На лодочной станции городского пруда царило оживление - кавалеры наперебой приглашали в арендованные лодки ведущую солистку местного театра мадемуазель Полину Гордан. Кокетливо постукивая каблучками изящных модных туфелек, мадемуазель Поли крутила над головой легкий шелковый сиреневый зонтик под цвет шляпки и дарила поклонникам презенты в виде очаровательных улыбок и воздушных поцелуев. Наконец, девушка сделала свой выбор и решительно шагнула к мосткам. Сидящий в лодке кавалер с готовностью принял гибкую ручку в кружевной перчатке, галантно помогая Поли спуститься.
- Вы мне споете, дорогая Поли? - спросил он чуть позже, когда, подняв весла, доверил лодку воле спокойной заводи.
- Что вы, Серж? Петь здесь? На пруду?
- Ну, Поли... Ну, пару строк, несколько нот!
Певица покачала головой, рассмеялась, поднялась на ноги и встала на корму лодки.
- Осторожнее, Поли! - замер испуганный Серж.
- Ах, пустяки! - Поли запела. Чудное сопрано эхом переливалось в ажурных перегибах решеток моста, в зелени деревьев, растущих вокруг пруда. И внезапно оборвалось на высокой ноте, обрушившись на слушателей и зевак истошным женским криком:
- Утонула-а-а!
На сморщенной глади пруда медленно кружилась светло-сиреневая шляпка.
Городской театр готовил к закрытию сезона премьеру - оперу Джакомо Пуччини "Чио-Чио-сан". По этому поводу повсюду были развешаны нарисованные художником красочные афиши. Вечером театральные кулисы, актерские грим-уборные и служебные кабинеты загудели от пересудов.
- Поли не могла утонуть! Она умела плавать.
- Но, вероятно, причиной стала холодная вода, вот Поли и не смогла вынырнуть, возможно, судороги помешали, так часто бывает.
- Но как же это случилось?
- Поли неожиданно пошатнулась и упала в воду. Говорят, Серж пытался её спасти, но уже было поздно.
- Медам-с, кто же завтра будет петь Людмилу?*
- Несомненно, Наталья Львовна. Родионова.
- А кто будет готовить партию Чио-Чио-сан* к будущей премьере? - вырвалось у кого-то из певиц, артисток волновало скорее не то, что не стало Поли, а то, кому и какие роли теперь достанутся.
- Наверное, опять Родионова.
- Как Родионова? Почему вы так думаете? Так у неё же меццо-сопрано! Какая ж это Баттерфляй?* Разве что, Судзуки!
- Ах, бросьте, Ягодина. Как Василь Палыч решат, так и будет. Да не расстраивайтесь, вам, может, тоже достанется роль. Судзуки, тетка или кузина*. Чем же плохо-то?
- О чем вы, Репина? Какая тетка, когда у меня на лице написано, что я Чио-Чио-сан! Да на меня даже костюм готов, вот смотрите, - кареглазая статная Марина Ягодина подняла со спинки стула и потрясла перед товарками зашуршавшим шелком, надевая на себя расписанное павлиньими перьями кимоно.
- Ха-ха-ха. На лице! А у Натали Родионовой на другом месте все расписано, зря она, что ли, с Василь Палычем после спектаклей на тройке катается? А, может, вы гейша, а, Мари? Только прикидываетесь этакой лапушкой целомудренной. Признайтесь, Ягодина, сколько раз вас Василь Палыч или Максим Леонидыч в свои кабинеты приглашали?
Мари вспыхнула от нелепой напраслины:
- Да как вы можете! Такие гадости! Да я... да вы... черт знает, что такое!
Она бросилась из уборной по коридору к туалету, слезы текли по щекам, размазывая уже нанесенный макияж.
- Ягодина!
Сердце подпрыгнуло куда-то к самому горлу, до того неожиданно прозвучал мужской баритон:
- Милочка, вы мне нужны. Зайдите-ка в кабинет, - поманил рукою разгневанную певичку директор театра Василь Палыч Барсуков.
Испуганная, Марина поначалу остановилась, как вкопанная. Затем, пылая красными, как спелые помидоры, щеками поплелась следом за Барсуковым в его кабинет под ехидные ухмылки труппы, лихорадочно соображая, зачем она так неожиданно понадобилась самому директору. Где-то в средостении тошнотно заныло от нехорошего предчувствия. Ну, нет, господа, она не такая, как Поли или Натали. Никогда не согласится на постыдное, гадкое, неприличное.
