В деревне Обмётово Липянского сельсовета жили мужик Авдей и баба Василиса по фамилии Обмётовы. Не бездетные, как это в сказках бывает, а, наоборот - в одну из зим двойню баба родила. Через год ещё девка в семье появилась.
Летом Обмётовы жили ладно. От колхозной работы Авдей не отлынивал и всегда при трудоднях был, но к зиме на мужика находило. Мог бы и дома сидеть да валенки подшивать всей деревне, но у него в голове круженья случалось - "не хочу чужие запятники лизать, желаю искусством, от дедов-прадедов передавшимся блеснуть пред миром православным". Собирал котомку: инструменты всякие да горбушку хлеба с десятком яичек, и уходил по деревням пимокатничать.
Без мужика Василисе беда. Нянька одна, а ребёнков много. Один уросит, а остальные не отстают. Старшие-то с полатей просят: "Мамка, исьти...". Мелкая говорить не может, но хныканьем, будто, подзуживает братьев.
Что делать - баба не знает.
Всё ж придумала - ум-то у неё короток, да недоговаривают, что всё по её воле получается. Сшила куклу.
Ребёнкам показывает её, а те ещё больше ревут. И уж другое просят говорливые - конфеток до печенюшек.
Кукла же баска получилась. Бабе обидно, что ото сна столько времени оторвала, чтоб порадовать ребятню. Ничего лучше не придумала, пошла к Бабе Яге жалиться. Мол, баушка, помоги - ведь так старалась.
Баба Яга в тот день была не в духе. Куклу оглядела, и пенять стала:
- Ты кого сшила-то? И косорыл, и непонятно хто - мужик али баба.
- Так поправлю, баушка. Заместо глаз-то бусинки голубыя вставлю. А к лицу-то кудельки нашью - борода. Пусь уж мужик будет. Вместо тяти робят-то потешит...
Баба Яга молчит. Хмурится.
- Дак чё, бауш, скажошь?
- То и скажу... Как дело у вас али празник какой, дак присидатель у вас наипервейший. А как чё не так, дак ко мне...
- Дак присидатель партейный, а мы с докукой эдакой...
- Тодды к батюшке ступай. Пусь он окрестит али освятит твоево этово...
Баба Василиса сходила и к Председателю, и к Батюшке, но ничего из их советов не помогло.
Пришлось снова идти к Бабе Яге. Уже с медком.
- Эть изуросились, изревелись робёнки-то...
- А я чё...
- Дак помоги! - взмолилась просительница.
Баба Яга медку отведала, подобрела.
- А присидатель-то чё?
- Ак отругал сперва за антипартейное преклонение накануне съезда партии. Мол, партея для нас светом озаряет путь, а мы тёмныя...
- Прогнал ли чё?
- Нет... Дал пратрет вождя Никиты Сергеича. Над зыбкой, дескать, повесь...
- Полико! И пособило?
- Куда там...Эть не грудные уж. Повесила рядом с радивом, а стадо-то с полатей тарашшытся и ишшо больше орут. А парни-то и вовсе шпынют тем, што на колхозный анбар тружуся...
- Ну а батюшка?
- Этот тоже на темноту пенял. Дескать, Кереметя привечаем в доме и дал иконку, чтоб в избе повесили...
Баба Яга даже уточнять не стала у Василисы: помогла или нет иконка. Засмеялась, но окончательно подобрела.
- Вижу, что пропадёте этта без меня... Дам совет. Поезжай в Яранск-город и обратися там к тилимастеру Фёдору. Уж такой дока! У него простой яшшык показывает людей и говорит человеческими языками...
Поблагодарила баба Василиса Ягу и домой направилась.
На другой день в город поехала к телемастеру Фёдору. Тот сперва стал отнекиваться: мол, он по электронным делам мастер, а не по фокусническим. Всё ж над бабой сжалился - уж очень она растерянной выглядела.
- Ланно, приходи через ниделю, да прихвати чё-ни чё, а то примета...
- Поняла... Поняла...
Как велено было, пришла через неделю Василиса к телемастеру, рыжиков солёных, да огурцов маринованных по банке принесла.
