Аннотация: Первыми потеряли работу гипнотизеры и толкователи сновидений. Еще нескольких бессонных ночей хватило, чтобы каждый в городе понял: с прежней жизнью покончено.
Первыми потеряли работу гипнотизеры и толкователи сновидений. Еще нескольких бессонных ночей хватило, чтобы каждый в городе понял: с прежней жизнью покончено.
Томаш не спал уже седьмые сутки кряду, пальцы слушались плохо, и рюмка казалась шершавой на ощупь.
- Помянем, - голос Михаила Степановича звучал словно из-под воды. Его лицо растекалось выброшенной на берег медузой. Томаш выпил водку разом и помотал головой, чтобы отогнать неприятные ассоциации.
В салоне Михаила Степановича чувствовался дух перемен. Вместо традиционного полумрака свечей и фосфорицируещего звездного неба ярко горела современного вида люстра, о существовании которой Томаш и не догадывался раньше, хотя не первый год здесь работал. Большая карта созвездий использовалась вместо клеенки, а на стопке натальных гороскопов возвышалась кофейная чашка. Сам лысый хозяин, магистр белой магии в третьем поколении, растекался в кресле. На астрологе был цветастый халат, и без своей униформы - темного балахона - он походил на медленно спивающегося актера.
- Жалко наших, - лишь бы что-то сказать выдавил из себя Томаш.
- Жалко. И не наших тоже жалко. А нас, живых, может быть даже больше всех жалко - хоть убей не знаю, что будет завтра. Вот я вроде как предсказатель, а сказать толком ничего не могу. Что-то будет... Валить отсюда надо по-хорошему.
Томаш подумал, что уже не понимает, где завтра, где вчера, а где сегодня. Для него последние семь суток слились в один бредовый кошмар.
- Я перед тем, как началось, кельтский крест на досуге раскладывал, - продолжал тем временем Михаил Степанович. - Чертовщина вышла. Нет, ну ты знаешь меня, я сам не особо верю в это. Но тогда карты пугающе сложились - в текущем положении перевернутая Колесница, поперек ей Дьявол, а итогом всему Страшный Суд...
Томаш поморщился - он ничего не понимал в гаданиях, гороскопах и считал работу лысого магистра не более чем хорошо оплачиваемым шарлатанством.
- Впрочем, ерунда, - почувствовал настроение гостя Михаил Степанович. - Расклад я постарался забыть поскорее, а теперь видишь, как все вышло. Ну, давай, что ли, еще по одной.
Слова как будто доносились с разных сторон, то до одного уха раньше доходили, то до другого. В голове звенело, всплывали отдельные фразы, мешались друг с другом - не разобрать.
- Давай... И хватит на этом пьянствовать. Я пойду еще раз попробую, вроде темнеет в глазах, вдруг получится...
- Э, брат, в глазах темнеть не должно, водка качественная. Но попробуй, конечно. Хочешь я тебе колыбельную спою?
- Не смешно, - отмахнулся Томаш, пожимая магистру руку. Кожа на ощупь была слизкой, с неприятными наростами-присосками. "Как есть медуза", - с отвращением подумал Томаш. На улице не переставая скулили собаки, слышались выстрелы и тревожная сирена.
А вчера днем они лежали с Эльзой на диване, под теплым пледом, обложившись подушками, и их бил озноб. После долгого молчания Эльза вдруг перестала стучать зубами и безразлично сказала, что больше не может. Что не видит смысла и что есть только один способ - самоубийство. У Томаша не было сил ее отговаривать, он и сам был на грани и даже внутренне соглашался с тем, что эта идея как никогда привлекательна.
Лучше всего, добавила она, сделать это вместе. Томаш жмурился и сжимал кулаки.
"А впрочем, как знаешь", - решила Эльза и, не дождавшись ответа, босая, в одной бежевой ночнушке, вышла на балкон. Томаш присел на кровати и, дрожа всем телом, наблюдал за ней. Это было как в замедленном кино - вот его девушка поднимается на цыпочки, набирает в грудь воздух так, что поднимаются плечи, нагибается и смотрит вниз, а потом неуклюже, игрушечно переваливается через перила...
