Тогда я был ещё молод, но, несмотря на это, жизнь уже успела изрядно меня потрепать. За два года до тех событий я потерял брата, ещё ранее погибли мои родители, а той холодной осенью умерла моя жена. Мы были женаты всего три года. К моменту нашей свадьбы она только окончила учёбу и нашла себе приличную работу. Я был старше её на два года, мы жили в моём доме, думая только о будущем. Её звали Лиза, она была прекрасна, за все эти годы я так и не нашёл девушки, которая была бы достойна её. Думаю, не стоит говорить, что я очень любил её. Мы надеялись прожить вместе долгую счастливую жизнь, но судьба распорядилась иначе.
Она умерла в октябре от кровоизлияния в мозг. Умерла быстро и неожиданно, в тот момент, когда выходила из здания фирмы, где работала. Помню, долго не мог, а вернее не хотел поверить, что её больше нет. Не мог поверить, что не услышу вечером, когда она обычно возвращалась с работы, звука её шагов, её голоса. Даже в день похорон я не верил, что всё это происходит на самом деле.
Погода в тот день была ужасная: шёл мелкий холодный дождь, а тело пронизывал ледяной ветер, который порывистыми ударами бил в лицо, покрывая его противной водяной плёнкой, которая собиралась в капли и скатывалась по лицу подобно слезам. Ветер срывал с деревьев остатки листьев и завывал в их голых ветвях, и вой этот пронизывал меня сильнее самого холодного ветра.
Её тело накрыли полиэтиленовой плёнкой, когда гроб выносили на улицу. Помню, всё это вызывало у меня какое-то острое и тяжёлое чувство, сродни отвращению: её лицо под полупрозрачной плёнкой, которая, громко хлопая, билась под ударами ветра, и в складках которой собиралась вода. Там она казалась какой-то ненастоящей, словно восковая кукла из музея. Тогда я подумал, что никогда больше не увижу её лица.
Я хорошо запомнил тот день: холод, ледяной ветер, дождь, вездесущая сырость и грязь; сырой мрамор надгробий под тяжёлым серым небом, комки земли, а скорее грязи, которые с противным звуком падали на обшитую красной тканью крышку гроба.
Та ночь, когда за окнами бушевал ветер, и капли дождя с глуховатым звуком ударялись о стекла окон, когда я остался совершенно один. Я бродил по комнатам, включив свет во всём доме. Пробовал заняться чем-то, но голова постоянно была занята другим, чем-то, что я не мог уловить, но что не впускало в неё никакие другие мысли. Я не находил себе места, мне хотелось вырваться из стен этого дома и бежать куда-то. Потом я понял, что тянуло меня туда, в грязь и темноту, упасть на свежий погост среди сырых мраморных плит и копать землю, копать руками, чтобы добраться до неё, и остаться там, с ней, если угодно.
Я напился и уснул. А утром было солнечно и холодно. Ветер гнал по небу обрывки серых облаков, сквозь которые ярко светило солнце, светило, но не грело. Дул не сильный, но пронзительный ветер, а природа выглядела будто умершей, процесс разложения тела которой временно приостановился сковавшим его холодом. Мне даже показалось, что я чувствую запах, сладковатый запах разложения.
Я вспомнил брата, он любил осень. Именно тогда, стоя у окна и глядя на этот отвратительный пейзаж за окном, я решил поехать в его дом. Не знаю, чем была вызвана эта мысль, но решил я твёрдо и потом, вспоминая эти минуты, именно тогда я начал верить в судьбу.
Я взял недельный отпуск на работе и, не сказав никому, поехал в соседнюю область, в глухую деревню, где стоял старый дом моего умершего брата.
Его звали Владимир. Он был на пять лет старше меня, и общались мы крайне редко, хотя, те немногие отношения, которые существовали между нами, были довольно тёплыми. Он никогда не отказывал в помощи, если таковая требовалась, но сам о ней никогда не просил. Человеком он был замкнутым, жил, насколько я знаю, один и никогда не распространялся о своей жизни. У него была довольно высокооплачиваемая работа, и в деньгах он не нуждался.
Дом нам достался от брата моего отца, который прожил в нём до восьмидесяти семи лет и там же умер. Вероятно, у старика не было больше родственников или ещё кого-то, кому он мог бы оставить своё имущество. Случилось это за месяц до моей свадьбы, когда мне, естественно, было не до дома, к тому же, по описанию, он находился в крайнем запустении.
Однако, имением заинтересовался Владимир. Мы встретились с ним по этому поводу, и он согласился съездить туда, чтобы оценить его. Что он и сделал.
Вернулся он через два дня, сказав, как я и ожидал, что имение находится в крайнем запустении, требует ремонта и стоит к тому же на краю полу вымершей деревни, в которой проживает пять человек. Однако, ему дом понравился и он предложил мне выплатить половину его стоимости, и забрать его в своё владение. Я согласился и вскоре получил деньги, а имение перешло к моему брату.
В следующий раз я встретился с ним на нашей свадьбе, тогда он сказал мне, что ремонт дома уже близится к завершению. От имения он, судя по всему, был в восторге. Я его понимал, ведь он любил уединение. Ещё он рассказывал, что нашёл там что-то интересное, но, видя, что я не проявляю к этому особого интереса, он не стал продолжать. Тогда это действительно мало интересовало меня, как же я потом пожалел об этом. Больше мы не встречались.
Ехал я порядка шести часов, хотя расстояние было не таким уж и большим. Уйму времени я потерял на ужасных грунтовых дорогах, которые дождь превратил в серую вязкую жижу. Спасли ночные заморозки, иначе, я вообще потерял бы надежду добраться до своей цели. Много усилий я приложил, чтобы не заблудиться на однообразных поворотах просёлочных дорог, но память моя чётко хранила путь в это место, несмотря на то, что я был там всего один раз, потому, этого не случилось.
Часов через пять я добрался до деревни, путь от которой лежал прямо к моей цели. То место, которое относилось к разряду вымирающих, где доживали свой век старики, не желающие покидать его и обременять себя бременем цивилизации, место, которое медленно умирало вместе с ними.
Мой брат умер в апреле. В заключении было написано, что смерть наступила в результате сердечного приступа. Владимира можно было назвать фаталистом, поэтому я не удивился, когда узнал, что он задолго до этого составил завещание, по которому имение и остатки его капитала переходили ко мне. Последним его желанием было: быть похороненным на родине, эту его просьбу я исполнил.
Это был единственный раз, когда я бывал в его имении. Оно произвело на меня плохое впечатление. Всё там: дом, место, деревня с её жителями, вызывали у меня одно желание: быстрее уехать оттуда.
Я встретился со сторожем, которого нанял мой брат, звали его Михаил. Он понравился мне, но, как мне показалось, относился ко мне с какой-то опаской. Я знал, что труп моего брата нашёл именно он, и, уезжая, я увозил с собой твёрдую уверенность, что по какой-то причине он не рассказал всего. Но, несмотря на это, я нанял его для дальней охраны имения, так как заниматься домом у меня не было времени, а, если признаться, ни малейшего желания. Он согласился и вот уже два года ежемесячно я переводил ему плату за его работу.
И никогда, до того момента, у меня не появлялось желания вернуться туда.
От той деревеньки до моей цели было около четырёх километров. Я без труда нашёл дорогу, хотя, она была практически незаметной, и выдавали её лишь глубокие, заросшие травой, колеи, по которым, очевидно, давно уже никто не проезжал. По этой дороге я ехал довольно уверенно, она не была превращена колёсами многочисленных машин в грязь. Однако, местность вокруг была совершенно пустынная и под свинцовым небом, на котором клубились тёмно-серые облака, являла собой весьма унылое зрелище. На много километров вокруг виднелись бескрайние поля, изрезанные неглубокими оврагами и кривыми ручьями, которые местами разливались в болота. Слева от дороги тянулся тёмный хвойный лес, по его краю стояли старые сухие лиственные деревья, обнажив свои кривые чёрные стволы, словно протянутые к серому небу и просящие чего-то.
Вскоре дорога повернула налево, и некоторое время я ехал среди деревьев, стоявших в жёлтой осенней листве, и сухих стволов, ноющих под напором ветра.
Он появился неожиданно, я увидел его сквозь редкую листву деревьев, он стоял в своём одиноком величии, словно декорация к постановке готического романа. Возвышался среди могучих дубов и редкого кустарника, являя собой, когда-то, память о своих прежних хозяевах, он даже теперь не потерял своего величия и красоты, присущей только старым домам. Два этажа здания, возвышающиеся над разросшимся кустарником, были на совесть сложены из красного кирпича, глухие деревянные ставни, потемневшие от времени и сырости, закрывали его узкие окна, покрытая железом, кое-где побуревшим от ржавчины, крыша сейчас была глянцевой от сырости. Дом окружала чугунная решетчатая ограда, опиравшаяся на массивные кирпичные столбы, которая несомненно была восстановлена моим братом.
Справа от дороги я увидел деревню, которая выражала собой ещё больший упадок. Кое-где ещё виднелись почерневшие крыши домов, крытые дранкой; я насчитал их семь, но, очевидно, почти половина из них были нежилые и постепенно рушились и гнили под гнётом времени, дождя и ветра. Кое-где заметны были места, где некогда стояли дома, сейчас от домов не осталось и следа, и выдавала их лишь высокая трава, пятном разросшаяся на земле, щедро удобренной перегнившей древесиной или золой. Иногда среди травы можно было увидеть печи, превратившиеся в кучи битого кирпича. Некогда это была большая и процветающая деревня, но потом она оказалась вдалеке от крупных населённых центров и дорог, пропала возможность торговать, а, значит, и жить здесь, люди постепенно покидали это место, и деревня вымирала. Кое-кто остался, кто-то приехал недавно, как сторож Михаил, но людей становилось всё меньше и меньше. Когда-нибудь от этого места не останется и следа, лишь особняк из красного кирпича будет возвышаться среди деревьев и кустарника, напоминая о некогда живших здесь людях.
Я подъехал к массивным чугунным воротам, запертым на огромный навесной замок, который, судя по ржавчине, давно уже никто не открывал. Остановив машину перед ними, я нажал на сигнал. Его пронзительный звук гулко разнёсся в холодной, влажной тишине и утонул в окружающей пустоте.
После обеда погода снова испортилась: над деревьями нависли свинцовые тучи, и дождь изредка бил крупными каплями в стекло машины и по лужам на улице, оставляя на них, разбегающиеся во все стороны, круги.
