Аннотация: Сколько зон было в Ванино, сколько людей прошло через пересылку, какие порядки были в зонах и др.
Ванинская пересылка
От автора
После Великой Отечественной войны и гибели мужа (моего отца) мама, Мария Стефановна Юрьева, с четырьмя детьми перебралась на Дальний Восток к своим сёстрам. Поселилась в пос. ДЭСНа, где я и окончила в 1957 г. среднюю школу N 15. В 1963 г. окончила Хабаровский педагогический институт и стала преподавать историю в родной школе. В 1973 г. перешла в школу N 40 пос. Ванино. Увлекалась краеведением, привлекли в 1984 г. к созданию краеведческого музея, а позже назначили директором этого музея на общественных началах. Я преподавала историю в школе, а потом отправлялась на работу в музей. Вела в школе кружок следопытов с туристским уклоном. Музей пополнялся экспонатами и документами. И вот однажды очередной посетитель неодобрительно отозвался о музее:
- Что это вы серость в музее увековечиваете?
- Здесь есть неправда?
- Да!
- А в чём она?
- Сами смотрите.
И тогда я решилась идти к старикам, и начались многолетние поиски материалов о Ванинской пересылке.
Сначала я сомневалась, к кому обратиться, никто ведь не скажет: "Я сидел". Но, как оказалось, зря. Отовсюду стали поступать письма, приглашения. В спорах родились эти записки, и в Ванино появился народный музей краевого значения. Я благодарна всем людям за их откровения, а также особенно благодарна своему брату Евгению Вениаминовичу Каминову за его советы, помощь, без которой я бы не решилась издать данную книгу.
.
А.В. Шашкина.
"Я ПОМНЮ ТОТ ВАНИНСКИЙ ПОРТ..."
Залив Хаджи был открыт 23 мая (4 июня) 1853 г. Н.К. Бошняком. Залив состоял из множества бухт, и всем этим бухточкам, мысам Бошняк сам дал названия. На карте появилась Императорская Гавань, бухта цесаривеча Александра, мыс Анастасии, Константиновский залив. Бухту Ванино впервые описал Н.К. Бошняк, но вот название этой бухте не дал, теперь трудно сказать, почему. В 1873 г. - начале 1874 г. в этих местах работала экспедиция полковника Л.А. Большева. В состав экспедиции входил и военный топограф В.К. Ванин, он выполнил съемку Императорской Гавани и, в том числе залива Уй, названного в его честь бухтой Ванино.
В конце XIX - начале XX века на берегу этой бухты находилась небольшая лесопилка да две-три рыбалки. Жизнь шла неторопливо.
Первые сведения о пересылке
Сегодня поселок Ванино известен благодаря Ванинскому морскому торговому порту. Порт перерабатывает разнообразные грузы на Магаданском и Чукотском направлениях. Используя паромную переправу, отправляет грузы на Сахалин, а экспортный груз в Японию и в другие страны. В декабре 1998 г. Ванинский район отметил свое 25-летие.
Но много ли нам известно о возникновении самого поселка Ванино. Ведь его развитие и становление было связано, прежде всего, со строительством железной дороги Комсомольск-на-Амуре - Советская Гавань, а в самом Ванино 18 октября 1943 г. были открыты порты-пункты Датта и Ванино. В 1945 г. порт был передан в ведение Дальстроя, а в 1950 г. - Министерства Морского флота.
Не так уж давно происходили эти события, и еще живы те, кто может нам рассказать, как же возник сам поселок, кто строил его, в каких условиях жили те, кто по-разному осел на этой дальневосточной земле.
Первым моим собеседником был Михаил Григорьевич Силеев, он рассказывал: "В Ванино от зоны до акватории порта стояли бараки. В районе, где сейчас Приморский бульвар, стоял штаб пересыльного пункта, по 100-120 тысяч находилось в пересыльном лагере. Про репрессии знал, с 1937 г. жил в поселке ДЭСНа (переводится: Дальневосточная электростанция специального назначения). Аресты случались часто. Забирали ночью, утром приходишь на работу - нет одного, второго, третьего. Всех арестованных увозили на катере, затем грузили на пароход и отправляли во Владивосток. Были арестованы начальник строительства Воронов, начальник техотдела Данцерг, начальник ЭМО Корчемный, начальник промстроительства Розен, инженер по ТБ Осиповский, секретарь парторганизации Сычев, инженер-инструментальщик Травкин вместе с сыном. Горка, где были расположены деревянные домики, в которых жило начальство, долго в народе называлась "вредительской". Из всех арестованных после войны живыми вернулись только трое. Все вскоре покинули поселок.
А дальше помог Иванов Анатолий Алексеевич, дал адрес Валерия Янковского. Янковский - автор документальной повести "Побег". В первом письме он писал: "Ванинский лагерь, как и все лагеря, нашей семье очень "близкий". Дело в том, что и я, и моя жена Ирина Казимировна, прошли через это пекло в 1947-1949 годах, когда нас везли через острог: ее на Колыму, меня через Находку на Чукотку".
Прислал Янковский и свою повесть "Побег", в ней он пишет о Ванино: "Через эту знаменитую бухту прошли тысячи тысяч! Странный городок на холме на берегу Татарского пролива, обнесенный высоким деревянным частоколом, наподобие старинного острога. Только, разумеется, с колючей проволокой поверх частокола. Целых пять зон, разделенных воротами. В Ванино я пробыл с октября по декабрь. Этап шел за этапом: с колес на пароходы и обратно". Недели три Янковский проработал гробовщиком и запомнил, что самым "легким" был день, когда они сделали 13 длинных ящиков из горбыля, а рекордным - 19".
Это и были мои первые сведения о пересылке в Ванине. Еще не было книги Жигулина "Черные камни", не было и рассказов Шаламова в библиотеках района.
Янковский на вопрос, где же искать людей, знающих о Ванинской пересылке, писал: "Идите без оглядки к старикам, им теперь нечего скрывать и прятаться. Конечно, люди бывают разные, но не сомневаюсь, многие поделятся с вами своими воспоминаниями".
После небольшой публикации в районной газете "Восход" пришло письмо из совхоза "Акур". Звали старики, а потом звонили, приглашали многие из разных поселков района, называли фамилии и адреса. Стала ходить, ездить, записывать. Что же я узнала за эти годы?
Начну с воспоминаний старожила поселка Ванино Ивана Павловича Серова, живущего здесь с 1937 года: "Тогда в районе Ванино стояло всего-то два домика и пустой барак. Вокруг тайга. И только там, где сейчас Малое Ванино, находилось несколько домиков, здесь жили рыбаки из рыболовецкого колхоза "Заветы Ильича". Жили, в основном, летом, ловили ставным неводом рыбу. Там, где сегодня дамба, были проложены боны, перегораживающие бухту. И выше, где станция Ванино, тоже стоял бон. На берегу в бараках жили рабочие бона. В районе реки Чистоводная находился лесозаготовительный участок, здесь заготавливали круглый лес, сплавляли его по Чистоводной и у бонов вылавливали. Затем подходили корабли за лесом, часть леса отправляли на строительство Северного судоремонтного завода в Совгавань, часть шла на экспорт".
Все! Никаких лагерей тогда здесь не было! А теперь остановлюсь на воспоминаниях Кондаковой Матрены Павловны. Приехала она к мужу 17 июня 1944 года. Муж после действительной службы остался в Ванино, работал в охране. Пароход "Совет" причалил в Совгавани, молодая женщина через колхоз "Заветы Ильича" пешком пошла в Ванино. Путь не близкий и по сегодняшним меркам, а тогда дорог не было. Шла по тропинке, где по бревну, где прыгая с пенька на пенек. Возле Тишкино на большом дереве увидела надпись: "Строительство-500". Штаб охраны находился на единственной тогда улице в Ванино, сейчас дорога к базе 040. Выделили мужу землянку где-то возле речушки Мучка. Лето было теплое, с детьми спала во дворе среди цветов иван-чая. "Пересылка? - уточнила Матрена Павловна. - Пересылка уже была, но бараков не было". Запомнилось: люди спали на открытом воздухе, ночью темно, сидели кучками у костра, тесно прижавшись друг к другу.
Расположение зон в Ванино
В 1949 году в Ванино уже существовало три зоны: первая, вторая, третья. Позднее построили четвертую, шестую, седьмую, санпропускник. Всего же в пересылке было 18 простреливаемых зон. Руководил пересылкой капитан Белоусов из репатриантов, его заместителем был старший лейтенант Абросимов. Оба стояли во главе пересылки до февраля 1949 г., на смену Белоусову пришел лейтенант Родион Ефимович Бойко, настоящий работник, командир.
Пересылка пополнялась людьми с открытием навигации. В течение мая-сентября шли этапы по два-три в день. Принимались этапы на станции Малое Ванино, заключенных вели на "Куликово поле" под охраной. "Куликовым полем" народ называл место, куда приводили вновь прибывших, они сидели здесь на узлах и без узлов, пока шла проверка документов. "Куликово поле" находилось там, где сейчас улицы Суворова, Украинская, захватывая проулки за административным зданием поселка Ванино и часть площади Мира. "Куликово поле" было обнесено проволокой, отсюда людей вели в санпропускник четвертой зоны в баню, а затем распределяли по зонам: отдельно воры, "суки", бандеровцы, власовцы, махновцы, подмешивая к ним и "58-ю". Санпропускник находился рядом с 5-й зоной, а 5-я стояла на месте снесенных недавно бараков по улице Украинской, захватывая территорию вплоть до современного ресторана "Дельфин". Рядом с санпропускником шла дорога и стояла водонапорная башня. Ниже санпропускника располагалась 3-я зона (район ул. Молодежной, 2-4), и если спускаться вниз к порту по Приморскому бульвару, то мы практически идем по территории второй, а затем первой зоны. В первой зоне построили баню, следственный изолятор, штаб транзита, продовольственный склад. Это главная зона пересылки. Правее этой зоны через дорогу, ведущую к базе 040, находилось САНО (район домика погранзаставы) - санитарный отдел, санитарная служба. Здесь принимали больных из числа заключенных, было отделение и для вольнонаемных. Домик, где находилась столовая САНО, стоит и сейчас.
С 1945 года живет в Ванино Анна Ивановна Денисова, в 1949 году работала в САНО транзита. В САНО оказалась неожиданно для себя. Работала Аня медсестрой в женской колонне, расположенной в поселке Сортировочная (сейчас п. Октябрьский). В 1947 году в женский лагерь приехали врачи для осмотра заключенных женщин. Обратилась и Аня к врачу-дерматологу, врач обнаружил у нее трофическую язву на ноге. Дальше Аню осмотрел Шмидт и сказал: "Надо ложиться в больницу". Больше года Аня лечилась в САНО, а заодно и работала медсестрой. Шмидт её вылечил.
Группа врачей, среди которых были Шмидт, Медведев, Скомарович, сидела, как тогда говорили, по делу М. Горького. Наверное, многие слышали или читали о процессе 1938 года, когда ряд советских врачей, в том числе доктор Л.Г. Левин, И.Н. Казаков были расстреляны, Д.Д. Плетнев осужден на длительное заключение. Врачей обвинили в смерти сына Горького и самого А.М. Горького. Следом за арестом ведущих специалистов кремлевской больницы начались массовые процессы 1938 г., там было не только "дело врачей".
Лично Анне Шмидт рассказывал, как в Магадане пришлось ему чистить уборные, как было ему трудно, чего только не пришлось пережить. В 1947 году Шмидт был уже бесконвойником, жил в домике рядом с САНО.
После освобождения с женой Тасей уехал в Комсомольск-на-Амуре. Интересно, что даже мы, дети, в те годы знали Шмидта как самого умного и доброго врача. Таким он и остался в памяти людей, знавших его.
В САНО пересылки были терапевтическое, туберкулезное, дерматовенерологическое, хирургическое отделения. Имелись и различные подсобные помещения, морг. Больница была рассчитана на 250 человек, по 50 больных лежало в каждом корпусе. Болезни разные - от кожно-венерологических до психических. В больницу УСВИТЛа поступали все больные, помощь оказывали всем. С огнестрельным и ножевым ранением направляли в хирургическое отделение. Позднее появилось отделение роддома, здесь находились "мамки".
Врачи были и вольнонаемные: Порошина Нина Ивановна, хирург Ушакова Александра Петровна, Степанова Анна Андреевна и заключенные: хирурги Медведев Петр Иванович, Устьян Аветик Хачатурович, Бумбаускас, Чемшит Василий Васильевич, рентгенолог Березовский, врач-терапевт Бельбао, рентгенотехник Павел Шиндзяпин. У всех 58-я статья. Устьян во время войны попал в плен, дали 25 лет, после Ванино отправили в Магадан. Туда же в 1951 году угнали и Бумбаускаса. Как-то незаметно исчез Медведев Петр Иванович, и хотя срок заключения у него закончился, он не был освобожден, а отправлен в Магадан. Он говорил: "Если меня не освободят, то у меня есть средство...". Позднее в Ванино прошел слух, что Медведев погиб в Магадане.
Многие в Ванино помнят хирурга Августа Александровича Асрианциса, латыша по национальности. Асрианцис прибыл в Ванино после Комсомольска-на-Амуре, осужден по 58-й за то, что работал в немецком госпитале врачом. Когда немцы захватили Ригу, то всех шестикурсников Рижского мединститута мобилизовали, дали форму и направили работать. Асрианцис вспоминал: "Я ни одного выстрела не сделал". Судили его за измену Родине, статья 58-я п.1 "а", дали 10 лет. Заключенные называли хирурга просто Август, за помощью к нему обращались и вольнонаемные. Асрианцис и после освобождения работал в Ванино по вольному найму. Запомнился многим: "Зима, идет раздетым, без шапки, румянец на щеках". Сколько людей, вспоминая его, говорили: "Талантливый хирург!" Позднее он уехал в Биру, там и похоронен.
В САНО в эти годы работали врачи Пивоваров, Заседателев, Милославов, Вартанова. Доцент Вартанова сидела в женском лагере (там, где сегодня нефтебаза порта), оттуда её взяли в САНО. Ходила без конвоя, после освобождения, как и Шмидт, уехала отсюда. Грузин Биклава был осужден за измену Родине, за одну фразу дали 10 лет. Шиндзяпин увлекался фотографией, многие для спецчасти сделаны им. После освобождения уехал, но устроиться на работу долго не мог, писал из Бийска: "Как я жалею, что уехал. Меня с моей справкой никуда не берут".
Денисова Анна Ивановна помнит, что в САНО работали медсестра Полина, медсестра Аня, обе сидели по 58-й. Аня была осуждена за то, что во время войны не эвакуировалась со всеми, т.е. была под немцем. Лежала в лазарете девушка, осужденная на 5 лет за 15-минутное опоздание на работу, здесь и умерла. Анна Ивановна рассказывала: "В лазарете были двойные нары, везде лежали больные, истощенные дистрофией люди. Поплакала я. Молодая, кругом заключенные, умирали прямо на глазах. В лазарете лежали и сумасшедшие, шесть человек. Один всё время кричал: "Ой, Яша спать хочет, Яша спать хочет". Другой вставал, закутывался в простыню и начинал говорить. Но больше всего здесь лежало с простудными заболеваниями".
Старое САНО ликвидировали в 1952 году и перевели в 4-ю зону. Здесь были построены более капитальные корпуса, роддом. Асрианцис работал здесь в 4-й зоне.
Когда приходил этап, всех проверяли, обрабатывали форму 20, затем разводили по зонам, пересчитывали. В САНО направляли дистрофиков, цинготников. Часть больных привезли в САНО в 1950 г. из Комсомольска-на-Амуре. После посещения больницы на Дземгах в Комсомольске-на-Амуре генерал-майором Деревянко больницу расформировали: "Что держите? Ему одинаково умирать, что на трассе, что на матрасе".
Между САНО и нынешним магазином "Строитель" стояла еще одна мужская колонна, здесь, в основном, находились политические. Во главе колонны стояла Ставанова Мария Яковлевна. Сама неграмотная, адъютантом у неё был заключенный Иван. У неё в колонне царила чистота, все блестело. Когда приходила для очередной проверки комиссия, составляла акт, Ставанова вызывала Ивана: "Иван, читай, что тут написано?". И только после этого подписывала акт.
Выше магазина "Строитель" находилась еще одна колонна во главе с Митюковой Еленой Кирилловной. Там, где сейчас площадь Мира и на уровне 2-й и 1-й зон, шла 17-я. Их разделяла дорога та, что сегодня мы зовем Приморским бульваром. В 17-й находились воры, "красная шапочка", беспредел. Воры разделялись на воров "идейных" и "безыдейных", были еще и "суки". "Суки" - бывшие воры, изменившие воровскому закону, т.е. "ссучились". "Беспредел" - это те, кто отошли от воров и "сук", создав собственные группировки. "Красная шапочка" - бывшие работники суда, прокуратуры, МВД, попавшие в заключение. Как рождались эти группировки, я расскажу позднее.
