Максим Марух

     ИГРА ЛАЗАРЯ

     (Фантастический роман)

     

     No ЭИ «@элита»

     Екатеринбург

     2012

     ИГРА ЛАЗАРЯ

     Пролог

     1

     Соседи всё время забывали закрывать на лестничной площадке окно, когда выходили курить, и капитальная стена промерзала насквозь. В ванной комнате было так холодно, что Катя ёжилась, ступая босыми ногами по ледяному кафелю. Холод донимал, но не беспокоил её: подхватить простуду она уже не боялась.

     Она прикрыла дверь и стала раздеваться. Руки дрожали, а пальцы не желали слушаться, когда она стягивала с себя юбку и майку. Наконец она справилась с нижним бельём, выпрямилась, и только теперь заметила своё отражение в зеркале над раковиной. Оттуда взирало худое рыжеволосое существо, похожее на измученную дворнягу. Синяки на груди ещё были свежи. В сочетании с бурыми отметинами на животе и запястьях, дворняга из зеркала выглядела жертвой не слишком заботливого хозяина.

     Странно, но до этого момента ей совсем не хотелось плакать, а теперь вдруг слёзы разрушили невидимую плотину и сами нашли дорогу вниз по щекам. Катя облизала мокрые губы и поморщилась. В последнее время она испытывала от вкуса слёз то же самое, что утопающий испытывает от вкуса морской воды.

     Катя резко отвернулась от зеркала, наклонилась над ванной и пустила горячую воду. Комната стала заполняться паром и теплом, но озноб никак не проходил. Чтобы поскорее согреться, Катя закупорила пробкой сливное отверстие, перешагнула через эмалированный борт и улеглась на дно.

     Вода медленно поднималась вверх, погружая в себя сначала ягодицы, потом бёдра, живот, грудь. Когда воды стало по шею, Катя отрегулировала напор так, чтобы приток успевал уходить в слив. Выключить кран полностью не хотелось – звук стонущих в стене труб нравился ей больше, чем его отсутствие.

     Пар густыми клубами окутал ванную. Зеркало запотело, в мутной дымке на смену реальности явились искажённые, размытые образы. Катя всмотрелась в них и увидела себя – ещё живую, ещё настоящую. Но то был лишь образ из прошлой жизни, которой уже не вернуть. Слёзы с удушающей силой сдавили горло, стало больно глотать. Никогда прежде не приходилось ей дрожать от холода в ванной, полной горячей воды.

     Перед глазами вставали картины, одна уродливее другой. В ушах звенели слова, каждое новое больнее предыдущего. В памяти всплывали тошнотворные ощущения, чью мерзость никогда не смыть водой. Но всё это меркло перед тем, что произошло здесь всего несколько минут назад. Оно-то и стало последним кубиком на вершине шаткой башни, который окончательно нарушил равновесие.

     И башня полетела ко всем чертям.

     – Тебе никто ничего не предлагал, – напомнила себе Катя. – Ты сама всё придумала.

     Ощущая боль от ушибов в груди, она потянулась к стеклянной этажерке у зеркала. Там её дожидались бритвенные лезвия в маленькой бумажной пачке. 

     Вода по-прежнему циркулировала, но всё равно не успевала очищаться. Ванну заполнял дурно пахнущий кумачовый сироп. Изломанные, перепачканные кровью лезвия валялись на кафельном полу – Катя извела всю пачку. Девушка медленно засыпала в горячей ванной, казавшейся ей теперь ледяной купелью, и едва заметила, как дверь в ванную открылась. Превозмогая навалившуюся сонливость, она подняла тяжёлые веки и посмотрела на вошедшего.

     В дверях стоял совершенно незнакомый молодой человек.

     Часть 1. День закрытых дверей

     Глава 1. Восемь из десяти

     «Кто спасает одну жизнь, спасает целый мир».

     – Талмуд.

     1

     От удара о стену дверь подпрыгнула, и четверо в спальне подпрыгнули вместе с ней. Щурясь и что-то бормоча, они подслеповато вглядывались в пришельца, застывшего в дверном проёме.

     Из коридора потянуло свежим воздухом, и обитатели душной спаленки стали оживляться. Один из них – коренастый юноша в джинсовой рубашке, метнулся к окну и раздёрнул шторы. Комнату озарил ослепительный солнечный свет, нетипичный для Ростовской зимы. Обычно его заслоняет свинцовый заслон облаков, но сегодня небо было чистым, и с непривычки казалось почти индиговым.

     Лазарь переступил порог и оглядел спальню. Как всегда, непритязательная и опрятная. Посередине так называемая «приёмная зона»: рассохшийся скрипучий диван, напротив два траченных молью кресла, разделённых торшером на гибкой стойке. От входа, через «приёмную зону» и до двери на балкон протянулся линялый зелёный палас, похожий на сброшенную змеиную шкуру. Слева доисторический кривоногий шифоньер с резными дверцами, справа односпальная кровать на металлической сетке с тумбочкой у изголовья. К окну в дальней стене приставлена облезлая школьная парта, заменявшая письменный стол.

     – А, это ты... – вздохнул тот, кто раздвинул шторы.

     Широкое крестьянское лицо, русые волосы, стриженые ёжиком, по-собачьи грустные карие глаза. Это Сенсор.

     – Я уж думал, нас грабят.

     Оставшиеся на диване мальчишка и две девушки постарше многозначительно переглянулись.

     Лазарь закрыл дверь, пересёк комнату и плюхнулся в свободное кресло. Блаженно вытянул длиннющие ноги, соединил кончики растрескавшихся от постоянного контакта с краской и скипидаром пальцев, шумно выдохнул и замер. В его торжественной позе было что-то от самодержца, готового выслушать депешу заморских вестников. В высоком зеркале на дверце шифоньера Лазарь отметил, что на позе сходство заканчивается: костлявое лицо, непуганая бритвой щетина, чёрные спутанные волосы, визуально увеличивающие и без того немаленький череп на полразмера, отчего тот похож на меховой микрофон. Корону на такой точно не наденешь…

     На фоне общей полусонной неопрятности выделялись серые глаза. Живые и энергичные, сейчас они въедливо изучали каждого из присутствующих в комнате.

     – Ты бы форточку, что ли, открыл, Сенс. Дышать нечем.

     Сенсор торопливо вернулся на диван, отмахнулся:

     – Потом проветрим. Где пропадал опять?

     Лазарь выудил из кармана серебристый ключ, задумчиво повертел в пальцах и спрятал обратно. Меньше всего ему хотелось сейчас вдаваться в подробности. Назойливым расспросам о себе лучше предпочесть содержательные ответы для себя.

     – Так, – неопределённо ответил он, – мотался там и сям. Погодка вроде ничего. Я так понял, здешняя затхлость отдаёт духом свежей Игры?

     Первый выстрел, и сразу в яблочко – четверо на диване снова обменялись таинственными взглядами. Многообещающее начало, если, конечно, они не планировали здесь организацию чьего-то дня рождения.

     Лазарь выжидающе забарабанил пальцами по подлокотнику кресла, но ответа не последовало. Стало быть, ждут ещё одного вопроса.

     – И Игра интересная. Там, небось, жуть, как круто? – Вопросы, уже содержащие в себе ответы, особенно эффектны. – Она хоть молоденькая?

     Сенсор заметно напрягся.

     – С чего решил, что это она? – спросил он, изображая непринуждённое удивление. Ему почти удалось, если не считать выступившего на щеках румянца. Минуту назад его там не было.

     Лазарь улыбнулся про себя: слишком хорошо он знал эти щёки.

     – Стало быть, молоденькая. Симпатяшка?

     Одна из девушек фыркнула, раздражённо скрестила на груди руки. Заострённые черты лица, светлые волосы до плеч, распушённые природой настолько, что в них легко застрянет небольшой канцелярский предмет. Это Дарения.

     – Определённо, симпатяшка, – сам себе ответил Лазарь.

     – Не угадал. Страшная, как ядерный взрыв, – в разговор вступила Айма, вторая девушка в комнате.

     Держалась она деловито, как и подобает старшей. Ей двадцать два, но из-за миниатюрной фигурки, присущей всем азиаткам, выглядит моложе. Если не заглядывать в лицо. Не по росту серьёзное, скупое на улыбки, чуть нагловатое. Лицо и тело уравновешивают друг друга и выдают реальный возраст.

     – Да ещё калека, – поддержала подругу Дарения. – С протезом ниже колена.

     Прикрыв рот ладонью, Лазарь изобразил пароксизм тошноты. Получилось весьма правдоподобно – что-что, а кривляться у него талант.

     Марсен – конопатый мальчишка, до сих пор хранивший молчание, вскинул белёсую голову и громко доложил:

     – Не слушай их, Лазарь! Сенс сказал, она клёвая!

     – А ты чего лезешь, мелкий подхалим? – вспыхнула Айма.

     – Сама дура! Ой!

     Марс получил от японки подзатыльник, но в долгу не остался и тут же запустил пальцы в блестящие волосы девушки. На выручку Айме пришла Дарения и принялась шлёпать Марса ладошками по спине. Била она скорее для вида, чем для дела – неуверенно и не больно.

     Лазарь встал с кресла, перешагнул через ноги дерущихся и открыл окно. В узкий прямоугольник форточки ворвался, точно под напором кузнечных мехов, студёный зимний воздух.

     – Надо бы прикрутить котёл. Радиаторы на всю катушку жарят.

     Сенсор с трудом угомонил Марсена и Айму, и втиснулся между ними, во избежание рецидива.

     – Прикрутим. Ладно, Коломбо, колись давай. Когда и откуда узнал?

     Адреналин вмешался в кровь, словно кто-то закачал его через шприц. Стало быть, победа. И новая Игра.

     Лазарь уселся на подоконник, привалился спиной к холодному стеклу.

     – Когда увидел твою тачку у ворот. До обеда ещё час, значит, ты приехал не обедать. Да и спальня твоя на один этаж выше кухни. Шторы задёрнуты, но спать тоже вроде бы рано. Диапроектора у нас нет, значит, вы тут не диафильмы смотрите. Зато вместо диапроектора у вас Дарения – показывает мультики про несчастную одноногую Хиросиму. 

     Японка цокнула языком:

     – Хиросима – это город.

     – А что «она», как узнал? – допытывался Сенс.

     – По выражению лиц Инь и Ян. Так сопереживать могут только женщины и только представительницам своего пола.

     – Чтоб ты знал – Ян, вообще-то, мужской архетип, – сардонически заметила Дара.

     Лазарь наморщил лоб:

     – Ну, должен же кто-то в вашей парочке выступать за мальчика.

     Марсен и Сенсор прыснули со смеху, и даже девушки не смогли скрыть улыбки, коротко переглянувшись между собой.

     – По оперативности, с которой нарисовался Сенсор, можно предположить, что девушка эта юная и привлекательная. А по роже Малого становится ясно, что там круче, чем в Диснейленде.

     Лазарь давно уяснил себе, что для анализа людей, с которыми знаком достаточно долго, дедукция бесполезна, как бесполезна она дрессировщику обезьянки в том, чтобы понимать, что у неё на уме. На смену логике приходит простая наблюдательность, и когда обезьянка почешет однажды нос, и все вокруг решат, что у неё чешется нос, только дрессировщик будет знать, что чешется на самом деле не нос, а глаз.

     Айма закатила глаза:

     – Ладно, Сенс нашёл Инь. Отпусти пару сексистских шуточек насчёт меня и Дары и давай к делу

     – Симпатичный Инь, – неохотно признал Сенсор. – Не в этом ведь дело…

     Лазарь вопросительно посмотрел на Марсена.

     – Там суперски! – охотно подтвердил мальчишка.

     – Супер!

     Лазарь легко соскочил с подоконника и зашагал к выходу из комнаты. День обещал быть насыщенным – ну, кто бы мог подумать!

     – Да, и нам надо это обсудить, – серьёзно сказала Дара. – Ты куда намылился?

     – Мылить руки. Обсудим за обедом. Важные дела на голодный желудок решать не рекомендуется.

     2

     Загородный коттедж, служивший домом Лазарю и его друзьям, имел достаточно внушительные размеры: вместе с мансардой получалось три этажа. Однако, несмотря на свои габариты, коттедж выглядел до того скудно, что посторонний человек, проходя мимо, мог подумать, что он ещё не достроен, не обжит, а то и вовсе брошен.

     Деньги вкладывались в постройку беспорядочно, словно каждый этап работ определялся не прорабом, а колесом фортуны. Фасад здания был обложен снаружи кирпичом, остальным сторонам повезло меньше: они бесстыдно щеголяли дешёвыми керамзитовыми блоками, из которых собиралась коробка. Цоколь пытались декорировать каким-то серым ноздреватым камнем, но бросили на половине. Водосточные трубы отсутствовали, зато желоба для сбора дождевой воды стояли по всему периметру крыши. Деревянные наличники на окнах забыли покрасить, там и сям на них цвёл чёрно-зелёный грибок. И только две плоские дымоходные трубы на крыше могли выдавать присутствие жильцов, курясь сизыми струями дыма.

     Участок перед домом оставили крохотный, места хватало только на одну машину, да на пару Т-образных шестов, соединённых бельевыми верёвками. От калитки в воротах и до крыльца тянулась через дворик битая асфальтовая дорожка. Крыльцо вело в небольшой тамбур с лавками для обуви и крючками для одежды, а тот в прихожую. Две несущие колонны слева от прихожей обозначали начало гостиной: обширного помещения с камином и резными двустворчатыми дверями на веранду, примыкавшую к западной стороне дома. Когда-то это была просто терраса, но потом к ней пристроили навес и огородили балюстрадой. Следом за гостиной располагалась просторная кухня, а за ней прихожая упиралась в винтовую лестницу на второй этаж.

     На втором этаже было четыре спальни – по две с каждой стороны широкого прохода – и туалет в восточном конце. Спальни Лазаря и Сенса были смежными, каждая имела выход на общий и единственный в доме балкон, заменявший крыльцу козырёк. Мансардный этаж давно превратился в кладовку, забитую всяким хламом.

     Внутренняя отделка коттеджа была под стать внешней. Убранство вокруг имело сумбурный, нищенский вид. Стены без обоев, грубо оштукатуренные, дощатый пол не окрашен. Мебель всюду разная, но одинаково старая и обветшалая. И только двери, словно близнецы братья, как на подбор – дорогие, из цельного древесного массива. Вероятно, покупались ещё до того, как хозяину стройки предоставили первую смету.

     3

     Впятером спустились на кухню. Лазарь, Сенсор и Марс ждали за обеденным столом, пока Айма и Дара разливали по тарелкам дежурное блюдо – горячий мясной суп. Лазарь всегда считал, что у любого дежурного блюда есть один недостаток: рано или поздно от него кого угодно начнёт тошнить. Но пока суп ему нравился, он не спешил сообщать о своей точке зрения.

     – А где Матвей? – спросила Дара, перенося тарелки на стол. – Вроде был утром.

     – Был, – подтвердил Сенсор. – Попросил машину, когда я приехал. Дела у него какие-то в городе.

     – Не уточнил, какие?

     – Не знаю. Может, по работе.

     Лазарь, занятый складыванием самолётика из бумажной салфетки, поднял глаза:

     – Конечно, он не уточнил. И уж точно не по работе – по воскресеньям даже крутые коммерсы обедают дома.

     Два месяца назад Матвей подался в бизнесмены. На площади имени Гагарина – единственной в городе точке питания для тех, кто не успел поужинать до полуночи и предпочитает не задумываться о происхождении мяса в местной шаурме – Матвей арендовал ларёк, торгующий цыплятами-гриль. Во сколько ему обошлась аренда не знал никто, кроме Аймы, и, может быть, Дары. О том, какую прибыль приносит ларёк (и приносит ли вообще) знала лишь продавщица, работавшая там с самого начала, и, может быть, Матвей. О том, как долго продлится новое увлечение Матвея, не знал, пожалуй, даже он сам. Впрочем, пока в домашнем холодильнике исправно появлялись фольговые пакеты со свежими курочками внутри, финансовое положение Матвея вполне устраивало всех.

     – Ты про что? – Сенс изобразил недоумение.

     Лазарь не сомневался, что тот его понял сразу, по природе своего характера предпочёл не делать поспешных выводов. По крайней мере, пока не убедится, что причинённые этими выводами неудобства не лягут тяжким бременем на совесть. К счастью, для очищения совести у него всегда был Лазарь.

     – Я про то, что понятно даже идиоту, – Лазарь оглядел друзей. – Наш гордый «Варяг» погнал в последний бой, разве не понятно? Поздравляю, Сенс – ты даже не идиот.

     Сенсор пропустил оскорбление мимо ушей. Он делал так часто, потому что делал так всегда.

     Вообще-то лучше Сенса у Лазаря друга нет, хотя в данной ситуации такая формулировка не совсем верна. Слово «лучше» подразумевает наличие альтернативы – должен быть, по крайней мере, один человек, способный составить конкуренцию. В случае Лазаря Сенс был вне конкуренции.

     Они дружили с самого детства. Вместе росли, вместе служили в армии, а теперь вот вместе работали и жили под одной крышей. Лазарь всегда был с «закидонами», как называла это мать Сенса. Что касается её сына, то по счастливому стечению обстоятельств он родился с неисчерпаемым, прямо-таки христианским терпением к людям и их «закидонам». Это врождённое уродство, плюс немного удачи (чета Райновских переехала на улицу Лазаря сразу после рождения Сенса), и заложили основу будущей дружбы.

     Вся история их отношений насчитывала одну единственную ссору – не считая по мелочам, действительно серьёзную ссору. Шёл девятый класс школы, дело было в школьной раздевалке перед первым уроком. Пустяковая размолвка из-за очередного прогула занятий в пользу кинотеатра, в котором Сенс отказался участвовать, благодаря бескостному языку Лазаря переросла в настоящую склоку. Дело едва не дошло до рукопашной. Вовремя остановился Сенс, как всегда.

     Лазарь тогда наговорил кучу гадостей: он умел ударить по больному, когда хотел. Нащупав болевую точку, он проезжался по ней снова и снова, пока не раскатывал до размеров кровоточащей мозоли. Независимо от степени своей правоты (или неправоты), его слово должно было остаться последним.

     В то время Сенс имел проблемы с лишним весом и соответствующие комплексы, которые компенсировал усердным обгрызанием гранита науки. В этом направлении Лазарь и повёл атаку. Его так понесло, что скоро диалог больше напоминал монолог. Сенс оставил всякие попытки защититься, и просто слушал, ничего не говоря в ответ. Когда поток помоев на его голову иссяк, он помолчал, а потом сказал нечто такое, что Лазарь запомнил почти дословно:

     – Людям нравится общаться с тобой, – сказал он, и Лазарь заметил, как сильно дрожит его голос. – Им легко в твоей компании, даже когда ты ведёшь себя, как плюющийся верблюд. Но тебе плевать и на это. Твой плевок только в тебя попасть и не может. Ты мог бы иметь миллион друзей, но вместо единицы с шестью нулями у тебя осталась единица. И эта единица – я.

     В тот день Сенс прогулял все уроки. Лазарь же, напротив, не пропустил ни одного. Сидя на галёрке, в полном одиночестве, он снова и снова повторял в уме отповедь Сенса, словно вызубрить её наизусть было домашним заданием, которое он не успел подготовить в срок.

     Они не общались две недели – самые ужасные две недели в жизни Лазаря. В конце концов, он заговорил с Сенсом первым. И первым извинился – не как всегда.

     С тех пор плеваться Лазарь так и не перестал, но всегда соизмерял количество слюны, когда дело касалось его лучшего друга. Всего, что осталось от единицы с шестью нулями.

     – Если знаешь что-то про Матвея, говори прямо, – потребовал Сенс. – Осточертели твои метафоры.

     – Ничего такого, что заставило бы всех покраснеть, – ответил Лазарь. – Видел только, как он бежит к твоей тачке, да так быстро, будто за ним гонится его же совесть. Странновато получается, а? Нас ни во что не посвящает, Дару в помощь не берёт. И даже верный «Кореец», вместо того, чтобы мчаться на подмогу, сидит почему-то здесь.

     – Верный «Кореец» знает, куда и зачем отправился его крейсер. И это никак не связано с Игрой, – безмятежно отозвалась Айма.

     – Хочешь сказать, Матвей слил Игру? – прищурился Сенсор.

     Лазарь пожал плечами:

     – Либо уже, либо вот-вот. В любом случае, нырять в дерьмо приятней без свидетелей.

     Марс угодливо и фальшиво расхохотался – этот мальчишка знает, чего хочет от жизни.

     – Очень уместная метафора, – поморщилась Дарения. – Прям застольная.

     Неуместная, но к месту. Что бы там ни говорила Айма, а Матвей облажался: сомнений в этом у Лазаря почти не осталось. Как и со щеками Сенса, муки совести на мордочке обезьянки по кличке Матвей сегодня читались на раз. Работа в инсонах сродни работе кардиохирурга: в случае неудачи объект ошибки теряет несравненно больше того, кто эту ошибку совершил. В мире торжества логики и справедливости такой уклад – преступный абсурд. В мире реальном – большое везение.

     Лазарь снова взялся за самолётик, но взлететь бедняге сегодня было не суждено – Айма расплющила бумажную поделку тарелкой с супом:

     – Кушайте, не обляпайтесь.

     – Будем считать, что пилотом был камикадзе… – молитвенно сложив ладони вместе, Лазарь согнулся перед японкой в патетичном поклоне: – Domo Arigato, onna-bugeisha!

     Когда никто на них не смотрел, Лазарь шепнул Марсу на ухо:

     – На японском: «большое спасибо, девочка-гейша».

     Ничего не поняв, мальчишка захихикал в кулак.

     4

     Трапеза протекала в полной тишине: болтать во время еды здесь было не принято. В воздухе витало напряжённое нетерпение. Все знали, о чём пойдёт речь после обеда, и ели, предвкушая.

     Марсен расправился со своей порцией быстрее всех. Небрежно утёр губы тыльной стороной ладони и огляделся по сторонам:

     – Второго не будет, что ли?

     – Вообще-то, неплохо бы услышать спасибо за первое, – отчеканила Дара.

     Насупившись, Марс пробормотал «спасибо».

     Тарелки отнесли в раковину, и девушки подали чай.

     – С продуктами швах, – Айма поставила на стол корзину со сладкими сухарями. – Поеду в город, прикуплю кое-чего.

     Попрощавшись с Дарой и наградив напоследок Лазаря пренебрежительным взглядом, Айма вышла из кухни.

     – Ты правда веришь, что верный «Кореец» отправился за продуктами? – обратился Лазарь к Даре, наблюдая через окно, как японка пересекает заснеженный двор. – Слушай, у вас действительно дружба, или это просто секс?

     Дарения уже открыла рот, чтобы ответить, но Лазарь остановил её движением руки:

     – Ладно, давайте к делу.

     Все сразу замерли и притихли. Так притихают зрители в кинозале, когда гаснут последние огни, и на экране зажигаются вступительные титры. Вот он – момент истины. Новая Игра, новый случай – он, как аттракцион в луна-парке, на котором никогда не катался прежде. Страшный аттракцион. С кульбитами и сальто, с головокружением, тошнотой и треском в рёбрах. Ведущий Игры не признаёт обычных каруселей с нанизанными на шесты лошадками. Своих лошадок он пустит в галоп; они будут бить электрическим током всякий раз, когда захочется схватиться за шест. Лазарь знал эту кухню, пожалуй, лучше, чем кто-либо другой: ведь он один из тех, кого здесь называют Бегуном.

     Сенсор отпил чая, откашлялся и стал рассказывать. Он начал таксовать, как обычно, с восьми утра. Не считая праздников и гуляний, по утрам в будни самая большая текучка народа – соответственно, и «охват» намного шире. Часов в десять заехал в аптеку: голова раскалывалась. Там её и почувствовал.

     У окошка собралась очередь, человек пять. Две бабки с сумками, за ними рыжая девушка лет восемнадцати-девятнадцати, потом тучный мужик, а в конце парнишка, не старше Марса. «Локатор» Сенса улавливает эманации Игры, но чтобы найти их источник, необходим тактильный контакт. Первыми под подозрение попали девчонка и пацан – остальные были староваты для Игры. Но на всякий случай Сенс решил проверить всех.

     Медленно пошёл мимо очереди к окошку. Вразвалку так, вроде ему спросить что-то нужно. И мимоходом каждого зондирует. К девчонке подошёл – чувство усилилось. Тут как раз суматоха началась, одна из тёток стала шуметь на аптекаршу – что-то ей в ценниках не понравилось. Рыжая была без шапки, а волосы длинные – то, что надо. Не долго думая, Сенс решился под шумок отрезать прядь. Потянулся, притронулся – и его как током прошибло! Она это была, бабок он даже трогать не стал.

     – Ну, конечно, – ввернул Лазарь, – зачем Тотоше старые калоши, когда есть сладкие булочки?

     Спрятав прядь в карман, Сенс спросил какую-то ерунду в окошко, и стал обратно в конец очереди. Бабки ушли, подошла она.

     – Мне почему-то сразу показалось, что у девчонки не все дома, – неожиданно заявил он.

     Дара недоверчиво улыбнулась:

     – Это ещё почему?

     – Ну, например, она без сумочки была... Нет, ну какая девчонка в здравом уме куда-нибудь без сумки ходит?

     Дарения чуть чаем не захлебнулась:

     – Да ну?! То есть, чтобы выскочить ненадолго в аптеку, надо обязательно тащить сумку?

     – Про аптеку вам Сенс не рассказывал? – догадался Лазарь.

     – Нет. Приехал, глаза горят. Говорит, нашёл кого-то – ну, мы и решили сразу посмотреть. Вот он теперь насмотрелся и корчит из себя сыщика.

     – Говорю тебе, Дара, странная она, – упирался Сенс. – Неухоженная, ненакрашенная. На лунатичку похожа.

     – Как ненакрашенная, так сразу лунатичка? Аптека, сумочка, косметика – железные аргументы!

     Лазарь задумался. Возможно, Сенс действительно немного перегибал, играя в него, Лазаря. С ним иногда такое случалось. И всё же он не из тех, кто подгоняет факты под заранее заготовленную гипотезу, дабы потрафить публике или собственному эго. Для этой роскоши он до омерзения ответственная обезьянка.

     Сенсор устало вздохнул:

     – Короче, давай не будем спорить. Ты ещё не всё знаешь. Мне дальше рассказывать, или как?

     – Рассказывай, – разрешил Лазарь.

     Подошла очередь рыжей. Девчонка заглянула в окошко и тихо что-то спросила. Аптекарша не расслышала и переспрашивает – мол, повтори громче. Рыжая помолчала-помолчала, как будто засомневалась: сказать или нет.

     – А потом развернулась на каблуках и как рванёт из аптеки – только её и видели, – закончил рассказ Сенсор.

     – Далеко рванула? – спросил Лазарь.

     – Недалеко. Я её незаметно до подъезда проводил, так что адресок у нас есть.

     – Название лекарства запомнил?

     Сенсор пошарил по карманам, выудил скомканную бумажку, похожую на чек с автозаправочной станции, развернул и прочёл вслух:

     – «Ризеридон» или «Респивидон» – как-то. Честно говоря, не очень расслышал.

     Звучало серьёзно. В глубине души Лазарь ожидал чего-то подобного. Не стал бы Сенс наговаривать на девчонку, явись она за леденцами для горла.

     – Так, Малой, – обратился он к Марсену, – сейчас мухой летишь к Матвею, включаешь компьютер и ищешь в Интернете всё, что сможешь об этом «доне».

     Марс неуверенно поднялся со стула:

     – Я ж не войду. Матвей дверь запирает...

     – Дубликат ключа спрятан в гостиной. В такой уродливой голубенькой вазочке на каминной полке.

     – Вообще-то эту вазочку я покупала! – возмутилась Дара.

     – Пароль на компьютере: «vfndtq1988». Своеобразный такой – ну, в духе Матвея. Дальше сам сообразишь.

     Подавляя улыбку волевым усилием, Сенсор записал пароль на той же бумажке, где уже было название лекарства, скатал в шарик и перебросил через стол Марсену.

     – Держи! Только я не уверен, как правильно пишется.

     – Разберётся, – Лазарь откинулся на стуле, сцепив руки за шеей. – Владеющий «гуглом» владеет миром.

     В выхода из кухни Марс оглянулся:

     – Вы это… только Матвею меня не спалите.

     – Не оставляй улик, главное, – подмигнул Сенсор.

     5

     Марс убежал, и Дара долго сверлила Лазаря судящим взглядом. Этот взгляд, как первый симптом болезни, которую Лазарь нарёк про себя «синдромом мамочки», предвещал осложнения в виде острых, как спазмы, вопросов, с последующим лечением в виде противных, как уксусный компресс, нотаций.

     – Откуда узнал про ключ и пароль? – наконец, не выдержала она.

     Славься, наша Немезида – вот и первый приступ! Только ждать приезда машины скорой помощи, битком набитой нравоучениями в синих комбинезонах, нет ни времени, ни желания.

     – Очень плох человек, ничего не знающий и не пытающийся узнать, ибо в нём соединилось два порока, – торжественно продекламировал Лазарь, и, не успела Дара раскрыть рта, добавил: – Потом морали мне почитаешь. Нараспев. На ночь.

     Дара проглотила возмущение, резкими движениями собрала со стола пустые кружки и понесла к мойке. Кружку Лазаря она демонстративно оставила на месте.

     – Зацепка у нас есть – подытожил Лазарь, берясь складывать что-то из очередной салфетки. – Раз уж вы такие нетерпеливые, давайте рассказывайте, что там у нашей таблеточницы в инсоне.

     Глаза Сенсора забегали. Они всегда бегали, когда он собирался поведать о чём-то значительном, но не знал, какие подобрать слова, чтобы передать всю степень этой значительности. Перехватив взгляд Дары, Сенсор коротко кивнул ей, уступая право слова.

     Прежде чем заговорить, Дара вынула из кармана джинсов небольшой целлофановый пакетик с кольцом медно-рыжей пряди и бросила им в Лазаря. Пакетик попал в грудь, отскочил и шлёпнулся на пол.

     – Себе оставила? – Лазарь продолжал сосредоточенно возиться с салфеткой. Теперь он строил кораблик.

     – Естественно.

     – Тогда мы тебя слушаем.

     Дарения покусала ноготь большого пальца, воскрешая в памяти детали событий, открывшихся в комнате Сенсора.

     – Восемь из десяти, – наконец, спокойно изрекла она.

     Эх, Сенсор, Сенсор… Такова уж Дара – раздувать из мухи слона не в её правилах. Принимаясь за изучение нового микромира, выпуклой линзе она всегда предпочтёт обычное стекло. А ещё Лазарь подозревал (и не только он один), что у неё напрочь отсутствуют слёзные железы, потому что никто никогда не видел, чтобы она плакала. Быть может оттого, что слёзы – это тоже линзы? Вероятно, именно таких природа наделяет даром, который здесь называют «видением», а её саму – Невидимкой.

     – Не знаю, как другие, а я и покруче встречала. Мир очень похож на наш, жилой район – точная копия. Сенс там был.

     – Похож, – подтвердил Сенс. – Я не особо окрестности разглядывал, чтоб её из виду не потерять, но дворик вроде тот же.

     Лазарь не видел в этом ничего удивительного. Зачастую то место, которое считаешь домом, и то, в котором проживаешь, совпадают. Но бывает и наоборот. Тогда возникает диссонанс – то, что делает инсоны необычными. Спектр различий широк и варьируется – от незначительных изменений, вроде пурпурного неба, до масштабных, когда неба нет вовсе.

     – Зато люди не похожи, – Дарения закончила с посудой и вернулась к столу. В каждой руке она несла по две вновь наполненные кружки.

     – Таковы уж инсоны, всегда там найдётся что-нибудь эдакое, – напомнил Лазарь. Он только что закончил складывать кораблик. – В этом весь прикол.

     – Нет там ничего прикольного, – сказала Дара с самым серьёзным видом, а потом подошла и пристукнула новоиспечённую поделку Лазаря кружкой чая.

     – Будем считать, что он пошёл ко дну, – резюмировал тот. – Мы снова друзья? А я как раз собрался рассказать всем, где ты прячешь...

     – Заткнись, а?

     Необычные люди в инсонах тоже не редкость. Порой они являются в самых экзотических, гротескных ипостасях. Комичные до дрожи в коленях, ужасающие до гомерического хохота, а иногда вполне обычные, ничем не отличимые от соседей, но лишь до тех пор, пока хранят молчание.

     Лазарь вспомнил, как однажды очутился в непримечательном заштатном городишке – одном из тех, где дорога по центральной улице в одну полосу, а продавца хот-догов на углу приветствуют по имени. Здесь не было пурпурного неба или голубого солнца. Редкие пешеходы тоже выглядели вполне обыденно – спешили по делам, с портфелями в руках, с прижатыми к уху мобильники. Искусная репродукция реальности – та же скучная минорная картина.

     Так казалось в первую минуту. Во вторую всё изменилось. Лазарь стал замечать, что каждый третий встречный от подбородка до мысков сапог измаран чем-то, похожим на садовый вар. Ещё через минуту стало ясно почему. Когда кто-то из них открывал рот, чтобы что-то сказать, вместо слов оттуда извергался поток жирной смолянистой массы. Никто не обращал на это никакого внимания. Люди не обращают внимания на то, что считают нормой 

     Абсолютно неважно, что представляют собой люди в инсонах, что делают и чего не делают. С опытом Лазарь научился быть готовым к любому сюрпризу. Важно одно – насколько эти люди опасны.

     Будто прочитав его мысли, Дара пояснила:

     – Там какая-то эпидемия. Или что-то вроде.

     – В каком смысле? – вскинул брови Лазарь. – Все ходят в масках, чихают друг на друга и идут пятнами – такая эпидемия?

     – Нет, – затряс головой Сенсор, – не такая. Помнишь, мы недавно фильм смотрели? Ну, ужасы?

     – Не помню.

     – Чёрт, как же его... Отвратительный такой…

     – Самый Лучший Фильм?

     – О, вспомнил! «Ночь живых мертвецов»!

     Лазарь начал понимать, что вызвало у Марса такой бурный восторг. Вот, значит, какая там эпидемия. Вот почему Сенсор решил, что с девчонкой дело худо. Впрочем, она не виновата. По крайней мере, не теперь, когда внутри бесчинствует тот, кого называют Ведущим Игры.

     – Ты шутишь, – губы Лазаря тронула улыбка.

     Азарт охватил его целиком. Ударил в голову, как глоток водки на голодный желудок, вспенил кровь, как ложка соды в стакане с водой. Ему хотелось, чтобы Сенс сказал «да». И не хотелось одновременно.

     – Не шутит, – ответила за Сенса Дара. – Там что-то вроде апокалипсиса в миниатюре. Город брошен… точнее, его отдали. Как Москву Наполеону. И сейчас в нём хозяйничают люди, заражённые каким-то бешенством. Полуголые, мерзкие твари, похожие на неандертальцев.

     – А что с девчонкой?

     – Мы не сразу её нашли, – сказала Дарения. – Там такой бардак. Но потом Сенсор взял след. Похоже, она забаррикадировалась в квартире. Мы не успели рассмотреть всё толком, ты же ворвался, как ненормальный, – она вздохнула и добавила: – Представляю, как ей страшно.

     – Очень трогательно, – умилился Лазарь. – Не напрягай воображения, скоро узнаешь из первых уст.

     Дарения вытаращила глаза:

     – Туда нельзя идти одному!

     – А кого прикажешь взять? Малого?

     – Возьми Матвея!

     Лазарь изобразил внезапное озарение:

     – А это мысль! Пока из него будут выгрызать филе, у меня появится пара лишних минут.

     Сенсор мечтательно заулыбался.

     – Слушайте, народ, давайте не пороть горячку, – попыталась разрядить обстановку Дара. – Дождёмся ночи, и посмотрим, ложатся ли эти твари спать. Они не ходят поодиночке, а сбиваются в стада. Мы видели одно такое, человек под сто. Перебежали дорогу и стали громить какой-то магазин. Может, на ночлежку тоже табуном пойдут? Было бы меньше шансов встретиться с такой компанией.

     Игривое настроение Лазаря испарилось. 

     – У нас нет времени, – серьёзно сказал он. – Потому что у неё нет времени. Потому что Ведущий Игры не оставит ей времени.

     – Решил нахрапом брать, – скрипнул зубами Сенсор.

     Если Матвей действительно провалился, это дело приобретало особое значение. Слишком уж часто они «сливают» в последнее время. Ещё немного, и Ведущий решит, что получил карт-бланш. Если враг огромен, и победить его нельзя – хотя бы напоминай ему о своём присутствии.

     В кухню вбежал довольный собой Марсен. В одной руке он держал лист с распечаткой.

     – Неужели! – оживился Лазарь. – Что-то долго. Порнушки много, а ты один?

     – Да не, – Марс таинственно улыбнулся, – бумагу искал...

     – В следующий раз используй салфетки. Давай сюда.

     Лазарь выхватил лист и пробежал глазами текст. Дочитав, медленно отложил распечатку на стол и пристально посмотрел на Дарению. Под его строгим взглядом та невольно съёжилась.

     – Ну? – не выдержал Сенсор.

     – Гну, – с протяжным скрипом Лазарь отодвинулся назад на стуле и подобрал с пола пакет с рыжим локоном. – Таблетки твои нейролептиками оказались – ими шизофрению лечат. «Рисперидон» – вот, что ты услышал.

     Дара охнула и прикрыла рот ладонью. Лазарь толкнул ей лист по столу.

     – Всё ещё уверена, что девчонка пробежалась в аптеку за аспирином? Так держать, Сенс.

     Дара сосредоточенно уставилась в распечатку, беззвучно шевеля губами.

     – Не знала, что шизики сами себе за лекарствами ходят, – медленно проговорила она, закончив читать.

     – А если она не себе? – с энтузиазмом предположил Марс. – Если кому-то другому?

     Гадать глупо, бессмысленно, и слишком расточительно.

     Лазарь взглянул на часы. Электронный циферблат показывал, что время для разговоров кончилось. Пора действовать.

     – Есть только один способ узнать подробности, – он оглядел друзей. – Провести рекогносцировку. И немедленно.

     Он уже приготовился к шквалу протестов, но ошибся.

     Дарения встала с места:

     – Я буду присматривать. Ну, и аптечку прихвачу.

     – Тогда я... – Сенсор на миг задумался, – буду, как всегда, на подхвате.

     Марс, кусая губы, переминался с ноги на ногу:

     – Слышь, Лазарь. Я тут спросить хотел...