Я вышел на улицу и поёжился от ударившего в лицо холодного ветра с дождём. Зашумела пожелтевшая листва на ветвях, стоящих возле дома деревьев. Этот шум, словно холодная отвратительная жидкость, проник в мой мозг, погрузив меня в ещё более унылое состояние, пробудив самые тяжёлые мысли. Засунув руки в карманы плаща я повернулся спиной к ветру и стал смотреть на входную дверь. Она медленно открылась, и на крыльцо вышел довольно крепкого телосложения человек в старых камуфляжных штанах, кирзовых сапогах и поношенной зелёной куртке на плечах. Он долго щурил глаза на своём широком небритом лице, глядя в мою сторону, а потом, зачем-то, кивнул и размашистой неторопливой походкой направился ко мне. Его внешний вид и походка явно указывали на его принадлежность к армии. Даже годы, проведённые в одиночестве и алкогольном угаре, не смогли вытравить из него эту черту. Он действительно служил, был на войне, был ранен и забыт. После нескольких лет, прожитых в поисках справедливости и попытках кому-то что-то доказать, он понял, что от него отвернулись все, кому он служил и ради кого жертвовал жизнью, что жизнь его никому сейчас не нужна. Типичная история. Владимир нашёл его в этой полу вымершей деревне, куда он бежал от своих проблем. Здесь он был единственным, кто мог охранять имение. Владимир нанял его, ему он нравился, мне, признаться, было всё равно.
- Давненько вас не было. - Сказал он сиплым голосом. - Думал, уж, и не вернётесь.
- Вернулся, как видишь. - Ответил я без эмоций.
- Ну, если так, проходите, здравствуйте, в конце концов. - Он растянул в улыбке свои пересохшие губы, оскалив жёлтые зубы, и протянул мне руку.
- Здравствуй, здравствуй. - Я тоже слегка улыбнулся и протянул руку в ответ на приветствие.
Мы прошли через калитку во двор и по заросшей дорожке направились к крыльцу. Повсюду во дворе возвышалась сухая высокая трава, доходившая мне до колена. Местами валялись какие-то коряги и поленья, а справа, рядом с углом дома стояла развалившаяся старая телега. Мы взошли на высокое каменное крыльцо, и Михаил открыл массивную деревянную дверь, которая открылась совершенно бесшумно.
Изнутри дом хоть и выглядел запущенным, но содержался в полном порядке. Сторож добросовестно выполнял свои обязанности. Прихожая была довольно большой и отделана, видимо, во вкусе моего брата. Деревянные панели и обои тёмно-зелёного цвета покрывали стены. Слева, у стены стояла вешалка антикварного вида и подставка для обуви, далее была дверь, направо тоже вела дверь, впереди же был небольшой коридор, завершавшийся лестницей, ведущей на второй этаж.
- Я живу в комнате рядом с кухней, в остальные комнаты стараюсь не заходить, - Сказал он тем же сиплым голосом, - идёмте.
Он пошёл направо, к двери, я последовал за ним. Мы оказались на кухне, которая мало походила на прихожую, благодаря обилию современной мебели и техники. Здесь так же поддерживался идеальный порядок. Через дверь мы прошли в маленькую комнату, где стояла кровать, стол и шифоньер. На столе стояли лампа и маленький телевизор. Под потолком тускло светила маленькая люстра. Комната была отделана в стиле прихожей и при таком освещении смотрелась весьма мрачно. Про себя я удивился, как человек может жить здесь совершенно один.
- Вот, здесь я живу. - Просипел Михаил. - Пойдёмте, я покажу вам вашу комнату... вернее, вашего брата. - Добавил он.
Комната Владимира располагалась на втором этаже, рядом с лестницей. Середину второго этажа пересекал довольно длинный коридор, который заканчивался узким высоким окном. По обе стороны коридора находились комнаты, в которые вели лакированные деревянные двери. Стены, здесь, как и в прихожей, снизу были покрыты деревянными панелями, а верхняя их часть была оклеена тёмно-зелёными обоями. На полу, через весь коридор, тянулась тёмно-красная дорожка. Тусклый свет проникал сюда через окно, придавая этому длинному коридору ещё более зловещий вид. И, даже при таком освещении, на полу и стеновых панелях виднелся толстый слой пыли.
Михаил отпер своим ключом дверь и, повернув бронзовую ручку, открыл её.
- Сейчас я открою ставни, а пока включим свет. - Громко сказал он и щёлкнул выключателем слева от двери.
Тёмная комната озарилась тусклым рассеянным светом, вероятно, из-за толстого слоя пыли на люстре. Я увидел то, что и ожидал: просторная комната, стены которой отделаны так же, как в коридоре и прихожей. В дальней стене было два окна, в левом углу, у одного из них, стоял письменный стол, в правом- кровать. Слева, у стены, стоял большой книжный шкаф старинной работы, как и всё в этой комнате, на полках которого ровными рядами стояли книги, слева же, за дверью, стоял комод, на котором стоял бронзовый подсвечник и небольшая деревянная шкатулка, и ещё что-то, чего я не видел из-за открытой двери. Справа, рядом с кроватью, стоял шифоньер, а рядом с ним, в углу, этажерка с книгами. Справа от двери стоял небольшой столик с, приставленным к нему стулом. Пол был покрыт ковром неплохого качества.
- Здесь он жил. - Тихо и без всяких эмоций произнёс сторож. - Он очень много работал и спал тоже здесь. Здесь стоял ещё компьютер, но после его смерти я убрал его в кладовку, чтоб не украли.
Речь этого человека совершенно не соответствовала его внешности, видимо, когда-то он был неплохо образован. Жизнь непредсказуемая штука. К тому же, сегодня он относился ко мне намного теплее, чем в прошлый раз, когда я приезжал после смерти моего брата.
- Мой брат умер здесь? - Спросил я.
- Да. - Он замялся, а потом добавил. - Пойдёмте, принесём ваши вещи.
Я сам принёс единственную сумку, которую взял с собой, решив попутно загнать машину во двор. На улице уже почти стемнело и значительно похолодало. Пока я возился со ржавым замком, руки мои свело от холода, а кончики пальцев потеряли чувствительность. Ветер порывами доносил холодные иглы измороси и срывал с деревьев остатки листвы. Дом в темноте выглядел пугающе, но, одновременно, он притягивал к себе какой-то непонятной силой, к тому же, сейчас он манил вполне естественными теплотой и уютом.
Справившись с замком, я с пронзительным скрипом открыл ворота и загнал машину во двор, после чего опять повесил замок.
Мы сидели на кухне за небольшим столом. На столе стояла бутылка водки, которую я привёз с собой. Одиночество сближает людей, а сейчас мы оба были по-своему одиноки. Ветер завывал за окном, а дробь дождевых капель по оконному стеклу становилась всё чаще, но мне было всё равно. Я рассказал сторожу о своём горе, он рассказал о своей жизни. Мы долго беседовали и, в заключение, он рассказал мне кое-что, что заставило меня задуматься, но не тогда, тогда я был не в состоянии думать.
- Я никому не рассказывал, не рассказывал правды. - Вдруг сказал он.
- Ты о чём? - Я не понял сначала, о чём он говорит.
- О смерти твоего брата. Он был странным человеком и умер странной смертью, честно, я до сих пор боюсь подниматься на верх, особенно на верх.
- Что там случилось? - Я по-прежнему не понимал.
- Твой брат занимался колдовством, это была его работа, он всякие работы писал, проводил исследования, посмотри книги в его комнате. Я не интересовался этим, но, похоже, профессиональный интерес перерос во что-то большее. Там, на чердаке, есть большая комната, он туда никому не разрешал заходить, но сам пропадал там часами, часто ночью. Не знаю, чем он там занимался, но что-то в этом было дурное: странные звуки, запах, крики; он что-то приносил в ящиках, куда-то ездил, я не совался, это ведь не моё дело. Честно, я боялся за его рассудок.
Михаил достал сигарету из пачки, лежащей на столе, быстро сунул её в рот и прикурил от зажигалки. Приятный табачный дым заклубился над столом, я с наслаждением втянул его ноздрями. Я бросил курить за год до этого, а через несколько дней курил намного больше, чем до этого.
- Однажды, это было за два дня до его смерти, он привёз что-то в своём грузовике. Это был гроб, клянусь. - Он улыбнулся. - Он затащил его на чердак. Через день после этого я уехал в город по своим делам, а когда вернулся, застал такую картину: он лежал в своей комнате, скрючившись в нарисованном мелом кругу, словно защищался от чего-то. В руках его был зажат нож, а на лице такой оскал, какого я никогда не видел. Круг я стёр, конечно, до приезда экспертов. Дверь в эту чёртову комнату была заперта, я не заходил туда, ключ рядом с ней так и висит. Но, клянусь, пахло оттуда падалью, и долго ещё, ночами, мне казалось, что там кто-то ходит, потом всё затихло. Но, знаешь, иногда, мне кажется, я чувствую кого-то. Что-то холодное, что касается твоей кожи и пронизывает тебя до самых костей. Сначала я думал, что схожу с ума. Часто у меня появлялась мысль ухать отсюда, но мне некуда ехать, бежать-то некуда. Зря я тебе всё это рассказал, ну да ладно, я должен был рассказать кому-то, к тому же, ты ведь его брат, должен знать.
Я сидел и молчал, я не хотел тогда об этом думать и не стал, вскоре я пошёл спать.
Я поднимался в темноту по крутой деревянной лестнице в полном одиночестве. Что-то заставило меня прислушаться: ступеньки скрипели, тогда это меня почему-то удивило, ещё я слышал завывание ветра на улице и стук дождя, и ещё какие-то звуки, присущие старым домам. В моей памяти всплыла история, рассказанная мне только что, и слова Владимира, которые он сказал тогда, на моей свадьбе: " Там, на чердаке, я нашёл кое-что, это поразительно..."
Поднявшись по лестнице, я вгляделся в кромешную тьму, уходящего в даль коридора. Я ничего не увидел, но знал, что там эта большая комната: нужно всего лишь пройти до конца коридора, ступая по мягкому старому ковру, повернуться на право и подняться на чердак по скрипучим деревянным ступеням. Там, перед запертой дверью, на стене, висит ключ, надо лишь найти его в темноте...
