Погодка стояла на диво теплая. Уж осень на дворе второй месяц, а вокруг - клевера цветут, бабочки-подружечки пляшут, солнышко жарит вовсю...
За окошком Ванюша голоса услыхал - тотчас пригнулся, приник ухом к щелочке.
--
И украл Зимний князь деву юную, и унес в свое царство темное ...
Бабка Анисья. Младших внуков да соседских пострелят сказками своими пугает. Ну, эта не страшна, коль и застукает.
--
И так взгоревали по ней родители да подруженьки, что солнце красное в тучах затерялося, а земля от холода закостенела...
Ванюшка заулыбался. Сказочку эту и они с Ивкой слыхивали. Дрожали от страха, деву юную жалели. Там еще дальше про жениха...
--
А у девы той жених был, сильный да быстрый, аки гром небесный. Кинулся он князю вдогонку да и убил злодея! А деву-красу, невесту милую, домой вернул. Вместе с ней и солнце воротилося - ручьи запели, земля зацвела... Но к зиме ожил князь, чтобы вновь украсть девицу и тепла нас лишить...
Так и есть! В детстве, помнится, все вместе они играли: царевич был тот самый князь, страшный да лютый, который Ясну украл, Ивка с Марькой - ее батькой да маткой, что по ней горевали да плакали, а Ванюшка - храбрым женихом: вихрем налетал, князя-чародея убивал, Ясну-красавицу в дом родимый возвращал. Эх, Ясна-Яснушка, солнышко ласковое... Да не время теперь вспоминать!
Согнулся Ванюшка, проскочил мимо окошка и дальше покрался - друга Ивку выручать и себя заодно.
Ивка сидел в конюшне, под замком амбарным. Татка запер: терпенье лопнуло затеи сносить отрока непутевого. Пытался он Ивку отдать в ученики к чародею Осипу. Но не вышло из той затеи ничего. Наукам Ивка не доверял: чары, по его разумению, лишь "по вдохновенью" творить надлежало. Злые языки поговаривали, что не в науке тут дело и не во вдохновении, а всему виною лень-матушка. Но друзья-то видели - не ленив Ивка: ежели надо что - дни напролет работать будет, ночами спать перестанет, а сделает! И ведь самое странное - получалось у него. Все, за что бы ни взялся. Что ни говори - талантище.
Правда, вещи выходили все больше с характером. Вроде как недопеченные с одного боку. Скатерть-самобранка оставит гору немытой посуды: пока не отскоблишь все чашки да плошки до блеска-сияния, ничего боле не выдаст. Сапоги-скороходы разной величины окажутся, и оба на левую ногу... А пару деньков назад заговорил Ивка подковы на отцовском коне. Сам же татка и попросил: сделай, мол, чтобы сносу подковам не было, а конь бы на них ходил без устали, быстро и не спотыкаясь... И стали подковы как новенькие. Вот только конь-то стоит как вкопанный и с места не двигается. И так к нему хозяева, и эдак - нету с клячей сладу никакого! И лишь когда гаркнул Ивка шутки ради во всю глотку молодецкую:
Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок! Али ты идти не хошь, али нести не можь? Что ты на корни, собака, спотыкаешься? -
встрепенулся старый Серко, на ноги задние вздыбился и - поскакал, взбрыкивая, что твой жеребчик-трехлеток, молодой да горячий! Еле остановили. А железяки эти проклятущие с копыт теперь не снимаются...
Два дня в деревне дома от смеха ходуном ходили, а за Ивкиным отцом ребятишки прыгали. А на третий схватился татка за оглоблю, ухватил сына непутевого за вихор да и загнал в конюшню. Не шутя пригрозил: сидеть, мол, тут тебе, пока коня в порядок не приведешь!..
Дружка своего в дальнем углу нашел, на охапке соломы. Развалился чародей-недоучка привольно - руки за головой, в зубах соломинка. Небось о Марьке своей вздыхает, дочке Осиповой. И то сказать - нешто Осип дочку отдаст ненаглядную за ученика беспутного да строптивого?
Рядом конь-горемыка пофыркивал, мордой норовил в лицо хозяину ткнуть.
--
Царевич пропал, - сообщил Ванюша.
Ивка приподнялся на локте, соломинку откинул, скосил глаза на побратима.
--
Совсем пропал или как всегда? - уточнил деловито.
--
Да в том-то и дело! - Ванюша шлепнулся рядом, досадливо отпихнул коня. - Второй день уж нет! Ушел вчера на заре вечерней - и до сих пор ни слуху ни духу!
--
К девице-красавице небось утёк, на свиданье? А ты куда смотрел, друг и наперсник?
--
Вот и царь то же самое скажет, - вздохнул Ванюша. - Виданное ли это дело - царевич, да в одиночку, да на ночь глядя... Куда смотрел да почему отпустил... А как его удержать-то?
--
Да уж, охота пуще неволи, - покивал Ивка.
Всем хорош был царевич: и ликом светел, и рукою тверд, и сердцем горяч - лишь один изъян ему покою не давал, аки червячок яблоку. К девкам его будто арканом тащило. Как сарафан какой углядит - ум да разум теряет и под венец тотчас же готов.
--
Главное, не сказал ничего! Ни зачем, ни с кем...
--
Да вернется, куда он денется! - лениво отмахнулся Ивка. - Чай, не на войну отправился.
Ванюша в волнении потер руки.
--
Не скажи. Вчера воевода у царя полдня просидел. А сегодня волхвы пожаловали! И Осип с ними... Что-то, поди, стряслось,
--
Ну да? И что же?