     – Ответ отрицательный, – отрезал Лазарь.

     Лицо мальчишки дрогнуло.

     – Ты даже не дослушал!

     – И не надо. Я и так знаю чего ты, мелкий подхалим, хочешь. Ты хочешь пойти со мной.

     – Ни фига, не это! – вспыхнул Марс и тут же сдался: – Ладно – это. Возьмёшь?

     – Ладно, беру.

     Пацан просиял.

     – Поверил, что ли? Шучу, конечно.

     Осознав, что все его подлизывание не дали результата, мальчишка волчком развернулся на месте и тяжело затопал в прихожую, ядовито бросив напоследок:

     – Да пошёл ты, урод!

     Действительно, подумал Лазарь, мне пора. От этой мысли кожа на спине пошла мурашками.

     – Жду вас в комнате Сенса, – сказал он, задерживаясь у выхода. – Через десять минут.

     Всё правильно. Пять минут, чтобы подняться в комнату, приготовиться, настроиться. Остальные пять занимает путь. Иногда больше, иногда меньше, но всегда столько, сколько нужно. Как Симплонский туннель пронзает Альпы, так путь пронзает вознёсшийся до небес барьер, что отгораживает мир общественный от мира интимного, невидимого, но реального. Чужого для всех, но родного для девочки, бросившейся бежать из аптечного киоска.

     Глава 2. День закрытых дверей

     1

     Солнце светило ярко, по-летнему. Это потому, что здесь лето. Для инсонов погодные завихрения обычное дело. Любимое время года хозяина длится гораздо дольше, чем все остальные – иной раз и вовсе не заканчивается. Какая-никакая, а первая информация о девчонке есть: её любимая пора – лето.

     Жара стояла неимоверная. На лбу у Лазаря выступила испарина. Перепрыгнув из декабрьских морозов в июльский зной, организм не успевал акклиматизироваться. Судя по длине теней, на дворе стоял полдень – значит, прежде чем последний луч солнца соскользнёт за край ближайшей многоэтажки, пройдёт часов десять. Эдак и свариться можно.

     Лазарь скинул с себя поплиновую ветровку со свитером и бросил на тротуар – здесь они ему больше не понадобятся. Расстегнул сорочку на три пуговицы, подкатал рукава до локтя. Стало получше.

     Лёгкий ветерок тянул в затылок; невидимая сила подхватывала рваные обрывки газет, мятые бумажные стаканчики, ленты туалетной бумаги и волокла по тротуарам. Подталкиваемый воздушной тягой, мусор кувыркался то влево, то вправо. Все его части двигались синхронно, словно кружась в танце. Вместо музыки танцу аккомпанировал какофонический шорох. Этот шорох заполнял всё вокруг потому, что вокруг было пусто. Ни гула дорог, ни людского гомона, ни гремящей из окон музыки – ничего. Тишина брошенного в предутренний час дома.

     Заворожённый непривычной обстановкой, Лазарь не сразу вспомнил, что здесь не так уж и пусто. В себя привёл голос Дары, зашипевший в левое ухо:

     «Кончай загорать и найди себе какой-нибудь дрын»!

     Сделать это оказалось нетрудно. Если бы не обступавшие с трёх сторон панельные высотки, да детская площадка посередине двора, это место ничем не отличалось бы от городской свалки. Казалось, кто-то бросил по ручной гранате в каждый мусорный жбан.

     В поисках подходящего оружия Лазарь двигался перебежками от одной машины к другой. Почти все были варварски разгромлены, перевёрнуты и выпотрошены. Тут и там на земле валялись части разорённых салонов: рулевые колёса, выдранные «с мясом» сидения. Ковёр битого стекла сухо хрустел под ногами. Кое-где в сияющей бриллиантовой россыпи попадались вкрапления рубинов – осколков, обагрённых чьей-то кровью.

     Опрокинутый на бок огромный чёрный «Лэндкрузер» походил на выбросившуюся на берег касатку. Пробегая мимо него, Лазарь споткнулся взглядом о тёмное пятно на земле со стороны днища. Сначала он принял его за лужу масла, натёкшего из пробитого картера, и подошёл ближе.

     Большая клякса запёкшейся крови с вытянутыми во все стороны мазками брызг напоминала нарисованный детским мелом рисунок солнца. Вокруг «солнца» вращались на орбитах планеты – ошмётки одежды, принадлежавшей организатору этого маленького «большого взрыва». В центре солнца лежал топор. Лазарь не сразу заметил его, потому, что металл не блестел на солнце. А когда поднял, то понял, что лезвие сплошь облеплено кусочками засохшей плоти.

     «Не самый аппетитный топорик», – прокомментировала Дара.

     – Хозяин красит оружие, а не оружие хозяина, – пробормотал Лазарь, взвешивая топор в руке.

     Хороший, тяжёлый, с удобной прорезиненной рукояткой. Его бывший владелец не сдался без боя.

     «Он и покрасил – вон, какой красивый».

     Где-то наверху гаркнула ворона. Лазарь инстинктивно пригнулся, сжимая крепче рукоять топора. Большие скопления птиц кружили высоко в небе чёрными тильдами. Вот уж кому сейчас праздник живота.

     – Какой дом?

     «Напротив тебя, через двор. Подъезды с другой стороны».

     «Если бы только подъезды», – подумал Лазарь, и, оглядевшись, быстро перебежал площадку.

     2

     Он обошёл дом с торца и высунул голову за угол, держа топор наготове.

     Никого. Крыльцо первого подъезда, выкрашенное белым и голубым, бетонный козырёк, заваленный останками сброшенного из окна фортепьяно, палисадник, подъездная дорога вдоль здания. Через дорогу жмутся друг к другу прихваченные ржавчиной одноместные гаражики. Никого. Если, конечно, не считать стайки лёгкого мусора, вальсирующего между тротуарами.

     «Первый подъезд», – просуфлировала Дара.

     Это хорошо. Конец текущей цели есть начало следующей.

     Стараясь не высовываться из-за кустов палисадника, Лазарь пробрался к крыльцу. И замер.

     – Дверь закрыта, – процедил он сквозь зубы. – Замок кодовый.

     Железная дверь со старым механическим замком. Два рядка круглых пронумерованных кнопок, по три в каждом, между рядками кольцо. Система стандартная – чтобы открыть замок, нужно одновременно нажать три определённые кнопки и потянуть кольцо вниз. Такие замки быстро набрали в стране популярность, когда какие-то ребята взяли моду беспрепятственно заходить в подъезды и забывать там сумки с взрывчаткой.

     Дзынь! – конец текущей цели кареткой пишущей машинки отодвинулся в начало предыдущей.

     «Странно», – озадаченно проговорила Дара, – «в прошлый раз была открыта».

     – Значит, мне уже начинает везти.

     «Пробуй угадать»

     Очень дельный совет, Капитан Очевидность! Тут всего лишь хрен знает сколько комбинаций. Но другого выхода нет. Как и другого входа.

     Лазарь вспомнил – на таких замках всегда имелась заводская комбинация. Может, попробовать её? Кажется, первый столбец кнопок.

     Один, три, пять – кольцо вниз. Не идёт.

     «Давай наоборот» – сказала Дара.

     Лазарь запустил пальцы в соседний столбец, потянул кольцо...

     Вместо щелчка отпирающегося механизма сзади послышался треск. Лазарь похолодел.

     В такой ситуации полагается медленно обернуться и...

     – Не фартит, – самопроизвольно вырвалось у него.

     Всё, как по сценарию: у одного из гаражей за ним внимательно наблюдал, по-собачьи склонив голову набок, человек. Лазарь остолбенел от изумления. Если это и был человек, то – яванский. Крупный мужчина, почти голый (только вокруг шеи и бёдер болтаются какие-то рубища, оставшиеся от былой одежды), глаза глубоко посажены под сводами тяжёлых надбровных валиков, массивная челюсть синеет дремучей щетиной. Из приоткрытого рта выглядывают наружу чесночные зубчики клыков.

     Ссутулившись, человек пытливо разглядывал Лазаря, не выказывая никакой агрессии. Пивное брюхо ровно вздымалось при вдохе и опадало при выдохе. Почерневшие от грязи и крови руки безвольными плетями качались вдоль туловища.

     «Заражённый! Подбирай код быстрее»! – в ужасе вскрикнула Дара.

     Лазарь вздрогнул, на секунду забыв, что только он может слышать девушку. Заставил себя повернулся к чудовищу спиной и снова взяться за замок. Пришлось бросить топор, чтобы освободить обе руки, и унять дрожь в пальцах, прежде чем они снова могли попадать по кнопкам. Он лихорадочно перебирал комбинации кода, стараясь издавать при этом как можно меньше шума.

     Один, два, три, кольцо.

     Один, два, четыре, кольцо.

     Один, два, пять, кольцо.

     Один, два, шесть, кольцо.

     «Похоже, он не понимает, кто перед ним», – попыталась подбодрить Дара.

     Или не может поверить своему счастью, мелькнуло в голове у Лазаря.

     Один, три, четыре, кольцо, один, три, пять, кольцо, один, три, шесть...

     До гаражей было метров двадцать, но в тишине обезлюдевшего квартала Лазарь различил мягкий удар о металлическую стену. Будто кто-то столкнулся с ней локтем.

     «Не оглядывайся», – горячо зашептала Дара. – «Ещё трое»!

     Это стая. Грёбаная чёртова стая! Надо же было нарваться…

     – Предупреди, когда на меня попрут, – одними губами попросил Лазарь.

     Один четыре пять кольцо

     один четыре шесть кольцо

     одинпятьшестькольцо

     дватричетырекольцо

     дватрипять...

     «Ещё четверо!»

     Лазарь бросил взгляд на зазубренный топор под ногами и принялся жать наугад.

     Три кнопки – кольцо. Три кнопки – кольцо.

     «Их уже человек пятнадцать, тебе нужно бежать»!

     Надо собрать мысли в кучу. Истинный ум проявляется в умении включаться в самые неподходящие моменты – самый подходящий момент проверить это. Так, некоторые кнопки нажимаются мягче других. Бурое солнце на серой земле...

     «Лазарь, ты слышишь? Сваливай оттуда»!

     Мозг, как машина, за рулём которой сидит ученик. То газ, то тормоз. Почему кнопки нажимаются мягче? Потому что они разработаны. Их используют чаще других.

     Бурое солнце среди обрывков одежды – планет его системы...

     «ОНИ БЕГУТ, ЛАЗАРЬ, ОНИ БЕГУТ»!

     А то он не слышит. Босые ступни жидкими аплодисментами зашлёпали по асфальту, а значит, некоторые уже выбежали на дорогу.

     Топор внизу напоминал говяжий огузок.

     Продавленные кнопки: три, четыре, шесть.

     Или нет?

     Кнопки или топор? Кнопки или топор?

     Без боя он не сдастся!

     Тремя пальцами Лазарь безошибочно ввёл нужную комбинацию... мгновение – и замок капитулировал. Лязгнул затвор, кольцо уехало вниз. Лазарь угрём проскользнул в подъезд, но не успел захлопнуть дверь – за него это сделала оголтелая ватага заражённых, слепой волной ударившая с другой стороны. Многократно усиленный эхом грохот десятков рук, забарабанивших в железную дверь, заполнил пустоту лестничных маршей.

     3

     Лазарь тяжело уселся на ступеньки, уперев локти в колени.

     Голос Дары чуть заметно дрожал в ухе:

     «Тут рядом Сенсор. Просит передать, что ты полудурок».

     – Интересно, кем бы я стал, останься с другой стороны? – самодовольно оскалился Лазарь.

     «Полным придурком, наверное».

     Да, точно. А для ребят за дверью – плотным обедом к сиесте.

     Лазарь восстановил ритм сердца и оглядел первый этаж. Пол и ступени обильно заляпаны кровью, кое-где багровые брызги испещряют белёные стены. Почти все квартиры открыты: жильцы покидали их в спешке, как если бы в доме бушевал пожар. Повсюду разбросаны предметы домашнего быта – видимо, вещи собирались также на бегу. Дверцы лифта распёрло застрявшим в проходе телевизором.

     «Она на четвёртом, в пятнадцатой квартире «, – подсказала Дара.

     Поднимаясь вверх по лестнице, Лазарь размышлял, что будет говорить девчонке при встрече. Она уже догадалась, что в доме кто-то есть – его прибытие сюда вряд ли осталось незамеченным. Голодная стая чудовищ ещё рвалась внутрь, но уже с меньшим энтузиазмом. Так что сейчас, скорее всего, девчонка с ужасом ждёт, постучится ли кто-то к ней в дверь или же, ломая когти, станет срывать с неё обивку. Постучаться будет разумнее, но порычать и поскрестись – веселее.

     Пол на четвёртом выкрасили в уродливый бордовый цвет. Крови здесь почти не было – похоже, основная мясорубка проходила на нижних этажах. Квартиры слева выходили прямиком на лестничную площадку, квартиры справа предварял тамбур. Дверь в тамбур была чуть приоткрыта, внутри царил непроглядный мрак.

     «Она справа», – как будто издеваясь, заметила Дара.

     Лазарь с тоской вспомнил оставленный на крыльце топор. Ему совершенно не нравилась эта темнота, а ещё больше – перспектива туда идти.

     – Эй, есть кто живой? – позвал он. Голос завибрировал меж бетонных стен, как от страха.

     Молчание.

     – Я пришёл с миром!

     Тишина.

     Лазарь стал медленно продвигаться к тамбуру

     – Дара, ну-ка глянь, что там, – сказал он, чуть понизив голос. Девчонке совсем необязательно знать, что с ним ещё кто-то есть. Особенно если этого «кого-то» нельзя увидеть.

     «Смотрела уже. Двери в квартиры закрыты, в тамбуре вроде никого».

     – Слово «вроде» вроде как дурацкое.

     «Ну, а я, вроде, не сова»!

     Лазарь остановился перед тамбуром на расстоянии вытянутой руки. Оглянулся, ещё раз прикидывая в уме пути для отхода. Затем одним пальцем толкнул дверь, и та легко распахнулась. Тамбур залило дневным светом с площадки.

     «Я же сказала: «никого»!» – торжествовала Дара.

     Лазарь не спешил разделить её восторг. Его внимание сразу привлекла обшивка двери в пятнадцатую квартиру. Монолитную пластиковую панель, выполненную под дерево, изрывали вдоль и поперёк глубокие рваные борозды. Нижние углы сорвало с клипс, на них отчётливо виднелись следы зубов. Но примечательно было другое: дверь в шестнадцатую квартиру казалась абсолютно целой. Обшивка сияла первозданно гладким пластиком.

     Не фартит...

     Теперь Лазарь явственно чувствовал крепкий дух испражнений, проникающий в тесный тамбур из шестнадцатой квартиры. Просвет между дверью и косяком был слишком мал, Дара просто не разглядела. Она ведь не сова, в самом деле…

     Отступать было поздно – в шестнадцатой уже слышалось какое-то копошение. Если там кто и спал, то своими воплями Лазарь разбудил его.

     Всё было бы гораздо проще, если бы девчонка просто впустила его к себе. Может, стоит попросить?

     Наперекор бунтующему инстинкту самосохранения Лазарь переступил порог тамбура. К счастью, дверной глазок пятнадцатой каким-то чудом уцелел. Пришлось немного согнуть ноги в коленях, чтобы лицо попало в зону видимости.

     – Если меня видно, – он старался сохранять голос ровным, – или слышно, прошу, откройте дверь. Я знаю, здесь кто-то есть. Ваш сосед мне намекнул.

     Тяжёлую поступь в шестнадцатой теперь сопровождало хриплое, с присвистом, дыхание.

     – Откройте, – возвысив тон, повторил Лазарь. – Прошу вас!

     За линзой глазка что-то мелькнуло – а может, ему только показалось. Шаги в шестнадцатой стали чётче, участились, перешли на бег.

     Лазарь стал кричать:

     – МЕНЯ ЖЕ ПОРВУТ СЕЙЧАС! ОТКРОЙТЕ! ДВЕРЬ!

     Не фартит...

     Оглушительным ударом Лазаря сшибло с ног. Он кубарем выкатился из тамбура на площадку, перекатился на живот, поднял голову и с ужасом осознал, что дверь в шестнадцатую распахнута настежь. Внутри всё оборвалось и с немым ужасом улетело куда-то вниз.

     В дверном проёме выросла огромная фигура, очень похожая на старого приятеля у гаражей. Только этот казался в два раза больше и в три свирепее. Мускулистый верзила пригибался к полу, опираясь на длинные, как у орангутанга, руки. Пальцы на них были сбиты в кровь. Из уголков рта тянулись до самой груди белые вожжи слюны. Не считая грязной дерюги с оторванными до плеч рукавами и разорванной от воротника до пупа, мужчина был абсолютно гол.

     Дара что-то вопила в ухо, но Лазарь не слышал её. Надо было справиться со страхом, парализовавшим всё тело, прежде чем эта тварь разделается и с тем и с другим за него.

     Животное – иначе не назовёшь – выгнуло спину и сгруппировалось для прыжка.

     «Без паники, без паники, без паники», – вторил здравый смысл.

     «Без паники здесь не обойтись», – ехидно напоминал инстинкт самосохранения.

     В одно мгновение заражённый совершил ошеломительный прыжок. Этот прыжок был бы красив, если бы не был так ужасен. В безотчётном порыве избежать смертоносных объятий Лазарь с поразительным для своего роста проворством вскочил на четвереньки и отпрянул в сторону. Не рассчитал силы и крепко приложился лбом о стену. Над правой бровью что-то лопнуло, глаз залило тёплой влагой.

     «Работёнка для Дарении», – тренькнуло в мозгу.

     Огромная туша пролетела мимо. Тварь приземлилась на четвереньки и с неприятным звуком проехалась по полу до противоположного конца площадки. Столкнулась с дверью в тринадцатую квартиру, но сохранила равновесие и пружинисто развернулась обратно. Ощерившись, снова приняла стойку для прыжка. Под кожей вздулись твёрдые клубки мускул.

     Лазарь попятился к тамбуру, придавливая ладонью рассечение на лбу. Крови было много, она будто сочилась прямо из-под века – правый глаз совсем ослеп. Но вместе с переполненной адреналином кровью тело понемногу покидал страх.

     Лазарь встал у входа в тамбур так, чтобы узкий коридор, ведущий к мусоропроводу, оказался по левую руку. Тесное помещение тамбура и открытая дверь в шестнадцатую квартиру остались позади. Впереди – пять метров лестничной площадки и зверь у противоположной стены. Почему-то на ум лезли ассоциации с вестернами.

     Дара перестала кричать. Может, захлебнулась в немом ужасе, но скорее просто оборвалась связь, и сейчас она тупо моргала глазами на диване в душной комнате Сенсора. Такое с ней иногда случалось в минуты сильного эмоционального перенапряжения.

     Жаль, что только с ней.

     – Давай, давай… – подзадоривал сам себя Лазарь. – Сюда иди!

     Заражённый мужчина растопырил пальцы, наклонился и упёрся костяшками в пол на манер бегуна в высоком старте.

     – Сюда иди!

     И он пошёл. Побежал. Босые пятки пару раз скользнули по полу, потом поймали сцепление, и животное, загребая длинными ручищами, рвануло с места.

     Чёрт, всё было бы гораздо, гораздо проще, если бы девчонка сразу открыла свою чёртову дверь…

     Никаких плавных, как в замедленной съёмке, движений. Никакой слайдами пронёсшейся перед глазами жизни. Ничего из этих цветистых и пустых, как барабан, книжных штампов. Всё произошло стремительно, на уровне рефлексов и моторики. Сознание запечатлело в памяти краткие обрывки происходящего.

     Боль в рёбрах при приземлении в проходе мусоропровода.

     Веер кровяных капель на меловой стене из раны над бровью.

     Непослушные ватные ноги, холод металла дверной ручки в ладони, биение пульса в ушах.

     Лазарь упёрся дрожащими ногами в стенку тамбура, лопатками прижался к захлопнувшейся двери в шестнадцатую квартиру, а с той стороны уже ломилось наружу запертое им чудовище. Тварь неистово вколачивала себя в дверь. Почти сразу стало ясно: долго дверь не удержать. Чудовище не успокоится, пока не вырвется наружу. Не выдержат либо петли, либо ноги, либо сама дверь.

     Что делать? Бежать? Вниз нельзя – стая наверняка ещё там. Искать свободную квартиру? Не факт, что успеет найтись. Остаётся...

     В промежутках между больно отдающими в грудь ударами Лазарь принялся выкрикивать:

     – Я так... долго... не выдержу! Открой… дверь!

     Удар. Удар. Удар.

     – Открой… пожалуйста!

     «Открой ему, дура, открой…» – застонал в голове плаксивый голосок.

     До Лазаря не сразу дошло, что это не его мысли, а просто Дара вернулась. Если, конечно, она вообще куда-то уходила.

     Удар. Удар. Удар.

     – Ещё три удара... и я брошу дверь... или ты мне откроешь... или мне крышка...

     Открой. Открой. Открой.

     – Раз!

     Не слышно скрежета замка. А он должен быть. Должен.

     – Два!

     Может, и был, да только он прослушал? Или ей просто плевать?

     Запертый в квартире монстр с чудовищным треском протаранил дверь в третий раз.

     – Тр-ри!

     Дара пищала, как проколотая шина. Лазарь отошёл от двери на полшага. В его распоряжении было не больше секунды, пока зверь брал разгон для очередного штурма.

     «Нет, не так: у девчонки секунда на то, чтобы впустить меня внутрь».

     Дверь в пятнадцатую распахнулась, но Лазарь остался стоять на месте, точно громом поражённый. Из квартиры высунулась вовсе не девчонка – какой-то парень схватил Лазаря за грудки и грубо втащил внутрь.

     4

     Оба с шумом ввалились в прихожую. Краем глаза Лазарь успел заметить тощую фигурку – махнув рыжими космами, она расторопно закрыла за ними дверь.

     Значит, девчонка здесь, но не одна. Нужно поскорей придумать, что говорить, пока гудящая голова не взмолилась о тайм-ауте.

     Лазарь прислонился к стене и медленно сполз на пол, по-хозяйски раскинув длинные ноги. Дыхание и сердцебиение постепенно приходили в норму. Кровотечение над глазом уменьшилось, но он всё равно зажимал рану ладонью. Повисшую тишину периодически разбавляла входная дверь, дребезжащая под натиском обезумевшего зверя.

     – Да уж... восемь из десяти, – озвучил Лазарь первое, что пришло на ум.

     Дара никак не отреагировала на реплику – стало быть, в обыкновенной для себя манере реагировала на собственную ошибку.

     – Это, типа, по шкале дерьмовости? – поинтересовался белобрысый юноша, втащивший его сюда. Парень возвышался над Лазарем с самым недоверчивым видом. В одной руке подрагивал широкий кухонный нож.

     – Да уж точно не по Рихтеру. Э-э, спасибо...

     – Ей скажи, – перебил парень, кивая на подругу. – Её квартира. А то хрен бы я тебя впустил.

     Девушка стояла немного поодаль, и разглядывала Лазаря с выражением нескрываемого страха на красивом лице.

     «Неудивительно, что Сенс так быстро примчался», – мелькнула в голове шальная мысль.

     Веснушчатое лицо, огромные, как у инопланетянки, васильковые глаза, чуть припухшие, словно от долгих поцелуев, губы – такие вполне в его вкусе. Очаровательные девочки-подсолнухи, всем букетам мира предпочитающие веник полевых ромашек. Сенс сразу клюёт на эту внешнюю невинность и бросается в омут с головой, даже если на дне, в тиши и тине, его уже дожидается мохнатая компания чертей.

     «А впрочем», – запросилась в голову другая мысль, ещё безумней предыдущей, – «ради такой можно и рискнуть».

     Правда, сейчас рыжеволосая красавица была не в самой лучшей форме. На осунувшемся анемичном лице контрастировали залёгшие под глазами тени, губы обметало, засаленные волосы склеились в длинные ржавые канаты.

     Все признаки того, что в осаде они как минимум неделю, налицо.

     – Рассказывай, откуда нарисовался и чего здесь ловишь, – потребовал парень.

     Это правильно. Когда у двоих проблемы с питьём и едой, третий – тоже проблема.

     Белобрысый выглядел гораздо лучше своей подруги: даже под всеми невзгодами блокадного положения он смотрелся свежо. Впечатление усиливала красивая, вычурно безупречная внешность. В большом подвижном рту сверкали сахарно-белые зубы, на щеках горел здоровый румянец. Лазарь заключил, что вне инсона он либо её кавалер, либо близкий друг и предмет тайного обожания. В любом случае, новости для Сенса хреновые.

     Лазарь медленно поднялся на ноги. Когда он выпрямился во весь рост, то оказался почти на голову выше белобрысого. Тот с опаской отступил назад, вытягивая нож перед собой. Девчонка удивлённо мигнула огромными глазищами и шмыгнула парню за спину.

     – Стой на месте, – предупредил белобрысый. Кончик ножа угрожающе дрогнул.

     Лазарь попытался представить себя со стороны: тощий всклокоченный верзила с залитыми кровью лицом и рубашкой. Не самая располагающая к доверию внешность.

     – Я нарвался на стаю, – объяснил он, миролюбиво показывая раскрытые ладони, – и стал убегать. Когда выбился из сил, решил спрятаться в подъезде. Ваш был открыт.

     – Рассказывай… – презрительно хмыкнул белобрысый. – У нас здесь всегда день закрытых дверей.

     Что есть – то есть. Точнее и не скажешь.

     – Умел бы ходить сквозь стены, к вам бы не ломился.

     Девчонка с любопытством зыркнула из-за плеча друга.

     – У вас замок кодовый, – пояснил Лазарь, поймав её взгляд. – И времени возиться с ним у меня не было.

     – С чего нам верить, что за тобой вообще кто-то гнался? – неожиданно спросила девчонка, уловив движение по порочному кругу.

     – Слыхали аплодисменты внизу? – изогнул бровь Лазарь. – В мою честь.

     Некоторое время белобрысый прикидывал что-то в уме. Потом, брезгливо поморщившись, спросил:

     – Укушен?

     Лазарь неловко оглядел окровавленные руки и вдруг понял, чего они так боятся. Действительно, он ведь может быть инфицирован. И тогда вдвойне любопытно, почему она позволила впустить его в дом. Ведь это её инсон. А там, за дверью – чума, его пожирающая.

     – Ударился головой о стену, – Лазарь указал пальцем на лоб. – Но ты, конечно, мне не веришь.

     – Нет, – помотал головой парень, – не верю.

     Лезвие ножа, вторя движению головы, покачивалось в воздухе слева направо. Рыжеволосая красавица шагнула из-за спины друга, желая получше рассмотреть то, на что указывал Лазарь. На ней были синие джинсы в обтяжку, кеды и кофта с розовыми и чёрными ромбами.

     Фигурка ладная, что ни говори.

     – Ну, раз не ты хозяин хаты, в принципе неважно, во что ты там веришь, – жёстко произнёс Лазарь, отворачиваясь от парня. – Важно, во что верит она.

     Оставалось гадать, как перекосилось его лицо, потому что сейчас Лазарь смотрел на девушку. Давил самым тяжёлым из арсенала взглядов, под которыми даже Дара «прогибалась» на раз. А эта девчонка выдержала. Выдержала с вызовом.

     – Ты чё несёшь! – вскинулся белобрысый и резко бросил в сторону подруги: – На кой чёрт он нам сдался, Яни?

     Яни – интересное имя. Сокращение, скорее всего.

     Не отрывая взгляда от девушки, Лазарь коснулся пальцем подсыхающей раны:

     – Это рассечение от удара о стену. Ты же веришь мне.

     Он произнёс это, как аксиому, и со стороны могло показаться, что он пытается заворожить, загипнотизировать её. К сожалению, в инсонах такие штучки не проходят. А, судя по выражению её лица, она не поддалась бы и в яви.

     – С чего мне тебе верить? – спросила она.

     Лазарю пришло в голову, что теперь это уже неважно. Она уже верила ему. Сама не знала почему, но верила, и спрашивала себя, но хотела, чтобы ответ дал он.

     – Потому что ты меня сюда впустила, – он медленно опустил руки. – Ты меня уже спасла.

     «Ну, болтаешь!» – хихикнула Дара. – «Я прям заслушалась».

     – Яни, не дури, – предостерегающе зашипел белобрысый, косясь на подругу.

     Оставалось немножко дожать.

     – Обещаю, что ни в чём не стесню вас. Я, как верблюд, могу не есть и не пить сутками.

     Девчонка колебалась секунду. Потом повернулась к другу.

     – Пусть останется, Джуда.

     Лазарю стоило огромных усилий сдержать расползающиеся вширь губы. Джуда, старик, извини – ничего личного. Цель достигнута – да здравствует новая цель!

     5

     – Я Джуда, она Яника.

     Втроём, если не считать Дару, расположились на кухне. Чай-кофе никто не предлагал. «С водой напряг» – сразу предупредил Джуда. Звучало комично, учитывая, что всю кухонную утварь, способную вместить в себя жидкость – от тазов с кастрюлями, до кофейных кружек и полиэтиленовых пакетов – доверху заполняла вода. Неприкосновенные запасы громоздились нестройными рядами повсюду: на столах, на полках, даже на подоконнике не осталось свободного места. «Напряг с водой»... звучит забавно, если не выглядывать в окно.

     – Лазарь.

     С продовольствием дела обстояли ещё хуже. Без электричества холодильник сдох, прихватив с собой на тот свет львиную долю продуктов. Его дверца была открыта, в салатницы и суповые тарелки на решётчатой полке под морозилкой собрали талую воду.

     В ванной Лазарю выдали влажное полотенце, чтобы он мог оттереться от крови, а Яника даже перевязала бинтом голову, старательно избегая встречаться с ним взглядом. Что это было – неловкость спасителя перед спасённым или что-то другое, Лазарь понять так и не смог.

     – Как тебя к нам занесло, Лазарь? – Джуда смотрел испытующе.

     Они с Яникой, сдвинув стулья, сидели в обнимку, обозначая тем самым незримое классовое неравенство, по-прежнему разделявшее их с гостем.

     – Я уже говорил: пытался не стать Куком для аборигенов, – Лазарь уловил недоумение на лицах собеседников и пояснил: – Люблю метафоры.

     Ему показалось, или губы девчонки тронула улыбка?

     – А то я не понял, – огрызнулся Джуда. – На улице что ловил?

     – Еду и питьё.

     К допросу осторожно присоединилась Яника:

     – Почему не ушёл с остальными?

     Повязка на голове была неумелая и медленно съезжала на глаза.

     – Не успел к эвакуации, – наугад брякнул Лазарь.

     Взгляд Джуды стал ещё подозрительнее:

     – Это потому, что её не было. Люди разбежались, как крысы с корабля. За один день. Один день, и никого нет.

     – Знаю. Решил, остаться будет безопасней. Как и вы.

     Джуда и Яника обменялись взглядами. Потом парень указал глазами на прихожую.

     – Никто ничего не решал. Не видишь, заперты мы здесь.

     Будто в подтверждение его слов, существо в тамбуре снова приложилось к двери, после чего с эффектными звуками принялось драть пластиковую облицовку. Яника едва уловимо вздрогнула и напряглась, пальцы машинально сжались в кулаки.

     Это не ускользнуло от внимания Дары:

     «Заметил»?

     Вопрос риторический. Вся работа Лазаря строится на том, чтобы подмечать мельчайшие детали.

     – А теперь и ты, как мы, – пасмурно прибавил Джуда.

     Почему-то после этих слов девчонка ещё больше съёжилась и крепче прижалась к другу.

     – Давно он вас караулит?

     Джуда медлил с ответом, и Яника попросила:

     – Расскажи.

     6

     Оказалось, караулит он с тех самых пор, как всё началось. Когда на улицах стали появляться первые прокажённые (так их здесь называли), Джуде позвонила Яника.

     – Плакала, – вспоминал парень, – умоляла приехать.

     Пообещав родным, что только заберёт девушку и сразу обратно, Джуда прыгнул в машину и отправился сюда. Из-за сплошных пробок доехать не получилось. Пришлось бросить машину на обочине, и последний километр до дома он пробежал пешком.

     – На улицах чёрти что творилось! А сюда зашёл и понял, что тут вообще мрак.

     Ошалевшие от страха жильцы волокли пожитки вниз по лестницам. Перебраниваясь и толкаясь, точно неуправляемое стадо, они топтались по головам тех, кому не посчастливилось упасть на землю. В узких пролётах мешанина жильцов и предметов домашнего обихода создавала непроходимые заторы. Сквозь давку почти невозможно было пробиться наверх, ведь основная масса людей текла вниз.

     – Один мужик поднял над головой девчушку лет семи и медленно нёс к выходу, – с губ Джуды сорвался смешок. – Его почти не было видно в толпе. Только руки с девчонкой торчали над головами. Он шёл, шёл, и всё повторял: «ребёнок, ребёнок, ребёнок». Как будто кто-то его слушал!

     Джуда преодолел всего один пролёт, когда сзади послышались визг и крики. Людская масса всколыхнулась, пропуская рябь обернувшихся голов, и с воплями ринулась в обратную от выхода сторону.

     – Я не сразу сообразил, что произошло. Потом уже по крикам понял, что в подъезд ворвались прокажённые.

     Стремнина обезумевшего людского потока сдавила со всех сторон и сама понесла Джуду вверх по лестницам. На площадке четвёртого этажа он каким-то образом умудрился вырваться. Вынырнул наружу и распластался на полу перед лифтом, радуясь возможности снова нормально дышать. Несколько секунд просто лежал на спине и жадно глотал ртом воздух.

     – Когда Яни впустила меня, мы решили переждать, пока вся эта канитель не уляжется. Не помню, сколько времени прошло, но однажды всё стихло. Мы думали, всё: люди нашли способ вытурить этих тварей.

     Посовещавшись, Джуда и Яника решили не засиживаться в квартире дольше, и последовать примеру остальных, пока не поздно. Перед тем, как открыть дверь, Джуда на всякий случай взглянул в дверной глазок, и правильно сделал. Едва припав к глазку, он в ту же секунду с ругательствами отшатнулся: с другой стороны на него взирала искажённая стеклянными линзами жуткая морда.

     – Он ничего не делал, просто стоял и смотрел. Смирно так, гад, как специально поджидал. До сих пор не понимаю, чего он остался. Они же вроде в стаи сбиваются, а этот какой-то странный, отщепенец, что ли. Мы стали ждать. Часов пять, наверное, прождали – а он не уходит. Тут-то и поняли, что застряли.

     На протяжении всего рассказа Яника отстранённо молчала, уставившись взглядом в стену. В её взгляде смешались в одну солянку безысходная обречённость, беспризорный страх, и... что-то ещё. Неуловимый ингредиент, который Лазарь никак не мог увидеть, понюхать, почувствовать на языке. Такие штучки для Дарении. Это она ощущает вкус страстей, обоняет эмоции, различает их вспышки по цвету, причём не в переносном, а в буквальном смысле.

     Интересно, что бы она ощутила сейчас? Что вообще она могла ощутить, принимая в расчёт, что у девчонки не все дома? Едва ли это будет тарелка ароматной солянки. Скорее, стакан протухшей воды.

     Лазарь решился на небольшой эксперимент.

     7

     Деликатно откашлявшись, он обратился к девушке:

     – Яника, можно один вопрос?

     При упоминании своего имени девушка встрепенулась, недоверчиво взглянула на Лазаря, словно учуяв какой-то подвох.

     – Не гарантирую, что отвечу.

     Её лицо просто создано для улыбок, подумал Лазарь. Об этом свидетельствовали уголки припухлых губ, каждая впадинка на коже. Печальное выражение не шло ему, ни с чем не вязалось, казалось неисправностью, как потухший глаз светофора.

     – Справедливо.

     – Ну, – она передёрнула острыми плечиками, – тогда спрашивай.

     – Куда делся третий?

     Девчонка заметно напряглась:

     – Третий?

     – Ну, ведь ты же не одна здесь живёшь.

     Вместо ответа Яника принялась сосредоточенно молчать.

     Джуда переводил недоумённый взгляд с неё на Лазаря и обратно.

     – Одна, – наконец внушительно заявил он.

     Это была ложь. На стеклянной этажерке в ванной Лазарь заметил бритвенные принадлежности и две зубные щётки в подставке. Следовательно, постоянных жильцов здесь было как минимум двое, если, конечно, Джуда не имел привычки таскать с собой предметы личной гигиены в конец света.

     – Откуда взял про третьего? – прищурился Джуда.

     Лазарь пожал плечами:

     – Из лучших надежд.

     – В смысле?

     – Ну, теперь получается, что вы тут, а ваши родные и близкие где-то там. И неизвестно, что с ними стало.

     Яника хотела что-то сказать, но так и не отважилась раскрыть рта. Похоже, её душил изнутри подступивший к горлу ком.

     – В ситуациях, вроде этой, намного выгоднее, если никого нет, – продолжал Лазарь. – Как у меня.

     А вот и то, чего он добивался – первая слезинка перевалила за край века и сбежала вниз по щеке. Что ж, если она действительно сумасшедшая, если её оскудевший эмоциональный спектр не вкуснее глотка воды (что типично для больных шизофренией), и если глаза Лазаря ему не врут, а они не врут, то девчонка просто талант! Эмоции можно испытывать или не испытывать, можно скрывать, но труднее всего их изображать. Последнее называется актёрством. И на актёрство её слёзы совсем не похожи.

     Лицо Джуды посуровело, на скулах перекатывались желваки. Он потянулся к Янике, чтобы обнять, но та решительно оттолкнула его руку плечом. В этом жесте было что-то отчаянное, и в то же время мятежное.

     – У меня тоже, – проронила она, смахнув слезу рукавом, – никого нет. Родители умерли, а кроме них никого.

     – А мои предки, наверное, свалили из города, – с каким-то ожесточением в голосе проговорил Джуда. – Но я не жалею, что три дня назад приехал сюда, – он предпринял ещё одну попытку обнять подругу, и на этот раз она увенчалась успехом. – Один я у неё остался.

     «Шары подкатывает» – высказала авторитетное мнение Дара.

     Лазарь решил, что у него нет причин не доверять ей. У Дары на такое нюх, развившийся из богатого личного опыта: чего-чего, а волокит ей хватало. Если она права, то под юбкой у Яники Джуда ещё не был. Стало быть, встречаются недолго, раз уж всё ещё вместе – такие, как Джуда, не из терпеливых. Тем не менее, радовать Сенса пока рано. Джуда сказал, прошло всего три дня, и это настораживало. Кое-что не сходилось. Девчонка выглядела измождённой недельным голоданием, она просто не успела бы истощать так за трое суток. Выходит, она действительно больна. А раз больна наяву – больна и в инсоне. В такой последовательности.

