Любое редактирование и коммерческое использование данного текста, полностью или частично, без ведома и разрешения автора запрещены.
И знаешь, что я еще думаю, Ал? Вот русские даже не пытались высадить человека на Луну. Это неспроста. Либо они что-то знают, чего не знаем мы, либо у них тут уже давно оборудована база. И вдоль колючей проволоки порхает Ванья в красном скафандре с "калашниковым" наперевес.
Михаил Успенский
1
Чкалов
Мне сделали предложение, которое - учитывая, от кого оно исходило, - было равносильно приказу.
Артур Кларк
Вас произвели в герои. Лунная разведмиссия. Вы полетите.
Станислав Лем
- Товарищ Чкалов, говорят вы, - Сталин подчеркнул это "вы" девственно гладким мундштуком своей непременной трубки, которую держал в правой руке, - вы - наш самый лучший пилот.
- У нас много хороших пилотов, товарищ Сталин, - уклончиво ответил Чкалов.
Сталин резко вскинул голову, взглянул пронзительными желтыми, как у кошки, глазами; хитро усмехнулся.
- Но все-таки вы - самый лучший пилот.
Чкалов не стал возражать.
Сталин прошелся от стола к окну и обратно, бесшумно ступая сапогами по расстеленной на полу медвежьей шкуре. Шкура была уже изрядно потоптанная и попорченная молью, но все равно производила впечатление своими размерами и, в особенности, выглядывавшей из-под письменного стола медвежьей башкой, чьи оскаленные клыки внушали почтительный страх.
В кремлевских закоулках ходили тихие подобострастные разговорчики, что во времена туруханской ссылки товарищ Сталин неоднократно хаживал на медведя с одной рогатиной и эту вот шкуру добыл собственноручно... Скорее всего, это были просто легенды, сочиняемые и распространяемые умным подхалимом Поскребышевым. Но в подобные минуты, оставшись со Сталиным с глазу на глаз, Чкалов готов был с легкостью поверить в любую легенду.
- Товарищ Чкалов, у партии есть для вас новое задание, - выразительно сказал Сталин. - Вы готовы к новому заданию?
Чкалов подтянулся и бодро отрапортовал:
- Всегда готов, товарищ Сталин!
- Как пионер. - Сталин опять усмехнулся. - Это хорошо. - Он немного помолчал, как бы задумавшись, и внезапно объявил: - Товарищ Чкалов, партия поручает вам совершить полет на Луну!
- На Луну?! - изумился Чкалов. - Почему на Луну? Зачем на Луну?
- Освоение Луны имеет для нашей страны чрезвычайно важное военно-политическое и народно-хозяйственное значение, - назидательно проговорил Сталин, тыкая в сторону Чкалова мундштуком трубки. - Неужели вам это непонятно, товарищ Чкалов?
- Гм, - сказал Чкалов. Военно-политическое значение освоения Луны он еще мог, хоть и с превеликим трудом, понять. Но вот народно-хозяйственное... Не пахать же там, в самом деле?..
- Ну, что скажете, товарищ Чкалов? Готовы ли вы к столь ответственному заданию? - Сталин, слегка нахмурившись, ждал ответа.
- Но, товарищ Сталин, - осторожно заметил Чкалов, - нет такого самолета, на котором можно долететь до Луны.
От нового пристального взгляда вождя Чкалову стало не по себе, он отвел глаза и стал смотреть на портрет, висевший над письменным столом.
Этот кабинет, в отличие от всех прочих советских кабинетов, не был украшен портретом товарища Сталина, что, впрочем, было вполне объяснимо. Здесь, на стене, оправленная в тяжелый золотой багет, висела сильно увеличенная фотография некоего человека, которого Чкалову долго не удавалось опознать, хотя и было в том незнакомце что-то очень знакомое... Всякий раз, бывая в кабинете Сталина, Чкалов разглядывал этот портрет, пока наконец однажды не понял: глаза... да, этот самый полуприщуренный, известный по сотням других фотографий, взгляд. На стене кремлевского кабинета товарища Сталина висел портрет товарища Ленина, загримированного под рабочего Ильина...
- Вот вы говорите, мол, нет такого самолета. - Сталин постучал по столу трубкой, вновь привлекая внимание Чкалова к себе. - А может быть, вы просто боитесь, товарищ Чкалов? Скажите прямо: боитесь?
- Нет, - коротко ответил Чкалов. Он и вправду не боялся летать - все равно куда, все равно на чем. Боялся он другого...
- То есть, если партия даст вам такой самолет, на котором можно долететь до Луны, то вы полетите?
- Да, полечу, - решительно ответил Чкалов, подумав при этом: "На самолете до Луны - ха! Отчего же не на дирижабле?" Он никак не мог поверить, что Сталин говорит совершенно серьезно; он прекрасно знал, что у вождя, мягко говоря, весьма своеобразное чувство юмора - порой Иосиф Виссарионович позволял себе такие шутки...