- Да, ваша честь, - пролепетала в ответ еле слышно.
- Ну и какие арии?
- Баттерфляй...
- Смело. А вы знаете, что лучше Гордан ещё никто не пел эту партию в нашем театре? Да, и ещё есть мадемуазель Родионова.
- Но я... у меня же сопрано, я уже выучила роль, и Максим Леонидыч пообещали и даже сами сказали, чтобы я разучивала, репетировала. На случай замены, форс-мажора какого.
- Милочка, - он подошел так близко, что Марина почувствовала идущий из-за пухлых губ запах чеснока, анисовой водки, и табака, - ну мало, что там Максим Леонидыч решили. Есть ещё и другие, - Барсуков глянул сначала в зеркало, потом поднял глаза к потолку, а после жарко задышал прямо в лицо:
- Ну, я не буду чинить препятствий, ежели главреж надумает вас на главную роль поставить, но, что скажет мсье Николя Орешников? Или уж поговорить с ним насчет вашей особы? - глаза директора недвусмысленно впились в ложбинку декольте. Молоточками больно застучали в висках высокие ноты, девушка растерянно оглянулась, ища дверь, попятилась, но при виде яркого плаката, висевшего на стене, в голове закружились, зашептали потайные мысли: "Чио-Чио-сан... Чио-Чио-сан... Чио. Чио. Сан", - и Марина осталась.
Ядовитыми змеями сползли на пол шелковое платье и нижняя юбка с оборкой из тонкого кружева. Содрогаясь от отвращения, задыхаясь от ненависти и презрения, плача от боли и унижения, Марина позволила Василь Палычу взять положенную плату за будущую роль.
- Да вы ещё совсем неопытная, учиться надо... :эээ, мужчин ублажать, милочка моя, Мари. Как же это - в ваши-то годы, и девственница? - он достал табакерку и шумно вдохнул широкой ноздрей порцию душистого табака.
- Одевайтесь же, Мари, да приберите тут за собой, ишь напачкали мне. Ну, полно, полно, замолвлю словечко перед Николя. Ну, а вы уж голубушка не забудьте ещё отблагодарить, а то одного-то раза маловато для главной роли. Кхе- кхе, - он освободил руку от Марининых губ, и двинулся к двери:
- Да, а с Максимом-то Леонидычем уж вы сами, Ягодина, договаривайтесь, сами, - и вышел, оставив певицу сидящей на коленях на холодном полу.
Театр переполняли сплетни и догадки.
- Вы слышали, дамы, оказывается, Полина Гордан не утонула!
- Как не утонула? А кого же мы вчера хоронили?
- Поли, конечно. Но её раньше отравили, а в лодке ей стало плохо, и она упала в воду уже мертвая.
- Кошмар какой! Но кто, как, когда?
- Кто знает? Может, позже всё раскроется.
Марина Ягодина мало участвовала в разговорах - мучаясь и краснея, содрогаясь от брезгливости, набиралась опыту, посещая ежедневно по очереди то директора, то главрежа. Максим Леонидыч не оказался оригиналом - плата была все такой же, платье Мари сняла сразу, сама, как только он, пожевав усы, произнес:
- Видите ли, Мари. Да, у вас хороший голос. Но в нашем театре много достойных певиц на роль Чио-Чио-сан. Взять ту же Родионову. Непростое это дело - отказать одной в пользу другой.
Полину Гордан, действительно, отравили. Обыск в театре ни к чему не привел. Мсье Серж также был после допроса отпущен - Поли он отравить не мог. Труппа после нескольких перестановок жила обычной театральной жизнью: репетиции, спектакли, пересуды, сплетни. На сцене вечерами все ярче блистала Натали Родионова. Марина же упорно готовилась к премьере. Девицы-вокалистки, ушлые змеи, не могли не заметить частых посещений ею то Максима Леонидыча, то Василия Палыча. В присутствии Марины все молчали да криво улыбались, а за спиной шептались, квакали как болотные жабы:
- Глядите-ка, опять в кабинеты потащилась!
- А вы заметили, юбка у неё какая помятая была в прошлый раз? А прическа?
- А уж корчила из себя недотрогу!
- Что вы хотели, медам-с? Эта Ягодина попала к нам в театр чуть ли не с цирковой арены! С лошадиной спины спрыгнула!
- Да, да! А ещё какой-то маленький театрик пантомим, чем она там занималась?
