Папа строил гараж. Он подавал строителям кирпичи на деревянных поддонах. Месил для них раствор, похожий на испорченное тесто из серой муки. Доставал где-то песок. И я с удовольствием смотрел, как быстро растут стены из кирпича, как сыпется песок из самосвалов, и большая песочная река течет с огромных железных бортов.
А когда на гараж повесили ворота, и стало нечего строить, строители пришли к нам домой. Я даже немножко испугался, что они и здесь начнут месить раствор и таскать свои потресканые кирпичи. Но они вытащили из мешка огромного гуся и сказали папе:
- Хорошо с вами работать, Руслан Юнусович! Вот вы - полковник, а не стеснялись с нами раствор ворочать. Вы у себя на работе - начальник, а на стройке мы вами немножко командовали. И вообще, вы рабочему человеку не стесняетесь руку подать. Спасибо вам за это... Уважаете вы рабочего человека.
- А чего же не уважать? - удивился папа. - Честного человека нельзя не уважать. Хоть рабочего, хоть няню, хоть дворника!
- Ага, наш человек, - зашумели строители. - Сразу видно! Настоящий полковник! Мы вам тут подарочек принесли... С Украины пришла посылочка с оказией.
И они положили на стол большущего гуся. Гусиная голова на длинной белой шее тут же свалилась со стола. И какой же он был красавец, этот гусь! Огромный-преогромный, с мускулистыми буграми крыльев и гигантскими страусиными ногами.
Мама Ира даже руками всплеснула:
- Это же слон какой-то с крыльями, глазам не верится. Неужели на Украине все гуси такие?
Строители добродушно засмеялись:
- И побольше встречаются. Только старые. А этот еще молоденький. На Рождество таких подают. Пальчики оближешь!
Строители заторопились, засобирались и ушли. А гусь остался. Мама так и кружилась вокруг него. Еще бы! Мы ведь только магазинных гусей видели. Синих таких. В пупырышках. С гусиной кожей. Когда холодно и мурашки, то такая гусиная кожа на руках выскакивает. И шеи у этих магазинных гусей коротенькие, по самые плечи. И головы нет. Смехота одна. А тут царь-птица, а не гусь.
Только он был плохо общипанный. И кое-где у него пух торчал и перышки и тоненькие волосочки.
Мама даже немножко растерялась.
- Вот что, дорогие мои мужчины, - сказала она, - гусь этот весь в перьях, видите. А с перьями гуся в духовку не поставишь. А у нас плита электрическая. И газовой горелки нет. И паяльной лампы тоже.
- Дела! - вздохнул папа. - А может, спичками как-нибудь...
Мама даже засмеялась:
- Вот ещё... Военная смекалка! А в армии радиостанции на полупроводниках или на спичках?
- А, может, взять да выщипать,- закричал я и даже мамины щипчики для ресниц из косметички достал.
- Вам бы на стройку песок возить самосвалом на веревочке? - покачала мама головой. - Какие же вы у меня несамостоятельные! Ну, что мне делать?
И тут мне в голову идея пришла. Я даже подпрыгнул. У нас в военном городке был один дом с газовыми плитами. У Сашки Скороходова. Он сам говорил, что папа от него всегда спички прячет. В сапогах. И на кухню Сашку на пушечный выстрел не пускают. Он однажды газ на кухне включил и оставил шипящие конфорки. Чуть весь дом не взорвался. У нас, наверное, после Сашки стали дома с электрическими плитами строить.
И я тут же закричал об этом, а папа воодушевился и сказал.
- Ну, вот! Майор Скороходов мой товарищ по управлению штаба. Он нам не откажет. Это ты здорово, Ромашка, придумал.
И мы тут же завернули гуся в обойный лист и оделись потеплее. А мама строго нам сказала.
- Вы только без застолий там. Не засиживайтесь. И на обратном пути из гаража возьмите соленья из погреба.