Чкалову накрепко врезался в память прошлогодний эпизод, когда Сталин поручил ему слетать на СП-1 и передать лично в руки Папанину пакет с сообщением особой важности. Почти сутки чкаловский АНТ-25 летел до папанинской красной палатки на приполярной льдине. А в пакете оказалось поздравление с присвоением товарищу Папанину звания Героя Советского Союза. И все. Папанин, узнав, что Чкалов не привез ничего, кроме этого пакета, быстро выбежал из самолета и дал волю переполнявшим его чувствам, бегая вокруг и стреляя в воздух из ружья. Стреляя, Папанин громко кричал, но что именно он кричал, Чкалов за выстрелами не расслышал. Остыв, Папанин вернулся в кабину самолета и, сделав официальное лицо, попросил передать товарищу Сталину свою горячую благодарность за оказанную высокую честь, и что он будет нести высоко, и что он не посрамит, и т.д., и т.п. Десять минут он изливался без передышки, а напоследок, злым свистящим шепотом предупредил Чкалова, что в другой раз без консервов и в особенности без спирта ему лучше и не прилетать...
Но сейчас Сталин, похоже, не шутил.
Подойдя к столу, Сталин положил курительную трубку и снял трубку телефонного аппарата, на котором не было диска номеронабирателя.
Не успел Сталин водрузить телефонную трубку обратно на аппарат, как дверь кабинета приотворилась, и в образовавшуюся щель нерешительно протиснулся высокий сутулящийся человек с рулоном ватманских листов в руках.
- Входите, входите, товарищ Бартольди, - подбодрил Сталин человека с чертежами, мнущегося у порога. - Вот тут товарищ Чкалов хочет узнать про ваш самолет.
- Здравствуйте, - тихим голосом сказал Бартольди Чкалову.
- Здравствуйте, - кивнул Чкалов в ответ.
Со Сталиным Бартольди не поздоровался - должно быть, они уже встречались нынче.
Сутулый Бартольди мелкими шажками приблизился к письменному столу, вопросительно посмотрел на Сталина.
- Разворачивайте свои чертежи, товарищ Бартольди, - сказал Сталин, вновь беря в руку курительную трубку. - Товарищу Чкалову будет очень интересно взглянуть на ваш самолет.
Ободренный, Бартольди развернул было чертеж, но тугой ватман опять свернулся в рулон.
- Товарищ Бартольди, вы можете прижать чертеж пепельницей, - посоветовал Сталин, наблюдая за конструктором сбоку, - и телефоном.
Бартольди не преминул воспользоваться добрым советом гения всех времен и народов. Чкалов обратил внимание, что у конструктора сильно дрожат руки. "Волнуется", - подумал он и перевел глаза на чертеж.
Самолет, изображенный на ватмане в трех плоскостях, имел совершенно непривычный вид. Собственно говоря, он и на самолет-то не был похож: длинный сигарообразный фюзеляж, узкие треугольные крылья - ну просто рыба с плавниками... И ни одного винта.
- Что это такое? - недоуменно спросил Чкалов. - Это что - самолет?
- Самолет, - подтвердил Бартольди.
- А как же он летает? Где винты?
- Этому самолету не нужны винты, у него ракетный двигатель, - объяснил Бартольди. - Это не аэроплан, это ракетоплан.
- Ракетоплан, значит, - медленно, с расстановкой проговорил Чкалов, разглядывая чертеж. Мысли разбегались, словно стальные шарики из разбитого подшипника, оброненные на пол мастерской. Да, это не шутка... какие уж тут шутки... В самом деле предлагают на Луну слетать...
А что, на Луну - так на Луну! Это же здорово, черт возьми! Ведь мечтал же вокруг земного шарика махнуть, а тут такое... Такое!..
У Чкалова просто не находилось слов.
Скромно стоя в сторонке, Сталин наблюдал, как Чкалов, загораясь, выспрашивает у Бартольди подробности о тактико-технических данных ракетоплана и об особенностях его конструкции, и как инженер с готовностью отвечает легендарному пилоту. Да, этих двоих одержимых непременно стоило свести вместе... На мгновение вскинув голову, Чкалов встретился со Сталиным взглядом, и Сталин увидел, каким жарким азартом горят чкаловские глаза. Было ясно: Чкалов готов лететь на Луну - куда угодно! - хоть прямо сейчас, подавай ему самолет - и полетит... Однако, придется его немножко разочаровать...
Чкалов спохватился чуть раньше, сам.
- Все это, конечно, очень здорово - на словах и на бумаге, - сказал он, кивая на чертеж, - но я хотел бы взглянуть на сам самолет. Потрогать его.
Бартольди явно не знал, что ответить; он беспомощно посмотрел на Сталина, ожидая подсказки. Чкалов тоже посмотрел на Сталина. Сталин промолчал.
- А самолет... самолета нет, - с запинкой сказал Бартольди. - Пока это - лишь проект.
