Аннотация: ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ САМОГО ГЕНИАЛЬНОГО ТЕКСТА О ЕВРЕЯХ В ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. Стереоматрица-3. - Синтез Снаута. - Политкорректность - рай дрозофил.
МБВАНА
Экзотические острова или альтернативное прошлое
Мбвана ничего не слышала ни о Лане, ни о Лие, ни о "теории двенадцати рукопожатий", согласно которой все существа вселенной связаны друг с другом цепью соприкосновений. Она любила папу и маму и доверяла им во всем. У нее не было причин сомневаться в их словах и мнениях. Более того - ей даже в голову подобное не приходило. В их деревне было принято жить по принципу "без вождя в голове". Слова в одно ухо влетали, в другое вылетали, и запоминать их, а тем более задумываться, никак не полагалось. Познавая мир, она спрашивала, получала ответ или ничего не получала, но, как правило, была вполне удовлетворена. Даже если ответ имел смысл "а пошла бы ты, деточка... к миссионеру". Может и есть какая-нибудь странность в столь жизнерадостном восприятии окружающего, а только в то время Мбвана об этом не думала. Да и не могла думать: в силу особенности ее характера ни странного, ни страшного вокруг просто не существовало. А вот забавного было сколько угодно. Например, кокосовые крабы, крокодилы или вот, скажем, папуасы. - "Они, конечно, не семиты, но за хамитов вполне сойдут", - так по ученому сказал о них мудрый сельский шаман, знавший все обо всем и иногда даже читавший газеты. Мбвана ни слова не поняла, но запомнила.
Из разговоров и объяснений взрослых, Мбвана уяснила себе, что папуасы - это такие люди, которых не надо любить. И не любить тоже не надо. А как же к ним тогда относиться? Вот этого-то не знал уж никто, включая даже всезнающего шамана. Потому что они, папуасы, то ли хитрые, то ли нехитрые, то ли честные, то ли нечестные, хотят всем другим то ли добра, то ли зла, а себе - то ли зла, то ли добра. А может и вообще ничего не хотят, а просто греются на солнышке. Усвоить эту истину было несложно. Но Мбвана ее так и не смогла усвоить, впрочем, как и все остальное, продолжая жить без особых "почему" и "как". И папуасы спокойно заняли свое место наряду с пиратами, колдунами, людоедами, охотниками за черепами, полинезийцами и прочими то ли совсем хорошими, то ли не совсем нехорошими людьми.
Они некоторое время и существовали там вполне мирно, ничем себя не проявляя, и не доставляли особых хлопот. Пока Мбвана не подросла настолько, что начала читать книги потолще "Доброго дяди Миклухо-Маклая", и смотреть по телевизору в хижине вождя не только австралийские анимафильмы.
Сильнейшим потрясением для Мбваны стала сцена папуасского погрома в повести "Чернеет Роджер одинокий". Кадры военной кинохроники вкупе с художественными фильмами про войну с эскимосами, в свое время тайно навербованными японцами в Гренландии и брошенными десантом в Меланезию, добавляли беспокойства. Теперь, ложась спать, Мбвана то и дело выпытывала у мамы, не начнется ли война, или не придут ли вдруг к ним с погромом? - Нет, - успокаивала ее мама. - Войны больше не будет. И погромов сейчас нет. А что такое погромы я не знаю.
- А вдруг? - не унималась Мбвана, из памяти которой никак не исчезали испуганные лица увозимых в воскресные школы папуасских детей, и явственно звучал зычный голос книжной, но такой пугающе реальной торговки муренами.
- Даже если что и будет, - вмешивался папа. - Нас это не коснется. Спи спокойно, дочка. Мы - не папуасы.
"Мы не папуасы, - радостно вздыхала Мбвана, засыпая. - Нас не тронут...Так тронут или не тронут???..."