- Ну вот, смотри... - телемастер на куклу, сидящую возле разобранного телевизора, указал.
Кукла сразу же ожила, заговорила:
- Я, Баюшко - обмётовский отерёбок. Не судим, не привлекался, не избирался...
С бабой плохо сделалось. Пришлось мастеру водой сердешную отпаивать.
Пришла Василиса в себя, а мастер ей втолковывает, что Баюшко "челавек лектрический".
- Потому его с робёнками своими в корыте не купай... А, как сделаётся квёлый, сади на солнышко.
- А долго на солнышке-то жарить?
- Сам убежит, когда зарядится...
Так появился в Обмётове ещё один житель - не житель. Однако прижился. Ребёнкам Василисиным сказки рассказывал, убаюкивая их; с мужиками на лавочке на разные темы баял...
Вечером укладывала Василиса "стадо лешачьё" на полати. А в ногах у лешачёнков Баюшко садился да и начинал сказку сказывать. Про то, например, что на миру и смерти не надо бояться, как Опёнку...
ОПЁНОК И ОБАБОК
На краю вырубленного леса пенёк, а вокруг него берёзки выросли. Вслед за деревцами стали грибы обживать березничек.
Под одной белоствольной обабок вырос. Пузатенький, крепенький. Шляпа набекрень чуть, а по цвету серая. Чтоб от грибников таиться.
В пору бабьего лета, когда туманы да морось окропили вырубку, на пеньке вырос опёнок. Тощий, кривоногий. Шляпа и вовсе несуразна - по макушке серая, а по краям желтая. Да ещё и в крапинку - будто веснушки в насмешку осени.
Обабок такому соседству не обрадовался и стал пенять Опёнку:
- Выставился, как на показ... Грибников-то и наманишь на меня.
Опёнок смеётся:
- Да какие грибники в таком березничке малом?
Обабок недоволен, но тут ветерок подул и стал с берёзок листья сбивать.
- Ой, березоньки, на меня листочков... На меня... Чтоб невидим стал...
- Так ты и так невидим... - не понимает Опёнок просьб Обабка и уже сам Ветерок просит, посильней дуть.
Ветерок просьбе опёнка обрадовался. Взвихрился и с берёзок почти все листья сорвал да на Обабка сбросил.
Один листочек спланировал к ногам Опёнка, а на нём посланьице от Берёзки: "Весёлому дружочку - счастья на пенёчке".
- И тебе, Берёзка, расти большой...
Обабок листву раздвинул. Щёлка получилась, чтоб на белый свет глядеть. Дружбе Опёнка и Берёзки завдует:
- Вот погодите, придёт Грибник.
Пришёл Грибник. Увидал ухаря Опёнка. Корзину поставил под берёзку прямо на Обабка. Так, что у того ножка чуть не подломилась, а шляпка ещё больше наклонилась.
Грибник срезать гриб не стал, а фотоаппарат вытащил. Стал Опёнка фотографировать. И так его снимет, и эдак. Да ещё и приговаривает, восхищаясь весёлым Опёнком.
- Какой чудный Опёнок! Какой развесёлый да озорной... - а сам щёлк да щёлк затвором аппарата.
Затем Грибник фотоаппарат убрал. Корзинку подхватил. При этом шляпу Обабка на другую сторону свернул так, что в пузатом корешке гриба хрустнуло что-то. И ушёл...
Опёнок радуется: тому, что Грибника удивил; тому, что солнце ещё пригревало; тому, что берёзка ему улыбалась. А больше всего тому, что с пенька ему далеко видать: на лугу за вырубкой лиса охотится на мышей, кабаны всей семьёй на водопой идут к реке...
Прошло несколько дней. Вырос Опёнок, состарился Обабок. Налетел Ветерок и стал разбрасывать Опёнок свои споры - семена такие у грибов - в разные стороны. Обабок под листвой просидел до поздней осени, так и не увидев мир, что его окружал...
Прошёл год.
Под берёзкой Обабок-сын сквозь листву пробился. Крепенький, пузатенький. Сразу же ныть стал, что всем виден, всем на зависть растёт...