- Я так и понял. - Чкалов криво усмехнулся, не стараясь скрыть свое разочарование. Раззадорили, как мальчишку: на Луну, мол, полетишь, на ракетоплане... А на самом-то деле...
- Не стоит спешить с выводами, товарищ Чкалов, - веско произнес Сталин. - Я уверен, вы еще не забыли, о чем мы говорили двадцать минут назад.
- Не забыл, - буркнул Чкалов, глядя в сторону.
- Хорошо. - Сталин кивнул, с трудом сдерживая смех, - Чкалов дулся, как обманутый взрослыми ребенок. Наверное, он никогда не повзрослеет; такие люди вечно остаются мальчишками в душе...
- Самолет товарищ Бартольди вам построит. - Сталин повернулся к конструктору, нацелившись на него мундштуком трубки. - Товарищ Бартольди, вы построите самолет для товарища Чкалова?
- Да, конечно, - вздрогнув, ответил Бартольди.
- Вот видите, товарищ Чкалов, - сказал Сталин, - товарищ Бартольди обещает построить для вас самолет, на котором можно долететь до Луны.
- Ага, - сказал Чкалов. Голос у него был не слишком счастливый.
Удостоив конструктора ракетоплана последнего мимолетного взгляда, Сталин бросил:
- Товарищ Бартольди, вы можете идти.
Не проронив ни слова, Бартольди торопливо и несколько нервно свернул чертеж и направился к двери.
- Вас проводят, добавил Сталин ему в спину.
Бартольди, во время разговора с Чкаловым расправивший было плечи, вновь ссутулился, сник и не оглянувшись и не попрощавшись, вышел вон...
Бартольди
...но ведь космолеты будут только тогда, когда их построят.
Михаил Анчаров
Вогулов гнулся над чертежами и цифрами...
Андрей Платонов
Прообраз своего ракетоплана Бартольди увидел в кино.
Это случилось в 1936 году. Фильм назывался "Космический рейс"; вроде бы сам Циолковский консультировал режиссера.
На Бартольди неизгладимое впечатление произвела сцена старта: серебристая, странна похожая на рыбину, ракета с крыльями взлетала, разгоняясь по огромной, полого поднимающейся к небу эстакаде...
Довольно глупая картина - особенно с точки зрения инженера-авиаконструктора.
И все же, и все же...
И все же была в этом какая-то своя, внутренняя правда: эта ракета должна была взлетать именно так.
"Но зачем нужна ракета с крыльями? - подумалось Бартольди. - Не лучше ли сделать самолет с ракетным двигателем? Самолету, по крайней мере, не нужна специальная эстакада для взлета..."
И раскованное воображение Бартольди ракетой стартовало с той невозможной эстакады. На киноэкране, на фоне куска черной материи и множества лампочек, изображающих звездное небо, невидимая нить тянула невзрачненький макет космического корабля. А Бартольди сидел на шестнадцатом месте в четвертом ряду, невидящим взором уставившись на это безобразие, и думал о том, как сказку сделать былью, и вообще, возможно ли это.
Стоит попробовать. Прикинуть на бумаге хотя бы...
Фильм Бартольди досидел до конца, но, кроме ракетного старта, от "Космического рейса" в его памяти не отложилось ничего. А остальные зрители - главным образом мальчишки - от фильма были в восторге. Мальчишкам, разумеется, больше всего понравился тот смелый пионер (как там его звали?..), который вместе со взрослыми полетел в космос и даже умудрился однажды спасти всех от неминуемой гибели, проявив недюжинную смекалку и отвагу. Каждый из мальчишек с легкостью представлял себя на месте этого самого пионера, каждый завидовал ему. "Жалко, что на самом деле нету таких ракет", - сказал один из мальчишек, покидая кинозал. Бартольди мог бы ответить, что на самом деде не бывает таких пионеров. А ракету, точнее ракетоплан, он твердо решил построить.
Для начала Бартольди сел перечитывать Циолковского: "Новый аэроплан", "Стратоплан полуреактивный", "Исследование мировых пространств реактивными приборами" и прочее. Пользы в этом чтении было немного: в трудах основоположника не содержалось ничего, кроме примитивных схем и общих рассуждений. Впрочем, Бартольди и не рассчитывал на то, что удастся содрать все правильные ответы у Константина Эдуардовича. Он просто хотел убедиться, что создавая свой ракетоплан, он, выражаясь фигурально, не изобретает велосипед.
Вообще-то, Бартольди не был единственным, кто пытался изобрести этот "велосипед". В Москве существовала Группа изучения реактивного движения Королева и Тихонравова, а в Ленинграде - Газодинамическая лаборатория Глушко. Но все они придерживались пути, указанного Циолковским, все они занимались ракетами.
С Королевым Бартольди был знаком лично. Королев когда-то тоже начинал с самолетов, он даже построил один и чуть не разбился на нем... После этого случая Королев понял, что выбрал не то направление и увлекся реактивными аппаратами. Он и Бартольди пытался увлечь своими идеями, звал в свою Группу и даже как-то раз пригласил посмотреть на запуск экспериментальной ракеты.
