Аннотация: Берлин. Приезжий студент хочет снять квартиру, именно так он знакомится с необычной и привлекательной девушкой, которая изучает тени.
*Он*
Захлопнув за собой тяжелую дверь парадного входа, я оказываюсь в берлинском доме старой постройки - с высокими потолками, толстыми стенами, дубовыми паркетами и неизменными печами, которые приходится кормить дровами или углем в особо суровые дни зимы. Миновав внутренний двор с ухоженными клумбами и отцветающими розами, я прохожу в арку следующего строения и поднимаюсь на третий этаж. Я слышу, как женский голос сверху желает кому-то приятных выходных, как закрывается дверь, как стучат каблуки по ступенькам. На следующем пролете лестницы я сталкиваюсь с девушкой, которая стремительно бежит вниз. На ней короткая черная юбка из кожи, рыжий пиджак и огромные бусы из фальшивого жемчуга, а волосы ее - цвета неподдельного, сияющего золота - собраны в пышный пучок, забранный так высоко, что он почти нависает над лбом. Я не успею встретиться с ней взглядом - она исчезает быстро, оставляя послевкусие ретро с нотами амбры.
Хозяйка впускает меня в квартиру и предлагает осмотреться. Первая комната, соединенная с небольшой кухней, почти полностью заставлена книгами. Ее окна выходят во двор, и я представляю себе, как уютно должно быть здесь в последние вечера октября, на антикварном диване, с отблесками огня в печи, в неприкасаемом приюте в центре Берлина, о котором никто не знает - он надежно спрятан в хитросплетении переулков, среди флигелей и стен соседних домов.
Во второй комнате находятся письменный стол, шкафы, два мольберта и множество картин - некоторые из них закончены, некоторые все еще в работе. Мое внимание приковывает к себе одна. На ней изображена женщина, наряженная в стиле королевы Марии Антуанетты - она лежит в кресле, вытянув ноги в изящных розовых туфельках, которые полирует горничная в черном. Прическа героини напоминает мне о встреченной на лестнице девушке...
Я не могу не думать о том, как бы мне хотелось заменить эти мольберты на мои собственные - вернее, на единственный имеющийся у меня, о том, какой прекрасный в этой комнате свет, как мягко здесь падают тени.
В этой комнате рисовали, в этой комнате должны рисовать, говорю я про себя. Пожалуйста, пусть эта квартира будет моей.
Последнее помещение оказывается совсем маленьким - в него не помещается ничего, кроме двуспальной кровати, шкафа и старинного зеркала. Я вижу свое отражение в нем через дымный налет времени и понимаю, что мне хочется здесь остаться, стать частью магии этого пространства.
Я говорю хозяйке, что с радостью возьму квартиру, хотя пока и не представляю, откуда добуду деньги на залог и оплату аренды, ведь сумма в полтора раза превышает мой бюджет. Тем не менее, я решаю оставить свое имя и в списке желающих. Хозяйка обещает прислать мне список документов, которые необходимо предоставить домовладельцам. На белом листе уже есть одно имя: Ивонна. Несомненно, это она....
Запомнить адрес ее электронной почты слишком просто - он оседает в моей памяти без моего на то решения.
Я прощаюсь с хозяйкой, спускаюсь вниз и ухожу прочь.
*Она*
Люди говорят, что Берлин кишит странными личностями, фриками и просто бездельниками. Я же считаю, что городские сумасшедшие намного безопаснее, чем те, кто пытается им подражать. Нет вреда в естественных проявлениях истинной, не искаженной фантомами ненормальности, от души идущей странности. Однако сколько бед и неудобств приносят людям попытки стать более интересными, желанными, загадочными. Попытки, выполненные многочисленными дилетантами, которые только и умеют, что рядиться в купленный в Мауэрпарке винтаж, бывать в местах, о которых рассказывают им подобные и возводить в культ служение силам энтропии, а попросту говоря - безделия.
Все мои пять чувств сопротивляются фальши, но я не могу бороться с ней. Более того, то, кем я являюсь, то, чем я искренне хочу быть, зачастую принимается людьми за образец того, что мне так претит. Стоит ли удивляться, что я предпочитаю одиночество людскому обществу? И стоит ли удивляться, что мое участие в жизни этого города с некоторых пор сведено к роли наблюдателя? Мое место - за кулисами драмы, и я не прочь иногда побыть суфлером, подавая им идеи, показывая пример, разыгрывая сцены, раз уж они считают, что у меня прекрасно получается то, что они мечтают сделать своим. Мне нравится прятаться в уголках, куда не проникают отблески свечей, смотреть из-под призакрытых, тяжелых от множества слоев черной туши ресниц, отказываться от приглашений туда, куда все мечтают попасть, использовать вопросы вместо пояснений и написанные от руки записки вместо телефонных звонков. Я всегда исчезаю до полуночи, не оставляю следов и не храню воспоминаний о прошлом.
