что из-за него тревожат человека в неурочный час.
- Иулия Алексеевна, - умоляюще заговорил он, - ни к чему бы такие хлопоты. Я и пешком без затруднений доберусь. Сделайте милость, отмените запрягать.
Но Иулия Алексеевна и слышать ничего не хотела.
Варе было очень жаль, что отец Михаил уходит. Она вмиг сникла и стала ждать, когда он с ней попрощается.
До первых петухов творил отец Михаил молитвы, прося Бога послать ему в душу покой, в разум ясность. Не случилось. Уставший и угнетенный, с безра-достными мыслями он прилег на кровать отдохнуть.
Что случилось, почему небеса позволили искушать его душу? Разве он грешен, в чем-то преступил черту веры? Или дал себе послабление? В памяти ничего такого нет. Возможно, это испытание на твердость. Но разве все эти шесть лет он не был тверд в вере? Был, и ни на йоту нигде и ни в чем себе не попустил. Тогда для чего еще-то испытания?
"Господи, дай понять и разуметь, к чему сие в душе моей слабой..."
Ближе к рассвету, физически усталый и морально измотанный, отец Михаил забылся коротким и тревожным сном.
Следующая встреча отца Михаила с Варей состоялась через три дня, на воскресной службе. К тому часу страсти в душе отца Михаила малость улеглись, и он уже начал подумывать, что ничего плохого в его общении с Варей нет. Что общением с ней он нисколечко не оскорбляет память по Наталье. Ежедневно он встречается с десятком прихожанок, и ничего. Варя - одна из них. Вот только схожесть с Натальей... Так что же теперь? Отвернуться от нее за это? А может быть она как никто другой нуждается в его помощи, может быть как раз для этого и привел ее Господь в Никольский храм? Нужно просто забыть о ее схожести с Натальей, и вся недолга.
Иулия Алексеевна, как всегда, стояла в первом ряду, а Варя рядом. При виде девушки в душе отца Михаила как легким, теплым ветерком протянуло. Большого усилия потребовалось отцу Михаилу, чтоб за всю службу ни разу не взглянуть на Варю. А так хотелось.
Варя не спускала с отца Михаила глаз. Ждала: сейчас он на нее глянет, их взгляды встретятся и она ему улыбнется. Но он так и не посмотрел на нее ни разу. Варю даже обида взяла - почему он так? Но потом успокоилась: все-таки он батюшка, и не в салоне беседует, а службу в храме ведет.
Службу и проповедь отец Михаил провел с большим вдохновением, и в конце, готовясь к исповеданиям, поймал себя на мысли, что и вдохновенье, и красноречие были для Вари. От такой мысли его аж в жар бросило:
"Господи, - мелькнуло в голове, - в грех впал..."
Закончив исповедовать, отец Михаил направился, было, в ризницу, но тут к нему подшагнула Иулия Алексеевна.
- Батюшка, - негромко заговорила она, - мы с Варварой Сидоровной просим вас не отказать отобедать с нами. Обед у нас будет крайне необычным. Уж будьте так любезны, не откажите, порадуйте.
К приходу отца Михаила стол был накрыт. Хозяйка с племянницей, одетые празднично, встречали гостя у дверей. На Варе - шелковое платье, поверх короткая парчовая кофточка, на шее нить жемчужных бус, на ногах аккуратненькие, словно игрушечные, выстроченные парчовые башмачки. На Иулии Алексеевне - шерстяное платье, на плечи накинут шитый канителью парчовый платок с золотой каймой.
Обе, видно по взглядам, очень рады приходу гостя.
- А мы уж заждались вас, - слегка надтреснутый голос Иулии Алексеевны приветел.
- Простите, коли заставил себя ждать.
- Ну, что вы, нет, нет. Вы, как всегда, вовремя. В этом доме еще моим покойным мужем было заведено обедать в два часа, а сейчас еще только без четверти.
- Ну и слава Богу. А, Иулия Алексеевна, простите за излишнее любопытство: по какому поводу вы сегодня устраиваете необычный обед?
- Как?! Разве я не сказала вам об этом давеча?
- Нет.
- Ну, тогда, слушайте: второго дня из Ирбита пришел багаж Варвары Сидоровны. И среди кучи книг и картин... Кстати, Варвара Сидоровна сама рисует картины, не сочтите за богохульство, много лучше борзенковских богомазов. Талант, истинно говорю вам. Впрочем, сами увидите. Но, главное, - Иулия Алексеевна прищурилась, и, выставив указательный палец и сделав короткую, подчеркивающую важность сообщения паузу, торжественно закончила: - Варвара Сидоровна обещалась нынче на фортепиано нам музицировать!
