-- В мире стало слишком много жестокости, -- произнесла Катя, держа только что приготовленную шаурму в одной руке, стаканчик кофе - в другой. -- И зависимостей.
Мы сели на крутящиеся стулья у витрины и приступили к трапезе, пожелав друг другу приятного аппетита.
-- Разве не всегда так было? Вот конкретно про жестокость, она же идёт рука об руку со всей историей человечества.
-- Саш, никогда не было столько обозлённости, как сейчас, и она нарастает постоянно.
Я наблюдаю за тем, как капля соуса хочет сбежать к девушке на брюки.
-- Это одна из черт человека, -- протягиваю салфетку. Катя кивнула в знак благодарности, а побег пресечён.
-- К сожалению, -- согласилась девушка. -- Что же получается, с каждым годом мы всё больше очеловечиваемся?
-- Не всё же так плохо, -- пожимаю плечами. Хм, а шаурма хороша. Шеф-повар (как его уважительно и благоговейно называет Катя) как всегда прекрасен.
-- Ага, -- с сарказмом согласилась Катя. -- Посмотри, сколько вокруг психопатов, сколько маньяков и просто любящих насилие. Задень плечом человека случайно на улице -- в лучшем случае, удостоишься ненавистного взгляда, в худшем -- обменяешься парой ласковых...
-- Не утрируй, -- поморщился я. -- Насколько я не оптимист ни разу, но и ты перегибаешь.
-- Да даже пусть и перегибаю, в основном-то я права. Люди никогда не были такими злыми и жестокими, как сейчас.
Катя пригубила кофе и поморщилась.
-- Как обычно, кофе здесь такой себе...
-- Я согласен, что жестокости много, -- подумав, киваю. -- А про зависимости -- ты о чём конкретно?
-- В общем, -- неопределённый пасс рукой с шаурмой. -- Зависимость от мнения других, например, это прям бич современности. Желание добиться одобрения, желание набрать "лайков" и "классов" в соцсетях, количества друзей и знакомств. Зависимость быть не таким, как все, но получается-то наоборот. Это я не говорю ещё про курение, алкоголь, секс, ощущения, про погоню за признанными стандартами красоты, внешности, характера.
-- Хм, -- произнёс я, прожёвывая.
-- И практически все зависимости связаны между собой, перетекают из одной в другую, -- добавила Катя. -- И кто говорит, что у него нет зависимостей - обманывает себя и других, его зависимостью является желание независимости.
Помолчали. Да, кофе не очень.
-- А что, -- начал я, отставив стаканчик в сторону, -- если зависимости позволяют укрощать свою жестокость?
Катя кивнула. Я продолжил.
-- Нужен же какой-то способ выхлопа негативных эмоций. Ну а если что-то начало получаться или понравилось, почему бы и не продолжить. Главное, чтобы твои интересы другим не мешали и не вредили.
-- Заметила, что людей вместе собирает только горе, -- вздохнула девушка, делая глоток невкусного кофе. -- А так все по одиночке, хоть повсеместно и кричим об общности. Кто знает, сможем ли пережить действительно глобальную катастрофу или перегрызём друг друга раньше, чем... чем условные ежи-зомби во время Ёжепокалипсиса.
Да, представляю. Малиновый закат, пустые улицы, развороченные машины на раскуроченном асфальте и сотни ежей с налитыми кровью глазами и испачканными частями тел врагов иглами... И не будет спасения, как в фильмах, где герой-одиночка вытащит цивилизацию обратно на своей спине. А островками цивилизации останутся ларьки с шаурмой, по каким-то причинам неприкасаемые для ежей. Зона перемирия, где можно расслабиться, купить по-прежнему ужасный кофе и сесть у витрины, наблюдая за разрухой снаружи.
-- Да уж, -- только и сказал я, доедая свою порцию.
Ларёк с шаурмой как островок спокойствия и стабильности, вот уж действительно. Люди спешат по своим делам, машины на перекрёстках останавливаются и едут дальше, где-то над головами пролетают самолёты, оставляя пушистые следы на синем небе. И мы сейчас выйдем, вольёмся в людской поток, промаршируем с ним до нужного места и отсеемся.
Катя чихнула, совсем как ёжик. Я заулыбался.
-- Я готова.
-- Пойдём.
Мы поблагодарили ещё раз шеф-повара и вышли на улицу. Погода приятная и ясная, неужели весна?
-- Успеваем?
-- Да, -- я глянул на дисплей телефона. -- Можно не торопиться.
-- Это хорошо, -- кивнула девушка.