--
Царь всех выставил, вместо меня старого писаря позвал. Я подслушивать пытался - ничего не разобрал, а ближе подбираться боязно. Но говорили вроде, что кого-то похитили...
--
О! - Ивка вдруг вскочил на ноги. - А вот мы сейчас одну мою вещицу проверим в действии! Я тут, понимаешь, зеркальце волшебное смастерил - всё, что надо, показывает...
--
Проверял уже? - опасливо спросил Ванюша.
--
Не успел, - отвел глаза Ивка. - Нужды не было! - Потянулся он к стене, достал из щели меж бревнами тряпицу и, развернув ее, показал Ванюше что-то округлое с завитками.
--
Ну, давай... Спроси, куда царевич пошел.
--
Зеркало, а зеркало, - позвал Ивка. Стекло потемнело, пошло пятнами. - С тобой говорю! - повысил голос чародей, встряхивая вещь волшебную. - Словно нехотя его отражение выплыло. - Ну наконец-то! Покажи-ка нам... - велел было Ивка, но перебил его дребезжащий ворчливый голосок:
--
Что за моду такую взяли? Чуть что - покажи то, покажи это... Сами смотреть учитеся!
--
Да мы бы рады, бабушка, - опешивший, Ванюша прижал руку к сердцу и почтительно вытянулся, - да не разумеем как. Может, научишь?
--
А что ж, и научу, соколики, научу, - охотно откликнулась "бабушка" и, не дожидаясь дальнейших уговоров, нараспев заговорила: - Вот пойдёте вы темной ноченькой да встанете под полною луною напротив ведьминого крыльца, да возьмете чертов корень и летучей мыши крыло...
--
Ты... ты чего это? - вскочил Ванюшка. - А?! Ты пошто, стекляшка безмозглая, нам советы такие басурманские даешь?!
--
Нда... - Ивка набросил на зеркальце платок и поскреб вихрастый затылок. - Видно, зря я всё ж таки серебряную проволоку использовал. Медной надо было у кузнеца попросить, что ли...
--
Вот сразу видно - твоя работа, - поддел Ванюша. - Тоже мне, зеркало волшебное! Не отзывается долго, голосом препротивным разговаривает, советы даёт вредные... Ивка, Ивка! Как же ты к волшебству относишься! Волшба - она методы требует, это даже мне ясно. А ты? Красное с холодным мешаешь, синее с кислым, медное с колючим... Напрасно ты от Осипа ушел, ох напрасно! Вот и царевич тебе то же самое твердит: хочешь Мастером стать - сперва знания по полочкам разложи...
--
Да где он теперь, царевич-то, со своими полочками? - хмыкнул Ивка. - Наука наукой, а на самого лишь девица оком поведет - сплошное это... желтое с колючим начинается.
Ванюша лишь вздохнул.
--
А давай я коня заговорю? - подскочил вдруг Ивка. - Чтобы он самоходом бежал, куда надобно!
--
Это как?
--
Ну, говоришь ему, к примеру: "Вези туда, где коврижки дают!" - он и везет.
--
И сам дорогу находит? - уточнил Ванюшка. - Знаешь, Ивка, лучше не надо. Отступись ты от этой затеи, право слово. Чары на чары накладывать - дело хитрое. Вспомни, как отмыкалку мою переколдовывал. Сперва "Держи вора!" верещала, как замок отопрет, а теперь, как ее ни держи, в аккурат на ногу падает, палец отшибает, а хрен редьки-то не слаще!
Но Ивка, сверкая глазами, уж рылся в груде тряпья, гремел какими-то скобами, шуршал бумажными свитками... Ванюша привычно вздохнул и уселся на солому. Ах, Ясна-Ясночка! Солнышко синеглазое! Вот и расстаться с тобою пора приходит...
--
Готово! - Ивка возвестил. Одной рукою он коня за уздечку держал, другой горделиво вихры приглаживал - гордился работой, значит. - Ну, кто царевича искать поедет?
--
Знаешь, что... - Ванюша отступил, окинул взглядом ноги конские, морду... Смирно конь стоит (подозрительно!), лишь глазами косит да ушами пошевеливает. Да не разу еще никто не угадал, в какую сторону Ивкина волшба взбрыкнет! - Твой конь, ты и езжай.
--
Да? А царевича кто упустил? - съехидничал Ивка. - А хочешь, рассчитаемся, как в детстве:
Возму-жа-ешь ты за-раз,
Как уви-дишь чер-ный глаз! -
протараторил чародей-недоучка и дурашливо ткнул пальцем Ванюшке в грудь:
--
О! Что я говорил - тебе ехать выпало!
Ванюша аж плюнул в сердцах.
--
Один друг пропал, второй помощи просит, а он зубы скалит...
--
Ладно, ладно, - мирно закивал Ивка. - Вдвоем ехать надобно, чего уж тут. Доскачем скорехонько, а там коня царевичу уступим - все веселее дело пойдет. Ты выглянь, проверь, все ли тихо, а я соберусь пока.
--
"Тихо"! Да пока до этой клячи докричишься, весь околоток сбежится!
--
Да нет, я чары прежние-то убрал, - объяснил Ивка, запихивая что-то в суму.
Сума у него была круглая и безразмерная - изнутри больше, чем снаружи. Только вещи прятала иногда: положишь в нее, а найдешь у соседа под забором...