- Что вы говорите?! - искренне удивился отец Михаил и восхищенно посмотрел на Варю. - Вы кладезь талантов, Варвара Сидоровна!
Щеки Вари от смущения зарделись.
- Ну, что вы, - скромно опустила она взгляд, - это я так... для себя.
- Скромница она у меня, - проворковала Иулия Алексеевна.
Долго в этот вечер не мог заснуть отец Михаил: перебирал в памяти обед у Иулии Алексеевны. Не все события обеда, нет, а только то, что касалось Вари. Его до глубины души поражало сходство Вари с Натальей, которое, как оказалось, было не только внешним, но и внутренним. У Вари те же интересы, что были и у Наташи: фортепиано, рисование, чтение романов. На фортепиано она, в основном, исполняла произведения тех же композиторов, что и Наташа. Романы читает тех же авторов, что и Наташа. И даже такая мелочь, как наклон головки, чуть влево и вниз, при игре на фортепиано - такой же! Что это? Мистика?
Поднявшись с кровати, отец Михаил подошел к окну, бросил взгляд на низкое, густо усеянное звездами сентябрьское небо.
"Сколько звезд... как огромен Божий мир... а что, если это не просто звезды, а души ушедших на небеса людей? Среди них, верно, твоя душа, Наташа. Смотрит она сейчас на меня... если б была возможность хоть как-то связаться с тобой, я уверен - ты бы непременно мне помогла... или бы дала знать, что слышишь меня...".
И вдруг одна звезда, как бы мигнула. Отец Михаил испуганно отпрянул от окна и осенил себя крестом.
"Господи, неужто я схожу с ума?.. Упаси Господи, и избави от чаши сей!"
Запалив лампадку и встав на колени перед образом Спасителя, отец Михаил творил молитвы и клал земные поклоны до полного изнеможения.
С того обеда Варя, твердо уверовав, что отец Михаил и есть тот самый ангел, который являлся ей во сне, старалась как можно чаще видеть его. Использовала любой предлог, чтоб побыть с ним рядом, посмотреть в его глаза, послушать голос. Отец Михаил догадывался об этом и душа его исходила от противоречий. С одной стороны, ему хотелось видеть Варю, беседовать с ней, а с другой - его страшило желание встречи с ней. И это второе было подобно крику в ночи - непонятно откуда, кто и для чего кричит. И на душе от этого становилось тревожно.
Так прошла неделя. Все эти дни Варя была весела, энергична. Иулия Алексеевна нарадоваться не могла на племянницу.
"Слава те Господи, - думала она, любуясь Варенькиной жизнерадостностью, - наконец-то снизошла твоя благодать на бедную сиротку".
Своей радостью Иулия Алексеевна не преминула поделиться с отцом Михаилом при первой же встрече.
- Видите, как мой ангелочек расцвел? Прям светится вся. А не привези я ее оттуда, так она бы там зачахла б от тоски по родителям. А тут расцвела, прям, как заново родилась.
- На все воля Божья, - заметил отец Михаил.
- Ну, да, я и говорю: пожалел Господь сиротиночку.
В день мучениц Веры, Надежды и Любови в жизни отца Михаила произошел крутой поворот. Отслужив утреню и решив некоторые хозяйственные дела по храму, отец Михаил неторопко направился домой. На редкость для сентября погожий день располагал к прогулке и благотворно влиял на мысли. Отрадно было смотреть и на по-осеннему чистое небо, пестрый наряд деревьев и покрытую листвой, словно лоскутным одеялом, землю.
Отец Михаил, желая продлить в душе прекрасное чувство, решил побыть на улице дольше и направился в Ольгинский сад - единственное место в городе, пригодное для гуляний. Да и река оттуда видна хорошо.
Выбрав тропинку менее хоженую, отец Михаил направился в конец сада, ближе к реке.
Одному на природе думается легче, ясней и погружение в себя происходит много глубже. Так сейчас, полностью отдавшись мыслям, отец Михаил не заметил, что ему навстречу, радостно улыбаясь, шла Варя. И только когда расстояние между ними оставалось не более аршина, Варя заговорила.
- Осторожней, батюшка, не то вы собьете меня!
Отец Михаил как в стену уперся.
- Вы? - удивленно произнес он.
- Неужто не верите своим глазам? - не переставая улыбаться, слегка склонив головку, Варя озорно смотрела на батюшку.
- Отчего ж, но... вы одни?
- Да.
- Что же вы здесь делаете?
- Гуляю. А вы? Квартира-то ваша в другой стороне. Значит вы нарочно сюда зашли?
- Признаться - да. Денек ныне, сами изволите видеть, просто благодать. И захотелось побродить...