Я стоял в кромешной, почти осязаемой темноте, которая обступила меня со всех сторон. Я не помнил, как оказался там, там у этой самой деревянной лестницы, что вела на чердак. Я протянул руки в темноту и они не встретили никакого препятствия, я развёл их в стороны и ощутил ладонями деревянные панели стен. Это точно был узкий проход, который вёл к двери, что не открывалась уже два года. Я до сих пор не могу понять, какая сила заставила меня сделать шаг на эту сухую деревянную ступень, что удержало меня от того, к чему стремился весь мой разум, за исключением малой его части, неподконтрольной мне самому. Я хотел бежать отсюда, но сделал шаг вперёд, подобно тем людям, что шагают с крыш высотных зданий в бездну, не осознавая, что делают. Моя нога опустилась на широкую деревянную ступень, которая издала неприятный скрипучий звук, я сделал второй шаг, третий... Вскоре, я упёрся вытянутыми руками в шершавую деревянную дверь. Я развёл руки в стороны и начал шарить ими по стенам. Вдруг, моя левая рука ощутила холод металла, я снял с гвоздя небольшой ключ и уже нащупывал правой рукой замочную скважину, как вдруг, я будто проснулся, отдёрнув руку от холодной бронзы дверной рукоятки. Несколько секунд во мне боролись страх и та сила, что заставила меня придти сюда - может, простое любопытство. Я стоял в чёрной темноте, слушая звук ветра и дождя за окном, которого почему-то не видел. Что-то холодное скользнуло по моему запястью, но не осталось на коже, а проникло под неё, в мышцы, кости, кровь. Ледяной холод пронзил всё моё тело, он будто проходил сквозь меня, заставляя мои мышцы сжиматься в судороге. Я быстро развернулся и почти упал вниз, на деревянный пол, покрытый старым мягким ковром.
Я почти пробежал по коридору к своей комнате, открыл дверь и запер её за собой. Потом я лёг спать и заснул почти мнгновенно. Мне приснился мой брат, как он стоял на моей свадьбе и смотрел на меня с какой-то непонятной тоской. Мне снилась Лиза, её красивое лицо, руки, протянутые ко мне; она улыбается и обнимает меня, её руки ложатся на мою шею, она прижимается ко мне, сжимая меня всё крепче и крепче. Вдруг холод стальными иглами пронизывает меня до самых костей, а она сжимает меня всё крепче и крепче, так крепко, что я даже не могу закричать.
Когда я проснулся, в комнате уже было светло. Я встал с кровати и подошёл к окну: небо было пасмурным, но дождя не было. Я с тоской оглядел умирающую природу за окном, лес, простиравшийся на многие километры, всё это навевало на меня чувство, подобное тошноте, но, одновременно, дарило какое-то странное спокойствие.
Я оделся и спустился на кухню, приготовить себе завтрак. Там меня встретил Михаил, одетый точно так же, как и вчера. Он спросил меня о том, как я провёл ночь, я ему ответил что-то, потом он предложил мне позавтракать вместе с ним, на что я охотно согласился.
Он сказал мне, что, пользуясь случаем, хочет съездить на пару дней в город, оставив дом на меня. Меня не прельщала перспектива остаться здесь совершенно одному, но держать его было просто глупо, и я согласился. Он уехал сразу после завтрака, а я отправился в комнату моего брата.
Поднявшись на второй этаж, я, вдруг, вспомнил то, что случилось вчера ночью. Все детали восстали в памяти с пугающей точностью, и мне снова показалось, что моё тело прожигает тот ужасный холод. Но уже через секунду я стоял в полной растерянности не в состоянии понять, что меня так напугало, теперь всё казалось очевидным, а поведение моё ужасно глупым. Я взглянул в конец коридора, освещённый рассеянным светом, падающим от узкого окна, справа от которого был вход в эту комнату на чердаке. " Я просто был пьян. " - Сказал я себе и открыл дверь в комнату моего брата.
Дневной свет проникал сюда сквозь мутные стёкла окон и отражался от лакированных панелей и деревянных частей мебели, покрытых толстым слоем пыли. В комнате царил запах сырости и плесени, в углах её с потолка свисали невесомые сети, сплетённые пауками за эти годы.
Я подошёл к книжному шкафу, в котором было множество аккуратно расставленных книг. Прочитав названия на их корешках, я понял, что Михаил был прав насчёт работы моего брата. Тогда я плохо разбирался в оккультных науках и большинство названий было мне просто незнакомо, тем более, что некоторые были написаны на иностранных языках: немецком, английском, латыни, арабском и других. Книги были различного возраста: от древних томов до новейших изданий, включая те, что я всегда считал бульварной литературой. Здесь были " Magus" и "Okkultna filosofia" в чёрных потёртых переплётах, на другой полке стояла в мягкой обложке из глянцевой бумаги книга " Оборотни и вампиры". Словом, подбор литературы был самым разнообразным, но объединяла их все только тематика. Меня тогда мало интересовало содержание этих книг, однако, у меня появилась мысль, что они могут иметь немалую ценность, поэтому я решил заняться ими позже.
Большую часть дня я потратил на уборку, которую решил провести в той части дома, где собирался жить. Чем-то мне понравилось это место, и я действительно собирался там обосноваться, несмотря на всю его мрачность и уединённость. Прибираясь в столе брата, я нашёл его бумаги, раскиданные в ящиках в полном беспорядке. Здесь были исписанные тетради, листы с различными копиями и пометками, записные книжки и фотографии. Всё это было свалено в полнейшем беспорядке, и невозможно было установить какую-то связь между всеми этими документами. Я аккуратно разложил их по стопкам и положил в ящики стола, где они и лежали до этого. В верхнем ящике я нашёл красивый и, видимо, довольно дорогой старинный нож с инкрустированной металлической рукоятью и обоюдоострым блестящим лезвием, на котором была выгравирована какая-то непонятная надпись или символ. Нож был завёрнут в кусок красного сукна и лежал в самой глубине ящика, среди листов бумаги с какими-то записями. В нижнем ящике я нашёл чёрную, деревянную, плоскую коробку с замком, который я без труда взломал своим складным ножом. В коробке оказались круглые серебряные пластины, на которых так же были выгравированы незнакомые мне символы. Каждая пластина была завёрнута в кусок чёрной ткани, всего их было девять.
Когда я закончил уборку, комната уже погружалась во мрак, и мне пришлось включить свет. Только тогда я почувствовал, что ужасно проголодался и решил спуститься на кухню. Однако, выйдя в коридор, я вспомнил о загадочной комнате на чердаке. Я остановился посреди коридора, глядя на, светящийся тусклым светом, прямоугольник окна в его конце. Меня вновь разбирало любопытство, и я направился к нему.
Широкие деревянные ступени были покрыты толстым слоем пыли, на котором чётко отпечатались мои следы. Ступени были сделаны из обычных досок, которые не были даже покрыты лаком и сейчас рассохлись и потемнели. Там, наверху, в темноте виднелся тёмно-коричневый прямоугольник двери, которую я вчера так и не осмелился открыть. Сверху тянуло сквозняком и сыростью.
Я поднялся на верх и встал перед дверью. Оглядев стены, я нашёл гвоздь, на котором вчера висел ключ, но ключа не было. Я оглядел пол, но не нашёл его и там. Сунув руку в карман брюк, я почувствовал пальцами холод металла, видимо ночью я автоматически сунул его туда.
Когда дверь открылась, мне в лицо ударил сквозняк вперемешку с пылью и затхлым запахом. Моему взгляду представилось довольно обширное почти пустое помещение, занимавшее весь чердак. Здесь было пусто, не было старых вещей и коробок, которые обычно наполняют чердаки домов. Помещение сверху и по стенам было пересечено множеством массивных деревянных балок, а посреди его была площадка, посреди которой стояло нечто наподобие алтаря из цельной каменной глыбы в человеческий рост длиной. У его изголовья стояла подставка, на которой лежала открытая книга. Тусклый свет, падавший от четырёх слуховых окон, освещал помещение таким образом, что можно было видеть лишь эту центральную площадку, углы же, и то, что было по другую сторону балок, утопало в кромешной темноте.
Я подошёл к алтарю, мои шаги гулко разнеслись по чердаку, многократно отражаясь от стен и балок. Опустив глаза вниз, я увидел что-то под слоем пыли. Это были круги, большие концентрические круги, выцарапанные на гладкой поверхности дерева, центром их служил алтарь. Поверх они были обведены мелом, присмотревшись, я увидел ещё какие-то символы и линии, которые просто были начертаны мелом в кругах. Алтарь был сделан из отшлифованного камня чёрного цвета и имел форму идеального параллелепипеда. У его изголовья стояла деревянная подставка с раскрытой книгой. Я тихо подошёл к подставке, пытаясь ступать как можно тише. Свет, исходивший из слуховых окон, становился всё тусклее, и комната постепенно погружалась во мрак. Раскрытые страницы книги покрывал толстый слой пыли, но даже так было видно, что в неё вложена тонкая тетрадь, состоящая всего из нескольких листов. Медленно наклонившись к ней, я дунул, и пыль густым белым облаком заклубилась над алтарём. Я осторожно взял тетрадь, которая покрывала большую часть книги и собрала на себя большую часть пыли. Под ней оказался совершенно чистый прямоугольник старой пожелтевшей бумаги.
Текст был написан на латыни, которой я тогда не знал. На левой странице книги была нарисована странная звезда, вписанная в два концентрических круга, по длине которых были начертаны ещё какие-то символы. Под рисунком была надпись, но разобрать её я не мог. Ещё не понимая, что это может значить, я снова опустил глаза вниз: кругов было два, а нарисованные мелом линии естественным образом складывались в ту самую звезду.
Становилось совсем темно, а внутри меня всё больше нарастала странная тревога, источника которой я не понимал. Я осторожно взял книгу с подставки, заложив нужные страницы тетрадкой, и пошёл к выходу. Книга оказалась на удивление тяжёлой, её сухой кожаный переплёт неприятно скрёб по коже. Я сунул её под левую руку, когда подходил к двери, и уже потянулся к ручке, но, вдруг замер. Справа от двери у стены лежало что-то, чего я не заметил, когда входил сюда. Свет почти не падал на эту часть комнаты, но глаза уже достаточно привыкли к темноте и, когда я наклонился, то увидел сначала что-то белеющее в темноте, но потом перед моим взором с ужасающей чёткостью предстал человеческий скелет.
Он лежал у самой стены, оскалившись на меня своими белыми зубами. С его костей местами свисали лохмотья, большую часть которых, видимо, давно уже растащили крысы.