Томаш вздрогнул и понял, что сегодня ему опять не заснуть. Воспоминания об Эльзе уж точно не помогут. Снотворное не берет, молоко с медом и подавно, алкоголь бессилен. Секс, мастурбация, прогулки на ночь, горы энциклопедий, стада прыгающих через забор овец - бесполезно. Будто важный проход камнями завалило, в ход идет динамит, но каждый взрыв лишь вызывает новые оползни, и тебя вот-вот самого сметет очередным потоком. От бесконечных усилий заснуть начинает трясти, быстрее бьется сердце, учащается дыхание. Глаза надолго закрывать больно, и даже если сомкнешь силой веки, наградой тебе будут сумасшедшие пляски разноцветных пятен. Потерпишь пару минут - начнется головокружение, тошнота. Никакого покоя, никуда не деться от суматохи света, обжигающих зеленых, оранжевых и красных линий, кругов, росчерков. Да еще в голове метель голосов, завывает на разный лад, ни на минуту не утихает. Жар, бред, бессонница. Как будто теперь так будет всегда.
Томаш снова и снова прокручивал в голове разговор с Михаилом Степановичем, своим шефом, редким человеком в городе, который все еще сохранял подобие самообладания и на что-то надеялся. Владелец успешного магического салона в эти дни тоже потерял любимую - его жена так и не вышла из ванной. "Мне темно и спокойно" - последнее, что слышал Михаил Степанович, выламывая дверь ванной комнаты, перед тем, как увидеть затуманенные глаза супруги, уходящей под алую воду.
И сейчас у шефа едва сдерживаемая истерика, болезненное спокойствие, подозрительная веселость, неестественная отстраненность - магистр сам не свой, магистр не в себе. И единственное, что он советует сделать - свалить. А куда тут убежишь? Город оцепили на второй день, как началось. По телевизору передавали, что, мол, был обнаружен неизвестный вирус, вызывающий проблемы со сном, и правительство просит оставаться всех на своих местах, пока не будет найдено лекарство, а после телевизор не показывал, радио не работало, а газеты перестали завозить.
В официальную версию мало кто верил, сразу нашлось множество других объяснений и догадок. Но большая часть граждан, быстро теряя силы и надежду, чувствовала, что недуг уже в них, а значит, нет смысла дергаться...
Первый звоночек прозвенел с месяц назад. Горожанам внезапно стало плохо: участились боли, нарушился нормальный сон. Атмосферный фронт, перепады давления, погода меняется... В общем, обвиняли климатические аномалии и неблагоприятную экологическую ситуацию в районе. Глотали таблетки, вертелись в постелях, и лишь под утро приходил долгожданный сон. К Томашу повалил народ - клиенты жаловались, делились переживаниями и просили помочь. Томаш отвечал, что он толкователь сновидений, а не психотерапевт и может лишь по-дружески советовать уйти с нервной работы, не есть на ночь, не смотреть боевики и ужастики, стараться думать о хорошем...
Приходили в салон и по профилю. Измученные старики рассказывали о своих редких сновидениях - кому-то не давал покоя смеющийся дьявол, кому-то снились зовущие к себе покойники, а один жаловался на троицу маленьких лысых врачей, которая пришла, чтобы забирать жизни людей. Детям снились падения с большой высоты, что началась война или они остались на планете одни. И только у мужчин и женщин среднего возраста все было более-менее в порядке, хотя и чувствовали они себя неважно.
Томаш пока только набирал опыт, но его не могло не удивлять внезапное обострение. Между кошмарами людей не было почти ничего общего, их объединяло лишь ощущение приближающейся беды. Лукьян, старший толкователь сновидений в салоне, уверял, что все дело в экологии. По его словам, на химическом заводе сжигали "дрянь", сбрасывали в реку отходы и, наконец, в воздухе "накопилась отрава", которая в первую очередь задела тех, кто обладал слабым иммунитетом. "Ничего, скоро до всех дойдет, мало не покажется", - глаза старого толкователя возбужденно блестели каждый раз, когда он делал столь мрачные прогнозы, и это производило неприятное впечатление. Лукьян, к несчастью, оказался прав. Дошло до всех и мало не показалось. Он первым же сошел с ума на радостях. Прыгал по салону, распевал песни, лез обниматься и клялся, что всегда знал, что так выйдет. Давно ждал конца и уверял, что сновидения на этот конец указывали.
Дождался... В первую же "ночь самоубийств", как позже окрестили темную часть третьих суток, общая волна отчаянья слизала Лукьяна. Повесился. Глупый, больной человек.
Телефон надрывался больше минуты, но Томаш не подходил, приняв звук за очередной приступ звона в ушах. Наконец, сняв трубку, он услышал возбужденный голос матери.
- Сынок, просыпайся! У тебя еще есть шанс искупиться!
- За что?
- За грехи. Ты виновен, и Судный день уже близок, но для тебя будет лучше, если ты примешь наказание смиренно, вместе с нами...