     – Три дня... – мысли Лазаря неожиданно превратились в слова.

     – Да, – протянул Джуда, покачиваясь на стуле и обводя глазами кухню, – клали на нас в ООН.

     Лазарь посмотрел на Янику. Девушка казалась полностью погружённой в свои думы – только веки подрагивали в унисон с дверью в прихожей.

     Лазарь поспешил сменить тему:

     – Чем ещё, кроме воды, питаетесь?

     – Перебиваемся, – вздохнул Джуда. – Осталось всё, что не портится. Есть мешок картошки, есть сухари. Только готовить не на чем: газа нет. Разве что сырьём жевать.

     Проблемы питания Лазаря не беспокоили. От голода хозяин инсона умереть не может, как не может умереть от тоски в жизни. Умереть здесь можно, только перестав бороться. Но девчонка этого не знала, и, увядая в инсоне, угасала наяву. Именно в такой последовательности.

     – А туалет?

     – Ты же канитель. Воды нет. Тебе по-большому или по-малому?

     – По-малому.

     Физиономия Джуды расплылась в ухмылке:

     – Тогда делай, как я. Идёшь на балкон, становишься на табуретку и вперёд. Если повезёт, обделаешь кого-нибудь из этих уродов.

     – Пойду, попрактикуюсь, – Лазарь встал из-за стола. – Расскажешь потом, как делать это по-большому.

     Балкон находился в спальне, в другом конце квартиры.

     Выйдя в прихожую, Лазарь прошептал:

     – Можешь уходить, я надолго застрял. Поезжайте с Сенсом к её дому, осмотритесь, соседей расспросите. К ночи постараюсь вырваться.

     «Сейчас, только полюбуюсь, как ты писаешь с балкона, и сразу уйду!» – рассмеялась Дарения.

     – Или уйдёшь и посмотришь, как я надую себе полные штаны наяву.

     Глава 3. Говорят выжившие

     1

     За окном неустанно тявкала собака, по неясной прихоти прокажённых до сих пор остававшаяся непойманной. Её лай казался чем-то инородным в сонном царстве брошенного города, одиноким и жалостным. Бессмысленное «гав», как отчаянное «ау» заплутавшего в лесу путника.

     «АУ! АУ! АУ!»

     Они перешли в гостиную – стало немного потише. Зверь в тамбуре обессилел от бесплодных попыток пробить железную дверь, и отступил. Ничего не происходило, инсон пребывал в так называемой стадии «кейфа». Конечно, дефиниция «кейфа» в условиях почти свершившегося конца света звучала довольно странно, но по опыту Лазарь знал: настоящая Игра ещё не началась. Обычно в такой ситуации от тебя ничего не требуется, и остаётся просто ждать, когда акция начнёт двигаться сама собой. Наверное, оттого Лазарю сейчас особенно некомфортно – он не из тех, кто привык кататься на велосипеде без рук.

     «АУ! АУ! АУ!»

     Глупая псина даже не подозревает, что зов о помощи в лесу может спровоцировать совершенно противоположный эффект, и тогда вместо бригады спасателей к тебе явится оголодавшая волчья стая.

     Лазарь посмотрел на часы и выдохнул: с момента его появления в инсоне минуло чуть больше двух часов. А казалось, что все четыре – время тянулось катастрофически медленно. Но самое неприятно, что он вынужден сидеть взаперти наравне с Яникой, даже если сейчас от него не было никакого проку. Покинуть инсон теперь, растворившись в воздухе прямо на глазах у девушки, равносильно проигрышу. Это называется испарением, и демонстрировать его хозяину инсона категорически не рекомендуется. Испарение неминуемо приведёт к закупорке сознания, а туннель в инсон будет навсегда заблокирован обвалом разрушенных устоев: ведь всем хорошо известно, что люди не исчезают просто так. Оставалось сидеть здесь и надеяться, что хотя бы Сенсор с Дарой проводят время с большей пользой.

     «АУ-АУ-АУ-у-у»...

     Дворняга взвизгнула, захлебнулась и умолкла.

     – Ёжик сдох, – задумчиво выговорил Джуда.

     Они с Яникой устроились на диване и с индифферентным выражением на лицах разглядывали журнал «Авторевю».

     Лазарь наблюдал в окно, как несчастное животное рвут на части четверо прокажённых. Работали твари молча и методично, встав кружком над жертвой – через минуту от собаки осталось лишь мокрое пятно на земле. Теперь ясно, почему в городе нет ни одного трупа.

     – Ёжика убили, – Лазарь вернулся в кресло. – И съели. Знаете, почему люди не едят ежатину?

     Яника оторвалась от журнала:

     – Почему?

     – Слишком острая.

     Тень улыбки выдали проступившие на привычных к этому щеках ямочки. При довольно остром подбородке у неё были высокие, чуть выпуклые, скулы, отчего овал лица напоминал перевёрнутую луковицу. Когда она улыбалась, скулы приподнимались ещё выше, превращая глаза в две очаровательные щёлки – точь-в-точь, как в японском аниме. Очевидно, в жизни она очень улыбчивый человек – только лица очень улыбчивых людей достаточно натренированы для молниеносных микроулыбок, вроде этой.

     – А почему люди не едят людей, знаешь?

     Улыбка сошла с губ так же быстро, как и появилась.

     – Люди едят людей, – серьёзно сказала она.

     – Ещё как едят, – поддержал Джуда. – Спроси нашего соседа, если не веришь.

     Лазарь отмахнулся:

     – У нас разговор не заладился. Он показался мне каким-то нелюдимым.

     Джуда запрокинул назад голову и расхохотался, а Яника принялась сосредоточенно листать журнал. Эта шутка, на вкус Лазаря, вышла куда острее предыдущей, но Яника никак не отреагировала, и продолжала листать журнал про автомобили.

     – Интересный? – спросил её Лазарь.

     Она смотрела на него поверх журнала:

     – Что?

     – Твой журнал – интересный?

     Девушка качнула головой.

     – Я не читаю. Так, картинки рассматриваю.

     – Машинами, то есть, не интересуешься?

     – Не особенно, – она пожала печами. – Во всяком случае, пока у меня нет своей.

     – Тогда откуда журнал?

     Яника вскинула голову и уставилась на Лазаря с видом проштрафившейся школьницы, застуканной с сигаретой в школьном туалете.

     – Необязательно было врать, ты же мне ничем не обязана, – мягко заметил Лазарь. – Могла просто не отвечать, когда я спрашивал про «третьего». Помнишь, мы предусматривали такую возможность?

     Это было смешно и нет сразу. Стыдить человека в его же собственном инсоне – всё равно, что воспитывать чужого ребёнка.

     Яника переложила журнал на колени Джуде и выпрямилась.

     – Мне совершенно безразлично, что ты обо мне подумаешь! – заявила она. На щеках выступил чуть заметный румянец. – Никогда не понимала дурацкой манеры совать нос в чужие дела.

     – Это в человеческой натуре. Мы бы все передохли со скуки, если бы не обращали друг на друга внимания.

     – Не померли. Ты вот, Лазарь, сейчас жил бы спокойнее.

     – Если под спокойствием ты подразумеваешь упокоение, то да, без сомнения. Но вот жил бы? – Лазарь кивнул в сторону прихожей. – Если бы всем было плевать?

     Яника не нашлась, что ответить.

     Воцарившуюся тишину нарушил Джуда:

     – Жрать охота.

     Девушка вызвалась принести. Она вскочила с дивана чуть быстрее, чем собиралась, и от Лазаря не ускользнуло, как болезненно сморщилось её лицо, когда она отталкивалась от сиденья руками. Яника ушла на кухню, и какое-то время оттуда слышался шорох целлофановых пакетов.

     – Сухпай? – усмехнулся Лазарь.

     – Суххрень, – ворчливо отозвался Джуда. – Слушай, э-э... мы же с тобой договорились...

     – Я помню, помню. Суххрень – не самоё моё любимое блюдо.

     Джуда удовлетворённо кивнул.

     2

     Яника принесла большой пакет с сухарями, зелёную пачку чипсов «Лэйз» и пластмассовый термос.

     – Приятного аппетита, – Лазарь подавил в себе желание поиздеваться над их совестью, и, дабы им легче жевалось, отвернулся к окну.

     Впрочем, размышлял он, о каком смущении может идти речь, когда речь идёт о выживании? В современной художественной литературе и кино на постапокалиптическую тематику оставшийся на попечение анархии народ обычно изображается сообществом первобытных хищников: охотников, кто посмелее, и падальщиков, кто нет. И дело здесь вовсе не в деградации. Дело в прогрессе – эволюции, обусловленной одним лишь дарвиновским естественным отбором.

     Что-то ударилось Лазарю в спину, отскочило и упало на пол. Он обернулся. Джуда энергично хрустел чипсами, запивая чаем из крышки термоса, Яника грызла кусок высохшей ковриги и задумчиво смотрела в антрацитовый экран телевизора. Точно таким же куском она только что бросила в Лазаря.

     Лазарь поднял хлеб с ковра и удивлённо повертел в пальцах, точно это был осколок метеорита.

     – Гуманитарная помощь от Яни, – великодушно пояснил Джуда, опрокидывая залпом остатки чая. – Знаешь, она у нас филантропка...

     – А то хрен бы ты меня впустил, помню.

     – Именно.

     Яника оторвалась от созерцания своего скукоженного отражения в выпуклой темноте кинескопа и забрала у Джуды крышку от термоса.

     – Смотри, разбалуешь, – недовольно буркнул тот.

     Лазарь неподвижно наблюдал, как она заново наполняет чашку и несёт ему. Травоядные, вроде неё, вымрут в числе первых. Естественный отбор беспощадно отбраковывает таких, чтобы навсегда исключить убогие аллели из генетического аппарата.

     – Третьим, – сказала Яника, протягивая Лазарю чашку, – был мой отец, раз уж тебе интересно. Мы жили вдвоём. Три дня назад он оставил меня здесь, когда спасался бегством от твари, которая чуть не прикончила тебя утром. Ну, бери. Запьёшь.

     Принимая чашку, Лазарь мельком коснулся её пальцев. Холодные и влажные, как после игры в снежки без варежек.

     – Ты явно в мать, – заметил он, отпивая из кружки.

     Яника поджала губы и быстро вернулась к Джуде.

     – Не суди о том, чего не знаешь. Он меня не бросал.

     Лазарь макнул сухарь в чай. Есть в чужом инсоне – всё равно, что справлять малую нужду во сне. Облегчение приходит лишь на время.

     – «Оставил» звучит презентабельней, но смысл тот же.

     В борьбе с новым приступом слёз Яника выпятила подбородок и принялась теребить манжет рукава:

     – Я сама во всём виновата.

     Конечно, сама. Они все так думают. Разные инсоны, разные люди, и уж совсем разные Игры, но всюду одна и та же проблема: смутные границы между «виноватой» и «виновной». Разглядеть эту тонкую грань – задача Игрока. Нащупать и показать её – задача Бегуна.

     – Я впустила эту тварь, – продолжала Яника. – Отец не разрешал, а я впустила. Он пытался меня защитить, но зверь был сильнее.

     – Можешь не рассказывать, – полушёпотом напомнил ей Джуда. – Кто он такой?

     Последнее, очевидно, касалось Лазаря.

     – Нет-нет, всё нормально, – она решительно замотала головой. Рыжие космы запрыгали над плечами. – Да, я в порядке... Нет, хочу рассказать.

     3

     Три дня назад, когда всё началось, они с отцом поссорились. Отец был пьян и зол. Она сказала, что её пригласили на вечеринку, и она собирается пойти. Он раскричался.

     «Ты не пойдёшь ни на какую долбаную тусовалку!» – орал он в бешенстве. – «Сегодня никакой тусовалки, где ты будешь вертеть задницей, не будет!»

     Его глаза едва не вылезли из орбит, с губ почти летела клочьями пена.

     Она ответила, что всё равно пойдёт.

     «Только попробуй! Только попробуй открыть эту грёбаную дверь! Я тебе такое устрою! Надолго отобью желание шляться по всяким тусовалкам! Уж поверь, золотко, отобью!»

     – Если бы я послушалась, всё могло быть иначе, – сокрушалась Яника. – Но я так разозлилась на него…

     Она оттолкнула отца, и пока он пьяно пятился назад, пытаясь вернуть равновесие, быстро обулась и выскочила в тамбур. Когда я открыла дверь на площадку, там стоял он.

     – В жизни никого страшнее не видела. И, наверно, никогда в жизни так не кричала... когда бежала обратно в комнату.

     Монстр ворвался в квартиру.

     – В прихожей его встретил отец. Они стали драться... так страшно. Он кричал: «беги, беги, беги»!

     Беги! Беги! Беги! Но она не побежала. Осталась стоять, как вкопанная. Просто стояла там и смотрела, оцепенев от ужаса, потеряв контроль над телом, ощущая себя пилотом огромного робота, запертым в черепной коробке, как в задраенной кабине, мигающей изнутри разноцветными лампочками закоротившей приборной панели. Всё, что ей оставалось – наблюдать за происходящим снаружи, приникнув ладонями к глазам-иллюминаторам.

     Отец повторял «беги» снова и снова, но она так и не сдвинулась с места. И тогда побежал он.

     – А зверь погнался следом. Они так громыхали в подъезде, что я думала, оба катятся вниз по лестницам, намертво вцепившись друг в друга.

     Когда грохот на лестничной клетке стих, Яника осознала, что осталась в квартире одна. Робот дрогнул, тревожные огни в обесточенной кабине погасли. Мрак окутал всё прежде, чем подкосились бесчувственные ноги.

     – Когда я очнулась, то обнаружила, что прошло много времени, – она кивком откинула назад волосы и быстро утёрла мокрые щёки. – Тогда я позвонила Джуде. Ну, а дальше ты знаешь.

     Лазарь подошёл к дивану и вернул Янике пустую крышку от термоса.

     – Спасибо.

     – Да ну, – она отмахнулась, – не за что.

     – Не за чай. За правду.

     Джуда с угрюмым видом отряхнул ладони от крошек, одновременно выковыривая языком застрявшие в зубах остатки сухаря:

     – Вот и пообедали.

     4

     За окном смеркалось. Порыжелое, в красных подпалинах, небо свидетельствовало о том, что в зимней реальности давно стемнело. Лазарь старался не думать о том, что его ждёт по возвращению в явь. Длительные посиделки в инсонах плохо сказываются на самочувствии в реальности. Обычно хочется всего и сразу: есть, пить, в туалет, пулю в голову. Наверное, так чувствует себя медведь, вылезая из берлоги с первыми лучами весеннего солнца.

     Интересно, как проходит спячка у медведей? Пролетает пьяным сном, одним мгновением меж моргнувших век, или растягивается на век в инфернальных образах бессонницы? Фантомные, шепчущие голоса. Галлюциногенные конструкции, которые восстают и тут же осыпаются, словно вылепленные из мокрого и сухого песка. И снова поднимаются... И снова падают....

     Нет, это не сон. Это – абсурд засыпания.

     Лазарь медленно отключался, раскинувшись в кресле у окна, запрокинув на мягкую спинку голову и раскрыв рот.

     У людей, например, раз на раз не приходится. Неврологи утверждают, что всё зависит от стадии сна. Точнее от того, в которой из них тебя разбудят. Будет ли это миг или долгая череда обрывистых бессодержательных лестниц... историй, конечно же, каких к чёрту лестниц, череда историй...

     Так у людей...

     А у медведей?

     Спать в инсоне бесполезно, потому что инсон – это не берлога. Не абсурд на одну ночь.

     Неврологи говорят, что у людей... а гризли – та ещё сволочь...

     5

     «Говорят выжившие! Всем выжившим! Мы ищем людей! Если вы нас слышите, мы стоим лагерем в супермаркете «Гризли»! Мы готовы помочь! У нас есть еда и оружие! Говорят выжившие! Всем выжившим!»

     Лазарь вздрогнул и проснулся. Машинально утёр ладонью влажный след от слюны на щеке, другой рукой поправил съехавшую на глаза повязку. Сознание затуманило дрёмой, со сна он не сразу вспомнил, где находится. Словесные нелепицы почти уснувшего мозга каким-то образом перекочевали в реальность (или наоборот?) и теперь дребезжали рупорным эхом в темноте за окном.

     «Говорят выжившие! Всем выжившим! Мы ищем людей! Если вы нас слышите, мы стоим лагерем в супермаркете «Гризли»! Мы готовы помочь! У нас есть еда и оружие! Говорят выжившие! Всем выжившим!»

     Давненько он не засыпал в инсонах. Разницы, в принципе, никакой, если не считать неизменного чувства дезориентации при пробуждении. Сколько прошло времени? Лазарь нажал на кнопку подсветки в торце часов, и электронный циферблат зажёгся желтоватым отсветом. Полночь.

     «Говорят выжившие! Всем выжившим! Мы ищем людей!»

     Усиленный громкоговорителем голос казался смутно знакомым. Это настораживало, потому что шансы наткнуться в чужом инсоне на знакомого человека не больше, чем отыскать такового на Луне. Разве что...

     – Что это? – испуганно прошептала с дивана Яника.

     Они с Джудой тоже уснули. В полумраке гостиной, озаряемой жёлтым глазом луны, виднелись их сгорбленные силуэты. Лазарь прижался ладонями к оконному стеклу и долго всматривался во мглу двора. Оказывается, достаточно отключить во всём городе свет, чтобы понять, какими по-настоящему тёмными могут быть ночи. Царящее внизу разорение, прикрытое пологом тьмы, напоминало неубранную детскую комнату.

     – Я ни черта не слышал, – сонно залопотал Джуда. – Ну, мы и рубанули! Сколько сейчас?

     – Тс-с-с! – зашипела на него Яника. – Лазарь, ты слышал?

     – Слышал. И вы сейчас услышите, если помолчите.

     «Говорят выжившие! Всем выжившим! Мы ищем людей! Если вы нас слышите, мы стоим лагерем в супермаркете «Гризли»! Мы готовы помочь! У нас есть еда и оружие!»

     Началось. Заглохшая машина, беззвучно катившаяся под горку, вздрогнула, поймала сцепление и взревела всеми цилиндрами ожившего двигателя. Теперь Лазарь почти не сомневался, что знает голос вещателя. Стало быть, офицеры Ведущего вступили в Игру, и уже здесь.

     – Вот это да! – Джуда подскочил к окну, упёрся лбом в стекло. – Где это – «Гризли»? Ни черта не видно.

     – Это в двух кварталах отсюда, – сказала Яника. – По Королёва, в сторону центра.

     Ну, надо же! Целых два квартала, а слышимость, будто лагерь за домом напротив. Достаточно выгнать из города всех людей, чтобы почувствовать всю мощь подлинной тишины.

     – Далековато пилить, – Джуда возбуждённо мерил шагами комнату. – Какие у кого мысли?

     Яника прошла к трюмо, вынула из ящика несколько чайных свечей в алюминиевых гильзах, расставила на журнальном столике и подожгла фитили. Пляшущие язычки пламени разогнали мрак по углам комнаты.

     – Ты всерьёз хочешь попробовать добраться? – в свечном освещении её лицо выглядело особенно болезненно.

     – Чёрт, да! Это же такой шанс – глупо будет упускать.

     – Ты забыл, почему мы здесь, Джуд?

     – Помню, не забыл. А ты что скажешь, Лазарь? Лазарь?

     Лазарь слушал их вполуха. Он старался вспомнить хозяина голоса из громкоговорителя. Возможно, если он узнает его, получится установить серьёзности сложившейся ситуации.

     – Земля вызывает Лазаря!

     Лазарь отошёл от окна и ступил в круг света у журнального столика.

     – Думаю, пора бежать с острова. И чем скорее, тем лучше.

     Джуда ударил кулаком в ладонь:

     – Вот и я про то же!

     – И как ты собираешься это сделать? – раздражилась Яника. – Построим плот и будем надеяться, что нас не перехватят по дороге «другие»?

     – Правильный вопрос не «как», а «куда», – сказал Лазарь. – Раньше бежать было некуда, теперь – есть. Как мы это сделаем – уже вопрос фантазии.

     – Точно-точно, – энергично закивал Джуда, – ты ведь к нам пробился как-то. Да ещё в одиночку. Нас трое, значит, втрое больше шансов.

     На взгляд Лазаря, как раз в одиночку добраться до лагеря было бы проще. Если, конечно, Джуда не подразумевал командное преимущество в три «хит пойнта».

     Яника обняла себя руками, поёжилась:

     – Что-нибудь придумаем – таков план? Как всё легко, оказывается.

     – Мой план – здесь не сдохнуть! – вскричал Джуда. – А мы обязательно сдохнем, если останемся. Ты же не думаешь, что можно вот так вечно сидеть здесь и жрать сухари? О, опять! Слышите?

     Все замолчали и прислушались.

     «Из лагеря выживших, всем выжившим! Мы движемся на восток, к Большому Мосту, подальше от города! Через сорок восемь часов лагерь тронется с места. Повторяем, у вас сорок восемь часов, чтобы присоединиться к нам! Мы находимся в супермаркете «Гризли»!»

     Вот и условия Игры, а то уж Лазарь начал беспокоиться. За условиями, как водится, следуют препятствия. Чёрт, чей же это голос?

     – Не знаю, как мы, но вот они, – он ткнул пальцем в желтовато-серый прямоугольник окна за спиной, – засиживаться точно не собираются.

     Джуда заелозил вспотевшими ладонями о штанины:

     – Так я и знал, так и знал. Яни, там ведь могут быть мои предки.

     Незаметно для всех Лазарь принял на себя командование:

     – Итак, голосуем. Кто за то, чтобы идти в лагерь, поднимают руку.

     Две руки – его и Джуды – взмыли вверх. Рука Яники нерешительно присоединилась к ним через секунду. Хорошо, что она сделала это сама – не придётся вышвыривать её в окно.

     – Единогласно! – Джуда добрел на глазах.

     – Конечно, – хмыкнула Яника, – когда есть единогласие, не придётся соглашать несогласных.

     – Смешно, – Джуда придвинулся к подруге поближе. – Не бойся, солнце, я в обиду не дам. Всё будет хорошо.

     Лазарь старался не смотреть, как они целуются, и молча ждал.

     – Кхе-кхем, – покашлял он, когда ждать дальше становилось оскорбительно. – Я, вообще-то, здесь.

     Они оторвались друг от друга с полуулыбками на лицах и подняли на него глаза.

     – Выдвигаемся рано утром, – только сейчас Лазарь по-настоящему понял, насколько сильно хочет вернуться в явь.

     – Мы не решили, как быть с прокажённым, – вспомнил Джуда.

     – Мы подумаем об этом завтра. А сейчас надо хоть немного поспать. Я пойду в спальню, а вы тогда здесь...

     – Да, точно, – охотно подхватил Джуда. – Располагайся в спальне Яни.

     Когда Лазарь покидал гостиную, Джуда, незаметно от подруги, сально ему подмигнул.

     Похоже, на счёт этих двоих Дара попала в точку.

     6

     Спальня Яники располагалась через стенку. В дальнем конце была дверь на балкон, с которого Джуда имел привычку отправлять малую надобность. Окно было зашторено, лунный свет едва брезжил через окошко в двери, отчего вся спальня казалась ещё темнее. Предметы обстановки выдавались объёмными чёрными пятнами на фоне остального пространства комнаты.

     Лазарь нащупал на двери щеколду и замкнулся изнутри. Полезно, на случай, если кто-нибудь вздумает проведать его ночью: не хотелось бы стать для Яники конфуцианской чёрной кошкой. Он ощупью добрался до кровати, и, не раздеваясь, упал на покрывала. Закрыл глаза, прислушался к ритму сердца.

     Пульс в норме, так что можно сразу приступать к выходу из инсона.

     Вдох. Выдох. Вдох.

     Если вход больше похож на туннель, то выход однозначно на колодец. Лазарь сосредоточился на самом дне. Минуты через две тело стало терять плотность, как кубик льда, брошенный таять на июльском солнцепёке. Руки-ноги отнялись первыми; они истончились и исчезли, оставив туловище лежать на кровати беспомощным мясным оковалком.

     Третья минута. Кусок льда истлевал на поролоновой губке. Лазарь медленно просачивался спиной в зыбкую трясину матраца. Четвёртая минута, и вот он уже падает в нижнюю квартиру, позвоночником ощущая летящий на него пол. Ковёр натянулся и лопнул под весом тела, как сетка паутины, пропуская на нижние этажи. Второй, первый... пятая минута.

     Лазарь летел сквозь землю в непроницаемый мрак, потеряв вес и полностью испарившись. От него остались лишь мысли, свободно парящие в воздухе. Самое трудное сейчас заставить себя открыть глаза. Если этого не сделать, можно падать так целую вечность, ограниченную ресурсами физического тела.

     Нужно открыть глаза.

     7

     К потолку комнаты прилип неровный круг света из абажура торшера. Какое-то время Лазарь созерцал его, моргая глазами, пока пересохшее горло не свело перхотой. Надрывно кашляя, он перекинулся на бок, запутался в накидке и свалился с дивана на пол. Оказывается, чьи-то заботливые руки закутали его в плед, пока он был в отключке.

     Лазарь проглотил слюну, и та покатилась по глотке раскалённым угольком. Выбравшись из пледа, он уселся на пол, откинулся на сиденье дивана и принялся ощупывать лоб над правым глазом. К счастью, наяву рана оказалась не столь устрашающей – кровь грамотно остановили смоченным в перекиси водорода тампоном, который приклеили ко лбу лейкопластырем. Рассечение, вроде того, что он получил в инсоне, для полного заживления в яви пришлось бы зашивать. К счастью для Бегуна, причинно-следственная связь между инсоном и явью инверсивна, и в квартире номер пятнадцать рана тоже затянется без вмешательства кривых игл и ниток. Казус в том, что благодаря этой инверсии он и очнулся сейчас наяву с разбитой головой.

     Кроме Лазаря, в комнате никого больше не было. Настольные часы показывали половину первого ночи, там же на столе чьи-то заботливые руки (Лазарь подозревал, что всё те же) оставили для него кружку и графин с питьевой водой. Присосавшись прямо к горлышку, Лазарь пил долгими жадными глотками, попутно сожалея о том, что владельцу заботливых рук не хватило ума, а может, воспитания поставить рядом ночной горшок, тазик, или, на худой конец, ещё один, но уже пустой, графин.

     8

     Лазарь нашёл Сенса, Дарению и Айму в гостиной на первом этаже. В камине потрескивал огонь, являвшийся единственным источником освещения в комнате. Неровный свет пламени заставлял тени на потолке извиваться в причудливом диско-танце. В комнате царили тепло и уют.

     Сенс, укутанный в красный махровый халат, восседал в кресле, Инь и Ян в домашних майках и трико расположились на диване напротив. Когда Лазарь вошёл, все трое быстро свернули какую-то беседу и уставились на него, как семейство сурикатов на льва.

     – Как продукты? – небрежно обронил Лазарь в сторону Аймы, усаживаясь на журнальный столик. – Всё купила?

     – Почти, – язвительно отозвалась японка. – Зоомагазин закрылся, так что завтра ты без завтрака.

     Дара бросила на подругу укоризненный взгляд, и поспешила уточнить:

     – Как голова?

     Лазарь поднял со столика чашку с кофе, который пил Сенс, и в два глотка осушил её.

     – Думать будет, твоими стараниями, – ответил он, возвращая Сенсу опустевшую чашку.

     – Ну и денёк, – нервно улыбнулась Дара. – Два раза сегодня тебя хоронила.

     – Считай дальше завтра.

     Сенсор поставил чашку на пол и принялся массировать указательными пальцами уголки глаз.

     – А что будет завтра? – вяло поинтересовался он.

     – Завтра будет круче, чем вчера.

     – Да куда уж круче, – сумрачно отозвалась Дара.

     Судя по тому, как все уставились на неё, сейчас речь пойдёт о том, что они так усиленно обсуждали здесь до появления Лазаря. Опять же, никаких логических умозаключений: всё было написано у них на лицах.

     Лазарь вопросительно посмотрел на Дару.

     – Марс напился, представляешь? – замогильным голос объявила та. – Прогулял все уроки с какими-то старшеклассниками, привезли домой на машине... вдрабадан. Заблевал всю прихожую, ругался матом... – тут её голос дрогнул, – пытался лапать Айму...

     Она умолкла и втянула голову в плечи, словно ожидала получить подзатыльник – и было за что получить. Теперь ясно, чего они так перетрухнули, когда он вошёл.

     Полгода назад Дара с Аймой привели в дом Марса. Мальчишку вытащили с улицы грязным беспризорником, нюхавшим клей, купленный на честно украденные копейки. Наделённый даром эмпатии, парень сразу попал в поле зрения Ведущего и его зондеркоманды. Само собой, его «играли»: юные дарования вроде Марса интересуют Ведущего в первую очередь. К счастью, Сенс засёк Игру на ранней стадии, и мальчишку удалось отыграть. На том бы и закончить, но нет – сердобольные Инь и Ян не захотели отпускать несчастного дитятю обратно на улицу, в лапы наркотиков и воровства. Им захотелось поиграть в Игру иного сорта. Поиграть в покровительниц, воспитательниц, мам. С дозволения Мецената, они взяли Марса на поруки и сделали сыном полка.

     Лазарь сразу занял позицию против. Не только потому, что не любил детей (детей он просто ненавидел), но главным образом потому, что не верил в перевоспитание, как таковое. В принципе он допускал, что в юном возрасте из человека ещё не поздно вылепить что-то путное, но дело это казалось ему до того трудным и неподъёмным, что он даже кончиком мизинца не желал участвовать в подобном опыте. Поэтому он сразу же открестился от любых попыток вовлечь себя в воспитательный процесс, лишь предупредив напоследок новоиспечённых мамочек, что трудный характер мальчишки аукнется им ещё не раз.

     К вящему удивлению Лазаря, Марсен не оправдал его ожиданий. Поначалу всё шло не слишком гладко: мальчишка частенько взбрыкивал, тащил из дома всё, что плохо лежит, пару раз сбегал сам. Но всегда сам же и возвращался. Тогда Айма и Дара прибегли к уловке. Зачем иметь сверхспособности, если нельзя ими воспользоваться? Идея была проста, как всё гениальное: попытаться воздействовать на мальчишку изнутри, прямиком из инсона. Неизвестно, какие гайки им удалось подкрутить, а какие ослабить, но это возымело эффект. Через месяц пыл у парня поутих. Ещё через два от отмороженного вокзального попрошайки не осталось и следа.

     Айма и Дара ходили гоголем, едва не лопаясь от гордости. Ещё бы – опыт удался! Марсен по-настоящему привязался к обеим, завёл дружбу с Сенсом, неплохо ладил с Матвеем. А вот с Лазарем не задалось. Видимо, на каком-то подсознательном уровне парень чувствовал питаемую к нему неприязнь, и отвечал взаимностью. Да и категорическое нежелание Лазаря брать его в инсон не способствовало.

     И вот теперь, как гром среди ясного неба, рецидив. Да ещё какой – мальчишка никогда раньше не выказывал пристрастия к алкоголю. Неудивительно, что Инь и Ян забили тревогу.

     – Сейчас он спит, – сказала Айма. Внутреннее напряжение выдавали сдвинутые клинышком брови, делающие её похожей на разъярённого Будду. – Завтра устрою такую взбучку, неделю на жопе сидеть не сможет.

     Насколько помнил Лазарь, за всё время, что мальчишка провёл здесь, его ни разу пальцем не тронули, а значит, не тронут и впредь. А значит, угрозы Аймы – пустые обещания.

     Похоже, скептицизм отразился у него на лице, потому что японка спросила:

     – Что-то не так?

     Лазарь с трудом подавил улыбку. На такие вопросы положено отвечать вопросом.

     – За какое место, говоришь, он тебя пощупал?

     Айма и Дара одновременно откинулись на спинку дивана с одинаково разочарованными выражениями на лицах.

     – То есть вы, конечно, его мамочки, и всё такое, но разве это не попахивает инцестом...

     – Ничего другого от тебя и не ждали, – с отвращением проговорила Айма.

     Дара подалась вперёд и обвела присутствующих серьёзным взглядом.

     – Короче, – сказала она заговорщически, полушёпотом, – с этого момента называем Марса мелким пьянчужкой, договорились?

     Полусонная физиономия Сенса оживилась:

     – Мелким пьянчужкой?

     – Ну, или просто пьянчужкой, – смутилась Дара. – Это...

     – ...такой психологический приём, – закончил за неё Лазарь. – Задеть самолюбие, заставить доказать, что это не так, побудить к самоисправлению, не прибегая к рукоприкладству.

     – А что? – насторожилась Дара. – Считаешь это неправильным?

     Как ни крути, а мнение Лазаря для неё всегда было важнее собственного.

     Лазарь поднял ладони:

     – Кто я такой, чтобы указывать? Вы его мамочки, вам и решать.

     Инь и Ян переглянулись. Видимо, эта идея родилась у них давно, они как раз собирались посвятить в неё Сенса, но появление Лазаря смешало все карты.

     Дара решила идти до конца:

     – Ну, что? Договорились?

     – Пьянчужка так пьянчужка, – меланхолично отозвался Сенс. Он жаворонок, а потому уже к одиннадцати вечера согласится на всё, лишь бы его поскорее отпустили в гнездо.

     – Пьянчужка, – скрепил Лазарь. А что, будет даже забавно. – Ну, а теперь, если вы не против, перейдём к мелкой шизичке. Что-нибудь выяснили?

     – Кое-что-о-о, – Сенсор душераздирающе зевнул. – Но ничего особенно полезного.

     Глядя на него, Лазарь тоже не смог подавить зевоту.

     – Информация бывает неактуальной, но никогда бесполезной. Рассказывай.

     Сенс ещё раз хорошенько зевнул и стал рассказывать. Всё, что им удалось с Дарой – разговорить некую бабулю, выходившую кормить кошек.

     – Каких ещё кошек? – нахмурился Лазарь.

     – О, у них там внизу настоящий «кошкин дом»! – восхищённо объяснила Дара. – Из картонных коробок, досок, и бог знает чего ещё. Даже не дом, а целое общежитие.

     – И в нём живёт по меньшей мере штук двадцать кошек и котят всех пород и мастей, – подтвердил Сенсор. – Бабуля, которую мы поймали, этот приют организовала и содержит.

     Лазарь почувствовал поднимающуюся внутри неприязнь. Люди без цели – самые опасные люди на свете. Наверное, поэтому он одинаково недолюбливает стариков и детей.

     – В инсоне Яники, – он неопределённо кивнул куда-то в сторону, – вскормленники её питомника стали неплохим снеком для целой ватаги голодных животных.

     Дарения брезгливо поморщилась, но смолчала.

     Сенс продолжил. По иронии судьбы, бабка оказалось не просто помешанной кошатницей, но ещё и председателем тамошнего ТСЖ. Так что заведовала делами жильцов как картонной коробки, так и бетонной.

     – В общем, мы ей наплели, что одна девчонка...

     – Яника, – быстро вставил Лазарь.

     – … Яника, – механически повторил Сенсор, – рыжая такая, сумочку с деньгами и паспортом на остановке забыла. Мы, дескать, нашли и вернуть хотим. Бабка, знай, не дура – фамилию, говорит, скажите, и тогда уж подумаем, наша она или нет.

     – Хитро, – согласился Лазарь.

     – Мы тоже не пальцем деланные, – вмешалась Дара. – Где гарантии, что старуха не соврёт и не присвоит чужие деньги? Так что первыми ничего никому говорить не будем. Пусть она сначала скажет фамилию, а мы по паспорту сверим.

     – Ещё хитрее.

     – Не тут-то было! – Сенсор погрозил кому-то указательным пальцем. – Старушка точно в контрразведке служила. До прописочки, говорит, паспорт полистайте – там и адресок найдётся. Зачем же людей лишний раз беспокоить?

     – Очень хитро!

     – Угу, – сказала Дара. – Тут я вспомнила этаж и номер квартиры в инсоне. Ну, и попала в точку.

     – А вот это уже везение, – поскучнел Лазарь.

     – Везение или нет, но старушка тогда всю подноготную про Янику твою нам выложила. В общем, зовут её Катя Исакова, ей то ли восемнадцать, то ли девятнадцать лет, учится в РИНХе на первом курсе юридического, живёт вдвоём...

     – … с отцом, – опередил её Лазарь.

     – … с отчимом, – в унисон с ним закончила Дара.

     Лазарь секунду думал.

     – Интересно, – сказал он. – Куда делись остальные родители, узнали?

     Дарения снова поморщилась: речевые обороты Лазаря частенько действовали на неё, как рвотное.

     – Остальные умерли. Отец погиб, когда она была совсем маленькой. Мать вышла за отцовского старого друга, а два года назад скоропостижно скончалась.

     – Интересно, – повторил Лазарь. – Что-нибудь ещё?

     Сенсор часто заморгал в попытке размять немеющие веки:

     – Ещё она очень милая девочка, всегда приветливая, всегда здоровается. А иногда даже справляется о самочувствии старушки. Короче, ничего больше. И больше ничего не узнаем – по крайней мере, от бабки-управдома. Она ещё долго осыпала нас комплиментами, пока мы смывались оттуда, не отдав ни сумки, ни паспорта. А что «интересно»?

     – То, что девчонка ненормальная, – ответил Лазарь, думая, как сильно хочет сейчас спать. – В смысле, ненормальная ненормальная.

     – Типа недосумасшедшая? – усмехнулся Сенс. – Кому же она тогда таблетки брала?

     – Не знаю.

     – И чем больна? Ведь больна, ясно же.

     – Не знаю.

     – А что там вообще происходит?

     – Не знаю! – вскричал Лазарь, хватив кулаком по столу. – Не имею ни малейшего понятия!

     Дарения вздрогнула. Сенсор пружинисто выпрямился, растеряв разом всю сонливость. Айма недовольно закачала головой.

     Лазарю пришло в голову, что лучше всего оставить их сейчас без объяснений, пойти к себе, растянуться на диване и хорошенько всё обдумать. Но он сомневался, что у него получится. Умственная работа, начатая в состоянии физического переутомления, обычно заканчивается отключением как тела, так и разума – часов на восемь, в норме.

     Лазарь уронил голову на руки и уставился в полыхающий зев камина. Языки пламени успокаивали нервы, но вместе с тем усыпляли не хуже снотворного. Хотелось прогнать всех из комнаты и улечься спать прямо здесь, на ковре.