Ракета ГИРД-09 взлетела на четыреста метров. Бартольди присоединиться к Группе Королева отказался.
"Жаль", - сказал Королев. "Мне больше нравятся самолеты", - сказал Бартольди. "Самолеты. - Королев пренебрежительно скривился. - Что - самолеты? Будущее - за ракетами!" "Ну да, конечно", - усмехнулся Бартольди, скосив глаза на Тихонравова, который понуро стоял над дымящимися останками своей ракеты. "Ты ничего не понимаешь! - запальчиво воскликнул Королев. - Это был всего лишь эксперимент. Первый эксперимент". "Мне больше нравятся самолеты", - повторил Бартольди.
Так они и расстались, ни о чем не договорившись. А с тех пор, как ГИРД и ГДЛ волевым решением сверху объединили в Реактивный научно-исследовательский институт, о Королеве и его коллегах и вовсе ничего не было слышно. (Высокая бетонная стена отделяла институт от внешнего мира, и охрана была надежная.)
Бартольди же пока ничем, кроме собственных фантастических идей, не был озабочен. Уже который год он трудился в туполевском КБ.
В свое время Туполев проявил изрядную смелость, приняв на работу плохо говорящего по-русски иностранца. (В антоновском КБ, например, к интернационалисту отнеслись очень подозрительно и к себе не взяли, несмотря на удостоверение члена итальянской компартии.) Но Андрей Николаевич не прогадал: Бартольди щедро делился с шефом-багодетелем блестящими конструкторскими решениями; итальянец оказался богат на нетривиальные идеи.
Как вот с этим ракетопланом...
Про ракетоплан Бартольди не сказал Туполеву ни полслова: такую сокровенную идею он никому подарить не мог.
...Это была своего рода одержимость: чертежи и расчеты днем, на службе; чертежи и расчеты ночью, дома. Жилище Бартольди - комната в обычной московской коммунальной квартире - от его рабочего места отличалась одним: здесь была кровать. Спал Бартольди мало, по три-четыре часа в сутки, да и этих часов ему было жаль. Но сон был необходим для нормального функционирования мозга. Как и еда. Поэтому Бартольди составил для себя расписание: когда принимать пищу, когда ложиться спать, когда просыпаться - и всегда строго расписание соблюдал.
На основные расчеты по ракетоплану ушло около двух лет.
Так ничего и не рассказав Туполеву, Бартольди записался на прием к наркому тяжелой промышленности Кагановичу, недавно сменившему на этом посту безвременно скончавшегося Орджоникидзе. Каганович выслушал Бартольди, не особенно стараясь скрыть скуку, в детали вникать не стал, только промолвил: "Посмотрим, что скажут специалисты", - и распорядился отдать проект ракетоплана на рассмотрение экспертной комиссии. В комиссию, специально созданную по такому случаю, вошли почти все ведущие авиаконструкторы страны, а возглавил ее не кто иной, как Андрей Николаевич Туполев. Рассмотрение проекта произошло в наикратчайшие сроки; уже через неделю, в том же самом кабинете, в присутствии Кагановича, Бартольди и всех членов комиссии Туполев объявил вердикт: "Самолет без винтов летать не может". "Это все?" - спросил Каганович. "Все", - ответил Туполев, старательно не глядя на Бартольди. "Всем спасибо, - сказал Каганович. - Все свободны". Бартольди сначала потерялся, потом попытался что-то возразить, попытался что-то объяснить, от волнения путая русские и итальянские слова. Никто не захотел его слушать.
Бартольди был раздавлен.
Он не помнил, как вернулся домой. А дома впал в странное оцепенение; сидел за письменным столом, заваленном обломками рухнувшей мечты, - и все. Наверное, он размышлял о чем-то, но о чем -- и сам, пожалуй, не смог бы ответить.
Этой же ночью за ним пришли.
Точнее - приехали. Черный автомобиль с погашенными фарами тихо вкатился во двор, остановился. Три человека вышли из машины, бесшумно, словно призраки, поднялись на третий этаж и проникли в квартиру, где жил Бартольди.
Через полчаса черный автомобиль уехал; в машине было на одного пассажира больше.
Соседи как будто и не заметили исчезновения Бартольди, никто ни разу, даже ночью, с погашенным светом, под одеялом, не заговорил об этом. Был человек - и нет человека. Более того: никто не осмелился занять внезапно освободившуюся жилплощадь, что для московской коммуналки было совсем уж невероятно...
...Черная автомашина неслась, почти летела по безлюдным улицам ночной Москвы. По Москве только что прошел короткий чахлый дождичек, на асфальте были видны его следы. Мокрая мостовая с сочным шелестом стелилась под колеса; жидкий свет уличных фонарей разливался по стеклам и, не удержавшись, соскальзывал, соскальзывал...