- Мам, с вами? Вы там где?
Родители вот уже третьи сутки, как ушли из дома, не закрыв входную дверь, но Томаш почти не волновался. Такое уж время. Какая разница, когда кто-то пропадает, ведь все уже и так по большому счету пропало.
- Здесь гораздо спокойнее... Мы в пещере под церковью. Я просто позвонила сказать, что места все меньше, и тебе стоит поторопиться.
- Мам...
- Ну все. Приходи, целую!
Мама повесила трубку, не дождавшись ответа. Томаш пожал плечами и решил, что хватит лежать восьмую ночь подряд, медленно сходя с ума от усилий забыться хотя бы на миг, надо выйти на улицу. Тем более что ночь обещала быть далеко не спокойной.
Солдатик у заграждения таращился на Томаша, явно плохо соображая, что происходит. Лопоухий, молодой совсем, в огромном плаще-дождевике, во рту сигаретка. Чувствуется, напряжен, взвинчен, автомат наготове.
- Да я только огоньку попросить, поговорить... - Томаш попытался сделать голос миролюбивым и спокойным.
- А ну стоять! Руки за голову! Стрелять буду! Не подходи ближе!..
А сам в рацию: "У меня тоже попытка прорыва, прошу подкрепления". И затвор передернул.
- Эй, ты чего?
- Стоя-ать!
Томаш бросился в сторону, с запозданием ударила очередь - реакция у солдатика явно заторможенная. И неадекватная. Больше стрелять не стал, и Томаш на полусогнутых спрятался за угол.
- Советую идти домой!
Томаш перевел дыхание и ничего не ответил. Перед глазами плыло. Бледно-желтые пятна света фонарей, мокрые кусты, серые здания. Просто паршивая мрачная ночь, тут осенью всегда так. Обычная ночь...
"С ума все посходили, - билось в голове у Томаша. - Вот раньше было просто. Солдат спит, служба идет. А сейчас...".
А сейчас солдатам явно не спалось. Как и всему городу. Слишком людно, слишком неспокойно. Кругом паника, город сходит с ума.
"Город сходит с ума, и я вместе с ним... Что-то будет... Скорее...", - бормотал Томаш на бегу, уворачиваясь от людей с вытаращенными глазами, которые торопились к заграждениям.
У каждого своя сказка на ночь, свое снотворное. Кому под церковью молитвы читать в ожидании конца света, кому из окошка прыг, кому на солдат с камнями, дубинками, палками... Этой ночью город потеряет многих. Как в игре в "Мафию". Утром город проснется и будет решать, кого убить. Соседа, друга, брата? Вернее всего себя. Показать всем карту и покончить с этим. Или все же искать мафию? Дурацкое сравнение. Ведь если сдаться, уже не нужно закрывать глаза, когда ведущий скажет "город спит", уже не нужно спать, можно видеть ночью, наблюдать за игрой. Кому это сейчас нужно, кто на это согласился бы?
Нельзя так, совсем без сна. На восьмые сутки нервы-нитки, нервы-струны, лески и канаты - любые перетираются, рвутся, лопаются, взрываются. Нет сна, нет надежды, нет будущего.
За спиной слышались вопли и автоматные очереди. Было легко представить, как обезумевшие люди, поддавшись паническим настроениям, неслись на заграждения, дрались как могли и чем могли, падали замертво, срывали ногти и резали пальцы, цепляясь за проволоку и пытаясь перелезть, умирали, убивали, перелезали и умирали уже там, за оградой, такие же несчастные, но предвкушающие скорый покой. А солдаты стреляли в горожан, били прикладами, тяжелыми армейскими сапогами, орудовали локтями, топтали, начинали перестреливаться между собой, потому что какая разница. Зачем ждать завтра, когда нет ни вчера, ни сегодня и все сливается, шумит, плывет, двоится, троится, путается. Следующий день не принесет облегчения, не успокоит разум, не даст и минутной передышки. Да и когда он наступит? В полночь?
"Раньше новый день начинался утром, после сна. Ждал душ, и кофе с тостами на столе, и грустный вздох, когда вспоминаешь, сколько сегодня дел... ". Томаш давно споткнулся о тело какой-то молодой женщины, и так и полз на четвереньках по лужам, сам не зная зачем, чувствуя общее отчаянье и чуть не плача от глупости, безысходности и ничтожества своего, всех окружающих, самой ситуации...