--
Ну, верный конь, - возгласил Ивка шепотом, когда они с Ванюшей в седло забрались, - вези нас туда, куда царевич отправился!
Старый конь дернул ухом, дернул другим, ноздрями повел и - быстро-быстро копытами зацокал - мимо дома Анисьиного, где уж голосов не слыхать было, мимо колодца с журавлем, мимо садика, который Ясна сама растила... а там и в поля свернул.
--
Ты смотри-ка, верно идет, - удивился Ванюша. - Мне царевич сказал, что у Черного пруда будет.
--
А ты чего шею-то выворачиваешь? - спросил Ивка. - Смотри с седла не улети. Углядел, что ли, Ясну свою?
Перестал Ванюша оглядываться, в Ивку крепче вцепился.
--
Да Пашка-стрелок к ней пошел: видел я его, когда к тебе пробирался. Если согласится она, завтра сватов пришлет...
--
А ты что? - подпрыгнул Ивка.
--
А что я? Я вот с тобой тут трясусь...
--
Так и не сговорился с ней, значит? Эх, ты! Ладно, сейчас царевича вернем - и к Ясне твоей. Объяснишься наконец и с ней, и с матерью ее...
--
И что я матери ее скажу? Так, мол, и так, отдавайте дочь за простого писаря, он всю жизнь на одном месте просидит, буковки будет разбирать да с чернильницей бегать? Я уж, Ивка, продумал все.
--
Тьфу ты, мать честная! Кто про что, а мертвый про кадило! Да с чего ты решил, что писарь лучника хуже? Откуда тебе ведомо, чего Ясна-то хочет? Ты, Ванюш, все расчеты расчитываешь, а одной методой не проживешь. Иногда и вдохновенье пускать надо, и о чувствах подумать...
--
Это я-то о чувствах не думаю? Да я о глазах ее синих, может, стихи кажинный день слагаю!
--
Вот с этого и начни! А то - чернильница, буковки...
Долго бы они еще пререкались (дело обычное), да встал вдруг конь как вкопанный.
--
Приехали! - догадался Ванюша. - Вон Черный пруд. Эй, царевич Иоанн, ты где? Выходи, отец вот-вот тебя хватится!
Соскочил он с коня и остановился, растерянный. Луна яркая, все в ее свете видно: земля вытоптана, кусты поломаны, шишки у камышей как саблей срезаны.
--
Ну, чуяло мое сердце! - Ванюша к пруду подбежал, наклонился - вода мутная. И тишина такая кругом - аж жуть берет. Ни рыба хвостом не плеснет, ни птица не свистнет. - Слушай, чародей-недоучка! Ты коню своему что приказал? Идти, куда царевич отправился? Нет тут давно и следа царевичева!
--
Плохо дело, - согласился Ивка. - А ты мог бы и сам дорогу задать, умник эдакий! Не все ж о девице-красе мечтать... - Пошарил он в суме, вытащил зеркальце. - Ничего, сейчас разберемся.
--
Дай я попробую, - Ванюша потребовал. - А ну-ка, зеркало, покажи нам не медля царевича! Где он сейчас и с кем. Да не вздумай увиливать и обзываться не смей! - и к самому стеклу кулак поднес.
--
Что ты, что ты, соколик, опомнись, не суди строго-то! - зачастило-заголосило зеркало. - Покажу, конечно, как не показать! Да только темно там, не видать ни зги...
И верно - как ни вглядывались в зеркало Ванюша с Ивкой по очереди, а ничего толком разобрать не смогли. Вроде комната какая-то, а в ней тени неясные, шевеления какие-то...
--
Дальше давай, - велел Ивка, - все вокруг показывай, что там есть!
Замутилось стекло, посветлело чуток - проступили ветви колючие, углы какие-то, обрывки туч... И вдруг близко-близко, во все зеркало, глаза мелькнули раскосые под широкими черными бровями!
--
Мать честная, - выдохнул Ивка. - Не наши очи-то - степные, огненные...
--
Ох, - шепнул и Ванюша. - Повзрослеешь ты зараз, как увидишь черный глаз!
Считалку они эту в детстве не на пустом месте придумали. Нагадала им бабка Анисья как-то зимой, что круто изменят их жизнь черные глаза. Всем троим нагадала - и Ванюше-разумнику, и Ивке-шалопаю, и царевичу Иоанну. Потешались они сначала (а ежели б еще сто Иванов к бабке гадать пришли, и им бы то же самое выпало?), потом решили, что о невестах речь идет. Но давно уж Ванюша по Ясне синеокой сохнет, а Ивке Марька-сероглазка каждую ночь снится. Одно объясненье осталось: злой это глаз, вражеский. С ворогом лютым встретишься - нешто не изменится жизнь?
--
А ну-ка, друже, прыгай на коня! - засуетился Ивка, закинул суму за плечо, Ванюшу чуть не силком в седло затащил. - Спешить надобно!
--
Да подожди! - опомнился Ванюша. - Подумать дай. Ежли и впрямь царевич в беду попал, надо на помощь звать, к царю мчаться...
--
Кто о чем, а корова о сене! Пока ты раздумывать будешь, пропадет царевич совсем, а царь с тебя же голову снимет! Тут не думать, тут действовать надо! - Похлопал Ивка коня по шее, приказал: - Ну, Серко, вези нас теперь прямо к царевичу. Туда, где сейчас он находится! Ну, что же ты, животинушка мой, животеюшка? О чем задумался-то?