Бартольди смирно сидел на заднем сиденье черного автомобиля, словно в тисках, зажатый с боков двумя крепкими парнями. Он опасливо покосился на одного, на другого... тихонько вздохнул. "Архангелы" сидели неподвижно, как истуканы, только водитель, уверенно-небрежно крутивший руль, был похож на живого человека.
Звук лихой езды на короткое время изменился - автомобиль промчался по какому-то мосту, кажется; в окна не было видно ни черта.
Бартольди не спрашивал, куда его везут. Он полагал, что и так знает это.
Неожиданно автомобиль затормозил - впереди, в свете фар, возникли огромные железные ворота, закрытые. Бартольди качнуло вперед, "архангелы" же не дрогнули, словно не только человеческие, но и физические законы на них не распространялись.
Остановившуюся машину тотчас окружило около десятка темных фигур. Водитель опустил стекло в дверце, и в машину просочился зябкий ручеек ночного воздуха; Бартольди поежился. Одна из темных фигур приблизилась, склонилась к окошку, потребовала хрипло:
- Документы.
В ответ водитель сунул какую-то бумагу.
Подсвечивая себе фонарем, фигура тщательно изучила предъявленный документ; затем луч фонаря прогулялся по лицам сидящих в машине, на Бартольди задержался. Бартольди крепко зажмурился - свет резал глаза, фонарь был мощный, как фара грузовика.
- Проезжайте, - сказал тот же хриплый голос.
После этого проклятого фонаря Бартольди ничего не видел, в глазах расплывались противные радужные кляксы.
Глухо загремели отворяемые ворота. Автомобиль тронулся с места, проехал вперед совсем немного и снова остановился; водитель заглушил мотор. Одновременно клацнули дверцы справа и слева от Бартольди; "архангелы" вылезли наружу, один из них молча вытащил Бартольди за собой.
Пятна из глаз никак не желали исчезать. Бартольди споткнулся на ступеньках перед входом куда-то, но "архангелы" не позволили ему упасть, поддержали под локти. Бартольди едва не застонал, когда их железные пальцы сдавили ему руки.
Бог миловал, Бартольди до сих пор ни разу не был на Лубянке. Да и теперь он отчего-то сомневался, что попал именно туда.
Его вели по ярко освещенным, гулким пустым коридорам, по лестницам - с этажа на этаж. Коридоры и лестницы были широки, потолки - высоки, полы - застелены красной ковровой дорожкой. Пока Бартольди вели от входных дверей, его сопровождающие сменились трижды.
Наконец его привели куда нужно. Вместо очередной пары угрюмых часовых Бартольди встретил человек почти интеллигентской внешности, у него даже были очки.
- Свободны, - бросил человек в очках парочке, доставившей Бартольди к месту назначения. Те молча обернулись через левое плечо и умаршировали прочь. Ни дать ни взять големы.
- Проходите сюда, - сказал человек в очках, приотворяя перед Бартольди одну створку высоченных, до потолка, дверей.
Бартольди вошел.
Кабинет - очень большой кабинет - был освещен одной лишь настольной лампой под зеленым абажуром; в углах копился вязкий сумрак, и детали обстановки были неразличимы.
Бартольди замер возле дверей.
У стола, с трубкой в руке, стоял - Он. Гений всех времен и народов. Лучший друг детей и физкультурников. Тонкий знаток литературы и искусства. Магистр естественных и неестественных наук.
Товарищ Сталин.
- Добрый вечер, Роберт Людвигович, - мягко проговорил товарищ Сталин.
Обращение к иностранцу на русский манер, по имени-отчеству, да еще с сильным грузинским акцентом - это должно было звучать нелепо, да просто смешно. Но вот - не звучало.
- Здравствуйте, Иосиф Виссарионович. - Бартольди тоже назвал Сталина по имени-отчеству, но вождя часто так величали, да и акцент в голосе итальянца почти не был слышен.
Сталин легонько повел рукой, сказал:
- Подходите ближе, Роберт Людвигович, не бойтесь - товарищ Сталин вас не укусит.
Хм, укусить-то, наверное, не укусит, но вполне может учинить чего похуже...
Бартольди все же сделал шаг, другой. Ноги ступили в мягкий мех.
Что это на полу, звериная шкура? Потрясающе.
Сталин в упор разглядывал своего подневольного гостя - и молчал. Бартольди ежился под пристальным, тяжелым взглядом, но молчал тоже, терпел. Даже просто стоять рядом со Сталиным было нелегко; Бартольди просто физически ощущал идущие от вождя токи. И это была не какая-то там харизма политического деятеля калибра Муссолини. Это была... Бартольди затруднялся подыскать нужное слово в русском языке, вот в английском есть слово power, означающее и силу, и энергию, и власть. Девиз I"ve got the power Сталину подошел бы как нельзя лучше, если бы не был таким откровенно буржуазно-империалистическим.
- Расскажите мне про ваш самолет, товарищ Бартольди, - вдруг потребовал Сталин.
Самолет? Ну да, разумеется, - самолет.