На ступеньках перед универмагом перекатывалась овчарка. Пес неистово и зло вгрызался себе в лапу, мечтая, должно быть, искусать себя до смерти. Неподалеку лежал камень, который раньше держал тяжелую входную дверь, чтобы не закрывалась. Томаш вопросительно смотрел на пса и, казалось, тот все понимает, взглядом умоляя освободить его.
"Жалко убивать собаку, но придется исполнить последнюю просьбу... Она всего происходящего не заслужила... Она ничего не понимает... А кто заслужил, а кто понимает? Это ведь даже не собачья жизнь, это хуже. Собаки спят, и им снятся погони за кошками, кости и люди...".
Светлело небо. Красивое, величественное и до противного безразличное.
Сколько часов сна нужно здоровому человеку в сутки? Восемь? Шесть? Говорят, Эйнштейн спал всего три-четыре часа, не больше 20 минут за раз, в перерывах между работой, а Наполеон около четырех часов и вообще считал, что много спят только дураки и инвалиды. А ведь сколько великих было, сном пренебрегающих. И как далеко пошли, чего только не добились. Вот теперь и вовсе сон не нужен, организм, понимаешь, больше не требует. Сразу столько свободного времени. Это же можно полмира захватить, не меньше. Сто раз предположить, опровергнуть и снова доказать, что все относительно и нет ни снов, ни яви, ни времени...
Томаш уже около четверти часа раскачивался в кресле Михаила Степановича, рассказывая о ночных приключениях. Как ни странно, тело было словно наэлектризовано и не чувствовалось нехватки сил.
Хозяин салона, напротив, выглядел помятым и опустошенным.
- Успокойся, энерджайзер. У тебя какое по счету дыхание открылось? Сбавь-ка обороты, пока плохо с сердцем не стало...
- А пусть бы и стало. Может, так только лучше. Как там они говорят? Темнота и покой.
- Знаешь, Том, мне все-таки кажется, что лучше совсем без сна, чем вечный сон, - сказал магистр и задумался.
"А завтра задумается еще крепче. А послезавтра и думать не станет - раз! - и не будет больше Михаила Степановича. А на салоне табличку повесят: "Перерыв на вечный сон, приносим извинения за доставленные неудобства. Приходите вечность спустя". Но не мне эту табличку вешать, не мне, магистр меня еще переживет, он мужик крепкий", - думал Томаш. Он плохо помнил, как добрался до работы и теперь приходил в себя: прогулка по улицам города под утро была не для слабонервных - и десяти шагов не ступить, чтобы на труп после бессонной ночи не натолкнуться.
- Раньше ведь эксперименты проводили. Один паренек 11 с лишним суток без сна продержался. Галлюцинации, паранойя, конечно, речь под конец нечленораздельная, все дела. Но... Короче, у нас еще далеко до предела, рано сдаваться, - продолжал хмурый магистр.
- Ну да, ну да, успокоил. А еще собачек и кошечек в свое время типа исследовали, тоже спать не давали. Так вот скопытились собачки и кошечки через две недели...
"А паренек мухлевал наверняка. Сам в туалет пойдет и продремлет минут двадцать, или стоя в душе, или над сковородкой... Там пять минут, тут десять, и вот уже пару часов в день набирается, а это еще куда не шло. И потом, он же сам решил не спать, на спор или за деньги, неважно. И прекрасно знал, что бессонница вынужденная, искусственная, а это несравнимо легче психологически, чем когда весь город стонет", - Томаш не стал озвучивать рассуждения, и без них было тошно.
- А вообще, я тут подумал... Может быть, это мы не заснуть не можем, а наоборот, все никак не проснемся? - выдал вдруг Томаш.
- Хочешь укушу? - шеф оскалил зубы и сузил глаза.
Посмеялись.
Снаружи, судя по звукам, безумие не утихало. Били машины, стекла, витрины, друг друга, смеялись. Где-то до сих пор шли перестрелки, пару раз в отдалении ухнули взрывы.
- За что это нам все? - уже не в первый раз спросил Томаш.
Риторический вопрос, дурацкий. К концу дня кучу версий еще раз обсудили, чтобы хоть как-то отвлечься. Будто то ли из-за климата, то ли из-за промышленности токсичной, то еще из-за чего произошел у них в городе эволюционный скачок. Или мутация, потому что очень быстро все случилось. В общем, появился новый вид в их захолустье. Человек бодрствующий. Наиболее жизнеспособные особи, мол, привыкнут к постоянной бессоннице, выживут, захватят мир и со временем чуть не спасибо скажут, ну а слабые самоустранятся. Вроде как естественный отбор.