Ничто и никогда не заставит меня остаться на одном месте слишком надолго. Несколько месяцев - вот мой предел. Я испробовала жизнь во всех округах Берлина, кроме опасных и отдаленных - впрочем, и это лишь вопрос времени. В некоторых мне довелось пожить не единожды, но не один я не могу назвать любимым. Я жила в многокомнатных квартирах с соседями разных национальностей, делила общежитие со студентами, селилась в дорогостоящих лофтах в Mitte и однокомнатных квартирках, среди турецких иммигрантов и среди немецкой буржуазии, в жилищах с покрашенными в красный стенами, на шумных улицах и вблизи от парков. Если мне вдруг не удавалось снять присмотренное жилище, я не расстраивалась, зная - рано или поздно оно освободится, и у меня будет новый шанс.
Редкая неделя моей жизни обходилась без очередных смотрин. Привычка шататься по Берлину в поисках жилья стала настолько прочной, что я продолжала наблюдать за квартирами даже тогда, когда не имела намерения переезжать. Никогда не знаешь, какой сюрприз может ждать тебя за дверью чужого дома.
Сегодня я снова побывала в квартире, которую заприметила уже давно. Надежно спрятанная в Hinterhaus в середине района Prenzlauer Berg , трехкомнатная квартира обладала рядом деталей, которые имели для меня странную притягательность. Прежде всего, в квартире были две печи, которые предстоящей зимой придется топить дровами или углем - мне никогда еще не доводилось обогреваться таким способом, и, конечно же, я хочу его испробовать. Во-вторых, хозяйка квартиры, которая должна покинуть город через две недели, рисует свои картины дома - поэтому все комнаты пропитаны запахом свежей краски. Едва уловимый, древесный, свежий - он приятно щекочет мне нервы, заставляет мою фантазию балансировать на грани и приглашает в мой мир тени вымышленных персонажей. И, наконец, главное - дом этот относится к числу самых старых в районе, а значит, я могу рассчитывать на встречу с привидениями. Это большая редкость в современном Берлине и большая удача - человеческие существа с их играми давно вытравили из города хоть сколько-нибудь интересные мне формы жизни.
Я твердо решила, что должна получить эту квартиру. Ради нее я готова принести в жертву свою привычку переезжать несколько раз в год. Ради нее я готова остаться...
*Он*
Собеседование с домовладельцем заканчивается полным провалом. Кроме меня на квартиру претендуют еще трое, и я явно не номер один - студент магистратуры, первый семестр, пока без стипендии и даже без подработки, с некоторыми сбережениями и поручительством от родителей. Домовладелец особенно подозрительно отнесся к тому, что я собираюсь жить один в трехкомнатной квартире. Он спросил, есть ли у меня девушка, и отрицательный ответ не пришелся ему по вкусу.
Нет значит нет - я ухожу без лишних слов и уже предвкушаю переселение в однокомнатную квартиру под крышей в Нойкельне или в шумное WG в Моабите - единственные доступные мне пока варианты.
Хотелось бы думать, что квартира достанется Ивонне - но этого мне никогда не узнать. Я все еще помню ее электронный адрес и я нашел ее страницу на Facebook, только какой в этом толк? У меня нет ни малейшего повода или права связаться с ней.
Мне не остается ничего иного, как ретироваться и сдаться на волю меланхолии. Я знаю, какие уловки уготовило мне мое настроение - ощущение собственного ничтожества из-за очередной неудачи, все оттенки самоедства - от презрения до жалости к себе, поиски забытья и ложный катарсис самообмана, заключающегося в том, что жизнь еще даст мне новый шанс.
Я выхожу на улицу и осматриваюсь в поисках магазина или булочной, где я могу купить свой любимый наркотик - крепкий кофе. Искомое оказывается совсем рядом - первый этаж не ставшего моим дома занимает кафе со стенами болотного оттенка, старой деревянной мебелью и черно-белой плиткой на полу. Домашняя выпечка, каппучино, супы дня. Стандартный набор. "Мы ищем официанта" - сообщает объявление на двери. Возможно, это то, что мне нужно.
Я захожу внутрь, устраиваюсь за столиком у окна, достаю блокнот и создаю новый эскиз. Пока мой рисунок состоит из одного названия и одного образа, содержащего пару линий фигуры главной героини. Работа не спорится, потому что у рисунка пока нет сюжета и у героини пока нет лица- так же как и у моей новой жизни в Берлине. Мне нечего предложить, мне нечего сказать - и вместе с тем я могу поделиться столь многим. Мои силы, мои мечты, образы в моей голове - все то, что пока отказывается выстраиваться в ровные предложения вот-вот выйдет на поверхность. Мои рисунки вот-вот станут чем-то. Как и я сам.
Допив свой кофе, я прошу счет и задаю официантке вопрос о вакансии. Кажется, мой интерес ее радует, и она просит меня оставить записку с моим именем, телефоном и данными - возраст, место учебы и опыт работы. Она обещает, что со мной свяжутся скоро.
Едва отделавшись от одного ожидания, я уже ввязался в другое. Смогу ли я сам делать выбор в этой жизни или так и останусь кем-то, кому говорят да или нет другие люди?
Я еду в Нойкельн - договариваться о переезде.
*Она*
Все мое имущество - три чемодана с одеждой, две большие коробки с книгами и две - с домашней утварью. Иногда мне случается покупать мебель, но я продаю ее при очередном переезде. На этот раз хозяйка согласилась уступить мне практически весь свой интерьер - конечно, я заплатила ей куда больше, чем на самом деле стоят эти деревянные шкафы, стол, диван и два кресла из 70-х. Однако, мне совсем не хотелось обременять себя выбором, заказом и сборкой мебели, а главное - мне было важно сохранить квартиру такой, какой я увидела ее.