Бартольди позволил себе горькую усмешку:
- Самолет без винтов летать не может.
- Это вы на товарища Туполева намекаете? - догадался Сталин. Как видно, он был весьма неплохо осведомлен о произошедшем нынче в кабинете у наркомтяжпрома Кагановича. Впрочем, не только об этом. - У товарища Туполева непростой характер. Это нам известно. Но он очень ценный специалист, он придумал много хороших самолетов.
"Ну, положим, не он один все придумал, - мысленно возразил Бартольди. - На него целое КБ работает". Однако поправлять Сталина вслух он не посмел.
- Я знаю, что вы тоже придумали самолет, товарищ Бартольди. - Сталин едва не ткнул мундштуком трубки конструктору в поддых. - Особенный самолет, каких еще не было. Расскажите мне про него.
- Но у меня нет с собой ни чертежей, ни расчетов, - растерялся Бартольди.
- Чертежи. Расчеты, - с отвращением сказал Сталин. - Я не инженер, зачем мне ваши чертежи и расчеты? Скажите, товарищ Бартольди, какая у вашего самолета будет скорость, дальность, высота полета?
- Предварительные расчеты показывают... - начал было Бартольди, но, заметив гримасу неудовольствия на лице Сталина, поправился: - Дальность полета будет определяться запасом горючего. Скорость составит порядка семи-восьми километров в секунду. Высота полета - теоретически неограниченна.
Сталин крепко задумался. Забывшись, хотел стиснуть в зубах трубку, даже поднял руку, но вовремя опомнился; досадливо поморщившись, положил трубку на стол, достал из кармана папиросы и закурил.
Бартольди, ненавидевший табачный дым, новое испытание переносил стоически. Деваться ему было некуда.
Сталин докурил папиросу, старательно раздавил окурок в пепельнице, опять взял в руки трубку и уставился на Бартольди немигающим, гипнотическим взглядом.
- Товарищ Бартольди, а сможет ли ваш самолет долететь до Луны?
Интересный вопрос. Бартольди немного подумал и кивнул:
- Сможет. И до Луны сможет долететь, и даже до Марса - лишь бы хватило горючего.
- Это хорошо, - сказал Сталин задумчиво и замолчал.
Надолго.
Бартольди ожидал новых вопросов, но вопросов больше не последовало. Дишь на короткое время Сталин вынырнул из мрачных глубин своих раздумий, чтобы сказать:
- Вы можете идти, товарищ Бартольди. Вас проводят.
"Вас проводят", - сказал товарищ Сталин напоследок. Бартольди не придал особенного значения его словам, посчитав их обычной дежурной фразой. Наивный, он плохо знал товарища Сталина. Да и откуда ему...
Бартольди проводили. Вернее сказать, препроводили. В сторону, противоположную той замоскворецкой квартире, которую за последние годы Бартольди привык считать своим домом.
Такие же недобрые молодцы (а может быть, и те самые, что привезли его в Кремль) отвезли Бартольди куда-то к черту на кулички - на самую окраину Москвы, если не за окраину.
"СКБ икс-игрек-дробь-зет" - примерно так называлась эта контора, наспех организованная специально под Бартольди. Похоже, еще совсем недавно в этом месте размещалась военная часть: территорию объекта ограждал высокий кирпичный забор, увенчанный ржавой колючей проволокой; облупившиеся железные ворота были украшены большой красной звездой; а в пустых казармах наверняка еще стоял неповторимый запах шинелей и сапог.
Бартольди поселили на втором этаже офицерского дома. Впервые оказавшись в отведенной ему комнате, он испытал сильнейшее потрясение: здесь уже были все его вещи! Ну, то есть, абсолютно все, начиная со старого продавленного диванчика с потрескавшейся кожаной обивкой и вплоть до лежавшего на письменном столе клочка оберточной бумаги, на котором Бартольди в раздумьях что-то нацарапал. Бартольди мог бы поклясться, что все разложено и расставлено точно так же как и в прежней его комнате - даже книги на полках. Поразительно.
(М-да, у НКВД длинные руки и зоркие глаза.)
Однако же, этот нехитрый прием вполне сработал: Бартольди почувствовал себя как дома. Точнее, как если бы он просто переехал в новый дом. Да, по сути, так оно и было - если не обращать внимание на охрану от НКВД. "Архангелы" жили в этом же доме, на первом этаже. Бартольди ни с кем из них не общался, для него они все были на одно лицо.
Он потихоньку обживал второй этаж, который целиком был предоставлен в его распоряжение. Из двенадцати комнат Бартольди освоил пока лишь две: в одной он работал, в другой - отдыхал. Гулял он только по территории объекта, бродил по плацу, земля на котором была утоптана до асфальтовой твердости; за ворота его, разумеется, не выпускали.
Иногда Бартольди думал о том, что его жизнь теперь во многом похожа на жизнь заключенного. Но потом он вспоминал прежний период своей жизни, работу в КБ Туполева, и понимал, что в сущности изменилось не так уж и много.