- Играла пантомиму!
- Танцевала канкан!
- Ха-ха-ха, представляю Ягодину в белых панталонах с оборками, трясущую своими длинными ляжками перед пьяной публикой!
- На кабинетном диване...
"Жабы", - Марина, не оборачиваясь, расшитыми на спинке кимоно павлиньими перьями, словно потайными глазами, видела, чувствовала злые взгляды и гнусные рожи завистниц. Поганки вульгарно напевали ей вслед куплеты из популярнейшего в злачных местах канкана. А Марина рыдала по ночам на мокрой подушке, каждый день остервенело терла свою кожу, смывая липкие слюни нежеланных любовников. А ещё Мари безустанно работала, повторяя и повторяя любимые арии. Она засыпала, и Чио-Чио-сан являлась в её сны.
"Да! В юности я была циркачкой! И что? Я и сейчас сумею пройти с веером по канату и дать фору иным наездницам. Умею гнуться не хуже "Гуттаперчивой Принцессы" Тамары Вегенер.* Но я хочу петь, не зря же брала дорогие уроки у мадам Шустовой, а потом училась в оперной студии при театре", - с полными слез глазами делилась Марина со своим отражением в зеркале грим-уборной.
Решение Николя Орешникова утвердить на роль Баттерфляй Натали Родионову повергло в шок. Марина кинулась к своим наставникам.
- Милочка, мы сделали все, что могли. Я говорил с Николя, но Натали... В общем, сходите к нему, я попробую договориться о встрече. Попросите его, ублажите, - Барсуков гадко и сально улыбнулся и игриво пощекотал девушке сосок, просунув липкий палец глубоко в декольте. Чио-Чио-сан с афиши наблюдала за всем, загадочно и заманчиво улыбаясь.
Николя... Николя Орешников, молодой повеса, избалованный сынок самого губернатора, легко и не задумываясь тасовавший актеров, танцовщиков и певичек. Говорили, что на совести местного денди не одна загубленная женская душа, что он, какой кошмар! - не чурается и молоденьких мальчиков, что, оказавшись в интересном положении по вине Николя, одна юная особа утопилась в городском пруду, а другая до сих пор содержится в психиатричке.
Марина даже в театре старалась не попадаться на глаза мсье Орешникову - всё её нутро сворачивалось в тугой клубок и поднималось к груди, к горлу, давило на легкие от одного лишь имени.
Николя...
Глухо стуча каблучками по мелкой плитке городской площади, Марина, оглянувшись, быстро свернула в нужный проулок, медленно взялась за шнурок привешенного над дверью колокольчика и решительно его дернула. Раздавшийся трезвон ударил по вискам, вонзаясь глубоко в уши, словно гнутый гвоздь под ударами молотка. Отдернув разом заледеневшую руку, оперлась о дверной откос, тяжело дыша от испуга. Словно во сне, дверь отворилась, горничная в белом переднике, похоже, решила, что реверансы здесь не нужны и, молча отступив, впустила в дом. В ушах все ещё звенело, Марина кивала в ответ на вопросы, как китайский болванчик, пока не оказалась в полутемной комнате наедине с Николя.
- Мари, вы изумительно поете, не хуже самой Саломеи Крушельницкой,* и, несомненно, способны покорить публику, но... сами понимаете, всё не так просто, - глаза Николя скользнули по платью, по открытой части груди, по обнаженной шее. Марина, как марионетка, послушно потянулась к пуговицам. Орешников, выгнув домиками брови, снисходительно улыбаясь, наблюдал, как с тихим шорохом вырастает на полу ворох снимаемой одежды.
- Ах, новорожденная Саломея, несравненная гейша со сладострастным голосом, - шептал он, лаская женское тело. - Баловница. Мари, шалунья, эк вы умело ведете свою партию в постели! Словно не певица, а прима-балерина, - приподнявшись, Николя налил в бокалы красного сладкого вина, капли пролились на белую шелковую простынь, как кровь, Марина вздрогнула, все тело сразу покрылось мелкими пупырышками безотчетного страха.
- Ну, ну, не смущайтесь, - Орешников нырнул под одеяло, властно прижав похолодевшее тело девушки к своему, разгоряченному. Марина, замирая, отдавалась ему. Ради Чио-Чио-сан.
