Собственно, я бы его и не заметила, не влезь он в наш с Оксанкой разговор.
Дело было ближе к лету и я уговаривала Оксану опять ехать в Астрахань. В прошлый-то раз мне пришлось уехать значительно раньше всего остального отряда. Мало того, что я удрала ночью в степь с местным механизатором, мало того, что он меня там едва не изнасиловал, мало того, что после этого ночного приключения я загремела в районную больницу -- так я же ещё из неё и сбежала через неделю прямо так, в больничном халате и как есть прикатила на колхозном УАЗике без всякого "больничного" листа назад на стан.
Неделю отгуляла вечной дежурной по кухне, т.к. выпускать меня на поле наш физик Васин, командир техникумовского стройотряда, не рискнул, боясь как бы на ослабленный организм я не откинула коньки на жарком астраханском солнце. А по истечении недели случилась оказия -- у одной из наших девочек умерла бабушка и её вызвали в Ульяновск телеграммой. Вот с ней-то Васин меня и отправил назад в город.
И вот теперь я рассказывала Оксане как весело мы провели те две недели вместе на стане пока меня не увезли в больницу с дикой температурой, сердечным приступом и подозрением на воспаление лёгких.
В конце концов Оксана со смехом сдалась, заметив, что я обладаю удивительной способностью превращать в цирк самые дикие и ужасные воспоминания.
Я уже не помню, по какому поводу он влез в наш разговор, но одного моего взгляда хватило, чтобы он прикусил язык.
В следущий раз я встретила его через полгода, зимой. Мы возвращались с концерта бардов -- я, моя сестра и братья Кобылицкие, Серёжка и Женька. Меня, как самую маленькую, посадили на сидение, чтобы народ в переполненном трамвае не слишком помял мои нежные косточки. Женька стоял рядом и пытался что-то объяснять мне о его научной работе в студенческом ИВЦ. Честно говоря, я ни черта не поняла и занялась делом, куда более интересном в моём понимании... На Женьке была зимняя куртка с капюшоном и из этого капюшона свисала шёлковая бичёвка с пластмассовыми висюльками. Я обнаружила, что если потянуть за одну висюльку, то вторая очень забавно подпрыгивает и начала этим развлекаться.
Наконец, Женька понял, что это абсолютно бессмысленное занятие объяснять мне почему НАИРИ -- дура и попытался как-то урезонить мою прыть. Не тут-то было! Мне это занятие так понравилось, что я ни в какую не хотела прекращать. Женька порылся у себя в карманах, вытащил какую-то столетнюю карамельку и пообщал, что отдаст мне её, если я оставлю в покое его куртку. Не то, чтобы мне страшно захотелось этой карамельки, но сама ситуация мне показалась забавной и я согласилась.
Он тоже ехал в этом трамвае. Заметив меня, он оттащил Серёжку Кобылицкого в сторону и что-то начал ему говорить, всё время оглядываясь на меня. Я вертелась, как на иголках. Наконец, Серёжка вернулся и я начала допытываться у него, что ему сказал этот парень и вообще -- откуда он его знает?
Серёжка ответил, что в общем-то практически не знает его, просто встречались несколько раз утром на автобусной остановке. А спросил он, не являюсь ли я Серёжкиной подружкой. На что Серёжка на всякий случай ответил, что являюсь.
Ещё через подгода, уже летом, я возвращалась с заводской практики со второй смены. Завод находился на другом конце города. Да ещё, как на грех, этим летом на нашем центральном стадионе шли игры Высшей Лиги по футболу, в которых принимала участие наша городская команда "Волга". Вы можете вообразить себе это столпотворение на стадионе и вокруг?!!
Моя смена заканчивалась как раз в такое время, что подъезжая на пересадку в центр города, я попадала к концу матча. Да ещё и автобусное начальство приняло сверхмудрое решение примерно в это же время устраивать пересменку шоферам. Короче, на автобусных остановках творилось форменное смертоубийство!