У нас в самом деле погреб был. Настоящий погреб, глубокий и темный. В нём даже летом лёд не таял. Папа хотел в этом погребе грибы разводить. Вешенки какие-то. Но только плесень развел. Мама сказала, что лучше в нём картошку хранить, чем пауков кормить поганками. Теперь в нашем погребе много всяких банок. И с огурцами, и с помидорами, и с чёрными баклажанами и с красным перцем.
И пока мы шли к Скороходовым, я всё думал, как бы побольше солений принести. И придумал.
- Папа, - сказал я, - я знаю, как нам соленья привезти. Чтобы побольше. А то мы по одной банке принесём и всё. Давай санки из гаража возьмём. Тогда мы десять банок перевезём. Точно?
- Точно! - сказал папа. - У тебя голова, Ромашка, замечательно варит. Прямо, генеральская фуражка по твоей голове плачет!
И папин сослуживец майор Скороходов тоже мою голову похвалил. Особенно за то, что папу в гости привел. Они тут же сели на кухне. Достали холодное пиво из холодильника. Папа мне застенчиво подмигнул. А мама Скороходова принялась за гуся.
- Сидите уж, - кивнула она папам. - Какие из вас, военных, помощники на кухне? Командуйте своим пивом. Без вас справлюсь.
И пока она палила гуся на газовой горелке, и горьковатый запах бежал по квартире тонкой струей, мы с Сашкой клеили самолёт из конструктора. Это был замечательный самолёт. И мы так увлеклись, что не заметили, как стемнело. Гусь давно уже был в "нужной кондиции", как сказал папа. И папа тоже был в нужной кондиции. Они, правда, с майором Скороходовым только пиво пили, но очень были довольные, что им никто не мешал, не указывал, и не требовал ручки на дверь повесить или ножи поточить.
Словом, когда мы в гараж пошли, папа был в самом превеселом настроении.
- Не бывает плохих времен, Ромашка, - сказал папа, - бывают плохие люди. А когда люди хорошие, то и всё вокруг хорошо.
И когда мы открыли наш новенький гараж, и достали санки, и спустились в погреб, папа продолжал философствовать:
- От хорошего человека всё вокруг меняется. Он добро людям делает, и к нему назад добро возвращается. Такой вот закон - кругооборот добра в природе. Понял, сынок. Делай людям добро, добро к тебе назад возвратится. И никогда не делай зла, Ромашка, ибо зло по кривой дорожке тебе же под ноги свалится. Заруби себе на носу...
Я только головой кивал. Правильно папа говорит. Вот я Сашке помог самолёт склеить, а он мне на уроке подскажет. Ну, чем не добро! А дал бы я Сашке по шапке, он бы год думал, как бы мне по уху съездить.
Наконец, папа достал из погреба целую батарею банок, и мы стали их на санки укладывать. Только они никак не хотели укладываться. То одна, то другая банка норовили с санок сверзиться. И гусь на санках скользил, как намыленный. Пришлось папе вытащить строительную бечевку, которой выравнивали кирпичную кладку.
И мы всё перевязали этой бечевкой. Потом взялись за ремешок от санок, потянули, и пошли наши саночки по снежку. Заскрипел снег под ногами, засвистел под полозьями.
- Хорошо, Ромашка, когда друзья есть! - сказал папа. - Вот если всё у тебя сложилось: и дом, и работа, и на хлеб с маслом хватает, а друзей нет - пусто на душе. А друзья есть - и душа поёт, - папа даже руки расправил, словно крылья. - Нет ничего лучше, чем поговорить по душам с другом!
Я даже задумался от этих его слов. А ведь и вправду, если с другом бедой поделишься, она легче, а если радостью, то она больше. Отчего это так получается?
И мы шли по снегу и делились с папой такими мыслями, и нам казалось, что мы тоже два больших друга, больше не бывает.