- Насчет спектакля? Родионова, да. Мари, далась вам эта роль? Спойте Судзуки. Ну, хорошо, видите ли, не всё я решаю. Впрочем, я поговорю с князем Гнеденским, думаю, все уладится, милая Мари, - и он снова вдавил девушку в постель...
Родионова продолжала репетировать главную роль. Надрываясь, вздымала огромную расплывшуюся грудь, чуть не лопаясь от усилий. "Мерзкая певичка! Да у неё даже дыхание не поставлено, как положено!" - бесилась от ненависти Мари, ожидая известий от Николя.
В пятницу она не пела в спектакле, но задержалась после репетиции, ожидая, пока портниха исправит костюмы. Уже покидая театр, услыхала громкие мужские голоса, доносившиеся из кабинета Василь Палыча. Настороженно застыла в коридорчике:
- В премьеру - Родионову главной!
- А что предложим Ягодиной?
- Может, Судзуки? А лучше кузину пусть споет. А после... Господа, вам не думается, что сия особа чересчур примелькалась?
- Вы правы, Николя, голубчик, зачем нам сия девица легкого поведения? Развращать театр? Не проще ли держать её на какой-нибудь квартирке? Недорого обойдется - уверяю вас. Мяучить, как она, можно научить любую кошку.
- Ха-ха-ха! Господа, Мари вовсе и не кошка, а холодная лягушка, что скачет по нашим постелям, как по болотным кочкам:
- А Натали, согласитесь, во всех ипостасях лучше Ягодиной.
Мужчины чокнулись бокалами и весело рассмеялись:
- Господа, - лукаво произнес Николя, - я вижу, вы скучать начинаете, пожалуй, я вам сюрпризик преподнесу на днях.
Комок в горле перехватил дыхание. Лягушка? Марина в ярости сорвала со стены яркий портрет-афишу и бросилась прочь из театра, не заметив, как потеряла зонтик. "Значит, все же, Натали?", - она бежала, пока не рухнула на колени, запнувшись о поребрик. Потом долго, беззвучно плача, стояла, вцепившись похолодевшими руками в перила моста. Вода манила, медленно покачивая темно-серыми волнами, искажая силуэт смотрящей в неё девушки. Марина наклонялась все ниже, пытаясь лучше рассмотреть ту, что отражалась в закатных волнах. "Что это за шляпка на голове? У меня совсем не такая!", - она вскинула вверх руки. Там, внизу, тотчас дернулась искривленная фигура. И Марина внезапно поняла, кто же смотрит на неё из водной глади. Наклонилась ещё ниже, прошептала:
- Это не дно, это сцена. Разве ты не видишь? Вот реквизит, вот занавес, кулисы, ламбрекены...
"Сцена? Но почему без меня?", - забилась в горле, разлилась ознобом по телу беспокойная мысль.
- Сейчас, сейчас, подожди, - шевеля губами, Марина приподняла подол длинной юбки, но замерла, краем глаза зацепив какое-то движение на вечернем мосту. Встав спиной к перилам, оправила платье и проводила внимательным взглядом веселую дамочку с аккуратно одетым мальчиком, который, подпрыгивая, бежал, играя блестящим ярким шариком на тонкой резинке.
Спускаясь с моста, дама оглянулась. Странная девушка с безумным глазами исчезла, словно растворилась в надвигающихся сумерках.
А Марина Ягодина решительно шагала по темнеющим улицам, пока не оказалась у служебного входа городского цирка.
Родионова не пришла в понедельник на репетицию. Нашли её в морге. Говорят, что попала под колеса извозчичьей кареты. Над театром зависли тучи городских сплетен. В закулисье шепотом обсуждали новую трагедию:
- Что за напасть на наших певиц! Вторые похороны, а ведь ещё и сорока дней не прошло, как Поли утонула.
- Возможно, у Натали закружилась голова?
- Говорят, что Натали толкнул под колеса какой-то оборванец, вроде нашелся очевидец, и даже пытались догнать, но тот словно сквозь землю провалился.
- Да, да! Натали собиралась переходить улицу, а тут вдруг извозчик мчится, она назад отступила, и в этот момент её и толкнули...
- А извозчик каков! Проехал аккурат по груди. И найти его пока не могут.
Громко прозвенел звонок, приглашая труппу на репетицию, однако, в дверях певицы столкнулись с запыхавшейся Дарьей Репиной:
- Медамс, вы только подумайте! У Натали в комнате нашли пузырек с ядом!
- Какой ужас! Так это она отравила Полину Гордан?