Единственное, чего у меня нет, так это кровати. Первые две ночи я провела на полу, на двух пледах и сложенном вполовину одеяле, укрываясь зимним пальто, затем сдалась и купила надувной матрас. Теперь я сплю так низко, почти на полу, отражаясь в старинном зеркале, которое стоило мне дороже, чем любая вещь из когда-либо купленных мной. Мне нравится держать темно-синие шторы на окне всегда закрытыми, одеваться и раздеваться при свечах, рассматривая контуры моей тени на стене. Скоро, совсем скоро в этом доме станет еще больше живого огня. Скоро я начну сжигать рукописи, нещадно уничтожать следы сотворенного мною, чтобы наконец дойти до сути того, что хочу сказать...
*Он*
Спустя неделю после того, как я переехал в квартиру на чердаке дома на задворках Нойкельна, мне позвонили из кафе и пригласили на собеседование. Вечером того же дня я сидел за барной стойкой и отвечал на вопросы хозяина по имени Йозеф - средних лет немца, слегка меланхоличного, степенного, живущего в ему одном понятном мире. Его не столько интересовал мой опыт работы в кафе (который ограничивался парой недель, когда я заменял своего товарища), сколько мои увлечения, привычки и история жизни. Утаивать мне было нечего, и я рассказал про свою учебу, желание стать архитектором, мои рисунки и незаконченный проект дома для нескольких странных незнакомцев, чьи пути сходятся в одном особенном городе...
- Когда-то все мы писали романы или рисовали картины, - заметил Йозеф, - и я придумал это кафе как раз для таких, как ты. Только в наши дни намного чаще можно увидеть человека с ноутбуком, чем человека с бумагой и карандашом. Сколько часов в неделю ты можешь работать?
Мы договорились, что я буду работать по утрам в понедельник и среду, вечером в пятницу и полный день по субботам.
- Можешь начинать с понедельника. Тереза научит тебя всему, что нужно знать.
И вот я здесь, в мой первый день. Я боюсь споткнуться с подносом, пролить кофе на посетителей или что-то напутать с деньгами. Тереза - бледнокожая, невысокая и полная блондинка, уверенная и улыбчивая - смотрит на меня со снисхождением, но всегда готова помочь. Она выдала мне темно-бордовый передник и специальный кошелек со множеством отделений, в который полагается раскладывать выручку и из которого надо выдавать сдачу.
Утренние часы проходят быстро - посетителей в будние дни не много, и большинство из них приходят завтракать с друзьями или быстро выпить кофе в одиночестве, за чтением газеты, по дороге на работу. Мне удается ничего не перепутать и не пролить - Тереза хвалит меня и отпускает домой, выдав копию меню. Его надо как следует выучить к среде.
Я еще долго брожу по округе, не в силах отделаться от послевкусия молочного кофе, морковного торта и звона посуды. Я заглядываю в окна чужих квартир, думая о том, где сейчас живет Ивонна.
*Она*
Поднимать мешки с углем вверх по лестнице чертовски тяжело, но мне не привыкать заботиться о себе самой - я никогда не прошу о помощи. После нескольких остановок я все же втаскиваю добычу в дом, и тем же вечером развожу огонь в гостиной. Хотя сейчас лишь середина октября, и без отопления можно обойтись, мне не терпится испробовать, каково это - бросать топливо в самое сердце печи, слышать потрескивание, видеть, как искры осыпаются на пол подобно звездам, как по стенам пробегают тени...
Тени - вот что меня больше всего интересует.
В одной из моих коробок - книги о принципах теней, исследования о темной стороне личности - от Карла Юнга до современных версий. К книгам прилагаются и рукописи - несколько тетрадей с моими конспектами, отчетами об экспериментах и просто историями. Я подсмотрела их в разных уголках Берлина. Я прочла их между строк чужих писем, заметила в лицах тех, кто не смотрел мне в глаза, увидела сквозь приоткрытые двери чужих квартир....А иногда я просто провоцировала их, эти истории - становясь зеркалом, показывая людям их самих. Что станется с этими тетрадями? Возможно, я напечатаю лучшее из того материала, который собрала, и превращу в свою диссертацию - пару лет назад начатую, так и брошенную посередине. А возможно, я их просто сожгу - одну за одной.
*Он*
Утром среды я прихожу в кафе первым. Мне предстоит открыть дверь, достать почту из ящика, разложить свежие газеты на стойке, расставить стулья, включить кофемашину, проверить, есть ли у нас все необходимые продукты и дожидаться прихода повара, который начнет готовить завтраки первым посетителям. Солнце еще не взошло, а я уже выхожу из метро и направляюсь вниз по нашей улице. Если все пойдет хорошо, у меня даже останется немного времени для работы над новым рисунком - я всегда ношу с собой блокнот и ухитряюсь делать зарисовки, пока никто не видит.
Приблизившись к дому, я вижу, как от двери отделяется женская фигура. Ближе и ближе - вне всяких сомнений, это Ивонна.
На ней темно-синее пальто, расписной платок и красные туфли на каблуках. Волосы ее забраны в высокий пучок. Она выглядит слишком нарядно, слишком особенно для такого раннего часа.