Я не почувствовал страха, лишь отвращение и лёгкое смятение от обилия мыслей, которые роились в моём мозгу. В памяти всплыли слова Михаила, сказанные мне накануне, слова моего брата. Теперь всё встало на свои места, в одном я был уверен, в том, что мой брат никого не убил, но с какой целью он принёс сюда труп, и что убило его? Я не знал, что мне теперь делать со скелетом, но, признаться, тогда я об этом совершенно не задумывался, я просто оставил его лежать там, где он и лежал, меня занимал другой вопрос: чем занимался мой брат?
Я выпрямился и пошёл к двери. У самого выхода я, на мнгновенье, вновь ощутил присутствие чего-то, дарившего мёртвый пронзительный холод. Я быстро вышел и запер за собой дверь. Коридор уже погрузился во мрак, и расплывчатый светлый прямоугольник на старом выцветшем ковре был почти незаметен. Прижав к себе книгу, я быстро прошёл в свою комнату.
Я сидел в удобном кресле, слушая вой ветра за окном и удары дождевых капель по стеклу. На столе горела лампа, освещая желтоватым светом листы тетради с выцветшими чернилами. Это был перевод той самой страницы книги с замечаниями моего брата. Я заметил это, когда осматривал найденное в своей комнате, подумав сначала, что тетрадь служила всего лишь закладкой. Название книги мне было не знакомо, и разобрать её содержание я не мог. Она содержала множество рисунков со всяческими символами и таблицами, и несколько эстампов. Издана она была в 1594 году, но сохранилась очень хорошо.
Только потом я обратил внимание на тетрадь. Развернув её страницы, я увидел, что они исписаны выцветшими чернилами, но без труда узнавался почерк моего брата. Здесь было всего три листа, но, читая их, я впал в какое-то странное оцепенение, невероятность и очевидность написанного поразили меня, однако я не мог поверить, что это стало причиной гибели Владимира. Написано там было следующее: " Книга содержит весьма неплохой перевод, мне не совсем понятно, почему Келли использовал латынь, но, в принципе, дела это не меняет. Вероятно, эта копия может быть единственной и, в своём роде, уникальной. Мне очень повезло, что я достал её, чего бы мне это ни стоило.
Несмотря на хороший перевод, в книге содержится много условностей, которые несколько усложняют её понимание, встречаются непереводимые записи, местами используются энохианские ключи, не понятен смысл нескольких эстампов. Всё это потребует много времени на дополнительные исследования, но это ерунда.
Я расшифровал значение трёх эстампов, с которыми не мог справиться ранее. Расшифровка энохианских ключей отбирает большую часть времени, так как ранее я не сталкивался с ними так плотно, но работа идёт.
Книга действительно уникальна, я почти закончил расшифровку ключей. Особенно меня заинтересовала глава, где я впервые встретил практические руководства по некромантии. Такого я прежде не встречал. Глава мной почти расшифрована, дело остаётся за вычислением астрономических величин и составлением транскрипции. И ещё: я не уверен, что автором перевода был Келли, эта работа совершенно отлична от его предыдущих, не смотря на широкое использование энохианских ключей и символов, к тому же, и они несколько отличаются от тех, что были даны в работах Ди и Келли, в основном способы их применения. Вероятно, Келли выдал этот перевод за свою работу, либо, его настоящий автор прикрывался именем Келли, не понятно, с какой целью.
Транскрипция закончена. Процедура очень проста, несмотря на сложность кругов, астрономические величины не имеют большого значения. Требуется лишь провести обряд в безвременье. Сами круги тоже, видимо, не имеют большого практического значения, достаточно, может быть, лишь построить защиту, но, несмотря на это, я воспроизведу их со всей точностью. В книге содержаться подробнейшие инструкции по совершению обряда, если всё получится, то я смогу воскресить мёртвое тело.
Я сделаю это. Материал уже здесь, достать его не составило труда. Я исполню обряд в полнолуние, после завтра. Пока нужно ещё потренироваться с транскрипцией. "
Далее приводился текст заклинания и довольно скупое описание обряда. Перевод, сделанный моим братом, видимо находился где-то среди тех документов, которые лежали в его комнате, либо на диске компьютера.
По описанию обряда, тело следовало положить на алтарь в центре этих кругов, а затем, в " безвременье", произнести слова заклинания над ним. Всего только это требовалось для того, о чём мечтали многие поколения людей, посвятившие этому всю свою жизнь. Тогда я не мог поверить, что простые слова могут заставить подняться труп, но кое-что заставляло меня задуматься. Труп на чердаке лежал не на алтаре, а у двери, и, по его положению, не было похоже, что его туда положили. Как ни бредово это звучит, но, похоже было, будто он сам пришёл туда. Кроме того: странные обстоятельства смерти Владимира.
В один из моментов, я поймал себя на мысли, что склонен верить в это, действительно верить. Я достал из сумки небольшую бутылку коньяка, налил его в стакан, который взял из шкафа и уселся обратно в кресло.
Я листал жёлтые, со светло-коричневыми разводами страницы книги, медленно потягивая коньяк из стакана. Он был уже четвёртым, и я начинал ощущать, как мои мысли медленно уходят в туманную даль, разрастаясь подобно кисте во всех направлениях и самых бредовых вариациях. Я медленно терял контроль над ними, но останавливаться не собирался, здесь меня ничто не ограничивало, кроме меня самого.
Я вспомнил Лизу, её прелестное лицо, красивую улыбку, вспомнил так, будто она была живой. Тоска сжала мне горло, и, очнувшись, я почувствовал, что слёзы стекают по моим щекам. За тот день я совсем не вспоминал её, но тогда мой затуманенный алкоголем мозг вновь наполнился воспоминаниями приятными и нестерпимо горькими. Я смотрел на её фотографию, где было лето, светило солнце на голубом небе, отбрасывая серебристые отблески с поверхности воды, где на каменной набережной стояла она, в зелёной футболке и забранными в хвост волосами, смотрела на меня своими серыми глазами и чему-то улыбалась. Именно тогда в мой отравленный мозг пришла мысль, что я снова могу сделать так, что она будет жива, и мы снова будем вместе. Тогда это показалось мне столь естественно, я смеялся и удивлялся тому, что эта мысль не пришла ко мне раньше.
Я хотел вновь посетить чердак, но ноги уже отказывались меня слушаться, и я упал на кровать, мнгновенно заснув.
Когда я проснулся, было уже утро, точно такое же, как и вчера. Я лежал на кровати поверх одеяла, прямо в одежде. Первое, что я почувствовал, был холод, который, видимо, воцарился во всём доме. Несмотря на прекрасное самочувствие, на душе было погано, я чувствовал себя одиноким и опустошённым, так же, как и в первый день после похорон. Я долго лежал на спине, глядя в потолок, не желая ничего предпринимать, пытаясь разобраться в хаосе роящихся в голове мыслей. Я чувствовал, что всё очень сильно изменилось, но не мог понять, в чём это заключалось. Мысли о том, что я узнал накануне, вызывали лишь тошноту. Перед взглядом постоянно представал скелет, лежащий на чердаке, с его адской улыбкой, и всё более реальной становилась мысль, что где-то здесь, в одном из тёмных углов этого проклятого дома, лежит скелет моего брата, что здесь полно скелетов, ослепительно белых, в грязных лохмотьях, разорванных крысами, они везде: под полом, в стенах, за каждой запертой дверью и скоро их станет на один больше.
Пытаясь выбраться из этих мыслей, словно из вязкой трясины, наполненной липкой грязью, я встал с кровати, выпил немного коньяка из открытой бутылки, стоящей на столе, и спустился вниз. Накинув пальто, я вышел на улицу. Было холодно, но почти безветренно, в глаза сразу ударил яркий солнечный свет, падавший с чистого неба, казавшегося светло-синим. Сунув руки в карман пальто, я направился к воротам, решив немного прогуляться.
Природа под ярким солнечным светом выглядела почти весело, но, всё равно, она была мёртвой. Я медленно шёл по грунтовой дороге, покрытой замёрзшей грязью, между чёрными деревянными домами. Деревня казалась абсолютно пустой. Я видел их, людей, которые скрывались в своих гнилых домах, осторожно поглядывая на меня из-за окон, будто я был призраком, несущим чуму и смерть. Не знаю почему, но меня это не удивило, я понимал, какую славу заслужил в этих местах мой брат, и не удивился бы, если однажды ночью, увидел этих людей перед воротами дома с вилами и факелами в руках.
Я обошёл деревню, что не заняло много времени, и вернулся к дому. Он смотрелся величественно под лучами утреннего солнца, которые отражались от стёкол его окон и придавали особую рельефность его стенам. "Дом, наполненный скелетами" - всплыло в моей памяти. Я вдруг понял, что жить мне совершенно не хочется, а в человеке, которому нечего терять, кроме своей жизни, которому не нужна даже она, просыпается безрассудная смелость, так случилось и со мной.
После обеда я отыскал в кладовке лом, лопату, старую керосинку и, переодевшись, пошёл к машине. Небо снова затягивали облака, дул слабый ветерок. Заперев двери и закрыв ставни в доме, я отправлялся к своей новой цели, которую избрал для себя не исключая, что она может стать последней в моей жизни.
Я ехал не торопясь, торопиться мне было некуда, до ночи было ещё далеко. Когда я выехал на шоссе, было уже темно. Я заправил машину, за одно перекусив в кафе рядом с заправкой, и поехал прямиком по дороге, по которой ехал всего два дня назад.
Я поставил машину в кустах, всего в паре десятков метров от ограды. Я сидел внутри и ждал, ждал пока придёт ночь, пока не перестанут ходить люди по близлежащей дороге, ездить мимо машины, ослепляя меня светом своих фар. Сидел, слушая редкие удары дождевых капель по крыше и стёклам кабины под аккомпанемент противной музыки, исходившей из динамиков позади меня, играющей тихо, тихо.
Я вышел из машины в первом часу ночи, сжав лом и лопату в руках. На лопате болталась ржавая керосиновая лампа. Я прошёл между сырыми мраморными плитами и крестами, и остановился возле погоста, накрытого сырыми венками с чёрными лентами. Я замер на мнгновенье, слушая стук капель и чувствуя, как они стекают по моему лицу. Потом бросил на землю лом и лопату, аккуратно поставил на землю лампу и протянул руки к еловым венкам. Они были сырые и противные на ощупь, я сбросил их на землю, потом осторожно снял цветы и фотографию, завёрнутую в полиэтилен. Глядя на фотографию, я вспомнил её лицо, там, в гробу, так же накрытое полиэтиленом.
