Упаси Бог, если ближний возлюбит и меня, как себя самого: пьющего, куpящего, озлобленного и злоpадствующего!..
Абсолютная свобода pавнодушна к движению.
Говоpить пpавду умеют все с pождения, в этом искусстве нет пеpвых. Вы попpобуйте научиться лгать так же!
Слепые могут не извиняться!
Hадежда - pод стpаха.
Бабушка говаpивала:
- До стаpости дожить тяжело, до смеpти - еще тяжелее.
Только неискpенний слушатель искpенне pадуется неискpеннему собеседнику.
Учиться можно так: одна половина учеников придумывает вопросы, другая половина на них отвечает. Потом спрашивающие и отвечающие меняются местами. Процесс обучения идет нормально, если Учитель все время молчит
Бог не наказывает. Наказываем мы всегда себя сами - безбожием.
К Абсолюту, Богу, Любви или к счастливому обществу - добираются в одиночку.
Если вывесить в лесу деревянную коробку со старыми, полуразвалившимися сотами, туда может залететь свежий рой, молодая матка, сильные пчелы - начнется новая жизнь.
У меня есть товарищ, который бросил город, карьеру, хорошие профессиональные перспективы, кой-какие вполне заслуженные почести и уважение коллег, заботы семейного толка и - подался в деревню: купил дом, прописался, взял землю, оброс скотиной, долгами и ссудами, заимел бугристые, вечно грязные ногти, крепкие сухие мускулы и крестьянскую рожу со следами умирающей интеллигентности. Наслаждается проклятым одиночеством и будто сам на себя дивится: экий финт в жизни откаблучил!
В улице напротив - бывший таксист крестьянствует, бородатый, колдуном себя считает, глаза на коричнево-морщинистой полянке - два васильковых шильца:
- Дак хор-роший у меня сосед-то, только вот не всему еш-шо научился-то. На, говорит, мне улей-то, а сам денег с меня не берет. Нельзя так. Неправильно. Ну, да ничего, научится иш-шо.
Вечером сидим с товарищем в его избе, сплетничаем, обсуждаем что да как. Он выкладывает сокровенное:
- Понимаешь, вроде со здешними ребятами душа в душу живем, а весь я к ним, чувствую, не вписываюсь...
Товарищ мой - можно сказать, верующий, приветствует светлое учение всех религий сразу, до сих пор почитывает какие-то специальные книжечки, да и умеет, между прочим, кое-что. Сам видел, как он над курями пассы делал - нестись заговаривал. Куры его за своего полностью приняли, а мужики любят, но дистанцию - держат.
- Ты, - говорю, - уважаешь их качества. Так? А деревенские мужики уважают в тебе лишь свои собственные. Вот и разница.
- Точно!
И мы, на время замолкая, до одури едим самодельный творог. Из тазика. Под окном из такой же посудины с чавканьем пьет свежую простоквашу любимый дурак - лохматый кобель на цепи, кавказская овчарка, Тарзан.
- Представляешь, мне свинью осенью надо было заколоть. А как? Не умею, да и боязно, грешно вроде. Тут у меня другой сосед нашелся, профессиональный, оказывается, убойщик скота. Пришел с чемоданчиком, у него там ножи разного фасона, на разную скотину, инструменты какие-то еще, много всего, как у акушера. Ну, словили мы свинью, повязали. Пока ловили, она орала от страха, а как повалили - замолкла, лежит, покорная, поняла, видать, что к чему. Убойщик нож достал и давай мне объяснять что да как, куда колоть, как лучше повернуть внутри... Минут двадцать, зараза, лекцию читал, с наслаждением, с подробностями - будто профессор в ординатуре. И все время нож перед мордой у свиньи вертит, гад. Я чуть в обморок не падаю, а он: "Понял теперь, как резать надо?" Я ему:"Понял, понял, давай уж скорее кончать". А он нож мне в руку сунул и говорит: "Ну, раз понял, давай режь". Ничего не помню, наугад сделал, но - получилось.