Едва успели улечься эти тревоги, как папуасы нанесли новый удар. Причем, в полном соответствии с носимой ими репутацией: исподтишка и в самую точку. Они оказались существующими на самом деле, здесь и сейчас (в отличие от вполне теоретических и далеких пиратов, людоедов и др.). И явились не кем иным, как родителями лучшей подружки Мбваны, соседки по опушке, Мбембы. То, что Мбемба - тоже папуаска, Мбване в голову как-то не приходило. А вот родителей ее надо было теперь то ли остерегаться, то ли не остерегаться. Мбванины папа и мама еще как-то мирились с дружбой девочек, хоть папа временами открыто не любил Мбембу, и тогда ходить к ней в гости, равно как и приводить ее саму в хижину, Мбване категорически запрещалось. Но бывало, что папа вдруг проникался к Мбембе теплыми чувствами, и настоятельно приглашал ее в гости. При том, что мбембины родители Мбвану как раз любили. И вообще были хорошими людьми. К примеру, они с большим удовольствием показывали ей домашний альбом с фотографиями разделанных тушек забредших в их края чужестранцев, оценивающе-мечтательно поглядывая на саму Мбвану и вздыхая о чем-то явно возможном - стоит лишь руку с резаком протянуть - но, увы, пока недоступном... Тогда Мбвана впервые усомнилась в правоте папы и задала вопрос. "Притворяются. А может и не притворяются" - был четкий, рассеивающий все сомнения, ответ.
Шло время. Мировое папуасство не дремало, одерживая мелкие победы в своей а-шаман-его-знает-какой деятельности. Оно то ли нагло и упорно посягало на нравственные устои, то ли мягко и непоследовательно им потакало, заставляя Мбвану мучиться от сознания себя плохой, непослушной, неблагодарной дочерью и радоваться, понимая, какая же она хорошая, послушная и благодарная. Она узнала, что папуасы вездесущи, что любой человек может оказаться папуасом, причем не то, что талака или малака, которых сразу видно, - папуасы умели ловко маскироваться под обыкновенных людей. Только папа, поплевав на палец и попрыгав на одной ноге, безошибочно мог распознать их сущность. Но папа не всегда был рядом. И Мбвана то и дело ошибалась, проникаясь искренним расположением, а то и любовью к представителям этого малопонятного народа. А когда ошибка разъяснялась, и очередное имя, с таким восторгом упоминаемое дома Мбваной, неопределенно квалифицировалось "кольценос", "кольценоска", легче не становилось, наоборот - ведь отныне полагалось молча смотреть в спину этого человека и думать: кто же ты, собственно такой, ешь тебя крокодил?! А кому оно надо - тратить время на подобные мысли? Поэтому к папуасам как таковым у нее возникла стойкая неприязнь (впрочем, если разобраться, не такая уж и стойкая, а если копнуть еще глубже, то и не возникла). И она даже додумалась переносить эту неприязнь на отдельных особей. По меркам ее мирка, это было подлинной духовной революцией - открытием дедукции, как возможности перехода от общего к частному. Однако Мбвана подобных терминов, конечно, не знала и знать не стремилась.
Тяжко было Мбване пожимать плечами в адрес Мобимбы-Магамбы, старенькой учительницы пиджин-инглиша, в которую за ее доброту и увлеченность своим предметом была влюблена вся группа. Но закон есть закон, и когда они оставались после уроков готовить очередной спектакль или вечер пиджин-инглишной поэзии, Мбване приходилось прятать глаза и держаться в стороне, отчаянно завидуя ребятам, которые без всякой опаски радовались обществу учительницы, напрашиваясь иногда к ней домой по какому-нибудь поводу. Мобимба-Магамба охотно проводила дополнительные занятия у себя в хижине, после которых куда-то исчезал не больше чем один-другой ученик, а бывали случаи, что и вообще никто не исчезал. Зато в доме Мобимбы-Магабы всегда было вдоволь вкусного мяса, и Мбване страстно хотелось каждый раз пойти к ней с ребятами, но она вынуждена была отказываться. Мобимба-Магамба не говорила ничего, но Мбване казалось, что она ловит в ее грустных черных глазах понимание причины, и от этого становилось совсем плохо.