Повернул конь голову неторопливо, фыркнул... И вдруг:
--
Что есть животное? - вопросил. Голосом, на бабкин Анисьин похожим, ласково-вкрадчивым. - Животное есть существо живое, от человека отличное...
--
Ох, мать честная! Это у него от прежних чар тяга к речениям осталась.
--
Ну, Ивка!..
--
Да не переживай, я сейчас все переделаю!
--
Кто о чем, а дедка о репке! Оставь уж как есть - до того ли сейчас?
--
Но и зверь же дикий есть существо живое, и птица хищная - так уместно ль, судари мои, обзывать коня доброго, друга верного, животиною, аки волка лесного?..
* * * * *
Все гуще лес делался, ветки глаз выколоть норовили, кусты с дороги сбить. Хорошо хоть коня старого чары прямой дорогой вели.
А у Ванюши в мыслях с каждой верстой все темнее делалось. К царю бежать - а вдруг к царевичу опоздаешь, друга подведешь и себя с ним вместе? К царевичу спешить - а вдруг не справишься сам-то? И так плохо, и эдак неправильно...
--
Да ладно, Ванюш, - Ивка подбодрил, - до утра тебя царь не хватится. А и хватится - не беда: чай, ты у него не единственный писарь-то.
--
И то верно...
--
Я про коня вот все думаю. Это он, значит, теперь на вопросы праздные отвечать будет. Ну, навроде таких: "Когда ж ты, ирод, измываться надо мной прекратишь?" али "И не надоело ль тебе, голубь, дурью маяться?" Вроде вопрос, а ответа не надобно. Батька мне такие кажинный день задает, а я молчи и ответить не смей. Хотя ох как хочется, ажно зубы скрипят! Вот и с конем похоже - вопросов ложных не ставь ему, и все путем будет...
--
Зубы скрипят? Так и конь у тебя оттого небось заговорил, - догадался Ванюша, - что раздраженье твое на батьку в чары выплеснулось. А если б ты злой был как черт, что тогда? Кусаться бы конь начал, бросаться на всех? Эх, Ивка! Играешь ты с огнем. Правильно Осип говорит, не чародей ты - шалопай форменный.
--
Да ладно тебе, Ванюш. Осип, он что... В его время по-другому чародейничали и слова такого - вдохновенье - знать не знали, друг за другом лишь повторяли одно и то же...
--
Зато вещи послушные получались, - не стерпел Ванюша.
Слушал он друга и по сторонам смотрел. Солнышко уж золотом начало постреливать, ветви - нехотя стрелы те пропускать. А солнце-то жаркое, быстрое - вешнее. Даром что осень. Места вокруг глухие, прямоезжей дорожки нет, звери да пичуги непуганые.
--
Ладно Осип, - продолжал Ивка. - А вот Марьку мне как уговорить?
--
Да Марька-то за тебя хоть завтра - и отец, пожалуй, не остановит. А потом-то что? Чем жену кормить станешь? Вдохновеньем своим, что ль? Только не говори, что волшебство на заказ творить начнешь. Ты вспомни, как царь тебе петушка-хранителя заказал - на крышу посадить, чтобы, значит, о гостях незваных предупреждал?
--
А что петушок? - нахохлился Ивка, на седле покачиваясь. - Ну и петушок. Ну впечатлительный чуток, это да. Ну, всех кошек переклевал, всех собак...
--
Всех бояр и купцов заморских...
--
А бабке Анисье вон по нраву пришелся!
--
Оно конечно, - согласился Ванюша, - пугало из него знатное получилось - ни одной вороне не устоять.
--
Ну и что же, что пугало! Польза-то все равно есть.
--
Ну, коли так, то и вдохновенье не надобно - всяка вещь хоть кому-нибудь, да сгодится, даже самовар дырявый...
Тут врезался конь во что-то, и дружки еле-еле в седле удержались. Глядят: что такое? Деревья как деревья, кусты как кусты... Снова Серка вперед пустили - не может пройти, будто отбрасывает что коня.
--
А, - смекнул Ивка, - это, значит, забор тут стоит невидимый, прячется за ним кто-то. Ну, пошли в обход, калитку искать. Выходят же наружу хозяева? Ищи, Серко!
Фыркнул конь, мотанул головой - и ни с места. Подождали дружки, переглянулись, снова его торопить начали. А Серко будто не слышит - потянулся к траве, захрумкал.
--
А ну шагай давай, - спрыгнул Ванюша наземь, коня по шее шлепнул. - Ишь, отворачивается... Али я не с тобой разговариваю?
Серко морду с готовностью поднял, Ванюше глянул в лицо:
--
Что есть разговор? Разговор, сударь мой, есть обмен словесами и мненьями...
--
Ванюха, я же просил! - схватился Ивка за вихры свои рыжие. - Он же не замолчит теперь, пока не выговорится! Да потише ты хоть, скотина упрямая!
--
...А какой же то разговор, коли бедному коню слова молвить не дозволяется? Коли друга верного обзывают при том по-всякому? Не беседа выходит, а сплошное мучение...
Где-то рядом ветка стрельнула-хрустнула. Ванюша Ивку за пояс ухватил, сдернул с коня. Притаились дружки за деревом, а коня как образумить, не знают. Глаза у Серка закрыты, морда мечтательная - попробуй такого дозовись.
Только Ванюша прутом его ткнуть наладился - прямо пред конем мужичина возник (как из воздуха вышагнул!), и самого что ни на есть басурманского виду: лицо широченное, как лопата, штаны широченные кушаком широким подпоясаны. В руке дядька саблю сжимает - а Серко и не замечает, знай себе разговоры разговаривает!