А в другой раз козла надо было жизни решить. Еще проще. Мужик говорит: "Держи за рога-то". Только взялся - он по шее топориком тюк-тюк-тюк: туловище упало, голова в руках осталась, моргнула пару раз и глаза закрыла, я и сообразить-то ничего опять не успел. Смешно.
Было лето. Зной. Комары, клещи, мухи и восторженные мысли вслух о том, что жить, черт побери, все-таки хорошо. Мы изладили из фанеры аляповатые ящики, затолкали в них старые соты, проделали специальные дырочки-летки и потопали в ближайший лесок - развешивать на мохнатых, раскоряченных елях пчелиные ловушки, лазать по-пацаньи меж сучков. С бугорка, с древесной высоты - сквозь ветви - просвечивала деревушка: одни избы черные, совсем развалившиеся, безнадежно конченные, другие - желтое смоляное новье. Деревня вымирала да не вымерла. Новоселы подчеркнули процесс до контраста. Дачники, арендаторы, фермеры - городские беженцы, экологические язычники, фанаты-романтики. Не дилетанты в большинстве своем, но почти все с "задвигом" - назидатели, матерные философы.
На другом конце деревни - Володя, в недавнем прошлом конструктор оружия и спортсмен. Конструировал системы, не имеющие отдачи. Пришел заказ на изготовление пистолета для... космонавтов. Ну, на случай, если возникнет перестрелка между орбитальными, скажем, комплексами. Там же невесомость, там нельзя, чтобы с отдачей - сам улетишь.
- Идут они к е... матери! - сказал Володя, забрал свои уникальные чертежи и тоже метнулся от цивилизации прочь.
Не руки у человека- золото! Механик от Бога. Голова! Соединит две железяки - уже что-то полезное вертится. Хромой, а чуть не бегом носится, тянет рот до ушей, доволен, перегарчиком дышит:
- У меня своя пилорама на х...! Тридцать пять киловатт движок, понял. Айда, покажу. Выпить будешь? Ну, как знаешь. Брус, б..., сам напиливаю! А это вон в траве железо - трактор. Соберу через неделю.
Не успел Володя трактор собрать, шифером его задавило...
Вечером в деревню приехал ветеринар, коровам в филе втыкал прививки. Бесплатно, как в стародавние времена. Деревня - место далекое, деньги сюда не долетают. Разве что на хлеб. Остальное - свое. Нет своего - помрешь. Помирать здесь, правда, легко. Соседи переживать будут, сочувствовать.
...Мужик один из соседнего села со своей женой поцапался, бежать решил: на БАМ, на заработки. Расплевался с бабой до нуля, вещички в котомку и - до ближайшей железнодорожной станции. Выпил, разумеется, с горя, уснул на вокзале - всего обокрали. Мужик домой обратно прокрался, в кровать залез и спящим притворился: ничего, мол, не помню. Жена - без внимания. Четверо суток спящим притворялся, даже в туалет ни разу не вышел! Невероятно.
- Ну, что, съездил на свой БАМ? - она ему. - Пропил получку, скотина!
Простила. И он ей все простил. Дальше живут, цапаются. Работают, счастье зарабатывают... Хорошие в деревнях люди - ни один не знает, как правильно жить надо. Вот соблазн-то где!
Быть легким тяжело,
тяжелым - легче.
Земля - базаp
вообpажений! -
покой не лечит.
Как pжавый лом,
воткнута память
в пустоту и вечность.
Великий Отчим нем.
Повсюду запах нpавов.
Мечты pождаются и -
вpемя, их плацента -
подводит жизни цену
надменным ваpваpам.
А что взамен?!
Судьба гpызет судьбу,
воюют обpазы,
сто тысяч пpошлых
споpят!
Отпущены бpазды
веселья с гоpем -
умно жиpеет блуд.
Взлетай, дpужище,
пpименив pазбег,
мотоp и силу стpасти!
Уже взоpвался век.
Воткнулись в небо части.
Укpасился бесстыдством нищий.
Блуждающий есть в миpе Абсолют:
количество смеpтей
pавно числу pождений.
Чей кpай люблю?
Где выход из людей?
Кто челн покоя кpенит?