Два, а порой три раза в неделю Бартольди навещал некто Петр Петрович. Это был человек самой заурядной внешности, не высокий и не низкий, не толстый и не худой, носивший костюм, сшитый на фабрике "Большевичка". Ум и образование, однако, Петр Петрович имел весьма незаурядные - это явствовало из тех вопросов, которые он задавал Бартольди по поводу его проекта. А все "архангелы", включая лейтенанта, козыряли Петру Петровичу, как старшему по званию, он же в ответ только кивал.
Как-то, спустя примерно месяц, в одном из разговоров с Петром Петровичем Бартольди обмолвился, что ему не помешал бы толковый помощник6 по проекту ракетоплана сделано много, но предстоит сделать еще больше. Петр Петрович пообещал подыскать, как он выразился, "способного человечка".
Через три дня, утром, войдя в комнату, служившую рабочим кабинетом, Бартольди обнаружил там незнакомого человека, увлеченно ворошившего бумаги с расчетами и эскизами по ракетоплану.
- Что вы здесь делаете? - неприязненно спросил Бартольди у незнакомца. - И кто вы такой, собственно говоря?
- Ради бога, простите великодушно - не смог удержаться. - Незнакомец обезоруживающе улыбнулся и шагнул навстречу Бартольди, протягивая руку для рукопожатия. - Будем знакомы. Александр Шаргей.
Бартольди, все еще продолжая сердиться, машинально пожал протянутую руку. А Шаргей, подмигнув левым глазам, заговорщически понизил голос и прибавил:
- Я от Петра Петровича.
- А так это вы тот самый "способный"... э... "человечек", - сообразил Бартольди.
В "человечке" было метр девяносто росту.
- Какой имеете опыт в данной области? - деловито поинтересовался Бартольди. - Много сконструировали самолетов?
Шаргей ответил не сразу. Бартольди подумал даже, что тот подсчитывает в уме точное число сконструированных самолетов - но нет.
- Ни одного, - сказал Шаргей.
- Ни одного? - переспросил Бартольди.
- Ни одного, - подтвердил Шаргей.
- А что же вы строили?
- Мосты.
- Мосты?! - изумился Бартольди. - Какие мосты?
- Ну как какие? - сказал Шаргей. - Железнодорожные, автомобильные. Через реки.
- Ничего не понимаю. - Бартольди потряс головой. - Может, я недостаточно хорошо изъясняюсь по-русски?
- Да нет, - успокоил Шаргей. - Нормально.
- Mamma mia, тогда зачем мне в помощь прислали инженера по строительству мостов?! - вскричал Бартольди. - Я же собираюсь строить ракетоплан!
И тут, наконец, недоразумение разъяснилось. Оказалось, что Шаргей не всегда занимался тем, что строил мосты через реки; в двадцатые годы он активно занимался теорией реактивных аппаратов и даже издал книгу о полете на Луну, в которой содержалось подробное описание и расчеты траектории перелета.
- Значит, все-таки Луна, - задумчиво проговорил Бартольди. - Далась ему эта Луна...
- Кому далась? - спросил Шаргей.
- Кому, кому, - проворчал Бартольди, но на вопрос так и не ответил.
А потом куда-то пропал Петр Петрович.
Целую неделю на объекте не было гостей, и Бартольди, хоть и не испытывал к Петру Петровичу особой симпатии, даже немного заскучал. Он хотел сходить к "архангелам" и парасспросить о Петре Петровиче лейтенанта, но Шаргей его отговорил.
- Роберт Людвигович, ну что вы в самом деле? Прожили в Советской России почти пятнадцать лет, а таких простых вещей не понимаете.
- Каких простых вещей?
- Есть вопросы, на которые вам не смогут ответить. Есть вопросы, на котрые вам не захотят ответить. И есть вопросы, которые лучше вовсе не задавать, - медленно и многозначительно проговорил Шаргей. --Вы понимаете, о чем я толкую?
Бартольди помолчал, потом кивнул:
- Да. Кажется, понимаю.
Судьба Петра Петровича так и осталась для Бартольди тайной.
Смерть Петра Петровича
Вы убийца и шпион! Документы! - яростно крикнул Иван.
Михаил Булгаков
...шпион с паспортом на имя "Ивана Ивановича Иванова"...
А. Розен
"Как назло - на самом интересном месте, - с раздражением подумал Бормотухин. - Приспичило ему, что ли?"
Его "подопечный", Фогель Шпатц, поднялся со своего места в третьем ряду, сопровождаемый злым матерным шепотом недовольных зрителей выбрался в проход и зашагал к выходу из зала.
А на экране-то - "Чапаев"! Сцена знаменитой "психической" атаки каппелевцев. И Анка-пулеметчица лежит возле своего "максима", раскинув ноги. Пулемет - как живой, ствол его напоминает нечто неприличное и в то же время вызывающее трепет своей скрытой потенцией и убийственной мощью.