Меня спасало только то, что катаясь уже два года этим маршрутом я знала совершенно точно, где остановится автобус и где откроются двери. Так что, когда двери отрывались прямо напротив меня, я оказывалась первой на вход. Остальное было делом техники. Самое главное было не споткнуться о ступеньку иначе меня просто затоптали бы. Я влезала в автобус и обязательно старалась занять сидение у окна в самом переднем ряду. Оттуда меня уже было не выковырить никакими средствами.
В тот вечер мне повезло чуть-чуть меньше -- я не успела занять моё любимое место и пришлось стоять всю дорогу сразу за кабиной шофёра. Автобус тоже оказался не совсем моим, т.е. одну остановку мне всё-таки пришлось топать пешком. И вот тут я его и увидела.
Ещё зимой я решила, что пора покончить с этой его слежкой за мной и повела разведку боем. Увидев его, выбирающимся прямо передо мной на моей же остановке и направляющимся в мою сторону, я догнала его и спросила откуда он знает Серёжку Кобылицкого. Он удивился, что оказывается его знакомца зовут так же как и его. И объяснил, что просто стоя на одной остановки по утрам, несколько раз спросил у него прикурить -- вот и всё знакомство.
Мы познакомились. Его звали Сергей Авдеенко. Теперь я встречала его на остановке уже значительно чаще. Постепенно он перезнакомил меня со всеми парнями из нашего техникума, с которыми ездил сам.
Странно, но с этого момента как-то сами собой прекратились все недоразумения с моими свестниками в техникуме. Собственно, этих недоразумений и так было не очень много. Но если до этого меня в техникуме практически не замечали, то теперь, к своему удивлению, я обнаружила, что начала набирать определённый вес в тамошнем обществе. Меня окончательно перестали задирать даже заволжские девчёнки из нашей группы. Уж не знаю, хватило ли моим одногруппникам одного внушительного вида Авдеенко или он кому-то в воспитательных целях малость почистил мозги, но меня, наконец, оставили в покое.
Мальчишки, с которыми Серёжка меня познакомил, рассказали мне однажды, что зовут его между собой за глаза Красавчик Смит. Кликуха как нельзя лучше подходила ему. Серёжка имел удивительно квадратный череп, на котором росли жидкие белёсые волосы. Впрочем лысиной он всё-таки не страдал. Его маленькие глаза водянисто-голубого цвета были посажены очень глубоко под бровями и очень близко к переносице. Маленький, пипочкой нос и тонкие, просто в нитку, губы. Фигура же напротив отличалась массивностью. Он не был толстым -- он был очень крепко-сбитым. Как назвал его наш техникумовский физик -- шкаф. Было ему на тот момент 22 года и учился он на том же отделении, что и я. Но только я училась на базе 8-ми классов, а он на базе 10-ти.
Вообще Смит был довольно интересной личностью. Т.е. я до сих пор не встречала людей, у которых все темы для разговора можно было пересчитать по пальцам в самом прямом смысле слова -- футбол, хоккей, станки с ЧПУ, девочки, пьянки, драки. Ехать приходилось довольно долго, часа полтора-два в один конец и все эти два часа он развлекал меня этими разговорами. Когда же темы иссякали, он, нимало не смущаясь, просто ехал по второму, третьему, четвёртому, пятому кругу -- и так до самого техникума. Причём он обладал удивительной, очень хорошо поставленной дикцией. Говорил он обычно не громко, но как бы ни был заполнен утренний автобус народом, стоило Серёже завести разговор о хоккее или футболе, как абсолютно все мужики просыпались и включались в обсуждение. Мы могли стоять в конце автобуса у заднего окна, а около шофёра шло самое живое обсуждение его информации. Я терпеть не могла эту его манеру работать на публику. К счастью, в это время он терял бдительность и я могла со спокойной совестью отключиться от него и думать уже о чём-нибудь своём.