Зажигать лампу я пока не стал, всё, что нужно было, я видел, а лампа здесь только выдавала меня. Я взял в руки лопату и осторожно вонзил её в погост, который дождь уже успел превратить в грязь. Комья земли постепенно вырастали в большую кучу рядом с ямой. Земля ещё не промёрзла и не успела слежаться, но, не смотря на это, я уже успел изрядно вымокнуть, не столько от дождя, сколько от пота. Когда я останавливался и выпрямлялся во весь рост, холодный воздух прохватывал моё тело противным сырым холодом.
Когда край ямы был на уровне моего пояса, я зажёг лампу и продолжал копать. Я не чувствовал холода и усталости, я копал, копал без перерыва, не обращая внимания на то, что выкидывать землю из ямы было всё труднее. Совершенно неожиданно лопата с глухим звуком ударилась о что-то твёрдое, я бросил её и, опустившись на колени, стал разгребать землю руками. Красная обшивка гроба стала теперь коричневой, но это был он. Я выбросил из могилы остатки земли и расчистил гроб руками. Я добрался до него, но не учёл одного, я не знал, как его открыть. Я пробовал сделать это лопатой, но у меня никак не получалось подцепить крышку её лезвием, наконец я в бешенстве выбросил её наверх и уже хотел разбить крышку ломом, но тут вспомнил, что в багажнике машины лежит монтировка.
Я выбрался из могилы и пошёл к машине. Только теперь я понял, как устал. Ноги плохо слушались, и меня мотало из стороны в сторону, руки и спина нестерпимо ныли. Несмотря на это, я быстро дошёл до машины, взял из багажника монтировку и пошёл обратно. Теперь меня совершенно не заботило то, что меня может кто-то заметить.
Гвозди легко выходили из дерева, я вырывал их один за другим, и, вскоре, поднял крышку, которая показалась мне очень тяжёлой, и выбросил её наверх.
Я взял лампу и наклонился над гробом. Её лицо было прекрасно, несмотря на мертвенную бледность и синеватый цвет губ. Её глаза были закрыты, казалось, что она просто спала. Её волосы были зачёсаны назад, а в ушах были серьги, которые она всегда любила. Я склонился над ней и заплакал, я чувствовал себя полностью обессиленным, я смахнул чёрную ленту с её лба и прижал к себе её тело, я целовал её холодное лицо, совершенно забыв о том, что она мертва.
Я отнёс её тело в машину, положил её на заднее сиденье, и пошёл закапывать могилу. Потратив немало усилий, чтобы придать ей прежний вид, я справился только к рассвету, когда, наконец, добрался до машины и рухнул за руль. Её тело лежало сзади, накрытое серым плащом, я очень хотел взглянуть на неё ещё раз, но у меня уже не было сил. Я отогнал машину в один из пустырей и заснул на руле, проспав почти до обеда.
Проснувшись, я долго не мог понять, где нахожусь. Сквозь ветровое стекло, забрызганное дождём, виднелись развалины какого-то сарая, покрытые кустарником, в которые упиралась грязная разъезженная дорога. За сараем было поле, которое уходило в покрытую дымкой даль и заканчивалось лесом. Жутко болела голова, всё тело ломало. Только спустя минуту я смог восстановить последовательность всех событий, но всё это было столь не реально и казалось страшным сном. Я оглянулся назад и увидел плащ, лежащий на заднем сиденье, она была там. Я вышел из машины и открыл заднюю дверь. Приподняв край плаща, я снова посмотрел на её умиротворённое лицо. " Скоро мы будем вместе" - Сказал я ей и осторожно накрыл.
Холод здорово прохватывал меня сквозь всё ещё сырую одежду, и я решил быстрее ехать обратно, пока совсем не простудился, или кто-нибудь не обратил на меня внимания. Я сел в машину, выпил немного коньяка из фляжки и завёл двигатель.
Добраться обратно было намного сложнее. Дорога раскисла, и мне пару раз приходилось вытаскивать машину из грязи. Добрался я лишь к вечеру, когда было уже темно. К моей радости, Михаил ещё не вернулся.
Я открыл дверь дома, а затем осторожно достал её тело. Я почти не ощущал её веса. На ней было белое платье, и она в нём была прекрасна, хоть оно и было сейчас запачкано землёй. Никогда не забуду этого ощущения, когда я держал на руках её тело, это было удивительно, такого трепета я не испытывал никогда.
Я хотел сразу положить её на алтарь, но испугался, что её могут тронуть крысы, и решил оставить её пока на своей кровати. Я отнёс её в свою комнату и положил на кровать поверх покрывала.
Зайдя в ванную, я ужаснулся, увидев своё отражение в зеркале. Лицо и одежда были выпачканы грязью и глиной, вид у меня был совершенно бледный. Вернулась головная боль и смертельная усталость. Я начал стягивать с себя куртку и только тут заметил, что руки мои сбиты в кровь. Кое-как я принял душ, переоделся и вернулся в свою комнату. Ещё раз я взглянул на неё, а потом выключил свет и упал на кровать рядом с ней, мнгновенно заснув.
Мне снилась Лиза. Она стояла посреди комнаты, лицо её было бледным, но прекрасным, она звала меня. Я шёл к ней, но что-то сдерживало меня от того, чтобы броситься к ней, обнять её. Чёрная грязь начала сочиться сквозь её кожу, стекая тёмными ручейками по её рукам, шее, лицу. Она становилась всё гуще и уже сочилась из под её платья, она всё больше и больше скрывала её тело, превратив, наконец, его в большой комок чёрной грязи, из которого доносился противный булькающий звук. А потом он начал медленно оседать и упал, растёкшись по полу большой тёмной лужей, из которой торчали белые кости.
Проснувшись следующим утром, я почувствовал, что обнимаю рукой её. Она лежала рядом, такая же как и вечером. Я поправил платье на ней и встал с кровати. Чувствовал я себя не лучше, голова по-прежнему раскалывалась, видимо, у меня была температура. Я долго рылся в сумке в поисках аспирина и, найдя его, пошёл на кухню. Есть не хотелось, от одной только мысли о еде меня выворачивало наизнанку, поэтому, я решил хотя бы выпить кофе.
Что такое жизнь, и что есть смерть. Мы не знаем об этом. Если о жизни мы и имеем какое-то представление, то смерть по прежнему остаётся для нас загадкой. Мы тешим себя надеждой, попасть в рай после смерти, или хоть куда-то, куда угодно, нас пугает одна только мысль, что в один момент всё просто кончится и не будет ничего. Поэтому мы верим в душу, которая после смерти попадёт в рай, претерпит реинкарнацию, воскреснет в "Последний день", станет призраком, лишь бы не темнота и забвение. Смерть, вот то, что столетиями увлекало людей: смерть, бессмертие и некромантия. Веками люди старались побороть её, когда-то в этом преуспел Христос, сегодня реанимация, создавшая термин " клиническая смерть", но никто не смог победить её окончательно, даже Иисус дал Лазарю лишь отсрочку. Вот почему она так пугает нас, потому что главной и неизбежной целью жизни является смерть.
Весь день я занимался транскрипцией, стараясь научиться правильно произносить слова заклинания. К счастью, мой брат довольно подробно расписал её, как и весь обряд, что освободило меня от необходимости копаться в самой книге. Совершить его я собирался той же ночью, единственное астрономическое условие соблюдалось.
Я сидел в кресле, закутавшись в теплый плед и изредка прикладываясь к стакану с коньяком. Я множество раз проговаривал заклинание, добиваясь безупречного произношения, иногда, будто украдкой, я глядел на неё, мирно лежащую на моей постели. Часто, в нетерпении, я глядел на часы, стоявшие на комоде, стрелки которых двигались нестерпимо медленно.
Когда свет, падающий от окна, стал тускнеть, и комната стала медленно погружаться во мрак, а моё произношение стало почти безупречным, я снова поднялся на чердак. Миновав скелет, лежащий у двери, я подошёл к алтарю и водрузил книгу на подставку. Взятым с собой веником, я смахнул пыль с алтаря и увидел то, чего не заметил в прошлый раз. На гладкой чёрной поверхности камня был выбит орнамент, представлявший собой шестиконечную звезду, обведённую двумя квадратами, с прямоугольником по середине, который, в свою очередь, был разбит на двенадцать квадратов, в которые были вписаны какие-то буквы. Между двумя линиями описанных квадратов, в которые была вписана шестиконечная звезда, также находилось множество букв.
Подметя пол в центре комнаты от вездесущей пыли, я установил по диаметру внешнего круга свечи. Затем, руководствуясь книгой и тем, что осталось от рисунка, я восстановил круг. Всё это заняло у меня довольно много времени, закончил я, когда в комнате стало совсем темно, и я вынужден был воспользоваться лампой.
Ночь почти настала, почти настало время , которое я так долго ждал. Нежно я взял её на руки и пронёс по коридору, осторожно поднял по узкой лестнице, пронёс по комнате, освещённой свечами, и положил на чёрный каменный алтарь. Глядя на её лицо, я не мог поверить, что ЭТО получится, но не хотел и думать о неудаче. " Мы всё равно будем вместе. " - Сказал я ей, проведя рукой по её каштановым волосам: " Что бы не случилось. "
Я встал к подставке и открыл книгу на странице, которая была заложена тетрадкой. Я посмотрел на часы, оставалось ещё несколько минут. В комнате воцарилась тишина, даже ветер снаружи утих, лишь пламя свечей иногда потрескивало, отбрасывая на стены жёлтый дрожащий свет.
Я ещё раз взглянул на часы, время уже пришло. Дрожащими руками я взял тетрадь и начал читать заклинание, которое почти уже знал наизусть. Слова гулко разносились по комнате, отражаясь от стен и балок, создавая в воздухе странную вибрацию, которую я чувствовал всем телом. Холодный пот выступил у меня на лбу и на спине, щекой я почувствовал еле заметное движение воздуха, пламя свечей тоже начинало колыхаться. Я продолжал читать, несмотря ни на что, даже на сильную боль, которая разрывала мою голову, я продолжал читать заклинание по памяти, потому что видеть уже не мог.
Всё кончилось. Я стоял с закрытыми глазами, боясь лишь одного, что не произойдёт ничего, что всё это было зря. Я открыл глаза и посмотрел на её тело, оно лежало неподвижно. Где-то ниже горла я ощутил горечь, которая всё возрастала.