Или вот будто бессонница - дело рук человеческих. Тогда или правительство замешано с военными или масоны-сектанты. Причем кто бы это ни был, мотивы неясные. Похоже на эксперимент. Изучают, например, устойчивость к стрессу, перегрузкам. Готовят специальных агентов, ищут сверхвыносливых людей. Или вообще виноваты инопланетяне: какой-нибудь пришелец с Альфа Мухомор пишет курсовую по массовым эффектам и психологии толпы, а в нашем городе у него практическая часть проходит. Короче говоря, много вариантов...
Раздался звук бьющегося стекла, в комнату влетел камень. На улице радостно загоготали, засвистели новые снаряды - бутылки, банки, камешки. Томаш с Михаилом Степановичем забрались на всякий случай под стол. Вскоре в салоне не осталось ни одного целого окна, и это успокоило хулиганье.
- Каждый сходит с ума по-своему, - глубокомысленно сказал шеф, которому явно не сиделось на месте, он ерзал и дергался. - Я пойду посмотрю, как там и что. Хоть какие-то новости. Может, что-то изменилось. А то без радио сидим в изоляции, только догадки строим...
Михаил Степанович долго смотрел на Томаша, видимо, ожидая предложения пойти вместе.
"Вот и Степанович, наконец, не выдержал... А я лучше тут посижу", - решил Томаш. Пожимая руку шефу, он с ним мысленно попрощался навсегда.
Горожане сейчас опаснее любой бессонницы. Они решили, что реальность - сон, а значит, все можно. Потеряли друзей, близких, любимых, привычную жизнь, надежду, разум. И ведь наверняка многие втайне надеются, что смерть будет пробуждением. Стоит умереть, и кошмар закончится. Очнутся в теплой постели, в поту, головой потрясут, ощупают тело, оглядятся по сторонам - "слава богу, вроде все по-старому". И потом, вторая мысль: "А, черт, я же на работу опаздываю". С разбегу в омут дел и обязанностей. А вечером, уже в кровати, отложат книжку на тумбочку, погасят свет, вздохнут сладко и им будут сниться красочные, куда ярче быта, сны. Счастье...
А у кого-нибудь, совсем недалеко, в сотне километров, так и есть, он и представить себе не может, что такое не спать хотя бы трое суток. Им, наверное, о случившемся по телевидению даже не рассказали, чтобы не волновать лишний раз. В сети слухи наверняка поползли, но неясные, неправдоподобные, желтые... Кто поверит в очередной конец света.
Лежа на ковре среди осколков при выключенном свете, Томаш любовался фосфоресцирующим звездным небом. Звезды казались далекими и почти настоящими. Разве что подозрительно зелеными.
А потом Томаш заснул. Звезды расплылись, закружились изумрудным водоворотом, и его засосало в темноту. Темнота была похожа на вату или морозный снег, похрустывающий под ногами, а впереди мерцала звездочка, и Томаш откуда-то прекрасно знал, что это Земля, удаляющаяся от него с каждой секундой.
- Кто ты? - Томаш крутил головой, но рядом никого не было.
- Это ты кто? Вы все кто такие? И зачем вы? - голос звучал заинтересованным.
- Мы люди. Мы не зачем, мы просто живем.
Голос рассмеялся.
- Вот как! Тогда прощайте, я тоже хочу просто жить.
Томаш очнулся от удара по щеке, в ушах зазвенело.
- Что за черт?! - вскочил он.
- Это у тебя надо спросить, - возмутился Михаил Степанович. - Лежишь на полу, глаза открытые, зрачки двигаются, бормочешь какие-то глупости.
- Меня твое небо загипнотизировало...
- И что тебе там привиделось?
- Любовь гринписовца... Говорящая Земля, мечтающая о том, чтобы ее оставили в покое.
Шеф смущенно улыбнулся.
- Сон в руку, толкователь. Дело не в нашем городе.
Томаш сел на пол, покрутил головой и ущипнул себя за руку. Кошмар не проходил. Он уже знал, что магистр скажет дальше.
- Бессонница всеобщая. Даже по ту сторону океана. Мир сходит с ума. И ты знаешь, я не удивлюсь, если в нашу сторону уже летят ракеты и у нас остались считанные минуты...
"Все правильно. Политики и военные тоже люди и велик шанс того, что им захочется побить пару стекол. Только вот камушки у них побольше и помощнее. Даже при удачном раскладе осталась всего пара дней, а потом наши организмы, как и у всех, не выдержат, мы потеряем контроль над собой и умрем. А пока...".
- Может быть, есть что-нибудь, что бы ты хотел успеть сделать? - спросил магистр.