- Доброе утро, - говорю я, - Мы открываемся через час.
- Я не могу ждать, - отвечает она. Голос ее звучит выше и звонче, чем мне представлялось. Она добавляет:
- Очень, очень хочется кофе. С молоком и в большой пиале.
- Скоро будет, - обещаю я.
Ивонна выбирает столик в углу, у окна, и садится спиной к залу. Я тут же бросаюсь исполнять ее заказ, даже не включив свет. Кажется, происходит что-то особенное - темный зал, полная тишина. Каждый звук становится более наполненным, округлым, с послевкусием. Каждое движение происходит будто в замедленной съемке,- вот я открываю шкаф и достаю блюдце, вот я ставлю его на поднос, протягиваю руку к пиале, беру ее и подношу к поддону, вот темный, горький, крепкий кофе начинает литься из кофемашины, вот одна за другой молекулы его аромата проникают в помещение, смешиваются с воздухом, и, танцуя друг за другом, насыщают собой мое сознание, вот вспененное облако молока соединяется с кофе, покрывает его, как снег покрывает землю, растворяет два цвета друг в друге. Я ставлю чашку на блюдце, кладу сбоку ложку и маленькое миндальное печенье, и, ступая осторожно, несу свою драгоценность к столику Ивонны.
Магия кофейного запаха шлейфом стелится за моими шагами и опережает меня, подбираясь к Ивонне. Терпкие пары аромата обнимают ее за плечи и зовут к себе, заставляя обернуться и бросить короткий взгляд в мою сторону. В полумраке ее глаза сверкают холодным зеленым - оттенка полыни. Не задумываясь, я говорю:
- Ваш кофе, Ивонна.
Я смотрю на нее и улыбаюсь своей лучшей, отрепетированной перед зеркалом улыбкой, но она не удостаивает меня внимаем и отвечает лишь краткое:
- Конечно.
Я ставлю чашку на стол, забираю поднос и отправляюсь на улицу, к почтовому ящику. Когда я возвращаюсь, Ивонна сидит, опустив глаза, и держит чашку обеими руками.
Видимо, ее нисколько не удивило, что я знаю ее имя.
Я расставляю стулья, стараясь не мешать ей шумом, но она все так же неподвижна. Когда я зажигаю лампы верхнего света, она вдруг говорит:
- Оставьте темноту.
И я подчиняюсь. Проходит несколько минут, капля за каплей, ее кофе тает, тепло чашки переходит в ее руки. Ивонна не оборачивается.
Минута за минутой - скоро растворится в воздухе и исчезнет аромат только что сваренного кофе, скоро сюда придут другие люди, скоро тут запахнет омлетом, беконом, джемом, новым кофе, газетами, уличной грязью - многочисленными следами жизни, стирающими магию, забирающими вдохновение. Скоро застывшие мгновения, которые я разделил с ней, безвозвратно перекочуют из настоящей реальности в разряд воспоминаний, и потеряют ценность, став негодным, второсортным строительным материалом для моих незаконченных проектов и фантазий.
Приблизившись к ее столику на несколько шагов, я решаюсь спросить:
- Вас не удивило, что я знаю ваше имя. Почему?
- Это совсем не странно, - отвечает она, наконец подняв голову и едва скользнув по мне взглядом, - Меня знают многие. Вернее - не меня, а обо мне.
- Я - нет.
- Новенький, - констатирует она, отворачиваясь.
- Да, я работаю здесь всего пару недель...
- Я не про кафе. Я про город.
- Что, это так заметно?
- Даже слишком.
- Вопрос времени и привычки - так мне кажется.
Она не отвечает, и я предпочитаю скрыться на барной стойкой и концентрируюсь на том, что оказывается под рукой - перебираю ножи и вилки, перекладывая их зубьями в одну сторону.
Время от времени я поднимаю глаза и смотрю на Ивонну - она пьет кофе, держа пиалу обеими руками, не сосредотачивая взгляд ни на чем конкретном, ускользая от трехмерной реальности в ей одной доступное измерение.
Разобрав вилки, я принимаюсь за ножи. Прикасаясь к приятному холоду острых лезвий, я приказываю себе перестать думать про Ивонну и переключаюсь на мысли о завтрашней контрольной.
- Так откуда же ты знаешь меня?
Я вздрагиваю - она подошла ко мне бесшумно, зайдя прямо за стойку и облокотившись на нее рукой. Стремительная...
- Твоя квартира, - отвечаю я, - я видел тебя на лестнице, прочел твое имя в списке желающих и вот...
- Значит, ты тоже хотел жить там? - похоже, она удивлена, но только слегка. Не думаю, что она часто одаривает других людей выражением сильных эмоций.
- И до сих пор хочу. Не собираешься переезжать?
- Переезжать? О, это моя вторая профессия, - она улыбается едва заметно и добавляет: - Странно наконец встретить человека, который не знает обо мне ничего из того, что слышали многие, но в курсе того, где я живу и каково мое настоящее имя.
- Понятия не имею, кто ты, чем ты занимаешься и что о тебе говорят люди, но по-моему, это очень увлекательно - жить твоей жизнью.
- Жить жизнью кого-либо - просто игра, не более и не менее интересная, чем остальные человеческие забавы. Увлекательно только одно - быть.
- Не думаю, что это относится ко мне.