- С мыслями наедине?
- Вы не по летам прозорливы, - смущенно улыбнулся отец Михаил.
- Ой! - воскликнула Варя и, подшагнув, коснулась бороды отца Михаила. - А у вас в бороде паутинка запуталась.
Выбирая паутину, Варя несколько раз коснулась пальчиками подбородка и щеки отца Михаила. Впервые он стоял так близко к Варе, видел ее глаза, чувствовал руки, вдыхал аромат духов. Между их губами было не более шести вершков. В груди отца Михаила взвилось волнение, сердце забилось сильно и часто. Он даже перестал дышать. И в этот момент он понял, почему хотел и в то же время боялся встречаться с Варей: встречи этой жаждало его мужское начало, а духовное противилось. Первое, дремавшее или затаенно сидевшее несколько лет, при виде женщины, очень похожей на ту, которая была любимой и познанной, проснулось, стало требовать природой заложенное. Он чудом сдержался, чтоб не взять ее руки и не расцеловать их, не привлечь ее к себе...
- Ну вот, - ступая и стряхивая с руки паутинку, проговорила Варя, - теперь ваша борода чистая.
Отец Михаил, с трудом сглотнув подкативший к горлу ком, выдохнул.
Заметив резкую перемену в лице батюшки, Варя погасила улыбку, и с тревогой в голосе спросила:
- Что с вами, батюшка? Вам плохо, вы так побледнели.
- Да... - от волнения голос отца Михаила слегка охрип. - Что-то голова вдруг разболелась.
Варя вновь подшагнула и прижала ладонь ко лбу батюшки.
- Да вас пот прошиб, батюшка!
Отец Михаил запоздало отклонился.
- Ну вот, теперь вы ручки запачкали...
- Глупости говорите, батюшка, идемте-ка лучше к нам. У тетушки, я знаю, есть лекарства...
- Нет, нет, - поспешно отказался отец Михаил. - Благодарю за участие, но я - лучше домой...
- Но... - растерянно развела руками Варя, - как же вы... одни-то? А вдруг... да и дома вы, верно, одни...
- Нет, нет, - мелко отшагивая назад и избегая смотреть на Варю, залепетал отец Михаил. - Ничего, это... нет, благодарю... дома хозяева, там... мальчик... благодарю.
- Позвольте хотя бы проводить...
- Нет, нет, не утруждайтесь! Нет! Я сам... благодарю...
И развернувшись, отец Михаил быстро зашагал прочь, из последних сил удерживаясь, чтоб не вернуться и не сотворить непоправимого.
Остаток дня, вечер и бульшую часть ночи отец Михаил провел в истовых молитвах. Творил молитвы, а из души рвался крик: "За что, Господи, оставил меня?! За какие прегрешения, Господи? Понять хочу в чем вина моя... Ведомы Тебе все дела мои и помыслы, и ни на мгновенье, ни на горчичное зерно не усомнился я в вере! Так за что, Господи, за что дозволил соблазну в душу проникнуть, за что крепости духа лишил?!"
Неделю отец Михаил не ходил в храм. Сказавшись больным, он сам не выходил из дома, и к себе, кроме дьяка, никого не принимал. Молился до изнеможения, и первые три дня ничего не ел, только воду пил. На четвертый день, поняв, что скоро лишится сил вставать на молитву, стал съедать по половине фунта черного хлеба.
И в тот же четвертый день, призвав к себе дьяка, он попросил его срочно доставить письмо епископу и привезти от него ответ, если таковой, мол, будет.
В первый же день, как отец Михаил не пришел в храм на утреннюю службу, по городу пополз слух - занедужил батюшка Михаил. Удивились прихожане и тому, что не пришел провести службу, и тому, что занедужил. Никто из прихожан не припомнит, чтоб отец Михаил не то что хворал когда-нибудь, но и даже чтоб квелым был. А тут - на тебе: вчера жив здрав, а нынче уж и из дому не выходит. Заметался в догадках любопытный обыватель - что же это за напасть такая обрушилась на батюшку, что он даже из дому выйти не в силах? А если по церковным понятиям болезни посылаются небесами в наказание за грехи, то получается, что за батюшкой чтой-то проклюнулось? И тут же нашелся, кто видел его встречу с племянницей Иулии Алексеевны в Ольгинском саду. И пошла плясать губерния - вот тебе, мол, и батюшка! Вот тебе и праведник! Но усомнившихся в праведности отца Михаила были единицы. Многие даже и не поверили во встречу, сочли это за навет. А те, кто поверил, не усмотрели в этом ничего необычного - ну, встретились и встретились, и то, видно случайно, а не по сговору. Не тот, мол, он человек, чтоб за юбками бегать.