--
Нет, я вам, судари мои, так скажу, конь - он тоже мнение имеет...
--
О! - выдохнул басурманин. Еще бы: не каждый день небось говорящие кони с ним откровенничают. Заткнул он саблю за пояс, ухватил железной рукою Серко под уздцы, на спину к нему взлетел и пятками по бокам вдарил. Конь и брыкнуть не успел, как по ту сторону "забора" оказался. Правда, велеречивостей своих не прекратил, и долго еще до дружков его "словеса и мненья" доносились.
--
Забор невидимый, - едва выговорил Ивка. - Колдун, стало быть, затаился тут.
--
Меня ж татка за коня прибьет! - и в орешник вперед головой, как в омут, сиганул!
И тут же с виду пропал, как и не было. Ругнулся Ванюшка - и за другом!
--
Вот ведь, попали как кур в ощип! - Высок забор-то, не перепрыгнуть. Деревья сквозь него просвечивают, но тускло, вроде как сквозь туман. Ванюша воздух плотно-белый трогает - воздух толкается в ответ, точно кулаками незримыми отпихивается.
Странное дело: полегчало писарю. Назад пути нет - вперед, стало быть, идти надобно.
--
Проход лишь пред хозяевами открывается, - рассуждал Ивка, пальцы в вихры запустивши. - А потом затягивается помаленьку. В аккурат мы успели... А ты коня еще бранил моего! Видишь, и от него польза случилась - провел нас внутрь.
--
А выйти-то как? - спустил его на землю Ванюша. - Ты чары эти одолеть сможешь?
--
Ну... - поскреб Ивка маковку. - Может, и смогу. Только не знаю я их, пробовать надобно, да и время опять-таки...
Снова Ванюша не удержался:
--
А вот Осип-старик небось сразу бы распознал, что к чему! И в ловушке б за вражеским забором не застрял. Ивка, Ивка... Для того чужую науку и постигают, чтобы силы сберечь и время. Ты б хоть подумал сначала, куда прешь сломя голову.
А у Ивки-то пуще прежнего глаза разгорелись, вихры встопорщились - задор из него так и прет. Как будто не дело серьезное тут у них, а баловство младенческое.
--
Эх, Ванюша! Решимости в тебе маловато, вот что. Не всё же ждать да рассчитывать. Вот и с Ясной ты никак...
Дальше речи разводить он не смог: крики дикие раздались, вопли страшные. Подхватились дружки не сговариваясь и вперед что есть мочи рванули...
Совсем немного пробежали, видят - полянка прямо в лесу расчищена: деревья раскромсаны, кое-как в кучи свалены, а те, что на корню, покорежены, ветки поломаны, корни наружу выступили, как лапы паучиные корячатся... Посреди ж всего этого странное строенье красуется. Дом не дом, шалаш не шалаш, шатер не шатер. Вместо крыши дельной - шкуры звериные. Стены кривые, кое-как срублены, щели мохом зеленым заткнуты...
Снова крики раздались! Ванюша Ивку за пояс успел ухватить:
--
Да постой! Разве можно вот так - прямо волку в пасть? Может, и не царевич это совсем...
--
А кто же?!
--
А давай-ка зеркальце попытаем, - предложил Ванюша. Отобрал у Ивки суму, зеркало в нем нашарил, к свету поднес и велел строго: - А ну-ка, покажи нам того, кто кричал сейчас! Да не вздумай пустые лясы точить!
Склонились дружки голова к голове, взорами в стекло впились... Углядели: качается в полутьме кто-то длинный, тощий, извиваясь и дергаясь...
--
Бежать надо! - всполошился Ивка. - Совсем пропадет!
--
Да не похож на царевича-то, - усомнился Ивка. - Стать не та. А ну-ка, зеркало, покажи нам всех, кто здесь есть!
--
Еще чего удумали! - заквохтала стекляшка вредная. - Покажи им то, сам не знаю что!
--
Не выдержало, - объяснил Ивка, вихры почесывая. - Шутка ль - молчать столько времени...
Не унималось зеркало:
--
Я за вас, что ль, решать, что вам надобно, буду?
--
А это мысль! - замер Ивка, взгляд остановив.
Тряхнул его Ванюша хорошенечко:
--
Кто про что, а рыба про воду! - Завернул скорее зеркальце в тряпку: в темноте-то сразу оно замолкло. - Что у тебя с собой еще есть?
Присел чародей-непутевец на корточки, стал суму свою перетряхивать. Лапти на землю вывалил, зеркальце, веревку какую-то, шапку потрепанную...
--
Это все? - Ванюша полюбопытствовал. - Не густо, однако.
--
На остальное татка арест наложил, - вздохнул Ивка, - в чулане запер.
--
Ну, зеркальце - это понятно. А шапку-то эту срамную зачем приволок? - поморщился Ванюшка. - Век бы глаза не видели...
Шапку-невидимку, первую свою вещь волшебную, Ивка сотворил из старой отцовской ушанки. Чтобы, значит, за девками на речке подглядывать... Пока он в конюшне ее примерял, все путем было. Когда ж три верных дружка, продравшись сквозь ивняк, рассчитались ("Повзрослеешь-ты-зараз-как-увидишь-черный-глаз!"), нахлобучили на Ванюшу "ушанку" и выпихнули его из-за кустов... Ох и визг поднялся! Ох и верещанье! Аж ворона на лету в речку свалилась. На солнце себя шапка окаянная по-другому повела: ничего невидимым не сделала. Окромя одежды Ванюшкиной...