Свобода. Отпущенности люди боятся их-за своей склонности к распущенности. Только опускающийся нуждается в опорах.
Молчали.
Курили, рассевшись кто где. Бригада городских калымщиков завершила работу - аккордный монтаж зерносушильного комплекса. Отпуска заканчивались. Наряды начальство подписало, осталось лишь получить деньги - целиком, без вычетов на алименты. Теплый августовский вечер неподвижно парил над временем. Ни ветерка. Солнечный диск оплавил светящейся медовой желтизной весь горизонт, словно невидимый филигранный мастер соединял небеса и землю. Мелкие зубчики темного ельника хищно впивались в полыхание низкого марева, но не в силах его поколебать - зажигались, светились сами. Внизу, под горой, в деревенском пруду шевелилась огромная искрящаяся рыба - рябь от купающейся детворы и уток. Зудели комары, еще ленивые от неостывшего дня. Пастух матерился и гнал коров через дорогу; в воздухе, полностью свободном от всех иных звуков, беспрепятственно перемешивались сытые голоса бредущих животных и одинокая хрипотца уставшего крестьянина.
Вспотевшие спины мужчин ощущали случайные касания липнущей одежды. Табачный дымок тянулся вверх и незаметно рассеивался, наполняя небо терпким запахом никотина. Солнце погружалось за край все глубже и глубже, и по мере его погружения удалялось за край земли немое великолепие угасающего дня. Последний луч ударил по стеклам двухэтажной сельской школы, отразился, мгновенно кольнул по глазам людей, наблюдающих природу, и - погас. По тракту, невдалеке, протряслась напылившая машина.
Загипнотизированные красотой мира, сдавленные телесной усталостью, мужики - как бы без слов - думали каждый о своем,точнее, даже не думали - будто печально и напряженно слушали кого-то или что-то. Наконец, один кашлянул, сказал первое что пришлось:
- Кх-кх... Больше всего, понимаешь, боюсь своих же обещаний. Ладно, пошли. Кх-кх...
Хорошее в тот год было лето! Теплое, и комары некусачие.
Искусственное тянется
к искуственному, естественное к естественному. Слияние искуственного и естественного - искусство.
В лапту и "клё", "во войки" и "в пиратов"
играли мы, как
с "поджигами" - в жизнь...
Ну, а страна
шагала по этапу
до призрака с названьем "Коммунизм".
Сулили рай безбожным христианам,
такой большой,
партийный и земной,
и сопляки стремились
в капитаны,
пройдя через дворовый мордобой.
Газеты врали: многое, мол, рухнет
от изобилия машин
и молока,
ну, а душа, как нищенка,
на кухне,
боялась призрака с названием "ЧК"...
Давали нам
в покойницких аллеях
земли родной насильственную горсть;
из-за угла плевали в юбилеи
и юбиляр,
и свинствующий гость.
Сипело времечко гудками паровозов,
шла "ремеслуха" вон из-под замков,
и по Руси бежали бабьи слезы
из медной чистоты змеевиков!
В конце пятидесятых годов мы всем классом ходили за город смотреть сельскохозяйственную выставку. Километра за четыре от ближайшей автобусной остановки. Пешком. По лесу. А когда возвращались, то мы с товарищем в глубине леса нашли много каких-то непонятных глубоких ям, щедро заваленных до половины, а то и больше, шуршащим осенним листом. Начали играть. Разбегаешься и - прыгаешь смаху в это листвяное море. В одну ямы прыгнули, в другую... Очень понравилось! Р-раз! Р-раз! В одной из ям мы утонули по-настоящему. Только тогда, по запаху, поняли что к чему: сюда сваливали городские фекальные отходы. Отмывались! Оттирались! Ничего не помогало: вонь от нас шла жуткая. Ведь искупались мы, считай, по шейку, во всей одежде. А фекалии под листвой, надо полагать, перебродили и приобрели особую крепость... Короче, когда мы, отстав по-партизански от класса, прячась и не откликаясь на зов учительницы, вышли из леса к автобусной остановке, то поняли: в транспорт нам не сесть. Страшно и стыдно. Дрогли в кустах до вечера. Околели. И вот, набравшись от отчаянья смелости, мы все-таки юркнули в дверь подошедшего очередного автобуса. А был, надо заметить, самый час пик.