О болезни отца Михаила и его встрече с Варей в Ольгинском саду, Иулия Алексеевна узнала на третий день. И тогда ей стала понятна понурость и задумчивость племянницы в последние дни. Не в силах сдержать желание узнать все из первых уст, Иулия Алексеевна тут же приступила к Варе с расспросами. И узнав, что встреча в саду произошла совершенно случайно, и что после короткого разговора - его Варя передала почти дословно - отец Михаил, сославшись на нездоровье, быстро ушел домой, Иулия Алексеевна облегченно выдохнула: слава Богу, никаких амурных дел, незапятнана честь ни Вареньки, ни отца Михаила. Прям, как камень с души свалился.
В этот же день Иулия Алексеевна отправила к отцу Михаилу Проньку - справиться о здоровье и узнать: не нужно ли чего для лечения.
Ответ от епископа дьяк привез только в октябре в день апостола Филиппа. Отец Михаил за столом читал житие святых, когда усталый, в промокшей одежде дьяк не вошел, а почти ввалился через порог. Стащив с головы скуфью и перекрестившись на образа, гонец протянул отцу Михаилу немного измятый пакетик.
Хотя отец Михаил и ждал возвращение дьяка ежечасно, и, вроде бы, настроился смиренно принять любое решение епископа, все-таки при виде пакетика взволновался, не сумел совладать с чувством. Да и как же иначе, когда в руки подают бумагу, в которой судьба всей дальнейшей жизни.
Поблагодарив и отпустив дьяка, отец Михаил долго не решался вскрыть конверт. Повертел его, рассмотрел со всех сторон, потрогал печать, положил на стол. Некоторое время, заложив руки за спину, он задумчиво вышагивал по комнате, потом остановился перед иконами, размашисто перекрестился и, взяв конверт, решительно вскрыл его. В конверте было два листка - гербовый и обыкновенный - письменный. На гербовом листе отпускная и рекомендация к епископу смоленскому Петру. А на письменном листке - личное послание от епископа. Его отец Михаил прочитал внимательное, два раза. Отложил, задумался, глядя на подрагивающее пламя свечи. Потом прочитал еще раз и, следуя просьбе епископа, сжег письмо.
Отпускную и рекомендацию прочел бегло и убрал обратно в конверт.
Прошение епископ удовлетворил и это отцу Михаилу вернуло надежду, что Бог его не оставил. На душе посветлело, мысли полегчали. Значит в самый короткий срок он двинется на встречу новой жизни. И если бы не начатые дела по храму, то он бы утром же и выехал - ему собраться, как говорится, только подпоясаться.
В день покрова Пресвятой Богородицы отец Михаил, не взирая на крапающий дождь, выехал из города. Выехал, едва забелел рассвет. И дьяк, пришедший проводить, и возница пытались было убедить отца Михаила отложить отъезд до благоприятной погоды, но где там - он и слушать их не стал. Верил, что чем скорее уедет, тем быстрее в его душе наступит покой. Остаться же еще на день или, даже на полдня он боялся, что может поддаться искушению еще раз увидеть Варю и тогда... Бог знает, что может статься тогда. А потому лучше скорей уехать, убежать.
Перед посадкой в двуколку, отец Михаил порывисто обнял дьяка, поцеловал его троекратно. Дьяк Илларион, по большому счету, за годы, прожитые рядом с отцом Михаилом, стал для него единственным близким человеком. Специально отец Михаил не искал его, не приглядывал, нет. Их сближение случилось само собой. Так, как обычно сходятся родственные души: незаметно и тесно. И было искренне жаль расставаться с дьяком. Случится ли ему встретить на своем пути такого человека еще?
Уже за городом, на горе, отец Михаил спохватился, что не напомнил дьяку отнести Иулии Алексеевне письмо, в котором он просит извинить его за отъезд без прощания, непременно сегодня.
"Да нет, не забудет, снесет, - успокоил себя отец Михаил, - Илларион человек обязательный, ответственный...".
Конечно, в знак уважения и многолетней дружбы, надо бы сходить перед отъездом, попрощаться, но... тогда бы не избежать встречи с Варей.
- Останови-ка, любезный, коня, - попросил отец Михаил возницу.
Спустившись с двуколки, он вернулся на несколько шагов и посмотрел на город.
Приехал он сюда в поисках покоя. И, вроде бы, нашел. Все ему здесь по душе пришлось: и люди, и природа, и сам городок... Мыслил прожить здесь до конца дней своих, а вышло-то вона как - бежать пришлось. И до сего часа самому не понятно от кого он бежит - от соблазна, от Вари или от самого себя?