Я вздрогнул от страшного и резкого звука, который пронзил тишину, резкий сипящий звук, с которым её лёгкие втянули воздух. Её тело выгнулось, и руки со скрюченными пальцами, устремились вверх. Она резко села, уперев взгляд в противоположную стену. Я не мог двинуться, лишь смотрел на неё, не имея возможности видеть её лица. Она встала на ноги, движения её были резкими и неуклюжими. Она сделала два шага к противоположной стене и развернулась. Её лицо: бледное, с широко раскрытыми чёрными глазами, слегка раздвинутыми губами, оголившими желтоватые зубы; я до сих пор вижу его в своих кошмарах, но тогда я был словно заворожённый, не в силах ни двинуться, ни произнести что ни будь. Она протянула ко мне руки и оскалилась в ужасной улыбке. "Иди ко мне"- просипела она, почти не шевеля губами. И я пошёл, медленно, словно находясь под гипнозом. Обойдя алтарь, я подошел прямо к ней. Я почувствовал, как её холодные руки сомкнулись на моей шее, я обнял её за талию и приблизился к её лицу. Она не дышала, изо рта у неё исходил ужасный запах, но, не обращая на это внимания, я поцеловал её. Я касался её холодных губ, всё больше и больше упиваясь ими. Её холодные пальцы длинными ногтями вонзались мне в шею, сжимали её, словно тиски; тело моё пронизывал холод, пробираясь до самых костей, разум мой медленно проваливался в темноту, даря мне чудесную лёгкость.
"Беги! Она убивает тебя!"- Крикнул, вдруг, кто-то внутри меня. Я открыл глаза и почувствовал, что жизнь медленно уходит из моего тела, а по шее и спине течёт что-то тёплое. "Уйди!"- крикнул я и оттолкнул её. Каким-то чудом мне удалось вырваться и я отскочил от нее на несколько шагов. Она протянула ко мне руки и медленно шла ко мне, шаркая босыми ногами по деревянному полу. Рот её был открыт: "Иди ко мне," - доносился из него ужасный сипящий звук.
Я пятился к двери и неожиданно упёрся в неё спиной, от неожиданности я вскрикнул. Нащупав за спиной ручку, я повернул её и открыл дверь. По комнате пронёсся ветер, задувая свечи. Комната погрузилась в темноту, и её ужасную бледную фигуру, облачённую в белое платье, тоже поглотила тьма. Я выскочил прочь, захлопнув за собой дверь. Несколько секунд я лихорадочно искал ключ, потом, трясущимися руками, вставил его в скважину и запер её. Когда я вытаскивал его, он выскользнул у меня из рук и упал в темноту, я наклонился, чтобы найти его, но дверь, вдруг, ударили изнутри так, что с косяка посыпалась штукатурка. Забыв о ключе, я бросился вниз.
Когда я очнулся, машина стояла на просёлочной дороге рядом с небольшим перелеском, судя по шуму, рядом проходило шоссе. Я не помню, как выбежал на улицу и сел в машину, я пришёл в себя, лишь когда моя машина уже мчалась по одной из просёлочных дорог. Я ехал почти всю ночь, у меня было одно желание: уехать, уехать как можно дальше.
Те дни я провёл как будто в страшном сне, я и вспоминаю их, как страшный сон, кошмар, который перевернул всю мою жизнь. Я не был там больше никогда, как никогда я не вернулся и в свой дом, не дав знать о себе никому из знакомых. Как ни глупо это звучит, но я боялся, что она найдёт меня. По сей день я вижу её в своих кошмарах, как она протягивает ко мне руки и зовёт меня своим сиплым голосом.
Я устроил свою жизнь на новом месте, там, где никто меня не знает. Меня искали, но я сделал себе новый паспорт и живу теперь под другим именем. С тех пор я пытаюсь постигнуть то, что произошло тогда, и пришёл к ужасным выводам. Все эти годы я изучал оккультизм и пытался понять, что я сделал.
Скелет Михаила нашли следующим летом в лесу, недалеко от дома, об этом я узнал потом, видимо, он всё таки открыл эту комнату. Дом, по моим данным, никто не охранял, но, говорят, что в нём кто-то живёт, однако, новых его жителей никто не знает. Люди боятся заходить в те места: все жители той деревеньки умерли, их разложившиеся трупы находили в различных местах по всей округе, иногда там пропадают посторонние люди и жители близ лежащих деревень, особенно эти случаи участились в последнее время. Их трупы тоже иногда находят. Я слышал истории о живых мертвецах, которых люди встречают в тех местах, даже встретил одну газетную публикацию на эту тему.
В свете последних событий мои догадки выглядят ещё более страшными. Та книга - ужасная ловушка, в которую попадаются люди, не понимающие её истинного смысла, вроде меня и моего брата. Я впустил сюда этих тварей, теперь им нужны тела. Неизвестно, сколько их там, и что будет, если он найдут человека, способного прочитать заклинание. Человек, написавший эту книгу, проклял ей всё человечество. Умерло уже слишком много людей, и я еду туда, чтобы остановить это. Я оставил там книгу и транскрипцию, надеюсь они ещё там, если нет, то рано или поздно она напомнит о себе. Если мне повезёт, я изгоню этих тварей обратно и уничтожу книгу, если нет, то рано или поздно придёт человек, способный прочесть транскрипцию и если он окажется в их власти, последствия будут ужасны.
ГОРОД
- Там никто уже не живёт, от деревни почти ничего не осталось. - Сказал он и стряхнул пепел в пепельницу.
Я посмотрел в окно, на дорогу, выложенную красной плиткой, и спросил, втянув в лёгкие ещё одну порцию табачного дыма:
- В Речке ещё живёт кто ни будь?
- Нет, там тоже никто не живёт. Вообще, в последние годы люди предпочитают не селиться рядом с этим местом. - Он улыбнулся, с лёгкой издёвкой, как мне показалось. - Попросту говоря, там все вымерли и продолжают умирать.
- Я знаю, что говорят в округе?
Он опять улыбнулся, сделал затяжку, после чего лицо его стало неожиданно серьёзным:
- Много всяких слухов ходит, в газетах много всякого пишут...
- Конкретнее, если можно.
- От загадочной болезни до банды маньяков и стаи зверей - людоедов. Говорят о секте, которая обустроилась в старом особняке, говорят о мафии. Сплетней много, но это всё слухи. Единственное, на что я обратил внимание, там вполне серьёзно говорят о живых мертвецах... ну не серьёзно, конечно, но говорят много.
Я затушил окурок о хрустальную пепельницу, которая сияла розовым светом в лучах заходящего солнца. Оно красноватым диском нависало над горизонтом, который покрывал бескрайний хвойный лес, в деревьях которого серебряными пятнами блестела водная гладь реки.
- А что власти, милиция? - Спросил я, доставая из пачки новую сигарету.
- Это меня больше всего и удивило. - Констатировал он, опустив глаза. - Они ничего не делают, словно и не происходит ничего. Самое интересное - ведь нигде об этом и не знают: не было никаких сообщений, за исключением одной газетной публикации в областной газете, никаких заявлений, словно и не происходит ничего. Милиция конечно изображает какую-то активность, но не суётся туда вообще, хотя район не закрыт.
- Да, но ведь масштабы не такие и большие. - Добавил я.
- Дело не в масштабах, - он улыбнулся, - люди то пропадают, трупы находят, а кто их, никто не знает, да и не хочет особо.
Я закурил новую сигарету и ещё раз внимательно посмотрел на моего собеседника: на вид ему было лет тридцать, может чуть меньше, он был одет в джинсы и синюю рубашку, поверх которой была надета коричневая куртка. Он тоже затушил сигарету и потянулся к стакану с пивом.
- Вероятно, вы слишком драматизируете. - Сказал я, глядя на него. - Сколько человек пропало?
- Около двадцати. - Он опять растянул губы в улыбке. - Вы всё ещё считаете, что я драматизирую?
Я пожал плечами и потянулся за новой сигаретой:
- Вы ещё не были там? - Спросил я, уйдя от ответа.
- Нет, сначала я решил встретиться с вами и назначить новое место встречи.
Он отодвинул свой стул подальше от стола и вытянул ноги в старых кроссовках, которые, видимо, служили ему уже многие годы.
- Правильно. - Я закурил новую сигарету, погрузившись на миг в серый табачный дым. - Вы знаете место, где можно было бы назначить встречу?
- Да, у них в райцентре есть неплохой бар, называется "Ильяс", найдёте легко, он там единственный в своём роде. Можно встретиться там.
Я подумал, взглянул ещё раз на его молодое лицо окаймлённое светлыми не расчёсанными волосами, сделал ещё одну затяжку и ответил:
- Давайте, когда?
Он пожал плечами:
- Мне нужно дня два, давайте через два дня и, лучше всего, до обеда, когда народу поменьше будет.
- Да, хорошо.
- На этом моя работа закончится?
- Посмотрим, это зависит от того, что вы мне расскажете, но деньги свои вы получите однозначно.
- Ну, тогда всего доброго.
Он допил своё пиво, поставил стакан на столик и встал, протянув мне руку. Я тоже протянул ему руку и сжал его мягкую ладонь. Он криво улыбнулся и вышел из зала, в котором только ещё собирались люди.
Я снова втянул в себя сладковатый табачный дым и повернулся к окну. Солнце уже садилось, и тени вытягивались на, мощёной красной плиткой, площади, поглащая её сантиметр за сантиметром. Я вглядывался в темнеющий лес и пытался представить, как выглядит сейчас то место, удовольствия мне это не доставляло. Столько лет я гнал от себя эти воспоминания, и вот теперь они возвращаются, а, может, я возвращаюсь к ним. Я преодолевал в себе сильное желание бросить всё и уехать сейчас же, и я бы уехал, если бы не знал, что в этом случае мне никогда не спать спокойно. Все эти годы я пытался забыть это проклятое место, но словно какая-то неведомая сила тянула меня к нему, я знал, что там что-то происходит, отчасти из приходящей ко мне информации, и просто потому, что не могло там быть всё в порядке. Я знал, что наступит момент, когда мне нужно будет вернуться туда, чтобы исправить содеянное мною, а, может, заплатить за это. Этот момент настал.
Я затушил окурок о ту же хрустальную пепельницу, встал и пошёл к выходу. У резной деревянной двери я поравнялся с молоденькой девушкой с длинными светлыми волосами, она проводила меня своими большими серыми глазами, от удивления лишь приоткрыв рот. Про себя я усмехнулся, решив, что и в самом деле выгляжу несколько пугающе. Последние годы не прошли бесследно.