     – Игра началась, – негромко проговорил он, – условия есть, а правил мы не знаем. И не узнаем, пока из всей информации у нас только повесть о том, какая она славная сирота. Вариантов много, а перебирать наугад – всё равно, что чикать кусачками по проводам бомбы.

     К Сенсору вернулся сонный вид.

     – Мы не МВД, – принялся загибать пальцы он, – не ФСБ, не ИНТЕРПОЛ, не ещё какая-нибудь крутая аббревиатура. Мы вообще никто! Горстка энтузиастов, совсем недавно вышедших из пубертатного периода. Да ещё прямые контакты с жертвой нам запрещены. Чего ты хочешь? Полное досье на неё и всех её родственников на три колена вверх по генеалогическому древу?

     Лазарь пожал плечами:

     – Было бы неплохо. Это ведь ты мечтал в детстве стать частным сыщиком. Вот посиди сегодня днём в засаде, устрой слежку…

     – Я никогда не мечтал быть сыщиком.

     – …вломись в дом, когда никого не будет.

     – И домушником тоже.

     – Ну, хорошо! Ты хотел стать дрессировщиком диких хищников. Какая разница?

     Айма смерила Сенса пытливым взглядом:

     – Дрессировщиком? Правда?

     – В детстве, – отмахнулся Сенсор, – хотел. Когда посмотрел первый раз «Полосатый Рейс». Воображал, как это круто: находиться в одной клетке с тиграми, кормить с руки, и всякое такое.

     – А ещё писающих от восхищения одноклассниц, и делающих то же самое от зависти одноклассников, – усмехнулся Лазарь.

     – Попридержал бы свою сатиру, Гриффин-невидимка! – парировал Сенс.

     Теперь уже заинтересовалась Дара:

     – Что хорошего быть невидимым?

     – Вездесущим, – поправил Лазарь и поспешил сменить тему: – А про засаду я не шучу. Возьми с собой «Твикс», съезди к ней ещё раз. Было бы неплохо, если бы Дара посмотрела отчима, друзей, соседей. Особенно из четырнадцатой квартиры. И будет совсем хорошо, если вы найдёте этого парня, Джуду. Судя по инсону, он единственный, кому она сейчас верит.

     Айма покачала головой:

     – Без меня. Завтра я встречаюсь с Матвеем в городе, а вечером институт.

     – Зачем? – нахмурил брови Сенсор.

     – Грызть гранату науки.

     – Да я про Матвея.

     Определённо, уж лучше дрессировщик, чем сыщик. Некоторым иногда стоит помнить о своих детских мечтах.

     – У них свидание, – Лазарь развернулся к Айме и прибавил с усмешкой: – Тайное, я полагаю? Так что спрашивать тебя о подробностях бесполезно.

     Японка утвердительно кивнула:

     – Матвей просил не говорить.

     – Ну, ещё бы. Он всё ещё надеется сохранить свой позор втайне?

     – Не беспокойся за Матвея, у него всё в порядке.

     – Ну, разумеется! Именно поэтому он и не берёт тебя с собой.

     – Может, ты меня возьмёшь, раз уж у тебя всё на мази? – набычилась Айма. – Для такого дела я даже специально выкрою завтра немного времени.

     Лазарь хлопнул себя ладонями по коленям, вставая.

     – Могу «взять» тебя прямо сейчас. Ты где предпочитаешь – на столе, на диване? Ладно, завтра так завтра. Пойду, пофа… нтазирую немного на эту тему перед сном. Надо проснуться раньше Яники.

     – Ты так и не рассказал, что у вас сегодня намечается! – спохватился Сенсор.

     Лазарь не смотрел на них – он уже шагал к выходу из комнаты:

     – Ничего. Я рассказал, что сегодня намечается у вас.

     Выйдя в коридор, он расслышал, как Сенсор растерянно спрашивает кого-то:

     – «Ничего» не намечается, или «ничего», что не рассказал?

     Глава 4. Девять из десяти

     1

     – Это безумие, – повторила Яника, свесившись из окна. – Безумие, безумие, безумие.

     Они собрались на кухне. Разгоравшийся день сулил настоящее пекло – часы показывали шесть утра, а солнце уже разгулялось вовсю. Одно утешение: воздух покинутого людьми города был в разы чище обычного. Ни пыли, ни выхлопных газов. Дышалось намного легче, и даже виделось как будто дальше: воздух стал прозрачней. Удивительно, как мало нужно природе, чтобы очиститься от токсина под названием люди.

     Утро началось довольно шумно – с очередного захода прокажённого соседа на приступ квартиры номер пятнадцать – и продолжилось в спешных сборах.

     – Вода? – Лазарь передал Джуде три разделочных ножа.

     Парень кивком указал на старую армейскую флягу в зелёном суконном чехле:

     – Здесь.

     Больше и не надо, решил Лазарь, помогая Джуде продеть поясной ремень в шлёвки на чехле. У них впереди множество разнообразных возможностей умереть от чего-нибудь, кроме жажды.

     – Спички?

     – У меня, – откликнулась Яника.

     Лагерь выживших с самого утра прекратил вещание, и Лазаря заботило только одно – найти в магазине «Гризли» именно выживших.

     – Фонарик?

     – Взяли.

     – Проверяем ещё раз узлы.

     Все трое схватились за похожую на мёртвого удава жилистую верёвку, унизанную по всей длине тряпичными узлами, и стали передавать её друг другу по цепочке на манер заправских матросов, сматывающих швартовый. Никогда прежде не приходилось Лазарю вить верёвок из постельного белья – раньше он видел такое только по телевизору. Правда, один знакомый уверял, что лазал по таким лично, но россказни людей Лазарь привык делить надвое, а лучше не верить совсем. Не говоря уже о телевизоре.

     – Порядок! – отрапортовал Джуда, ощупав последний узел.

     Лазарь не мог не заметить, насколько бодро и свежо смотрелся парень. Даже спросонья, мучимый хроническим недоеданием, отсутствием личной гигиены и постоянной атмосферой страха, Джуда выглядел как с обложки журнала «Men'sHealth»: он буквально источал вокруг себя сияющий ореол здоровья и благополучия. Девчонка действительно зависела от него; пожалуй, даже больше, чем вчера. И, наверное, куда меньше, чем завтра.

     Верёвка получилась надёжная, трехпрядная – в квартире нашлось много нового, почти не пользованного постельного белья. Всё, что осталось от матери Яники в приданое дочери. Прихожая то и дело вздрагивала под ударами чудовища, не щадившего себя в попытках размозжиться о железную дверь. Судя по звукам, прокажённый бросался на дверь грудью, животом и головой одновременно. Коробящий костный треск сливался со звонкими мясными шлепками.

     – Кажется всё, – Джуда похлопал ладонями по карманам.

     – Не всё, – Лазарь собрал верёвку в охапку, так что теперь она напоминала груду нестиранного белья. – Не хватает «Смит-Вессона» тридцать пятого калибра.

     Они подступили к окну, и Яника открыла раму пошире. Температура наружного воздуха смешалась с температурой воздуха внутри комнаты, вынудив Лазаря в очередной раз удивиться, насколько подробными могут быть эти проклятые инсоны.

     – И где нам взять твой «Смит-Вессон»? – спросила Яника с искренним недоумением.

     – Нигде. Будь он у нас, мы бы сейчас занимались не альпинизмом, а отстрелом бешеных собак.

     – Сигарет бы, – прохрипел Джуда.

     Верёвка бесформенной кучей полетела вниз, разматываясь и уменьшаясь с каждым метром в объёме, точно кусочек мела, истираемый по грифельной доске в тонкую белую линию. Хлопнув о стену, она вытянулась вдоль здания напряжённой вибрирующей лентой, не достав до земли пары метров. Теперь только подоконник разделял их от свободы. Подоконник и четыре этажа высоты.

     Лазарь ещё раз проверил, надёжно ли привязана верёвка к трубе радиатора под окном.

     – Итак, кто первый?

     Они молчали, в нерешительности заглядывая за край окна.

     – Если бы среди нас был боров, – вкрадчиво начал Лазарь, – парень килограмм так под сто тридцать весом, что бы мы сделали? Пустили первым, чтобы проверить верёвку на прочность, или последним, чтобы она не лопнула под ним раньше времени? Из нас троих я самый тяжёлый, так что давайте представим...

     – Я первая, – неожиданно сказала Яника.

     Джуда округлял глаза:

     – Не придумывай, Яни!

     – Я первая, – упрямо повторила она.

     – Нет уж, тогда я.

     – Всё нормально, Джуд, – улыбнулась она, снимая с запястий его руки, – я самая лёгкая. Со мной ничего не будет.

     – С верёвкой ничего не будет, – придвигая к окну стул, уточнил Лазарь. – Но это, в принципе, сейчас одно и то же.

     Джуда продолжал упрямо мотать головой, но Лазарь видел, что сомнение на его лице уже сменилось смирением. А значит, приятие тоже не заставит ждать.

     – Всё нормально, – Яника с обречённой улыбкой поцеловала Джуду в губы. – Правда.

     Права Дара на счёт этих двоих, думал Лазарь. И Сенс прав. Девчонка намеренно жертвует сейчас собой, свято уверовав в свою обречённость. Осталось сущая пустяковина: найти причину столь упаднических настроений. И поиски эти начинаются внизу, на другом конце верёвки.

     – Ladies first, – галантно расшаркался Лазарь, подавая Янике ладонь и помогая взобраться на подоконник. – Держись крепче руками и ногами. Вот так. Не смотри вниз, не смотри вверх, смотри перед собой. И аккуратней с отливами, не порежься.

     Они с Джудой перегнулись через подоконник. Яника висела на верёвке в полуметре под ними и смотрела вверх глазами мышки, исчезающей в пасти боа-констиктора.

     – Руки по очереди отпускай, – напомнил Лазарь.

     – Давай, солнце, – подбодрил Джуда, – ты сможешь.

     – Встретимся внизу, – испугано пискнула она и стала медленно спускаться.

     Джуда приподнялся на локтях и посмотрел на Лазаря:

     – Если с ней что-нибудь случится, я сверну твою огромную-преогромную голову, – предупредил он так, чтобы Яника не услышала. – Усёк?

     Лазарь мельком взглянул на него, но ничего не ответил и снова посмотрел на девушку, болтавшуюся внизу на верёвке, свитой из её же постельного белья.

     2

     Балконы смотрели на обнесённую клумбами детскую площадку, на которой впервые появился Лазарь. Сейчас площадка казалась пустынной, если не считать останков дворняги, съеденной прошлым вечером. Лазарь разжал пальцы и спрыгнул на асфальтовую дорожку, тянувшуюся вдоль клумб. В нише между балконами первого этажа его уже дожидались Яника и Джуда. Вооружённые кухонными ножами, они лихорадочно рыскали глазами по сторонам, выискивая тех, кого хотели бы отыскать сейчас меньше всего.

     – Неплохо получилось с верёвкой, – Джуда панибратски хлопнул Лазаря по спине. В другой руке он держал нож, который тут же вручил ему рукоятью вперёд. – Ползу, а она трещит подо мной, как электропровод. Ну, думаю, такого лося, как ты, точно не выдержит. А нет – выдержала!

     – Слава отбеливателям без хлора, – Лазарь принял нож, с тоской вспоминая о чудесном боевом топорике, брошенном у входа в подъезд. А этот нож – что им делать? Только рыбу резать.

     Яника указала пальцем на прямоугольную арку в доме напротив:

     – Нам туда. Это ближайший выход на улицу. Там дорога, по ней до «Гризли» две остановки на автобусе.

     – Надо добраться без остановок, – сказал Лазарь и первым перешагнул через ограду клумбы.

     3

     Они бежали, и топот их ног казался пистолетными выстрелами в воющей от безлюдья пустыне. Они бежали по запруженной автомобилями дороге, а те насмехались над ними своей мёртвой неподвижностью. Они бежали по разбитому, покорёженному, похожему на руины забытой цивилизации городу, и боялись оглядываться по сторонам.

     Не преодолев и половины пути, пришлось остановиться.

     – Стой! – закричал Джуда сзади. Они с Яникой всю дорогу немного отставали, не поспевая за гулливерским шагом Лазаря. – Эй, тормози!

     Лазарь остановился и побрёл обратно. А ведь он почти не устал. Интересно, каким образом физические данные из яви проецируется в инсон?

     Яника остановилась у автобусной остановки, опрокинутой набок въехавшим в неё жёлтым «Хаммером Н2». Одной рукой девушка держалась за исковерканный металлический скелет остановки, вторую прижимала к груди. Дышала она загнанно, мелкими короткими глотками. Тело сотрясалось от дрожи, когда она надсадно кашляла, зачем-то прикрывая рот ладонью.

     – Я же сказал, остановки только для автобусов.

     – Не видишь, плохо ей! – огрызнулся Джуда, оглядывая подругу сверху донизу беспокойным взглядом

     Так смотрят на неразорвавшуюся бомбу люфтваффе, упавшую в гостиную из пробитой крыши.

     – П-просто... сбила дыханье...

     – А, по-моему, ты просто мелкая вруша, – сказал Лазарь. – Мы и километра не сделали, а ты уже похожа на лошадку, которую обычно пристреливают.

     Джуда грубо ткнул Лазаря локтем под рёбра:

     – Хорош умничать! Не все же такие кони, как ты.

     Порядком подустав от его фамильярностей, Лазарь решил, что пора эту практику заканчивать.

     – Мы больше не в квартире, – он поднял руку с ножом и направил остриё Джуде в грудь. – А конь, как я, и лягнуть может. Советую впредь в общении со мной держать локти плотно прижатыми к туловищу.

     Джуда отскочил на два шага, безупречное лицо залило краской. Он подыскивал, что бы такое ответить, но его опередила Яника:

     – Убери сейчас же нож!

     Она воинственно выпрямилась, и красивое веснушчатое лицо исказила гримаса боли.

     – Ты уже отдышалась, сладенькая? – ласково осведомился Лазарь, опуская нож. – Может, тогда продолжим?

     Что-то было не так. Не меняя выражения лица, Джуда продолжал пятиться назад, остекленело уставившись Лазарю за спину. Тот обернулся. В следующее мгновение шуршащую тишину улицы нарушил приглушённый крик Яники.

     На другой стороне дороги появились прокажённые. Точно раковая опухоль, обнаруженная слишком поздно, их уже собралось с два десятка. Пригибаясь к земле и улюлюкая, члены стаи вприпрыжку гонялись друг за другом, хватали ближайшего сородича скрюченными пальцами и тут же бросались наутёк. Странная игра в салки между здоровыми взрослыми мужиками вгоняла в дрожь. Прокажённые изредка поглядывали в сторону людей, оцепеневших от ужаса у автобусной остановки, но внимания не заостряли. Оставалось гадать, чего они ждут: прибытия пополнения или команды вожака?

     Лазарь аккуратно взял Янику за руку, и проговорил так, чтобы его мог слышать порядком отдалившийся от них Джуда:

     – Медленно отходим к машине.

     – К какой? – полушёпотом спросил Джуда.

     – Угадаешь – получишь «Хаммер».

     Они стали пятиться к жёлтому внедорожнику, не выпуская из виду стаю.

     Железная туша «Хаммера» подмяла под себя часть автобусной остановки с такой лёгкостью, словно наехала на кукольный домик. Лазарь остановился у водительской двери.

     – Открывай с другой стороны, – велел он Джуде.

     – А что если она закрыта? – прошептала Яника.

     – Отвечу через две секунды.

     Лазарь просунул пальцы в хромированную ручку и дёрнул на себя. Дверца мягко открылась, салон огласился пульсирующим звуковым сигналом. Подтверждением тому, что ключи находятся в замке зажигания, служил не только сигнал, но и мёртвый водитель, упавший окровавленной головой на кожаный руль «Хаммера». Глядя на него, Лазарь вдруг понял, почему большинство машин в городе напоминают сырые яйца, выеденные через отверстие в скорлупе. Очевидно, это стухло раньше, чем до него успели добраться: труп мужчины уже начал разлагаться.

     Джуда открыл дверь и поморщился, обнаружив на пассажирском сиденье мёртвую женщину. Голова и грудь лежали на приборной доске, свисающие волосы закрывали лицо и часть бардачка.

     – Какой ужас... – вырвалось у Яники.

     – Да нет, тачка класс, – Лазарь принялся вытаскивать водителя из машины.

     Тихо матерясь, Джуда проделывал то же самое с пассажиркой.

     – Знай он, что подушки безопасности и ремни безопасности объединяет не только слово, нам бы так не повезло, – Лазарь уложил мёртвого водителя на мостовую.

     Сигнал из салона стал привлекать внимание прокажённых. Они больше не бегали и не играли – многие остановились и просто наблюдали за происходящим у остановки. Лазарь впрыгнул за руль и выключил зажигание. Сигнал умолк.

     – Залезайте внутрь. Только тихо.

     Духоту салона усугублял тяжёлый, приторный запах трупного разложения. 

     Яника забралась на заднее сиденье, Джуда на переднее пассажирское.

     – И что теперь? – спросил он, когда дверца за ним аккуратно захлопнулась.

     4

     Удары десятков рук – кулаков и раскрытых ладоней – в замкнутом полумраке тонированного салона напоминали автоматную дробь АК-74. Лазарь чувствовал себя запертым внутри неисправных цимбал, по которым то и дело бьют молоточками. Машина раскачивалась из стороны в сторону, как детская коляска, летящая вниз по булыжной мостовой. Перекошенные звериные морды льнули к боковым стёклам, разверстые пасти изрыгали нечеловеческие звуки вперемешку со слюной и кровью. Один из прокажённых взобрался на капот и скоблил когтями ветровое стекло, не в силах понять природу невидимой преграды. Ещё чуть-чуть, и он во всём разберётся – тогда стекло может не выдержать.

     – Что теперь?! – повторял Джуда, перекрикивая металлический грохот. – Что теперь?!

     Что ещё можно делать в закрытой машине, осаждённой снаружи двумя десятками озверевших кадавров? Лазарь ухватил пальцами ключ зажигания. Больше всего он боялся, что «Хаммер» не тронется с места. Мало ли что там прицепилось к нему под днищем? От развороченной автобусной остановки, похожей на гигантского мёртвого спрута, тянулись во все стороны искорёженные железные щупальца.

     – Пристегнитесь! – посоветовал он и повернул ключ в замке.

     Двухтонная махина проснулась и зарокотала дизельной глоткой. Магнитола ожила. Шикарная стереосистема взорвалась звуками альтернативного рока:

     The secret side of me

     I never let you see.

     I keep it caged but I can't control it.

     So stay away from me: the beast is ugly.

     I feel the rage and I just can't hold it.

     (Я никогда не покажу тебе

     Свою тайную сущность

     Я держу её в клетке, но не могу контролировать

     Поэтому держись подальше: чудовище уродливо

     Я чувствую ярость и не могу её сдерживать)

     Лазарь включил заднюю передачу, топнул по педали газа, и понял, что машина движется назад только когда прокажённый на капоте опрокинулся на спину, и, перекувыркнувшись через голову, улетел в груду искорёженного металла. 

     It's scratchin on the walls

     In the closet, in the halls.

     It comes awake and I can't control it.

     Hidin under the bed

     In my body, in my head.

     Why won't somebody come and save me from this?

     Make it end.

     (Оно царапает стены

     В кладовой, в коридоре

     Оно пробуждается, и я не могу его контролировать

     Прячется под кроватью

     В моём теле, в моей голове

     Почему никто не придёт спасти меня

     Пусть это кончится)

     Что-то грохнуло о металл багажника, с заднего сидения пронзительно вскрикнула Яника. Разбираться, что случилось, было некогда. Накручивая руль то в одну, то в другую сторону, Лазарь выскочил на проезжую часть, и, маневрируя задом между другими машинами, нашёл свободный участок полосы. Дал по тормозам, включил первую передачу.

     I feel it deep within.

     It's just beneath the skin.

     I must confess that I feel like a monster

     (Я чувствую внутри

     Оно уже под кожей

     Признаюсь – я чувствую себя монстром)

     – Живая? – окликнул он Янику.

     – Ничего! – отозвалась та.

     Чуть позже Лазарь увидел в зеркальце заднего вида это «ничего», расплывшееся по заднему стеклу кровавым отпечатком лба сбитого им прокажённого.

     5

     Из-за большого скопления машин развить приличную скорость не удалось, и взбешённая стая очень скоро нагнала их. Обнажённые чумазые люди бежали почти вровень с «Хаммером», оскаленные морды заглядывали в окна. Кое-кто успевал дотянуться кулаком.

     Всё это не имело бы никакого значения и могло продолжаться ещё очень долго – вплоть до самого «Гризли» – если бы не перекрёсток впереди, собравший на своих светофорах разноцветную плотину автомобилей. Издалека пёстрое скопище блестящих на солнце кузовов напоминало субботнюю парковку гипермаркета.

     – Когда скажу, выпрыгивайте из машины и прячьтесь в ближайшем доме! – приказал Лазарь, вжимая педаль газа в пол.

     Отрезок дороги перед перекрёстком оказался чуть свободнее. Чёрная лента горячего асфальта бросала под колёса лучи белого пунктира, «Хаммер» стремительно набирал скорость, оставляя преследователей дышать выхлопными газами.

     Джуда вцепился пальцами в дверную ручку и приготовился к десанту.

     – Давай с нами, Лазарь! – закричала сзади Яника.

     – Справа! – скомандовал Лазарь вместо ответа и ударил по тормозам. – Пошли!

     Мысли сменяли одна другую, когда Джуда с Яникой выпрыгнули на шоссе. Когда инерция рванувшей вперёд машины захлопнула обитые чёрной кожей дверцы «Хаммера», из всех мыслей осталась только одна – о зыбкой разнице между героизмом и идиотизмом.

     Перекрёсток быстро приближался. Теперь Лазарь мог видеть причину затора – массовая авария полностью блокировала движение по полосам. Вокруг собрались другие машины, налетевшие со всех сторон, как мошкара на фонарь.

     Ехать стало труднее, пришлось сбавить скорость. К счастью, прокажённые не заметили Джуду с Яникой и продолжали гнаться за «Хаммером», точно свора басенджей по кинодрому для курсинга. Они почти догнали своего большого механического зайца – самых прытких отделяли от хромированного бампера машины какие-то метры. Лазарь скосил взгляд на зеркальце бокового вида и прочёл надпись в нижней части стекла: «объекты в зеркале ближе, чем кажутся». Это немного утешало.

     Настала пора покинуть тонущий корабль. Лазарь нашарил взглядом переключатель круиз-контроля и нажал кнопку в торце. Приборная панель зажглась индикатором «круиз». Лазарь открыл водительскую дверцу и только теперь осознал, насколько высокий клиренс у этого проклятого «Хаммера». Но прыгать всё равно придётся.

     До первого и последнего препятствия на пути «Хаммера» – опрокинутого на бок пассажирского автобуса – метров сто.

     Надо прыгать.

     Правой ногой Лазарь вдавил педаль газа до упора, левой нащупал ребристую приступку под дверным порогом. «Хаммер» уходил в свой последний отрыв.

     Пора прыгать.

     «Жаль, Дара не увидит», – мелькнуло в голове. И сразу: «Нет, не жаль».

     Лазарь оттолкнулся ногой и прыгнул.

     Удар о землю показался такой силы, словно хоккеист пихнул под рёбра клюшкой. Когда сила инерции протащила Лазаря по шоссе метров шесть, а потом зашвырнула под днище апельсинового микроавтобуса, к хоккеисту присоединилась вся команда.

     Лазарь остался лежать под автобусом. В просвете между дорогой и днищем замелькали грязные босые ступни. Лазарь замер, боясь даже вздохнуть, и просто наблюдал, как они шлёпают мимо по накалённому асфальту. Одна пара ног остановилась напротив. Постояв так немного (а заодно и нещадно потрепав Лазарю нервы), хозяин ног решил не задерживаться и присоединился к сородичам. Послышался оглушительный удар, треск металла, звон бьющегося стекла – жёлтый «Хаммер» нашёл, наконец, свою последнюю остановку. И снова, в каком-то роде, автобусную.

     6

     Лазарь нашёл их, прошагав назад полквартала. Точнее, они сами нашлись.

     – Лазарь... эй, Лазарь... – вполголоса звала Яника, высунувшись по пояс из окна первого этажа какой-то высотки. – Стой. Сейчас мы спустимся.

     До высотки было метров двадцать, через широкие газоны, обнесённые частоколом тополей – стало быть, случайно заметить его она не могла. Почему-то эта мысль вызвала странное удовлетворение.

     Джуда протянул Лазарю флягу:

     – Глотни.

     Лазарь жадно приник к горлышку, но жажда не отступила даже после нескольких ладных глотков. Вода буквально всасывалась в слизистую рта, даже не успев достичь пищевода.

     С хмурым видом Яника рассматривала его ссадины.

     – Спасибо, – улыбнулась она, когда Лазарь заметил её взгляд. – Считай, мы теперь квиты. Может, поднимемся и поищем что-нибудь для твоих ран? А то ещё заразу занесёшь...

     Она осеклась, сообразив, что ляпнула лишнего.

     Джуда оттёр её от Лазаря плечом.

     – Успокойся, – с чувством лёгкого дежавю Лазарь вернул ему флягу. – Каким, по-твоему, надо быть идиотом, чтобы сначала спасать ваши неблагодарные шкуры, а потом возвращаться с заразой?

     Лицо Яники потемнело:

     – Про медпомощь – беру свои слова обратно.

     – Переживу, – отмахнулся Лазарь. Бинтовая повязка на голове куда-то делась – должно быть, слетела, пока его швыряло по дороге. – Лавры Флоренс Найтингейл тебе всё равно не светят.

     7

     В панорамных окнах «Гризли» начисто выбили стёкла. Полосатый пятачок парковки перед фасадом отгородили баррикадой легковых автомобилей, позаимствованных, видимо, у той же самой парковки. Просветы на стыках капотов и багажников до самых крыш завалили полипропиленовыми мешками, набитыми чем-то сыпучим. В кладке оставили узкие амбразуры, через которые, судя по всему, предполагалось вести огонь из заявленного диктором оружия. Сквозь стёкла автомобилей можно было различить фигуры людей, снующих туда-сюда в крепостном дворике перед тёмным зевом супермаркета. Активнее всего мельтешили за белым седаном «Ниссан», во весь бок у которого красной краской было нарисовано слово «ВЫХОД».

     – Вон там у них, похоже, КПП, – вполголоса сказал Лазарь, выглядывая из-за обгоревшего остова пассажирской «Газели».

     – Ну, так пошли! – прошептал Джуда.

     – Не спеши. Смотри, кто идёт.

     На дороге появилось четыре человека. Крепкий мужчина в потемневшей от крови гавайке вёл за собой вереницу из трёх мальчишек, самому старшему из которых было не больше двенадцати. Пригибаясь к земле, компания перебежками продвигалась к заградительному барьеру «Гризли».

     Джуда дёрнулся вперёд:

     – Пойдём с ними...

     – Нет, – остановил его Лазарь. – Сначала посмотрим.

     Компания добралась до машины с надписью «ВЫХОД», и мужчина нетерпеливо забарабанил кулаком в боковое стекло. Минуту ничего не происходило. Потом водительская дверца открылась, и из «Ниссана» вынырнуло наружу трое охранников, вооружённых охотничьими ружьями и карабинами.

     Один из охранников наставил сдвоенный ствол на мужчину.

     – Руки вверх, – приказал он, взводя оба бойка. – И отошёл на три шага.

     – Папа? – сказал один из мальчиков, когда отец отпихнул его от себя и попятился. – Папа!

     – Серж, осмотри детей, – приказал второй охранник.

     Пока первый держал на мушке отца, второй сканировал дулом пространство перед супермаркетом.

     – Они целы и невредимы, – сказал мужчина в окровавленной гавайке. – Только я…

     Третий охранник закинул карабин на плечо и принялся задирать мальчишкам майки и спускать до колен шорты.

     – Нормально, – сказал он.

     – Возьмите только детей, – взмолился отец, отступая ещё дальше. – Себя не прошу.

     Старший из мальчишек сообразил всё первым. Попытался сделать несколько робких шагов навстречу к отцу, но один из охранников грубо дёрнул его за шиворот обратно. Мальчишка расплакался. Младшие браться не до конца понимали, что заставило брата удариться в слёзы, но всё-таки уловили общее настроение и сразу подхватили. Через секунду три тонких голоска слились в пронзительное бесконечное «Папа! Папа!», перемежающееся плачем.

     Мужчина в окровавленной гавайке отступал спиной, пока не исчез из виду. Детей спешно запихнули в машину, и улицу снова окутала тишина, как будто ничего и не происходило. С той стороны забора нашли очень быстрый способ заткнуть детям рот.

     Лазарь не сразу заметил, что Яника плачет.

     – Пацаны буду жить, – обратился он к ней, а сам подумал: «вряд ли долго, и вряд ли счастливо, но этого никто никогда не узнает, поэтому все сомнения лучше оставить самим мальчишкам». – Долго и счастливо. Слышишь?

     Её всхлипывания почему-то жутко раздражали.

     Джуда напряжённо молчал. То ли был сражён неприятной сценой у входа в «Гризли», то ли просто не знал, что сказать. А Яника всё плакала и плакала. И не могла успокоиться. 

     Когда слушать её дальше стало невыносимо, Лазаря вдруг осенило.

     – Девять из десяти... – выдохнул он, чувствуя, как пот под майкой становится очень холодным.

     – А по мне, так на семёрочку, – не понял Джуда.

     Наверное, Лазарь слишком выразительно посмотрел на него, потому что лицо белобрысого посерело:

     – Я чего-то не догоняю?

     – Мы никуда не идём, – отрывисто сказал Лазарь. – Надо возвращаться.

     – Это шутка, да?

     – Шуткой было бы назвать тебя зоофилом. А мы уходим.

     Какое-то время Джуда соображал, что бы это могло значить. Не придумав ничего вразумительного, он напустился на Лазаря всеми перунами:

     – Да ты что, бредишь? Плевать я хотел на пацанов этих! На батяню их, на мамашу, и на всю эту канитель! Мы сюда зачем пёрлись?! Чтобы развернуться у самого входа, потому что у тебя вдруг случился приступ моральности?

     – Нет, – покачал головой Лазарь и посмотрел на Янику, – мы развернёмся, потому что твою подругу туда не пустят. Её покусали.

     8

     Они разместились на втором этаже одной из высоток, за два номера до той, что с «Гризли». Двухкомнатная квартира со зловонной кухней была хуже не придумаешь, но зато на входе стояла хорошая, прочная железная дверь.

     – Я не могу в это поверить! – повторил Джуда в десятый раз. – Я просто не могу в это поверить!

     Полчаса назад Яника задрала рукав кофты и показала небольшую ранку от укуса, забинтованную чуть выше локтя, а также несколько отметин от когтей поменьше – всё, что успел сделать с ней прокажённый до того, как в схватку с ним вступил её отец.

     – Как ты могла?! Скрыть от меня такое?!

     А ведь он сейчас, наверное, даже рад, что скрыла, желчно подумал Лазарь, вспоминая пошлые подмигивания Джуды. А если зараза передаётся через слюну, жалеет ещё и о поцелуях.

     Яника больше не плакала. Просто стояла у подоконника, прижавшись плечом к стене, и разглядывала в окно разорённый палисадник. Лазарь подумал, что сейчас она легко могла бы выбить головой стекло и выпрыгнуть наружу, будь они этажом повыше.

     – Почему ты до сих пор не перевоплотилась?

     Яника покачала головой: не знаю.

     Лазарю не требовался ответ на этот вопрос. Хозяин инсона редко подчиняется установленным им же правилам – это и отличает его от остальных. Чаще всего в этой уникальности скрыт ключ к победе в Игре.

     – Ты знаешь, кто он такой? – спросил её Лазарь из дальнего угла комнаты.

     Удивительно, но Джуда каким-то образом оказался рядом с ним. А ведь ещё утром невозможно было представить, что уже к обеду, будучи втроём в одной комнате, он станет держаться ближе к нему, нежели к ней.

      – Сосед из четырнадцатой, знаешь его?

     Рыжая голова снова помоталась из стороны в сторону.

     Она врала. Возможно, неосознанно, но врала. Даже законченные шизофреники знают, что означают их галлюцинации. Ну, или, по крайней мере, думают, что знают.

     Джуду грызли те же сомнения:

     – Я ей не верю. Как ей теперь вообще можно верить?

     Верить нельзя никому. Ни теперь, ни потом – никогда. Лазарь повторял себе это изо дня в день – перед сном и после сна – и всё равно попался. Поверил, как последний идиот потащил её в лагерь, хотя всё указывало на то, что ей там не место. И вот к чему это привело. Кто знает – может, лучше было вообще остаться дома? Не плясать под дудку Ведущего, не усугублять и без того шаткое здоровье этой несчастной девочки. С другой стороны – зачем тогда вообще Играть?

     – Я никого не держу, – шмыгнула носом Яника. – Вы оба здоровы, вас они пустят без проблем. Мальчишек же пустили.

     – А ты, стало быть, собралась стать кем-то вроде их папаши? – подколол Лазарь.

     Яника повернула к нему распухшее от слёз лицо, и Лазаря передёрнуло: миловидные черты искажала гримаса ненависти.

     – А ты вообще что тут делаешь?

     Голос звенел презрением и злобой, но Лазаря сомневался, что эти чувства она адресовала ему. Его преследовало ощущение, что и то и другое она испытывает нечасто, а адресует кому-то и того реже.

     – Чего сюда с нами притащился? Катился бы в свой расчудесный лагерь, и балдел там за баррикадами. Глядишь, и сухарями накормят до отвала, и забинтуют, как надо. Не понимаю, чего ты с нами возишься?

     – Присмотрись ко мне внимательней. Думаешь, славные ребята в лагере делают заборы крови и тестируют всякими центрифугами и микроскопами в передвижной бактериологической лаборатории? Подумай сама: пройти фейсконтроль у тамошних церберов мне точно не светит, – Лазарь указал на многочисленные царапины и ссадины. – Ты вруша, а я реалист, как видишь. Кстати, своё «спасибо» за откровение про отца я беру обратно, если не возражаешь.

     – Бери, не жалко, – отмахнулась Яника и переметнула на Джуду. – Ну, а ты?

     Парень смотрел на неё долгим придирчивым взглядом. Так смотрит миллионер на картину Люсьена Фрейда, раздумывая – купить, не купить. От Джуды по-прежнему исходило то самое сияние совершенства, которое Лазарь заметил утром. Возможно, за последние пару часов оно немного померкло, но, скорее всего, Лазарю просто хотелось так думать. Девчонка по-прежнему видела в Джуде единственный ключ к спасению – сомневаться в этом не приходилось.

     – Лживая дура, – наконец, изрёк Джуда, выступая из угла. – Пойду на кухню, гляну, чё пожрать.

     9

     Уже знакомый блин света из торшера встречал пробуждение Лазаря верным напоминанием того, что ещё пара дней в таком ритме – и впору просить прибавки к жалованию. Послышался шелест перелистываемой страницы. Не поднимая головы, Лазарь скосил глаза на компьютерное кресло у письменного стола.

     – С добрым утром, – Сенсор смотрел на него поверх раскрытой книги.

     – Какое, к чёрту, доброе? – пробурчал Лазарь, опуская ноги на ковёр. – Дай воды, а.

     Сенс захлопнул книгу, оттолкнулся ногой от стола и подкатился к графину. Очки-половинки на кончике носа делали его похожим на деревенщину, приехавшую покорять столичные ВУЗы.

     – Ты хотел сказать: «какое, к чёрту, утро», – Сенсор подал стакан. – И, говоря это, я как бы намекаю, что не могу спокойно спать у себя в комнате, когда на моём диване постоянно ворочается и что-то бормочет здоровенная детина.

     – У меня воняет красками, – пробубнил в стакан Лазарь, выцеживая воду до дна. – Это вредно для здоровья.

     – Ну, конечно. Убрать краски, навести порядок, проветрить помещение – слишком высокая плата за твоё здоровье. Куда как проще загнать туда меня.

     Часы показывали половину второго ночи: Яника долго не могла заснуть. Пока Лазарь был внутри, Дара пару раз незаметно заглядывала в инсон, чтобы проведать его. Убедившись, что с ним всё в порядке, они с Аймой отправились спать, предварительно обработав ссадины Лазаря, полученные при падении с «Хаммера».

     – Может, поговорим? – прищурился Сенсор. – Второй день пропадаешь, невесть где. У меня начинает складываться чувство, что ты свалил в командировку. Мы сегодня с Дарой кое-что вызнали, что тебе не мешало бы знать. «Ярость»? – он потряс в руке книгой, которую читал. Название жёлтыми буквами отпечаталось на кроваво-красном фоне обложки.

     – Нашёл у тебя в конуре, – объяснил он.

     – Карнеги лежал в другом ящике, – Лазарь принял сидячее положение и ощупал лоб. Дело шло на поправку, рана быстро заживала. – Как правильно лизать зад, чтобы тебя все любили. Извини, не читаю книг толще трёхсот страниц: руки устают.

     – На заднем клапане суперобложки я прочёл аннотацию, – Сенсор продолжал трясти книгой, – и вспомнил. Её изъяли из продажи, когда какой-то парень из Канзаса взял короткоствол и пошёл по школе играть в «контр-страйк». Потом у него дома нашли эту вещь.

     Лазарь смерил друга долгим взглядом:

     – И почему вы с Дарой ещё не вместе?

     – Одинаковые полярности, – пожал плечами Сенс.

     – Это придумали чокнутые физики, для которых человек и кусок магнита одно и то же.

     – И я не в её вкусе.

     – В разговоре с корешами советую переставлять местоимения, а не то рискуешь прослыть лузером. А на счёт книги – если ты веришь, что каждая зарубленная наркоманами орденоносная ветеранка превращает гроб Достоевского в динамо-машину, то почему ещё не строчишь петицию куда-нибудь в Минкультуры?

     – Не настолько мы одинаковые полярности, – усмехнулся Сенс, и добавил уже серьёзно: – Я знаю, что ты в ней ищешь.

     – Ну, раз мы оба знаем, можешь не рассказывать.

     Лазарь встал с дивана и блаженно потянулся. Затёкшие суставы затрещали, как кастаньеты.

     – Автор этой книги не имел ни малейшего представления ни об инсонах, ни о Ведущем Игры, ни о людях вроде нас, – продолжал Сенс. – Парня, взявшего в заложники своих однокурсников, никто никогда не «играл». Эту историю выдумали, а значит, ты не найдёшь здесь ничего.