На пеньке стая опёнков высыпала. Маленькие с золотистыми головками. Веснушатые. Будто в танце сошлись на круглой сцене. А музыкой им шум ветра, шелест листьев и стрекотанье не признающих осень кузнечиков...
И у людей так же: кто-то на пеньке, кто-то под берёзкой своё счастье ищет...
После Октябрьских праздников ушёл Авдей на заработки. В тот раз ему посоветовали в соседнюю область на лесозаготовки податься. Он так и поступил. И уж возвратиться бы пора, но пришла новость из лесных краёв: придавило мужика деревом и вот-вот помрёт.
Василисе бы съездить попрощаться с мужем, но не на Баюшку же ребятёнков и хозяйство оставлять - отказалась от затеи...
Весна настала, а с ней забот прибавилось. Огородец засадить овощами разными, да с картошкой мороку сладить.
Где-то сама через силу, где-то соседи помогли. Одолела огородную напасть баба. Но передыху нет - сенокос начался. Сперва колхозные луга обиходить надо, а уж потом своим покосом занимайся.
И во всём одна. Баюшко около неё вертится с кем-нибудь из ребят, но больше помех от них нежели помощи.
СНОП
Баюшко глядит на бабу Василису и злится на себя, что помочь ни чем не может. Вон соседи уж стога почти сметали, а у них лишь луг окошен.
Глядел Баюшко на мужиков да и решил подойти к ним - может, мол, научусь как они ловко сено складывать.
Ходит без дела Баюшко меж работающих. Одного похвалит, другого укорит, а ответно получает то вилами вдоль хребта, то граблями по башке. Ему же и это внимание в радость - спина казённа, голова мякинна.
Однако, если по мякинной башке граблями огреть, то и в ней может умное появиться. Уже не нахваливает работников Баюшко, а перебражается перед мужиками, мол, с умом всё можно сделать.
Мужики отдохнуть сели, "ампирализьм американский" обсуждают. На Баюшку цыкают.
- Отстань судорожный...
- Не лезь к людям пуста башка...
- А я и не лезу... Токо вам с тем "ампирализьмом" ни чё не сделать, а я могу...
- И чё могёшь?
- А вот к примеру... - голову задрал, а по небу облака плывут. Пальцем указал на них. - А вот могу на их сноп закинуть.
Смешались мужики от такой наглости. Слово за слово, по рукам ударили: коли забросит Баюшко сноп на небо, то мужики, "чё скажошь, то и сделаем"; а, если не получится, то хвастун всю "кумпанию мужиков угошшаёт, хто присутствовал при споре".
- Токо одно условие... - оговаривает Баюшко. - Не с каждого стога может получиться заброс, а лишь с того, который "на земном магнетизьме" поставлен.
Мужики дураками не желали выставляться перед куклой, согласились, что "магнетизьм - штука особлива" и стали выспрашивать, где тот "- изьм" находится?
- Ак сейчас... - Баюшко ивовый прутик срезал. Кору с него содрал и вершинку вичи в кулаке сжал - получилась лоза, с какой лозоходцы руду искали в старые времена. С поисковым инструментом в руке через покос Василисы пошагал.
Посреди луга свернуло насторону лозу - знак, что здесь и находится "магнетизьм". Мужики удивились такому, а Баюшко знал от Авдея, что раньше в этом месте была овинная погребушка. И однажды в яму трактор перевернулся. Его вытаскивать не стали, а заровняли землёй, чтобы Председатель не увидал. А сами слух пустили - цыгане угнали. Раньше, дескать, лошадей уводили, а когда тягло тракторами заменили, то и гулящие переиначили воровство - стали технику колхозную воровать.
- Этта! - ткнул вичей Баюшко в землю перед собой.
Мужики затылки почесали да за дело принялись. Баской стог получился.
Работу закончили, полюбовались ладным творением рук своих. И про затею вспомнили. К Баюшке - стог-то готов.
- Показывай чудеса свои...
- И облака, вонышь, пока не разогнало...
Баюшка не отнекивался, мол, враз совершит обешанное. Даже на стог взобрался и оттуда кричит мужикам.
- Сноп-от давайте! - А сам прилёг брюхом к солнцу, что солнечного питания набраться - подустал что-то.
