Аннотация: Несмотря на мои протесты против всякого культа личности, попытки убрать этот текст или хотя бы снять эпитеты с Шульгина, к успеху не привели. Здесь тот экстраординарный случай, когда текст не слушается самого автора.
Знаменитый метамыслитель и мегамаг Николай Шульгин, плясавший на празднике жизни в галактике Млечный Путь, пронесший метагалактическое Слово и Дело на множество неисчислимых килопарсеков в Грядущее, был, как и все сограждане вечности, еще и великим гениальным писателем. Причем не по жалким меркам своего условного звездного домика - названия этой галактики, если бы не Шульгин, сейчас бы уже никто и не знал. - Шульгин сверкал недосягаемым образцом по самым сокровенным вселенским критериям.
Надо сказать, что в местах обретания Николая Шульгина под литературой тогда понималось вовсе не то, что высечено на скрижалях во всех цивилизованных мирах. Словцо "литература" использовалось для именования вещиц, кои для нас идут за детские считалки. В темные времена Шульгина, когда единственным светом для мира был лишь он сам, подогреваемый эманациями горних энергий, выдающимися литераторами всех времен и народов почитались авторы наиболее складных и длинных считалок - Гомер, Шекспир, Толстой с Достоевским, от коих до нас дошло несколько обрывочных апокрифов. Впрочем, они обычно писали под псевдонимами. Кто и кем был в том мире, кроме Нашего Гения, теперь установить невозможно. А нам здесь отнюдь и не нужно. Имена, как матрешки, создают бесконечный резвящийся самовложенный ряд, и отпущены владельцами на волю ради любования перекомбинациями идентичности. Скажем, какому-нибудь "Х" очень важно, что он отнюдь не "Шекспир", а именно "Х". Но кому это важно, через века, кроме него самого? А его-то как раз тут и нет. Потому и проблема сия для вечности несущественна и просим не искушать нас такими вопросами. А то "где, мол, я?", да "где я?", - ишь чего захотели! Лучше взять, пока не поздно, что честно дают. Собственно, ничего и не дают.
К сожалению, взрыв Сверхновой после дезинкарнации Шульгина мало что оставил от сокровищ того Карнавала Культуры. Все неизбытые имена и тексты находятся в Библиотеке Ватикана, вовремя вывезенной из опасной зоны. Желающие могут с ними расцеловаться поближе, а мы о них скажем как-нибудь в иной раз.
В славные, но темные времена Шульгина жанр, в котором он творил свои гениальные шедевры, обычно назывался философскими и эзотерическими эссе и не относился к "художественной литературе". По меркам обычной читающей публики того времени такие тексты носили сугубый характер, были неудобочитаемы и малодоступны. Толстой с Достоевским и прочие Заходеры - удобоваримая литература. А философия с примкнувшей эзотерикой, - только для изощреннейших умников. Согалактиды Шульгина стояли на раннедетском уровне духовного развития, но, как и все дети, полагали себя отъявленно взрослыми. Они разрывали "художественную литературу" на "детскую" и "взрослую", даже не подозревая, что этот разрыв вершится в рамках общедетского начала. Но Шульгин потому и был великий гениальный каким-мы-его-знаем-Шульгин, что он с ходу просекал и рассекал САМУ СУТЬ, а потом воскрешал ее в перевоссозданной фениксной форме.
Однажды Шульгин задумчиво сидел на Тверском бульваре и что-то мирно чертил на песке. Проходившие мимо блюстители правопорядка отдавали ему свою честь и проверяли документы у желающих подступиться поближе. Вдруг случилось нечто необычайно-загадочное, и блюстителей, не разобравшись, на время отозвали. Воспользовавшись моментом, к Шульгину подступилась огромная толпа книжников, фарисеев, каких-то обиженных баб, академиков, алкоголиков, плотников, столяров и собака Каштанка. Но Шульгин не обратил на них никакого внимания, продолжая свой углубленный поиск Неведомого.
В толпе же, от близости к гению, начались обмороки и появилась ложная, ни на чем не основанная окрыленность. - А вот скажи-ка нам, пресловутый псевдо-Шульгин, что такое литература? - Желая смутить великого гения, вдруг спросил из толпы какой-то самый смелый, окончательно сошедший с ума фарисей. Хотел он, правда, спросить о другом, ему более близком. Но само присутствие Гражданина Вселенной настраивало мысли и последнейшего из фарисеев на возвышенный лад. Великий Шульгин, конечно, мог и не отреагировать. Но он был соратником вечности очень простым и необычайно скромным, совсем как мы с вами, а временами даже намного скромнее.
Литература? - оторвался от глубокой медитации Шульгин. Литература!.. Это ли в самом деле желаете знать?.. - Но я скажу вам что такое литература. Слушайте и внимайте.