     – Я знаю, где сейчас найти то, что мне нужно, – Лазарь подошёл к двери и нажал на ручку. – И оно совсем рядом.

     10

     Звук мочи, падающей в водяную пробку унитаза, странным образом заглушал размышления о пареньке из Канзаса, который, как и автор «Ярости», ничего не знал про то, о чём говорил сейчас Сенсор. Интересно, «играли» ли его?

     В коридоре Лазаря окликнул сильный, чуть нагловатый баритон. Лазарь оглянулся – его нагонял высокий мускулистый парень с коротко стрижеными волосами и чересчур близко посаженными глазами, прибавлявшими и без того тяжёлым чертам его лица лошадиного очарования.

     – Привет, – парень протянул плотную ладонь.

     – Так виделись сегодня, Матвей, – свои руки Лазарь оставил висеть вдоль туловища. Что за идиотская привычка – «приветкать» по двадцать раз на дню?

     – Сегодня не виделись, – возразил Матвей. – Твоё «сегодня» два часа назад стало «вчера».

     – Ты такой педант.

     – Ну, а как же? – Матвей недружелюбно прищурил глаз. – А если проследить дальше, то «вчера», которое было вчера, сегодня стало «позавчера». Как раз то позавчера, когда ты копался в моём компьютере. Ну, как, припоминаешь?

     Бывает, что люди оказываются на самом деле значительно умнее, чем выглядят. Почему-то в отношении Матвея Лазарь всё время забывал об этом. Наверное, причиной тому неповторимая манера Матвея вести себя с окружающими – этакое пренебрежительное высокомерие мудреца. Матвей всегда был таким, с самой первой их встречи.

     Впрочем, тогда он действительно казался Лазарю мудрецом – а как ещё относится к человеку, обратившему тебя в свою веру? Матвей был первым Эмпатом, которого повстречал Лазарь (не считая Сенса, конечно). Хуже того – Матвей был первым и практически единственным, кому довелось побывать в инсоне Лазаря. Матвей открыл удивительный «мир под миром», стал проводником в сказку, обучил её правилам и законам. Если бы не он, их с Сенсом вообще могло здесь не быть. Впрочем, в этом смысле Лазарь обязанным себя не считал: Матвей нуждался в команде, они с Сенсом в Матвее, так что их интересы временно совпадали.

     Со временем Лазарь понял, что инсоны – не теоретическая физика. Очень скоро он освоил все премудрости новой профессии не хуже самого учителя, и справедливо ожидал перемен в отношении к себе. Наверное, этот момент и послужил плацдармом для зародившейся вражды: Матвей продолжал вести себя так, словно их с Лазарем разделяют не два года практики, а целая вечность. Кто-нибудь попроще (вроде Сенса, например) наверняка смирился бы с таким положением вещей, предпочтя худой мир доброй ссоре. Но только не Лазарь.

     Внутренний правдолюбец, всегда берущий на себя слово в спорных ситуациях, охотно подсказывал, что здесь они с Матвеем как раз похожи: «поменяй вас местами, и ещё неизвестно, в какого деспота превратился бы ты». С этим трудно было спорить – с внутренними правдолюбцами вообще трудно спорить.

     Сейчас Матвей снова смотрел на Лазаря сверху вниз, будучи на полголовы ниже, упиваясь законностью предъявляемых обвинений. Ещё одна бесплатная возможность показать, кто в доме хозяин.

     Отпираться глупо, бессмысленно и слишком недостойно.

     – Дара сдала?

     – Нет, – покачал головой Матвей.

     – И просила не сдавать её.

     – Сказал же нет, – Матвей возвысил тон. В отличие от колымаги Сенса, этот крендель заводился с пол-оборота. – Ты сам себя сдал, когда забыл почистить историю посещений. Что-то не припомню, когда это мне понадобились таблетки от шизофрении.

     «Эх, Малой, Малой – конспиратор!»

     – Может, понадобились Айме? Ты присмотрись...

     – Слушай, урод, – Матвей хлопнул Лазаря по плечу тяжёлой ладонью, всё время безответно висевшей в воздухе, – ещё раз залезешь в нашу комнату без спроса, и тебе понадобятся противозачаточные. Намёк понятен?

     Лазарь не ответил, и какое-то время они с Матвеем молча пожирали друг друга глазами.

     – У тебя всё? – наконец спросил Лазарь.

     – Пока что.

     – Ну, тогда до завтра? – он протянул Матвею руку.

     – Да пошёл ты!

     А иногда бывает так, размышлял Лазарь, возвращаясь в комнату Сенса, что первый, кто пожмёт сегодня твою руку, станет первым, кто пошлёт тебя куда подальше.

     11

     Они накинули на плечи куртки, и вышли на запорошённый снегом балкон. Эта часть деревни располагалась на холме, и отсюда открывался прекрасный вид на город. В комнатах погасили свет, чтобы сделать ночь ещё пронзительнее и чище. Неколебимая стоялая мгла, подсвеченная снизу огнями простирающегося внизу города, напоминала украшенный блёстками бархатный занавес, за которым прятались до поры до времени декорации дня.

     – Хорошо сегодня, – Сенсор смёл ладонью снег с перил и опёрся на них локтями. – Морозно и не холодно.

     – Дышится, – согласился Лазарь.

     – А у неё там лето.

     – У них у всех там перманентное лето.

     Сенсор ненадолго ушёл в себя. Потом глубокомысленно заявил:

     – Знаешь, а у меня, наверное, была бы зима.

     – Можешь сколько угодно рефлектировать на эту тему, но только тот парень, кем ты себя считаешь, и тот, кто ты есть на самом деле – эти двое никогда не встретятся, не сядут и не пропустят по паре пива. А если и встретятся, то всё равно не узнают друг друга. Так что ты не можешь знать. Да и не надо знать.

     Они помолчали, с наслаждением обжигая ноздри морозным воздухом.

     – У меня три часа на сон, двадцать минут на утренний туалет и минут пятнадцать на плотный завтрак с обедом и ужином, – напомнил Лазарь.

     – Ты, конечно, опять ничего не расскажешь про сегодня?

     – Нечего пока рассказывать, – Лазарь лениво катал в пальцах шарик снега. – Рассекал на «Хаммере».

     – Ну, конечно. «Хаммер» куда важнее того, что девчонку покусали. Да, и про лагерь мы тоже знаем.

     Шарик быстро рос в размерах – Лазарь возил им вдоль перил туда-сюда, чтобы набрать побольше снега.

     – Ни черта вы не знаете. И до тех пор, пока лагерь и всё прочее не имеют для нас никакого ясного значения, всё, что там происходит, тоже никакого значения не имеет.

     – Этот случай особенный для тебя, – многозначительно изрёк Сенсор. – Ты, конечно, замкнутый эгоистичный придурок, но Игра есть Игра, а команда есть команда, и всегда так было. Но здесь всё по-другому. И я хочу выяснить, почему.

     – У тебя богатая фантазия, выяснитель.

     «Синдром мамочки в действии, и две подружки-хохотушки, дующие в уши», – закончил Лазарь уже мысленно.

     – Может быть. Но впредь я пальцем о палец не ударю, если ты и дальше будешь играть в молчанку.

     – Ладно, договорились. Завтра выложу всё, как на духу. А теперь рассказывай про сегодня.

     Некоторое время Сенсор прикидывал в уме удовлетворительность ответа.

     – Новость номер раз, – наконец, сказал он. – Мы проверили квартиру четырнадцать. Если между бабулей «божьим одуванчиком» и двухметровой гориллой с отвисшими гениталиями и есть что-то общее, то только в больном воображении девчонки. С начала девяностых там вообще никаких мужиков не проживало, мы проверили.

     Почему-то эта информация Лазаря не удивила.

     – Да, шизофрения – она такая.

     После бегства из квартиры Яники, Лазарь забыл о соседе, приняв его за обычную спайку. Спайка – мелкий психологический барьер, обусловленный временными обстоятельствами. Сомнения, неуверенность в себе, мандраж ожидания, отупения от счастья – всё это спайки. Чаще всего они не нуждаются в детальном разборе и со временем сами сходят на нет.

     Всё изменилось, когда Яника закатала рукав и показала след от укуса. Спайки не кусаются – это Матвей разъяснил сразу.

     – Надо понять, что означает её галлюцинация.

     – Галлюцинации ничего не означают, – вздохнул Сенс. – Кроме того, что у неё крыша едет.

     – Значит, будем надеяться, что её галлюцинация что-то означает.

     – Зачем? – наморщил лоб Сенс. – Зачем на это надеяться?

     А ведь он прав: зачем? Чем меньше в уравнении неизвестных, тем проще его решить. Так зачем усложнять себе жизнь?

     Затем... Затем... Ответ вертелся на задворках сознания, но Лазарь не успел оформить его в мысль, потому что Сенс продолжил:

     – Новость номер два: мы с Дарой смотрели отца...

     – Отчима.

     – Отчима. Вроде мы дверью ошиблись. Он открыл. С виду вполне себе нормальный работяга. Ну, может, слегка запущенный, но это и не удивительно при отсутствии жены. Катю...

     – Янику.

     – Я-ни-ку, – по слогам повторил Сенсор и снова сузил глаза. – Янику мы увидели мельком, но Даре хватило, чтобы разглядеть проекцию отчима. Говорит, здоровенный – на Валуева похож. Но в целом ничего особенного. Сама девчонка показалась потом, часа через два. Вышла из дома и прыгнула в машину к какому-то белобрысому кренделю – он ждал у подъезда. И это новость номер три.

     – Белый «Ниссан»? – приподнял брови Лазарь.

     В памяти всплыло красное, в жирных потёках, слово «ВЫХОД «.

     – Видел его в инсоне?

     – Ну, мысли я пока видеть не научился.

     – Э-э, в общем, села она в машину, но только они никуда не поехали. Посидели минут десять, потом она вышла.

     Значит, она всё же решилась. И помог ей в этом сам Лазарь.

     Сенсор забрал из его рук снежный шар, к тому моменту достигший размеров спелого грейпфрута, и запустил им в темноту за забором.

     – Тебе это о чём-то говорит? – полюбопытствовал он.

     – Думаю, она ему призналась.

     – В чём? В любви что ли?

     – Любви? Нет, Сенс, кое в чём похуже любви. В чём-то таком, чего их любовь может не выдержать. Вот скажи, что первое приходит тебе на ум, когда ты сталкиваешься, в контексте Игры, разумеется, со смесью острой антропофобии, маниакального чувства вины и комплекса парии? Одним словом.

     Сенсор тщательно обдумал вопрос, энергично вращая глазами.

     – Преступление, – наконец, изрёк он.

     Лазарь воздел глаза к небу:

     – Снова достоевщина. Уж кто-кто, а эта девчонка и мухи не обидит. Новость номер четыре?

     – Новость номер четыре в том, что я замёрз до чёртиков, и до них же хочу спать. Так что, если у тебя есть какие-нибудь пожелания на завтра, озвучивай.

     – Всё те же и всё там же.

     – Отлично. Тогда я пошёл.

     У двери в комнату Сенсор обернулся:

     – Один вопрос напоследок.

     Лазарь молча ждал.

     – Что за ключ, которым ты играл у меня в спальне?

     Чтобы скрыть улыбку Лазарю пришлось опустить голову.

     – А я уж думал, не заметишь...

     – Не люблю оправдывать твои ожидания. Так откуда ключ?

     – От квартиры. Снял гостинку в городе, на Вятской. Не говори пока никому, ладно? Мне мозготраха и без того хватает.

     Сенсор выглядел по-настоящему удивлённым.

     – Ты съезжаешь от нас?

     – Хочу переоборудовать в мастерскую. Невозможно нормально работать, когда вокруг шляется столько народу. Не волнуйся, жить я там не собираюсь. Моих кулинарных познаний хватает только на чай с бутербродами.

     – Откуда деньги на аренду? – не унимался Сенс.

     – Грохнул хозяйку-процентщицу. Я же работаю без напарника, помнишь? У меня двойной калым.

     Сенсор презрительно поморщился:

     – Ты это про долю Марса, которую внаглую присваиваешь себе? 

     – Отрабатываю свою долю и долю Марса. У Клайда была Бони, у Матвея есть Айма; мне же достался малолетний недоумок. Даже не могу сосчитать, сколько раз он прикрыл бы собой мою спину от лап кровожадных неандертальцев за последнюю пару дней. Всё хорошо, только не совсем ясно, куда потом девать труп.

     Сенсор больше ничего не сказал. Постоял ещё немного, и скрылся в своей комнате, не пожелав спокойно ночи. Лазарь ещё долго смотрел в ночь невидящим взглядом, выветривая из головы мысли о Янике, Джуде, прокажённых, и многие другие, что как пьяные соседи, подолгу не дают уснуть. Потом мороз окончательно вынудил его вернуться в дом.

     Глава 5. Схема

     1

     Лазарь дважды постучал в дверь к Янике, и сразу же вошёл.

     Сначала ему показалось, что в комнате никого нет. Старый вытертый ковёр, мятая двуспальная кровать, тумба с аквариумом, полным плавающих кверху пузом рыбок. Потом он всё-таки нашёл её. Девушка сидела на полу в самом дальнем углу комнаты, притянув колени к груди, и беззвучно плакала. Едва Лазарь шагнул к ней, как она инстинктивно заелозила ногами по полу, стараясь ещё глубже вжаться в угол.

     Лазарь понял, что их комната этой ночью стала её комнатой ещё до того, как она подняла на него липкие от слёз глаза и сообщила:

     – Он ушёл…. Джуда ушёл.

     Лазарь оторвал взгляд от тюлевой занавески, развеваемой ветром из полуоткрытого окна, и уселся на пол рядом с ней.

     – По-английски, я полагаю.

     Она опасливо отодвинулась от него, точно он сказал не это, а: «ну, наконец-то мы вдвоём!».

     – Не то, чтобы я удивлён, – проговорил Лазарь, думая, что сообщать ей об этом сейчас было довольно рискованно. Интересно, любила ли она его? И если да, то как бы классифицировал это чувство старина Эрих Фромм?

     Яника ничего не ответила, и продолжала плакать, изредка прерываясь для того, чтобы судорожно втянуть в лёгкие воздуха. Наверное, кто-нибудь другой на месте Лазаря бросился бы её успокаивать, сыпать ободряющими обещаниями, нести всякую чушь, и, может быть, тихонько гладить по руке. А мог отодвинуть занавеску, приставить к ржавому патронташу радиатора табуретку и «сделать ручкой» с другой стороны окна.

     Лазарь внимательно осмотрел её. Сегодня она выглядела куда хуже обычного, словно после ухода Джуды течение её болезни форсировалось в несколько раз. Проступающие сквозь тонкую кожу кости на запястьях наводили на ассоциации с постояльцами Освенцима.

     – Слушай, давай позавтракаем...

     – Ах, Лазарь! – воскликнула она и кинулась ему на грудь.

     Лазарь на себе почувствовал, насколько сильно сдала девчонка, когда её тонкие, как стебли, руки обвились вокруг его шеи.

     2

     В кухне нашлась вода, и даже заварной чайник был наполовину полон. Впрочем, размышлял Лазарь, разливая по кружкам холодный зелёный чай, для Яники он сейчас наполовину пуст.

     – Попей, ты плохо выглядишь, – он подтолкнул к ней чашку. – Не самый сладкий комплимент, но правда.

     Она молча отодвинула от себя чашку, и Лазарю пришло в голову, что кульминация Игры уже не за горами. Сейчас Ведущий как никогда близок к цели. Цели, к которой ведёт множество указателей, но у которой всегда одна дорога. И совершено неважно, что Яника при этом сделает: решит выпрыгнуть из окна или выбросит оттуда кого-то другого. Семь бед – один ответ.

     Надо было срочно занять её мозг чем-то ещё, кроме переваривания собственного горя.

     – Представляю, как тебе паршиво, – Лазарь отпил немного чая. – Как будто шёл-шёл по улице и вдруг вступил в хорошую кучу дерьма.

     – Это не одно и то же, – не поднимая глаз, возразила Яника.

     – Только в буквальном смысле. Когда вступаешь в дерьмо на пути к ларьку с хот-догами, ты не вдаёшься в причину проблемы и не думаешь о последствиях. Не делаешь выводов, прогнозов, не сожалеешь и не раскаиваешься. Ты просто ругнёшься матом, как распоследний сапожник, и приступишь сразу к главному – соскабливать дерьмо с подмётки.

     Яника не поднимала глаз, и Лазарю на миг показалось, что даже не слушала, но он продолжил:

     – Когда дерьмо случается в жизни, ты задаёшься множеством вопросов, которых никогда не задал бы себе, вступив в дерьмо на улице. И только потом начинаешь действовать. Знаешь в чём разница между дерьмом в жизни, и той кучей, которая дымится на дорожке?

     Яника сняла пальцами прилипшие к щекам мокрые пряди и наконец-то удостоила Лазаря взглядом:

     – В чём?

     – Когда ты вступаешь в дерьмо на улице, ты точно знаешь: это дерьмо чьё угодно, но только не твоё собственное. Эта уверенность снимает все вопросы, рождённые в мучительном самокопании, терзаниях совести, и прочем.

     Лазарь придвинул чашку обратно к Янике:

     – Дерьмо на дороге жизни всегда может оказаться твоим собственным. А это меняет всё. Но на самом деле – ничего.

     Немного подумав, Яника просунула пальцы в керамическую петельку на кружке.

     – Обычно, я не матерюсь, как сапожник, – она оторвала чашку от клеёнчатой скатерти, иссечённой ножевыми порезами.

     – Это фигура речи. Понятия не имею, как матерятся сапожницы.

     – И хот-доги не ем, – она поднесла кружку к губам, отпила, поморщилась: – А ещё терпеть не могу старый зелёный чай.

     3

     – Ты либо звонишь мне из инсона, либо бросил их средь бела дня, – послышался из мобильника голос Сенсора.

     – Бросил средь бела дня, – ответил Лазарь.

     – Слив?

     – Пока нет. Но будет, если в самое ближайшее время мне на голову не упадёт яблоко. Оставил её одну в квартире, а сам пошёл по другим этажам искать что-нибудь съестное. За мной она не пойдёт, потому что еле шевелится, так что я решил вернуться и поиграть тут немного в Коломбо. Раз уж у вас не получается.

     – Погоди-погоди… одну?

     – Этой ночью нас бросил Джуда – тот белобрысый на папиной тачке. Думаю, очень скоро наш рыжий лемминг геройски покончит с собой.

     – Классика, – деловито заметил Сенсор, проигнорировав подколку про тачку – сам он унаследовал свою «шестёрку» от отца, когда тот пересел на иномарку.

     – Чем больше в мире самоубийц, тем их меньше.

     – Похоже, у Ведущего скоро появится тёпленький свежеиспечённый неофит?

     – Либо так, либо холодненький труп. В любом из этих агрегатных состояний она нас не устраивает.

     Из телефона послышалось шебуршение, а следом сигнал клаксона, заглушённый витиеватыми ругательствами Сенса, адресованными кому-то, несомненно, их заслуживающему.

     – Разворачивай машину и мчи сюда, – распорядился Лазарь. – Следить за девчонкой больше не имеет смысла. Почему Дарения не с тобой?

     – Со мной, – замялся Сенсор, – почему не со мной?

     – Это я тебя спрашиваю – почему? Так материться при ней ты бы не стал.

     Сенсор едва слышно чертыхнулся в сторону.

     – Она решила вернуться, и я её высадил. Сказала, хочет с тобой посидеть. Это же ты у нас любитель на «Хаммерах» покататься.

     – Ясно. Сестёр милосердия в последнее время мне хватает. Ладно, общий сбор у нас через полчаса. Отбой.

     4

     Дара задерживалась. Сенсор, Айма и Марсен собрались на диване в гостиной. Мальчишка с самого утра мучился похмельем и пропустил школьные занятия. Никто не мешал ему прогуливать и не отчитывал за вчерашнее, с самого утра ему и слова поперёк не сказали, не считая бесконечных «пьянчужка», с которых начиналось отныне любое обращение в его сторону. Поначалу парень выглядел озадаченным, но потом привык к новому прозвищу и перестал обращать внимание. Всяко лучше, чем порка.

     Все трое молча наблюдали, как Лазарь расхаживает взад-вперёд по комнате, по-профессорски сложив руки за спину. Минуту назад он окончил подробный пересказ всего, что произошло в инсоне в минувшие три дня. На заляпанном деревянном мольберте позади него был установлен лист формата А3.

     – Собрался рисовать коллективный потрёт? – подшутил Сенс.

     – Овощной натюрморт, – откликнулся Лазарь. – Ты – баклажан.

     Марс захрюкал от смеха.

     Лазарь остановился и вопросительно посмотрел на Айму, точно впервые её заметил:

     – Кстати, а что в натюрморте забыла смертоносная Куноити? Чтобы набиться ко мне в клан, всё равно придётся сдавать экзамен на столе... или на полу?

     – Это общая гостиная, – напомнила Айма. – Так что, пока ты её не приватизировал, могу находиться здесь когда и сколько пожелаю. А если в довесок дают бесплатную клоунаду, то почему не посмотреть?

     – Уделала, – согласился Лазарь.

     На лице Аймы расплылась самодовольная улыбка. Лазарь знал, как усладить её эго, и умело этим пользовался, когда возникала необходимость.

     – Схема! – торжественно объявил он. – Известные и неизвестные. Итак, что нам неизвестно?

     Он поднял с подставки маркер и вертикальной линией разделил лист надвое. Левая половина получила название «неизвестные», правая «известные».

     – Таблетки, – сказал с дивана Сенсор.

     – Таблетки – это такой лекарственный порошок, спрессованный в шайбочки. Назовём проблему как-нибудь ёмче.

     В левой половине листа появилось слово «проблема».

     – Дальше?

     Марс первым уловил смысл:

     – Причина!

     – И пьянчужка получает очко! – в тот же столбец Лазарь вписал слово «причина».

     Услышав неприятное прозвище, парень напустил на себя беззаботный вид – видать, решил терпеть до конца.

     С постным выражением на лице Айма выдавила: «следствие».

     – И что бы мы без тебя делали, – под «следствием» Лазарь вывел маленький знак копирайта, подписанный именем Аймы. – Переходим к неизвестным. И, чтобы чуть-чуть ускорить процесс, я начну, а вы поправите, если что забуду. Итак.

     В правой части листа появились три загадочные буквы: «БМП».

     – Боевая машина пехоты? – выгнул брови Сенсор.

     – Большой Мировой Писец, – Лазарь соединил линией «БМП» со «следствием» и пририсовал к обоим концам стрелки. – Кому непонятно, спрашивайте разъяснения у Аймы.

     – А я думал, БМП был сначала, а следствие – это уже в конце, – недоуменно сказал Марс.

     – Нет, пьянчужка. То, о чём ты сейчас говоришь – это цель, которую преследует Ведущий игры, – объяснила Айма. – Она, собственно, у него одна, и нам известна. И когда... то есть, если он достигнет её, будет уже неважно, в какой форме она перед нами предстанет. Потому что будет поздно.

     – Спасибо, Айменевтика, – кивнул Лазарь.

     Следом за «БМП» он записал друг под другом сразу три слова:

     «сосед из 14»

     «укус»

     «лагерь».

     Первое соединилось стрелкой с «причиной» из левой колонки, второе с «проблемой».

     Сенсор долго смотрел на надписи.

     – А почему не наоборот? – спросил он, наконец.

     – Потому, Сенс, что у причин не бывает проблем, как не бывает теорем к доказательствам и вопросов на ответы. Ответ не без намёка, раз уж ты спросил.

     – Я имею в виду...

     – Я знаю, что ты имеешь в виду. И говорю ещё раз – нет. «Сосед из 14» не обязательно человек. Это может быть всё что угодно: внутренние комплексы, страшная тайна, неизвестная хворь.

     Сенсор оглядел друзей.

     – Почему неизвестная? – спросил он, призывая их к поддержке. – Мы же вроде выяснили, что у неё шизофрения.

     Лазарь промолчал. Выяснить-то выяснили, это верно. Но почему-то с того момента, как он впервые увидел Янику, услышал её голос, его одолевали сомнения. Девчонка больна чем-то другим. Непохожа она на шизу. Не может она быть шизой...

     «Потому что тогда это будет значить, что девчонке уже не помочь», – подсказал внутренний голос. – «А тебе хочется ей помочь. Тебе просто необходимо ей помочь!»

     – Проекция знает соседа? – осведомилась Айма.

     – Заверяет, что нет.

     – Ей можно верить?

     – Никому нельзя верить. Проекциям шизиков особенно.

     «Но ты уже однажды поверил!» – рассмеялся внутренний правдолюб. – «Проглотил и не поморщился»!

     Марсен выбросил над головой руку, но быстро сообразил, что не на уроке, и тут же опустил обратно.

     – А лагерь тогда что? – спросил он.

     – Лагерь, – Лазарь провёл стрелку к пустому месту в левом столбце, – это самое интересное. Оставим на потом. Что-нибудь ещё?

     Брови Аймы сложились страдальческим домиком:

     – Сегодня её бросил парень, этот Джуда… Моральный урод и предатель.

     – Не очень существенно, – бесцветно обронил Лазарь, – но для полноты картины отразим в нашей схеме.

     В правой колонке появилось слово «Ниссан» и соединилось двухсторонней стрелкой со словом «исповедь», вписанным Лазарем в левую.

     – Думаю, до тех пор, пока Катя верила, что у неё есть молодой человек, в её инсоне Джуда всегда оставался рядом с Яникой. Вход в лагерь, плюс моя посильная помощь, и вот уже Катя сидит в машине молодого человека и изливает душу на неизвестную нам пока тему. А сегодня утром Яника обнаруживает, что её Ромео вовсе не собирался пить вместе с ней яд, а вместо этого доблестно самоудалился через окно. Думаю, наяву он даже не удосужился увидеться с Катей и ограничился телефонным звонком.

     – Урод и предатель, – повторила Айма.

     – А как же отчим? – неожиданно вспомнил Сенсор. – Яника говорила, отчим спас её, когда соседская тварь ворвалась в квартиру и чуть всех не порешила.

     – Как выяснилось, спас не до конца, – Лазарь погрузился в себя. – И ведь никто не говорил, что тварь, укусившая Янику, и та, что чуть не убила меня – одно и то же существо. Молодец, Сенс!

     – Надо бы его на доску, – приосанился Сенс.

     От «отчима» ответвилась в никуда точно такая же стрелка, как и от «лагеря».

     – А теперь финт ушами!

     Лазарь зачеркнул заголовки таблицы, а под ними записал новые. «Неизвестные» поменялось на «явь», а «известные» на «инсон». Лазарь отступил на пару шагов от мольберта, любуясь результатом своих трудов.

     – Вроде бы всё. Два пробела – немного больше, чем я рассчитывал, но сжатые сроки и условия постоянного пребывания в инсоне лично меня оправдывают. Меня, но не вас.

     – Ну, началось, – Айма закинула ногу за ногу. – Давай, начинай обвинять всех, кто не похож на твоё отражение в зеркале.

     Марсен мстительно закивал головой в знак поддержки. Мелкий подхалим даже не догадывался, что сейчас этим никого не проймёт.

     Лазарь поднял глаза на старинные каретные часы на каминной полке. В прошлом году Марс притащил их неизвестно откуда, и долго уговаривал девочек оставить в доме. Тогда часы показались всем древним уродливым хламом, но стоило чуть-чуть поработать над ними тряпкой с чистящим средством, как они превратились в настоящее украшение комнаты. Уже час, как Яника в инсоне одна.

     – Виноватых будем искать, когда будет в чём обвинять, – сказал он. – Сейчас от вас требуется помочь мне вписать в пробелы что-нибудь умное. Очень скоро придётся вернуться в этот грёбаный Сайлент-Хилл, и вернуться надо с чем-то. Найдём – у девчонки появится шанс, а нет – тогда и будем косить под Матвея и искать виноватых.

     – Пообещаешь извиниться, – потребовал за спиной голос Дары.

     Лазарь обернулся. Девушка прислонилась к одной из колонн, отделявших гостиную от прихожей. Заострённое личико в окружении пышной шевелюры источало смесь нетерпения и злорадного триумфа.

     – Обещания вперёд дают только дети и идиоты. Причём вторые происходят из тех, кто застрял в первых.

     – Для взрослого тебе бы не мешало знать, что душ следует принимать чуть чаще одного раза в неделю, – парировала Дара и подошла к мольберту.

     – А ты, как женщина, знающая толк в настоящих мужчинах, должна понимать, что могуч, вонюч и волосат – это не про вас о нас.

     Дара забрала из рук Лазаря маркер, оцарапав взглядом, полным хладнокровного презрения.

     – Я только что смотрела инсон, – сказала она, сдёргивая с маркера колпачок. – Заглянула в это их передвижное шапито, и угадайте, кого там встретила?

     – Своего бывшего шапитмейстера? – предположил Лазарь.

     – Того светленького мальчика, что вечно таскался с вами. Я видела его, когда заглядывала проведать Лазаря вчера вечером. Мне повезло, потому что в этот самый момент он разговорился с мужчиной, который показался мне смутно знакомым...

     – Знакомых в инсоне встретить нельзя, – возразил Лазарь, – только похожих.

     – Я подслушала разговор, – Дара ткнула остриём маркера в наконечник стрелки, берущей своё начало из слова «лагерь», – и поняла из него... – вертикальной дугой она соединила наконечник со стрелкой, выходящей из слова «отчим», – что он и правда похож – на Николая Валуева! Наверное, поэтому он у них там начальник охраны. А это, почитай, начальник всего лагеря.

     Какое-то время Лазарь тупо таращился на мольберт, как если бы Дара изобразила на листе краткое и красивое доказательство теоремы Ферма, а не кривую линию. Потом старинные часы на каминной полке снова напомнили ему о Янике.

     – Неплохо, – сухо похвалил он. – Вот бы ещё объяснила смысл своей закорючки. А то мы просто, как бойцы СОБРа: знаем, что нужно делать, но не знаем, почему это делаем. А если не знаем мы, то как объяснить Янике… – тут он осёкся и умолк, разглядев, наконец, лица друзей. – Я извиняюсь, ладно? Извиняюсь и прошу прощения. Сам бы я не допёр.

     5

     – Проснись, – Лазарь покачал Янику за плечо. Она лежала на софе в гостиной лицом к стене, совсем без движения. – Эй, подъём.

     Девушка неожиданно перекинулась на спину, и Лазарь невольно содрогнулся. Глаза её были широко распахнуты, как у покойницы, не успевшей перед смертью смежить веки.

     – Я не сплю, – сказала она, и Лазарь увидел, что её зрачки медленно двигаются. – Мне было так больно, Лазарь, что я не смогла заснуть.

     6

     Лазарь перевернул вверх дном всю квартиру в поисках ножей и фляги, но так ничего и не нашёл. Судя по всему, Джуда предусмотрительно забыл оставить хоть что-то.

     – Пойми, нам надо вернуться в лагерь, – Лазарь с мясом выдёргивал выдвижные ящики на кухне. – Там тебе помогут.

     – Откуда ты знаешь, тебя ведь там не было, – упорствовала Яника из гостиной. – Ты не можешь знать.

     – А ты не можешь знать, чего не могу знать я, потому что мы едва знакомы.

     – Нет, – категорически отказалась она. – И не подумаю. Даже пытаться не стану, всё равно не пустят. Заразным туда вход закрыт, сам видел.

     В её упрямстве сквозил тупой животный страх. Наверное, так чувствует себя каждая женщина, внезапно обнаружив вечером в ванной странное уплотнение в левой груди.

     – Пустят, я волшебное слово знаю, – Лазарь вернулся в гостиную и присел перед ней на корточки. В огромных васильковых глазах уже дрожали слёзы, волосы грязным колтуном лежали на плече, луковицеобразное лицо осунулось и выглядело совсем измочаленным. – Пойми, ты больна, – он взял её руки в свои. – В лагере тебе помогут, а здесь ты зачахнешь и умрёшь через день или два. Тогда мне придётся выбросить твой труп из окна, потому что скоро он начнёт разлагаться, а это антисанитарно. Мясо сглодают внизу прокажённые, а кости оставят обсыхать на солнце.

     Он намеренно пугал её, стараясь вызвать отвращение к своему незавидному будущему, чтобы до неё, наконец, дошло: отсидеться не получится. Сейчас она стоит перед зеркалом в ванной, ощупывает левую грудь, и где-то на задворках отупевшего от страха рассудка понимает: чтобы исключить худшее, придётся ехать в больницу.

     – Нет, – Яника до белизны закусила нижнюю губу. Потом отдёрнула от Лазаря руки и пронзительно закричала: – Отстань от меня! Отстань, дурак! Уйди! Прошу, уйди в лагерь и оставь меня в покое!

     Конечно же, страх взял вверх. Это не страшно, первый раунд всегда за ним.

     В голове у Лазаря прозвучал голос Дары:

     «Я здесь, Сенс тоже рядом. Что у вас происходит?»

     – Ты идиотка, – спокойно сказал он. – Но раз ты остаёшься, я тоже никуда не пойду. Через несколько часов лагерь покинет город. Ещё через неделю у прокажённых на улицах не останется еды, и тогда они найдут меня. Знаешь, как голод обостряет нюх?

     Входная дверь вздрогнула под ударом невероятной силы. На мгновение Лазарю показалось, что она обязана была вылететь вместе с петлями из дверной рамы. Второй удар свидетельствовал о том, что дверь на месте. Лазарь выскочил в прихожую и припал к дверному глазку. В этот же миг дверь сотряслась в третий раз, заставив его отпрянуть.

     – Ты не поверишь, но это твой сосед... – сообщил он, вернувшись в комнату. – Похоже, ты пришлась ему по вкусу. И он явно хочет добавки. Ну что, ещё не передумала?

     Она было напугана – сильно напугана. Выдавали расширившиеся до предела глаза, частое дыхание. С припухших, как после долгих поцелуев, губ, сошла кровь. Бог знает, скольких усилий стоило ей в очередной раз упрямо замотать головой.

     Терпение Лазаря лопнуло.

     – Послушай! – вскричал он. – Послушай! Здесь нет тамбура, как у тебя дома. Эта тварь берёт разгон прямо с лестничной площадки! Очень скоро она сюда вломится!

     – Пускай, – на бескровных губах заиграла неуместная, почти циничная улыбка. – Посмотрим, что ты будешь делать теперь.

     Лазарь застыл на месте, как громом поражённый. Где-то за плечом Дара от всей души поносила Янику. Ещё дальше, за несколько метров от него, по стенам прихожей прокатывались гулкие вибрации, волна за волной набегавшие на мол его самообладания, с каждым разом всё сильнее подмывая насыпь. Ещё немного – и он схватит рыжую чертовку за шкирку, как нашкодившего котёнка, и вышвырнет из окна силой.

     Особенно крепкий удар вывел Лазаря из оцепенения. Он подхватил Янику на руки, как куклу из папье-маше, и быстро понёс к окну.

     Девушка завопила:

     – Отпусти! Отпусти-и!

     Она принялась колотить его по лицу кулаками, локтями, извиваясь, как угорь, живьём жаримый на сковородке.

     – Пусти, дурак! Я не хочу туда! Я не пойду туда!

     У окна Лазарь сбросил её на ноги.

     – Почему? Назови хотя бы одну причину, достойную причину, и, клянусь, я оставлю тебя в покое и уйду.

     Воинственное настроение вдруг испарилось, она обмякла и потускнела.

     – Джуда, – едва слышно выдохнула она. – Если бы мы не пошли к этому проклятому лагерю... Не надо было идти в лагерь, Лазарь! Надо было остаться дома!

     «О, господи» – охнула Дара. – «Вот дурёха».

     Вот так. Она всё копалась и копалась в куче дерьма, засунув руки по самый локоть, вместо того чтобы просто потереть подошвой об асфальтовую дорожку.

     – Я тебе кое-что расскажу, – Лазарь взял её за плечи. – Дослушаешь, и я избавлю тебя от своего присутствия, если захочешь. Обещаю.

     Она промолчала, раздражённо раздувая ноздри, и Лазарь расценил это, как знак согласия.

     7

     – Как-то в детстве я сорвался с крыши и сломал себе обе ноги, – начал он. – Это случилось в деревне у бабки. Каждый приезд туда, в выходные или на каникулы, превращался для меня... в мини-праздник, что ли. Конечно, бабка с меня пылинки сдувала. Баловала, как могла, закармливала на убой сдобой, и всё спускала с рук. А я, как настоящий внук, пользовался этим на всю катушку. Особенно мне нравилось, когда вольная жизнь и творожные ватрушки соединялись воедино на крыше бабкиного домика. Довольно опасное хобби для сопляка вроде меня, но бабка закрывала глаза и на это.

     Лазарь усмехнулся своим мыслям и снова сосредоточился на рассказе.

     – Крыша была что надо: двухскатная, в обветшалой выгоревшей черепице. А печная труба – ты что! – он ностальгически закатил глаза. – Вообще любимое место. Тёплая, плоская – привалишься к ней спиной, и ты на вершине блаженства. Верхолаз – так меня называла бабка.

     Сокрушительный удар в дверь заставил Лазаря прерваться. Он мотнул головой в сторону прихожей и продолжил чуть быстрее:

     – Не знаю, что меня дёрнуло в тот день испытать себя на смелость. Может, солнце напекло – денёк выдался жаркий, как в аду. Как бы то ни было, мне приспичило сделать то, чего я раньше делать никогда не решался, но всегда хотел попробовать. Я встал на конёк крыши, развёл в стороны руки и пошёл вперёд на манер эквилибриста. У меня получалось – я делал шаг за шагом, балансируя руками для равновесия. В ногах появилась твёрдость, которой они не знали даже на земле, страх улетучился. Тёплый ветер подгонял, задувал под майку, ерошил волосы, но идти не мешал. Трудно описать чувство, которое переполняло меня в тот момент. Чёрт его знает... наверное, мне было хорошо...

     «Ты был счастлив, бревно неотёсанное!» – подсказала Дара.

     – Я наступил на что-то, – Лазарь нахмурился. – Кусок сухого мха или что-то. Ступня заскользила, меня потащило вниз по скату... я сверзился на землю с пятиметровой высоты прямо на ноги. Особой боли не почувствовал, но сразу понял: с ногами что-то не так. Караул поднялся! Приехали предки, отвезли в город. В травмпункте сказали, что у меня какие-то трещины в голенях и запеленали ноги в гипс. Крышу, конечно же, сразу запретили. Мать велела убрать лестницу подальше, бабка плакала и повторяла, что дорога мне туда теперь заказана. В тот момент я ненавидел их обеих.