Мужики возле стога озадачились - где взять сноп, если до жатвы ещё месяц? Вроде и не проиграли спор, но и не выиграли. А в голове уже держали, что складчина будет, что ухи похлебают да песни попоют душевно.
Тут ещё бабы подошли. Узнали, в чём дело, костерить непутёвых своих мужиков стали. Мол, мякинна башка их вокруг пальца обвела. Однако злились для порядку лишь - понимали, что всем миром доброе дело сделали.
- Ак сами угощение себе и сладим... - порешили, а Баюшке крикнули, чтоб спускался со стога. - Чё напрасно на солнышке-то прохлаждаёсся...
Кто-то из мужиков за бредешком сбегал. Один раз по заводи пруда протащили его, целое ведро рыбы попалось...
Час не прошло, уха готова.
Только расселись возле стога на травке, появился хозяин - Авдей! Не сразу его признали в хромом мужике со шрамом на щеке - борода едва прикрывала рану.
Двойная радость всем: к редкому празднику ещё и такое чудо!
Рассказал Авдей о своих злоключениях на лесоповале.
- В жись больше не уйду из дому... - когда же узнал про "магнетизьм", смеяться стал, но не зло. А, посмеявшись, про трактор напомнил...
Народ после складчины разошёлся. И Авдей с Василисой в избу направились, чтоб ребятишек порадовать возвращением отца да гостинцами...
Мужик с бабой спать ушли в клеть, а Баюшко робят на полатях стал убаюкивать. Они уже ждали, когда им очередную сказку Баюшко расскажет.
Поднялся нянька на печь, глянул на ребятишек.
"Ровно, снопы... - подумал. - Так и закинул бы их, как даве... - но осадил себя, - куда мне худосильному..."
Быстро печаль отогнал и уже к ребёнкам обратился с пояснением, относящимся больше к самому.
- Эть не в жилах сила, а в характере да дружбе...
Ребетня не поняла Баюшкиной истины.
- Ты ет про чё, Баюшко?
- Мы ишшо маниньки, штоб с характером...
- Ак тогда слушайте... Про Опёнка-то помните? Это, оккурат, характер... Когда не боишься на мир глядеть...
- А про дружбу?
- А про дружбу друга сказка...
КОЗЁЛ И ЗАЯЦ
Подружились Козёл и Заяц.
Вот как это случилось...
Поздней осенью за три дня до Сергея Капустника (восьмое октября - в это день принято убирать капусту из огорода) прокрался в огород Заяц, чтобы насытиться вкусным овощем перед долгой голодной зимой.
Кочан капусты грызёт и слышит - идёт кто-то со двора.
Испугался, под кочаном в клубочек свернулся и лежит: ни жив, ни мёртв. Только уши слегка подрагивали.
А шаги всё ближе, ближе.
Заяц уж с жизнью мысленно распрощался, но перед погибелью всё же отважился глянуть: от кого смертушку примет.
Глаз приоткрыл, потом второй. Мордочку из-за кочана высунул и первое, что увидел - рога, а после рожу бородатую.
Сперва подумал, что чёрт пожаловал по его душу, но сообразил - чёрт тёмный, а образина, на него таращаяся седая. И к тому же бородёнка тряслась, как от испуга.
"Козёл!" - обрадовался, было, Заяц, но тут же сник. Хоть и не чёрт, и не хозяин огорода, но скотина тоже весьма непредсказуема.
Козёл замер в нерешительности, даже попятился, но остановился и на Зайца глядит.
Однако недолго играли в гляделки воры. Сообразили, что по одинаковой нужде в огородец пожаловали. Что-то пробурчали приветственное в адрес друг друга и за еду принялись. Хруст на весь огород.
Наелись, насытились прощелыжные да и на меже прилегли под берёзкой. Беседу затеяли от сытости, будто праские мужики.
О всяком поговорили: о близкой зиме; о соне - кобеле хозяйском - так и не подавшем голоса на воров; о капусте - какая она вкусная да сочная. И в конце разговора поклялись дружить.
Зайца так растрогала будущая дружба с рогатым защитником, что Козла в гости к себе пригласил.
- Я эть не просто так... Я тебя, дружище Козёл, капустой угошшу. Своей, заячьей.