- Это относится к каждому, - говорит она и уходит прочь.
Она надевает свое синее пальто, оставляет на столе куда больше денег, чем полагается по счету, и уходит, не удостоив меня прощанием.
*Она*
Запах - вот одна из отличительных черт каждой местности, каждой квартиры. Когда-то я жила над индийским рестораном, и мне казалось, что запах кардамона и карри содержится в частицах цемента, в стружках дерева и нитях ткани, которые составляли мой материальный мир. То ли эти ароматы провоцировали воспоминания в моей душе, то ли таково было ее спонтанное желание, но я дополняла дуновения этого индийского ветра приторными нотами жасмина, иланг-иланга, персика и амбры в моих духах, в дыме моих свечей и благовоний.
Когда-то я жила и над парикмахерской, и мне думалось, что вся квартира пахнет так, как пахнет в ванной комнате - запотевшими зеркалами, синтетической пеной шампуня, маслянистой нежностью жожоба, кокоса и карите. Наблюдая каждый день за парикмахерской, я перестала стричь собственные волосы, пытаясь держаться подальше от этого места, боясь подпустить его запахи слишком близко. Так появилась моя любимая прическа - пучок, забранный высоко и небрежно. Мой отличительный знак, мой личный символ - изобретенный случайно. Когда-то.
Эта квартира пахнет приглушенными тонами краски, только что наложенной на холст, тайной жизнью пыли, спрятавшейся под обивкой мебели, сухожилиями деревянных досок старого паркета. Этот запах, горьковатый и свежий, почти природный, лесной, включает в себя много компонентов. Я установила многие, но букет все еще не кажется полным. Что еще? Апельсиновый аромат собственноручно разведенного огня? Терпкая старость бумаги моих книг и конспектов? Их так сложно поймать, эти неуловимые ноты в музыке теней. Их сложно найти...и почему-то мне нравится думать, что недостающий элемент в моем букете пахнет, как кофе.
Он где-то рядом, этот кофейный запах, он слишком настойчив. Я не держу кофе дома, потому что не могу обременять себя кофе-машиной достойного качества. Я не переношу растворимый кофе - он слишком легкий по своей текстуре, слишком простой. Мне же нужно что-то, что своим вкусом будет оставлять след. Мне нужно что-то запоминающееся, длящееся долго, исчезающее неохотно.
Может быть, кофейные ноты в аромате этой квартиры - воспоминание о кофе из прошлого, который часто был слишком хорош.
Может быть, каждое следующее жилище из всех выбранных мной - отражение одного из мест, бывших любимыми когда-то, или - прообраз пристанища, которое я хочу обрести в будущем.
Он кажется понятным, знакомым и доступным, этот запах, легко воспроизводимым по памяти... и все же, смешавшись с другими составными частями коктейля, кофейный фантом теряет свою однозначность. Мне надо его распробовать, найти и поймать за руку. Я слышу этот запах в звоне стаканов в кафе, находящемся у входа в дом. Я вижу его разводах глазури на пирожных. Я пью его, глоток за глотком, в собственном кофе - и все же он убегает от меня, как моя самая непокорная тень.
*Он*
Она не приходит в пятницу, зато приходит после обеда в субботу - увидев, что ее столик у окна занят, она берет молочный кофе с собой и исчезает, избегая встречаться взглядом с кем-либо. Утром и в понедельник, и в среду, она является практически сразу после того, как я открываю дверь кафе, но не говорит со мной, просто пьет кофе молча. Она никогда не приводит друзей, не задерживается дольше, чем длится ее чашка кофе и никогда не заказывает ничего иного. Иногда она была единственным человеком в кафе, внимание которого принадлежало кофе безраздельно, без конкуренции с ноутбуком, газетой, книгой или другим человеческим существом.
Так проходят две недели. Последние теплые дни проносятся быстро и за одну ночь сменяются холодными, насквозь пронизанными дождем часами ноября. В кафе все чаще и чаще заходят люди, желающие получить порцию горячего напитка и тепла.
Я думаю о том, что в глубинах этого дома Ивонна согревается огнем, что по стенам ее комнат пробегают тени, что ее мир, каким видит его мое воображение - это средоточие всего того, чем мне хотелось бы быть, но чем я никогда не буду. Случится ли мне когда-нибудь примириться с собой, быть довольным тем, кто я и не желать иного?..
*Она*
Первая пачка угля заканчивается быстро - я жгла печку не столько ради тепла, сколько ради процесса. Однажды утром я обнаруживаю, что у меня осталась лишь одна плитка. Босые ноги ударяются об ледяной пол, по шее тянутся мурашки от холода - я заставляю себя вылезти из постели и одеваюсь в ванной, согреваясь струями горячего воздуха из фена. Я долго держу руки над кипятком и выбегаю из дома на поиски топлива.
Чертовски тяжелый мешок угля упирается и отказывается тянуться за мной следом. Каблуки застревают в отверстиях между камнями мостовой - но у меня просто нет другой обуви. Волосы выбиваются из пучка - я кидаю мешок, чтобы их поправить, и слышу, как кто-то осторожно прикасается к моей руке. Я вздрагиваю - мне непривычны человеческие прикосновения.
- Ивонна!
Тот самый официант из кафе.
- Позволь помочь, - говорит он.