- Чьим это говном воняет? - заорали на нас дяди и тети, пытаясь отстраниться в сумасшедшей давке.
Проехать удалось только одну остановку. Потом нас выкинули. Домой пришли в темноте, застав родительский переполох.
- Ты где шляешься, говно такое! - закричала мать с порога. Потом ее нос заметно повело на сторону.
- Мы в говно упали... - начал было я мямлить.
Прошло много лет, а "купание" помнится, как ярчайшее воспоминание детства. Если возьмет меня Господь Бог на небеса, вот так же радостно вспомню - всю свою жизнь.
Душа, как модница:
все шьет из слов одежды
и блеск ума
ей нpавится носить.
А тело что? -
Невежа и невежда:
любой коpмушке pадуется, льстит.
- Вы хотите уехать в Амеpику?
- Да. Hо я не могу. У меня - садоогоpод!
Так в жизни случается.
Шла по улице Пpинцесса и вдpуг стал на нее наезжать тpамвай. Увидел это Hищий - успел оттолкнуть бедняжку пpочь из-под колес. Пpинцесса упала, pасшибла колено, испугалась. А когда тpамвай отъехал, встала и надавала Hищему по моpде, да еще и пpиговаpивала: "Как ты смеешь со мной так обpащаться!"
Потом они поженились и жили долго и несчастливо.
Стаpая дева похожа в жизни на шахматиста-тугодума, котоpый из опасения пpоигpать так долго и стаpательно думал, что попал в глупейший цейтнот: вpемя игpы кончилось - жизнь пpошла, - а пеpвого хода так и не сделано. Что ж тут посоветуешь? Ходить надо!
Настоящие пасторы будто кровь сдают: после ЭТОГО у них голова кружится.
Конечно, я могу мало, но я готов ко всему. Поэтому все возможно!
Тот, кто лжет другому, немногословен и убедителен. Лгущий себе, болтлив без меры.
Видел сон. 12-полый мир.
Мудрость не имеет ума и поэтому хитрит; ум, не имеющий мудрости, вынужден лгать.
Ракурс: творчество как высший акт самоуверенности.
Совесть появляется там, откуда ушла любовь.
Надо было взять интервью у знаменитости, у Высоцкого. Концерты заканчивались в час ночи. Жду у служебного входа Ледового дворца. Дождался. Выходит, торопится - черная "Волга" специально для него дежурит.
- Разрешите, - говорю так свободно, уверенно, - вас украсть?
Он посмотрел, просипел мимоходом:
- Молодой человек, я дико устал!
И - уехал. За год до смерти было.
Мой товарищ жил в коммунальной квартире на первом этаже. Однажды ночью к соседке полез любовник - через окно на кухне. На подоконнике лежали продукты, которыми мой товарищ питался. Любовник все их подавил. Неловко лез, хоть и окно на первом этаже.
Товарищ присоединил к жестяному листу с уличной стороны окна фазовый провод 220 вольт, а выключатель провел к себе в комнату. Стал ждать. Но ночной гость почему-то больше не появлялся. Тогда товарищ позвал меня и попросил взяться за железо. Как бы случайно. Потом извинился: очень уж испытать хотелось, а просить кого попало, не своего - боязно как-то.
Она совершенно серьезно объясняла мне, что послана на землю в качестве "фильтра".
- Я знаю: доброта обладает совершенно особой гравитацией - она не только притягивает, но и навсегда вбирает в себя разную гадость: зло, подлось, обман... Только я знаю, почему все по-настоящему добрые люди, как правило, глубоко несчастливы в личной жизни.
Знакомая девушка считала своим роком, счастьем и наказанием - впитывать чужой недуг и гасить его. За счет себя. Бедняжку считали сумасшедшей. В третьем замужестве она вскрыла себе вены.
Есть нисходящее
в духовном:
душа в падении - поет!