Ниже 17-й зоны шла 18-я, хозяйственная, здесь построили гаражи, котельную, овощехранилище, мастерские. Здесь занимались ремонтом машин, чинили валенки, шили одежду.
Производственный лагерь располагался в границах сегодняшнего магазина "Мебель", "Культтовары", детский сад порта. Между 18-й и производственной зоной шел Торговый переулок, справа от него стоял домик, в котором размещалась почта, сберкасса, а позднее транспортная прокуратура. В 1946 году, когда здесь еще была почта, цензором в ней работал Александр Иванович Горбенко.
В УСВИТЛе (управление северо-восточных исправительно-трудовых лагерей) ему человек пять из бесконвойников помогали. По 12 мешков писем приносили, и все под руководством Горбенко проверяли эти письма, читали их. Начальником почты в Ванино был Кормачев. Почтальоном тогда работала молодая девушка Маша Славинская: "Первое время боялась, а потом - ничего". В 1946 году она приносила почту прямо в зону "власовцев". Эта зона располагалась в границах, где сейчас рынок, остановка "второй район" и до самой Первой линии (район парка). Позднее девушке запретили проходить в лагерь, почту приносила к вахте, останавливалась у ворот и ждала, пока не выходили из штаба транзита за почтой.
Там, где сейчас управление порта, 5-я столовая, находился портовской, или рабочий лагерь, начальником которого в 1948 году был Нурдыгин. Рядом с лагерем стоял домик, в котором жил Нурдыгин. Из лагеря брали на работу по 400-500 человек, занимались разгрузкой, погрузкой судов, строили деревянные пирсы в порту.
Все перечисленные зоны - это зоны транзита. Но зоны были еще в районе реки Чистоводной, в поселке Сортировочная стояла женская колонна (в районе сегодняшней бензозаправки). Во главе стоял майор Забокин, еще одна зона находилась недалеко от дамбы, возле бухты. Еще одна женская зона стояла в районе сегодняшней нефтебазы порта, как раз между бухтой и воинской частью. Женщины "уходили" под проволоку и исчезали на 2-3 дня в воинской части, потом возвращались. Женский лагерь был и в транзите (14-я зона), просуществовал недолго, сгорел в один из многочисленных тогда пожаров. Были лагеря и на Дюанке, в Датте, Усть-Орочах, Акуре. 102-я, 203-я, 303-я штрафные женские зоны, сидели в них получившие большой срок женщины, работали на строительстве железной дороги. В районе сельхоза в Датте стоял женский лагерь, были здесь женщины, арестованные по указу "за колосок". Занимались сельским хозяйством, выращивали картофель, капусту. После смерти Сталина их сразу отпустили домой, уехали все, в лагере за Алексеевкой из 480 человек осталось 108.
Старожил села Датта Федор Прокопьевич Надежкин рассказывал, что практически в каждом распадке между сопками находились мужские лагеря по 400-500 человек в каждом. Орудия труда - кирка, лопата, взрывчатка. Лагерники строили железную дорогу, а затем вдоль полотна проложили шоссейную, пленные японцы строили станции по ж/д ветке. Но в поселке была еще одна особая зона, она не входила в число зон транзита, это 505-я колонна, подчинялась она штабу 508-й стройки. 508-я прибыла из Салехарда в апреле 1951 года, начальником её был полковник Свиридов. Рабочая сила - заключенные. Задача - строительство железной дороги от Сортировочной до Совгавани, развитие Совгавани, Ванино. Восемь колонн было занято на строительстве. Одна из женских колонн, лагерь которой был в Токах, строила железную дорогу от станции Токи на четвертый пирс. Выводили по 250-300 человек, женщины вели отсыпку полотна. 505 колонна возводила кирпичные склады генгруза, по 500-600 заключенных выводили на работу. Эта же колонна строила 2-хэтажные дома по улице Матросова, Победной, Стадионной. Первый дом, построенный ими, стоит сейчас на углу улиц Победной и Октябрьской. На складах генгруза работали старший прораб Ларьков, мастер Г.В. Ходаренков. На строительстве клуба портовиков - мастер В.И. Фомин, в ПТО В.Н. Сколкин. Мастера, прорабы - все из вольнонаемных. Заключенные работали внутри, весь район строительства был огражден, стояла охрана. Внутри оцепления была построена временная столовая, обед привозили на стройку в термосах на лошадях. Лучшие строители поощрялись, назывались их фамилии. Штаб 508-й стройки стоял на том месте, где сейчас находится средняя школа N3. Ниже располагался банно-прачечный комбинат 508-й стройки, а за ним в глубине и вверх до самой "Нахаловки" (это название возникло тоже во времена пересылки) и была 505-я колонна. Сидели в ней, в основном, политики. "Контрики" и "политики" шли на работу, и с работы под духовой оркестр, офицеры, среди них командиры полков, командиры отделений. В Ванино живет фронтовик, который в 1952 году встретил в пересылке своего командира полка, вместе сражались под Сталинградом, а теперь оказались по разные стороны баррикад. Лично писал письма Калинину, но ответа так и не получил.
Мужская колонна стояла в Сортировочной, в районе поворота на Мицуевский, на правой стороне. Она строила базу 508-й стройки, лесозавод, продовольственные склады, склады технических материалов, нефтебазу. Всё это в одном месте. Со стороны Сортировочной сюда была подведена железная дорога, по ней подвозили грузы.
Другая женская колонна стояла в глубине, там, где сейчас локаторы. Она заготавливала лес. В этой колонне бригадиром работала Громадская Антонина Михайловна. На её судьбе я остановлюсь отдельно. Еще одна мужская колонна стояла недалеко от поселка ДЭСНа, там, где когда-то существовал мост в верховье реки Ма. Колонна и строила этот деревянный мост, в детстве мы часто приходили сюда, смотрели, могли и пройти по мосту, заключенные не обращали на нас внимания, а охрана пропускала. Еще одна колонна находилась в Мули (сейчас станция Высокогорная). Когда построили железную дорогу до Совгавани, трест 508-й стройки переехал в Совгавань. Начальником стал генерал Егоров, руководство стройкой осуществляло МВД.
Ванино сохранило на долгие годы славу всесоюзной пересылки - комплекса лагерей. Отсюда в душных пароходных трюмах отправлялись этапами на Колыму бывшие врачи, учителя, военачальники, государственные деятели, десятки тысяч простых смертных. В статье А.С. Сандлера "Мы были выше и упрямей своей трагической судьбы" написано: "В бухте Ванино было смешано все: уголовный мир и дезертиры, власовцы, бандеровцы и осужденные за военные преступления, так называемые политические, хотя так их никто не называл: просто 58-я".
Интересовал меня больше всего вопрос, сколько их здесь было - виноватых и невиновных, ведь после указов 1947 года, а их вышло сразу два: "Об охране социалистической собственности" и "Об охране личного имущества граждан", - незначительная кража, за которую вор расплачивался несколькими месяцами заключения, теперь каралась 20 годами. Воров и убийц, крестьян и интеллигентов, мужчин и женщин гнали со всех мест на Ванинскую пересылку. Брали за горсть зерна, граммы хлеба. Этап шел за этапом. О числе людей в пересылке очевидцы говорят по-разному, это естественно. Цифра не может быть единой, на то она и пересылка. В одно время здесь сосредотачивалась огромная масса людей, особенно летом. Зимой оставались лишь те, кого не успели отправить на Колыму, в Магадан, Кресты.
Но цифры любопытные. Вчитаемся в эти строки: 1. Калинченко Николай Николаевич, старшина конвойной службы с мая 1948 года по 1951 год: "В Ванино было три зоны: 1-я, 2-я, 3-я. Семь-восемь эшелонов принимали в день, сортировали заключенных в первой зоне, затем разводили по остальным. Народу в пересылке было много, в основном "воры", "суки", "махновцы". Пересылку перевели из Находки после того, как на рейде в 1947 году взорвался пароход, начиненный взрывчаткой. Пересылка оставалась и в Находке, но поток людей был направлен в Ванино". 2. Уваров Иван Петрович, в Ванино с мая 1948 года, ружейно-пулеметный мастер, назвал цифру 60 тысяч, это весна 1948 года. 3. Безносиков Михаил Елисеевич, командир дивизиона, прибыл в Ванино 30 апреля 1947 года на пароходе "Советская Латвия": "В 1947 году зоны только начинали строить, первую группу заключенных принимали в бараки, приспособив под жилье какие-то бывшие мастерские. В 1948 году сдали полностью в эксплуатацию 1, 2, 3-ю зоны, строили быстро. За сезон надо было принять и отправить 120 тысяч, да из Магадана по плану должны были принять 80 тысяч. Будут или не будут эти 80 тысяч, а подготовиться к их приему должны". 4. Кручак Петр Назарович, в Ванино с 1948 года, в те годы оперуполномоченный, назвал цифру 10 тысяч, это февраль 1949 года. 5. Распопов Иван Михайлович, в Ванино с 1949 года, назвал цифру 39 тысяч, это тоже 1949 год. 6. Севрюков Петр Алексеевич, сержант, работал в водном отделении милиции. В Ванино с 1952 года: "Выводили из зоны, колонна по восемь человек в ряду, голова в порту, а хвост еще из зоны не вышел. Ведут рано, в 5-6 утра и до тех пор, пока не смеркается. На пароход грузили по пять-шесть тысяч, битком. В одном - женщины, в другом - мужчины. Вот и судите, много их было или мало". 7. Чернис Винцес Ионасович, прошел Ванинскую пересылку, работал пекарем в производственной зоне: "Выпекали хлеба на 170 тысяч заключенных". 8. Побежимов Василий Михайлович: "До 300 тысяч порой было, этап шел за этапом через каждые 10-20 минут. Я шел с Читинским этапом, в Ванино прибыло 736 человек мужчин и женщин".
Анатолий Жигулин в книге "Черные камни" в главе "Побег" пишет: "Порт Ванино - главная дальневосточная пересылка. Говорили, что временами на ней собиралось до 200 тысяч заключенных".
Никак не хотел назвать количество заключенных в пересылке начальник снабжения Ванинских лагерей, но вывод напрашивался один: в навигацию на пересылке могло быть 200 тысяч. Зимовать оставались немногие. Но однажды, когда на пересылке пришлось оставить 42 тысячи: не пришел пароход, чтобы пережить зиму, лагерников стали выводить на разные работы. О порядках в зоне очевидцы тоже рассказывают по-разному. Денисова А.И. говорила так: "Заключенных содержали в ужасных условиях. В бараках - трехэтажные нары, работали много, а ели мало". Анна Ивановна работала в лагере для японских военнопленных. И японцы, и русские умирали в большом количестве, "в этом между ними разницы не было".
Люди и судьбы
Прошел Ванинскую пересылку ЧЕРНИС Винцес Ионасович. После войны вместо двух часов пробыл дома 15.00 - 18.00. Приехали из комендатуры, забрали, судил Вильнюсский военный трибунал 7 апреля 1947 г. Запись: самовольная отлучка. Ни о чем не спрашивали, только: "Согласен с приговором?" - "Согласен". Писал несколько писем Калинину, но ответа не получил. После Братскстроя попал в Ванино. В пути обслуживал всех, кто следовал в эшелоне, был баландером, разносил еду. Срок был небольшой (5 лет), "доверили такую работу". Сидел в 18-й зоне. Начальником производственной зоны в то время был Конденко Петр Иванович, заместителем - Сильченко Иван Михайлович. Работали заключенные в порту, а Чернис - в пекарне: "Выпекали хлеба на 170 тысяч заключенных. Пришлось строить дорогу, ту, что сегодня ведет к базе 040, укладывали камни на этой дороге. Порядки были строгие: шаг влево, шаг вправо - это повод для расстрела, считался побег. Мертвых вывозили ночью".
Начальником всех лагерей в 1949 году был подполковник Котов, но Котов подчинялся майору Савицкому, начальнику всей перевалбазы. В каждой зоне был свой начальник, в основном из офицеров, но были и старшины. В каждой зоне свой инспектор КВЧ - культурно-воспитательной части, при штабе - начальник отделения КВЧ.
Сильченко Иван Михайлович, с 1941 г. по 1945 г. на фронте, сражался против фашистской Германии и империалистической Японии. Капитан. Награжден медалью "За боевые заслуги", "За оборону Сталинграда", "За взятие Кенигсберга", "За победу над Германией", орденом Красной звезды и Отечественной войны 2-й степени. В Ванино прибыл весной 1948 г., сначала работал начальником связи, а с 1-го мая 1948 года - начальником КВЧ в производственной зоне, а затем и начальником этой зоны. Производственный и портовской лагерь выполняли разные работы. Людей в эти лагеря часто подбирали в САНО, транзите.
Сильченко лично беседовал с каждым, смотрел и срок, и профессию, а главное, как человек дальше смотрит на свою судьбу. "Хорошо будешь работать - идет зачет день за три, плохо будешь работать - значит дальше на пароход и на Колыму". Рабочие этой зоны работали в ЖКО, на строительстве жилья, дорог, были свои хлебопеки, парикмахеры. Рабочими этой зоны построены дома по улице Пионерской, дорога к базе 040, баня, парикмахерская, шоссейная дорога Ванино - Сортировочная, работали на стройдворе и на подсобном хозяйстве. В бригадах было по 50 человек, прорабом в этой зоне стал Федоров Тимофей, дорожный мастер. Бригадиров старались подбирать не из блатных. Когда Сильченко приходил в санпропускник брать людей, заключенные расступались: "Начальник коммунистического лагеря пришел". Как высказался начальник снабжения Ванинских лагерей Паксилев: "Рабочий везде рабочий, старались".
В производственной зоне был свой клуб, своя концертная бригада. Ведь одной из задач таких лагерей считалось, что осужденные должны пройти перековку. Заключенные, "политики" и рабочие, старались навести порядок в зоне. Сильченко вспоминает такой случай: приболев, он остался дома, своим заместителем оставил майора Хайло. Когда бригада возвращалась с работы, воры заставили одного заключенного обменяться, втолкнув в колонну своего человека. За начальником зоны прибежали домой, а домик, в котором он жил, был рядом. Когда Сильченко пришел, вор сказал ему: "Если бы не вы, гражданин начальник, я бы наделал тут дел. Убирайте меня отсюда, а то меня пришьют".
Было в зоне и свое подсобное хозяйство, заключенные часто оставались здесь ночевать, изредка приходили в Ванино отмечаться. Одна из бывших заключенных рассказывала: "Я была бесконвойница. С Мучки носила молоко в зону. Зимой - несешь, пурга, ничего не видно. В зоне на вышках охранники били в рельсы, перезванивались между собой. На этот звон и идешь". Состав производственной зоны постоянно обновлялся, но в этой зоне работало по 800 - 900 человек.
В Акуре было три лагеря в 1949 г.: Людинский, Центральный и Акурский. Начальником объединенного лагеря был Акулов, его заместителем - капитан Сонкин. Акурский лагерь возглавлял Якушев, а Людинский - старшина Вяльдин. В Людинском лагере было чуть больше 500 человек, вдобавок - женский, по тем временам считался небольшой лагерь. Брали заключенных из Ванинской пересылки. Работали на полях, выращивали огурцы, капусту, картофель, помидоры. Применялись зачеты, за хорошую работу вместо одного дня засчитывалось три. Жили в вагончиках, питались в столовой, стоимость питания, одежды, обслуги вычитали из заработной платы. Заработная плата была высокой, зарабатывали по 600, а иные и по 1200 рублей. Но на руки получали лишь определенную часть. Питание в 50-е годы было неплохое, в день на каждого полагалось 200 граммов мяса, 800 граммов хлеба, 300 граммов крупы. Вяльдин Н.В. сам проверял закладку продуктов. Вспоминает такой случай, приехал, а закладку провели без него. Смотрит, лежит шесть пустых банок, взял поварешку и проверил котел, а там шесть банок нераспечатанной тушенки. Повара сразу снял с закладки, надзирателя наказал. Случаи воровства бывали часто. В Акурском лагере работали в поле по десять часов, а когда убирали урожай, время не считали. Картофель отправляли в Магадан, на Колыму. Урожаи в те годы были высокие.
Все женщины в Людинском лагере ходили в одежде темных тонов, в магазинчике ничего не было. Однажды Вяльдин попал в п. Тумнин и в магазине увидел скучающую продавщицу, а на полке ткани - ситчик, сатин. Уговорил ее съездить в Акур. Они вместе, отобрав материал, сели в поезд, попросив машиниста притормозить возле станции Акур. Материал быстро продали, даже из центрального лагеря пришли женщины. Следовательно, деньги на руках у бесконвойников были, но разными путями деньги попадали и в зону.