Машина почти бесшумно катилась по хорошо укатанной грунтовой дороге, фары выхватывали из темноты деревья и старые сухие стволы, которые в обилии валялись вдоль дороги. Луна изредка показывалась меж бегущих по небу облаков, разливая по лесу свой холодный свет, придавая ему жуткий и мёртвый вид.
В японском джипе сидело четыре человека, которые сейчас напряжённо молчали. Водитель иногда нарушал молчание, когда машина проваливалась в яму или подпрыгивала на кочке. Почти в плотную за ними следовала "Ауди", которой, несомненно, сложнее было пробираться по лесной дороге, но цель того стоила.
Алексей, известный больше под кличкой "Гюрза", данной ему в честь пистолета, который он умудрился где то раздобыть, сидел на заднем сиденье джипа. Пистолета с витыми золочёными узорами теперь при нём не было, да и руки его были крепко сцеплены за спиной наручниками.
Лицо сильно ныло, как, впрочем, и всё тело, при каждом резком движении голову пронзала резкая боль, которая заставляла его крепко зажмуривать глаза и стискивать зубы, что тоже причиняло ему не малую боль, ведь челюсть его была разбита, а, может, и сломана. Сначала он чувствовал, как по его лицу струйкой стекала кровь из рваной раны над левой бровью, но потом кровотечение остановилось, и кровь на его лице стала засыхать, образуя тонкую корку, кожа под которой нестерпимо чесалась. Болели рёбра, по которым его долго пинали ребята, сейчас сидевшие по обе стороны от него, нос ему сломал тот, что сидел справа, он до сих пор потирал ушибленную кисть.
Алексею не было дела до своих попутчиков и, тем более, до того, что происходило снаружи. Он сидел, опустив голову вниз, видя в тусклом свете, капельки засохшей крови на своей чёрной футболке. Он знал, что смерть его близко и всё приближается, со скоростью сорок километров в час. Он не чувствовал страха, лишь горькую обиду, которая камнем лежала где-то чуть ниже шеи. Он не мог понять, как они могли так просто обдурить его, как он мог быть таким дураком, что поддался на такую идиотскую уловку. Он видел пистолет под курткой того, что сидел справа, автомат на коленях, у того, что был слева, они были так близко, но руки его были вывернуты и скреплены за спиной наручниками, которые железной хваткой впились в запястья.
Машина круто завернула влево и выехала на небольшую поляну, следом за ней прямо на дороге остановилась "Ауди".
- Вылезай, сука! - Сказал кто то Алексею прямо на ухо, и чьи-то руки подхватили его и вышвырнули из машины. Он упал на землю, покрытую сухими коричневыми листьями, застонав от боли, которая пронзила его тело. Он почувствовал слабый удар по почкам, потом его подхватили и потащили куда-то. Он не сопротивлялся, даже не от того, что это было бессмысленно, от того, что у него не было на это сил.
Из "Ауди" вышло три человека, двое из которых были в кожаных куртках, третий же в чёрной рубашке, поверх которой была надета "горизонталка". Двое из джипа тащили к небольшому овражку человека со сцепленными за спиной руками, который уже казался мёртвым, но это было не так, его били осторожно, чтобы не умер раньше времени. За ними медленно шёл невысокий, но крепкий человек с автоматом в левой руке, пренебрежительно держа его за ствольную коробку.
Алексея бросили на землю у самого края оврага, он захрипел от боли и сплюнул на сухие листья слюну смешанную с кровью. Ожидая нового удара, он перевернулся на бок и инстинктивно подтянул ноги к животу, но его подхватили под руки и быстро подняли, поставив на колени, спиной к оврагу.
Он поднял голову и увидел четырёх, разглядеть их он не мог, фары машины светили ему прямо в глаза, но одного - Андрея он узнал, он не мог его не узнать. Алексей растянул разбитые губы в улыбке, оголив окровавленные зубы.
- Ну что, сучонок, допрыгался, я ж тебя предупреждал, а ты не слушал. - Сказал Андрей своим спокойным голосом, наклонившись прямо к его лицу. Теперь Алексей мог видеть его лицо, спокойное и безжалостное, словно кусок камня, чувствовать его запах, его дыхание. Он смотрел на его лицо и чувствовал, как ненависть чёрной змеёй поднимается из бездны разума, будто желая вонзиться своими зубами в эту ненавистную глотку.
- Ты, дурак, ты хоть понял, что случилось. Я же всегда говорил, что ты не достоин тягаться со мной, куда ж ты полез, а! - Говорил он без всяких эмоций, словно зачитывал отрывок какого-то романа. Его зубы блестели в свете фар, дыхание будто обжигало разбитое лицо. Алексей вцепился бы в эту морду зубами, но у него не было сил, да и челюсть не двигалась. Он лишь крепче сжал кулаки за спиной, желая что бы всё это быстрее кончилось.
- Ты же знаешь, как я поступаю в таких случаях, ты сам не раз видел, участвовал, теперь твоя очередь.
Одним движением руки он выхватил из "горизонталки" револьвер и приставил его к голове Алексея. Андрей любил свой револьвер, он использовал его как раз в таких случаях, револьвер не оставляет гильз на месте убийства, мягкую свинцовую пулю, сделанную на заказ, трудно идентифицировать, и бьёт он наверняка. Теперь его холодный чёрный ствол упирался Алексею в лоб, чуть выше левой брови. Он услышал щелчок взводимого курка и даже скрежет проворачиваемого барабана.
- Прощай, скотина. - Раздалось в темноте, у него над головой.
Сильный удар отбросил его голову назад, что-то ударило в лоб и разорвало голову изнутри, боль шаром раздулась в голове и вышла из затылка, после яркой вспышки в глазах всё померкло и он по чувствовал, что падает во тьму, которая была мягкой и ласковой, не то что земля, покрытая прошлогодними листьями. Всё кончилось.
Его тело слегка подбросило вверх и оно с глухим звуком упало на дно оврага, скрывшись в темноте.
- Такой он, жалкий конец Гюрзы. - Так же спокойно сказал Андрей, засовывая револьвер обратно в кобуру. - Что стоите, снимите с него наручники.
Андрей развернулся и пошёл обратно к своей "Ауди". Трое оставшихся переглянулись меж собой:
- Пусть Малыш лезет, я в прошлый раз... - Громко произнёс тот, что был с автоматом.
Малыш посмотрел исподлобья на остальных и, видя, что спорить бесполезно, нехотя полез в овраг, нашаривая в кармане куртки ключи от наручников. Спустившись по рыхлому склону на самое дно, он вгляделся в темноту, ничего там не увидев.
- Бля, не видно ж ни хрена. - Сказал он громко и, наклонившись, стал шарить руками по прошлогодней сухой траве и веткам.
Рука его неожиданно наткнулась на что-то влажное и студенистое, поняв, что это, он судорожно отдёрнул её. Потом снова протянул в темноту, наткнувшись, на этот раз, на ещё тёплую руку трупа. Она всё ещё слабо подёргивалась, от чего Малышу стало не по себе, но, несмотря на это, он провёл ладонью вниз по руке, нащупав в темноте холодный металл наручников. Тихо матерясь, он нащупал в темноте отверстие для ключа и сунул туда маленький ключ. Чтобы открыть оба замка, ему потребовалось около минуты, потом он потянул вверх за гладкую цепочку.
Держа наручники двумя пальцами, он вылез из оврага, где его ждали остальные.
- Что долго так? - Спросил второй. - Мёртвый он?
- А ты как думаешь, лови. - Он бросил ему наручники.
Тот ловко их поймал и сунул в карман.
- Рыси погрызут, не опознают. - Тихо произнёс Стрелок, глядя в темноту оврага, а потом развернулся и, махнув рукой, пошёл к машине. Остальные последовали за ним.
Когда стих шум отъезжающих машин, и лес на полнился своими естественными звуками, вышла из-за облаков бледная луна, осветив своим мёртвым светом тело, лежащее на дне оврага. Шёрох листьев и треск веток вторгся в ночную тишину. Кто-то совсем близко подошёл к этому месту, зная точно, зачем пришёл сюда.
Тусклый жёлтый свет, падавший от небольших светильников, подвешенных на стенах, освещал резные лакированные панели стен, чёрные круглые столики и людей, сидевших за ними. Надо всем этим сизой дымкой клубился табачный дым, поглащавший свет жёлтых светильников.
Несмотря на время, посетителей было довольно много. Большинство предпочитало бар, что находился в соседнем зале, куда вела дверь слева от меня, но кое-кто занимал столики возле меня.
Прошло уже три часа. Я знал, что он уже не придёт: он всегда был пунктуален, но, несмотря на это, я продолжал сидеть за столиком, выкуривая сигарету за сигаретой. Даже не от того, что всё же надеялся увидеть его, пожалуй, я просто не знал, что мне делать дальше. Мне приходилось на месте просчитывать свои действия, а принимать поспешных решений я не хотел.
Я предполагал, что он может не справиться, но, видимо, по собственной беспечности не желал учитывать этот вариант. Мне нужна была информация, которую я надеялся получить от него, исходя из которой, я мог строить дальнейшие планы. Я мог нанять ещё кого-то, хотя бы тех двоих, что сидели за соседним столиком, пили коктейль из розовых аллюминиевых банок, живо о чём-то беседуя. Но я отказался от этой мысли: если не вернулся этот, то нет гарантии, что выживут другие, а где-то в глубине души, чисто интуитивно я чувствовал, что времени у меня мало. Нужно было идти самому.
Я затушил окурок о край хрустальной пепельницы, которая была уже изрядно наполнена серым пеплом и окурками, не смотря на то, что официантка в легком голубом платье и такого же цвета фартуке регулярно меняла её, ещё раз осмотрелся, встал и вышел в соседний зал, где располагался бар.
У стойки бара сидело десять человек. Без всякой на то нужды я разглядел их лица, может я его и увижу когда-то, но он уже мёртв. Ещё раз окинув помещение взглядом, я прошёл к двери и вышел на улицу.
В лицо сразу ударил яркий солнечный свет и свежий весенний воздух. Пару секунд я стоял у входа, привыкая к свету, слушая звуки, которые совсем не походили на городские, скорее они были похожи на те, что я слышал в детстве, когда жил на окраине небольшого посёлка. Я открыл глаза и спустился по бетонным ступеням на пыльный серый асфальт, окружённого деревьями переулка. Я повернул на право и пошёл к небольшой стоянке, где оставил свою машину. Солнце припекало, и в длинном чёрном плаще становилось уже жарковато, но снимать его я пока не хотел.