Однажды мы ехали после занятий домой и с нами ехал кто-то из его знакомых. Серёжка увлёкся разговором и, поскольку тема меня не интересовала, я по обыкновению отвернулась к окну и просто задумалась. Очнулась я оттого, что он начал вдруг чуть ли кулаком бить себя в грудь и просить прощения. Причём дошёл до того, что уже готов был броситься на колени лишь бы я его простила. У меня глаза на лоб полезли! Что же такого он успел натворить? Но на всякий случай молчала и только с нескрываемым любопытством смотрела на него. Он же понял этот взляд по-своему и вдруг действительно бухнулся на колени с воплями, что ни за что не встанет пока я не скажу, что простила его. Оказалось, в пылу обсуждения он позволил себе выматериться. А поскольку я стояла отвернувшись, он решил, что я жутко оскарбилась, и теперь вымаливал у меня прощение. Ну, что ж, пришлось простить человека, хотя я и не видела большого преступления в его промахе -- он же не меня материл.
Ездить со Смитом в общем-то было в некоторой степени даже удобно. Какая бы ни была давка в автобусе, он, как огромный людокол, раздвигал пассажиров, заталкивал меня в самый дальний угол и стоял, отгородив меня от толпы, сдерживая напор людской массы. Чего это ему стоило, знал, наверное, только он. Но как бы ни было тесно в транспорте, меня никто ни разу не толкнул. Так мы откатались все два года, которые мне оставалось учиться в техникуме.
После третьего курса я опять собралась ехать в Астрахань, но тут моя сестрица заявила, что ни за что не отпустит меня в эту колонию для малолеток, каковой ей представлялся наш техникумовский стройотряд и мы поехали с ней ко мне в техникум договариваться, чтобы меня отпустили с её отрядом. По дороге обратно ехали вместе со Смитом. Он, как всегда, взялся развлекать нас рассказом об очередной пьянке. Всю дорогу моя сестрица наставляла его, что так жить нельзя, что он прожигает свою жизнь. Я слушала весь этот бред и помалкивала. На следующий день Смит мне заявил, что моя сестрица, наверное, хороший человек, но её надо заспиртовать и показывать в музее, что есть ещё такое... Я опять смолчала.
Закончился техникум, я поступила в институт и мы с Авдеенкой практически перестали видеться. Как-то по весне сестрица пришла домой и заявила, что видела моего друга(?!!!) Авдеенко и пригласила его заходить к нам. Я закатила ей такой скандал! Ну, кто её просил лезть не в свои дела?!!! Идиотка! И началось...
Как-то под вечер к нам в дверь позвонил пьяный в умат незнакомый мужик и вызвал меня в подъезд. Когда я вышла, с нижнего этажа поднялся Смит. Он едва стоял на ногах. Мужик скоренько слинял, а Смит предложил спуститься на второй этаж, чтобы мои предки не мешали нашему разговору. Господи! Если у вас есть опыт общения с пьяными в дым мужиками, можете себе представить этот наш разговор. Часа три он висел на мне, прислонив меня к стене, и рыдал. То начинались какие-то оскарбления, то притензии, то битие себя кулаком в грудь, то слёзы. Потом кто-то из соседей решил выглянуть, посмотреть, кто это стоит так долго между этажами -- я едва успела поймать Смита за пятки, т.к. он ринулся бить морду не в меру любопытной соседке. При всём при этом мне с великим трудом удавалось лавировать в его пьяных настроениях, чтобы и самой не схлопотать.
Эти пытки продолжались ежедневно месяца два-три. Я уже боялась после института заходить в подъезд, потому что знала, что он там меня поджидает и мне опять придётся терпеть всю эту тягомотину. В конце концов он мне сказал, что зарабатывает 200 рублей в месяц и если я соглашусь стать его, то эти деньги будут моими. Я возмутилась и заявила, что не продаюсь. Тут он заорал, что все бабы продаются и все покупаются. Я ответила, чтобы в таком случае он шёл и искал тех, которые продаются. Тут он затих и после ответил, что всем есть цена и мне в том числе. И прежде, чем я успела что-то возразить, добавил:"Тебе цена чистой мужской дружбы. А выше этой цены я ничего не знаю!" После этого он добавил, что я больше никогда его не увижу.
Честно говоря, я тогда ему не поверила. Но когда после этого последнего разговора я действительно больше его ни разу не увидела и больше ничего о нём не услышала ни от одного из наших общих знакомых, я его впервые в жизни зауважала.