Но скоро в мбваниной судьбе наступили серьезные перемены: она поступила в миссионерскую школу для туземных даунов в другой деревне, и основная часть жизни ее теперь должна была протекать за полторы сотни миль от дома.
Семья была далеко, а жизнь наполнилась новыми, неведомыми доселе проблемами, задачами и смыслами. Папуасский вопрос отошел на план с достаточно большим номером, чтобы стать совсем незначительным. С новыми людьми подзабылись и некоторые особенности родного семейного уклада. Мбвана настолько расслабилась, что, когда на каникулах на свой восторженный рассказ родителям о близком друге (и, как знать, может, в будущем и не только друге) Бокумбе Бокатумбе, услышала от отца неопределенное и ни к чему не обязывающее: "Что? Кольценос?!", вдруг неожиданно для самой себя вспылила:
- Да какая тебе разница? Он - нормальный парень, я его люблю, и плевать мне на его национальность, какаду его знает, кто он там на самом деле.
- А мне плевать на твою любовь и прочие глупости, - ни с того ни с сего завелся отец. - Кольценосов в нашем роду не было и не будет. А ежели были и будут - тем лучше! А будешь рыпаться - выгоню из хижины и прокляну.
- Правда, доченька, - поддержала мама. - Он сейчас, может, и никакой. А только он ведь не один, у него семья, родственники - неизвестно, какие. Да и сам он... Нельзя им верить, нельзя. Да ведь как не поверить-то?! Предатели они все, кровожадины. А бывает, и часто - очень хорошие, добрые люди. Не расстраивайся, ты такая доверчивая - вот они к тебе и лезут. Еще в какую-нибудь трапезу втянут, а сами же и обожрутся. Ну их, не надо с ними даже общаться. Но семью создать - вполне потянут. Умные, красивые - у них по другому и не бывает. А вообще-то, такой массы тупых уродов я в жизни не видела.
- Да что они вам плохого или хорошего сделали? - Мбвана еще сопротивлялась, но чувствовала, что дело ее проиграно и безнадежно.
- Меланезию продали вслед за Миклухо-Маклаем, - рявкнул отец, окончательно решивший на сегодняшний вечер стать обличителем. - Мало тебе? И это еще только цветочки! Почитай вон книжки... Что в их наскальной живописи понамалевано...Да и вообще... Чужие они нам по духу, совершенно чужие. Конечно, и мы тоже не ангелы, но душа у нас добрая и безбрежная, как воды Океана. Одних съедим, других накормим - и всем станет хорошо. Ведь никому же не плохо, если одни съедены, а другие наелись. А родичам жертвы, мы, по обычаю, оставляем филейную часть, так что у них тоже нет повода для недовольства. Да и кушаем мы лишь совершеннолетних. И паспорт, пускай не всегда, перед котлом проверяем. А святой Серамба, - так тот его всегда проверял, чтоб все по закону... А у них никакого уважения к справедливости и праву. И до восемнадцати могут кого, под сурдинку, сожрать, ничего не оставив для родичей... Педофилы проклятые! Не говоря уже о племенных тайных обществах, где побратимы смакуют конечности друг у друга. Впрочем, дочка, раз тебе так хочется - благословляю. Папуас, не папуас - какая мне разница?! Только, чур, уговор - свадебный обряд будем проводить с нашим, а не с их шаманом.
Мбвана могла возразить, что курчавый, серьгастый и носастый Бокумба в глаза не видал наскальной живописи, что он любит попугаеведение и свой барабан, что его уважают соседи по хижине за полное отсутствие здравого смысла, что хитрость его такова, что он не пользуется шпаргалками - не умеет притворяться и мигом белеет, если в пойманном миссионере что-то не так, что он вовсе не годится на роль продавца Меланезии, поскольку знаком лишь с местными деньгами из ракушек, а уж про Миклухо-Маклая знает еще меньше Мбваны, то есть совсем ничего. Что же до пресловутой, навязшей в зубах человечины, то он только заманивает, ловит и свежует, а сам ел-то ее всего лишь раз в жизни. - Забавно лопочущего толстяка из русской телепередачи "Путешествия натуралиста", которого занесло в джунгли северным ветром, тогда сбежалась кушать вся деревня и отказаться было никак невозможно... И много чего могла она сказать про него, начисто опровергающего всякие антипапуасские и пропапуасские домыслы, но лишь заплакала - от бессилия и безысходности. А еще - от подло зашевелившихся привычных мыслей: а вдруг родители все-таки правы? Ведь она так привыкла им верить.