Театр бурлил, считая, что кто-то отомстил Родионовой за убийство Поли.
"Ну, хоть на меня перестали коситься, а то поначалу невесть, что подозревали'" - рассуждала, втайне радуясь случившемуся несчастью, Марина Ягодина.
Последние дни они вместе разучивали сцены к премьере. Мари даже руку ей пожала и угостила свежими пирожными - эклерами, а потом чай пили дома у Натали, весело болтая о театральных курьезах.
Теперь, без Родионовой, претенденток на главную роль стало меньше. Однако, почти все ждали предложений на премьеру - вдруг повезет. Певицы косо следили за каждым шагом друг друга. Наконец, свершилось! Максим Леонидыч при всей труппе объявил состав спектакля, утвердив на главную роль мадемуазель Ягодину.
- Ах, это отвратительно, как можно! Она сделала карьеру, дрыгая ногами на кабинетном диване, - беззастенчиво и завистливо бурчали разукрашенные вульгарным макияжем певички второго плана.
- Ягодина! Гадина! - не стесняясь выражений, Дарья Репина брызгала слюной прямо на павлиньи глаза кимоно. Марина повернулась и так посмотрела на неё, что певичка побледнела и долго пятилась, пока не ударилась спиной о какой-то реквизит, с шумом рухнувший ей на голову. Воцарилась тишина, Ягодина ушла в грим уборную. В коридоре бегали, звали доктора, кричали.
"Я - гадина?! Ну, зато никто завтра не наступит на пятки", - ликовала Ягодина - окромя Репиной, соперниц не оставалось. Чио-Чио-сан приветливо улыбалась Мари со всех плакатов.
Театр трясло: то вдруг расстроился рояль, то лопнула струна у виолончели, то упала, сломав лодыжку на пальчиковом спектакле, прима-балерина. Все суетились, бегали, нервничали. В среду перед репетициями смачивая пересохшее горло, Марина медленными глотками пила теплую воду, как вдруг услышала легкий странный звук. Побулькав остатком жидкости в стакане, выплеснула её на пол, с ужасом глядя на заблестевший обломок стекла. Зеркала и кремы, стулья, костюмы - всё поплыло в глазах, как на бешеной карусели. Кто-то из труппы официально объявил войну?
Закрыв дрожащей рукою дверь на ключ, Марина предалась истерике. С трудом успокоившись, нанюхавшись соли, собрала себя в комок. Не дождутся! Остервенело, торопясь, наносила на лицо кремы и пудру. На репетиции была холодна, как айсберг. В самый разгар прогона оркестровой партии в зал вошла целая делегация: директор, главреж и Николя с какой-то долговязой коровой.
- Познакомьтесь: Катиш Лавазина, прима из самого Петербурга! Просим любить и жаловать, как говорится. Несравненная Катиш, партия Чио-Чио-сан ждет вас! - Николя поцеловал руку столичной штучке, затем обвел глазами труппу: - Ягодина! Мари! На премьере вы будете петь кузину. Готовьтесь.
Лопались, рвались голосовые связки от отчаянного беззвучного крика, грудь не справлялась с дыханием. Стучали по голове ехидные смешки, зазвеневшие в сердцах торжествующих вокалисток, словно тысячи отравленных стрел, впились в павлиньи глаза ненавистные взгляды. От сильного удара захлопнушейся двери с тихим шорохом сполз на пол портрет Баттерфляй.
Николя все же зашел в гримерную. Что-то говорил, размахивая руками и меряя шагами маленькую комнатку. Заглушая молчанием волны ненависти, Марина передала в его руки бутафорский кинжал Баттерфляй. Положила веер. Не стесняясь, сняла, уронив на пол, кимоно. Надела платье и вышла из гримерной.
Мужчины предали её, отобрали Баттерфляй. Закулисье, как гнилое вонючее болото, проглотило Мари как добычу, засосало людскими сплетнями и завистью. Все было кончено.
"Я не хочу так больше жить, не могу. Быть содержанкой? Я хочу петь, играть на сцене!" - прислонившись лбом к окну в своей маленькой комнате, до боли стуча сжатыми в кулаки ладонями по подоконнику, Марина с горечью думала, что проиграла. Всё было напрасно - стоило ли спорить с судьбою?
"Мне нет места в театре, в этом болоте, где квакают гнусные жабы! Что ж... Я уйду. Покину мерзкое сборище уродов и проституток".