Не говоря ни слова, я позволяю ему взять мешок и достаю из кармана ключи. В молчании мы проходим через внутренний двор, в молчании поднимаемся по лестнице наверх.
Я открываю дверь квартиры и прохожу вперед. Мои каблуки громко стучат по паркету, его кроссовки глухо ударяются о порог. Мешок угля с грохотом сваливается в угол.
- Я знаю, тебе интересно посмотреть на то, как я живу, - говорю я.
- Не стану врать, - отвечает он.
- Как видишь, здесь не многое изменилось - можешь сам посмотреть.
Он делает пару робких шагов в сторону гостиной, замирает у входа, не рискуя проследовать дальше. Я вижу, ему кажется, что здесь проходит черта, за которой - мой запретный и притягательный мир. Я не раз рассматривала его там, в кафе - симпатичный, почти красивый, немного неловкий и такой далекий от самого себя, он похож на не до конца проявленную фотографию - не полностью воплощенную задумку, которой не хватает яркости красок, дерзости ничем не стесняемой, ни чем не сдерживаемой энергии жизни.
- Ты всегда останавливаешься на полпути, так и не решаясь сделать то, чего тебе на самом деле хочется?
Мой вопрос приходится для него совсем не кстати, он не спасает, а только озадачивает еще больше - впрочем, именно это и является моей целью. Мой гость делает шаг назад и подается в сторону кабинета, заглядывает в него и возвращается обратно.
- И правда, все почти так же, как и у прошлой хозяйки, - произносит он тихо, - исчезли только картины.
- Вместо них я делаю что-то свое.
- Что именно?
- Я исследую тени.
Он поднимает глаза, и впервые смотрит на меня с искренним, а не приукрашенным уловками воображения интересом.
- Так значит, у тебя здесь небольшой театр? Образы из картона, фигурки на ниточках...
- Нет - для встречи с тенью не нужно устраивать представлений. Достаточно посмотреться в зеркало.
- Где же оно?
- Ты не заглянул в спальню.
Поколебавшись несколько секунд, он прикасается к ручке закрытой двери и позволяет себе войти в темную комнату. Нескольких лучей света достаточно, чтобы в старинном зеркале можно было опознать силуэт. Он подходит ближе, и из-за его плеча я вижу эмоции искаженного налетом времени отражения: желание узнать, страх быть прочитанным словно открытая книга, стремление спрятаться в уюте ощущения собственной никчемности.
Видит ли он хоть что-то из того, что вижу я? Вряд ли. Захочет ли научиться смотреть? Я останавливаю себя, едва заметив зарождающуюся в голове мысль. Нет, не стоит пытаться. Я пообещала себе больше не предлагать человеческим существам знания, которых они не ищут. И все же я задаю ему один вопрос:
- Что ты видишь?
- Уж точно не собственную тень, - отзывается он, - Я вижу уставшего студента, который работает в кафе четыре раза в неделю, живет на чердаке вместо шикарной квартиры, почти никого не знает в Берлине, если не считать странной девушки по имени Ивонна, в чье зеркало он сейчас смотрится вместо того, чтобы мыть тарелки на кухне.
- Ты говоришь, что не видишь тень. А ведь то, что ты назвал - это она и есть.
Он поворачивается и выходит из комнаты.
- Я буду думать над твоими словами, - говорит он, - и про тебя я тоже буду думать, хотя, наверное, тебе это совсем не нужно. Зовут меня, кстати, Том. Впрочем, и эта информация тебе тоже ни к чему...
Неловко улыбнувшись, он начинает спускаться вниз.
- Хорошего тебе дня, Том, - желаю я вслед удаляющимся шагам, зная, что он меня не услышит.
*Он*
Чем ближе колесо года подходит к отметке зимы, тем глубже погружаюсь я в ощущение собственной неприкаянности и ничтожности. Я просыпаюсь в темноте, в своем чердаке в Нойкельне, принимаю душ в тесной ванной, одеваюсь в блеклые, однотипные вещи, выскальзываю под дождь и холод, проделываю свой путь через хитросплетение ветвей метро, чтобы оказаться в одном из доступных мне убежищ - университете, где можно притвориться внимательно слушающим лекцию или кафе, где меня ждут рабочие обязанности и часы наблюдения за людьми. И, когда повезет, за Ивонной.
С того дня, когда я помог ей с углем, она не стала говорить со мной чаще или вести себя приветливее - разве что смотрела на меня внимательно, не отводя глаз. Казалось, она позволила мне войти в круг избранных - тех, кому доводилось встречаться с ней взглядом дольше, чем на долю секунды. Мне по-прежнему казалось, что она относится ко мне со снисхождением существа, знающего себе цену и понимающего, какая пропасть отделяет его от всех прочих.
Она сказала мне, что все, чем я являюсь - просто тень. Хотела ли она констатировать этим факт моей незначительности? Или, напротив, пыталась показать мне, что я могу быть чем-то большим, чем я есть сейчас? Первое было бы жестоко, но справедливо, второе - еще более болезненно. Заглядывая внутрь себя, я всякий раз признавал, что сознательно не хочу устроить себе рандеву с тем, чем я мог бы быть.