--
А что - шапка? Авось и она пригодится! - Ивка себя за волосья подергал, шапку обратно в суму запихал. - Зато смотри-ка - лапти бесшумные! Очень нужная вещь. Пятки, правда, щекочут нещадно... ну да ладно уж. Мы давай вот что сделаем - ты посиди тут покамест, за домом последи, а я вокруг обойду, узнаю, где Серко, а может, и царевича отыщу...
--
А не лучше ль, - вздохнул ему вслед Ванюша, на землю усаживаясь - зеркало послушное сделать было бы? К чему ноги-то зря топтать?
Долго не было Ивки. Сперва Ванюша за домом издалека следил, потом крался туда-сюда, царевича в окошке увидеть надеялся, но выйти из-за кустов не решился. На знакомца широколицего наткнуться боялся. Был бы тут Пашка-стрелок, может, и сумел бы с вражиной справиться. А Ванюшка-то - писарь простой! Чем возьмет, чем сразит, коль столкнутся-то?
А после вспомнил про зеркальце. Уселся под березою, привалился к стволу, стройному, аки стан девичий, и cкомандовал, в стекло глядя строго:
- Ну-ка, показывай, что у царя-батюшки делается! Что за бумаги писарю диктованы, что воевода хотел, чем волхвы озабочены!
Не посмело зеркало перечить. Отразило сперва Ванюшку у дерева - даже в лесу подтянутого да опрятного, а затем - стол в хоромах царских. На столе - бумаги стопкою, и кто-то их перекладывает, порядок наводит, стало быть. Скачут свитки перед взором у зеркала, мудрено за строчками уследить. Другой кто, может, и не успел бы. Да Ванюша-то - писарь! Ванюша-то словеса разбирать привычный!
Долго он читал то одно, то другое, аж взмок. Выходила чертовщина какая-то. Воевода царю докладывал о степняке, что на царство его ладил напасть, войска в степях собирал. Волхвы о погоде все твердили: осень, мол, никак не наступит - плохой это знак, разладилось что-то в мире. А Осип-чародей - тот и вовсе перед царем клочок бумаги положил с кривыми каракулями: "Вот украл князь Кощей деву-солнце, и погрузилась земля во тьму..." Бабки Анисьи любимая сказочка. Царь небось сам темней тучи ходит. Эх, Ванюше бы туда сейчас, хоть чем-то помог бы! А то сидит он тут, как лешак какой, куда себя деть, не знает. Да еще зеркало это... своеобычное под руку суется с советами: "Ты, соколик, ближе к свету подойди да солнца луч на меня наставь - покажу тогда, кто о тебе думает да мечтает!"
Решил Ванюша поискать, нет ли уже о нем да о царевиче повелений каких, да вдруг... Снова крики раздались, да какие! А потом еще, и еще...
Тут уж он осторожничать перестал. Согнулся в три погибели, к дому-шатру подскочил, быстро в окошко глянул... Нету за ним Иоанна! Прыгнул к другому окну Ванюша и - лицом к лицу с басурманином оказался... басурманчиком даже, щуплым, молоденьким... Засверкал тот очами черными из-под шапки своей мохнатой (и как только в ней не изжарился!), руки вскинул и - ка-а-ак запоет, ка-а-ак засвищет да ка-а-ак завоет!
От того пения-свиста затрясло Ванюшку. Хотел бежать - страх лапой медвежьей к земле пригвоздил. Хотел вздохнуть - грудь воздуха не принимает... К самой земле склонился, рукой схватился за дубок молодой. А мимо клочья земли проносятся, ветер в лицо пучки трав швыряет...
На миг какой-то поутихло всё... Поднял голову писарь, отдышался чуток - и тут новый вихрь его приподнял, завертел и к "забору" кинул...
Пришел Ванюша в себя - лежит он в ракитовых кустах, тело ломит, в волосах сучья застряли. Тихо вокруг, будто и не было ничего, а ветви-то у дерев сломлены - торчат сучья, как кинжалы острые, да трав целые полосы как корова языком слизнула, с землею вместе... Вот он, значит, какой, колдун-черноглаз. А тот, что с лицом-лопатой, содружник его, выходит, иль слуга.
Только Ванюша нос из-за веток высунул - звуки недалече послышались: кто-то крадучись по орешнику пробирается. Пригляделся Ванюша - царевич! Иоанн! Камзол нарядный разорван, лицо в грязи, но станом, как всегда, строен и взором ясен!
Бросился Ванюша к дружку.
--
А я в щелку коня знакомого углядел, - молвил царевич, писаря по спине похлопывая, - ну, думаю, и вы, стало быть, поблизости! А чародей наш где?
--
Вот он я! - Ивкин голос послышался. И сам он тотчас показался - бежит, в лаптях своих щекотучих подпрыгивает. - Еле нашел вас! Думал уж, заблудился совсем... - Подскочил он к царевичу с писарем, сгреб обоих в охапку. - Уффф... Да вовремя смекнул: надо клубочек сделать волшебный! Чтобы, значит, вывел куда хочу. Свернул я туго-натуго веревку, чтоб кругляшок получился, и перед собой бросил... Получилось! Покатился клубочек. Только вот норовил меня, ирод, дождаться, распуститься обратно в веревку и ноги мне спутать! - Плюхнулся горе-чародей на землю, принялся лапти стаскивать. - Ох и замучили они меня, супостаты, - все пятки чешутся! Ну, царевич, ты где был-то?