В Усть-Орочах существовал производственный лагерь, в 1950 г. начальником его стал Безносиков М.Е. в Центральном лагере, на Серпантине, Горячем Ключе занимались заготовкой леса. К этому времени заключенные уже хорошо зарабатывали. 30% высчитывалось за одежду, за питание, содержание, т.е. заключенные сами обеспечивали свое существование, остальные деньги лежали на лицевом счете. Заключенные могли переводить деньги семье, родным, матери. В этом случае они подавали заявление с просьбой перевести деньги с лицевого счета по определенному адресу. До ста рублей выдавалось на руки, но только в производственной зоне. На каждого заключенного в день было положено по 200 г рыбы, 120-130 г мяса, в месяц на каждого отпускалось продуктов питания на общую сумму 180 руб.
Серов И.П. рассказывал, что в леспромхозах "Орочи", "Мули", на Мицуевском в качестве рабочей силы тоже использовали труд заключенных. Специально для них деляну отводили, вырубали с четырех сторон по периметру просеки, ставили охрану, заключенные работали в глубине деляны. Отсюда лес возили на Колыму и на экспорт.
И еще один любопытный лагерь в Акуре. Из Ванинской пересылки сюда отправляли "мамок", т.е. будущих матерей. Когда до родов оставалось несколько месяцев, женщин отправляли в Акур, в специальный лагерь. "Мамки" не работали, занимались воспитанием детей. Дети до трех лет были с матерью, детей обували, одевали, кормили, а потом отбирали и отправляли в Комсомольск-на-Амуре. После освобождения "мамки" могли забрать своих детей. Пахаренко Н.И. рассказывала, что когда ее дочери Танюшке исполнилось одиннадцать месяцев, мать, т.е. Нину Ивановну отправили работать на лесоповал. Один раз в неделю она могла навещать дочь. Лагерь находился за рекой, женщины раздевались и вброд переходили реку, надзиратель ехал на лошади. С детьми матери находились целый день, а потом снова возвращались в лагерь. В 1953 г. женщин освободили, лагерь, где находились "мамки", ликвидировали.
Регулярно пополнялись заключенными колонны и лагеря, относящиеся к строительству железной дороги Пивань - Сортировочная. Поток людей шел и из Ванинской пересылки, Советской Гавани и Комсомольска-на-Амуре. Трасса Комсомольск-на-Амуре - Советская Гавань имела код "500" (строительство N 500 НКВД СССР). Владивосток, Находка, Посьет не могли двинуть все войска на Японию. Чтобы увеличить пропускную способность, нужно было Ванино, путь к океану на случай войны с Японией. Это и было целью развернутого на Дальнем Востоке грандиозного строительства в 40-х годах. Был создан Востоклаг. Востоклаг БАМа имел пять отделений:
1. Востоклаг с центром в Совгавани, где начальником первоначально был Филимонов.
2. Перевальное управление с центром в Мули ("Долина смерти"), начальником переваллага был Дмитрий Успенский, бывший начальник Северного участка Беломорканала в начале 30-х годов.
3. Нижнеамурское управление (Амурлаг) с центром в Комсомольске-на-Амуре. Начальник - Иван Петренко.
4. Амгуньское управление с центром в Хурмулях.
5. Ургальское управление с центром в Известковой.
Каждое из пяти управлений членилось на сеть отделений, а они на 8 -12 лагпунктов. А так как Ванино было пересылкой, и многие были в пересылке, и дорогу пришлось строить, то разделять одно и другое нет смысла. Это одна прожитая жизнь, одна судьба, одни воспоминания.
"Этап шел за этапом из Свердловска и Омска, Новосибирска и Мичуринска. Основной поток направлен на Сихотэ-Алиньский тоннель. Шпалы, рельсы, километры. Контроль за работой был жесткий. Четыре экономиста всю ночь по селектору собирали сведения: сколько отсыпано грунта, сколько уложили рельсов, сколько человек вышло на работу, сколько в изоляторе. Утром экономисты уходили спать, а начальник отделения передавал цифры в управление лагеря, оттуда - в управление строительством, и так каждые сутки.
Для повышения производительности труда использовались самые различные стимулы, в том числе и моральные. Но часто контингент прибывал такой ослабленный, что ни о каком участии в строительстве и речи быть не могло. Только за один месяц июнь 1945 года на строительство прибыло пять эшелонов с репатриированными (т.е. с бывшими военнослужащими Советской Армии, прошедшими плен), почти двенадцать с половиной тысяч человек. В одном из вагонов эшелона, прибывшего из Улан-Удэ, 55 человек вообще были без одежды, ее сожгли при санобработке. Шесть вагонов изолятора были забиты больными, лежащими прямо на полу. В Комсомольске из этого эшелона сняли шесть трупов, 84 человека отправили в больницу.
2 октября 1943 года началось наступление на горную область Сихотэ-Алиня. Доставка автомашин, экскаваторов, паровозов производилась пароходами из Владивостока в бухту Ванина. Широко применялись взрывные работы, из них многие выполнялись вручную. Из 129 тысяч работающих на трассе 67682 человека - заключенные, 3980 - директивники,
1671 - спецпереселенцы, 12821 - спецконтингент и только чуть более 9 тысяч - вольнонаемные. В день укладывали до 2,5 км. Из-за нехватки продовольствия происходило истощение, более высокая смертность людей от холода и болезней". (Из книги О.П. Еланцевой "Строительство N 500 НКВД СССР: железная дорога Комсомольск - Советская Гавань 1930 - 40-е годы").
Сначала приведу ряд цитат из рассказов старожилов, людей, которые осваивали этот суровый край, жили и работали рядом с заключенными Ванинской пересылки.
Н.Н. Калинченко: "В Хурмулях были лагеря, в которых сидели "декабристы". Так называли заключенных из числа командного состава, офицеров, которые в годы войны попали в плен, а после войны не прошли во время фильтрации проверку". И название какое меткое! Это ж лучшее, что имела страна и загнала в лагеря!
М.Е. Мельник, живет в Ванино с мая 1945 г. Снимал у них комнату начальник строительства-508 Александр Лигейда. Когда Марии было двенадцать лет, возил их, детей, дядя Саша в район Монгохто показать, как строят железную дорогу. Увидела усталых, полураздетых, полуголодных людей. Работали вручную, кирка да лопата. Взрывали скалы. "А разве нам лучше было?" - задает вопрос Мария Егоровна.
Н.Н. Калинченко: "Где-то в районе Мули была сопка "любви". Заключенным, которые строили железную дорогу, давалась норма, и норма выполнялась. Но были и специально штурмовые отряды, они могли не работать, их держали как резерв. Когда нормы не выполнялись, ставили штурмовую бригаду. Так вот в этом районе начальник впереди поставил спирт: "Дойдете - ваше!" Бригада штурмом прошла весь участок возле сопки "любви".
И.П. Серов: "В 1940 г. здесь построили шоссейную дорогу от Сортировочной до Монгохто. Строительство железной дороги начали до войны, а потом прервали. В 1943 г. опять усиленными темпами строили дорогу уже заключенные, использовали труд и военнопленных. Например, японцы достраивали мост через Чистоводную, строили железнодорожные станции. Строили железную дорогу и "категорийные" рабочие, это те, что после освобождения так и не получили паспорт и вынуждены были следовать за колонной".
А.И. Денисова: "В 1948 г. работала фельдшером в японской колонне на Мучке. Вместе со мной работал японский фельдшер и врач из числа военнопленных. Японцев было много, вели себя спокойно. В лазарете лежали дистрофики, освобожденные от работы. Немного поправятся, их заменяли другими. Японцы работали на железной дороге".
И.М. Распопов, в Ванино приехал в 1949 г.: "Пленные японцы работали на отсыпке грунта третьего района".
А.И. Денисова: "Во время работы на железной дороге охрана стояла с двух сторон с собаками. Заключенные вели дорогу от Ванино до Сортировочной, кругом трясина, ее мостили камнем".
М.П. Кондакова: "Ближе к базе 040 жили военнопленные, жили в бараках. Умирали японцы от недоедания, хоронили их на старом кладбище чуть выше наших, очень долго держались бирки на могилах".
М.Е. Безносиков: "Первый начальник Дальстроя - подполковник Филимонов, потом майор Петров, после него в 1948 г. назначен подполковник Савицкий. Савицкий был разжалован до лейтенанта, отправлен отсюда на Певек, после возвращения стал начальником отделения Дальстроя, человек слова и дела. Начальником политотдела Дальстроя все время был Бахирев. После Савицкого начальником Дальстроя стал Еремин. Еремин командовал Дальстроем около двух лет, после него назначен Баранников. И Савицкий, и Еремин были повышены в звании до подполковников. Начальником Дальстроя в Хабаровске был Косухин, Косухин после Хабаровска стал во главе пересылки в Ванино. Начальником штаба в 1948 г. был старший лейтенант Курганский".
В.Г. Мартынова: "Этапы вели мимо сегодняшнего рынка. Сначала проходили женщины, потом мужчины. Охрана с собаками с двух сторон".
Ф.П. Надежкин: "Железную дорогу вели навстречу друг другу. Мертвых зимой складывали как дрова на обозы и везли в сторону Ванино. Военнопленные строили вокзалы в Хуту, Монгохто, Усть-Орочах. Японским офицерам не разрешалось бить своих солдат. У офицеров отобрали сабли. В бараках японцев была идеальная чистота, порядок".
М.П. Кондакова: "В Ванино был магазин N 1, располагался в большой палатке. В магазине все было: и икра красная, колбаса, американская тушенка. Икра красная - 44 руб. кг, черная - 100 руб. кг., плитка шоколада - 100 руб. кг., масло сливочное "Экстра" - 44 руб. кг".
А.М. Мельник: "Приехала я в Ванино в 1950 г. Пароход последний на Магадан, куда собиралась ехать, ушел. Осталась зимовать, а вышло навсегда. Поселилась в бараке, семьи свои уголки закрывали друг от друга простынями. В магазине посуды не было, кровать не могли найти. С Украины привезла алюминиевый чайник, в нем суп варила, а потом чай готовила. Соорудили топчан, а когда сестра замуж вышла за охранника, он и принес в дом железную кровать. Ничего здесь не росло. В 1951 г. стали разрабатывать огород, посадили редиску, морковку, петрушку, картофель. Кроликов стали держать. Вначале все слышала: "Вот дурные люди, думают, что что-то вырастет!" Зелень на базаре была редко, пучок редиски стоил 3 руб., за десяток яиц платили 10 руб. посмотришь да и пойдешь домой, дорого".
Прочитаешь и думаешь, трудно мы начинали свою жизнь на Дальнем Востоке. Трудно, но мы были на свободе. Нас мама привезла сюда сразу после войны в 1946 г., отец погиб на фронте, а рядом с родными ей было легче поднимать на ноги четверых детей. Детство всегда вспоминаю как что-то радостное, светлое. Камень, так теплый; речку весной с плывущими белыми пузырями, где часами мог сидеть, греясь на солнышке; бревна, на которых любили собирать жуков-стригунов, как надежное укрытие, уголок, в котором царили тишина и покой. Маленькие, мы все любили копать огород, поливать капусту, пилить дрова, растить поросят, зимой кататься на огромных самодельных санях. Все овеяно теплом детства.
А рядом был другой мир. Им-то каково? Вору понятно, сидит за дело, попался. А невинным, жившим по существу рядом с нами. Им-то каково?
Расскажу об одной судьбе, а подобное рассказывали многие.
Шугуров Федор Михайлович в 17 лет вступил в комсомол и отправился на первую стройку пятилетки город Новокузнецк. Пришло время служить в армии, попал на Дальний Восток и так как был более или менее грамотным да еще стишки любил, назначили пропагандистом. "Бывало, сидишь после работы, а служил в строительных частях, в казарме с ребятами свежие новости рассказываешь, комментируешь, что к чему. Иной вдруг и спросит то про голод в деревне, то еще про какие моменты из жизни, о чем в газетах не было ни слова, ну и начинаешь объяснять. Дескать, враки все это, проделки врагов народа. И ведь сам верил своим словам! Не знаю уж, как это случилось, только однажды парировал на один такой вопрос собственной прибауткой: "Серп и молот - разруха и голод". Похохотали и разошлись, а ночью пришли брать. И ведь что интересно, лучший, казалось бы, товарищ донес!
И как ни пытался я потом возразить следователю, что не враг я вовсе, а просто характер имею веселый. "То, что не враг, знаю, - отвечал майор, - а вот враженок - это точно. Ну, ничего, несколько лет на нарах очень будут даже полезны для просветления мысли и неуместного юмора".
...Нет, во время следствия меня не били и не пытали. Спросили однажды о сообщниках, но, зная о моем упрямом характере, тут же записали: "От ответов на вопросы отказался". Так пришили к положенным из статьи за антисоветскую пропаганду годам еще пару лет за строптивость.
Попал в самую гущу БАМа, строил ветку на Ургал, а когда началась война, перебросили нас в самый центр Сихотэ-Алиня. Здесь предстояло в рекордно короткий срок методом "сталинского рывка" пробить от Комсомольска дорогу к Советской Гавани. Зека он и есть зека, его дело исполнять, а все же радовались многие, что хоть чем-то можем послужить будущей победе, в которой были уверены. Да и как же не верить, когда народ подобрался в основном из политических: от таких рядовых, как я, до отставных генералов и крупных начальников. Трудно было и голодно, но все же лучше, чем сидеть среди уголовников и слать трудовые приветы с надписью: "Подарок Комсомольску-на-Амуре от комсомольско-молодежной бригады". Пытались и у нас уголовники командовать, но не на тех напали. Дали всем этим блатным и ворам такой отпор, что больше они головы не поднимали, и пайку свою они вынуждены были отрабатывать, как и остальные.
Ванинский порт, куда попал в 1944г. под ноябрьские праздники, поразил обилием народа. Казалось, весь берег заполнен бараками, и единственный деревянный пирс как будто качался под ногами: то ли от голода, то ли от напора обездоленных тел. Это потом я узнал, что здесь находится один из крупнейших пересыльных лагерей. А тогда? Тогда просто хотелось есть, а потом спать".
Формально Шугуров был освобожден еще в 1942г., но вот справку об освобождении получил только в 1945 г. "Да и много нас таких было, кто одновременно сидел как бы на двух стульях. С одной стороны - вольный, с другой - раб. Попробуй тронься с места - опять и надолго сядешь на прежнее". Так и мотались тысячи и тысячи бывших осужденных за своими колоннами и лагерями. Невидимая цепочка связывала их с неволей покрепче всяких пут.
Дорога между Комсомольском и Советской Гаванью, все ее 450 км были возведены в рекордные сроки - за неполные три года.
"И еще учтите, все делалось практически голыми руками. Да и где было брать технику, когда на западе шла война. По ходу строительства переделывали первоначальный проект, крушили скалы, только чтобы не строить лишних мостов через бурные здешние реки. И все же один из них пришлось возводить через реку Хуту. До сих пор вспоминаю с содроганием, как делались фундаменты под опоры. Устанавливался короб, туда нагнетался воздух, чтобы не заходила вода, и люди под давлением в несколько атмосфер вгрызались в грунт: день за днем, смена за сменой. Кессонная болезнь валила с ног, а шли и шли до победного конца. Это потом уже напишет Петр Комаров о нашей дороге ликующие слова, а тогда было вовсе не до восторгов и цветов".
"Так как теперь мыслите про серп и молот?" "А как и есть. И голод, и разруха, вершились под ним, и подвиги. Россия - она такая и есть: и любит крепко и бьет насмерть. Но Сталина, если говорить о его личности, нисколько не осуждаю. Не поверите, а вот сшил один бывший зека недавно мне мундир наподобие сталинского. Надеваю по праздникам. Почему? Да чтобы не забывали: это было, это может повториться".
Шугуров умер в 1992 году, а справку о полной реабилитации получил лишь в августе 1991 г.
Остановлюсь на отдельных судьбах людей, а когда десятки живых свидетелей, в общем-то, рассказывают о своей изломанной, искалеченной молодости, о том, что пережили, когда при одном вопросе о Ванинской пересылке человек до сих пор вздрагивает, и в глазах читаешь страх, поневоле начинаешь задумываться, что же там было? Многие из тех, кто рассказывал о пережитом, просили не называть фамилий. Выросли дети, внуки, и многие не знают через что прошли их родители, дедушки-бабушки. Ни к чему и ворошить. Другие наоборот напутствовали: "Пишите, пусть люди правду знают".
Зубанова рассказывала о себе: "Жила недалеко от г. Улан-Удэ, рядом леспромхоз, колхозы. В 30-е годы пережили голод, ели полевой лук, щавель. Если удавалось выменять на вещи муку, то ею забеливали воду и хлебали ее. Летом спасали ягоды, грибы. Выжили. Потом война. В колхозе объездчик ездил на лошади, в руках кнут. Кого захватит, хоть горсть зерна спрятал за пазуху, сразу гнал к сельсовету. Не считались, молодая, старая ли, есть дети, или нет. Акт составляют и в суд. Дали мне пять лет. После суда работала недалеко от дома, услышала, что отправляют этап на Магадан. Сама стала проситься: "Возьмите и меня. Куда бригада туда и я. Испытаю все". Меня не отпускали, работала хорошо. В 1949 г. на пароходе "Феликс Дзержинский" доставили нас в Ванино. Около десяти дней была в пересылке. Запомнила плохо, не до того было. Огромная масса людей, спали в бараках, двухъярусные нары, на боку. Людей много, ночью проснешься, рукой похлопаешь слева - справа, одновременно все поворачивались на другой бок. Не работали, ждали отправки в Магадан. Занимались кто чем: обменивались кофточками, распускали вещи, из ниток что-то вязали себе.