Но надо уйти красиво. Да! Завтра, на генеральной репетиции! Чтобы это преследовало их всю оставшуюся жизнь. Чтобы и князь Гнеденский ...
Князь!
Ещё не всё потеряно...
Марина быстро надела туфли и шляпку, выскочила из дому. На перекрестке, обдав с ног до головы грязью, промчался мимо лихач-извозчик. Марина еле успела отскочить в сторону от шумно дышащей гнедой кобылы, спина напряглась в ожидании толчка, не дождавшись которого, девушка испугалась ещё больше и долго стояла, унимая разлившуюся в ногах дрожь.
Потом, помнившись, почти бегом добралась до нужного ей дома, надеясь на благородство его хозяина.
- Что вам угодно, мадмуазель Ягодина?
- Я поговорить хочу с вами, ваша честь.
Гнеденский снизошел и позволил войти. Шелковый стеганый халат, белые брюки, домашние туфли, трубка, бокал вина, все так мирно, так по-доброму. Марина упала на колени:
- Прошу вас, разрешите мне петь арию Баттерфляй! Я готовилась к этому полгода!
-Встаньте, Марина, - посмотрел в упор.
- Прошу вас. Вся жизнь моя в этой роли, моя театральная карьера решается - быть или не быть мне певицей!
- О вас ходят нездоровые сплетни. Намедни ко мне приходил Николя.
- Николя? Я... мы... ваша честь, это случайно, это не повторится...
- Вот как? Не знаю, да и мадемуазель Лавазина приглашена уже, - он походил по комнате, скрипя подошвами туфель, в тишине было слышно, как тикают настенные часы, отсчитывая минуты до её славы. Или позора.
- А вы, действительно, так хороши? - вдруг остановился Гнеденский и провел пальцем по обнаженному плечу, Мари почувствовала озноб. Решительно вскинула голову:
- Не желаете сами? Убедиться? - шагнула к роялю. Он покачал головой, подошел к двери и, широко распахнув, указал на огромную кровать под бордовым балдахином:
- Оперных арий я наслушался вдоволь. Покажите мне другое искусство, Мари.
Застыла в горле комком подкатившая тошнота. Стиснув зубы, Марина перешагнула через порог спальни князя Гнеденского.
Назавтра князь сам явился в театр - ну как же, генеральная репетиция. Увы, Марину он разочаровал. Пообещал ведущую роль в следующей премьере, боясь, что нынче она уже не успеет спеться с партнерами. А мадемуазель Лавазина выступала с этой ролью в самом Питере.
Прикусив губу, Марина долго смотрела в пустой зрительный зал, принимая решение. Что ж... Кузина так кузина. Это будет красивый спектакль.
Катиш Лавазина верещала старательно, заставляя морщиться любителей и знатоков музыки.
"Нет, уважаемая госпожа Лавазина. Вы далеко не Крушельницкая и даже не Ягодина. Вы - самозванка, что проникла на сцену, ступая грязными сапожками по моей потерянной чести. А настоящая Баттерфляй -я, Марина Ягодина", - она чувствовала каждую ноту, словно это ей, Мари, а не Катиш Лавазиной, аплодировал зрительный зал.
И вот заключительная сцена. Зрители, выпрямив спины, замерли в ожидании финала. Прозвучали переливы сопрано заключительным минорным "abbandono" ("покидаю"). Под удары гонга Чио-Чио-сан взмахнула кинжалом и пронзила свою грудь. Кровь брызнула на кимоно, кинжал выпал из рук. По щекам дам покатились слезы, зашуршали разноцветные веера. Обрушились на слушателей, венчая трагедию, мощные голоса труб и тромбонов. В наступившей тишине с шорохом опустился занавес. И тут же зал загромыхал аплодисментами:
- Бис! Браво!
- Какая игра!
- Какой голос!
На сцену летели букеты цветов. Занавес поднялся, чтобы явить зрителям благодарно кланяющихся артистов. Чио-Чио-сан все ещё лежала неподвижно на сцене, Бенджамин Франклин Пинкертон* наклонился, чтобы помочь певице подняться и растерянно прошептал:
- Откуда кровь, господа? Что это?
А затем кто-то истошно закричал, засуетились актеры и рабочие сцены, унося тело Катиш Лавазиной за кулисы. Паника вскоре передалась зрителям, охая, многие кинулись к сцене, иные, наоборот, к выходам. В давке визжали женщины, ругались гнусными словами чопорные мужчины.