Я чувствовал, что в моей душе растет и зреет что-то сильное, цельное, способное соединить разрозненные части моего я, крупицы вдохновения, которые посылал мне мир, отблески божественного, сокрытые внутри меня, воспоминания о моей истинной природе - да, вот-вот придет время, и я смогу соединить отдельные наброски в картину, смогу найти слова, чтобы превратить отдельные фразы в предложения, предложения - в абзацы, абзацы - в связную историю жизни.
Мне не хватает только главного строительного материала, чего-то, что могло бы дать мне целостность, стойкого и вязкого, как клей, и вместе с тем освежающего и хрупкого, как любовь.
*Она*
Холодные ночи внезапно подкравшегося декабря застают меня врасплох, принуждая думать о самом тяжелом для меня времени года. Надвигающееся Рождество обостряет во мне желание совершить большое, не придуманное бегство, устроить масштабную авантюру, которая идет намного дальше, чем перемещение между частями Берлина, которая вовлекает в план другие города и страны. В декабре я начинаю осведомляться о стоимости авиабилетов в далекие страны, всматриваться в карту мира, пытаясь выбрать уголок, который мог бы меня заинтриговать. Я знаю, что при необходимости могу устроить себе переселение куда угодно - мне ничего не стоит найти деньги, уладить вопросы с визой и позаботиться о деталях. Не хватает только смысла, направления действия.
Зачем нужен побег, если я так и не позволила себе создать в своей жизни хоть что-то, от чего можно было бы бежать?
Возможно, свет бесполезен, если в его присутствии забываешь о наличии тени. Даже будучи растворенной в общей картине личности, тень никогда не покидает нас.
*Он*
Каждая новая неделя открывалась ранним появлением Ивонны - иногда она приносила с собой тетрадь в черной обложке и писала своей очевидно дорогой и стильной ручкой. Иногда у нее с собой были и книги, и тогда она пила свой молочный кофе медленно, с упоением, переворачивая страницы длинными пальцами, что-то помечая на полях карандашом. Можно было предположить, что она готовится к семинару - но мне было сложно представить ее в университете, окруженной толпой сверстников. Еще сложнее было придумать, какой предмет она могла изучать. Все ее книги были в непримечательных обложках и довольно старые - я не мог прочитать названия, так что это мог быть любой учебник.
Сегодня Ивонна сделала кое-что неожиданное. Уходя, она оставила на столе белый лист из своей тетради. Я осторожно спрятал его в карман передника, надеясь, что Тереза его не заметила и, скрывшись в туалете, развернул и прочитал:
Нам нравится в других только то, чем мы сами хотели бы стать.
Эта фраза была обращена ко мне и ни к кому одновременно - просто мысль, записанная и забытая на столе, или послание, служащее продолжением того, что она сказала мне несколько дней назад, у себя в квартире...
О да, я не отказался бы стать тем, что она для меня воплощала - уверенной в себе, самодостаточной личностью, которую не заботит мнение окружающих, которая не ищет с ними контакта, но при этом умеет устанавливать с ними особенную связь. Я хотел бы впечатлять других, становится незаменимым и значимым, присутствовать незримо в чужих жизнях, даже не будучи их частью физически. Я хотел бы значить что-то. Хотел бы своей жизнью являть пример.
Пока что моя личность - просто разрозненные точки на карте, которые никак не удается соединить в законченную, сильную линию.
В среду последовала новая записка.
Чем сильнее тебе хочется обладать чем-то из мира внешнего, тем сильнее ты пытаешься отрицать, что уже содержишь в мире внутреннем все то, на что обращаешь внимание.
Ивонна пришла и в пятницу вечером. В кафе было шумно, и она не задержалась надолго. Оставляя записку, она посмотрела на меня - и улыбнулась уголками губ. Я не отводил от нее взгляда, пока она прикалывала к волосам маленькую черную шляпку, надевала пальто, куталась в шарф. Она вышла из кафе неспешно, осторожно прикрыв за собой дверь. Выждав пару мгновений, я подошел к столику и осторожно поставил на поднос пустую чашку и блюдце. Окинув взглядом зал, я прикоснулся к оставленной на столе записке и пробежал по ней глазами, не медля, не пряча.
Выход из замкнутого круга поиска счастья находится в самом центре этого круга - в глубинах твоей души.
*Она*
Я не люблю думать о том, что случится, когда я дочитаю последнюю книгу в моих коробках, когда закончу писать последнее предложение в конспекте по ней, когда поставлю точку в описании всего, что мне довелось узнать за последнее время. Однако книги стремительно заканчиваются, как и уголь в мешке, несказанного становится все меньше и меньше, только тени и кофейный запах не меняются. Я привыкаю к ним, и это уже слишком.
Я привыкаю вставать в темноте и надевать утром вещи, предназначенные для вечера. Я привыкаю слышать, как мои каблуки ударяются о камень ступеней. Я привыкаю держаться за ручку тяжелой входной двери, каждый раз словно проверяя - действительно ли я хочу пойти дальше? Действительно ли хочу переступить через порог и оказаться в мире реальной жизни? Ведь я так хорошо умею не бывать там - закрыть шторы и сделать вид, что ночь бесконечна, что тени принадлежат кому угодно, только не мне. Иногда я поворачиваю назад в самый последний момент, взбегаю вверх по лестнице и запираю квартиру на все замки, а затем забираюсь под одеяло с головой и притворяюсь, что всего этого не было.