Когда отправляли, запомнила, что шли уже по снегу, снег хрустел под ногами. Отправляли на этом же пароходе "Феликс Дзержинский". Разместили нас в трюмах, спали на двухъярусных нарах, одежда была своя. В Магадане получили платья, рубашки. На работу определили сразу же. Кто работал на скотном дворе, кто на птицеферме, кто возил дрова на быках. Я работала на птицеферме, работала хорошо, вместо пяти лет сидела всего полтора года. Вскоре была расконвоирована, домой стала высылать деньги по 200-300 рублей. Заявление напишу, дам адрес матери: "Перешлите". Мать писала: "Доченька, ты вот сидишь, а еще мне помогаешь". Когда освободилась, было мне около 26 лет. Выдали денег 5000 рублей, никогда таких денег не видела. В центре Магадана купила себе пальто из шевиота с гладким котиковым воротником. Одета была хорошо. Одеяло, подушки сделали мне еще раньше товарки. Одежду справила, кофту шерстяную купила. После освобождения вышла замуж, а когда кончился договор, переехала с семьей в Ванино. О том, что сидела, никто не знает".
Н.А Чернис.: "Воспитывалась у сестры, а у той самой пятеро детей. Пришлось прибавить года да устраиваться на работу в пятнадцать лет. Профессий сменила много, вышла замуж стала работать в чайной. Но однажды кто-то сорвал замок и украл из кассы 105 рублей. Арестовали, не посмотрели, что у меня маленький ребенок. Дали пять лет, просидела три с половиной года, за ударный труд срок срезали на полтора года. В Ванинской пересылке была недолго, в это время приехали вербовщики из Акура, и я уговорила директора совхоза взять меня. Больных, худых и с маленьким сроком на Колыму не брали. Здесь в совхозе отбыла срок, в 1952 г. получила освобождение".
В этом случае, даже если допустить мысль, что женщина сама взяла из кассы 105 рублей, то степень вины и полученного наказания несоизмеримы. Но время было такое, когда и за меньший проступок давали больше.
В.Ю. Янковского арестовали в 1946 г. и судили по статье 58-4 за "оказание помощи международной буржуазии". Во время войны с Японией служил Янковский переводчиком японского и корейского языков в Красной Армии. В январе 1947 г., закованного в кандалы в одну цепочку с пятью корейцами, привезли его в Пхеньян. Здесь приговор пересмотрели и решили добавить до 10 лет. "Косили почти поголовно, да еще с клеймом врага народа". Вот почему все эти страшные годы в тюрьме, на этапах, в лагере перед глазами постоянно горели два слова "За что?" - писал он в повести "Побег". 18 августа 1947 г. состоялся третий суд, за побег дали 25 лет ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей), статьи 58-15 и 58-11 - групповой контрреволюционный саботаж.
В Ванино Янковский пробыл с октября по декабрь 1947 г. "Этап шел за этапом: с колес на пароходы и обратно. И здесь я впервые увидел сознательный акт членовредительства. Молодой урка по кличке Колыма панически боялся отправки на Крайний Север. Я задержался возле чурбана, на котором он, дневальный барака, колол растопку. В этот момент по устной лагерной почте пришло сообщение: "Завтра этап!" Услышав жуткую весть, уголовник покрыл всех и вся страшным матом, опустил левую кисть на чурбан и одним махом отрубил себе четыре пальца".
Янковский на пересылке пристроился "на работу" баландером. Баланду несли в дальние бараки, где сидели прибалты - литовцы, латыши и эстонцы. "Русоголовые, молчаливые, какие-то тихие и покорные. У них не было ни мисок, ни ложек, ни котелков, хотя все были одеты в полувоенную форму с пилотками на бритых головах. Они жались в углу длинной палатки, молча подставляя под черпак мутной баланды свои пилотки. Паечка сырого хлеба и два черпака этой теплой серой бурды в день - долго ли протянешь?"
В декабре, в лютый мороз, снова заговорили об этапе на Север. Отбирали по упитанности. Комиссия заставляла раздеваться догола, поворачиваться, приседать, нагибаться. Потом завели в отдельный барак, велели раздеться и бежать в другое отделение, где выдавали "северное обмундирование": новые, но очень тонкие стеганые на подкладке с цветочками куртку и брюки, ушанку, пару портянок и ботинки. В таком виде и загнали всех в трюмы большого теплохода типа "Либерти" - "Степан Разин". Вскоре раздали пайки хлеба. Но он был так проморожен, что даже здоровые зубы были бессильны отгрызть хоть кусочек. Пайки оттаивали, кто как мог: под мышкой, на животе, между ног.
В море, видимо, от качки, рухнули наскоро сколоченные нары. Раздался звериный вой. А когда разобрали обломки, увидели на железном полу странные "лепешки". Их вынесли на палубу и бросили в море. В Находке, куда прибыли, несколько сот трупов поехало под сопку, а колонна полукалек тащилась от пирса уже не строем. 16 июля нас загнали в темные трюмы теплохода "Красногвардеец" и пошли снова в Ванино, а оттуда по Татарскому проливу в Певек.
Янковский полностью реабилитирован "за отсутствием состава преступления" в 1957 г. Я уже писала, что именно Янковский советовал мне: "Идите к старикам, нечего им молчать". Но где искать этих стариков? Я была уверена, никто не скажет: "Я сидел". В районной газете "Восход" в марте 1990 г. была опубликована небольшая заметка о Ванинской пересылке. В ней я рассказывала о своем дедушке Стефане Михайловиче Юрьеве. В 30-е годы мой дед, забрав семью, с Дона перебрался на Дальний Восток, осел в ДЭСНе, стал работать на электростанции. Он, как и все рабочие в те времена, брал с собой обед на работу. Однажды приехали "гости" из Совгавани и закусили обедом рабочих, благо сумки лежали без присмотра. Дед, бывший красный партизан, сказал вслух: "раньше партийные с себя снимали последнее, теперь сами забирают". Утром, когда он пришел на работу, его арестовали, привели домой, и стали искать какие-нибудь компрометирующие документы. Нашли только письмо от односельчанина, но все равно деда арестовали. Судили особым совещанием. Никого из родных не пустили в зал, ни зятя Григория, ни старшую дочь Пашу. Дали семь лет, статья 58, 11-а - контрреволюционная пропаганда. Шел 1943 г. Сначала дед находился в Совгавани в Окочах, однажды даже приходил с охранником домой помыться, переодеться. Потом деда отправили в Ванино, здесь его навестили младшие дочки. А дальше деда отправили в Комсомольск. Из тюрьмы дед писал: "спасибо скажите Ваське кладовщику, он мне дом нажил", т.е. благодаря показаниям Васьки деда посадили в тюрьму. В семье сохранилось одно письмо, написанное дедом в 1946 г. после встречи со своей дочерью Марией и зятем Григорием. Так как пересылка подобных писем не сохранила, давайте прочтем одно из них, дошедшее до нас из тех времен письмо обычного смертного, так никогда и не увидевшего любимых родных, детей, внуков.
"Пущено это письмо 1946 года 2 сентября от родителя вашего Степана Михайловича. Посылаю своей дорогой супруге Авдотье Ильиничне и дочке Паше, Грише, Марусе, Нине, Кате, Мише, Пете, Марусе, Вале, Володе и всем остальным внучатам, не знаю, как звать, и брату Мите, и Шуре, Коле, вашим остальным детям, примите сердечное почтение и дорогой привет, и желаю всего хорошего на белом свете. Дорогая дочка Катя, я твое письмо получил, уже проводил Гришу и Марусю домой. Дорогие мои внучата, как всегда, я послал вам подарок и как хотите, обижайтесь, какой части достанется этот один подарок. Думал, Кате и Вале на дошку, как хотите, так и делайте. Вале и Вове, ежели выйдет, а то остальным девкам, а маме - валенки, а то Грише. А что можа они вам не нужны, а мне делать было нечего. Я так насбирал и думал, может, когда занадобиться, а у меня есть. Но даже не думал, что такое счастье будет, что ко мне такие гости приедут. Я бы всем внучатам, внучкам насбирал бы такой дряни как ушти (пуговицы) на дошку внучатам своим, а то только Вале, а то Вове, глядите сами, вам там виднее, а у меня они валяются. Что мне нужно будет, я достану себе. Еще поглядите и посмеетесь, какой подарок, но не обижайтесь на эту шутку, что тама есть, а здесь этого добра у нас как грязи. И сапоги я себе достал, что украли.
С тем пока до свидания, мои родные, я пока жив, здоров, того и вам желаю всего хорошего на белом свете. Дорогая моя семья, я уже за это время более 10 писем послал, а от вас только 3 получил. Я уже несколько писем Марусе написал. Пусть еще она напишет письмо. Мне напишет письмо и Рина, пусть они в другом письме пишут, кто из них скорее напишет мне письмо. Мой адрес: город Комсомольск-на-Амуре, поселок Штарт, п/я 322/23, Юрьеву Степану".
Вскоре после этого письма пришло сообщение, что дед погиб.
Расскажу еще об одной судьбе человека, прошедшего Ванинскую пересылку.
Когда началась война, в Омск был эвакуирован Тушинский авиационный завод. Семья Булыжниковых, как и многие другие, эвакуировалась вместе со своим предприятием. Чтобы поступить на работу, Настя прибавила себе два года и стала работать ученицей на военном заводе. Условия труда были тяжелые, не жаловались, шла война. Вскоре умер отец, брат погиб во время одной из аварий на заводе, тяжелобольная мать писала из Москвы, просила приехать. Шел уже август 1944 г. получив такое письмо, Настя бросилась на вокзал, без паспорта, в одном платьице. Розыск объявили сразу, она успела зайти в вагон, а ее уже искали. В этот день проводили совещание, а Насти, которая была секретарем комсомольской организации, на совещании не оказалось.
После допроса посадили в КПЗ. Судил военный трибунал, за самовольный уход с работы дали пять лет. А потом тюрьма... В тюрьме сидела два месяца, спала на голом цементном полу. Заключенные жалели ее, молоденькая, шел семнадцатый год. Готовили к отправке, колонну строили по четыре человека, вели через весь Омск, охрана с собаками с обеих сторон. Команда: "встать - сесть!" В ноябрьские праздники посадили в вагоны, перед отправкой проверяли, щупали мышцы, определяли категорию. Числа одиннадцатого ноября прибыли в Комсомольск, через Амур шли пешком, а потом обратно от Пивани к Комсомольску. Здесь получили мужскую одежду: шапки темно-синие, такие же бушлаты, чуни прошитые с завязками, ватные штаны и кальсоны. Прогнали через баню и отправили в зону где-то недалеко от Высокогорной. Поселили в барак, протопишь печку - тепло, а к утру волосы примерзали. "Считала, что наказали справедливо, а если бы все ушли, кто бы работал. Была комсоргом, человек 90 комсомольцев, и вдруг бросила все. Было обидно, голодно. В зоне на помойке собирали шелуху от картошки. Воды не хватало, делили по кружечке. Грязные, вшивые, в бане выдавали по одной шайке воды, разве вымоешься? Сейчас думаешь, может правительство в чем-то виновато. Пусть военачальников арестовывали, а мы-то причем? Откуда Сталин знал, что творится на местах. Нас-то, детей, за что?
Строили железную дорогу, женщины кайлили киркой, били гнезда для взрыва. Кого-то и заваливало, кто-то не успевал отбегать. Пища раз в день, что-то болтается, а ничего в супе не видать. Хлеб был несытный. Освободили в мае 1945 г. по амнистии в честь дня Победы, справку об освобождении получила в сентябре. Домой в Москву не поехала, кто меня там ждал? Мать умерла, да и проживание ближе 101 км от Москвы не разрешали. Вышла замуж за командира отделения охраны, вместе с мужем переехала в Акур, здесь и прожила свою жизнь, вырастила детей. Работаю".
В Акурском совхозе живут одни старики, почти все прошли через Ванинскую пересылку. Давно и на покой пора, возраст у каждого к восьмидесяти приближается, а продолжают работать по совести, по необходимости. Некому здесь работать, нет молодых. Доживает свой век заброшенная деревушка. Многие из тех, кто работал в пересылке, помнят инженера Погула Владимира, жизнерадостного, вежливого, культурного человека. Погул имел высшее образование, организовал в Ванино вечернюю школу, сам работал в ней математиком. Сидел за хищение государственного имущества, дали 25 лет. Погул сам шутил: "За двадцать пять тысяч дали двадцать пять лет". Погул работал где-то на стройке, осуществил то, что сегодня называют бартерной сделкой. Подвел его тесть, главный бухгалтер стройки. Погула освободили по амнистии в 1953 г., учли и положительное поведение и характеристику и то время, что уже отсидел. Подали ходатайство. После освобождения Погул устроился инженером на 508 стройку, а позднее по приглашению главного инженера этой стройки Березнера уехал вместе с ним в Подмосковье, в Покров.
Сильченко И.М. рассказывал: "В пересылке была женщина, врач, раньше работала в кремлевской больнице. Сидела 5 лет, был в этой статье раздел "политическая болтовня". В компании среди друзей пересказала простенький анекдот. Вспоминала: "Сколько потом ни пыталась оправдаться, никто уже не слушал". В пересылке была недолго, отправили на Колыму. К начальству сам ходил, просил оставить в Ванино, пытался хоть в домработницы ее пристроить: в рабочую зону нельзя было, там одни мужчины. Но на все его попытки был один ответ: "У нее 58-я".
Из воспоминаний В.С. Черных: "Цымпаков, еврей по национальности, сидел в рабочей зоне, где командиром был лейтенант Конденко. Получил 15 лет за то, что в войну рисовал портреты Гитлера, Геббельса да и плакаты тоже. Когда наши освободили Одессу, его и арестовали. Когда приезжало большое начальство, приходило на концерт в клуб, то Цымпакова Всеволода Александровича переодевали и садили в первый ряд, а потом уж в кабинете у главного инженера он написал картину. В музее истории порта есть одна из его картин".
Следующим моим собеседником оказался Харченко А.В. "Жил в Москве, работал шофером на полуторке ГАЗ-2м. Во время гололеда при торможении, не справился с управлением, машину развернуло и ударило о трамвайный столб. Борта раскрылись, и из кузова упала бочка, а рядом на остановке стояли люди, и одному из них бочкой отдавило ноги. Меня судили, дали пять лет. В Новосибирске, куда попал через 15 дней, прошел через санпропускник, выдали чистое белье и повезли дальше. Ехали в вагонах с решетками, в Комсомольске состав принял вологодский конвой: "Вологодский конвой шутить не любит. Шаг влево, шаг вправо - стреляю!" Но когда в Пивани старухи принесли кипы табака, конвой разрешил через решетку передать табак. Радости было! Дальше Ванинская пересылка. Шел через санпропускник первой зоны, в 1948 г. в четвертой бараки только начинали строить. Третья зона была этапная, поместили сюда, готовили этап в Кресты. Вывели и команда: "Садись!" Сели на колени в ряд, один к одному. После проверки попал в отсев, вернули назад в зону. Сидел в четвертой: ни воды, ни бумаги, ни курева. Стали кричать, требовать начальство. Пришел Деревянко, спрашивает: "Какие у вас претензии?" - "Нас в баню не водят!" - "Прикажу водить". - "Нас плохо кормят, воды нет". - "Прикажу, будет". - "В нас стреляют из автоматов!" - "Если будете нарушать порядок - прикажу стрелять из пулеметов!" На следующий день выдали по пачке махорки. Принесли соленую рыбу. Наелись. В обед трехтонная водовозка пришла, налили воду в огромный чан, мисками набирали. Пить хочется, один другого толкает. Пролез и я, какой-то зэк ударил по руке, миска и упала в чан.
Жили в бараках, спали на двухъярусных нарах. Подъем в 6 утра, завтрак. К 8-ми часам на работу и до 6 вечера. В термосах привозили обед, кормили неплохо, хватало. Да и одеты были, весной выдали костюмы, сейчас такого не найдешь. Работал на водовозке. Помню, приехал, а мне: "Фунт зовет!" Про Фунта слышал, что "вор в законе". Захожу, а у него в бараке кабинет был, рядом дневальный стоит: "Водовоза ко мне!" Запомнил, как дневальный Фунту принес макароны с тушенкой. "Привезешь три бутылки спирта". Поехал, купил в первом магазине спирт. Куда спрятать? Спрятал в фары. Подъехал к вахте, выходит надзиратель и Фунт: "Привез?" Я глазами на надзирателя показываю: "Давай!" Открываю фары, вынимаю спирт, зашли на вахту, пили вместе прямо на вахте.