- Вижу, - процедил Бормотухин и придержал порывавшегося встать сержанта Киянку: - Сидеть. Пусть выйдет из зала.
Фогель Шпатц воровато оглянулся напоследок - никто не шел за ним следом. Немец с облегчением вздохнул. То, что не все зрители смотрят на экран, он в темноте не мог разглядеть. Шпатц нырнул за портьеру и вышел из кинозала.
- Пошли! - скомандовал Бормотухин своим помощникам, и троица наркомвнудельцев, переодетых простыми советскими гражданами, торопливо припустила вдогонку за "объектом"; вслед им с экрана ударила пулеметная очередь.
Бормотухин первым выскочил в ярко освещенное фойе, завертел головой по сторонам, щурясь на свет. В фойе было пусто, одна лишь пожилая тетка-контролер сидела на стуле возле входа в кинозал и вязала носок; "Чапаева" она уже видела сто раз.
- Из зала только что вышел человек, куда он пошел? - резко спросил Бормотухин у тетки с носком.
- В уборную, куда ж еще, - таким же нелюбезным тоном ответила тетка, не отрываясь от вязания.
- За мной! - приказал Бормотухин и вместе с Глотовым и Киянкой кинулся к туалету. "Объект" ни в коем случае нельзя было упустить.
Лейтенант Бормотухин, сержант Глотов и сержант Киянка были приставлены к герру Шпатцу для наблюдения. Так полагалось. За иностранцем ведь нужен глаз да глаз, а то с него станется: или нашпионит, как последний сукин сын, или еще чего похуже натворит. Герр Фогель Шпатц был представителем от авиаконцерна "Дорнье" в составе немецкой военно-промышленной делегации, он приехал в СССР посмотреть на новые советские самолеты. Но новых самолетов герру Шпатцу не показали и подземный московский аэродром не показали тоже, а показали ему только АНТ-25 - тот самый, на котором Чкалов летал в Америку, тот самый, который Шпатц уже видел в прошлом году во время предыдущего визита. Но не за этим герр Шпатц приехал в СССР, не за этим...
Перед дверями туалета Бормотухин остановил своих ретивых помощников, сказал:
- Я зайду туда один, а вы стойте здесь и ждите. Если что...
Он не договорил, предоставив сержантам догадываться самим, что именно - "если что..."
Оставив помощников за дверью, Бормотухин вошел в туалет. Туалет был большой, многоместный, высокоцивилизованный. По правую руку, вдоль облицованной голубым кафелем стены, шла выложенная кафелем же канава, по которой непрерывно текла вода. Это, значит, для тех, кому по-малому. А если кому по-большому, или там кто очень стеснительный - то по левую руку целый ряд отдельных кабинок, построенных из фанеры.
Бормотухин никогда не мог понять: почему нижний край перегородок и дверей туалетных кабинок не доходит до пола, а приподнят над ним сантиметров на тридцать? Но в настоящий момент это было весьма кстати: сразу видно, что ближайшие кабинки пусты, а в трех дальних кто-то есть.
Бормотухин присел на корточки, чтобы лучше было видно.
Так, черные лаковые туфли герра Шпатца (предмет тайной зависти Бормотухина) присутствовали в предпоследней кабинке. В последней ботиночки были так себе, явно советского производства. А в третьей было ударное сочетание штиблет из красной кожи, зеленых носков и белых брюк.
Отвлекшись на потрясные красные штиблеты, Бормотухин едва не пропустил важнейший момент, когда герр Шпатц подсунул руку под перегородку последней кабинки, а человек, находившийся там, положил в протянутую ладонь небольшой черный сверточек; немец сжал кулак и тут же отдернул руку.
"Ага!" - азартно подумал Бормотухин. С первого дня наблюдения немец внушал ему сильнейшие подозрения, до настоящего момента, правда, ничем не подтверждавшиеся. Ну, теперь-то этот гад попался!
Бормотухин резко распрямился и громко гаркнул первое, что пришло на ум:
- Проверка документов! Всем оставаться на своих местах!
Дальше случилось неожиданное. Красные штиблеты вдруг исчезли - должно быть, запрыгнули на унитаз, но над дверью кабинки показалась верхняя часть лица с бешено сверкающими глазами и рука с блестящим браунингом.
- Суки! Волки позорные! Живым не дамся! - завопил тип в красных штиблетах и пальнул из браунинга.
Бормотухин отпрянул к стене, над его ухом взорвалась кафельная плитка, острые осколки впились в лицо и шею. Он, скособочившись, рванул из-за пазухи ТТ и трижды выстрелил прямо в дверцу кабинки. Голова и рука с браунингом пропали сверху, зато снизу, из-под продырявленной пулями двери высунулись ноги в красных штиблетах и зеленых носках.
Услыхав пальбу и крики, в туалет, с пистолетами в руках, ворвались Глотов и Киянка. Увидев своего командира с залитым кровью лицом, сержанты без промедления открыли огонь по всем кабинкам.