     «Тик-так, так-так», – напомнила Дара.

     – Пока я болел, мать срезала сотню моих попыток вернуть крышу обратно. Ещё сотня вертелась у меня голове. Когда я поправился, и меня, впервые после несчастного случая, снова привезли к бабушке, я уже знал, что делать. На следующее утро, пока все спали, в одной пижаме и босиком, я выволок с заднего двора лестницу и взобрался на крышу. Прошёлся до трубы, потрогал тёплый кирпич, постоял немного. Потом сполз на край крыши и спрыгнул вниз.

     – Спрыгнул? – не удержала любопытства Яники. Несмотря на упрямство, история захватила её. – Зачем?

     – Ну как, – усмехнулся Лазарь, – хотел доказать этим тупицам, что прошлый раз был нелепой случайностью и моя крыша безопасна. Иначе они никогда бы не поверили.

     – И что, мама вернула тебе крышу?

     Лазарь покачал головой:

     – Нет, не вернула.

     – Почему?

     – Потому что я снова неудачно приземлился, и старые трещины в голенях раскрылись. Но знаешь, что?

     Яника с усилием, будто у неё затекла шея, повела головой слева направо.

     – Оно того стоило. Такова была цена надежды, которая поддерживала меня, пока ноги заживали в первый раз. Отголоски этой надежды помогли выжить и во второй. Сейчас ты на краю крыши, – Лазарь снял руки с её плеч и распахнул настежь окно. То самое, через которое совсем недавно от неё сбежал Джуда. – Прыгать или нет – решать тебе.

     Наверное, размышлял он, помогая Янике выбраться из окна на козырёк подъезда, она из тех, кто будет прыгать снова и снова, пока не разобьётся насмерть. Её надежда совершенно другого порядка – это надежда молодой фигуристки, которая проносит сквозь бесконечную боль падений упрямую надежду на скорое избавление.

     Яника соскочила на козырёк, и Лазарь уже собрался присоединиться к ней, когда услышал от Дары:

     «Ты молодец, Лазарь. Сенс просит передать, что тырить чужие истории из детства простительно, если цель оправдывает средства, так что он не в обиде».

     – Обижаться не на что, – шёпотом ответил Лазарь, закидывая ногу на подоконник, – Это всё равно, что стырить у него из-под кровати японскую надувную женщину перед тем, как Айма полезет туда с пылесосом, и переложить под свою.

     8

     Яника была так слаба, что обратный путь до «Гризли» показался до неприличия затянувшейся игрой в русскую рулетку. Несколько раз Лазарь предлагал ей взобраться к нему на закорки – нести её было бы не труднее, чем походный рюкзак, но она всякий раз отказывалась. К счастью, на всём пути к лагерю они не встретили ни одного прокажённого. Должно быть, тела застреленных сородичей в окрестностях супермаркета отпугивали живых, как отпугивает птиц мёртвый воробей, подвешенный за лапку к плодоносящему дереву.

     Они укрылись за той же самой обгоревшей «Газелью», где ещё вчера с ними прятался Джуда. И, также как и вчера, в строю автомобилей вокруг парковки выделялся белый «Ниссан» с надписью «ВЫХОД» от крыла до крыла.

     – Знаешь, – Яника обессилено опустилась на землю и прислонилась спиной к обугленному каркасу автобуса, – я только теперь поняла всю ценность совета надеяться на лучшее и готовится к худшему. В общем-то, я ни на что не надеюсь. Просто любопытно узнать, что там у тебя за волшебное слово.

     – Моя очаровательная улыбка, – Лазарь чудовищно осклабился. – Посиди тут, а я схожу. Когда подам знак – махну рукой вот так – ты выйдешь. Но не раньше, договорились?

     Рыжая голова на тонкой шее медленно опустилась к груди и ещё медленней поднялась обратно.

     – Тогда я пошёл.

     – Лазарь, – холодные пальцы сомкнулись на его запястье, и он обернулся. – Мне тебя бог послал?

     Это было нечто среднее между вопросом и утверждением.

     – Ага, – подмывало съехидничать, но она смотрела так искренне, что язык не повернулся. – Спецдоставка с небес.

     9

     – Отойди на пару шагов и покажи руки.

     Седоволосый мужчина в зелёном камуфляже направил на Лазаря охотничий карабин «Сайга». Морщинистое лицо, почерневшее от загара, и серые глаза, похожие на две отполированные монеты, выдавали в нём заядлого охотника. Оружие лежало в ладонях, как родное – они с ним давние друзья.

     – Внутрь я тебя не пущу, сынок, даже не надейся, – проговорил старик сипатым голосом курильщика со стажем. – Лучше топай отсюда подобру-поздорову, пока в тебе дырок не понаделали.

     – Мне нужно поговорить с Калимом, – сказал Лазарь. В коротком разговоре с Яникой на пути сюда ему удалось аккуратно выведать нужное имя. – Пусть сам выйдет.

     – Послушай, сынок, – кажется, старик старался быть вежливым, – какие у тебя могут быть дела к Калиму? Ты себя в зеркало видел? Он мужик крутой. В лучшем случае пошлёт на хрен.

     Охранник вышел один, и это сыграло Лазарю на руку. Как только карабин опустился достаточно низко, Лазарь быстро перехватил его за цевьё и отвёл в сторону.

     Лицо старика исказила гримаса физического напряжения. Вцепившись в приклад обеими руками, он силился вернуть ствол обратно на Лазаря.

     – Слушай, вахтёр, – рычаг был длинный, и Лазарь легко удерживал карабин на вытянутой руке, – Калим пошлёт на хрен тебя, если ты сейчас же не вызовешь его сюда. Скажи ему, здесь его дочь – Яника.

     10

     Лазарь отпустил ружьё, и дуло тут же зависло у него перед носом.

     – Яника, – повторил он. – Не забудь имя.

     С минуту старик пожирал Лазаря взглядом, размышляя, какое из двух зол выбрать. Прикончить Лазаря прямо здесь и попасть в немилость к боссу, или выслужиться, но тогда придётся оставить обидчика дышать. Наконец, выбор был сделан, и старик попятился обратно к «Нисану».

     «Где твоё уважение к возрасту?» – поинтересовалась Дара, когда охранник исчез в салоне машины. Судя по голосу, она здорово перенервничала.

     – У меня это называется состраданием, – полушёпотом ответил ей Лазарь. – Уважать свечки на торте глупо.

     Минут десять никто не выходил, даже за стёклами машин не угадывалось никакого движения. Голова Лазаря вертелась во все стороны, как флюгер на шквальном ветру, высматривая прокажённых, но вокруг валялись только мёртвые тела, окутанные гудящими роями мух.

     Наконец, с той стороны баррикад послышались шаги, и через салон «Ниссана» на улицу стали протискиваться люди. Пять человек, включая уже знакомого старика в камуфляже, выстроились полукругом за Лазарем, образовав нечто вроде живого заслона, отгородившего маленький пятачок перед машиной от прочего мира. Мира, в котором осталась Яника.

     Главное, мельком подумал Лазарь, чтобы она увидела знак.

     Сразу за охранниками из салона «Ниссана» вышел человек, вопреки всем правилам инсонов, хорошо знакомый Лазарю. На нём была синяя двойка «Адидас» с белыми полосами по бокам, и такие же белые кроссовки. Открытое приветливое лицо усыпали веснушки, да так густо, что кожа казалась бронзовой. «Гусиные лапки» вокруг ярко-голубых глаз, чуть косящих к носу, придавали им неизменно смеющееся выражение. Пшеничные волосы естественно спадали на лоб. Единственным недостатком, портящим приятную наружность этого миляги, была псориазная плешина на затылке. Эта неувязка создавала впечатление, что парень чем-то болен.

     – Салют! – приветствовал он Лазаря, поигрывая в руках телескопической дубинкой.

     – Леонард. То-то слышу, в громкоговорителе голос знакомый. Не Молотов, конечно, но для этого медвежьего угла и ты сойдёшь.

     Леонард безразлично пожал плечами:

     – А ты всё такой же остряк, Ванька.

     Шестым из машины выбрался наружу, и Лазарь сразу это понял, Калим. Далось ему это не без труда: внушительные габариты и бугристое низколобое лицо на лысой голове действительно наводили на мысли о Валуеве. Выдавали глаза: бесцветные и неживые, глаза не имели ничего общего с известным боксёром. Мощные ладони, в мозолях и цыпках, похлопывали по широким бёдрам. На Калиме были чёрные джинсы и клетчатая докерская рубашка навыпуск, зацепившаяся с одного бока за рукоять нагана, торчавшего из-за пояса.

     Леонард пропустил патрона вперёд. Калим медвежьей походкой приблизился к Лазарю и остановился в какой-то вероломной близости – Дарения назвала бы это вторжением в личную зону. Только из этой оболочки комфорта можно понять, насколько боишься человека, поправшего её границы.

     Лазарь решил начать первым:

     – Калим?

     Шишковатое лицо с треском ушло куда-то вниз, ему на смену пришла лазурь неба. Солёная кровь из разбитой верхней губы заструилась по зубам под нижнюю. Голова закружилась, и Лазарь присел на корточки. Сплюнув кровь на асфальт, он подумал, что, хоть удар и получился внушительным, бил Калим, исходя из его веса, в треть силы.

     «Скотина!» – в сердцах воскликнула Дара. – «Не волнуйся, Лазарь, стигмат небольшой. Сенс им уже занимается».

     Леонард мерзенько захихикал. Калим присел на корточки перед Лазарем, свесив с колен вздувшиеся венами ручищи.

     – Понял, за что? – спросил он на удивление высоким женственным голоском, совершенно не вязавшимся с брутальной внешностью.

     Лазарь предположил, что таким образом Калим преподал ему урок вежливости к старикам, но уточнить не решился:

     – Разъяснений не потребую.

     Калим удовлетворённо кивнул:

     – Вставай.

     Лазарь медленно поднялся на ноги.

     – Ну, излагай, излагай, излагай, – заторопил громила, вальяжно вращая мясистой кистью. – Только быстро.

     – Если совсем быстро, то здесь со мной твоя падчерица, Яника. Знакомое имя?

     Лоб Калима сморщился непривычными складками, и вся его голова как будто ссохлась:

     – Яника?

     – Ну, да. Такая рыжая девчонка, которая досталась тебе в нагрузку с женой, и которую ты бросил умирать, когда прибился сюда, – напомнил Лазарь. – Яника.

     Второй удар не стал неожиданностью, но был куда стремительнее. Кулак угодил в грудь, и на этот раз повалил Лазаря с ног. Какое-то время он лежал на боку, пытаясь вернуть сбитое дыхание. Судя по ощущениям, теперь Калим вложился в полсилы. А может, чуточку сильнее.

     «Ты мазохист, что ли?» – зашипела в ухо Дара.

     – Ничего ты, ослик, не понял, – дрожащим тенорком заключил Калим. – С первого раза, видать, не доходит. Ладно, хорош мозги полоскать. Даю минуту, чтобы сказать, где дочь. Потом терпение моё лопнет.

     Совладав с кашлем, Лазарь встал и отряхнулся.

     – Она рядом. В безопасном месте.

     – Да ты меня, никак, шантажировать вздумал! – Калим замахнулся в третий раз.

     Окрик с другой стороны улицы, похожий на возглас подстреленной птицы, заставил булавовидный кулак замереть в воздухе:

     – Не трогай его!

     11

     Лазарь обернулся, и увидел в просвете между охранниками, прижавшими щёки к прикладам карабинов, выбегающую из укрытия Янику. Она и правда походила на подстреленную птицу – птицу-феникса, который скукоживался и истлевал на глазах в прах и пепел.

     – Опустить ружья, – скомандовал Калим. – Ружья в пол, я сказал!

     С той стороны баррикады уже собирались зрители – Лазарь видел их тусклые лица сквозь окна машин. Люди прижимались ладонями к стёклам и с любопытством наблюдали за происходящим снаружи. Под их пристальными взглядами Лазарь чувствовал себя рептилией в террариуме, греющейся под инфракрасной лампой. В одном из наблюдателей он узнал Джуду – ну, или кого-то сильно на него похожего. Он такой же статист, как и все остальные, его лицо – часть пастельного рисунка. Такое же слабое, такое же бесцветное, дорисованное чьей-то рукой ради целостности композиции в самую последнюю минуту.

     Яника протиснулась между охранниками, ступая мучительно, будто каждый шаг давался ей, как Русалочке, и остановилась рядом с Лазарем. В безотчётном порыве он прижал её к себе одной рукой, и она с готовностью вцепилась в него обеими.

     – Не трогай, – повторила Яника, тяжело дыша. Её взгляд был устремлён на отчима.

     – Твоя падчерица собственной персоной, – объявил Лазарь. – Налицо лёгкая некондиция, но это издержки доставки.

     – Яни?

     Калим недоверчиво потянулся к падчерице рукой, которой только что собирался бить Лазаря, словно хотел убедиться на ощупь, что перед ним плоть и кровь, а не фата-моргана. Пальцы замерли в паре сантиметров от дочери, скошенный назад лоб снова сморщился.

     – Тебя укусили? – тихо спросил он.

     Яника сжала губы и так сильно зажмурилась, что Лазарь совсем не удивился, когда в уголках глаз выступили крупинки слёз.

     Леонард взмахом руки раздвинул телескопическую дубинку. В строю охранников началось шевеление: мужчины отлипали щеками от прикладов и поворачивали назад головы.

     Калим отдёрнул от падчерицы руку, как от горячей сковородки.

     – Хреново, – сбивчиво проговорил он, – очень хреново. Я ж тебе говорил никуда не рыпаться. Я говорил тебе?

     Она кивнула.

     – Вот видишь. Послушалась бы старика, сейчас целёхонька была бы.

     «Вот скотина-а!» – не уставала возмущаться Дара.

     – То есть, контроль качества она не проходит? – уточнил Лазарь, не зная, смеяться ему или плакать. – Неужто на складе не найдётся небольшого закутка для бракованных?

     Яника ещё крепче прижалась к нему, и на одну сумасшедшую секунду Лазарь почти поверил: она всерьёз испугалась, что сейчас он станет вырываться, брезгливо отцепляя от себя её руки.

     – Заткни фонтан! – рявкнул Калим и зачем-то опустил ладонь на рукоять нагана. – Ещё один выпад, ослик, и, отвечаю, я размажу тебя по асфальту!

     – Не надо, – взмолилась Яника. – Пожалуйста. Я всё помню, я сама во всём виновата. Ты был прав... Надо было тебя послушать.

     Калим замотал головой, потрясая бульдожьими брылами.

     – А если я прав, чего ж ты теперь слёзы льёшь? Небось, меня винишь? Мало я для тебя делал, засранка неблагодарная? Может, и так, – он покивал похожей на грубо отёсанный булыжник головой, – может, и перегнул где палку. Да только ты же кого хочешь доведёшь! Ну, скажи на милость, какого ляду ты стояла столбом, пока я кувыркался… – Калим осёкся, окончание фразы повисло в воздухе. В уголках рта залегли горькие складки.

     – Я до самого конца надеялась, что ты победишь, – призналась Яника. – Надеялась и болела за тебя, потому что... потому что до самого конца не верила себе и верила в тебя.

     Калим скривился, точно ему под нос сунули носки недельной свежести. Оглянулся на Леонарда:

     – Вот он, современный молодняк, видал? Всё витают в облаках. А как на землю сдёрнут, так их тут же и тошнит. Они там в облаках, а мы здесь! Внизу! Жопу рвём! Да разве ж им до нас есть дело? Разве плохо им, когда они в двухъярусном сортире уже второй этаж заняли?

     Яника слабо защищалась:

     – Зачем ты так? Я просто хотела...

     – Оттопыриваться с друзьями, известно дело.

     – Я надеялась, что ты победишь, и всё станет, как раньше!

     – Ха! Да это ж просто... – Калим собрал пальцы в щепотку и зашевелили ими в поисках нужного слова, но ему помог Леонард:

     – Наивность.

     – Наивность, точно! – подхватил Калим. – Наивность, Яника! Это наивность сейчас у тебя под одеждой – сочится кровью и ноет от боли.

     Лазарь почувствовал, как Яника втянула живот, будто хотела проверить, на месте ли её раны.

     – Ну, и что теперь? Чего ты теперь от меня хочешь, доченька? Отеческого снисхождения?

     – Родственных привилегий, – жеманно поддакнул Леонард.

     Лазаря передёрнуло:

     – Лижи чище, Табаки, не жалей языка.

     Калим выхватил из-за пояса револьвер, и, размахнувшись так, словно собирался швырнуться им, наставил на Лазаря. Большой палец взвёл курок.

     – Это последнее китайское предупреждение. В следующий раз за меня скажет пуля.

     Яника отпустила Лазаря и вынырнула у него из подмышки.

     – Я ничего не жду, – горячо запричитала она, – я знаю, здесь мне места нет, и ты никогда не разрешишь мне войти.

     – Нет. Не разрешу. Не могу. Не имею права.

     – И не надо. Впусти хотя бы его.

     Лазарь с изумлением осознал, что её тоненькая ручка подталкивает его в поясницу.

     – Он здоров, клянусь памятью мамы. Я знаю, что ты сейчас думаешь, но прошу, пусть это станет последним наивным поступком, который я сделаю в жизни. А ты, как всегда, представишь, что ничего не было. Разреши мне эту последнюю глупость, и я сразу уйду.

     Лазарь попытался вспомнить: когда ещё кто-нибудь в инсоне пытался спасти его вместо себя, и не смог. Такое с ним происходит впервые. Наверное, она действительно самая безнадёжная шизофреничка из всех.

     Некоторое время Калим неподвижно стоял на месте. Казалось, все части его сознания разом удалились в некую совещательную комнату. Когда они вернулись обратно, помутневший на время перерыва взгляд вновь обрёл осмысленное выражение.

     Калим усмехнулся и опустил руку с наганом:

     – Ты сама это придумала, детка. Сама, запомни. Но так и быть. Если твой дружок приструнит свой бескостный язык, и пообещает быть паинькой, портить обедню не стану.

     – Спасибо, – Яника облегчённо выдохнула. – Знаешь, мне кажется, это первый раз, когда наши желания – твоё и моё – наконец совпали.

     Отрезвляющий голос Дары вывел Лазаря из задумчивости:

     «Ты ведь понимаешь, что сейчас случилось что-то очень и очень плохое, правда?»

     – Понимаю, – согласился Лазарь вслух.

     Все с подозрением уставились на него.

     – Ты-то что понимаешь? – набычился Калим.

     – Я понимаю, что для тебя, капитан Немо, уже ничего не будет хорошо. И ещё я понимаю, что наш разговор окончен. С вашего позволения, господа, мы с Яникой хотели бы откланяться.

     Лазарь взял её за холодную и влажную, как снулая рыба, ладонь.

     – Пошли отсюда.

     – Ты что? – изумилась Яника.

     – Не беспокойся, Иисус зачислил тебе баллов за эту жертву. А этот террариум обойдётся и без меня. Пошли-пошли.

     Яника не стала сопротивляться – она исчерпала все силы.

     Они стали медленно отступать к полукругу охранников.

     – Пропустите, – чуть подумав, скомандовал Калим. Бросил последний взгляд на падчерицу, повернулся широкой клетчатой спиной и дёрнул дверную ручку «Ниссана». – Все в лагерь. Живо!

     12

     Яника совсем сдалась, и последнюю сотню метров до ближайшего подъезда Лазарь пронёс её на руках.

     – Чего ты со мной таскаешься, как с писаной торбой? – вяло полюбопытствовала она. – Влюбился, что ли?

     – Извини, но заразные полумёртвые девки, мечтающие поскорее избавиться от приставки «полу», не в моём вкусе.

     Подъезд встречал темнотой и прохладой. Выбирать подходящую квартиру было некогда, поэтому подошла первая незапертая. По стойкому запаху дореволюционной мебели и каких-то мазей стало ясно, что раньше здесь жила пожилая пара. Вполне возможно, тот самый старпер в камуфляже, обиженный на Лазаря за непочтительное отношение к возрасту.

     Лазарь уложил Янику на невысокую двуспальную кровать, застеленную в несколько слоёв перинами и покрытую лоскутным покрывалом.

     – Сейчас ты опять куда-нибудь запропастишься, а потом вернёшься с какой-нибудь новой идеей, и станешь кричать, что надо скорее куда-то бежать и что-то делать, – сонно лепетала Яника, сворачиваясь на кровати калачиком,

     – Идиотские идеи, да, – Лазарь склонился над ней, – в этом я дока. Тебе не холодно? Может, укрыть чем?

     В голове всё ещё вертелся жест её самоотречения – как она толкала его в спину, умоляя отчима впустить его в лагерь. Вдруг Лазарю захотелось наклониться ещё ниже и поцеловать её – это крохотное, жалкое, но в то же время невыразимо нежное создание. Поцеловать напоследок, потому что пессимист внутри него подсказывал, что больше такой возможности может не представиться.

     – Нет, мне не холодно. И не жарко. Мне никак. Знаешь, я ведь даже не удивилась, когда увидела... как он выходит из машины. Будто так и должно было быть, – с каждым новым словом её голос слабел и терял разборчивость, словно она говорила, уходя вдаль. – Только не могу понять, откуда ты узнал? Хотя, наверное, не так уж много ты знал, если думал, что он и есть волшебное слово. Но всё равно – откуда?

     – Потом расскажу, – Лазарь поборол безрассудное желание коснуться её губами и выпрямился. – Ты давай меньше говори и больше засыпай. Пойду, дверь закрою.

     «Главное, чтобы она потом проснулась» – скептически заметила Дара.

     Яника ещё что-то бормотала вслед, но Лазарь уже не слушал.

     – Я к вам, – полушёпотом обратился он к Даре, выскочив в прихожую.

     «Уже заждались» – откликнулась та.

     Глава 6. Десять из десяти

     1

     День давно перевалил за обед, и теперь неумолимо клонился к ужину. Лазарь знавал людей, способных определять время без каких-либо приспособлений (иногда очень точно, с погрешностью в минуты), опираясь лишь на внутренние биологические часы. К таким людям он причислял и себя самого, вот только часы у него особенные: они дали о себе знать протяжным урчанием чуть пониже солнечного сплетения сразу по возвращению в явь.

     Лазарь открыл глаза и увидел Сенсора и Дарению, сидящих в креслах. Правая рука Сенса и левая Дары висели между подлокотниками, сцепленные в замок.

     – Половина пятого, – пробормотал Лазарь и перевернулся на бок. От длительного молчания голос слегка подсел.

     Сенсор отцепился от Дары и осоловело уставился на наручные часы.

     – Двадцать минут, – сказал он.

     Внутренние часы снова заурчали, как бы извиняясь за десятиминутную поспешность, обусловленную видом этих сытых и блаженных рож.

     Лазарь сел и огляделся. Комната Сенса, сумрачная и неуютная. Небо за окном снова затянуло непроглядной серостью. Из зеркала на дверце шифоньера на него таращится взъерошенная голова на жилистой шее.

     Лазарь попытался сглотнуть липкий комок слизи, застывший в горле:

     – Нужно срочно подкинуть угля в топку.

     Через десять минут он уже расхаживал перед мольбертом в гостиной с тарелкой в руках. Бутерброды с сосисками, принесённые Дарой, стремительно исчезали кусок за куском.

     – И как ты жрёшь эту гадость? – поморщилась Дара.

     Сосиски были самые что ни на есть дешёвые, но Лазарь их обожал.

     – Представляю себя в Ленинграде зимой сорок первого.

     Дара в ответ только улыбнулась и покачала головой. Она вертела в пальцах круглую расчёску, которую периодически запускала в облако белокурых волос и принималась пушить их с каким-то остервенением. Рядом на диване беспокойно ёрзал Сенс. Он всё пытался вызвонить кого-то по мобильнику, но раз за разом терпел неудачу. Лазарь решил, что он звонит Айме.

     – Куда подевалась вторая лесбиянка? – спросил он. – Или ей больше неинтересно с нами?

     – Первой тоже, если честно, – холодно заметила Дара. – Скоро там заведётся твой паровой котёл?

     Лазарь выпучил глаза, мучительно проглатывая особенно крупный кусок.

     – Я понимаю, жопотряс в найтклубе сегодня вечером смотрится куда привлекательней какой-то полумёртвой девки. Вам осталось не помогать мне ещё совсем немного, и скоро все пойдут по своим делам.

     – Мы с Аймой не собираемся в клуб и вообще в город, – сказала Дара. – Просто есть такое приспособление, расчёска. Потом расскажу, в чём её смысл, если захочешь.

     – Лучше расскажи, в чём смысл той закорюки, которую ты намалевала, – вступился за друга Сенсор.

     Лазарь удостоил его одобрительным взглядом и вернулся к мольберту. В рот отправился третий бутерброд, но тесто с трудом пролазило в глотку. Недоброе тревожное чувство, или, скорее, предчувствие, чего-то недоброго и неотвратимо близкого, сбивало весь аппетит. Всё равно, что есть перед экзаменом, к которому совершенно не готовился.

     – Закорюка, закорючка, закорючечка, – пропел Лазарь, разглядывая схему. – Итак, что мы имеем? Неизвестная болезнь, контры с отчимом, и фатальный оптимизм форменной эмо. Всё в одном отравленном безоаре, который медленно её убивает.

     Ответа Лазарь не дождался – в этот самый момент дверь в тамбур открылась, и все в комнате насторожённо прислушались. По ногам потянуло холодом – дверь на крыльцо прибывший закрыть не удосужился.

     – Это Марс! – Сенсор отшвырнул телефон и бросился в прихожую.

     Дара кинулась следом.

     – Говори, что случилось, – потребовала она.

     Значит, сражение Сенса с мобильником заметил не только Лазарь.

     – Да я дал ему денег, попросил сгонять в ларёк за водой, чипсами и ещё кое-чем... – объяснял Сенс на ходу. – Ну и напоследок «пьянчужка», «пьянчужка»...

     Дара сразу почуяла неладное:

     – Давно?

     – Уж часа три, как.

     Дара ахнула, и Лазарь её понимал. От их дома до ларька, где все деревенские регулярно затаривались нехитрой снедью, алкоголем и сигаретами десять минут пешком. От силы пятнадцать, если по снегу. Желая выяснить, куда мальчишка истратил остальные два с половиной часа, Лазарь отложил маркер и тоже отправился в коридор.

     2

     Обе двери в тамбур были нараспашку открыты. В узком коридоре гулял пронизывающий ветер. Сквозняком в дом намело порядочно снега. Снежинки летали по кафельному полу, оседали на обуви, лавках, проникали в прихожую. Большая их часть поблёскивала на двуцветной болоньевой куртке, брошенной прямо посреди тамбура.

     Мальчишка вёл неравный бой с обувью в прихожей. Прыгая на одной ноге, он пытался сдёрнуть мокрый от снега ботинок с другой. Уже побеждённый ботинок одиноко валялся неподалёку в окружении лепёшек снега. Длинный чёрный носок торчал из голенища наружу, точно язык мёртвой твари. Пакеты с покупками лежали у входной двери.

     – Там пол холодный, – объяснил Марс, пританцовывая на месте.

     Наконец, второй ботинок соскочил с ноги, и тоже с носком. Подозрительно пошатываясь, мальчишка прошлёпал босиком к первому ботинку, вынул носок, проделала то же самое со вторым, после чего плюхнулся прямо на пол и принялся натягивать носки на ноги.

     Сенсор выскочил в тамбур, подхватил пакеты с покупками и вернулся обратно, попутно закрыв обе двери. Дарения прошагала к Марсу и наклонилась над ним. Даже со своей позиции Лазарь видел, как шевелятся крылья её тоненького носа.

     – Он пил, – констатировала она, выпрямляясь. Повернулась к Лазарю и Сенсу, и повторила таким тоном, будто её могли неправильно понять: – Он пил!

     – Ну, я же пьянчужка... – задиристо отозвался с пола Марс. На обветренных губах играла нахальная улыбка.

     Дара так резко развернулась к нему, что Лазарь почти поверил: сейчас она пнёт его ногой. Видимо, мальчишка тоже в это поверил. Он шарахнулся в сторону, попутно втягивая голову в плечи. Подзатыльник пришёлся вскользь и сбил синюю вязаную шапку. Белёсые волосы взъерошились над макушкой путаным ирокезом.

     В глубине инсона Лазарь никогда не верил, что затея с «пьянчужками» закончится добром. Мальчишка поступает так не из чувства противоречия, поэтому обратная психология здесь не катит. Мальчишка поступает так потому, что хочет заострить внимание на проблеме, которая его гложет.

     Пацан распущенно захихикал и вернулся к носкам.

     – Живо в свою комнату, – приказала Дара сквозь зубы. – Протрезвеешь – поговорим. Тебя, пьянчужка, ждёт такое наказание...

     – …что ни в сказке сказать, ни пером описать! – закончил Марсен, сотрясаясь от смеха, и получил ещё один подзатыльник.

     Парень встал и собрался уходить, но Лазарь остановил его:

     – Трезветь можно и в другой комнате. Пойдёшь с нами.

     Марс замер и уставился на Лазаря. Подозревающий взгляд пьяного ребёнка – то ещё зрелище.

     Дара выждала несколько секунд, потом снова обратилась к Марсу:

     – В комнату, я сказала!

     – А я сказал: нет. Он мне нужен.

     Глаза Марса расширились ещё больше.

     – Заканчивай уже, Лазарь, – устало проговорила Дара. – Потом поиздеваешься. Я не желаю видеть его пьяную физиономию…

     – Тогда отвернись. Повторяю ещё раз: он мне нужен. Он часть команды. А деньги на спиртное надо отрабатывать.

     Марсен повернул к Даре встрёпанную голову, как бы испрашивая её разрешения подчиниться.

     Чуть подумав, Дара процедила:

     – Сядешь на полу.

     3

     Теперь в комнате явственно витал запах перегара. Марсен устроился на ковре, привалившись спиной к подлокотнику дивана. Его одолевала жуткая икота – то ли от холода, то ли от градуса. С губ не сползала придурковатая ухмылочка.

     Лазарь вернул в левую руку бутерброд, в правую маркер. Поднёс маркер к мольберту и жирно выделил вертикальную дугу Дары.

     – Итак, возвращаемся к безоару. Что они не поделили с отчимом? От чего или от кого он пытался её уберечь? И за что не может простить? Всё это здесь – наш безоар прячется именно тут.

     – Лучше бы там плакат с женской грудью прятался, – вяло пошутил Сенс. – С ним хоть понятно, что делать...

     – Кому голая грудь, а кому голый торс в кубиках, – заметила Дара и менторски добавила: – Их сейчас только на плакате и увидишь. В зубатой действительности сплошь пивные брюхи.

     Лазарь заговорщически подмигнул Сенсу:

     – Это она про нас. Понятное дело, кубики простым силиконом ведь не накачать. Хотя...

     Он вдруг застыл в изумлении, и жующие челюсти остановились вместе с ним. Как обычно, снизошедшее озарение напоминало сильный приступ диареи. Оно скручивало так же невыносимо, и от него так же невыносимо хотелось бежать туда, где это озарение могло найти себе выход. Пивные брюха... Ну, конечно! И как он раньше об этом не подумал?

     Внезапно все части головоломного механизма, ещё минуту назад казавшегося диковинным инопланетным устройством, на глазах превратились в звенья заурядного, по-кулибински земного предмета. И всего-то надо было перевернуть стержневую деталь с головы на ноги. С Играми всегда так. Сначала тёмный лес, ничего не понятно. Потом, дерево за деревом, лес начинает валиться, и не успеешь оглянуться – ты уже на открытой просеке.

     Приглушённый голос Сенсора вернул Лазаря к действительности:

     – Ты там не подавился?

     Лазарь дожевал кусок бутерброда и поставил тарелку на пол.

     – Вы знали, что дедуктивный метод Шерлока Холмса в действительности был индуктивным? – обратился он к друзьям. – Это когда логический переход осуществляется от частного к общему, а не наоборот.

     – Знали, – неожиданно сказал Сенс.

     – Серьёзно?

     – Ну, не совсем. Я всегда думал, что то, о чём ты сейчас говоришь, и есть дедукция. А индукция – это вообще из физики. Ну да ладно, продолжай.

     Лазарь размашистым шагом обошёл мольберт и отправился к камину. Остановился перед закопчённым зевом, отгороженным кованой решёткой, и просунул руку в одну из керамических вазочек, выстроившихся в ряд на полке.

     – Если мои опасения оправдаются, Сенс, продолжение тебе не понравится.

     Не нашарив искомого в первой вазочке, Лазарь принялся обыскивать соседнюю.

     – Почему? – не понял тот.

     – Всякая птица имеет клюв, – Лазарь двигался вдоль полки приставными шагами и запускал руки во всё, что попадалось по пути. – Колибри имеет клюв. Колибри – птица. В этом категорическом силлогизме есть две посылки. Первая, про клюв – это предикат. Вторая, про колибри – это субъект. Наш предикат абсолютно правомерен, из чего мы со стопроцентной вероятностью можем заключить, что колибри – птица. Чехарда начинается, когда предикат выражен некорректно. Например, если он не вполне исчерпывающий или, наоборот, слишком общий. Допустим, если утверждать, что каждая птица имеет крылья, то в птицы легко можно записать летучую мышь или самолёт. Или твой гроб на колёсах.

     – Согласен. Но я-то тут причём?

     – Сейчас поймёшь. Хуже всего, когда ошибка в субъекте. Если завтра ты заявишь, что у Дары вместо носа клюв – как считаешь, можно будет применить по отношению к ней тот же предикат, чтобы записать её в курицы?

     За спиной послышалось хрюканье Марса, перемежающееся икотой, и звонкий шлепок подзатыльника. Хрюканье и икота прекратились одновременно.

     – Ошибка вылезет наружу, когда окажется, что на самом деле то был просто необычный нос, и тебе померещилось с перепою, – закончил мысль Лазарь. Он обыскал последнее, что стояло на каминной полке: хрустальную пепельницу, полную мелких монет, и повернулся к друзьям: – Когда вернётся Матвей?

     Дара подозрительно нахмурилась:

     – Часов в девять. Они с Аймой... в городе, в общем. А что?

     3

     – Матвей перепрятал ключ, – Лазарь быстро шагал к выходу из гостиной. – А мне сейчас очень, ну просто позарез, нужен его компьютер. Можно сказать, вопрос жизни и смерти. То есть, так ему и скажете потом.

     – Откуда он узнал, что ты знаешь про ключ? – удивился Сенсор.

     Они с Дарой и Марсом бежали вслед за Лазарем – тот пересёк прихожую и направился к гостевой комнате, переоборудованной в спальню для Матвея и Аймы.

     – Наш юный Штирлиц забыл почистить историю посещений, – объяснил Лазарь. – В длинном, как список Шиндлера, перечне порно-сайтов, Матвей всё-таки умудрился найти пару строк о...

     Он приостановился на мгновение, пригвождённый новой догадкой (одно дерево валит другое, а за ним валится весь лес...), и ускорил шаг.

     – Да не лазил я по порно-сайтам! – взвизгнул Марс. – Откуда я знаю, что ещё за история? Я вам чё, хакер какой?

     – Нет, – не удержалась Дара, – ты мелкий пьянчужка.

     Лазарь остановился перед дверью с позолоченной ручкой. Подёргал: заперто.

     – Что ты собираешься делать? – забеспокоилась Дара.

     – Войти, что же ещё.

     – Интересно, как? Это всё ещё комната Матвея, и то, что мы с Аймой подруги, ничего не меняет, так что, если ты надеешься, что я знаю, где ключ, или... – принялась тараторить она.

     – Не надеюсь, – остановил её Лазарь. – Обойдёмся без ключа.

     – Можно попробовать сделать отмычку из шпильки, – предложил Сенс.

     В его неожиданной инициативности читалось предчувствие чего-то недоброго.

     Лазарь бросил на друга насмешливый взгляд:

     – Попробуй. Но вместе со шпилькой не забудь прихватить с собой Фиму Жиганца, обученного на «медвежатника». А пока ищешь, я попробую свою отмычку.

     – У тебя отмычка? Откуда?

     – С рождения. – Лазарь отступил от двери на два шага. – Называется... таран-нога!

     Последнее он выкрикнул на манер боевого клича, ударив ногой дверь в область замка. Треск крошащейся древесины смешался с неприятным металлическим скрежетом. «Таран-нога» начисто выбила замок, и дверь рывком распахнулась в комнату, ударившись о стену. Резкий хлопок лопнувшего металла свидетельствовал о том, что при столкновении со стеной пострадала дверная ручка с другой стороны.

     – Рехнулся! – схватилась за лицо Дара.

     Марсен позади неё испуганно засмеялся.

     Сенс внимательно осмотрел дверной проём и присвистнул.

     – Косяк в хлам, – констатировал он и заглянул за дверь. – Фурнитура тоже. Ну и дури же в тебе! Хорошо ещё, с петлями не слетела. Сомневаюсь, правда, что это сгладит восторг Матвея. Про сквозняк теперь не наплетёшь...

     – Я же сказал, вопрос жизни и смерти. Так и передайте, если он начнёт бить меня прежде, чем я успею объяснить.

     4

     Лазарь вошёл в комнату и не узнал её. Примерно с год назад Матвей привёл в дом Айму. Дочь японских эмигрантов в третьем поколении, её семья давно обрусела, почти не помнила родного языка, а в искусстве владения палочками для еды уступала даже навыкам Дары. От предков Айма унаследовала одну национальную черту, присущую всем японцам – чистоплотность.

     С её приходом в доме очень многое изменилось, и комната Матвея не стала исключением. Куда делся неряшливый холостяцкий угол с гирляндами гардероба, развешанными где угодно, кроме платяного шкафа? С ковром, по которому опасно ходить босиком, с односпальной кроватью и кислым запахом вчерашнего пива? Всё это исчезло. На месте старой кровати появилась просторная семейная постель с резным изголовьем сандалового цвета, тщательно застеленная ситцевым покрывалом. Компьютерный стол, напоминавший раньше замызганный монитор посреди груды бумажно-целлофанового мусора, снова стал похож на стол. В узкие зеркала на дверцах шкафа вернулось отражение. Даже запахи поменялись. Вместо аромата прокисшего пива здесь приятно пахло ванилью и кремом для лица. Благодаря Айме характерный Матвею изоляционизм, поначалу отражавшийся даже на Даре с Сенсом, мало-помалу пошёл на убыль. Отныне в комнате явственно чувствовалась женская рука.