Вскоре всех шоферов собрали в одну колонну, и стали мы работать в порту. Жили в брезентовой палатке, а потом в бараках. Работали хорошо, освободили раньше на полтора года. Когда узнал, что освобождают, всю ночь не спал, ворочался: "Неужели освободят?" Утром пришел Сильченко, построились, человек сто шоферов освобождали. Пришли в управление Дальстроя, начальником отдела кадров была Березина, она и выдала справки на месяц: "Вы расконвоированы". Каждый месяц должны были ходить отмечаться, что не сбежали. Вышли на крыльцо, снова построились по пять человек, а Сильченко говорит: "Хлопцы, да вы что, вы же свободны!" Поселили нас в общежитии. Приказом N1 от 2 февраля 1951 г был зачислен шофером в автомехбазу. Пятнадцать лет возил Бушуева, директора Ванинского леспромкомбината".
Многие в поселке Ванино знают Якова Максимовича Крылова, фронтовика, ветерана труда. Военную его биографию знают и в школах поселка дети, в школах он желанный гость. В армии с 1940 года, на фронте с первых дней войны. Воевал в частях Воронежского, Центрального, 1-го Прибалтийского и Забайкальского фронтов. Пришлось повоевать и против фашистской Германии и империалистической Японии. Дважды тяжело ранен, да и день Победы встретил в госпитале. Награжден орденом Красной Звезды, Отечественной войны 1 и 2 степени, орденом Боевого Красного Знамени, имеет две медали "За отвагу". И вдруг пересылка! Крутые повороты у судьбы были в те времена!
После окончания войны предложили Крылову поработать помощником командира полка по хозяйственной части. Проработал около года, а тут как раз приказ Сталина: оприходовать трофеи (фураж, продовольствие, вещевое имущество). Во время ревизии обнаружилась недостача, но были и излишки. Излишки оприходовали, а на недостачу сделали начет, в то время на каждый рубль недостачи шел начет 12,5 рубля. Насчитали около ста тысяч, на самом деле недостача была около восьми тысяч. Дали шесть лет, лишили всех наград. Отправили в Ванино, с 1947 по 1950 г. работал в рабочей зоне порта, где начальником был Нурдыгин. Сначала в бригаде Мартыненко, а потом и сам Крылов стал бригадиром. В рабочей зоне был порядок, старались быстрее отработать, шли зачеты, бригада всегда выполняла план на 151%. Здесь же в зоне стояли бараки, в них и жили. После ужина отдыхали. Нурдыгин проверял, кто чем занимается. Иногда политработники проводили беседу. Писали письма родным. Денег на руки давали немного: на курево, конфеты. В зоне был буфет, работала вольнонаемная, приходила на несколько часов вечерами.
"После трех лет освободили, получил деньги, рублей триста, справку об освобождении. Предупредили: "Паспорт получайте быстрее или уезжайте отсюда, или на работу". Пришел к начальнику порта Статину, он побеседовал со мной: "Пиши заявление". С 15 июля 1950 г. стал работать в порту. В списанном бараке на Мучке выделили комнату, здесь тебе и склад снабжения, здесь и жилье. В 1951 г. перешел на должность заведующего такелажным хозяйством. Награды вернули в 1974 г. Послали документы в Министерство обороны, в отдел наград. Я и номера орденов, медалей перечислил. Вместе с ними получил и новую медаль "За отвагу". Это 18 августа 1942 г. проводили мы разведку боем, я был ранен, о награде знал, из части написали в госпиталь".
Фронтовиков в пересылке было много, кто-то ушел из жизни, а кто и не хотел бы вспоминать. Они отдали Родине все: свою кровь, свой труд. Все, что мы видим в Ванино, построено их руками. Но всегда ли Родина была благосклонна к ним?
А.И.Лунева рассказала о своем муже Александре Александровиче, умершем в феврале 1990 г.
После окончания Батайского летного училища Лунев воевал на фронте, был награжден, после войны вернулся в Батайск, женился. В начале 1947 г. был переведен на службу в Корею.
Уехал без семьи, необходимо было осмотреться, устроиться. Назначили его завскладом. Однажды приехал майор, потребовал бочку с горючим, накладную обещал привезти на следующий день. Майора арестовали за попытку продать горючее, а следом взяли и Лунева. Судил военный трибунал 10-й воздушной армии, дали три года, наград и звания лишили.
С Владивостока до Ванино везли по железной дороге, кормили селедкой, воду не давали. Добирались долго, не выдержав тягот, умирали люди. Останавливались, хоронили, и состав двигался дальше. В Ванино через полгода Лунева расконвоировали. Поселился в бараке, устроился швартовщиком в порту. В марте 1949 г. послал вызов, деньги семье. Сняли небольшую комнатку, а потом купили недалеко от САНО за триста рублей квартирку. К этому времени Александр Александрович работал капитаном катера малого плавания.
Лунев знал Александра Маринеско, вместе с ним работал в портовской зоне. Анна Ивановна вспоминает, как однажды она и муж стояли вместе, и Лунев сказал ей: "Вот наш бригадир, очень хороший человек".
Маринеско подошёл, и Лунев познакомил свою жену с ним. После Маринеско забрали на рыбный завод в Датту", - рассказывала Анна Ивановна.
Про награды Лунев никогда не вспоминал, переживал, что несправедливо с ним обошлись. Жена сама написала в Подольск, оттуда письмо переслали во Владивосток. Награды вернули в 1974 г., но Лунев их никогда не носил. На встречу с ветеранами войны в клуб ВЛПК ходил лишь один раз, но без наград. "Все знали, что он сидел, откуда награды?" - говорит Анна Ивановна. Так и ушел из жизни Лунев с обидой в душе, эта же боль осталась у близких ему людей.
Назову и ряд громких имен. Академик Стекольников прошел Ванинскую пересылку, конвоир его водил одного к начальнику Дальстроя майору Петрову. Стекольников помогал ему в какой-то работе. Где-то в 1949 или в начале 1950 г. привезли в спецвагоне дочь маршала Кулика, около месяца была здесь. Козин Вадим Алексеевич шел через пересылку в Магадан, Русланова, актриса Зоя Федорова, Ольга Берггольц, знаменитый композитор, трубач Эдди Рознер.
Настоящее имя Рознера Адольф, Адди. Родился в 1910 г. в Берлине в малообеспеченной семье. Закончил Берлинскую консерваторию. Рознера называли второй трубой мира. Женился на польской певице Рут Каминской, вместе давали концерты, успех которых постоянно возрастал. А тут война! Адди и Рут гадали: что с ними будет? Придет Гитлер, их ждет гетто. Тайно они покинули Варшаву и оказались на территории, которая называлась освобожденной территорией Украины и Белоруссии. Поселились во Львове. Сюда потянулись и другие музыканты. Играть разрешалось что угодно, а петь только русские песни. Было еще одно требование: "Зачем вам это имя?" Так Адди Рознер превратился в Эдди Рознера. Рознер создал джазовый оркестр на Украине, был приглашен в Москву, дал несколько потрясающих концертов. Но началась война, концерты пришлось прервать. После окончания войны многие артисты уехали в Польшу. Рознер добивался разрешения на выезд: "Хочешь выехать, попадешь в Магадан".
Рознер не прислушался к совету и с семьей поехал во Львов. 22 ноября 1946 г. вечером раздался стук, на пороге стояло четверо мужчин в кожаных пальто: "Пойдете с нами". Без суда и следствия дали 10 лет строгого режима. Прибыл в места лишения свободы Ванинского ИТЛ 11 марта 1952 г., где находился по 6 июля 1952 г. Следом арестовали Рут. Когда Рознер оказался в Ванине, он и здесь организовал джаз из заключенных, давали концерты. А дальше Магадан... вплоть до освобождения 22 мая 1954 г.
Вадим КОЗИН. В 1936 году он приехал из Ленинграда в Москву покорять столицу. Свои первые пластинки записал вскоре после приезда в Москву, стал кумиром миллионов. Работал много, в 1943 году по приглашению Черчилля приехал в Тегеран, участвовал в концерте. После приезда в Москву Берия предложил ему петь про Сталина, он отказался и был арестован на 8 лет. Шел через Ванино в Магадан. На концерте Козина присутствовал начальник Дальстроя генерал И.Ф. Никишов, какой-то майор сдуру или от простодушия крикнул: "Ура, Козину!" - "Я тебе, сволочь, покажу ура. Концерта не будет!" И концерт был отменен, это и был дебют Козина в Магадане. (Из рассказа артиста Жженова). В 1953 году ему предложили проехать по всем лагерям с концертами, он сделал это. Остался навсегда в Магадане, город он любил, любили и его. В 1970 году был записан о нем фильм, но даже в семидесятые он был запрещён. Ему исполнилось 90 лет, на праздник к нему приехал Иосиф Кобзон, особенно готовились к юбилею магаданцы, но он не пошел на концерт в театр. Козин был гордым человеком: "Вспомнили в 90".
19 декабря 1994 г. он умер.
Зоя Федорова. Зое было 25 лет, когда режиссер Савченко пригласил её на роль. "Пробовала. Не буду", - сказала она. "Почему?" - "Нос у меня больно курнос". - "Глупенькая, я из-за этого носа и беру тебя". Она снялась в фильме "Гармонь".
Зоя была легким, весёлым, контактным человеком. Снималась она много, на личную жизнь почти не оставалось времени. В 1934 г. вышла замуж за Рапопорта, моталась по съёмкам, встречались только по субботам и воскресеньям. Так продолжалось пять лет, семья распалась.
Жизненные удары сыпались один за другим. В 1936 г. заболела мать: рак. Отец пригласил врача, немца по национальности. Мать умерла, отца арестовали, обвинили в связи с немцами, дали десять лет без права переписки.
Зоя снималась в фильме, а вечерами ждала стука в дверь. Мечтала сняться в музыкальном фильме, а такой роли не давали. Наконец, умолила Анненкова сняться в фильме "Свадьба". "Я хоть помурлыкаю немного".
В январе 1945 г. она впервые увидела Джека Тейта. Любовь с первого взгляда. Она рассказала о встрече с Тейтом сёстрам, они всполошились: "Ты с ума сошла? Иностранец, ты забыла, что было с отцом?" Но она не боялась, встречались каждый вечер, гуляли по Москве, ходили в театр.
Через две недели её вызвали и предупредили, что завтра она уезжает на гастроли почти на месяц. Когда она вернулась с гастролей, её ждала записка: "Меня отзывают и посылают в Японию. Верь, моя девочка, мы будем вместе".
"В тот вечер я вернулась поздно. Домработница уже спала, я поправила Вике одеяло. А тут стук, вломились шестеро, одна из них женщина", - вспоминала она.
27 декабря 1946 г. ей объявили приговор: 25 лет строгого режима. В Потьме её догнал другой вариант: 25 лет с конфискацией имущества и высылкой сестёр.
В Потьме она работала в мастерской, пришивала пуговицы. Работа лёгкая, это не лесоповал. Но на своё горе Зоя была истеричкой, у нее была звёздная болезнь. Она потрясена, она не мылась, её носили, лили в лицо воду. Зоя билась головой об стену, рыдала. Дома осталась маленькая Вика. (Из передачи Глеба Скороходова).
Когда она попала в Ванино, здесь работала прачкой в САНО. Освобождена по амнистии.
Прологом ко второму этапу "Дела врачей" 1953 г. является арест сына профессора-терапевта Этингера в октябре 1950 г., а затем и самого Этингера в ноябре 1950 г. Группа врачей обвинялась "во вредительстве и шпионаже". Сыну и отцу предъявили одно и то же обвинение. Сын Этингера шел по этапу на Колыму через Ванинскую пересылку. Он писал: "Здесь я пробыл несколько недель, ожидая парохода для отправки в Магадан. Но в первых числах августа 1951 г. совершенно неожиданно меня вызвали в комендатуру лагерного отделения". - "Получено указание этапировать тебя в Москву на доследование. Через несколько дней будешь отправлен". - "Я был немедленно отделен от основной массы заключенных и помещен в лагерный изолятор, откуда вскоре мне пришлось совершить обратный путь в Москву. Все время меня держали в условиях строжайшей изоляции. Если, например, в Ванино меня везли в "Столыпинском" вагоне, в купе которого находилось примерно 20 заключенных, и люди буквально сидели друг на друге, изнемогая от тесноты и духоты, то во время поездки в Москву я был в таком купе уже совершенно один".
"Дело врачей" 1953 г. должно было прослужить началом массовых репрессий по образцу 1937-1938 гг., но неожиданно умер Сталин, не за горами был 20-й съезд партии".
Учёт и охрана
Теперь бы я хотела остановиться на одной любопытной странице из жизни Ванинской пересылки. Это учет и охрана. Когда в пересылку поступали этапы, то в спецчасть приносили в особых мешках документы прибывших. Мешки были опечатаны сургучом, карточки заключенных шли под номерами и тоже в пакетах, опечатанных сургучом, часто в желтой бумаге. Личное дело с желтой обложкой говорило о том, что срок наказания был начат снова и недавно. В спецчасти двери железные, окна закрыты специальными решетками. Спецчасть находилась в длинном бараке. Наверное, многие ванинцы помнят этот последний барак в центре поселка, сломали его только тогда, когда приступили к строительству площади Мира и здания административного центра поселка во второй половине 80-х годов.
Несколько лет работала в спецчасти Мария Егоровна Мельник, сначала помощником инспектора, потом инспектором. Начальником спецотдела был Иван Петрович Ковалевский, начальником спецчасти - Михаил Сергеевич Гладилов. Мельник находилась в подчинении и того, и другого. Она вспоминает: "По нескольку тысяч дел в одной комнате, сверху донизу папки с делами. Документы вновь прибывших заключенных надо было прочитать, сделать формуляр, потом все это клали в личное дело, связывали по спискам в папки и размещали строго в алфавитном порядке, в специальные ящики. Картотека шла под такими названиями: "суки", "воры", "махновцы", "б...и", "беспредел", "красная шапочка" и т. д. Дальше начальство решало, кого в Певек, кого в Магадан, кого в Кресты. Начальник спецчасти часто работал по ночам, читая карточки заключенных. Поток дел увеличился, когда прошла амнистия 1953 г. Человек сорок сидело в комнате, оформляя документы. В помощь были присланы заключенные женщины, профессионалы-машинистки. Работали быстро, сама разговаривает, а пальцы так и летают. Документы об освобождении, личные дела оформлялись и отсылались в Подольск, в архив. Если заключенный освобождался, то на документах, отправляемых в Подольск, писали "архив N 2". Если же умер, на него оформлялась карточка в "архив N 3". Ошибки исключались, а ведь надо было прочесть, сделать запрос, ответить". М.Е. Мельник могла обработать за день 150-200 пакетов: "Учет строгий, отработанный, за каждого человека отвечали".
И тогда невольно возникал вопрос: "А что, разве здесь не убивали?" Многие на этот вопрос отвечали так: "При попытке к бегству" или "В зонах сами воры и "суки" убивали друг друга. Но массовых расстрелов здесь никогда не было". Вот поэтому велик был у меня интерес к службе охраны.
В 1947 г. в Ванино прибыл отряд, состоящий из трех дивизионов, но в каждом человек по 120. Для начала это немного, потом эта цифра возрастет до пяти тысяч. Первый дивизион охранял заключенных на пересылке, второй - во время работы и вывода заключенных на работу. В третьем дивизионе, командиром которого был М.Е. Безносиков, служили вольнонаемные и заключенные с малым сроком наказания. Их обучали, и они также охраняли зоны и пересылку. Охраняли все зоны, кроме восемнадцатой. Там размещались гаражи, машины, мастерские. Начальником охраны был Ручкин, начальником штаба охраны - майор Хашковский. Кроме этих дивизионов, еще один стоял в Советской Гавани, другой в Акуре. Например, Михаил Никитович Матвеенков приехал в Ванино по вербовке в 1948 г. Отсюда попал в Совгавань на строительство железной дороги Совгавань - Сортировочная. Стал командиром охраны 501 колонны. "Заключенные поступали из Ванинской пересылки, через колхоз "Заветы Ильича" на катерах доставлялись в колонну люди.
В колонне 145 человек, все с малым сроком, присылали заключенных с пересылки вплоть до 1953 г. Во главе колонны стоял Никита Иванович Перелыгин, в охране служила молодёжь, в основном казахи. В 501 колонну приезжал генерал Гоглидзе. Удивлялся: "Как у тебя побегов нет?!" "А куда бежать? Кругом тайга. Дали мне коня, передал я его Серову, тот ездил на нем в Советскую Гавань за чаем. Серов после освобождения стал первым бесконвойником 501 колонны, работал потом в Ванино начальником ЖКО порта".
Милиции в 1947 - 1949 гг. в Ванино не было, но и воровства, ЧП среди гражданского населения не наблюдалось. А откуда им взяться, если вольнонаемных в 1947 г. в Ванино можно было пересчитать по пальцам.