Мимо пробежала стайка ребятни. Задумчивые и сурьёзные люди на их пути шарахались в сторону от этого вихря, кто-то осуждающе качал головой, кто-то, напротив, позволял себе улыбнуться, наблюдая действительно живущих и живых во всех смыслах человечков.
-- А много ли у тебя зависимостей? -- спросил я, поправляя лямку рюкзака на плече.
-- А то, -- серьёзно посмотрела на меня Катя. -- Я же из человеков, я же людь. Но я работаю над этим, усмиряю своих демонов.
Она улыбнулась, и Солнца вокруг стало больше.
P.S.
-- Борис Николаевич, у нас ЧП!
Запыхавшийся ассистент держался побелевшими пальцами за дверной косяк и не мог совладать с ужасом.
-- Вольер... разбит!
-- Что с подопытными? -- резко спросил Борис Николаевич.
-- Сбежали...
Учёный пошатнулся и рухнул на стул.
-- Что по секторам?
-- Не... отвечают...
Борис Николаевич почувствовал, что по спине катится предательский холодный пот.
-- Это конец. Надо пускать газ, -- прошептал он, поднимаясь на дрожащих ногах.
-- А если остались живые люди?! -- вскричал ассистент.
-- Не остались, -- севшим голосом ответил Борис Николаевич.
До стенда с пусковым механизмом было пару шагов, которые показались учёному километрами. Рубашку под белоснежным халатом можно было выжимать от пота. Нельзя медлить, нельзя.
Борис Николаевич зажмурился и разбил стекло на стенде левой рукой. Теперь надо вставить ключ, который всегда с собой. Дрожащими пальцами учёный не с первой попытки нащупал цепочку на шее.
Внезапно погас свет и навалилась оглушительная тишина. Ассистент тяжело задышал и залез на стол, сбрасывая на пол все бумаги и предметы. "Жалко парня", -- вскользь подумал Борис Николаевич и осёкся. Всех жалко, весь комплекс уже пал жертвой, надо спасти остальной мир от результата ужасного эксперимента.
Это только в кино цепочки легко рвутся. Шею засаднило, пот попал в порезы, но ключ отрываться не хотел. От бессилия и чувства, что может не успеть, учёному хотелось плакать.
Включилось аварийное освещение, в комнате воцарился полумрак. В дверь начало что-то скребстись, сначала будто неуверенно, затем всё смелее и чаще. От металлического скрежета новая волна страха пробежала по телу.
Поддев цепочку пальцами, учёный наконец стянул её через голову. Очки упали на пол. "Не разбились", -- отстранённо заметил Борис Николаевич. Мозг ставил барьеры перед всепоглощающим ужасом, но это не спасало.
Ассистента начало рвать. То ли нервное, то ли отравился. "Говорил же, не бери ты на рынке эту дурацкую шаурму, есть ведь еда нормальная в комплексе", -- заторможено подумалось учёному. Изрезанными пальцами от торчащего стекла на стенде он пытался вставить ключ в чертовски маленькое отверстие. Чёртовы проектировщики системы безопасности!
Что-то коснулось ноги. Учёный знал, что именно, от ужаса стиснулось горло. Ассистент закричал и резко затих. "Прощай, парень".
Наконец ключ попал куда надо. По ноге начали ползти, от ужаса хотелось сжаться в клубок. Осталось повернуть ключ...
В руку впился тёмный клубок. Вскрикнув севшим голосом, Борис Николаевич попытался стряхнуть это нечто, но куда там. Он с ужасом осознал, что полумрак вокруг именно из-за кишащей массы этих комочков, живой ковёр с блестящими глазками и влажными носами. Их были сотни и сотни, из коридора в кабинет с мелким топотом вваливались новые клубки.
Ключ заело. Это было настолько обидно, что было смешно.
Масса комков повалила учёного на пол. Боль от десятка укусов уже не чувствовалась, будто мозг отключил все рецепторы, спасая рассудок. Влажные носы ткнулись учёному в лицо, и Борис Николаевич закрыл глаза.
P.P.S.
-- Ужас, -- только и сказала Катя, дочитав.
-- Ужас, -- согласился я. -- Много мыслей потерял, увы. Переписывал второй раз, первоначальный вариант не сохранился абсолютно. Но иногда, -- со вздёрнутым носом посмотрел я на девушку, -- умею быть настойчивым.
-- Это да, -- засмеялась Катя. -- Почаще бы, конечно...
-- Что?
-- Не-не, ничего... К шаурме пару недель не прикоснусь.
-- Ну вот, -- расстроенно вздохнул я. -- Минус одно место для свиданий.