     Перед запуском операционная система вежливо попросила ввести пароль. С нехорошим предчувствием Лазарь настукал на клавиатуре старый пароль Матвея. Система охотно подтвердила его опасения: «Неверный пароль. Попробуйте ещё раз».

     Лазарь ударил кулаком по кнопкам клавиатуры.

     – Опять же, если ты надеешься, что Айма сказала мне пароль... – завела старую пластинку Дара.

     – Не надеюсь! – Лазарь бухнул кулаком о клавиатуру вторично. – Чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт!

     Каждое своё «чёрт» он подкреплялось ударом. От соприкосновения кулака с кнопками клавиатуры, в поле для ввода пароля вскакивало сразу по нескольку жирных точек.

     Дара робко тронула Лазаря за плечо:

     – Уймись, пожалуйста. Не хватало ещё компьютер разбить...

     – А может, я хочу его разбить! Может, я сейчас вообще разнесу здесь всё к чёртовой матери!

     Лазарь вскочил с места, обхватил руками монитор и приподнял над столом. Подключённые к системному блоку провода угрожающе натянулись. В памяти всплыли не раз виденные в Интернете видеоролики, где «офисный планктон», доведённый до белого каления выходками капризной машины, выпускает пар, безжалостно разрушая узлы компьютера при помощи физической силы и гравитации.

     – Всегда хотел это попробовать... – натужно выговорил Лазарь, стягивая монитор со стола.

     – Стой! – закричала Дарения. – Поставь на место!

     – И не подумаю.

     – Поставь! Я знаю пароль!

     5

     Система послушно запускалась, шелестя жёстким диском.

     – Это и есть твои тридцать серебряников? – спросил Лазарь. – «qtdnfv007»? 

     Некоторые патологически бездарны в вопросе выбора паролей. И дело тут вовсе не в дефиците фантазии, ибо байка про историю посещений была весьма недурно придумана. Дело в профиците самомнения.

     – Так это ты нас вломила... – дошло, наконец, до Марса.

     – Не вас, а Лазаря, – невозмутимо уточнила Дара. Она даже забыла, что сердится на мальчишку.

     – Зачем? – спросил Сенс.

     Дара повернула к нему пушистую голову и очень серьёзно сказала:

     – Потому что так было правильно, Сенс. А то, что сделал Лазарь – нет.

     В другой раз Лазаря немало повеселил бы такой пассаж. Но не теперь. В преддверии, возможно, первого за последние дни прорыва в этой глухой Игре всё веселье куда-то улетучилось.

     – Как, говоришь, назывались те пилюли? – обратился он к Сенсу.

     – Рисперидон, вроде.

     – Без вроде.

     – Рисперидон!

     Лазарь кивнул и опустил ладонь на мышку.

     – История посещений? – прочёл Сенсор. – Сломал дверь, чтобы поглумиться над Марсом?

     Лазарь прокручивал страницу колёсиком мышки и медленно говорил:

     – Нейролептики принимают шизофреники. Человек покупает нейролептики. Человек – шизофреник, так?

     С полминуты Сенсор напряжённо соображал. Не обнаружив подвоха, осторожно согласился.

     Указательный палец Лазаря завис над колёсиком. Сердце перекинулось с рыси на галоп. В длинном списке посещённых Матвеем веб-сайтов, он нашёл нужную запись и выделил курсором мыши.

     «Ригевидон» – гормональный пероральный контрацептив» – гласила надпись.

     Далее следовал адрес страницы и время посещения.

     Внутри что-то лопнуло и растеклось по телу тёплой, как глинтвейн, истомой. Лазарь повернулся к друзьям, и, стараясь не выказывать своего ликования, сказал:

     – Сходные по звучанию, но разные по назначению. Контрацептивы предотвращают нежелательную беременность. Девчонка покупает контрацептивы. А теперь скажи мне, Сенс, что должно стоять в предикате?

     Сенс завороженно вглядывался в экран монитора.

     – Она беременна? – глупо спросил Марс.

     – Нет, – ответил Лазарь, твёрдо решив про себя, что на это проклятущее «вроде», проистекающее от лукавого, с сего момента налагается категорическое и бессрочное вето. Без права на обжалование. – Её изнасиловали.

     Комната погрузилась в тягостное молчание. Лишь жужжащему кулерами компьютеру было глубоко плевать на девчонку и её проблемы.

     Дара первой нарушила тишину:

     – Как ты вышел на противозачаточные? Только умоляю, не говори мне про силиконовую грудь.

     – Вернёмся в гостиную, – предложил Лазарь. – От кремов Аймы у меня начинается стояк.

     6

     Слово «проблема» в левой части схемы было густо вымарано маркером, а прямо под ним появилось новое – «изнасилование».

     – А теперь объясню, как я на это вышел, и почему именно изнасилование, а не банальная тяга к незащищённому сексу.

     Лазарь расхаживал перед мольбертом с видом университетского лектора, читающего на излюбленную тему. Бутерброды давно остыли и заветрились, но он всё равно с удовольствием прикончил ещё два.

     – Ты, Дара, была отчасти права. Когда мы заговорили о силиконовой груди, я вдруг вспомнил об одной интересной особенности инсона Яники, которой раньше не придавал значения. За всё время, что я пробыл там, я видел много прокажённых – и ни одной женщины. Ни одной! Я бы заметил, уж поверьте, учитывая хроническую аллергию прокажённых на одежду. В этом есть что-то симптоматичное, вам не кажется? Тогда-то у меня и появилось первое подозрение. Разгадка где-то рядом, у нас под носом, но мы не видим её, потому что в исходные данные вкралась ошибка. И говоря «мы», я обобщаю для бонтона, – с этими словами Лазарь издевательски подмигнул Сенсору.

     Щёки лучшего друга вспыхнули, как пара сигнальных ракет.

     – Когда мы обсуждали список порно-избранного Малого («Пошёл на фиг, Лазарь!»), я вспомнил разговор с Матвеем. Тот нашёл в истории посещений заметку о нейролептиках и сразу обвинил меня в несанкционированном взломе. На что я, шутки ради, предложил повнимательней приглядеться к Айме. Кстати, если бы не наша Павла Морозова, может, он бы так и поступил? – теперь дружеского подмигивания удостоилась Дара.

     – Это несмешная шутка.

     – Матвей тоже не оценил. И пригрозил, что в следующий раз, – Лазарь на секунду задумался, – наверное, это он и был... так вот, в следующий раз мне самому понадобятся таблетки, да не простые, а противозачаточные! С чего вдруг такая экзотическая ассоциация? Если исключить гомосексуальный подтекст, а я надеюсь на лучшее, напрашивается один вывод. Название нашего нейролептика созвучно с названием другого препарата, назначение которого хорошо известно Матвею. «Ригевидон» – он знал о нём! И узнал не откуда-нибудь, а непременно в Интернете. Думаю, Айма искала информацию о препарате в сети, а он случайно наткнулся. Когда речь зашла о «рисперидоне», Матвей вспомнил о противозачаточных – отсюда и эта пошлая ассоциация.

     Лазарь остановился и вопросительно посмотрел на Дару:

     – Как думаешь, тот факт, что Айма регулярно травит в себе плод этой гадостью, можно считать ещё одним секретом Матвея, отныне известным мне?

     – Ты отвратительный, – презрительно поморщилась Дара. – Не имеешь своей личной жизни, так обязательно нужно лезть в чужую?

     Лазарь собрался ответить ей, но в последний момент был остановлен внутренним правдолюбом. Она права: что бы он сейчас ни сказал, прозвучит глупо. А потому лучше ограничиться холодным взглядом, под которым она, как всегда, съёжится и снова обратиться к мольберту.

     – То, что Янику изнасиловали, объясняет её некомпетентность. «Ригевидон» не прерывает нежелательную беременность, а предупреждает её. Но она не знала этого, и побежала покупать первое, что запомнила из разговоров с подружками. Следовательно, возникла срочная необходимость. Изнасилование – самое логичное объяснение. Всё становится на свои места, – Лазарь обвёл рукой схему. – Она изгой в этом мире. Отверженная для себя самой, она не достойна ни людей, ни отца, ни даже этого белобрысого хмырёнка. Открыв ему правду, она находит для себя лишнее подтверждение – в стане нормальных людей ей места нет.

     Лазарь умолк, как никогда остро ощущая свою беспомощность. Девчонка должна попасть в лагерь. Всё, что ей нужно – просто захотеть. Она хозяин инсона, его демиург, альфа и омега. Лагерь – всего-навсего барьер, воздвигнутый её могуществом. Барьер, который способна преодолеть только она сама. Но как убедить, или вынудить её, если неясно, какие привести аргументы? А, главное, чем их подкрепить? Без доказательств она не сдвинется с места, а если упрётся – ничто в мире инсона уже не сможет её сдвинуть.

     Лазарь упёр указательный палец в верхнюю точку дуги, нарисованной Дарой, и провёл им до нижней. Что-то не так было во взаимосвязи между лагерем и отчимом, что-то подозрительное существовало в этих взаимоисключающих параграфах. Последний кусочек паззла прятался именно тут, в этом противоречии. Точнее, его спрятал туда Ведущий Игры, как золотой ключик от каморки папы Карло.

     – А что, если это он? – протянул Лазарь, зачарованно уставившись в палец.

     – Кто – он? – спросил Сенс.

     Лазарь обернулся, не отнимая пальца от мольберта:

     – Калим. Что, если Калим пытался уберечь её от себя? И теперь не может простить за то, что она осталась в квартире, когда он велел бежать... 

     «Хрясь-хрясь-хрясь» – дерево падает на дерево.

     – Стой-стой! – Сенсор весь подобрался. – Намекаешь, что её изнасиловал собственный отец?

     – Отчим.

     – Не важно! Это нереально, Лазарь. Девчонку изнасиловал сосед – тот, кто укусил её в инсоне. Два дня назад Дара смотрела Калима глазами Яники, как я сейчас смотрю на тебя. Допустим, ты прав, допустим. В таком случае, Дара должна была увидеть гориллу, которая чуть не порешила тебя в первый же день, правильно? Так вот, она не увидела! Калим выглядел абсолютно нормально.

     – Валуёв – это нормально? – попытался пошутить Лазарь.

     – Конечно, не Ален Делон, но до прокажённых даже ему далеко. Дружище, если её изнасиловали, это был кто-то другой. Яника не видит в нём зверя. Не-ви-дит!

     Тут Сенс, конечно, прав. Девчонка и правда не видит.

     Лазарь надолго ушёл в себя, чувствуя, как замедляется лесоповал. Чтобы не допустить его полной остановки, он окинул взглядом гостиную в поисках новых идей. Взгляд случайно упал на Марса. Мальчишка пытался изображать сосредоточенную задумчивость, но его выдавали чуть приподнятые в гримасе губы.

     Лазарь смотрел на него долго, очень долго. До тех пор, пока Марс не почувствовал на себе его взгляд и не уткнулся носом в ковёр. Потом набрался храбрости и снова поднял глаза на Лазаря. Казалось, в эту минуту парень и любил и ненавидел его. Любил за то, что Лазарь вступился за него перед Дарой, и ненавидел потому, что не понимал, зачем ему это понадобилось. Заметив на себе изучающий взгляд Лазаря, он заподозрил самое худшее.

     Лазарь попытался представить, каково сейчас мальчишке, и воображение тут же включилось в работу. На него накатило неприятное двойственное чувство. Несовместимая, несмешивающаяся смесь затопила холодно-горячей волной. Странный конгломерат ощущений показался смутно знакомым, и тут он вспомнил – так чувствует себя каждый, кто хоть раз не смыкал всю ночь глаз, дожидаясь домой пьяного отца. Когда глаза бы не видели, если бы не были так рады.

     – Она не видит, потому что не хочет видеть, – медленно проговорил Лазарь. – Думаю, после смерти жены Калим частенько душит зелёного змия. Знаете, у каждого пьяницы есть одно качество, за которое его неизменно любят дети: иногда он бывает трезв.

     Проговаривая всё это, Лазарь не отрывал глаз от Марса, и тот принял всё на свой счёт. Улыбочка увяла, как водолюбивое растение в пустыне, на конопатое лицо набежали тучи.

     – Квартира четырнадцать... – к разговору подключилась Дара. При виде потухшей физиономии Марса до неё тоже стало доходить. – Там никто не живёт. И мы решили, что сосед – это плод её галлюцинации. Мы решили, в квартире прячется её болезнь. А на самом деле там пряталась...

     – Чужая болезнь, – сказал Лазарь. – Вот что там было. Дело не в квартире – дело в тамбуре.

     – В тамбуре? – переспросил Сенсор, и тоже посмотрел на Марса. Раз уж все видят в нём ответ, который никак не снизойдёт на него, может, стоит приглядеться?

     Теперь на мальчишку было больно смотреть. Под пристальными взглядами друзей парень совсем сник. Он явно не знал, куда себя деть: глаза бегали из стороны в сторону, пальцы безостановочно теребили отвороты полосатой рубашки. Скорее всего, он не понимал и половины из того, что здесь проговаривалось, но от него и не требовалось понимать. Как и все дети, он обладал врождённым даром интуитивно улавливать общее настроение происходящего, чувствовать его инсоном, а не умом. И то, что он сейчас чувствовал, определённо не входило в список того, что Лазарь хотел бы опробовать на себе.

     – Не в самом тамбуре. За тамбуром. За дверью. Там, откуда приходит чудовище.

     Калим никогда не напивался дома, но мог в любой момент заявиться «на рогах». А мог и не заявиться – тут уж как повезёт. Лазарь снова включил воображение. Вот она ждёт его вечером дома, час за часом. Вечер переходит в ночь, а его всё нет. Она хочет спать, но боится уснуть. Ждёт, прислушивается к каждому звуку на лестнице. Не стукнет ли дверь, не шаркнет ли нога? Вот грохнули дверцы лифта – и сердце в пятки. Нет, не он... Вот снова. Закружился в замочной скважине ключ. Сердце остановилось, притихло. Да – это он. Но кто он? Какой из двух?

     И так день через день. Пытка, к которой невозможно привыкнуть.

     Наконец, и до Сенсора дошло.

     – Хочешь сказать, он напился... пришёл и... и...

     Лазарь ещё раз посмотрел на Марса. Парень выглядел – хуже некуда. Изумление, страх, стыд – всё это изобразилось у него на лице, как если бы речь шла о нём.

     – Да, – кивнул он. – Вспомни их приятную беседу перед «Гризли». В инсоне Яники подлинным Калимом был сосед. Он был соседом, и был отцом. Знаешь, в драке с самим собой ты всегда обречён на поражение. Он боролся – и проиграл. Думаю, наяву он пытался сдержаться, возможно, гнал её от себя... Но она не ушла. Понадеялась на его силу. И поплатилась... И если ты всё ещё сомневаешься, то давай спросим Дару. Знакомого в инсоне встретить нельзя, если ты не познакомился с ним в инсоне, так?

     Сенсор изогнул бровь:

     – К чему этот каламбур?

     – Валуев, Сенс! Калим показался Даре странно знакомым – мне тоже. Вот только похож он не на Валуева, а на нашего старого знакомца. Соседа, который преследует Янику, как легавая. Как зверь.

     «Хрясь-хрясь-хрясь» – лесоповал с новой силой набирал обороты. Дерево валило дерево по принципу домино, открывая Лазарю всё больше закономерностей, причём каждая новая порождала сверхновую.

     – Всё это косвенно, – отмахнулся Сенсор. – Отец в лагере. Ладно, допустим, Яника не видит в нём зверя. Но ты-то видел. Дара видела. Если настоящий Калим – тварь из соседней квартиры, то кто тогда раздаёт команды в лагере?

     Сенс так самозабвенно выпрыгивал из штанов, стараясь развенчать чудовищную правду, что Лазарь понял: в дело вступила подсознательная защитная реакция. Сейчас он всеми способами старается минимизировать урон, нанесённый общему делу невнимательностью в аптеке, не отдавая себе отчёта, что делает только хуже. Стоит ему узнать об этом, как он прикусит язык, надаёт себе пощёчин, а то и придумает епитимью пострашнее. В другой раз Лазарь непременно надавил бы ему на совесть, лишь бы он поскорее заткнулся – и он непременно бы заткнулся – но не сейчас. Сейчас Лазарь и сам толком не знал, куда выведет его лесоповал, а упорное нежелание Сенса примириться с истиной подавало наводящие вопросы. Они-то и валили лес.

     – В лагере Калим поддельный, – уверенно заявил Лазарь. – Но Яника считает его настоящим, потому что наяву отчим делает то же, что и в инсоне – не пускает дочь в лагерь. То, что ему велят.

     – С какой стати ему это делать? – удивился Сенс.

     «Хрясь-хрясь-хрясь...»

     – С такой, что Калим подвластен Ведущему. Точнее, совсем недавно стал его адептом. А значит, делает то, что угодно Ведущему, и говорит то, что прикажут. Двухступенчатая Игра – такое вполне возможно.

     Все молчали, не слишком впечатлённые услышанным.

     – А кто тогда помогает таким, как Калим? – спросил в полной тишине Марсен. Испугавшись, что сморозил глупость, сконфуженно добавил: – Мы же не можем всех спасать. Людей-то до хрена!

     Вспышка нового озарения, чёрт знает какого по счёту за последние десять минут, заставила Лазаря разинуть рот. Наверное, это последнее «дерево» на сегодня. Как и во всей Игре в целом.

     – В следующий раз, Малой, беру тебя с собой, – в порыве неконтролируемой благожелательности пообещал он. А впрочем, разве не этого он добивался, требуя оставить парнишку? Похоже, чувства так захлестнули его, что вытеснили из головы мысли, и обещание вышло от сердца. Что ж, тем лучше. Больше шансов, что пацан поверит.

     Друзья продолжали смотреть с недоумением.

     – Непонятно? Последней Игрой Матвея был Калим! Матвей не подозревал, что мы работаем с его падчерицей, а мы не подозревали, что он проиграл её отчима. Его провал – такая же составляющая эпикриза нашей пациентки, – Лазарь указал на доску, – как и всё остальное. Можешь выдохнуть, Сенс, ты не единственный, кто подгадил нам в этом деле.

     Марс вскочил на ноги, и, тыча в Лазаря выпростанным из кулака пальцем, прокричал:

     – Ты обещал, обещал! Только попробуй потом съехать!

     – Пьянчужек в инсон не берут, – вставила Дара.

     – Да не буду я больше! – завопил мальчишка с выражением «неужели ещё не понятно?».

     Лазарю всё стало понятно пятью минутами раньше – когда он только заговорил о Калиме. Когда смотрел мальчишке в глаза. Сегодняшний урок Марс извлёк. И преподал его не Лазарь, а девушка, изнасилованная собственным отчимом.

     – Невозможно, – сказал Сенс, краснея уже всем лицом. – Ты забыл. В тот раз вместе с Дарой я тоже видел Калима. Если бы его «играли», я бы почувствовал.

     – Не почувствовал, если к тому времени он уже проиграл, – неохотно выговорила Дара. Она скрупулёзно ковырялась в красиво наращённых ногтях, избегая смотреть на Сенса. – Лазарь прав. Матвей слил в тот же день, когда ты нашёл Янику. Он тогда ездил к Симону на ковёр отчитываться. Потом они с Аймой пару раз пытались пробиться в инсон Калима, но у них ничего не вышло. После проигрыша там одна сплошная гадость, сами знаете. Думаю, его совесть замучила… – подумав, прибавила она.

     Сенсор вытаращил глаза:

     – Выходит, всё это время ты знала...

     – Я знала, что Матвей слил Игру! Я понятия не имела, что это был Калим.

     – Секретность Матвея сегодня просто трещит по швам, – усмехнулся Лазарь.

     Он зачеркнул «сосед из 14» и прямо под ним записал «отчим». Пустое место, на которое раньше указывала стрелка из «лагеря», теперь заняло слово «жизнь».

     – Пока взаимосвязь между лагерем и отчимом остаётся такой, какой нам её изобразила Дара, у Яники всегда будет оставаться причина не жить. Лагерь и Калим – вода и масло, несмешивающиеся субстанции. Чтобы Яника смогла... нет, захотела попасть в лагерь, нужно показать ей, где обретается настоящий Калим. Где его настоящее место. Если она поймёт и захочет – поддельный Калим исчезнет, и никакая сила уже не сможет помешать ей войти.

     В два прыжка Лазарь подскочил к дивану и принялся спихивать оттуда ничего не понимающих друзей. Марсен на четвереньках пополз от дивана, Дара с перепугу выпорхнула сама.

     – Волосы! – вскричал Лазарь, стягивая за руку Сенса. – Волосы мне, живо!

     7

     Первым, что он увидел, выскочив из завешенной доисторическими коврами спаленки, была открытая входная дверь. В отличие от несчастной двери Матвея, здесь замки и косяк остались целы, а значит, эту дверь открыли добровольно. Бегом, но без особых надежд, Лазарь обыскал все комнаты. Убедившись, что квартира пуста, опрометью бросился на лестничную площадку.

     Сердце рвалось наружу сквозь стенки грудной клетки.

     «Успокойся, Лазарь!» – приказала Дара. – «Ты здесь так дышишь... тебя удар хватит».

     Ничего, мысленно увещевал себя Лазарь, сбегая вниз по ступенькам – ничего. Так дышит каждый футбольный фан на девяностой минуте матча, когда его команда уступает с разницей в один мяч. Ещё минута этой пытки, и наступит полная релаксация. Всё закончится, схлынет одним махом, как волна прибоя, оставляя за собой мокрый, но ровный песок. Скоро всё закончится – так или иначе.

     Ударом ноги Лазарь распахнул железную дверь на электромагните, уже давно не «электро», и выскочил на сверкающий солнцем тротуар. На улице царило настоящее пекло. Раскалённый воздух плыл впереди дрожащим маревом, отблески на металлических крышах гаражей слепили глаза. Лазаря моментально бросило в пот. Когда он приблизился к Янике, распростёртой на заснеженной бумажным мусором дороге в луже крови, рубашку можно было отжимать.

     – Десять из десяти... – пробормотал Лазарь, опускаясь перед ней на одно колено.

     Казалось, её изорвала свора голодных собак. Всё тело испещряли кровоточащие раны, руки и ноги, изогнутые под неестественными углами, напоминали конечности марионетки, брошенной на пол пьяным кукловодом. В животе зияла округлая каверна с рваными краями, проеденная прямо через ткань кофточки, в которую Лазарь не рискнул заглядывать. От тела и до гаражей тянулась по асфальту цепочка кровавых клякс. Приглядевшись внимательней, Лазарь понял, что это не кляксы, а отпечатки босых ступней.

     Удивительно, но она всё ещё была жива. И даже в сознании. Костлявая грудь, продавленная вовнутрь чем-то тяжёлым, при дыхании поднималась так незаметно, что сразу и не разглядишь.

     – Почему не дождалась? – тихо спросил её Лазарь.

     – Думала... ты уже не придёшь... – ответила она, кашляя кровью.

     – Кто тебя так?

     – Сама...

     Бледное и полупрозрачное, как папирус, лицо почти не пострадало. Потемневший от запёкшейся крови рот и красные зубы контрастировали с бледной кожей, отчего само лицо казалось как будто здоровее, чем прежде.

     – Ясно, что сама. Кто это сделал с тобой?

     В принципе он догадывался, но хотелось услышать от неё.

     – Он... – в её горле клокотала жидкость, – вернулся, пока тебя не было. Я не хотела ждать... мне так надоело. Я сама к нему вышла...

     – Понятно.

     – Хочешь узнать почему?

     – Уже неважно.

     Неожиданно Лазарь передумал. Он уже собрался сказать ей, что нет, нет, он хочет, хочет... но не успел.

     Весёлый голос Леонарда за спиной заставил забыть обо всём и обернуться:

     – Отойди от неё, Ванька!

     8

     Рядом с Леонардом косолапо вышагивал Калим. Тут же на ходу, прямо на глазах у Лазаря, здоровяк начал перевоплощаться. Туловище немного сжалось в плечах и сбавило в росте, но в целом осталось довольно сбитым. Из блестящей на солнце лысины заколосились и закурчавились жёсткие чёрные волосы. Густая щетина муравьиной колонией перебежала с висков на щёки и сомкнулась на подбородке пышными котлетами бакенбард. Дремучие брови срослись в одну полосу и нависли щёткой над подвижными глазами, лоб сузился, практически исчезнув в кудрях. Спустя десять секунд человек, некогда бывший Калимом, напоминал огромного чёрного пуделя, втиснутого во фланелевую рубашку. Торчавшие из закатанных рукавов косматые ручища только усиливали собачьи ассоциации.

     «Бельфегор!» – ожесточённо проговорила Дара.

     Бельфегор – правая рука Ведущего Игры, офицер офицеров, мозг и проектировщик всех манёвров в Игре, за исключением основной схемы. Пожалуй, единственный человек из свиты Ведущего, к которому Лазарь испытывал уважение. Его историю он узнал от Матвея около года назад, и она отталкивала Лазаря в той же степени, что и восхищала.

     Все, кто когда-либо присягал на верность Ведущему, делали это из трусости или малодушия. Из слабости, распущенности, и полной несостоятельности, как личность. Делали потому, что им не хватило сил принять ответственность. Бельфегор был не таков. Этот человек пошёл бы к Ведущему, независимо от исхода Игры. Добровольно. Он родился таким. В этой предрасположенности не было ничего красивого, доблестного или достойного подражания. Его одержимость являла собой верх аморальности и полнейшей социопатии. Но вместе с тем эта отточенная, непоколебимая уверенность в своих устремлениях и идеалах, странным образом внушала почтение.

     Детство Бельфегора нельзя было назвать радужным. Отца дальнобойщика застрелили во время очередного рейса на Тольятти, когда сыну едва исполнилось три. После смерти мужа мать пошла вразнос. Сутками не появлялась дома, пачками водила в дом мужиков, которые спали с ней за деньги, а всё заработанное прогуливала в ресторанах и на базах отдыха, где с ней спали уже забесплатно. Чтобы побороть омерзение от предстоящего соития с теми, кто платил, она «обдалбывалась» какими-то таблетками. Пару раз её чуть не посадили за воровство. В доме постоянно околачивалась ватага шумных, вечно гогочущих подруг с красными оплывшими мордами, влекомых в дом бесплатной выпивкой. Если мать не заветривалась куда-нибудь на всю ночь, они до утра распивали на кухне шампанское или портвейн, горланили песни, и периодически забегали в комнату к «дитяти», чтобы, дыша ужасным перегаром, пьяно расцеловать в щёки. Недостающие часы сна Бельфегор добирал за последней партой на уроках. Обладая приличным коэффициентом интеллекта, он едва перебивался с «двойки» на «тройку».

     Мать считала его идиотом, поэтому бесконечные жалобы учителей воспринимала, как нечто само собой разумеющееся. О сыне она вспоминала, только когда тот сам напоминал о себе жалобными стонами. Когда во время очередного периода «амнезии» она забывала кормить его десять дней кряду, её едва не лишили родительских прав. Органы опеки и попечительства поставили испытательный срок в неделю, о котором она благополучно забыла на третий день.

     Тогда, чтобы не оказаться в детдоме, Бельфегор начал её бить. В свои неполные тринадцать он уже был сильнее матери раза в два. Каждый раз, когда она «слетала с катушек», удары становились всё жёстче. Дошло до того, что крики на первом этаже прекрасно слышали соседи с девятого. Все всё понимали, так что никто не пытался помочь – ни матери, ни сыну. «Кулакотерапия» возымела эффект, превзошедший любое кодирование. Через три месяца мать остепенилась, устроилась кассиршей в местный супермаркет, а по вечерам мыла полы в школе, где учился Бельфегор. Ещё через месяц собрала средства, чтобы отправить сына на всё лето в лагерь в Краснодарский край.

     За всё лето она не навестила его ни разу. Это было подозрительно, но Бельфегор старался не думать о плохом – мать и так прыгнула выше головы, не стоило требовать от неё больше, чем она могла вынести. Это было самое быстрое лето в его жизни. И самое прекрасное.

     На вокзале его никто не встречал. Перепуганному мальчишке с тяжеленными чемоданами в обеих руках пришлось добираться до дома пешком. Вернувшись домой, Бельфегор обнаружил мать в постели абсолютно голой, если не считать пары драных, заляпанных чем-то чёрных чулок, от одного вида которых тянуло к унитазу. Рядом храпели сразу два мужика, один страшнее другого. За три месяца квартира превратилась в свинарник.

     Последние полгода показались дурным сном. Дурным, потому что теперь пришлось проснуться. Игра будущего главного офицера Ведущего достигла апофеоза.

     Бельфегор набрал полную ванну ледяной воды и перетащил туда бесчувственное тело матери. Оказавшись в воде, женщина пришла в себя, попыталась вскрикнуть. Чтобы не перебудить её гостей, Бельфегор опустил руки на грудь матери и немного надавил. Она стала брыкаться – он надавил сильнее. А потом понял, что просто не в силах отпустить.

     Нельзя сказать, что Бельфегор сломался тогда, потому что никакого надлома не было. Он просто продвинулся чуть дальше на пути добровольного саморазложения личности – единственного, чему научился от матери. Ведущий лишь форсировал то, что неминуемо случилось бы и без его вмешательства.

     Попав в его свиту, Бельфегор открыл в себе редкий талант морфера – Эмпата, способного принимать личину любой проекции, и тут же завоевал себе место первой скрипки. Ни одна сложная Игра с тех пор не проходила без его вмешательства.

     9

     Бельфегор на ходу выдернул из-за пояса наган и наставил его на Лазаря.

     – Сдриснул отсюда, живо! – приказал он бархатным баритоном, разительно отличавшимся от того писка, что издавал Калим. – Теперь она наша, бродяга.

     Лазарь мягко сжал плечо Яники, наклонился, прошептал:

     – Не слушай, что они будут говорить. Не поддавайся на искушения. Лучше умри.

     Потом поднялся с колен на ноги, и, прежде чем Бельфегор с Леонардом успели приблизиться, отошёл от девушки на несколько шагов:

     – Всё, всё, сдаюсь! Передаю её в ваши рачительные и чуткие руки.

     Глава 7. День открытых дверей

     1

     – Ты ни в чём не виноват!

     Дарения увивалась за Лазарем, как репортёр за рок-звездой, в надежде получить хоть какой-то материал. Сенсор и Марс не отставали.

     – Естественно, не виноват, – на ходу согласился Лазарь.

     – И никто не виноват!

     – Никто.

     – Тогда куда ты собрался?

     – Проветриться.

     В тамбуре было холодно и накурено. Лазарь зашнуровал ботинки с высоким бёрцем, набросил на шею шерстяное кашне, и уже вдел одну руку в рукав пальто, когда короткие пальцы Сенсора сомкнулись на его запястье.

     – Прости, – он развернул его к себе. – Это я виноват.

     Лазарь вгляделся в лицо друга. Карие глаза смотрели по-собачьи искренне, широкий лоб пересекала складка.

     – Да, виноват, – неожиданно для себя согласился Лазарь.

     Это вырвалось импульсивно, из глубины инсона, но он не испытал стыда, даже когда увидел, как поменялось лицо лучшего друга. Сейчас он был зол на всех, включай себя самого – так почему Сенс должен стать исключением?

     Он выждал пять секунд для приличия, но Сенс больше ничего не сказал. Тогда Лазарь вырвал руку, дёрнул дверь и выскочил на промёрзший вечерний воздух.

     2

     Таксист попался молодой и расторопный, а когда увидел пятисотрублёвую купюру, да ещё узнал, что ему по пути, стал ещё и весёлым. В тот момент Лазарь почти завидовал его искренней беспечности. Наяву дом Яники оказался таким же, как и в инсоне. То же крыльцо, те же гаражи, та же дорога. Только за оградой палисадника у подъезда вместо буйной растительности громоздились подтаявшие и покрытые серым настом сугробы. Впрочем, иным, в мегаполисе штампованных людских скворечников, её дом быть просто не мог.

     На лавке перед крыльцом грелись четыре нахохленные кошки, по непонятной причине презревшие уют картонной халабуды, выстроенной в закутке у мусоропровода бабкой-контрразведчицей. Праздный флегматизм на пучеглазых мордах вызвал ещё один приступ зависти.

     Дверь в подъезд была действительно кодовой. Казалось, здесь и слыхом не слыхивали о таких достижениях современного прогресса, как домофоны, магнитные ключи и каналы Ethernet. Впрочем, чего ещё ожидать от председательницы, увлекающейся строительством домов из картонных коробок? Но сейчас чудаковатость старушки пришлась даже кстати – ключа у Лазаря не было, а вот код он знал.

     Три, четыре, шесть – кольцо вниз.

     Он почти не удивился, когда тамбур на четвёртом этаже оказался открыт – точь-в-точь, как его собрат из инсона. Лазарь вошёл внутрь и остановился перед дверью в пятнадцатую квартиру, на мгновение забыв, где находится. Ему почудилось, что вот-вот тренькнет над ухом осуждающий голосок Дарении, станет кричать и стыдить его, призывая одуматься. Одуматься и уйти.

     Но нет, Дара была далеко. Лазарь взялся за дверную ручку, нажал. Язычок замка скользнул в гнездо, дверь гостеприимно пропустила в прихожую.

     «День открытых дверей», – подумал Лазарь, вспоминая Джуду. 

     Он расслышал шум воды в ванной, и это его подбодрило. Если Яника не поддалась, и осталась умирать, тот факт, что никто не выключил в кране воду, казался вполне логичным. К тому же, между порогом и дверью в ванную желтела узкая полоска света.

     Лазарь решительно прошёл к двери и опустил ладонь на позолоченный рычаг дверной ручки. Металл был холодный и немного мокрый. Лазарь задумчиво растёр влагу в пальцах и снова вспомнил о заклинании Джуды. Если оно работает, эта дверь, как и все прочие, должна быть незамкнута.

     Лазарь открыл дверь и вошёл.

     Яника была здесь. Над пунцовой гладью воды торчали голые коленки, рыжая голова лежала затылком на эмалированном бортике. На мокрые лоб и щёки налипли огненно-рыжие пряди, напоминавшие глубокие шрамы. На белых кафельных стенах колыхались красные рефлексы от воды. По всему полу валялись в маслянистых потёках крови обломки лезвий – похоже, Яника извела не меньше пачки.

     Увиденное одновременно поразило и удовлетворило Лазаря. Никаких других эмоций он не испытывал, а, может, просто блокировал. Девчонка не поддалась, и это главное. Очередная неудачная попытка Ведущего плохо закончилась для испытуемого. В отличие от них с Матвеем – пары практикующих хирургов – Ведущий Игры тяготел к методам Рене Декарта, предпочитавшего анатомировать подопытных на живую.

     Лазарь собрался уходить. Он уже наполовину отвернулся к выходу, но тут краешком глаза заметил, как рыжая голова приподнялась над бортом ванной. Корпус продолжал поворачиваться, в то время как до головы с ужасом доходило, что из-под полузакрытых цианозных век на него взирают два живых мутно-синих глаза.

     Сердце исполнило тройное сальто-мортале и смачно плюхнулось на толстый зад. Какое-то время Лазарь тупо таращился на Янику, как если бы она воспарила из воды и принялась левитировать над ванной в ореоле божественного сияния. Потом ему далось взять себя в руки.

     – Не шевелись, – он плавно опустился перед ней на колени.

     Коснулся её щеки, увидел щёку, почувствовал...

     – Тише, тише, тише...

     Придерживая одной рукой голову, а вторую подсунув под колени, приподнял бесчувственное тело над водой.

     «Пальто кранты» – пронеслось в мозгу.

     – Молодец, – похвалил он, сам не зная за что. – Ты молодец...

     Она не ответила, даже не шевельнулась, точно последнее движение головы далось из последних сил, и теперь, истратив их, она уснула. Лазарь держал её на весу – мокрую, липкую, бескровную и окровавленную, и понимал, что жизнь её теперь в буквальном смысле у него в руках. И эта жизнь вытекала из неё. Вытекала сквозь пальцы алой водой и капала на кафельный пол.

     – Молодец, молодец... – негромко повторял он, перетаскивая Янику в гостиную. – Ты всё правильно сделала. Но лучше бы дождалась меня.

     3

     Сирена машины скорой помощи постепенно затихала – бело-красная «Газель» с цифрами «03» на бортах скрылась за поворотом соседнего дома. Лазарь провожал её взглядом, укрывшись между гаражами. Свой звонок в «скорую» он предпочёл оставить анонимным.

     У подъезда собралась кучка соседей – из тех, что любят хорошенько обмусолить чужую беду, упиваясь ни с чем не сравнимым кайфом от осознания того, что у тебя, слава богу, всё в порядке. Вой сирены растворился в вечернем гуле ещё не уснувшей улицы, и компания стала расходиться. Затрещали и вспыхнули фонари. Размытый туманом свет висел в воздухе густой желтоватой взвесью, почти осязаемой на вид.

     Промокшее пальто и природная худоба недвусмысленно намекали, что пора бы убраться в тепло. Лазарь поднял озябшими пальцами воротник и зашагал к тротуару. Впереди показалась компания из четырёх человек. Леонард и трое подростков в дутых куртках настигли Лазаря на островке между гаражами и подъездной дорогой – как раз в том месте, где пятно света под клюкой фонаря уступала место густеющей зимней мгле.

     – Совсем опух! – взял с места в карьер Леонард, в то время как трое остальных брали Лазаря в кольцо. Одинаковые обветренные лица и бритые налысо головы. Стая степных волков. – Ванюша, ты вообще в курсе, что за этим последует?

     Лазарь обежал глазами двор. Тротуары и дорога пусты и неподвижны в обе стороны. Мороз разогнал соседей по домам, оставляя бонусную драму насыщенного вечера без зрителей

     – Ну, объясни, объяснитель.

     – Зря скорую отпустил, чудак! – усмехнулся один из лысых, и тут же ударил Лазаря мыском ботинка под колено. Нога подогнулась, но устояла.

     Леонард великодушно развёл руками:

     – Объясняю! Нарушил правила – готовься к ответным действиям. Уговор есть уговор – зуб за зуб, глаз за глаз.

     – А бить, стало быть, будете авансом? – уточнил Лазарь.

     И, чтобы не оттягивать неизбежное, резко развернулся в другую сторону и влепил кулаком в глаз одному из лысых. Хотелось достать того, кто распустил ноги, но Лазарь не был уверен, что попал в нужного – все трое были неотличимы друг от друга.