Во главе оперативного отдела стоял капитан Стопчак, оперативно-следственным отделом руководил майор Луговской. В 1948 г. сюда прибыла первая группа следователей, среди них Краев, Пилипенко, Кручак.
Война в зонах
Но вернемся к охране. Вся пересылка была обнесена частоколом, а внутри зоны отделены друг от друга проволочным заграждением. По периметру - четыре вышки, стрелок охранял участок в 100-150 метров, смотрит направо - налево. Увидев, что заключенный проходит слишком близко к ограде, мог дать предупредительный выстрел, вызвать начальника смены. На выстрел бежала сразу вся охрана, била из автоматов поверх голов. Обнаружив подкоп, его тут же заваливали. Вели подкопы прямо из бараков: поднимут доски и копают. Землю, чтобы не заметили, выносили маленькими горсточками в карманах. Изобретательности не было предела, даже в БУРе делали подкопы, выходя точно в нужное место. А ведь там полы зацементированы: один зэк льет кипяток из горячего чайника, другой в это время долбит цемент. В 17-й зоне подкоп был настолько длинным, что вышли к ближнему домику. Но подкопы обычно обнаруживали.
И.П. Уваров, тогда оружейный мастер пересылки, предложил: "Давайте делать хлопушки". Хлопушка состояла из двух планок, ставился боек. Если заключенный во время побега зацепил за проволоку, боек ударял по капсулю, хлопушка стреляла, освещая все вокруг. Проволоку от хлопушки старались незаметно спрятать. Где-то в 1950 г. бежали из производственной зоны. Так они достали офицерскую общевойсковую форму, у каждого удостоверение личности было и фотография наклеена, в вещмешках даже бритвенные приборы были, в зоне всякие специалисты, все могли сделать. Бежавшие залезли в ассенизаторскую машину, были здесь такие. Вахту они миновали, но побег обнаружили, бросились следом, вернули всех".
Все это напоминает игру. Так убивали в зонах или нет? Не будем брать рабочие зоны, там был порядок. "Никто вам о Сильченко не скажет плохого". Это, конечно, надо заслужить, чтобы и через столько лет люди, прошедшие пересылку, отзывались так о начальстве.
В зонах же транзита шла своя собственная страшная жизнь. Бунтовали постоянно. М.Е. Безносиков рассказывал о бунте в первой зоне в 1949 г. Воры потребовали выдать им продукты. Дежурный надзиратель Степаненко отказал. Заключенные прорубили надзирателю голову топором. (Делал операцию Асрианцис и спас его). Обычно такие сцены приводили к дальнейшему столкновению воров или с охраной, как в данном случае, или с "суками".
Н.Н. Калинченко помнит, как в 5-ю зону разместили прибывших из Архангельска заключенных, их надо было разоружить. Создали из офицерского состава надзирательскую группу, возглавил ее начальник УСВИТЛа полковник Небесный. Особист, имел прямой телефон с Берия. Охрану подняли в пять утра, когда заключенные еще спали, поставили вдоль колючей проволоки. Офицеры отдали приказ: "Из барака ползком!" Из двух бараков заключенные ползли прямо по снегу, бараки быстро проверили, изъяли "пики", ножи. Но в одном бараке заключенные не подчинились. Небесный пошел в барак, захватив с собой старшину, и превратились оба в заложников сами. Заключенные срывали доски с нар, хотели наброситься на охрану, но охрана открыла стрельбу поверх голов. Всю зону вывели в район малого Ванино. Дальнейшую судьбу этих людей узнать не удалось, но предположить можно, исходя из подобных бунтов в другие годы. В 1947 или в 1948 году готовили к отправке в Магадан бандеровцев, они подняли шум, требовали отправить их на Запад (т.е. на Колыму, но на прииски Западного управления). Охрана стала стрелять, а ночью бандеровцев вывезли в бухту и положили на лед, держали так несколько часов. Трупы возили всю ночь на грузовиках. Мертвых "списали".
Максим Савельевич Звонков с 1947 г. в Ванино, работал в порту на базе мелкой техники, рассказывал: "Когда приходили пароходы за очередным этапом, то сначала загружали в трюм продовольствие, присланное с пересылки. Дальше с базы мелкой техники привозили стальные листы. На пароходе четыре трюма, значит, необходимо привезти четыре листа. Листы заваривались, дальше образуется пространство, которое называется твиндек, то есть создавалось четыре твиндека. Вот сюда-то и грузились заключенные. Правда, бывало, что и в трюмы загонялись люди. Однажды зимой торопились быстрее отправить пароход "Степан Разин". Заканчивалась навигация, утеплить пароход не успели. Многих поморозили, вот за это Котова и сняли". (Это декабрь 1947 г. Янковский как раз шел с этим этапом).
Вспоминает Максим Савельевич и другой случай: "Отправляли пароход "Ватутин", загрузили продовольствие, а во второй твиндек - взрывчатку, рядом детонаторы. Кроме команды, на пароходе было двадцать человек спецпереселенцев (то есть, отбыв срок, они шли на спецпоселение). Вместе с "Ватутиным" отправляли и пароход "Выборг", на нем еще сопровождающими груз были Кузьмин и бухгалтер связи Берникович. "Выборг" пришел первым и стал во льдах. Зеленую улицу дали "Ватутину", чтобы разгрузить быстрее взрывчатку. "Ватутин" еще не успел пришвартоваться, как раздался взрыв. Корабль раскололся на две части и пошел ко дну - сработали детонаторы. Там еще водолаз Рябченко работал все лето. Кузьмин и Берникович по льду сошли на берег и услышали взрыв. Так их сразу и арестовали, неделю они сидели, их допрашивали. Команда и все двадцать человек с "Ватутина" погибли, ни одного в живых не осталось".
Из рассказа Георгия Кузьмича Бутакова: "В 1948 г. из БУРа вывезли заключенных, конвой дали из чернопогонников: "Мы вас высылаем на Запад". Увезли всех к 3-му пирсу, БУР весь проверили и заключенных привезли обратно, потом снова увезли. Судьба их тоже осталась неизвестной".
М.Н. Матвеенков помнит начальника первого отдела всей пересылки подполковника Королева, человека крутого, мог любого расстрелять без суда и следствия. Имел прямой телефон с Берия. Это тот Королев, которого описывал кинодраматург Сандлер в статье "Мы были выше и упрямей своей трагической судьбы". Меценат силой своей власти мог любого задержать на пересылке, не глядя ни на статью, ни на срок. Из артистов Киевского оперного, Киевского драматического и других театров создал на пересылке концертную бригаду.
Первое дело П.Н. Кручака связано с бандой Упорова. Банда Упорова, 22 человека, потребовали, чтобы их отправили в лагеря Западного управления. Им обещали, оформили документы, вывели, надели наручники, привели и посадили в палатку на том месте, где позднее возникла 17 зона. Зоны еще не было, отсюда группу Упорова перевели в следственный изолятор первой зоны. Заключенные сумели передать в первую зону команду, вспыхнул бунт. Заключенные взяли заложником врача Ривкуса, младшего лейтенанта Пономарева, инспектора спецчасти Горелову и еще несколько человек. Заложников завели в санчасть и передали: "Если не выпустите Упорова, мы уничтожим заложников". В это время из Магадана приехал начальник охраны полковник Новиков, он и возглавил операцию по освобождению заложников. Пытались уговорить заключенных, а затем заявили: "Не освободите - применим оружие!". Когда ворвались в первую зону, один из заключенных кинулся на подполковника Котова с "пикой". Котов убил зека наповал, но в тот момент он и сам этого не заметил. В ходе операции зеки ранили врача Ривкуса, многие из заключенных спрятались в санчасти, забились под одеяла. Ходили потом, проверяли всех. Группу Упорова судили и отправили в Магадан, сам Упоров погиб уже где-то в Магадане.
И.П. Уваров рассказывал, что где-то в году 1950 приехал сюда с проверкой генерал-майор Деревянко. Офицерам приказано было быть без оружия, но они спрятали револьверы в карманы. Деревянко шел впереди, они рядом. Сначала один зек кинулся с "пикой", потом другой, огромная масса людей встретила враждебно. Раздалась команда, охрана стала стрелять. "Человек пятьдесят постреляли, в зоне все притихло".
О бунте 1952 г. рассказывали почти все, с кем встречалась. Вероятно, столкновение воров и "сук" было спровоцировано начальством. Ситуация выглядела так: в первой зоне в бане подрались воры и "суки". Одни не успели одеться, как вошли другие. На помощь дерущимся кинулись воры, висли на колючей проволоке, лезли, чтобы добраться до "сук". Сломали заграждение между зонами. Чтобы остановить бунт, часовые стреляли перекрестным огнем. Раненных на грузовике привезли в САНО, так кровь через настил машины лилась на брусчатку. Их сразу стали перебирать: кого в морг, кто умирал - не брали, кого еще можно было спасти, отправляли на операционный стол. У трех столов работали хирурги, всю ночь и утро оперировали. Привезли человек сто, оставили сорок в больнице, их пытались спасти. Погибших хоронили ночью, вырыли общую яму на старом кладбище, да и побросали всех туда. Когда строили детский садик по улице Московской, то наткнулись на массовое захоронение, значит, было такое.
В первой зоне был так называемый "вокзал", спали на чердаках, в бараках, на открытом воздухе. Только в этой зоне было до двадцати тысяч человек. Внутри зоны заключенными командовал полковник, такой же осужденный, как и все: "Суки, становись сюда, воры - сюда! Если кто не подчинялся, он сам подходил и брал за шиворот: "Выходи!". В зоне шла картежная игра, вечерами играли Читинский и Челябинский этапы между собой. Садились группами человек по восемь, играли в очко. Проигрывали все с себя до трусов и дальше... Сами победители давали проигравшему шинель, полы которой специально высоко подрезали. В этой шинели голый человек шел с этапом на пароход.
Из рассказа Георгия Кузьмича Бутакова: "В мае 1949 г. в третьей зоне были чеченцы. Ворвались в первую зону, убивали. Кто прятался, кто прыгал в "запретку". На каждой вышке охрана из двух человек, пулемет, автоматы. Стали стрелять по тем, кто прыгал в "запретку". Мертвых вывозили на самосвалах, в большие ямы вывалили людей и закопали". В зоне убивали. Охрана не заходила в зону, более сильные сами решали судьбу того или другого бедолаги. Были случаи, когда раскачивали человека и на глазах у всех сверху сбрасывали с трехэтажных нар. Разбивался насмерть. На "вокзале" был столб, подвешивали, у кого были золотые коронки".
"А в бане что было, - рассказывал Побежимов - Заходит этап в баню, всю одежду оставляет в предбаннике, обслуга - из моряков. Вымылись, выходим, а одежды нет! Стоим все голые. Моряки потребовали вернуть вещи - не возвращают! Тогда матросы взялись за ремни, хлестали всех подряд, у одного даже глаз вытек. Били здорово, человек двадцать увезли в санчасть".
Из рассказа Побежимова: "Когда Читинский этап пришел в первую зону, нас начали "шмонать" челябинцы. Я сидел в сапогах, подошли трое, сапоги сняли, взамен дали американские ботинки, а они малы! Пришлось подвязывать к ногам".
"Из портовской зоны тащили многое с пароходов, а в первой зоне даже свой рынок был. Продавалось все: любые часы, консервы, продукты. Внутри зоны грабежами занимался этап с Воркуты. Бунтовали, не хотели на Колыму. Просили: "Оставьте нас здесь". Начальник Воркутинского эшелона майор предупредил: "За этими смотрите, все могут сделать. УБЭ - уголовно-бандитский элемент". Шумели: "Хотим здесь работать". А у них сроки, по десять - пятнадцать лет у каждого, куда оставлять?" - из рассказа Силина.
В 1948 г. в Ванино было четыре зоны транзита. Если смотреть на поселок со стороны бухты вверх, то зоны так и шли одна за другой снизу вверх 1-я, 2-я, 3-я, 4-я. Четвертая находилась как раз там, где сейчас пустырь, и вплоть до старой водонапорной башни. За этими зонами шел сплошной лес, его рубили и корчевали сами заключенные, строили бараки, ставили столбы, частоколом обносили зоны. Заключенных не торопили: сколько сделают, столько сделают. Но работали в любую погоду, даже в дождь. На работу выводили по 1200-1400 человек.
Воровства в воровской зоне почти не было: вор у вора не крадет. Там, где сидели по 58-й, тоже не воровали. Положил кусочек хлеба, пришел - лежит на месте.
Указ 1947 г. уничтожил фактически разницу между ворами и бытовиками. Если воров и "сук" селили рядом, допустим, между ними был только забор или перегородка, тогда их не удержать. Требовали: "Уберите их или нас". Сносили перегородку, лезли бить друг друга, раздавалась команда, охрана стреляла из пулеметов поверх голов: "Ложись!" Если кто поднимался, попадал под выстрелы.
Война между "суками" и ворами шла постоянно. Трупы выбрасывались за зону. Проигравшиеся в карты прыгали в "запретку", так их убивала охрана. Около вахты очень часто лежало по 3-4 трупа, а над ними надпись: "Они совершили побег". Подводили утром колонну и показывали всем. Убийства совершали обычно те уголовники, у которых срок 25 лет и выше. На совести у них по нескольку убийств, какая ему разница: одним больше, одним меньше, они и исполняли очередной приказ. Бывало, их забирали в изолятор, но все равно отпускали, а они снова убивали. Однажды "суки" забросили в прожарку санпропускника в 4-й зоне человека. Его вытащили еще живым, кожа на руках висела черными клочьями. Спасти не удалось.
Воры отыгрались на "суках", когда началась амнистия 1953 г. Сразу освобождали большую группу заключенных, часть освобожденных вышла в поселок, и в районе клуба ВЛПК произошло столкновение. Конвойные быстро сообразили, что надо стрелять. Били из автоматов по заключенным или точнее - по освобожденным. На глазах у ребят, которые оказались в районе клуба, охрана случайно убила моряка из патруля. Патруль, услышав стрельбу, выскочил из проулка, а охрана стреляла. Эту сцену помнят многие.
А теперь хочу остановиться на причинах постоянной борьбы воров с "суками", борьбы не на жизнь, а на смерть. Источник этой вражды как раз и раскрывает писатель Шаламов, прошедший Ванинскую пересылку, в "Очерках преступного мира" в главе "Сучья война". Вот что он пишет: "Вор не должен был работать в тюрьме. Указ 1947 г. с его 20-летним сроком за незначительные преступления по-новому поставил перед ворами проблему "занятости". По воровскому закону вор не должен в заключении занимать какие-либо административные лагерные должности. Вор, занявший такую должность, перестает быть вором и объявляется "сукой", любой может его убить".
После войны многие из повоевавших воров вернулись к своему ремеслу, а затем и в тюрьмы. Старые, но не воевавшие воры их не приняли. И тогда в 1948 г. на Ванинской пересылке родился новый закон, разработанный "вождями военщины". Новый закон разрешал блатным занимать должности старост, десятников, нарядчиков, бригадиров. Блатарь по кличке "Король" обещал начальству навести порядок на пересылке и получил согласие на свой "опыт". Все население пересылки Ванино было выстроено на линейке, Король был объявлен старостой, его подручные - командирами рот. Король приказал раздеться старым ворам, по татуировке на теле опознавали принадлежность к клану. Старых воров убили, а оставшихся в живых заставили пройти новый обряд. К губам избиваемого подносили нож: "Целуй нож!" В этом случае вор становился "сукой" навеки. Тех, кто отказывался, убивали. Каждую ночь к дверям бараков подтаскивали новые трупы. Изобретенный закон зашагал по пересылкам страны, началась война: воры убивали "сук", "суки" - воров. Чтобы остановить войну, в каждой пересылке вновь прибывший должен был сказать, кто он - вор или "сука". Их разводили по разным зонам, даже в САНО раненому не оказывали помощь, пока он не назовет, кто он. И тогда воры создали третий клан, вот эта новая группировка приступила к убийствам и тех и других. Это и есть "беспредел", их называли еще "махновцами". Так пишет Шаламов о Ванино 1948 г. Давайте попробуем убедиться, было это или не было?
М.П. Кондакова,напомню, что она живет в Ванине с 1944 г., рассказывала: "В поселке уже в те годы были бесконвойники. Могли и поздороваться с тобой, пошутить, спокойно проходил мимо и не боялся. Когда колонны шли на работу, охрана была небольшой, без собак".
Женщины-заключенные могли работать в санчасти. Бесконвойники работали монтерами, электриками в спецчасти. Были случаи, когда женщины-машинистки отпрашивались на свидание, уходили на несколько часов. На эти вещи смотрели снисходительно.
Бесконвойников и охрану кормили в столовой. В 1947 г. столовая размещалась в большой палатке, стояли самодельные длинные столы, за каждый человек сорок садилось, питалось же здесь 500 человек. Подавали хлеб белый, борщ, каши, щи из черемши, в женской колонне бывали и оладьи, гречневая и овсяная каши. Если в котле что-то оставалось, повариха подзывала более слабых и подливала в миску.