- Полико! - удивляется Козёл.
- А чё? У меня её целый лес... - Заяц похваляется.
- Какой ты богатый! - затряс бородой Козёл, но тут же сник. - С завтрева скотину перестанут выгонять, и в этом году не попаду к тебе на капусту.
- Тогда на следушшый году жду... - с тем и расстались друзья.
Зима прошла, трава зазеленела молодо и ласково.
Скотина не нарадуется. Один Козёл ходит по лугу хмурый.
"Чему радоваться? - думает. - Мне эть о надоях не надо думать, а своё дело по увеличению поголовья коз я выполнил исправно..."
Пощиплет травки, да приляжет.
На солнце бороду грел и печалился о своей ненужности. И вдруг вспомнил о друге Зайце.
"Вот кто настоящий друг. Даже капусту не пожалел..." - и в лес направился.
Зайца нашёл на опушке леса, тот под кустиком дрых. Козлу обрадовался. Расспросил первым делом о прошедшей зимовке. Позавидовал другу - тот в тёплом хлевушке морозы пережил.
- А я вот всё под кустиком...
- Так на следушшу зиму давай со мной. Я хозяина попрошу - он наш человек. Его даже баба другой раз называет моим именем...
- А пока лето, пойдём я тебя угошшать стану... - и в чащу леса направился. Козёл следом.
В самую чащу забрели. Во все стороны стена леса, а под ногами иголки еловые да мелкие-мелкие листочки.
Остановились.
- Угошшайся, дружище! - Заяц к другу обратился.
- Чем? - не понимает Козёл.
- Капустой... Здеся больше ничё нет...
- А где? - снова вопрос задаёт Козёл и башкой крутит.
- Дак под ноги гляди... Видишь? - и на листочки копеешной величины указывает.
Козёл попробовал заячью капусту щипать, все губы исцарапал об иголки. Попробовал и языком слизывать, ещё и язык исколол.
- Ну, её эту капусту... - Козёл башку поднял. Вспомнил хлевушок, в котором подружки-козы молоком его баловали. И мечтательно произнёс:
- Молочка бы...
- А где его в лесу взять? - огорчён заяц, что другу не угодил в угощенье.
- Так у меня в хлевушке... Приходи как-нибудь вечерком. Ужо попотчую...
Однако и встречное гостеванье сорвалось.
Козёл друга в калитке встречает, а кобель на него глядит с подозрением. Знает, всего можно ждать от Козла.
И впрямь так оказалось - дух чужой почуял, а потом и Зайца увидал.
Чуть цепь не порвал кобель, кинувшись разом на обоих друзей. Одному из бока вырвал кусок шерсти, у другого хвост чуть не откусил.
Убежали Козёл с Зайцем. Только за овином и пришли в себя. Запыхались, прилегли на травку.
- Вот так всегда... Уж который раз бока мои от подлого страдают... - заглаживает прореху в одёже Козёл. - Така вот жизнь моя несуразна... Верно говорят: "От козла молока..."
- ... как от зайца капусты... - вторит ему приятель.
Всё же оклемались друзья, разговоры разные завели о житье-бытье: один о лесном, другой о подворном. И о дружбе помянули. Только, дескать, какой от неё прок.
- Только, когда вдвоём капусту ели на огороде, я не боялся никого... - вспомнил Заяц прошлогодний пир с Козлом.
- И я тоже на тебя надеялся, хоть ты и мал совсем... Так, может, дружба и нужна для того, чтоб не бояться?
- Конечно! - обрадовался. Вскочил и в сторону дворового пса кулаком погрозил. - Даже самого лютого кобеля...
Только злой пёс, не слышал Зайца. Потому что глядел в заогородные дали да мечтал, чтоб у него тоже появился друг.
"Хотя б такой же, как прыгающий за огородцем заяц..."
Вечером Баюшко улёгся на полатях между Сеней и Веней - так звали старших детей Авдея и Василисы. На особицу спала меньшая из детей - Маня.
Деткам на спалось. Ворочались да вздыхали. Понятно, сказку хотели.