А когда мы затащили санки в лифт, а потом в нашу прихожую, то мне не терпелось броситься к маме Ире на шею и что-то шепнуть ей на ушко. Я так и сделал и шепнул ей:
- Знаешь, мама, мы с папой - друзья! Такие друзья, что больше не бывает. Только ты никому-никому не говори.
И мама рассмеялась. Она сказала:
- Хороши друзья. Ушли засветло, а теперь на дворе хоть глаз выколи.
И мы стали перетаскивать банки на кухню. Мама очень была довольна моей сообразительностью. За то, что так много банок. А потом папа сказал:
- Ну, Ириша, тащи этого гуся лапчатого. Посмотришь, как его хорошо просмолили, голубчика. Он теперь, ого-го!
Мама пошла к санкам и долго гремела там чем-то. Папа сказал:
- Наверное, тяжелый гусь! Помочь надо.
И тоже пошел к санкам. И тоже гремел чем-то. Они подозрительно долго там чем-то гремели. Я пробежал по квартире и увидел растерянного папу перед санками.
- Да тут он должен быть, - неуверенно говорил папа и зачем-то заглядывал под санки, за дверь, под половик.
- Не иначе, как оперился и улетел, - с улыбкой говорила мама.
Ох, и не любили мы с папой такие улыбки у нашей мамы. От этих улыбок у нас настроение портилось.
- Ромашка, да куда же наш гусь подевался? - умоляюще закричал папа.
А у меня даже мурашки по коже побежали. И кожа стала гусиной. И сам я стал на гуся похож. Только гусь от этого, конечно, не нашелся. И мы облазили с папой всю прихожую, весь коридор до самого лифта, вызвали и сам лифт. Но там только шелуха от семечек лежала. А гуся не было. Тогда папа взял большой фонарь, мы опять оделись потеплее и вышли на улицу.
- Только недолго, - сердито сказала мама, - мне не гуся жалко. Мне вас жалко!
А нам с папой было жалко гуся. И мы прошли гуськом до самого гаража, и светили вокруг фонарем, и вглядывались в каждую темную ямку.
- Это что? - кричал папа. - Это ведро дырявое. Без донышка. А это ботинок без шнурков!
- А это таз погнутый, - кричал я.
И чего только люди не выбрасывают куда попало. Как назло, пошел густой снег. Он вьюжил под фонарями седым туманом и падал, падал, падал пушистым ковром под ноги. И когда мы прошли до гаража и обратно, папа вздохнул и сказал:
- Кажется, пропал наш гусь, Ромашка. Не видать нам его, как своих ушей, в такой темнотище.
А маме папа сказал:
- Ничего, Ириша! Считай, мы его в холодильник положили. Там снега полным-полно. Красотища. Завтра утром чуть свет, мы нашего гуся, голубчика, за ушки и в духовку.
Мама только плечами пожала.
А мы с папой всю ночь ворочались и ждали рассвета. Я несколько раз даже вставал будильник посмотреть. Вдруг проспим. Встанет кто-нибудь пораньше, выйдет на улицу, а тут, здрасьте-пожалуйста! Целый гусь на блюдечке! Ничего себе, подарочек! И еще мне приснилось, как какие-то собаки нашего гуся тащат. И мы бежим за собаками, а папа кричит:
- По-хорошему отдайте гуся, собаки этакие! Кто чужого гуся съест, тот тут же сдохнет!
Мне даже жалко стало собак. И я тоже кричал:
- Не ешьте его, собачки миленькие! Он же ещё не жареный, не пареный! Он же сырой-пресырой! Вы же, правда, отравитесь!..
Но собаки не слушались и бежали от нас, а мы проваливались в сугробы и летели в какие-то бездонные ямы.
Наконец, утро наступило.
Папа уже брился в ванной и подмигнул мне по-дружески:
- Надо было этого гуся побрить. Как это мы не догадались?