Черкашин рассказывал: "Приехал я сюда по вербовке в апреле 1947 г. Начальник штаба Чесноков направил работать в столовую. Как готовить, не знал. Засыпал весь нелущенный горох прямо в котел, вода черная, как земля. Что делать? А рядом мука, килограмм 10-15. Развел болтушку из муки да в котел. Вода, хоть и побелела, все равно мутная. Я в котел добавил еще ведро воды и все банки тушенки, что выдали. Вроде и суп получился. Пришел дежурный, начальник штаба, попробовали: "Отлично приготовил!" И врач то же самое сказал. В столовой мне помогали две расконвоированные девчонки, сидели за "колоски". Помню, одна килограммов пять колосков унесла, пять лет и дали". В столовой Черкашин проработал мало, любил машины, поэтому перешел в пожарную часть. Во время бунта пожарную машину использовали для того, чтобы разогнать заключенных. Сбивали с ног водой, стрелять не разрешалось.
В.Г. Мартынова в Ванино с 1947 г., работала телефонисткой, рассказывала, что для выполнения плана ее иногда пропускали в зону, чтобы принять телеграммы от заключенных. Телеграммы, в основном, такого содержания: "Жив, здоров". В зону проходила под охраной, располагалась в столовой у окна раздачи, конвой садился рядом. Платили заключенные деньгами.
Во время пожаров сгорало все, даже зоны. Горели бараки, утепленные опилками, покрытые досками. 11-я и 14-я зоны сгорели полностью, просуществовав недолго, года два. В 1949 г. за дамбой сгорела мужская зона, даже оружие охраны, но ни один заключенный не ушел в бега. И.М. Сильченко вспоминал, что он предложил для тушения пожара привлечь заключенных из рабочей зоны. На совещании начальство было против: "В дыму не разберешь, вдруг уйдут". Сильченко взял под свою ответственность, собрал производственную зону: "На вашу честность надеюсь, у вас не такие сроки, чтобы бежать". После тушения пожара вернулись, а двоих нет. Начальство упрекало. Но заключенные вернулись дня через два-три, черные, обгоревшие. Оказывается, заплутали в дыму. Пожары были часто, горели и пароходы. Например, когда на одном из пароходов сгорел груз на несколько миллионов рублей, начальника Дальстроя полковника Савицкого понизили в звании до лейтенанта и отправили в Певек. Этап погрузить на пароход не успели, увели назад в зону. Три часа стояли заключенные на холоде возле первой зоны. После того, как потушили пожар на пароходе, заключенных снова развели по зонам.
В порту во время погрузки заключенные могли что-то взять. Разбился ящик, его же не отправишь - продукты делили между собой. В зону проносили водку: делали в полене отверстие, прятали бутылку, закрывая с двух сторон дырки.
Условия в зонах резко отличались друг от друга. Жили и в палатках, и в бараках, спали на двухъярусных сооружениях, кто у печки, а кто и нет. Сколько их умерло здесь от болезней, недоедания, физического истощения, от всесилья всякого рода "законников", "воров" и "беспредельщины"... Ведь настоящими хозяевами зоны были эти три процента от общей численности заключенных. История сохранила многие имена воров "в законе": Аскаков, Федоров, Матвеев, Архангельский, Фунт, Пятак, Жорка Маевский. Уходил этап, приходили новые. Легенд осталось много, теперь трудно отделить правду от вымысла, тем более что воры "в законе" и сами были не против этих легенд.
Звонков как-то спросил Фунта: "Правда, что твоя тетка замужем за Булганиным?" "Надо же что-то ребятам "свистнуть". Без этого воры не жили. Фунт делал все, что хотел. Хозяин зоны. Требовал: "Приведите мне женщину". Приводили, и в зоне наступала тишина, хоть охрану с вышек снимай. Фунта хотели зарезать, в зоне у него был свой угол, охраняли его сами воры. Фунт отбивался, убил двоих или троих. "Начальству пересылки было выгодно существование таких воров "в законе". Они не работали, зато обеспечивали работу других", - из рассказа старшего надзирателя Силина. Фунта освободили в 1953 г. За то, что хорошо руководил ворами. Говорят, Фунта перехватили в Комсомольске и убили. Кличку старожилы объясняют так: отец Фунта сидел в Магадане и обещал фунт золота тому, кто убьет младшего сына за то, что, тот служил начальству.
У воров все было. Когда приходил этап, вор "в законе" забирал понравившиеся ему вещи. Люди шли на зимовку, на годы каторги, брали с собой теплые вещи, обувь. У воров всегда создавался запас свитеров, костюмов. Вот и делились с надзирателями, откупаясь от них. Вору "в законе" прямо в зону приносили все, что ему хочется, любые продукты. Те заключенные, которые получали посылки, обязаны были делиться. Они сами понимали, если этого не сделать, их могут заколоть "пикой" на выходе из почты, а вещи, если их и надеть сразу, ночью все равно "уведут" более мелкие воры "шпана". Делалось это по указке старших. Воры работали, только они требовали для себя определённых заданий. Получил, точно выполнил, но не больше. Были такие воры "в законе" Матвеев, Архангельский, убивали людей, таких старались побыстрее убрать отсюда на Колыму. Жорка Маевский, вор "в законе", настоящая фамилия Масевич. Когда сидел в зоне, не работал, видный из себя, вежливый. После освобождения работал шофером у Косухина, начальника отделения Дальстроя.
Н.Н.Калинченко рассказывал: "У заключенных были свои суды, сами судили, сами и убивали друг друга. Погибал часто и виноватый, и невиновный. Администрация потакала вору "в законе", потому что он держал зону. Вору "в законе" выдавали чистую постель, гладили брюки, для него и пищу лучше и отдельно готовили. Например, у Упорова уголок в общем бараке был отгорожен простыней. У него и адъютанты свои были. В зоне были и "стукачи", но если заключенные узнавали о них, их убивали. Были случаи, когда зеки обменивались делами, то есть заключенный брал на себя чужое имя, срок, статью и уходил с этапом вместо другого. Таких называли "сухарями".
Но страшнее всех в лагерях были "суки". Они помогали поддерживать дисциплину, заставляя всех "фраеров" и "мужиков" работать, не покладая рук. При лагерных пунктах создавалась "самоохрана", когда заключенных сопровождали на работу их же солагерники, облеченные доверием администрации. Я уже говорила, что в 1948 г. в бухте Ванино был создан новый закон и создателем его Шаламов называет вора "в законе" по кличке Король. Я многих спрашивала, но те, кто охранял зону или руководил охраной, или стоял во главе какого-нибудь лагеря события, описанные Шаламовым, подтверждают, но о таком воре "в законе" не слышали. И те, кто прошел пересылку, и с кем мне удалось поговорить, тоже не знают, не слышали. Старожилы подчеркивали, что они рассказывают о том, что хорошо помнят, в чем убеждены: "Вы же собираетесь писать, а раз я не уверен, не помню, разве можно об этом говорить!" И тогда я обратила внимание на Олейника, предлагаю и вам сделать то же самое. Материал о нем разбросан в рукописи, но по мере чтения возникает странное впечатление...
Олейник, бывший летчик, работал в портовской зоне, ходил всегда с тросточкой, а в ней "пика" была. Вспоминают и такое: "Когда Олейника сопровождали в САНО двое охранников, один из них нес для Олейника две подушки". Один из старожилов рассказывал о своей первой встрече с Олейником: "Как-то пришла бригада с новым бригадиром. Кто это? - "Олейник". - "Имя это я уже слышал. И когда они паковали свинец в ящики для отправки в Магадан, я с ним разговорился: "Коля, за что попал? Говорят, ни за что ведь сидите". Воры "в законе" не работают, а Олейник, как и все, паковал свинец. Олейник ответил: "Знаешь Алешку Степина?" - "Знаю" - "Хочешь узнать, поговори с ним. Мы вместе в школе учились". - "Да мне от тебя хочется узнать". Вот что Олейник рассказывал: "Закончил школу, поступил в авиационное училище. А тут война, стал летать, сбили под Москвой. Долго лежал в госпитале, подлечили, комиссовали, пришел домой. Мать у меня одна. На работу не устроился. Подвернулись ребята, одно дело проделали, второе, а на третьем попался. Дали срок". Олейник был небольшого роста, плотный, крепенький. Всю зону держал, руководил "суками". Инстинкт был развит так, что чувствовал, когда на него нападение готовят. Ночью, когда к нему пробовали подойти, вскакивал, тогда уже никто не трогал. Готовили Олейника к отправке в Магадан, а ему здесь в зоне Шура нравилась. Требовал, если ее с ним не отправят, то в дороге таких дел натворит... Отправили их вместе. Олейника убили где-то на марше в Магадане".
Как видим, жизнь таких людей коротка. Ведь война между "суками" и ворами была постоянной. Они не могли быть вместе, поэтому, когда приходил этап, их сразу отделяли друг от друга. Но и внутри зоны было неспокойно. Во второй зоне зеки сделали столб вроде телеграфного, обстрогали рубанком и вымазали медом. Столб укрепили наверху между бараками. У зеков был свой суд: судья, защитник, прокурор. Загоняли ссучившегося вора на столб. Сумел пройти - твое счастье, не сумел - разбился. Труп подбрасывали к вахте: "Гражданин начальник, уберите его!". Воры выносили приговор проигравшемуся, накидывали полотенце на шею и с двух сторон тянули, пока не задушат. Убивала охрана. Мельник М.Е. рассказывала, как однажды выводили хозяйственную зону на работу, а под забором лежало двенадцать трупов. Это те, которые пытались совершить побег, их убили и в назидание другим положили вдоль забора.
Убивали и друг друга. Был случай, когда прямо в спецчасть зашел бесконвойник и сказал: "Звони оперу, я убил". Оказывается, бесконвойники подрались между собой, и один другому отрубил голову. Все это делалось не ночью, а днем на глазах у начальства. Хоронили умерших, погибших в драках в том месте в Ванино, где сейчас построена церковь и шумит небольшая сосновая роща. Личное дело и карта умершего отсылались в архив N 3. Эти документы не уничтожались.
Одна из работающих в те годы в САНО рассказывала, как однажды привезли молоденькую девушку, оперировали сразу, но спасти не удалось. Оказывается, в этот день из зоны был совершен побег, патрули проверяли на дорогах все машины. Девушка ехала в кузове машины вместе с другими. Шофер проскочил охрану и не остановился. Охрана стреляла не по колесам, а по сидевшим в машине.
Стреляли часто. И доказательств так много со стороны сидевших, что не стало слышно голосов тех, охранявших пересылку: "Они сами убивали друг друга".
"В 1952 г. уголовники сделали подкоп из 17 зоны в сторону "Нахаловки". Подкоп очень длинный. Выбрались, сумели захватить водовозку. Шофера выкинули, но дорога была не закончена: лес вырублен, кругом торчали пеньки. Машина застряла на пеньках. Охрана и постреляла всех бежавших", - из рассказа Уварова И.П.
А.Д.Пахаренко рассказывал: "Стреляли часто. Бывало, идешь на работу, видишь, бежит заключенный и свист пуль: фьють, фьють - убит!"
В зонах убивали. Приведу примеры из воспоминаний людей, прошедших и переживших заключение.
"Начальник спецчасти Меньшиков любил стрелять. На глазах у всех ранил в руку молодого парня, любившего читать стихи".
"В Усть-Орочах был случай: охранник напился, выстроил колонну, а один заключенный сделал шаг вперед. Охранник стрелял в упор. Помню и другой случай, когда охранник убил летчика, молодого парня".
"В 1950 г. был бунт в зоне в районе Девахты. Разгоняли водой, стреляли. Грузовика два увезли мертвых. Месяца через 2-3 всех оставшихся в живых отправили в Магадан".
"Весной 1951 г. во время бунта погибло 10-15 человек сразу".
В "Архипелаге ГУЛАГ" Солженицын приводит один, но очень любопытный эпизод из истории Ванинской пересылки: "А сорок девятого в бухте Ванино в 5-й зоне, - не хотели? Тридцать пять тысяч! И - несколько месяцев! - опять же на Колыму не справлялись. Да каждой ночью из барака в барак, из зоны в зону зачем-то перегоняли. Как у фашистов: свистки! крики! - "выходи без последнего!" И все бегом! Только бегом! За хлебом сотню гонят - бегом! За баландой - бегом! Посуды не было никакой! Баланду во что хочешь бери - в полу, в ладони! Воду цистернами привозили, а разливать не во что, так струей поливают, кто рот подставит - твоя. Стали драться у цистерны - с вышки огонь! Ну, точно, как у фашистов. Приехал генерал-майор Деревянко, начальник УСВИТЛа, вышел к нему перед толпой военный летчик, разорвал на себе гимнастерку: "У меня семь боевых орденов: кто дал право стрелять по зоне?" Деревянко говорит: "Стреляли и будем стрелять, пока вы себя вести не научитесь".
Я у многих спрашивала, было такое или нет? "Не было, - отвечали. - Не слушайте вы их, сейчас наговорят". Но ведь из многомиллионного потока, прошагавшего через пересылку, здесь остались только сотни, и многие ушли из жизни, так и не рассказав ничего. Но этот эпизод перессказали точь-в-точь Н.Н. Калинченко, А.В. Харченко, В.П. Силин. Первый - старшина конвойной службы в пересылке, второй сидел в 4-й зоне в 1948 г., третий - старший надзиратель в Ванинской пересылке. Расхождение только в дате и номере зоны, но я думаю, что точнее названа дата и зона у моих собеседников. Ведь в 1948 г. 4-я зона только началась строиться, бараков еще не было, зона была обнесена колючей проволокой.
В этом очерке я повторю рассказ Силина, станет понятно, почему гоняли из барака в барак и почему ночью. Значит, было и было часто.
"В зонах постоянно проверяли. Выведут всех на Куликово поле, и начинается "шмон": ножи, "пики", искали", - из рассказа бывшей заключенной.
И подробнее остановлюсь на случае с Красниковым. Этот эпизод помог полностью восстановить помощник командира взвода охраны пересылки Р.А. Марванов. Рассказал, как он выразился, "ради правды истории". Ситуация выглядела так: самоохранник Мирошников, бывший спортсмен, старшина охраны обратился во время развода к Тапунову: "Гражданин помкомвзвода, я один ходил за дровами, а те (и назвал кто) восьмером. Мне кажется, они что-то прячут, может, еду, значит, побег готовят". У Мирошникова кончался срок, дома ждали жена, двое детей, ему не хотелось быть замешанным в побеге. Договорились так: пойдут эти заключенные заготавливать дрова в очередной раз, с ними пойдет и Мирошников. Кроме Мирошникова, шел и командир отделения надзирателей Красников. Красников не имел права носить оружие, но вахтер дал ему наган. Красников наган спрятал, чтобы заключенные ничего не заметили. Зеки сделали самодельную коляску, и все пошли на заготовку дров для пищеблока. Красников держался несколько в стороне, Мирошников шел рядом с зеками. Пришли, Мирошников решил прикурить, винтовку повесил за ремень на руку, самокрутка во рту, а сам достает спички. А в это время: "Гражданин конвоир, где будем дрова собирать, здесь ничего нет". - "Да ты что, мало здесь что ли?" И вдруг пятеро самых сильных бросаются на Мирошникова, а остальные трое, быстро связав Красникова, подоспели на помощь. Только ввосьмером они сумели одолеть Мирошникова, надели ему вещмешок на голову, прорезали дырки для глаз и губ, посадили на пенек и крепко привязали. Красников был невысокий, в их понимании хилый, и так не отвяжется. Винтовку N 46762 и тридцать патронов взяли, патроны разделили между собой. Если одного ранят, то он должен кидать винтовку другому, чтобы тот мог стрелять. Через какое-то время Красников сумел развязаться и освободил Мирошникова. Пока они прибежали, пока организовали погоню, прошло несколько часов. Но заключенных догнали, они отстреливались. В перестрелке пять беглецов были убиты. Причем пятого обнаружил охранник случайно, стал переходить ручей и в воде заметил лицо (зек лежал в воде): "Выходи!" И прямо влепил ему заряд в лоб, убил наповал. Остальных троих захватили живыми. Обратно ушли по лесу, устали, нужно было готовить ночлег в лесу. Охрана понимала, что спать придется по очереди, а устали все. Жалости к бежавшим не было, все из долгосрочников с 25-летним стажем, уголовники.
Сделали привал, развели костер, после этого велели заключенным приготовить для себя костер отдельно и послали их за дровами. Те только отошли, раздались выстрелы, убили всех троих. А начальству доложили, что убили при попытке к бегству. Судья Спектор, приехавший из Комсомольска-на-Амуре, все интересовался: "Неужели из восьмерых ни одного не могли живым привести?" И охрана, и начальство отлично поняли ситуацию, но бумаги были оформлены: "Убиты при попытке к бегству". А что, их разве нужно жалеть? Поймите, это уголовники, сколько б они бед наделали, все убийцы", - убеждал меня собеседник.