Для дальнейших действий мне нужна была информация о том, что там сейчас происходит. В последнее время меня охватила странная тревога - то, что происходило там, мало походило на то, что я ожидал увидеть. Было очень много пропавших за сравнительно короткий промежуток времени, были странные слухи, было странное поведение местных. Я боялся, что случилось то, чего я ожидал и больше всего опасался. Я принял меры предосторожности, но иногда я сам чувствую себя параноиком, как, впрочем, все последние годы.
Собака, белая, с чёрными пятнами, хромая вышла из-за ржавого железного гаража. Голова её была опущена, бока впали, а из под облезлой шкуры торчали рёбра. Она приподняла морду, покрытую клещами, со слегка приоткрытым ртом; её левый глаз был затянут белой плёнкой, но и правым она, похоже, ничего не видела. Она медленно повела мордой из стороны в сторону и, неуклюже переставляя немощные лапы, медленно пошла поперёк дороги.
Грязное больное животное, судьба которого теперь никого не волновала, было обречено на медленную и мучительную смерть. Когда-то она, вероятно, получала за свою службу миску похлёбки и человеческую ласку, теперь же стала никому не нужна и вынуждена питаться падалью и гниющими отходами, за которые не надо бороться, которые в состоянии разжевать её гниющие зубы. Горе собак в том, что они не могут совершить самоубийства, они цепляются за жизнь до последнего, так велит инстинкт, они будут жить, пока желудок их способен переваривать эту скудную пищу, если болезнь или машина не убьют их раньше.
Я сунул руку под плащ, нащупав тёплую рукоять тесака, чтобы прервать мучения бедной твари, но потом передумал и прошёл мимо, взглянув напоследок в след ковыляющей к куче мусора полудохлой собаке.
Мой УАЗик стоял на неровной асфальтированной площадке между стеной дома и гаражами, которые были разбросаны меж кустов, деревьев и куч мусора. УАЗик выглядел весьма непримечательно, что меня вполне удовлетворяло. Это была одна из причин, по которым я взял именно его, мне нельзя было выделяться, к тому же, несмотря на тёплую погоду, дороги здесь наверняка ещё не просохли.
Я подошёл к потёртому зелёному борту и достал из кармана плаща ключи. Прохладный весенний ветерок приятно обдул моё лицо, заставив меня замереть на мнгновение. Я почувствовал, как он развевает мои длинные седые волосы, слышал, как он шумит в молодой ярко-зелёной листве многочисленных деревьев. Этот звук вызвал у меня грустное чувство ностальгии, напомнив о давних временах, это было так давно. Я открыл дверцу машины и быстро сел на чёрное потёртое сиденье. Свежесть весеннего воздуха тут же сменилась парниковой духотой кабины, запахом бензина, масла и старой обшивки. Я захлопнул дверь, со скрипом повернув блестящую рукоятку, открыл окно, а потом завёл машину. Нужно было найти карту.
- Идиоты! Сборище идиотов! - Сухо проговорил Андрей, стоя лицом к окну и спиной к своим собеседникам. Он бросил пустую пачку из под сигарет на пол и повернулся лицом к троим, что стояли сейчас возле двери, не зная, что ему ответить.
- Ну, вашу мать, где тело, тело где, я спрашиваю? - Спокойно обратился он ко всем троим, а потом замолчал, и челюсти его вернулись к жевательным движениям, перемалывая жвачку, которой, впрочем, могло и не быть: это была одна из его привычек.
- Я не знаю, - робко отозвался Малыш, - я сам снял с него наручники, он мёртвый был.
- Мёртвый. - Криво усмехнулся Андрей, продолжая жевать, а потом вдруг выхватил из кобуры револьвер, который в одно мнгновение оказался у Малыша перед лицом, заставив его вздрогнуть от неожиданности и замереть, глядя в чёрный холодный зрачок ствола. - Мёртвый говоришь. Да я сейчас башку тебе снесу и посмотрю потом, какой ты мёртвый будешь, идиот.
Пару секунд он глядел остолбеневшему парню в глаза, заставив того действительно волноваться за свою жизнь. Но револьвер убрался от его лица так же неожиданно, как и появился, заставив благодарить бога за спасение от праведного гнева шефа.
Андрей резко развернулся и снова отошёл к окну. Он сложил руки перед собой и около минуты молча разглядывал улицу сквозь пыльное стекло. Он стоял и думал, заставляя троих своих подчинённых страдать от неприятного чувства неограниченного и томительного ожидания. Даже глядя на его затылок, можно было видеть, как он продолжает жевать, он всегда начинал жевать, когда нервничал, но сейчас он совсем не выглядел нервным, его эмоции переходили в холодную рассудительность, позволяя принять ему правильное решение.
- Слушай, Гера, - обратился он к третьему из тех, что стояли у него за спиной, - что там конкретно?
Гера был старше тех двоих и, как правило, был среди них главным, что совершенно не было видно снаружи, но он был единственным, по мнению Андрея, кто мог самостоятельно принимать решения, разумные решения. Он не таскал с собой автомат, как Стрелок, или "Стечкин", как Малыш. Обычно он вообще предпочитал обходиться без огнестрельного оружия и, потому, никогда не вступал в конфликт с законом, обходясь обычным ножом и "Ударом", который был абсолютно законен, но, когда нужно, благодаря специальным кустарным патронам, превращался в смертоносное бесшумное оружие. Всё это время Гера стоял, глядя в пол, на стену, будто всё то, что сейчас было произнесено, относилось только к тем двоим, но, ни в коей мере, ни к нему. В принципе, так оно и было.
- Мы ездили туда вечером, - ответил он, оторвав, наконец, взгляд от пола, - Тела не было, его утащили волоком, на траве следы крови остались. Крови порядочно, значит, сделали это почти сразу после его смерти. Следы обрываются возле дороги, может, его погрузили в машину, но, может быть, тащили и по дороге, но там следов никаких, три дня всё-таки прошло, да ещё сволочь какая-то брёвна волоком протащила. Короче, не знаю я, куда он делся.
Андрей смотрел сквозь пыльное стекло на улицу, что проходила под окнами. По ней шли в обе стороны люди, которых он сейчас ненавидел, в таких случаях он всегда выплёскивал ненависть на безликую абстрагированную толпу, так как знал, что в этом случае она не принесёт вреда главным образом ему самому. Иногда, конечно, выдавался случай выместить свою злость на конкретном индивиде этой безликой массы, как же он был счастлив в таких случаях. Он был зол на себя, за то, что уехал в такой ответственный момент, зол на своих помощников, хотя, пока не знал, за что их винить. Он не мог понять, кому понадобилось тело, которое два дня назад должен был найти "случайный" прохожий, фотография которого должна была появиться на следующий день в газетах, как знамение его победы, тело, которое должно было сгинуть в лабораториях суд медэкспертизы, быть захоронено, как неопознанное, как это делалось много раз раньше. Но кто-то вмешался, кто это сделал и зачем, было неизвестно, и это больше всего бесило Андрея, когда не понимаешь, что происходит вокруг, а это тебя касается, очень плотно касается, это бесит, создаёт чувство бессилия и слепоты и бесит ещё больше. Поэтому, Андрей намеревался направить все свои силы на обретение зрения, он очень желал знать, кто его новый враг.
Он отвернулся от окна и опёрся на стол, пару секунд разглядывал пожелтевшие обои на противоположной стене, а потом сказал:
- Куда ведёт эта дорога?
- Не знаю, мы не интересовались. - Ответил Гера, злясь в душе на самого себя.
- Тогда собирайтесь в экспедицию, - искоса улыбнувшись, ответил Андрей, но улыбка мнгновенно пропала с его лица, и оно сделалось таким же суровым и равнодушным, - исследуйте эту дорогу вдоль и поперёк, там глухие места, может быть, тело ещё там, только не светитесь.
Это место с трёх сторон окружали лес и болота, с одной стороны от него простиралось большое поле, пересечённое множеством оврагов и поэтому, людьми не используемое. Недалеко, через это поле протекала маленькая речушка, которая, втекая в лес, разливалась в большое болото. В четырёх километрах юго-западнее на этой самой речушке стояла деревня под названием Речка. В ней, как я уже знал, живых не осталось, а, значит, делать там нечего, по крайней мере пока. Единственным населённым пунктом, который был к этому месту ближе десяти километров, и в котором, вероятно, были ещё люди, было Збруево. Оно стояло в семи километрах западнее, отделённое от моей цели семикилометровой лесополосой. Это и была моя первая цель.
Второе, что меня интересовало, были дороги. Дорог здесь было крайне мало, видимо, из-за обилия болот. Одна дорога шла через Речку, та, по которой я добирался туда в прошлый раз. Вторая дорога шла от Збруево и выходила через лес почти к районному центру, делая при этом немалый крюк. Эта дорога проходила как раз через мою цель, что мне и нужно было. Моя цель была обозначена тремя чёрными точками, над которыми маленькими чёрными буквами было написано: "Погост".
Я оторвался от листа карты и размял затёкшую шею. Вечер уже опускался на улицы, и солнце скрылось за ярко-зелёными ветвями высоких деревьев, даря земле свой оранжевый свет. В воздухе воцарилась вечерняя прохлада и тишь. Изредка тишину разрывал шум проезжающих мимо машин или крики детей, играющих во дворе. Я никогда не любил детей, но сейчас, глядя на них, ощущал давящую грусть, понимая, что жизнь моя прошла, я прожил её в постоянном бегстве и страхе, которым даже не мог ни с кем поделиться. Жизнь прошла, а я по-прежнему один: " Да будет так" - Прошептал я тихо.
Я выброси окурок, сложил лист карты и сунул его в свою старую серую сумку, что стояла рядом с соседним сиденьем. Нужно было поужинать и остановиться где-то на ночь. Первой моей целью было Збруево, но ехать туда ночью я не решился, тем более, что смысла в этом никакого не было.
Я завёл машину и выехал из двора, мимо проплыли зелёные кусты и серые бетонные столбы, я притормозил у выезда на дорогу, пропустив Камаз, который с шумом пронёсся передо мной, обдав меня резкой волной тёплого воздуха и пыли. На мнгновение в моём мозгу возникла мысль о хрупкости и беззащитности нашей жизни. Почти каждую минуту стоит лишь сделать один шаг в неправильном направлении и всё кончится. Сейчас мне стоило лишь немного подать машину вперёд. Каждый волен сделать свой шаг в нужном ему направлении и правильность этого шага для каждого своя.