--
В боковушке сидел, - объяснил Иоанн, - по рукам повязанный. Веревку-то я перетёр, а дверь не смог вышибить. Да как свист этот раздался, вихрь поднялся - сорвало ее и унесло, с притолокой вместе...
--
А попал-то сюда как? - перебил Ванюша.
--
Долго рассказывать, - замялся царевич, а сам покраснел, аки маков цвет.
--
Ну ладно, дома расскажешь. Пошли скорей, пока чародей этот всю душу из нас не высвистал!
--
Не волнуйся, Ванюш, - царевич сказал, - торопиться нам незачем. Чародей тот лютует часто. Но опосля отдохнуть ему надобно, и прислужникам его тоже. А прислужников двое всего, и больше не видал никого я тут.
--
Ну, считай, одним меньше стало! - Ивка заявил, гордо грудь выпятив. - Вот послушайте...
&nbnbsp;--
Ну да? И что же?
sp; Обошел он в лаптях своих бесшумных вкруг дома, приметил коня, к осине привязанного, а царевича не нашел. Хотел уж к Ванюше вернуться, как вдруг - басурманин откуда-то вынырнул - тот ли, который коня умыкнул, другой ли - не разберешь, - и к "забору" прямиком. А на локте у него две корзины качаются. Не иначе как еды добыть хочет! - Ивка смекнул и вослед чрез дыру в "заборе" проскочить успел:
--
Дай, думаю, посмотрю, нельзя ли где поблизости подмогу найти...
Долго они петляли по тропкам неприметным - дядька впереди, Ивка - хоронясь за стволами, - а на выходе из леса остановился вражина, достал из-за пазухи платок и голову им обвязал, словно баба деревенская. И... в женщину вдруг превратился! Вроде бабки Анисьи, помоложе только. Дородная такая крестьянка получилась, степенная. Косая, правда, чуток и сарафан короткий слишком, а остальное как полагается.
--
И тут мысль у меня сверкнула! - Ивка продолжал, от возбужденья пританцовывая, аки жеребенок, которому на волю не терпится.
Скоро деревенька показалась маленькая, а чуток подальше - село. Туда косая баба краем леса и направилась. Ивка - за ней!
В селе базарный день оказался. Ходит баба по рядам, птицу покупает, требуху, сало - все молчком, не торгуясь, продавцам развеселым не улыбаясь... Дождался Ивка, когда она обе корзины битком набьет, обе руки нагрузит, подскочил сзади - да шапку-невидимку ей на голову и нахлобучил!
--
И что? - царевич сквозь смех выговорил.
--
Как что? Шум, ясно, поднялся большой - повязали прямо тут же басурманина!
--
А чары твои, что на шапке, - перебил Ванюшка, - с теми, что на платке его, не поссорились?
--
Ты, Ванюш, как всегда, в корень зришь, - с удовольствием Ивка ответил. - Еще как поссорились! Сперва-то вместо бабы-крестьянки все дядьку увидали в чем мать родила, а затем - чудище о двух головах: одна - мужчинская, вторая - бабья...
А Ивка еще средь людей потерся, поспрашивал, что да как, не слышно ль чего необычного...
--
А подмоги не стал искать. Что, думаю, скажу-то? Спасите-помогите, царевича украли? Еще самого повяжут да к старосте отведут - объясняй потом, кто таков да откуда взялся...
--
Вот весь ты в этом, - не утерпел Ванюша. - Сперва лезешь вперед батьки в пекло, а после уж думаешь, чем огонь тушить. Уж это мне "вдохновенье" твое...
--
Да погоди, Ванюш! Мужики тутошные сказывают, о местах этих дурная слава пошла. Второй месяц что-то неладное в лесу творится, иной раз люди шастают чужие, странные, а иной раз крики такие слышны - аж жуть берет путников. Хотели крестьяне собраться миром и лес вычесать, да боятся силы нечистой...
--
Крики те я слыхал, - сказал Ванюша. - Только я-то думал, что царевич это... Ничего не понять!
Объяснил Иоанн:
--
За домом землянка есть, а может, колодец - другой там пленник томится. Мучают нещадно его, пропадет вот-вот!
--
Все ясно! - Ивка в сапоги переобулся, лапти в суму пихнул и на ноги вскочил. - Ну, давайте решать, как коня выручать будем. И пленника заодно!
Взглядом его Ванюша смерил, к царевичу повернулся:
--
Ну, от чародея-то нашего со вдохновеньем его ждать всего можно. Но ты?! Неужто гнева царёва не боишься?
Царевич со вздохом рукою махнул:
--
Чего уж теперь...
--
А мне на колдуна охота взглянуть, - Ивка заявил, вихры подергивая, - когда ж еще такой случай выпадет? Да и пленника бросать... Что ж мы, Ванюш, неруси какие? Жалко ж человека-то!
И тут уложилось всё в голове у Ванюши - и волхвы с воеводами, и степняк с войском, и зимы-лета похищенье:
--
Не человек это!
* * * * *
Забор невидимый прорвался в месте том, где Ванюша сквозь него пролетел. Теперь чрез дыру, тоже невидимую, свободно ходить можно стало. Лес понемногу от бури отошел, успокоился - пичуги осмелели, запорхали в вершинах, зачирикали, травы расправились, земля раны затягивать принялась.