- Про чё-нибудь "жизненноё" расскажи... - попросила Маня сказочника. Вспомнила, как мама Василиса слушая по радио спектакли, оценивала их этим словом, если постановка нравилась.
- Тодда слушайте...
ВЕДЬМЕДЬ И МЕДВЕДЬ
В Кадаевском лесу жили Медведь и Ведьмедь.
Первый, как и полагается, бурый. Летом отъедался, зимой в берлоге дрых. Для зимнего сна выбирал место посуше и чтоб корень-выворотень спину прикрывал.
Второго и зверем не назовёшь - и лицо, хоть и образина образиной, но человеческое. Космы седые на голове вместо шапки. Нос крючком, как у Бабы Яги. Шары злющие светлячками снуют от переносицы к виску, будто шилья пламенные обжигают. Одежда на нём из шкуры медведя. Со спины глядеть - зверь.
Жилище Ведьмедя в овраге - нора, вырытая в его склоне. Внутри лапник прямо на земляной пол накидан, а вместо двери коровья шкура.
В овраге ручеёк протекает. Из него Ведьмедь воду пьёт и в нору приносит в берестяном ведёрке - единственной посудине в его "доме".
Питался Ведьмедь всякой всячиной - летом грибами да ягодами; зимой - тем, что в деревнях крал. Особенно любил курочек да яички. Иногда и в хлев забирался, чтоб вместо телёнка к его мамке пристроиться да парного молочка отведать. Не брезговал обсосать и кости, загрызенной волками скотины.
Соседствовали Ведьмедь с Медведем без ссор. Один силы звериной боялся, другой - хитрости да коварства соседа.
Осень поздняя. Медведь за лето жиру нагулял. Шкура у него так и лоснится, а морда расплылась, будто у поросёнка.
У Ведьмедя всё наоборот. Полез в хлев чужой, а собаки у хозяев оказались злые да учёные. Сперва запустили во двор, а после уж трепать стали. Еле ноги унёс от цепных псов воришка. Всю шкуру изодрали, так, что клочьями свисала. Мало того, ещё и ноги покусаны.
Загоревал Ведьмедь: как в дырявой шкуре зимовать. Да ещё и сырость стала одолевать - ревматизм нажил в своём подземелье.
Однако от горестей в голове мысли дельные стали появляться. Сперва подумал, что ведьмачку бы хозяйкой в дом привести, но оглядел себя в обломке зеркала да жилище своё и понял - не важен женишок. Даже самая завалящая баба не согласится жить в таком вертепе.
"Баба не согласится... - далее мысль развивает. - А кто другой? Медведь, например..."
От мыслей к делу сразу же перешёл. Чесаться некогда было - вдруг Медведь уже залёг в спячку?
Повезло: сосед последними солнечными днями наслаждался, ощипывая прихваченный заморозками шиповник. Увидел соседа, пригласил плодов сладких да полезных отведать.
Ведьмедь шиповника поел и к Медведю подъезжает:
- Был сёдни в деревне. Про тя розговор слышал.
- А я чё? Я ни чё...
- Ты-то "ни чё", а вот охотники "чё".
- И чё?
- Берлогу твою, слыхал, засекли и в мясоед собрались брать тя...
Медведь испугался. Больше всего он ружей боялся - ведь его маменьку так же посреди зимы подняли да укокошили злые люди. Он сам в берлоге отсиделся и всю жизнь удивлялся: почему охотники в берлогу не заглянули после убийства медведицы.
- И чё мне делать? Эть спать пора заваливаться. На ходу глаза смыкаются. Уж не один раз о пеньки спотыкался.
- Ак приходи ко мне зимовать.
- Как?
- Так... Спи себе вволю. Изба моя подземельная, пар скрозь кровлю не поднимается. Никто не найдёт, как твою берлогу.
- Так я храплю... - Медведь всю подноготную о себе выкладывает.
- И ето ничего... - Ведьмедь во вкус вранья вошёл. - У меня в деревне корова знакомая есь... В любо время, сказывала, приходи по молоко. Хоть литру ево бери, хоть два...
- Ак эть я сонный. Если разбудить, дак за себя не отвечаю...
- Я и не буду будить... Я тебе полчетверть с соской в пасть... Ты и засопишь, ровно младенец... И сыт к тому же будешь...