Литература есть превращение куколки вашего плотского Я в бабочку текстосмысла, витающую над бренными телами. Чем ближе к вечности ваш текстосмысл, тем он и литературнее. А коль скоро к вечности ближе философия и эзотерика, настоянные на своем собственном соку, а не на ваших формах-считалках, постольку они самые литературные, самые художественные. Вы дети от рассвета до заката, с рождения до урны, но мнимо делите свою литературу на "детскую" и "взрослую". Я принимаю условно ваше деление, жалкие книжники, фарисеи, какие-то обиженные бабы, академики, алкоголики, плотники, столяры и собака Каштанка. Но я иду намного дальше. Вот на ваших глазах я делаю свое новое великое открытие. Кроме ДЕТСКОЙ и ВЗРОСЛОЙ есть еще и СВЕРХВЗРОСЛАЯ ЛИТЕРАТУРА - самая что ни на есть художественная, ПОТРЯСАЮЩЕ ЭКСПРЕССИВНАЯ - но не по вашим детским меркам и формулам. - А У МЕНЯ ДАЖЕ НЕ ПРОСТО СВЕРХВЗРОСЛАЯ ЛИТЕРАТУРА, НО СВЕРХВЗРОСЛАЯ МЕГАЛИТЕРАТУРА - КАК СОВЕРШЕННО НОВЫЙ КОНЦЕПТУАЛЬНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ГИПЕРФЕНОМЕН, ОТКРЫТЫЙ В РЕАЛЬНОСТИ КУЛЬТУРЫ ЛИЧНО МНОЙ. - Гиперфеномен, соединяющий концептуальные входы и художественные выходы в неповторимо-невоспроизводимой шульгинской стилистике. Вследствие чего в энциклопедиях и словарях используется также термин ШУЛЬГИНАТУРА. - Суть моего сверхгениального открытия - переход от локальной эстетики очарования к инвариантной гиперэстетике интенции. Впрочем, что с вами говорить о подобных материях? Вы и слов-то таких, пожалуй, не слышали. А если и слышали, то в должной мере не прислушивались... Именно к ней, к СВЕРХВЗРОСЛОЙ МЕГАЛИТЕРАТУРНОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОСТИ, навек припечатаны мои гениальные философские и эзотерические труды. Но вам постигнуть меня невозможно, как невозможно ребенку впасть в экстаз от "Войны и мира" какого-нибудь, как мне кажется, Толстого. - Дитя всей душою потянется к "Алисе где-то там совсем далеко" - так же, как вы сейчас влюблены в Достоевского или Шекспира.
ВЗРОСЛОСТЬ - ЭТО НОВОЕ ЧУВСТВО НОВОГО, исподволь нарастающее, а не продолжение нового в детском поле значимости. Взрослость - переключение чувства новизны на нюансы, несущественные для детского восприятия. Детскость - отсутствие радости от взрослых переакцентировок в силу их неразличимости. Вы познаете смысл изменений по их плодам. Но острая разница плодов культуры возникает лишь там, где хоть кем-нибудь осязается СТОЛЬ ЖЕ ОСТРАЯ разница ее зерен. Эзотерика и философия - зерна ядерных бомб и полетов на Марс. И Колумб приплывает к доколумбовским индейцам на грозных каравеллах и с ужасным оружием как раз потому, что когда-то его культура заинтересовалась нюансами, несущественными и в их различиях наглядно-ничтожными для индейцев.
Я для вас - СВЕРХВЗРОСЛОСТЬ, ждущая на полке в ожидании, когда вы подрастете. Думаете, у вас это получится? О, как вы самонадеянны! Как далеко отстоите от понимания собственной малости!.. РЕБЕНОК ПРИНЦИПИАЛЬНО НЕ СПОСОБЕН ПОНЯТЬ ЗНАЧИМОСТЬ РАЗЛИЧИЙ ВЗРОСЛЫХ НЮАНСОВ. Точно так же, как любые слишком сложные формулы для нематематика - лишь одна равнозначная несущественная абракадабра, в которой он не чувствует никаких особых смысловых приращений. Но и мое твердое "нет" - для вас не приговор, а узелок, повязанный пионерским галстуком на будущее. Даже взгляд мельком на мое СВЕРХВЗРОСЛОЕ гениальное творчество, пусть краешком глаза, пусть лишь на обложку, - он тоже по своему помогает вам вырасти. Ибо я добр и благ, пока не рассержусь.
Услышав этот гениальный ответ, фарисеи с книжниками, обиженные бабы, академики, алкоголики, плотники, столяры и собака Каштанка устыдились, призадумались и разошлись. А тут и стражи правопорядка приспели, снова принявшись отдавать гениальному Шульгину свою честь и проверять документы.
Так великий гениальный каким-мы-его-сохранили-в-нашей-памяти-Шульгин в очередной раз внес неизбывный вклад на алтарь Торжествующей Истины. Ибо он был величайший гений, простой, доступный и скромный, совсем как вы и я, а говорят, даже больше.