Спустя полгода Бокумба женился на мбваниной одногруппнице по фамилии Амба. А еще через год совсем покинул страну, отчасти подтвердив мнения мбваниного отца насчет продажи Родины. Но Мбвана к тому времени тоже уже была замужем и имела на сей счет особое мнение.
Чтобы разрешить свои вопросы, она решила обратиться к заезжему пастору Снауту, о котором ходили слухи, что он свалился на Землю с Луны или даже с еще более дальней планеты. И он действительно производил такое впечатление. А кое-кто рассказывал, что пастор Снаут - это не кто иной, как небезызвестный пастор Шлагг из давнего иностранного сериала, ныне выполняющий секретную миссию в джунглях. Как бы то ни было, пастор был в местных краях весьма важной птицей, автором популярного учебника "Папуасофия в комиксах", по которому Мбвана училась в воскресной школе.
- Святой отец, объясните, пожалуйста, кто такие папуасы и как с ними надо себя вести? - прямо и без долгих церемоний, не принятых в ее родной деревне, спросила Мбвана, встретив однажды пастора на узкой тропинке в джунглях.
- Папуасы? Попы-асы, папайи, папарацци,...- забормотал пастор, оглядываясь по сторонам, и пытаясь что-то припомнить. - Да, вот, ну конечно... Папуасы - это все, кого ты не знаешь и до тех пор, пока не узнаешь.
- Значит, вы тоже были папуасом до нашего с вами знакомства?
- Никакое знакомство никогда не может быть полным. Даже самих себя мы до конца не знаем. Поэтому если кто-то для кого-то папуас, то это навсегда.
- А кто же тогда не папуас?
- Тот, о ком ты еще не знаешь, что он - папуас... Впрочем, не могу говорить с тобой слишком долго. Сегодня у меня важный диспут с вашим шаманом, и я не хочу опаздывать. Лучше поговори пока с политкорректными дрозофилами. Ты пока на их уровне. Даже ниже. Гордись. - Чем ниже уровень, тем выше чувство рая. В качестве компенсации.
--
А кто такие эти полит...конкретные...полит... дрозофилы?
- Те, кто не любит говорить о папуасах. Тем более - о не-папуасах. А если и говорит, то считает свой язык единственно достойным. Как будто существует лишь одна правильная этика и эстетика... Какое заблуждение!.. У меня одного их не менее десяти...Но важно время и место применения...Вот хотя бы мои друзья... Или совсем не друзья, что здесь не важно... - И Гибарян, и Сарториус погрязли в космических абстракциях. А истина - на Земле. Только скрывается в джунглях - там, где наша исконная родина. Надо лишь ее найти и приручить. А для этого говорить с ней на ее собственном прямом и честном языке. - А не на политкорректных извращениях оторванной от корней цивилизации. Впрочем, такие слова тебе пока ни к чему...Ладно, побежал. Потом как-нибудь договорим...
И он быстро скрылся за лианами, продолжая что-то бормотать.