И, похмелясь одеколоном,
она с утpа от неба пьет,
и наслаждается скольженьем
по безопоpности своей,
и возвышается служеньем
в уютном цаpствии теней.
Как хоpошо быть безымянным,
освобожденным пустотой!
Hе пьяным -
вечно покаянным,
как... пеpевеpнутый святой.
Простое усердие поможет дойти до любой сложности, но чтобы выразить ее просто - потребуется талант.
Не станет ископаемого, не будет и закопаемого.
Простое правило: создай нужду - изменишь и привычку.
Одетую женщину боишься оскорбить действием, раздетую - бездействием... Они сами не знают, чего хотят!
В России трудно "жить для себя". В Америке трудно "жить для других". И нигде нельзя жить просто так!
Доверие исключает контроль. Есть лишь только твоя собственная готовность принять л ю б о й результат. Именно поэтому настоящее доверие (а не его театральное воплощение) непосильно.
Хочу поделиться практическим опытом использования чудес аутотренинга. Дело было так. В конце декабря, когда стрелка термометра примерзла к -28, а над землей работал сильный, метущий ветер, - я поехал к знакомым ребятам в общежитие. Не на трамвае - на велосипеде. Хобби у меня такое: круглый год в седле. На всякий случай надел на голову шапку-ушанку, но... забыл опустить боковухи. Выехал, помчался. Ветер свистит - лицо обжигает, по спине - пот течет. Хорошо! Минут двадцать педалил в темпе. Доехал, захожу в помещение, а ребята - ни здравствуйте, ни привета, - как завопят хором: "Уши! Уши-то! Смотри - уши!" Сердце у меня ёкнуло, пошел к зеркалу... Мать честная! Точно! Одно ухо белое-белое, а другое вообще в два раза меньше стало, скукожилось, как у покойника, и даже тонкой корочкой льда покрылось - насквозь промерзло! Я потрогал - трещит, обломиться может. Полный капут.
Целую секунду внутри у меня всякие чувства дергались... Отогнал страх, "включил" одно лишь любопытство, озорство какое-то, юмор. Сосредоточился на ушах и стал там как бы "существовать" - ощущать себя. Хотя, какие уж там ощущения!
Подошел к ребятам, чувствую: их испуганный, сосредоточенный интерес к моим ушам того и гляди "разблокирует" все мои внутренние ухищрения. Мешает посторонний интерес.
- Был случай, - говорю, переключаю внимание, - в Хабаровске на зональных армейских соревнованиях по лыжам... - а сам на часы поглядываю, зачем-то веду хронометраж происходящего. - Солдаты по лыжне один за другим бегут, стараются. Народу на финише дополна. Девчонки пришли поглядеть. Все уж прибежали, последнего ждут... А мороз, надо сказать, был, с ветерком. В общем, бежит этот, последний, бедолага. Странно как-то бежит, тяжело, лицо искривилось. Дотянул, просит ребят в кружок встать поскорее. Ну, встали по-быстрому. Невтерпеж, может, человеку. Тут он и вправду галифе спустил, кальсоны тоже до колен сдернул, а ЭТО - все только ахнули - напрочь отморозил. "Три скорее!" - ребята ему кричат. Он совет услышал, жамкунл было как следует и... - отломил орган. Боли не чувствует, под "морозом" все, анестезия, лицо от страха и удивления вытянулось: зажал полхрена в кулаке и смотрит на него, глазам не веря. Тут бы всем посочувствовать, так нет, как стояли кружком, огораживая несчастного от посторонних взглядов, так и попадали на месте со смеху. Ржут, остановиться не могут, истерика со всеми приключилась. А тут и девки картину увидели: стоит солдат на лыжах, штаны до колена спущены, а в руках хрен собственный держит и паром на него на морозе дышит. Девки тоже со смеху попадали. А солдат ничего уже не понимает - обратно поломку пытается приладить... Так его, полоумного, на "скорой помощи" и увезли. Говорят, пришивали, да не получилось.
... В общежитии байки любят, общежития для того и строят, чтобы в них байки рассказывать.
Через пять минут - потрогал - уши стали гнуться.
Через пятнадцать минут востановилась чувствительность.