--
Скоро прислужник второй показаться должен, - Ванюша сказал. - Надо ж ему проверить, всё ль спокойно вокруг? А то кони появляются всякие, к чародею кто-то лезет...
Царевич Иоанн кивнул согласно:
--
Я б на его месте проверил... - Помолчал чуток и добавил: - Вот уж не думал, не гадал, что Кощея нам спасать приведется. А ты, Ванюш, молодец - экое дело распутал... Как думаешь, какой он на самом-то деле? Сухой да бледный, как в сказке Анисьиной?
--
Ох! - спохватился Ванюша, в карман полез. Выудил зеркальце. - Разбилось, поди, как меня оземь-то грохнуло... - Но нет, сохранилось стеклышко! Лишь царапины-паутинки на нем появились. А в глубине огонечки замигали - то красный, то желтоватый... - А ну-ка, - писарь велел, - покажи, кто у чародея в колодце запрятан!
--
Да уж показывало, - проскрипело зеркало. - Ничего небось с той поры не изменилося - тьма кругом и цепи качаются!
--
Бойкая вещичка, - одобрил царевич с улыбкою.
--
Ага, бойкая, - буркнул Ванюша. - Только бойкость не на добро, а пошто-то на вредность.
Ивка, хмурый и всклокоченный, зеркальце у него отобрал:
--
Совсем помутилось от удара-то. Ну ничего, придумал я, как силы ему добавить. Чтоб в темноте само себе светило и все видело...
--
Только уж пусть не болтает оно, - попросил Ванюша. - А то у тебя в последнее время всё заговариваться начало. То зеркало, то конь... Ты б еще лапти свои зачаровал: по дороге идешь - они тебе песни поют.
--
А что, это дело! - загорелись глаза у Ивки. - Ты, Ванюш, правильно мыслишь, только это чуток погодя, ладно?
Ванюша закашлялся (кто о чем, а кот о сметане!), но взгляд царевича поймал и смолчал.
--
Поговорить-то - невелик порок, - рассуждал сам с собою Ивка, под осинкой пристраиваясь. - Поболтать я и сам люблю, да пошто-то не слушает никто. А мне бы волю - я б и по-нашему, и по-аглицки, и даже по-басурмански...
--
А нет ли чего пожевать, други? - царевич себя по животу похлопал. - Два дня маковой росинки во рту не было!
Ивка суму к себе притянул, зашарил в ней:
--
Вот яблок с базара принес... Больше-то денег не было.
Крупные яблоки оказались, медово-спелые, с одного боку желтые, с другого розовые - загляденье!
--
От них только лягушки в животе поют, - поморщился Ванюша, - а пользы ни на грош. Не еда - обман форменный.
--
А хочешь, я их зачарую? - предложил Ивка. - Чтоб одно яблочко съесть - и полдня сыту быть. Точно!
--
Кто про что, а мышка про кошку...
--
Нет уж, давайте как есть похрустим, - царевич одно яблоко забрал, впился зубами белыми в румяный бочок, аж сок брызнул. - А то ты, неровен час, того... сонными их сделаешь, и заснем мы тут все, аки царевны сказочные...
--
Не боись, друже! Не заснешь, - заверил Ивка. - Хотя... знаете что? Давайте и впрямь я их сонными сделаю - мы их тогда басурманину нашему и подсунем!
Ванюша скорей второе яблоко ухватил. Укусил, пока не отобрали.
--
Вы как хотите, а я зачарую, - сказал Ивка с обидою. - Еще одно где-то было... - Искал, искал - нету. - Да что ж такое? Неужто сумка окаянная перепрятала?
--
Ох, Ивка...
--
Да вот же оно!
Положил чародей яблоко с одной стороны, с другой зеркальце пристроил, так чтоб солнышка луч в нем играл, и за подбородок схватился. Задумался.
--
Лучше не мешать, - царевич шепнул Ванюшке, - а то знаем мы это дело... - Помялся и добавил нерешительно: - Слышь, чародей... Ты это... не перестарайся с сонливостью-то! А то вдруг я... вдруг мы потом разбудить-то не сможем?
--
А пошто его будить, ворога окаянного? - удивился Ванюша. - По мне так пущай себе спит хоть сто лет, царевичей не ворует, честным людям зла не делает...
Слуга басурманский и впрямь вскоре вышел, огляделся, зыркнул глазами черными, саблю на поясе поправил и в лес вдоль забора на кривых ногах своих заковылял. Ивка едва-едва доколдовать успел. Вылезли дружки из кустов и один за другим сквозь "калитку" невидимую юркнули...
За домом чародей степной стоял, коня за уздечку держал и что-то ему гортанно втолковывал - резко, недовольно.
--
Это он разговорить его пытается, - шепнул Ивка царевичу. - Только конь-то по-ихнему не понимает, а потому молчит. Ну что, кто яблоко-то подкинет?
Ох не нравилось это все Ванюше, ох не нравилось! Для дружины заданье такое иль для волхвов - не для писарей. Писарь - человек маленький, на ратное дело не гожий... "Слугу отвлечем как-нибудь, колдун яблоко съест и заснет, а мы коня хвать, Кощея на волю выпустим - и домой!" Ну, с Ивкой-то все понятно. Так ведь и царевич туда же! Как ни твердил Ванюша, что план тут нужен крепкий - чтоб все продумано, все просчитано, что вдоль, что поперек, а не "бежим скорей, а там видно будет" - не слушает Иоанн, Ивку поддерживает: "Времени нет, Ванюш". Ох темнит царевич, темнит! Глаза-то бегают...