Я привыкаю к вкусу молочного кофе - каждый раз, переезжая, я меняю и любимый напиток. Я привыкаю к лицу официанта со смешным именем Том, к его пристальному взгляду и его вниманию. Его присутствие приносит в мой мир наивность и постепенность, что-то забытое, что-то из детства. Что-то из далеких глубин зеркала - мою собственную, стертую со следов земли тень.
Именно поэтому я начала оставлять ему подсказки - цитаты из книг или обрывки моих собственных мыслей, компоненты для составления целостной системы. Раньше я позволяла себе играть с чужим сознанием, сейчас я наблюдаю издалека - за тем, как он рисует в своем блокноте тогда, когда в кафе нет посетителей, за тем, как его манеры становятся все более и более уверенными.
- Над чем ты работаешь? - спросила я его вчера вечером, когда кафе покинули последние посетители.
- Я рисую проект дома для странных людей, - ответил он, непроизвольно прикрывая рисунок рукой - привычка, говорившая о том, что ему доводилось часто рисовать украдкой.
- И что будет с проектом, когда ты его закончишь?
- Вряд ли его одобрит мой профессор, зато ему будет рада большая картонная коробка, в которой я храню все свое творчество.
- Ты можешь кое-что сделать для меня?
- Для тебя?
- Подари мне этот проект, когда он будет закончен. Возможно, когда-нибудь мне понадобится дом.
Он соглашается и я вижу, как он радуется вниманию и одновременно сомневается в нем. Что это было, скользит тень сомнения по его лицу.
Что это было, думаю я. Находясь рядом с ним, я начинаю скучать по потерянным частям себя.
*Он*
День за днем, Ивонна оставляла мне свои записки - иногда мысли в них были проникновенными до слез, иногда совершенно мне не понятными. А теперь она попросила меня подарить ей мой проект - я начал рисовать каждый день, едва проснувшись и сидя в кровати, в метро, у кофе-машины...На некоторых страницах проекта появились следы кофе. Сама бумага пропахла прожаренными зернами, молочной пеной, пудрой корицы.
Декабрь двигался к Рождеству, светясь всеми цветами огней, множась отражениями в хрустальных шарах, придавая всему вокруг привкус имбирных пряников.
Вот что она написала сегодня, двадцать четвертого, рано утром.
Принятие ответственности за обретение того, что ты хочешь назвать своим, освобождает от поиска путей к обладанию.
Я думал о том, что мне теперь делать с этим, по нескольку раз перемывая и вытирая чашки, расставляя их в ровные ряды, поправляя декорации на окнах, начищая до блеска пол. Я думал, сидя один в закрытом кафе и ожидая темноты, потому что мне было некуда идти в рождественскую ночь.
Я сидел один в кафе и дорисовывал последние детали проекта - мне хотелось, чтобы это был мой рождественский подарок Ивонне.
Когда полночь подошла совсем близко, я закрыл кафе на ключ и осторожно, стараясь не спугнуть неожиданную тишину мира, подошел к двери дома. Я прикоснулся к табличке с ее именем и нажал кнопку звонка - решительно, но очень быстро. Несколько секунд прошло, и я успел задуматься, правда ли я это сделал? Однако парадная дверь подалась, когда я прикоснулся к ней, и я прошел внутрь дома. Миновав двор, я быстро поднялся по лестнице и вошел в уже отворенную дверь квартиры.
- Ивонна? - произнес я, оглядываясь и не понимая, в какой из комнат она находится.
- Тихо, - ответила она, - я здесь.
Ее голос шел из гостиной, и я проследовал туда - в пространство открытого огня и приглушенного света.
- У меня есть имбирные пряники, - сказала она.
- А у меня ничего нет, кроме рисунков - ответил я, протягивая ей папку с проектом.
- Ничего больше и не должно быть.
- И не может быть.
- С праздником?
- Почему мы решили, что он существует?
- Значит, поздравление не настоящее.
- Спасибо - не за поздравление, за проект.
Она перебирала листы бумаги, прикасалась к прочерченным мной линиям, вдыхала придуманные мной картины.
- Что ты собираешься делать с проектом? - спросил я.
- Я буду смотреть на него и ждать, когда оживут рисунки.
- Я знал, что рисовал не зря.
Ивонна сидела на полу, завернувшись в плед. Впервые я видел ее не с пучком, а с распущенными волосами - скатываясь по плечам легкими волнами, они увлекали в свой поток лучи света, исходившие от огня.
Почему ты позвала меня, так и хотелось мне спросить, но кажется, я начинал узнавать ответ. Сидеть здесь и ни о чем не думать - когда начало чего-то и его завершение становятся едиными.
- Мне почти не верится, что я здесь, - произнес я.
- Здесь? Мы уже давно по другую сторону зеркала.
Звук захлопнувшейся в соседней квартире двери отозвался в комнате глухим эхо, и после этого стало совсем тихо. Только свечи мерно потрескивали, рассыпая по комнате запах амбры. Смешиваясь с полумраком, переплетаясь друг с другом, бесконечно меняя форму, вокруг и внутри нас были тени.
![[Дарья Крупкина]](/img/s/sborniki_r/ottenki_teni/violetta2small.jpg)
![[Дарья Крупкина]](/img/s/sborniki_r/ottenki_teni/violetta-small.jpg)