Бутафорский кинжал нашли в кабинете Николя. А тот нож, которым заколола себя Лавазина, опознала кухарка Орешниковых Софья. Кто-то видел мальчишку-курьера, что бегал по театру с пакетом документов, да дворника, не вовремя притащившегося, чтобы поменять метлу. Но более - никого постороннего. И замок в кабинете не был взломан.
Марине, право, не было жаль Николя. Впрочем, как и столичную выскочку Катиш. Главное - кто же в следующем спектакле будет исполнять ведущую партию?
Василь Палыч поймал Ягодину в коридоре. Велел готовиться к завтрашней репетиции. Она бросилась на колени и благодарно поцеловала директорскую руку, до тошноты гадкую, липкую, отвратительно пахнущую.
От волнения голос дрожал и руки леденели, пальцы сводило судорогой. Сегодня она должна спеть так, чтобы завтра вечером уснуть звездой, собравшей восторженные рукоплескания полного зала. Чтобы вжиться в роль, надела кимоно. Попросила гримершу сделать укладку и помочь надеть шляпку. Было отчего-то боязно и даже как-то нехорошо.
Не давалось дыхание. Все кружилось, к горлу подкатывали одна за другой волны тошноты. Вибрировал, срываясь, голос. И вместо нежных звуков песни вдруг рот заполнила поднявшаяся изнутри желчь, Мари упала на сцену, корчась в приступах рвоты. Срочно послали за доктором. Он определил причину недомогания, повергнув в ужас и отчаянье. Как? Сейчас, когда она уже почти стоит на сцене перед тысячами зрителей?
Несостоявшийся триумф грозил обернуться настоящей трагедией. Чавкали над головой болотной жижей голоса театральных сплетниц. Марина кусала губы, не желая верить словам доктора. Директор театра качался на диване, обхватив голову:
- Как вы могли себе такое позволить, Мари? Вы режете нас без ножа, без кинжала, черт вас побери!
- Василь Палыч, миленький, не отбирайте у меня роль. Я всё сделаю, только помогите мне найти врача и выдайте немного жалованья, потому как я нынче сильно поиздержалась. Я не подведу, я сыграю роль, вот увидите, - лепетала певица, в отчаянии хватаясь за рукав директорского платья.
Увы, Марина не могла сказать ему, что отдала много денег циркачу, дабы сыграл лихача-извозчика, да знахарке за два пузырька яда; что потратилась на коробку пирожных для Натали да на бутылку анисовой для орешниковской кухарки. Она просто молила о снисхождении. Ведь не зря же она каждый день, шаг за шагом, преступая стыд и мораль, приближалась к заветной роли.
"Завтра я выскребу этого гаденыша, что завелся во мне так не вовремя. Никакая тварь не сможет остановить меня. Я буду петь!" - сжимая в руке полученные ассигнации, Ягодина угрюмо боролась с очередным приступом тошноты.
Акушерка рвала тело, Мари лежала, закусив зубами нож, завернутый в белую тряпицу. Она не кричала от боли, не орала. Она пела. Одну за другой арии Чио-Чио- сан.
А потом открылся яркий белый туннель, и Мари блаженно полетела по нему с веером в руках, размахивая широкими рукавами, словно крыльями. Со всех сторон восторженно аплодировали слушатели, признавались в любви восхищенные поклонники, кидая вслед огромные букеты цветов, на которые равнодушно смотрели застывшие глаза павлиньих перьев, вышитых на спинке шелкового кимоно.
Город сплетничал, театр нервно переживал очередную потерю. Впрочем, недолго - уже через неделю Николя Орешников представил труппе и руководству новую певицу. С ярких афиш на фасаде все также зазывала публику на спектакль мадам Баттерфляй. Ей было всё равно, кто будет следующей жертвой...
***
"В смерти Чио-Чио-сан виноваты, по-видимому, все,
Но больше всех - она сама.
Нельзя игнорировать реальный мир -
Он непременно жестоко отомстит за пренебрежение".
(Антон Голко)
***
*Людмила - героиня оперы "Руслан и Людмила"
*Чио-Чио-сан, она же мадам Баттерфляй - героиня одноименной оперы Джакомо Пуччини.
*Бенджамин Франклин Пинкертон, Судзуки, тетка, кузина - действующие лица из оперы "Чио-Чио-сан".
*Саломея Крушельницкая - одна из первых исполнительниц роли мадам Баттерфляй.