Винтовку N 46762, я номер до сих пор помню, возвратили. Мирошников дожил до освобождения, уехал к родным".
Подобное рассказывал и В.Ф. Шубин: "В 50-м году был здесь массовый побег, бежали заключенные в сторону станции Токи. Взяв опергруппу сержант Лоба, был здесь такой, возглавил погоню. С собой взяли собаковода сержанта Пеунова. Пеунов был маленького роста, собака тащила его за собой, натянув поводок. Впереди лежало бревно, все залегли: "Они здесь!" Лоба кивнул на дерево и один солдат быстро полез на него, чтобы посмотреть вокруг. Зэк пальнул из ППШ так, что всю обойму выпустил "У него нет больше патронов, окружить!" Солдаты быстро выполнили команду и стали стрелять. Убили семерых, а восьмой по траве ползком пытался уйти, его взяли живым и привели в лагерь, так его свои же и убили. А семь трупов положили вдоль колючей проволоки, чтоб все видели: "Они совершили побег". Так скрюченные в разных позах лежали неделю".
Убивали и в женских зонах не менее жестоко и изощреннее. В начале вроде все рассказывают спокойно, порой сквозь слезы, но страх звучит в голосе, когда говорят о жестокости, с которой столкнулись все в лагерях.
Одна из женщин рассказывала: "В Ванино попала в 1950 г. Поселили всех нас в палатку, длинную, метров в 80, по обеим сторонам сплошные нары. Спали все вместе. В столовую водили по очереди, хлеб выдавали по баракам. Одежда была своя, зимой получили телогрейки, валенки, брюки, летом - платье, платок на голову, белье, ботинки. В баню водили один раз в десять дней, там и белье постираешь. Не работали, вечерами играли на гитаре, вязали, шили, ждали отправки на Магадан".
"В 14-й зоне находилось 1200 женщин, среди них также существовало разделение на "сук" и "воров". "Суки" работали нарядчиками, бригадирами. У каждой был свой уголок в зоне, старались украсить его. Вышивали, застилали тумбочки салфетками. Воровки занавешивали свои уголки, все у них там было. Верховодили в зоне Рая и Надя, они жили с женщинами, но сами постоянно у новеньких отбирали более хорошие вещи для своих "фраеров". Вооружены были финками, ходили не одни, человек пятнадцать с ними. Подходят и требуют: "Открывай чемодан! Давай, что есть". Однажды раздели не только новеньких, но и обслугу. Утром на работу выходить, а не в чем. Отобранные вещи продавали, обменивали, а деньги относили своим "фраерам".
"В зоне и убийства были. Однажды отрезали у женщины часть груди и собаке бросили. Женщину после этого убили, набросили полотенце и задушили. Каждый день по 1-2 трупа, кто-нибудь из заключенных подходил к вахте: "Гражданин начальник, я убила, заберите", - и показывала на труп. Брали на себя убийство, отсюда таких отправляли в Магадан. Охрана пыталась вывести из зоны Раю и Надю с их командой. Произошло столкновение. Тогда охрана вывела всех женщин из зоны, а эти пятнадцать остались в бараке. Отбивались, бросали кирпичи, камни. Охрана ворвалась в зону, смяла женщин, вытащили их из барака и после этого сразу всех отправили отсюда в Магадан".
"Как-то заболела я, попала в САНО. Так там лежала женщина с ребенком, ей предложили отдать сына на воспитание, она всю ночь над ребенком проплакала: "Коленька, Коленька..." Сидела по 58-й, 25 лет дали, ее на Магадан отправляли, куда ж с ребенком... Были женщины, которые работали домработницами, а по приказу Котова их всех вернули в 6-ю зону. Они страдали, просили меня записки отнести на волю своим кавалерам: "Таня, отнеси!" Соберешь все, несешь".
Другая женщина, осужденная по 57-й статье на 7 лет за спекуляцию, рассказывала: "Была в Воркуте, вместе со всеми пришлось строить железную дорогу. В лагерях, в основном, сидели рабочие, крестьяне. Тяжело. Зоны часто менялись, не успеешь привыкнуть, а уже надо идти дальше. Когда отправили в Ванино, запомнила, поезд шел медленно, часто останавливался. Добирались целый месяц. В дороге всякое было, и убивали тоже. В Ванино попала в шестую зону, но с большим сроком отправляли дальше в Магадан. Вызывали по фамилии, выходили строиться уже с вещами".
Из рассказа А.А. Сударевой: "Когда этап прибывал к месту назначения, все уже знали, кого привезли: воров или "сук". Если воров, то "суки" стоят, ждут. Если "сук", то воры стояли вдоль проволоки в зонах, а утром вывозили мертвых на кладбище, трупы всегда сопровождал конвой. Я была расконвоирована, сама видела в 1950-1952 годах, как вывозили трупы на кладбище".
Сидел в Ванинской пересылке и людоед. Когда его из Магадана прислали сюда, Безносиков как-то поинтересовался, почему у него такое прозвище. Рассказ людоеда звучал так же, как у писателя Шаламова. А ведь это было в те еще годы и еще не написана была книга Шаламовым. Значит, речь идет об одном и том же человеке. "Бежали мы с Чукотки в Америку втроем. Шли, шли, продукты закончились. Одного убили, съели. Началась пурга, в метель потеряли направление. Съел и второго. Но пришлось вернуться назад в лагерь. Срок у меня большой, все равно было". В пересылке людоеда видели многие, в зоне он работал ассенизатором. Встречаясь с разными людьми, первое, что я слышала: "А вам рассказывали про людоеда?"
Во 2-й зоне построили БУР (барак усиленного режима), называли "закрытка". Это мрачное здание многие ванинцы знают, оно стояло недалеко от сегодняшней государственной сберкассы (снимок внизу). Чтобы расчистить площадку для строительства детского садика порта, пришлось взорвать фундамент БУРа. До пяти тысяч человек набивали в БУР. Старшим надзирателем здесь работал Декамов, прозванный в народе Гитлером. Предан был делу партии, награжден за выслугу лет орденом Ленина.
В БУРе стены толстые, маленькие окна с решетками. Сидели в БУРе "сухари", Кручак с Ковалевским занимались размачиванием "сухарей". Кручак не боялся заходить в зону, когда там совершались убийства, старался разобраться в конфликте. Был в Ванино и женский БУР, женщины могли вылезти на крышу БУРа и танцевать для публики. Стоя на крыше, кричали матом, сами в мужской одежде с папиросами во рту. БУР для женщин был небольшой, деревянный. Здесь сидели, как сейчас говорят, злостные хулиганки.
В 14-й зоне женщины создавали для себя уголки, закрывались друг от друга простынями. Охрана срывала простыни, наводила порядок, но после их ухода все возникало вновь. Были случаи, когда женщины спали с женщинами. В этом случае "жена" не работала, за нее работала "шестерка". Один из бесконвойников рассказывал: "Однажды договорился, чтобы ко мне привели самую красивую девку. Привели, завели в отдельную палату в санчасти. Потом она меня сама вывела, чтобы женщины не увидели. Приезжаю через несколько дней, а охранник говорит: "Ты туда не ходи". - "Почему?" А он глазами в сторону показывает. Смотрю, а там лежит голова той девки. Оказывается, "устрица" (женщина-"муж") приревновала ко мне, когда все уснули, она убила девку, а голову к вахте выбросила". Были случаи, когда мужчины жили с мужчинами. "Манька", "Верка" мужского пола, не стесняясь, лежали в постели, выглядывая из-под угла простыни.
Отряд, которым командовал Р.А. Марванов, охранял женскую зону, САНО. Бараки, в которых жили женщины, внутри были без перегородок или просто перегородка разделяла барак на две половины. В бараке обычно несколько печей и трехъярусные нары. Охрана стояла снаружи, в бараки заходить не обязана, для этого существовала специальная надзор-служба. Но из любопытства заходили. Женщины все молодые, здоровые. "Как-то зашли вдвоем, все женщины лежат на нарах голые. Никто не реагирует, что мужчины зашли, так голые и лежат или спускаются с нар, идут по бараку. Дневальный дает команду: "Смирно!" Докладывает, командует: "Вольно!" Движение началось вновь.
Был случай, один командир ходил на свидание к девчонке, а потом стал встречаться с другой. Женщины заметили и решили проучить. Когда офицер в очередной раз пришел, они заставили его спать с ними. Он обработал троих, больше не может. Тогда с ним легли женщины рядом, стали возбуждать его, он сумел справиться еще с несколькими и потерял сознание. Женщины перевязали ему член ниткой и стали играться. В это время кто-то заглянул из надзорслужбы и дал сигнал тревоги. Офицера отправили в САНО, откачали и, чтобы не судить, отсюда сразу в Магадан перевели".
В Ванино живут женщины, которые в свое время приехали сюда молодыми после окончания медучилища, работали в САНО или лазаретах при различных колоннах. Их несколько человек.
Вот что рассказывали Екатерина Васильевна Белоус и Ольга Сергеевна Абрамова. Обе они работали в лазарете 505 колонны, а колонна находилась в подчинении 508-й стройки. Колонна находилась на том месте, где сегодня стоит средняя школа N3.
Сидели здесь, в основном, политики. Лазарет 505 колонны представлял собой несколько бараков, в которых размещались хирургическое, терапевтическое, туберкулезное отделения. Женское отделение от мужского отделялось забором. Женское состояло из двух бараков, в одном располагался роддом, и здесь же жили "мамки" с детьми. "Мамки" жили в лазарете больше года, а затем их отправляли в Акур. Рядом с лазаретом находилась и сама 505 колонна, так оттуда мужчины через забор перебрасывали для детей обувь: сандалики, ботинки. Женщины не работали, что-то шили, вязали. В 1951 г. в лазарете работали санитарками, поварами заключенные литовки, молоденькие девчонки, сидели все без вины. Врачи были и вольнонаемные, и из числа заключенных. К медикам заключенные относились с большим уважением, старались помочь в работе. Лазарет охраняла специальная надзирательская служба. Надзиратели приходили постоянно, проверяли количество больных. За побеги заключенных из больницы врачи не отвечали. Важно, чтобы на каждом месте лежал больной, а кто там лежит, не смотрели. Были случаи, когда в лазарет пробирались женщины. Иван Алексеевич Шепелев, старший санитар, в этом случае говорил: "Васильевна, ты туда не ходи, это их дело. Не вмешивайся", - рассказывала Е.В. Белоус. - Нары в лазарете были общие, двухъярусные, коек не было. В 1951 г. среди заключенных свирепствовала цинга, больных было много. Ноги покрывались язвами, кровоточили, выпадали зубы. В отделении стояли бочки с хвоей, хвою запаривали и пили настой, но это мало помогало. Умирали многие. Хоронили и на старом кладбище, и недалеко от современной районной больницы. Место еще можно найти, проволока осталась".
Рядом с лазаретом стоял морг, сюда почти каждый день доставляли мёртвых с колотыми или резаными ранами. Привозили мёртвых из зон, хоронили недалеко от районной больницы только заключенных. Хирургическое отделение в лазарете было рассчитано на 120 человек, руководил отделением Павел Алексеевич Панников, врач кремлёвской больницы, сидел по 58-й, раздел "политическая болтовня", дали 10 лет с конфискацией имущества. В Москве остались жена и сын. В хирургии работала Валентина Григорьевна Южакова, закончила Хабаровский медицинский институт. В 1951 г. в лазарет пришла устраиваться на работу Екатерина Васильевна Белоус. Вспоминает: "Как-то оставили на ночное дежурство на сутки, в отделении 120 человек больных, страшно было. В туберкулёзном отделении лежал вор "в законе" Мишка. Сижу я в своей комнатке ночью, книжку читаю, вдруг стук в дверь. Спускается по ступенькам коренастый парень лет 35, в хромовых сапогах в гармошку: "Здрасьте" - "Здравствуйте" - "Разрешите с вами познакомиться? Что читаете?" - "Книгу" - "А не одолжите мне почитать?" - "А вернете?" - "Или я, или мои ребята принесут".
У него двое ребят адъютантами были, по вечерам ноги ему моют, а у каждого на шее полотенце весит. Я Шепелева потом спрашиваю: "Кто это?" - "Вор главный среди них". Книгу, правда, вернул. Помню и Асрианциса, я к нему в САНО привозила больного с приступом аппендицита. Асрианцис, высокий, грузный, любил пошутить: "Если ты неправильно диагноз поставила, я тебя на ночь с хлопцами здесь оставлю". После освобождения Асрианцис уехал в Биру, работал заведующим больницей.
Медиков не обижали, понимали, что врач всегда поможет, спасёт. Да и мы помогали, чем могли. Панников носил больным продукты, я через него передавала что-нибудь домашнее. Сама носила махорку, муж получит в части, а я больным тихонько отдам.
Помню, получила первую зарплату, деньги положила в верхний карманчик халата. Вышла с ящиком, лекарства раздаю, краем глаза вижу, как чья-то рука в карманчик лезет, а потом крик в коридоре, бьют кого-то. Что такое? А мне говорят: "Это чтоб знал, что у красного креста ничего брать нельзя. Вы нас лечите, спасаете, а он в карман лезет".
В марте 1951 г. оперировали больного, а у Панникова как раз день рождения был. Кто-то его и спросил: "Павел Алексеевич, что вам хочется в день рождения?" - "Девчонки, хотел бы я выпить сейчас бокал шампанского". Меня и послали за шампанским. Принесла. Зашли в комнату Панникова: кровать, две табуретки и фотография жены с сыном. После освобождения Панников уехал к семье.
В лазарете лежал Анатолий Ивлев, Панников сам придумал ему диагноз, чтобы подольше подержать в Ванино. Ивлев хорошо играл на баяне, выступал в концертной бригаде. После освобождения тоже уехал домой. Работал в лазарете Пётр Сергеевич, врач-лаборант, из осужденных, ни с кем не общался, ничего не рассказывал, держался особняком.
В хирургии лежал молодой мужчина из Краснодара. Когда освободился, ночевал у нас. я ему одежду мужа дала, деньги на дорогу. Он нам из Краснодара потом посылку с сухофруктами прислал. Тоже, когда лежал в лазарете, работал санитаром в хирургическом отделении.
Больные разные были, раны себе делали, да так, что и не подумаешь, что специально. Гвозди глотали, чтобы подольше в лазарете побыть, что-то вводили под кожу.
В 1952 г. перешла я работать в САНО в Сортировочную. Рядом находилась мужская зона, сидели "политики", народ культурный, образованный. В зоне всегда порядок, чистота. 23 декабря 1952 г. в САНО п. Сортировочная привезли порезанных "сук". Их было так много, что всех положили на полу в столовой. Мы с Панниковым прямо перешагивали через них. Раны были страшные, везде лилась кровь, у кого глаз выколот, у кого нос отрезан. Санитары из заключенных отказались помогать. Я к Шепелеву: "Дядя Ваня, помогите, хоть воду принесите". - "Не могу, Васильевна, меня убьют, если помогу". "Сук" привезли из Ванино, из 23 человек в живых осталось трое или четверо. Погибли от кровотечения, мы с Панниковым просто не успели оказать им помощь: пока их привезли из Ванино, пока затаскивали в столовую, пока нас позвали, да и раны были страшные".
Больше всего заключенные боялись этапа. Когда проносился слух, что готовится этап, в САНО сразу начинали поступать больные. Делали "мастырки" - трофические язвы - иголкой, сильно смазанной керосином, вызывалось подкожное воспаление. Под кожу или в глаза вводили слюну, чернила, мелкое стекло. Были случаи, когда мужики прибивали себе мошонку к чурбану, на котором сидели. Чтобы не попасть в Магадан, увечили себя. Увозили заключенных на пароходах: "Ногин", "Феликс Дзержинский", "Джурма", "Степан Разин", "Красногвардеец", "Сучан", "Кавказ", "Миклухо-Маклай".
Приведу отдельные цитаты из рассказов наших старожилов и ряд эпизодов из жизни заключенных в пересылке, талант, предприимчивость, юмор и наглость, порой и неоправданная жестокость - все сочеталось в это время.
Из воспоминаний Е.В. Белоус: "Запомнился март 1953 г., передавали сообщение о болезни Сталина. В лазарете стояла мёртвая тишина, больные слушали радио. В день смерти Сталина все плакали: "Как жить будем без Сталина?!"
"В санпропускнике во время "прожаривания" одежды, заключённые спрятали в узел одежды маленького ростом зека. Он вылез, когда все ушли. Его долго искали, нашли". "В шестой зоне воровки задушили полотенцем "суку", отрубили голову, а труп вынесли к вахте, одежду женщины сожгли в самой зоне". "Был случай, когда в госбанк, где работала Рая Старцева, зашел гипнотизёр. Рая встала и ушла, оставив все. Когда пришла в себя, плакала, но заключённый ничего не взял".