- Это мне по мысле... - Медведь даже облизнулся. И лапой по брюху провёл...
Наступила зима. Медведь в жилище Ведьмедевом дрыхнет. Хозяину тоже хорошо. Постоялец ему периной служит: и тепло на ней отдыхать, и покачивает, будто в люльке. И с храпом медвежьим проблем нет.
Молоко, кабы и впрямь была у Ведьмедя знакомая корова, он и сам бы дудолил. Для борьбы с храпом постояльца приспособил галошу, сворованную в деревне. Как начинал Медведь тишину в жилище нарушать, так ему в пасть обувку хозяин заталкивал. Действенно получалось...
Своим чередом и весна пришла. Медведь проснулся. От сырости в которой валялся всю зиму, даже зачихал. К тому же и брюхо пустым оказалось, как обычно после зимней спячки. Он-то надеялся, что сытым проснётся, а оказалось не так. Об этом и сказал хозяину: мол, что-то молоко не впрок пошло.
- Поди сам пил, а меня обносил... - обиду Ведьмедю высказал.
- Капли в рот не брал... - истинная правда! - Но эть понимаешь... - замялся и галошу в нос суёт Медведю. - Ты во сне-то такой ахид оказался, что гляди, каку дыришшу в соске прогрыз... - и на прореху, через которую валенок в галошу суют, указал.
Медведь повздыхал, повздыхал да на волю стал выбираться. Мол, пойду корья дубового погрызу, чтоб хоть чем-то брюхо набить.
- Ступай, Медведушко... У меня, сам видишь, шаром покати... - и на остывшую лежанку улёгся - кончилась лафа на мягоньком-то полёживать.
Медведь из жилища Ведьмедя вылез и стал взбираться наверх оврага. Не подумав, шагнул на крышу ведьмедевой норы. Кровля её не выдержала, обвалилась. Медведь же происшедшего не понял. Его мысли были заняты обидой на соседа, явно обжулившего в чём-то его. Потому и не обратил внимания на крики, доносящиеся откуда-то из-под земли.
Ведьмедя обрушившаяся кровля жилища придавила так, что он еле живой выбрался из-под завала.
Бока болят, спина не гнётся.
Встал возле дерева, обнял его, и шаг шагнуть боится.
Всё же оклемался чуть, но боли не отпускали, в спине, будто кол застрял. Одно оставалось: идти лечиться к Бабе Яге.
Не любил Ведьмедь старуху, но деваться некуда - кроме неё лекарей в лесах не было.
К Ягишне завился, а та лечить отказывается.
- За так лешаков не лечу...
Пришлось Ведьмедю полтинник, хранящийся на чёрный день, предложить. Однако старуха и тут закочевряжилась.
- Я эть не продажна кака... У меня тоже от сырости болести всякие в ногах Ты луче калоши, что Медведю в пасть совал, мне принеси...
- Ак онна всего... - попробовал торговаться Ведьмедь.
- Не ври... Чтоб ты онну калошу взял, а втору оставил - ни в жись не поверю.
- Посля принесу...
- Сейчас неси. Знаю я тя...
Пришлось Ведьмедю за галошами тащиться. Вернулся, на крыльцо поднялся, а, чтоб в избу пройти, надо согнуться в три погибели.
Кое-как сложился пополам, дверь в избушку толкнул и за порог шагнул. Там разогнуться попытался, но не успел.
Сильнейший удар по спине чуть не свалил Ведьмедя с ног. Всё же устоял. Лишь галоши из рук выпали да слёзы из глаз брызнули.
- Ну что, касатик, вылечился? - услыхал вопрос старухи.
Стал спину разгибать и одновременно голову повернул на голос. Баба Яга стояла пред ним и скалку держала в руках.
Ведьмедь хотел обругать старуху, но почувствовал, что спина разгибается почти безболезненно...
- Вылечился Ведьмедь. И дружба его с Медведем после той зимовки закончилась... - закончил сказку Баюшко, но его уже никто не слышал.
Дети спали.
- Ну и ладно... Посля дорасскажу, если чё... - чуть с обидой проговорил сказочник и сам закрыл глаза...