Нельзя, впрочем, сказать, что "папуасский вопрос" остался совсем позади. Мбвана, начав вдруг интересоваться "почему" и "как", уделяла некоторое внимание и этой проблеме. Была "Книга о вкусной и здоровой пище" экскурсовода Сусанбы. Были наскальные зарисовки с натуры колдуна Сосу-Секи и воспоминания вождя Жебимбы. Были разные религиозные издания. Была и книжечка бушменского автора с несколькими сотнями любопытнейших фотографий наскальной живописи. Были также знаменитые "Проколы, клейма и татуировки папуасских мудрецов", и многое, многое другое. Все это объясняло чувства людей, не имевших ни малейшего желания думать о чем бы и о ком бы то ни было, тем более о папуасах. Но не мешало дружить и доверять нормальным людям с фамилиями, оканчивающимися на "тум-ба" или "дам-ба"
По-новому оценивались и перипетии былой войны. Мысли о ней вызывали щемящую боль за оба народа, меланезийцев и эскимосов. И, конечно, папуасов. И кадры кинохроник заставляли плакать - не от детского страха, что сейчас придут и заберут, оторвут от мамы, увезут неведомо куда, заставят есть тюлений жир и строить снежные домики-иглу. А от боли за людей, которых так легко оказалось обмануть, заразить аппетитом и толкнуть на ритуальные пляски. И от еще более реального ужаса за сына, которому предстоит расти и, как знать... Ведь к кинохроникам теперь добавились и репортажи о хакерах и видеопиратах. Память людская оказалась короткой. Особенно остро чувствовалась эта боль на гренландской земле. И Мбвана пыталась передать это чувство девятилетнему сыну.
Как-то, увидев в газете статью об открытии памятника нескольким десяткам папуасских детишек, которых видеопираты заразили желанием войти в интернет для исследований, Мбвана прочитала ее с сыном. Разговор продолжился рассказом об отношении эскимосов к папуасам во время войны. В момент, когда Мбвана назвала цифру "шесть тысяч", в беседу вмешался свекор:
- Да что ты все про эти шесть тысяч? Во время войны меланезийцев заблудилось в джунглях двадцать тысяч, вот о чем говорить надо! А ты - папуасы, папуасы...
- Но, папа, - попыталась возразить Мбвана. - То были отморозки в основном, и потом - как бы враги... Да и разговор сейчас у нас про папуасов идет, нельзя же обо всем сразу.
- А про папуасов вообще нечего говорить! - отрезал свекор. - Они и так вон... Все перед ними кланяются теперь, все им права и пособия. Рикшу-спиновоза взять имеют право со скидкой...И ты туда же - ах, бедные, ах, несчастные, выселяли их из хижин в дома улучшенной планировки просто так... Да не просто так!
- Папа, да вы что?! - возмутилась Мбвана, у которой в руках еще была газета с ужасными фотографиями папуасских детей на занятиях в воскресной школе. - Как вы можете так говорить?
- А почему тебя это так волнует? - продолжать негодовать свекор. - Ты сама, что ли, папуаска? То-то я гляжу, есть в тебе что-то такое...
- Ну, папа, ты загнул, - хохотнул молчавший до сих пор Макамба, мбванин муж. - Какая она папуаска? Ты тестю моему это скажи! Он папуасофоб покруче тебя будет. Позавчера в нижней части спины сделал папуасскую татуировку.
- Это ничего не значит. Прикинуться кем угодно можно. А ты, Мбвана, смотри, - свекор обернулся к онемевшей от изумления невестке. - Я давно смотрю - вокруг тебя они так и вьются. Чуют, верно, родную кровь.
- Пап, ты с этими подозрениями в посольство сходи, - смеясь, предложил Макамба. - Вдруг там тебе поверят и пустят нас на ПМЖ?
Свекор только рукой махнул и, ворча, ушел на свою циновку.
- Мам, а ты, правда, папуаска? - подал голос сын.
- Нет, что ты, - выдавила Мбвана и зажмурилась от накатившего из забытого далека детского ужаса. Вновь зазвучал в ушах грубый голос торговки муренами, зазвенели разбитые стеклянные бусы, заплакали дети, увозимые в воскресные школы, замерли, прислушиваясь к грохоту барабанов в джунглях, герои Сенгора... "Мы не папуасы, не папуасы" - мысленно твердила Мбвана эту спасительную когда-то истину, но теперь она не приносила былого успокоения.
- Нет, сынок, мы не папуасы, - сказала она вслух. А про себя добавила: "Но этого слишком мало, чтобы спать спокойно". И схватив бубен, начала с громкими взвизгами и подвываниями отплясывать "Баобабочку" - любимый колыбельный танец меланезийских малолеток.