И мы засмеялись придушенно. А потом на цыпочках вышли из квартиры и тихо закрыли за собой дверь.
На улице папа потер руки:
- Слава Богу! Светло, и ни одной собаки не видать...
Оказывается, ему тоже всю ночь собаки снились.
Одинокие дома стояли в заснеженных шапках. На фонарях тоже были шапки нахлобучены. А по всему городку снегу было по колено.
Папа присвистнул.
- Придется, наверное, весны ждать. Чтобы сугробы растаяли...
Но мы всё равно пошли искать. Мы опять дошли до гаража и обратно, и смотрели во все глаза. И расшвыривали снег ногами. И ковырялись палкой в сугробах. Только гусь т ёртый оказался. Здорово спрятался.
И мы уже пошли обратно домой. И папа уже приуныл:
- Вот незадача, сынок! Можно было бы другого гуся на рынке купить. Да наш гусь слишком приметный. Где такого красавца купишь? Что теперь маме скажем?
Тут нам навстречу снегоуборочная машина вышла. Она гребла с дороги снег своими большущими лопатами. И снег поднимался на лоточках по конвейеру прямо к небесам. А потом сыпался сугробиками за обочину. И я даже залюбовался такой работой. Научиться бы также снег убирать. Здорово! И машина стала подъезжать к нам. И мы с папой остановились и любовались, как зачарованные. И снег с высокой горки полетел нам под ноги. И вдруг скользнуло со снегом что-то странное и чем-то знакомое. Оно плюхнулось в сугроб, засыпалось само собой снегом, и осталась торчать худая длинная шея с желтым клювом.
И я закричал:
- Вот он, наш гусь! Нашёлся, наконец!
И папа тоже закричал:
- Конечно, нашёлся! А ты как думал!
И мы схватили нашего гуся за шею и потянули из сугроба. Но, жутко представить, что мы такое вытащили. Гусь наш стал плоский, как классная доска. Он чуть ли не светился насквозь. Он стал чуть толще фанеры. Его, оказывается, снегоуборочная машина колесами переехала.
Папа удивленно хлопнул по нему ладошкой?
- Смотри-ка, Ромашка? Что с нашим гусём? Один портрет от гуся остался?
- Ага, моментальное фото.
- Мать родная не узнает!
- И наша тоже!
- А что? - задумался папа. - Не надо никакой паники. Ничего страшного. Между прочим, в ресторанах блюдо такое есть. Цыпленок "табака" называется. Там цыпленок такой же приплюснутый в доску. А у нас гусь будет.
- Точно, - сказал я, - будет у нас "гусь табака". А табак-то мы где возьмем?
- Да он и без табака хорош, - сказал папа. - Понесли домой красавца.
Перед дверью папа засунул гуся под куртку. Гусь то был плоский и совсем незаметно топорщился.
Мама открыла дверь и тут же спросила:
- Ну что, гуся, конечно, собаки съели?
Оказывается, ей тоже собаки снились.
Папа сунул руку за пазуху и сказал:
- Не совсем, чтобы съели. Кое-что оставили...
И вытащил гусиную шею. А потом потянул, и вылез у него из куртки весь гусь. Мама сначала побледнела, словно он змею из кармана вынул, а потом вдруг засмеялась так, что и мы тоже засмеялись во все легкие. Видели бы вы гуся в одном измерении.
Вечером мы собрались за праздничным столом. Мы позвали, конечно, Скороходовых. Скороходовы очень быстро пришли. Потому что у них фамилия такая. И все нахваливали нашего с папой гуся табака! Очень вкусный гусь оказался. Вкуснее не бывает! Гораздо лучше, чем какие-то цыплята в ресторане.
А майор Скороходов тихо говорил маме:
- Какой у вас муж, Ирина Владимировна? Прямо золотой человек! И верный товарищ! С таким и служить хорошо, и рядом жить легко. Дай ему Бог здоровья и всем вам - счастья!