     Земля с треском ушла из-под ног, и Лазарь кулём рухнул на правый бок. Что-то очень твёрдое, обладающее ужасающей кинетической энергией, выбило из-под него обе ноги. Уже с земли Лазарь разглядел в снегу большой деревянный обломок и несколько щепок поменьше – останки бейсбольной биты, разломившейся о его правую лодыжку.

     Ответ Леонарда он услышал, свернувшись в позу эмбриона на снегу и закрывая голову руками. Вставать и сопротивляться было поздно, бесполезно, и, кроме того, слишком травмоопасно.

     – Бить... тебя... мы будем… ногами...

     Все четверо, сопя и отдуваясь, с энтузиазмом охаживали Лазаря по бокам, ногам и голове; кто-то особо усердный пытался запрыгнуть на голову.

     – Теперь... дошло?.. – пыхтел Леонард.

     – Да он не слышит! – сипло закричал кто-то из лысых. – Уши закрыл!

     Лазаря почувствовал, как его хватают за запястья и силой разводят руки в стороны, дабы оставить голову неприкрытой. Как только им это удалось, несколько прицельных ударов кулаком достали по скулам и в висок. Все звуки приглохли, словно уши набрали воды.

     Перед тем как отключиться, уже с периферии сознания Лазарь расслышал, как один из нападающих в экстазе предлагает остальным:

     – Давайте ему яйца отобьём! Давайте яйца ото...

     4

     Он отключился ненадолго – секунд на десять. Он всё ещё слышал звуки драки, но отстраненно, как будто били совсем не его. Наконец, он понял, что его действительно больше не бьют, и открыл глаза.

     Удивительно, но драка ещё не закончилась. Пока он отсутствовал, какой-то крепыш в вязаной шапке с помпоном подоспел на подмогу и уже успел уложить троих лысых. Теперь он, энергично размахивая короткими руками-мельницами с внушительными кулаками-набалдашниками, жал во весь опор за четвёртым. Кажется, за Леонардом.

     Как и кто запихнул его на заднее сиденье машины, Лазарь не помнил. Помутнённое неожиданной встряской сознание ещё не восстановилось до конца. Однако он совсем не удивился, когда с водительского сиденья услышал озлобленный и чуть истеричный голос Сенса:

     – Так и знал! Так и знал, что попрёшься!

     Шапка с помпоном нервно подрагивала над подголовником. Старенькая «шестёрка» резко тронулась, и, надрываясь каждой новой передачей, стала рывками набирать ход. Лазарь почти не ощущал боли, всё тело словно онемело. Правую ногу как будто отняли.

     – Леонарда догнал?

     – Куда там! – Сенс в сердцах хлопнул ладонью по рулю. – Соскакивал, как газель Томсона. Какого лешего ты творишь?

     – Любопытство... Забыл, что ты такой гладиатор, а то непременно взял бы с собой.

     Год назад Сенс записался в качалку, и с тех пор здорово раздался в плечах. Если бы Лазарю сказали тогда, что через год этот тюфяк без особых проблем уложит в одиночку троих отморозков, он бы рассмеялся предсказателю в лицо.

     – Да ведь ты на всех кладёшь с прибором! Плюёшь с колокольни! Чихаешь без платка! И вдруг любопытство?

     – Давай про глубинную психологическую подоплёку потом потрещим, а? Башка и так болит.

     – При чём здесь подоплёка? – кипятился Сенс. – Я ж не идиот, всё понимаю. За одно любопытство так знатно не отделывают.

     Машину бросило влево, потом резко вправо – Сенсор, не снижая скорости, выскочил на магистраль.

     – Она была ещё жива, когда я пришёл, – объяснил Лазарь. – Не бросать же так. Позвонил в ноль три – может, откачают. Ей повезло. Из всех способов самоуничтожения она выбрала самый помпезный и малоэффективный.

     Сенс ударил по тормозам. Машину резко дёрнуло вперёд, Лазаря бросило на спинку переднего сиденья. Вот теперь он почувствовал боль – правую ногу словно прошило раскалённым прутом.

     Сенсор обернул перекошенное злобой лицо:

     – Ну, вот и поболтаете с ней об этом. Мы едем в больницу!

     5

     В столовую вошёл Матвей. Электронный таймер на микроволновой печи показывал полночь. Полумрак комнаты разбавлял свет фонаря на веранде, проникающий в помещение сквозь незашторенное окно. Лазарь сидел за столом и пил кофе, водрузив загипсованную ногу на стул.

     – Будешь?

     – Сиди, сам налью, – Матвей прошёл к плите и пощупал чайник. – Пьёшь холодный или давно сидишь?

     – И то и другое.

     Лазарь принял от Матвея новую чашку с кофе и посмотрел в окно. Мороз рисовал на стекле ледяные узоры, напоминавшие полукруглые потёртости, оставленные диском шлифовальной машинки. За стеклом свет фонаря выхватывал из мрака стайки мелких снежинок, кружащихся на ветру золотистым конфетти.

     – Её родной отец погиб, – Лазарь перевёл взгляд на Матвея. – Был в рейсе и не вернулся. Даже тела не нашли. Утонул. Никто не знает, как и почему. Ей тогда было меньше, чем Малому сейчас – лет десять. На место родного пришёл приёмный. И тоже моряк, близкий друг отца. Не знаю, любила его мать или нет, но мужик в доме нужен. Особенно когда на плечах не лисье манто, а малолетняя дочка. Жизнь пошла дальше, а какая жизнь у моряка? Полгода в рейсе, полгода дома. А иногда и того меньше. Наверное, полюбить падчерицу он так и не смог. Не успел. Это как в спортзал ходить – если через месяц тренироваться, ничего на том месте, где должны быть бицепсы, не вырастет. Вот и у него не выросло...

     Когда Янике исполнилось пятнадцать, мать забеременела. Счастья полные штаны, все готовились к пополнению. Да видно, не судьба. Тяжёлые роды вышли, преждевременные. Ребёнок умер, прихватив на тот свет и мать. Ещё один удар по девочке. А у нашего моряка тогда жизнь круто повернулась – несовершеннолетняя падчерица осталась одна. Ничего не поделаешь, пришлось ему профессию свою маятниковую бросать. Думаю, с этого всё и началось. Только представь: семью построить не удалось, карьера псу под хвост, остался один, да ещё с чужим ребёнком на руках. Неродным ребёнком. Калиму нужен был козёл отпущения, и он стал искать его.

     Дальше – хуже. С работой не клеилось. На судне он, конечно, важным человеком был – старший механик, и всё такое. Только на большой земле плевать все хотели, что он шарит в устройстве клинкетных дверей и умеет ремонтировать опреснитель воды. Пришлось заняться интеллектуальным трудом. Зимой грузчиком на склад молочной продукции, летом на стройку разнорабочим.

     Матвей слушал собранно и сумрачно, изредка попивая холодный кофе. Налетавший на холм ветер порывами бил в окно, заставляя золотистые конфетти бросаться врассыпную, точно стайки рыб, спугнутых хищником. Некоторые прилипали к стеклу и там таяли, присоединяясь к композиции морозного рисунка.

     – С женщинами тоже не катило. Денег мало, работа ломовая, домой приползал на четвереньках, и на майскую розу явно похож не был. И вот он понимает, что ему сорок пять, а в жизни полный ноль. За полвека ничего не нажил – ни жены, ни детей, ни машины. Одна отдушина...

     – …бухать, – опередил Матвей.

     – Конечно, – кивнул Лазарь, – многие поступили бы так же на его месте. Но нашему герою не повезло вдвойне. В его инсоне поселился Ведущий Игры.

     Лазарь потянулся к плите за чайником. Матвей забрал опустевшую кружку и сам отправился наливать воду.

     – И вот тебе картина маслом. Если позвать сюда Дару, она бы так её расписала: никому не нужный, смердящий беспорточник с паперти, с ушанкой для подаяний, а рядом подрастает и наливается, как яблочко, соблазнительная пигалица с попкой сердечком, которая одним своим видом насмехается над его закатом. Не попка – пигалица. Гумберт Гумберт не устоял.

     – Она не пигалица, – раздражённо буркнул Матвей.

     В отличие от Лазаря, свои поражения он всегда принимал близко к сердцу. Не самая полезная черта для хирурга.

     – Знаю. Но именно такой Калим видел её в инсоне. Именно такой должен был увидеть её ты.

     Матвей желчно заулыбался:

     – О, вот мы и подошли к главной идее монолога. Даже не пытайся. Мы оба облажались, ладно? Оба!

     – Ладно. Но ты первый. Сначала не разглядел в нём ненависти к собственной дочери и позволил её изнасиловать...

     – Пошёл ты! – вспыхнул Матвей. – Он нажрался в дым и дал выход своей похоти. Ты хоть раз бывал в инсоне пьяного?

     Лазарь не обратил на него ни малейшего внимания:

     – А потом дал ему её убить!

     С последним обвинением он немного перегнул. На самом деле к тому времени, как Яника решилась залезть в ванну и поработать там немного над венами бритвенными лезвиями, Калим уже подчинялся Ведущему. Матвей не мог ничего изменить, хотя и пытался под нажимом совести исправить что-то с помощью Аймы. Но сейчас Лазарю было плевать на это. Его разбирала злость, и её нужно было на ком-то сорвать.

     – Она сама себя убила, тебе бы не знать, – горячился Матвей. – Уже забыл, как вытаскивал её из кровавой бани? Только ты можешь спрыгнуть на батут, помнишь?

     – А ещё она сама себя изнасиловала. Если бы не я, её бы вытаскивали оттуда не врачи, а менты. Чтобы потом запихнуть в мешок!

     Разговор перешёл на повышенные тона; в тишине ночного дома каждое слово звучало почти как крик. Наверху послышался шорох, потом щелчок дверного замка и шлёпанье босых ног по дощатому полу.

     Матвей затих и прислушался. 

     Лазарь поднял голову к потолку:

     – Развернулся на сто восемьдесят градусов и пошёл обратно в комнату.

     Звук шагов моментально стих.

     – Малой, я как-то непонятно выразился? Брысь отсюда!

     – Откуда взял, что это я? – после паузы обнаружил себя Марс.

     – Девочки надели бы тапочки, а у Сенсора нога тяжелее. Доволен?

     Мальчишка помедлил немного, потом не удержался:

     – Вы чё там грызётесь?

     – Не суй нос в чужие дела, пока не прищемили! – рявкнул Матвей.

     Внятно выговорив «уроды», Марс вернулся в комнату. Когда дверь за ним захлопнулась, Матвей отставил пустую кружку и встал.

     – Ладно, всё с тобой ясно. Я спать.

     – Сядь.

     – Поуказывай мне.

     – Пожалуйста.

     Немного подумав, Матвей неохотно присел на край стола. Чтобы видеть его лицо, Лазарю пришлось стащить больную ногу со стула и повернуться. Острая боль пронзила ногу от голени до бедра, когда гипс гулко бухнул об пол.

     – Твоя правда, мы оба облажались, – признал Лазарь. – Если бы не играли друг с другом в молчанку, уже давно сложили бы два и два.

     – Сложили, – согласился Матвей, а потом сделал нечто такое, чего никогда не делал перед сном – вынул из трико пачку сигарет, вытряс одну и закурил. Затянулся полной грудью, выдохнул и сказал очень серьёзно: – Для неё теперь каждый мужик, как та горилла.

     – Не мужик, а особь мужского пола. Причиндалы под плавками ещё не делают тебя мужчиной. Она должна это понять.

     Лазарь неловко поднялся, придерживаясь за край стола, и потянулся за костылями. Повис на них, сделал несколько неуверенных шагов и остановился перед Матвеем.

     – И ещё кое-что, что я собираюсь ей объяснить.

     – Слушай, – снисходительно начал Матвей, – если ты запал на девчонку, то так и скажи. Её неделю как выписали, а ты всё катаешься к ней. Зачем? Занимаетесь психотерапией на дому? Ты на себя глянь только! Тоже мне, доктор Курпатов на костылях. Еле ползаешь, калека долбаный.

     Лазарь едва сдержал улыбку – оскорбительные замечания Матвея могут быть очень забавными.

     – Неплохо, но мимо. Амур здесь не причём. Всё объясняется проще.

     – Да ну?

     – Ну да, – Лазарь устроил костыли поудобней подмышками. – Дело в том, что Яника одна из нас. Она Эмпат.

     От удивления Матвей раскрыл рот. Горящая сигарета выскользнула из губ, прокатилась по колену и шлёпнулась на пол.

     – Ты сдурел… – обалдело пробормотал он. – Нет, тебе там окончательно отбили мозги.

     Лазарь перенёс вес тела на костыли и раздавил тлеющий окурок загипсованной ступнёй.

     – Я понял это, когда вытаскивал её из ванной. Как только притронулся.

     Матвей поморщился и потянулся за новой сигаретой. Тяжёлые черты лица снова приняли это его отвратительное поучительское выражение:

     – Бегуны не чувствуют Эмпатов – только сенсоры. Да и то не всегда. Для полной уверенности нужен тактильный контакт.

     – Копчиковый радар здесь ни при чём, – возразил Лазарь. – Только логика. Подумай сам – зачем Ведущему затевать сразу две Игры, да ещё между родственниками?

     – Старые адепты помогают вербовать новых, – напомнил Матвей. – Бесконечный круг жизни.

     – Правильно. Вот только строить Макдональдс, чтобы заработать денег на киоск с шаурмой, не слишком логично. Намекаю: девушка-подросток, которая и паспорт-то недавно получила – это киоск. Вкладывать в него деньги нерентабельно. Если, конечно, ты не знаешь, что где-то под ним спрятан лаз в сокровищницу Тамплиеров. Ну, или знаешь, что шаурма там идёт на улёт.

     Матвей выглядел обескураженным и оскорблённым одновременно.

     – Бред, – упрямо замотал головой он. – Тебе девчонка понравилась, вот и всё.

     Главное сейчас не дать ему опомниться. Подготовить почву, выдать одним махом и сразу наутёк. Орать вслед он не посмеет, чтобы не перебудить весь дом, а бежать следом не позволит гордость. Ну, и хорошо. Не смажет концовку.

     Смех распирал Лазаря изнутри, но он держался.

     – Ты уверишься в этом ещё больше, когда узнаешь, что я собираюсь делать дальше.

     – И что же? – крякнул Матвей, прикуривая новую сигарету.

     Лазарь набрал в грудь побольше воздуха, и обрушил:

     – Я собираюсь забрать её у отца, привести сюда, рассказать, чем мы тут занимаемся, а потом ввести в команду и сделать одной из нас.

     Не дожидаясь, пока Матвей переварит услышанное, Лазарь развернулся спиной и быстро заковылял прочь из кухни. Второпях он едва не расшибся, зацепившись здоровой ногой за косяк. И только когда костыли загрохотали по тёмной прихожей, он всё же не выдержал, дал волю чувствам и улыбнулся.

     Часть 2. Самый верный брат

     Глава 1. Я тебя помню

     «Кто уничтожает одну жизнь, уничтожает целый мир»

     – Талмуд

     1

     В однокомнатной квартирке на Вятской царил хаос. Несмотря на практически полное отсутствие мебели, в комнате буквально яблоку негде было упасть. На первый взгляд могло показаться, что вся мебель с отвращением сбежала отсюда, предварительно сблевав содержимое ящиков на пол. Эта «блевотина» валялась повсюду, вперемешку с остальным скарбом, словно вслед за мебельным мятежом квартиру встряхнули, на манер свиньи-копилки. Для любой приличной горничной девять ночных кошмаров из десяти выглядят именно так.

     В эпицентре сего воплощения мастерской Адриана Ван Остаде, пританцовывал у мольберта Лазарь. Из всей одежды на нём были только застиранные оливковые кальсоны и домашние тапки. Голый торс блестел от пота и пестрел мазками красок, словно заменял живописцу палитру. Впрочем, обычная палитра у Лазаря тоже имелась – сейчас он смешивал на ней кистью нужные цвета.

     Новая мастерская очень нравилась Лазарю. Несмотря на стойкий запах старого дерева, ржавую ванную и подтекающий унитаз, он не жалел ни копейки из той суммы, что затребовали за квартиру хозяева. Иногда ему казалось, что он платил бы даже за картонную коробку из-под холодильника, при условии, что в ней не будут поминутно дёргать соседи из других коробок. Не сказать, чтобы он не выносил людей, или был социопатом. Люди его интересовали. Он довольно сносно переносил человеческое общество, но лишь в умеренных, строго контролируемых дозах. При передозировке в нём постепенно накапливался, как результат побочного действия, особо едкий яд, который невозможно подолгу носить в себе. Когда этот яд заполнял все резервуары, оставалось два варианта: распылять его повсюду, как «Циклон Б», отталкивая от себя всё живое за пределы зоны поражения, или искать подходящую коробку. Впрочем, Лазарь не исключал варианта, при котором работа его ядовитых желез не была связана с людьми или их отсутствием и являлась некой особенностью организма – этаким врождённым дефектом. Но эта гипотеза требовала проверки временем.

     Сейчас в «коробке» играла музыка. Точнее, надрывно хрипела из единственного уцелевшего динамика в старом «Панасонике», висевшем на гвозде у ближайшей розетки. Эвис Костелло и его кавер-версия жизнеутверждающей «beautiful» Кристины Агилеры.

     You are beautiful no matter what they say

     Words can't bring you down

     You are beautiful in every single way

     Yes, words can't bring you down

     Don't you bring me down today...

     (Ты прекрасен – что бы там ни говорили

     Слова не могут сбить тебя, нет, нет

     Ты прекрасен, и каждый новый день

     Слова не собьют тебя

     Так что не пытайся сегодня)

     Именно в такой обстановке Лазарь предпочитал творить. Музыка служила камертоном для чувств, которым предстояло излиться на холст. Верным симптомом того, что мелодия подействовала на организм, служило непреодолимое желание подпевать.

     To all your friends, you're delirious

     So consumed in all your doom

     Trying hard to fill the emptiness

     The pieces gone, left the puzzle undone

     Is that the way it is

     (Для всех друзей ты безумец

     Поглощённый своей судьбой

     Пытаешься заполнить пустоты

     Но куски потеряны,

     И ты бросаешь паззл, не так ли)

     Лазарь пел, нет, кричал вместе с Костелло, часто фальшивя и перекрикивая музыку. Делал он это не в унисон, а нарочно запаздывая на секунду от певца. Не потому, что не знал текста – просто в таком случае он мог лучше слышать собственный голос и совершенствовать свой вокал. Как любой здравомыслящий человек, Лазарь прекрасно знал о понятии «не дано», и, как любой человек здравомыслящий, в глубине инсона ни грамма в него не верил.

     No matter what we do

     No matter what we say

     We're the song inside the tune

     Full of beautiful mistakes

     (Неважно, что мы делаем

     Неважно, что мы говорим

     Мы – песня на мотив

     Полный прекрасных ошибок)

     Лазарь энергично выплясывал перед мольбертом, совершенно не заботясь о равномерном нанесении красок. Гипс сняли ещё вчера, а он всё никак не мог насладиться полной работоспособностью обеих ног.

     Вообще, последние три недели выдались странными. Богатыми на события и впечатления, но странными. По мере того, как мысли Лазаря возвращались в прошлое, кисть скользила по поверхности холста всё медленнее и медленнее. Пока не остановилась совсем.

     Он думал о Янике. В миру: Екатерине Николаевне Исаковой, восемнадцатилетней студентке РИНХа с первой попыткой к суициду. Три недели назад Лазарь во второй раз познакомился с ней в центральной городской больнице имени Семашко, куда его доставил Сенсор с ушибами разной степени тяжести и трещиной в голеностопе. Для Яники это знакомство стало первым, и её привезли в больницу со вскрытыми венами на обоих предплечьях.

     Травмпункт и реанимация располагались не по соседству, и даже не в одном корпусе, а психосоматическое отделение, куда Янику направили через два дня после госпитализации, находилось ещё дальше. Но встретиться им всё же удалось. 

     – Есть несколько вещей, которые тебе следует запомнить, если хочешь поскорее отсюда выбраться, – сказал ей Лазарь в их первую встречу в больнице. Янику только что перевели из реанимации в палату. Завтра утром её ожидала приятная беседа с психиатром и участковым милиционером. – У тебя есть два пути на свободу: короткий и длинный.

     Он пробрался к ней тайком, в любой момент их могли застукать. Яника лежала привязанной по рукам и ногам к кровати и отрешённо смотрела в потолок. На появление Лазаря в палате она никак не отреагировала.

     – Итак, ты либо сделаешь всё, как я скажу, либо нет.

     Помимо Яники, в палате лежали ещё двое под капельницами. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять – оба крепко спят, вырубленные лекарствами. В ту секунду Лазарю показалось, что он общается сам с собой.

     – В первом случае ты быстро вернёшься домой, и, если желание не пропало, закончишь начатое. Во втором загремишь в психосоматический стационар, где тебя будут долго успокаивать аминазином, вязками и мочевым катетером, пока ты не станешь паинькой. Слушай меня внимательно и выбирай сейчас.

     В стационар Яника всё-таки загремела, но ненадолго. Похоже, слова Лазаря оставили отпечаток в её памяти, хотя его визит в палату она впоследствии так и не вспомнила. Она говорила и делала всё так, как он велел.

     Для начала Яника клятвенно пообещала психиатру, что повторять попытку не планирует, и с вязок её сняли. Это первое, что хотят слышать эскулапы психосоматики от человека, чьи предплечья похожи на вспаханное плугом поле.

     Далее нужен был внешний усугубляющий фактор, и Лазарь нашёл его. На третий день в стационаре, в одной из бесед с врачом, Яника обмолвилась о противозачаточных препаратах. Дело в том, что гормоны, которые в них содержатся, могли усилить депрессию. Это обстоятельство скостило ей срок в два раза. Купила Яника таблетки на самом деле или нет, Лазарь так и не узнал.

     На третьем этапе шли власти. Участковому об изнасиловании Яника ничего не рассказала («Говоришь, синяки получила, когда поскользнулась на гололедице?»). Она вообще не упоминала отца. Никакой экспертизы, конечно, никто не проводил. Покупку противозачаточных объяснила отношениями с Кириллом – тем белобрысым на папиной тачке. Теми же отношениями (а, точнее, их разрывом) была вызвана депрессия.

     Прямое попадание! Именно такого признания от неё и ждали врачи. Несчастная любовь в анамнезе молодых суицидников является обязательным, и, во многом, определяющим фактором для тамошних мозгоправов при вынесении вердикта.

     Всё прошло, как по нотам. Первое, второе, третье, и уже через неделю пациентка Исакова готовилась к выписке. В больнице Кирилл ни разу не навестил её. Зато Калим – он же Калимов Николай Петрович, приходил часто. По крайней мере, до тех пор, пока не убедился, что падчерица не намерена упрятать его далеко и надолго, в компанию к Аслану и Батурхану. Он даже приносил гостинцы в отделение.

     Лазарь видел его лишь однажды, издалека, в день выписки Яники. Калим вышагнул на проспект из ворот больницы – такой же огромный, как и в инсоне, совершенно опустошённый и на сто процентов подвластный Ведущему. Эта пустота бросалась в глаза. Карающая длань правосудия была для него теперь, как мёртвому припарка. Никакому исправлению он уже не подлежал. Кажется, в уголовном праве таких признают «невменяемыми».

     Следом за Калимом показалась Яника. Бедняжка держалась рядом с отчимом, как забитая собачонка на привязи у хозяина-живодёра. Швы на руках ещё не сняли, торчавшие из рукавов куртки ладони были обернуты в бинты. Оказавшись на оживлённой улице, отец и дочь разделились – Калим быстро затерялся в потоке пешеходов, а Яника осталась стоять посреди улицы, и этот поток обтекал её, как ручей обтекает торчащий из воды камень.

     Лазарь и Сенсор, всё это время наблюдавшие за ней из припаркованной на обочине машины, одновременно открыли дверцы.

     – Привет, – сказал Лазарь, подковыляв к Янике на костылях. И заявил сразу в лоб: – Скорее всего, ты меня не помнишь, но я тот, кто вытащил тебя из петли.

     Девушка уставилась на него такими глазами, что стоявший рядом Сенс не выдержал и быстро добавил:

     – Фигурально выражаясь.

     Так они познакомились в третий раз. С тех пор они виделись ещё четырежды, и это были самые странные четыре свидания в жизни Лазаря. Возможно, потому, что на свидания в привычном смысле этого слова они не тянули и близко. Для Лазаря их встречи являлись некой попыткой сблизиться и заслужить хоть какое-то доверие перед тем, как перевернуть с ног на голову всю её жизнь. Для Яники – попыткой вернуть эту жизнь обратно на ноги.

     Сначала дела шли неважно: Яника упиралась и настырничала, отказываясь признавать наличие проблемы. Но постепенно лёд отрицания треснул, и контакт наладился. Как любой человек, брошенный на надувном плоту посреди открытого океана, Яника хотела, чтобы её нашли. Лазарь считал, что сделать это нужно как можно быстрее – надолго оставаться в открытом море наедине с отчимом ей было просто небезопасно.

     2

     В дверь позвонили. Лазарь обтёр руки о штанины, сделал музыку тише и пошёл открывать.

     В дверях стоял розовощёкий и припорошённый снегом Сенсор.

     – Ну и дыра! – сходу заявил он. – Я бы тебя на Антарктиде быстрее нашёл.

     – Хорошая попытка, но я не съеду.

     Затею с мастерской Сенсор категорически не одобрял, хотя и пытался всячески это скрыть. Официально он поддерживал Дару – та просто взбесилась, когда узнала, как и на что расходуются деньги Марса. Но Лазарь знал, что есть и другая причина.

     Сенсор смерил прихожую придирчивым взглядом:

     – Было бы откуда съезжать. Сюда и даром не каждый въедет.

     – Ревность к людям унижает, но ревновать к квартире – здесь уже глубинные психологические комплексы. Не унижайся, Карлсон, ты по-прежнему лучше собаки. Хотя в том, чтобы не видеть каждое утро твою заспанную рожу, есть своя прелесть.

     – Значит, это ревность меня сейчас унижает? – с подчёркнутым равнодушием уточнил Сенсор. – Тогда понятно, почему ты до сих пор не приглашал меня в гости

     К сожалению, щёки Сенса разрумянились с мороза, и Лазарь не знал, насколько сильно зацепил его. Зато теперь он знал точно: ядовитые железы одинаково продуктивно работают как в коробке, так и вне её.

     Лазарь небрежным жестом указал на комнату:

     – Гардероба нет, так что не буду изображать из себя Амфитриона.

     С верхней одеждой под мышкой, Сенсор замер у входа в зал и с вежливым изумлением обвёл глазами комнату. Для его педантичной натуры здешний разгром, как ножом по стеклу.

     – Мог бы предупредить, я бы не разувался, – немного потрясённо протянул он. – Ты когда убирался в последний раз?

     – О, он ещё впереди.

     Лазарь поспешил набросить на мольберт замызганную простыню. В мире существовало всего две вещи, которые он не мог делать в присутствии посторонних: справлять малую нужду и заниматься живописью.

     – Надеюсь, секретное мероприятия не затянется надолго. Мне ещё в одно место надо, – Сенс принялся прохаживаться по комнате с брезгливым любопытством посетителя анатомической экспозиции кунсткамеры. Он с интересом разглядывал вещи и обломки вещей, разбросанные на полу, многие из которых пришли из девяностых и являлись переходящим «приданым» квартиры.

     – Не волнуйся, когда управимся, я сразу отправлю тебя в одно место.

     – Если тебе интересно, я нашёл новую Игру, – как бы между прочим обронил Сенс.

     Ничего не ответив, Лазарь отправился в ванную.

     Пока он приводил себя в порядок, Сенсор крикнул из комнаты:

     – Мальчишка лет десяти! Никогда не понимал, зачем Ведущему ребята, которые и дорогу-то сами перейти не могут.

     «Затем же, зачем и пьянствующие отцы-педофилы, насилующий своих дочерей», подумал Лазарь, а вслух сказал:

     – Отдай Матвею. У меня в ближайшее время ожидается нехватка времени. А чтобы копаться в мозгах малолетнего недоумка, ещё и желания.

     И потом, решил он, детские инсоны – не самое лучше место для обкатки новичков. Там содом в три раза круче, чем в этой квартире.

     – Матвей занят, ему Симон подкинул шабашку. Ты же знаешь, его мои находки не интересуют. И кстати, я всё-таки предпочитаю думать, что мы копаемся в душах, а не в мозгах.

     Лазарь вернулся в комнату в мятых джинсах и рубашке навыпуск. Непослушные волосы он небрежно приглаживал мокрой пятернёй.

     – Существование души пока никем не доказано.

     – Как и инсонов, – Сенсор аккуратно перешагнул через пыльные диванные подушки, разбросанные по полу, и остановился напротив мольберта. – «Наши проблемы не оттого, что мы чего-то не знаем, а оттого, что знаем наверняка что-то ошибочное» – Марк Твен.

     Лазарь принялся вправлять рубашку в джинсы.

     – Ты никогда не бывал в космосе, но знаешь, что планета круглая. Или что на ней когда-то жили динозавры. Примерно две трети из того, что тебе известно об окружающем мире, ты узнал от других людей. С такой философией, Марк, можешь прямо сейчас отправляться на поиски края земли. Уверен, оттуда тебе откроется замечательный вид на трёх слонов, черепаху и... не трогай это!

     Поздно – Сенсор уже приподнял за уголок заляпанную простыню. Кустистые брови задумчиво сошлись у переносицы.

     Лазарь отфутболил валявшуюся под ногами подушку и подскочил к мольберту.

     На холсте был изображён силуэт человека. Словно вырезанный из чёрной бумаги, человек замер в дверном проёме, осиянном изнутри ярко-белым светом. Одной рукой силуэт тянулся к незримой двери, которую собирался то ли открыть, то ли закрыть.

     – Что там про черепаху? – рассеянно переспросил Сенсор, внимательно изучая полотно.

     Лазарь забрал у него кончик простыни и снова накрыл картину:

     – Собирайся. Нам пора ехать.

     3

     Обычно, когда он приезжал к Янике, то звонил ей на сотовый. Иногда она спускалась. Тогда они шли (ковыляли, в его случае) до ближайшей кофейни или просто на лавочку, и разговаривали, пока не замёрзнут или не кончится кофе. Они могли говорить о чём угодно, но никогда не касались темы, послужившей причиной самих встреч. Такое негласное табу вполне устраивало обоих. В конце концов, Лазарь приходил сюда не как психолог (хотя бы потому, что не имел для этого ни соответствующей квалификации, ни желания), а как вербовщик.

     Если Янику не пускал отчим, приходилось возвращаться ни с чем. С другой стороны, именно благодаря отчиму, с ней удалось наладить контакт. Тот, кто скажет, что самоубийцы не боятся смерти, просто никогда не бывал в их шкуре. Самоубийцам страшно умирать точно так же, как и всем остальным. Но ещё страшнее возвращаться обратно. Туда, где тебя ждут родные и близкие, с одним вопросом на устах: «зачем»? В отличие от других, вопроса «зачем» Яника совсем не боялась. Лазарь прекрасно понимал, что она спускается к нему, лишь бы не сидеть дома с отчимом, поэтому приезжал всегда под вечер, когда Калим возвращался с работы.

     Но сегодня всё получилось иначе. У подъезда Лазарь, как обычно, позвонил Янике, и она попросила подняться.

     – Подняться? – усмехнулся Сенсор. – Вы уже зашли так далеко?

     – Её «не»-предок на работе, – Лазарь принялся набирать на замке старую добрую комбинацию кода. Есть вещи, которым лучше не меняться. – В разговоре используй паспортные имена. Она Катя, я Ваня, ты... ну, если назовёшься Сенсором, будет даже забавно. Запомни: она пока ничего не знает о наших играх.

     – Но скоро узнает, так ведь? – подмигнул Сенсор.

     Замок щёлкнул, дверь открылась.

     4

     На пороге до боли знакомой квартиры их встречала симпатичная рыжеволосая девушка, совсем не похожая на свой инсоновый прототип, каким его запомнил Лазарь. Со времени их последней встречи Яника похорошела и набралась сил. В сравнении с инсоновым двойником, иссушённым жаждой, истощённым ранами и опустошённым морально, это были два совершенно разных человека. Какими, по сути, они до сих пор и являлись.

     – Привет, – поприветствовала она гостей и отступила в сторону. – Разувайтесь, проходите.

     Ещё одним отличием от сестры-близняшки из инсона было то, как держалась хозяйка этой квартиры. Неуверенно и чуть зажато. Ничего удивительного: в своих инсонах люди действуют быстрее и решительнее, чем в жизни, ведь все решения сначала принимаются там.

     Лазарь шагнул в прихожую и почувствовал лёгкий укол ностальгии. Всё здесь казалось ему знакомо, как Шурику из «Наваждения». Там кухня, там зал, а там спальня и балкон, откуда... впрочем, Джуда вряд ли когда-нибудь справлял малую нужду отсюда.

     Яника уже переоделась в свитер и тёплые джинсы. У стены под зеркалом Лазарь заметил небольшую спортивную сумку, набитую и застёгнутую на все молнии.

     – Знакомьтесь, Катя Исакова, – Лазарь жестом указал на Янику, – Сен...

     – Макс Райновский, – быстро представился Сенсор, метнув в Лазаря недобрый взгляд. – Мы с тобой уже виделись. У больницы, помнишь?

     – Помню, – на щеках Яники появились две милые впадинки, и Лазарь понял, что она врёт. – Ой, Вань, тебе сняли гипс? Поздравляю!

     – Я уже начал к нему привыкать, – Лазарь скользнул взглядом по кистям Яники. Из правого рукава свитера выглядывал хвостик бинта. – А вот тебя поздравлять пока рано.

     Яника перехватила его взгляд и как-то устало отмахнулась:

     – Порезы были слишком глубокие.

     Удивительно, как легко она теперь говорила об этом. Ещё две недели назад она бы стала похожа на подавившуюся куском мяса в Макдоналдсе, упомяни он о бинтах. Лазарь поспешил поставить себе это в заслугу.

     – Врачи сказали, я молодец, что резала правильно и не повредила сухожилия, – сообщила Яника и покрутила кистями.– А я-то думала, я дура.

     Посетительницу Макдоналдса вернули к жизни методом Хаймлиха-Лазаря, и теперь она снова может говорить.

     – Циничный народ врачи, – с усмешкой заметил Лазарь. – Ну, что – готова?

     – Я собралась, если ты про это, – Яника кивком указала на спортивную сумку. – Но прежде чем я выйду отсюда, хотелось бы знать, куда мы едем и зачем. Вот почему я попросила вас подняться.

     – Она ещё не знает?

     В голосе Сенса скользнула нотка, подхваченная у Дары, и Лазарь сразу распознал её – упрёк. В это мгновение он снова почувствовал себя обезьяньим дрессировщиком.

     Лазарь действительно ничего не рассказывал Янике о том, куда они направляются и зачем. Лишь в общих чертах дал понять, что отчий дом ей придётся покинуть надолго. Может быть, навсегда. И, тем не менее, она всё равно собралась.

     Они по-прежнему торчали в прихожей, одетые в куртки, блестевшие от подтаявшего снега, поэтому Лазарь предложил:

     – Пройдём в комнату. Надеюсь, полчаса у нас есть?

     – Найдём, – чуть подумав, сказала Яника. Она выглядела заинтригованной, и, в то же время, немного растерянной. – Раздевайтесь и проходите на кухню.

     5

     В кухне Лазаря снова кольнуло дежавю. Комната была почти такой же, какой он её запомнил, с небольшими мажорными отличиями. Здесь не было дефицита с водой или едой, кухонная посуда находилась на положенных местах, холодильник мерно гудел компрессором. Лазарь взглянул в окно и не поверил: неужели ему хватило духу спуститься отсюда по верёвке, свитой из простыней?!

     Чай-кофе Яника не предлагала. По всему было видно, что она боится рассиживаться надолго.

     – Ну, так куда мы едем? – она оперла на руки беззаботно улыбающееся личико. Вся её поза излучала неприкрытый скептицизм.

     – Поедешь к нам жить, – без обиняков выдал Лазарь.

     Брови девушки поползли вверх. Она обвела взглядом сначала его, потом Сенса, и улыбка стала ещё шире.

     – К вам – куда? Вы вместе живёте?

     Сенсор вспыхнул, как новогодняя ёлка, и разъярённо зашевелил ноздрями. Ещё немного – и он достигнет точки кипения.

     – Мы не любовники, если ты об этом, – пояснил Лазарь, и Сенс заалел ещё ярче. – Что касается куда, то в Недвиговку – это в пятнадцати километрах от города. Там у нас дом. Есть крыша, кровати, и даже толчок. Общежитие, конечно, то ещё – людно, шумно, и всё такое. Но, как говорится, в тесноте да не в обиде, – он обвёл кухню мрачным взглядом. – Всяко лучше, чем здесь.

     Яника продолжала подпирать голову руками с вежливым недоумением на лице. На мгновение оно показалось Лазарю фальшивым, как шестой палец, но он сразу отогнал от себя эту мысль.

     – И что, у вас там какая-то община, или секта? – шутливо спросила она. – А вы, типа, вербовщики?

     Сенсор достиг точки.

     – Да какие ещё вербовщики! Лазарь не так выразился...

     Он умолк, запоздало сообразив, что сам выразился сейчас как-то не так.

     Недоумение на лице девушки сменилось страхом. Она, наконец, подняла голову и выпрямилась.

     – Лазарь? Значит, действительно секта...

     А ведь она права, подумал Лазарь – мы и есть секта. Для непосвящённого человека любые уверения в обратном прозвучат так же убедительно, как откровения Джорджа Адамски о венерианских звездолётах. Без эмпирических доказательств их организация есть не что иное, как культ. По некоторым признакам, даже деструктивный. Поговорка «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» в данном случае возводится в разряд правила.

     – Я тебе сейчас кое-что покажу, – сказал Лазарь прежде, чем Сенсор успел раскрыть рот. – Тебя это может напугать, даже шокировать. Скорее всего, будет и то и другое. Но это многое прояснит, причём быстро и без лишней болтовни.

     Лазарь протянул руку через стол и коснулся пальцев Яники. Кожа была тонкой и сухой, как папирус, будто кровь, вытекшая из её тела в ту злосчастную ванну, так и не восполнилась до конца.

     Яника не отдёрнула руку, и Лазарь крепко сжал её ладонь. Вот тогда она испугалась по-настоящему.

     – Ты что делаешь? – она напряглась и попыталась вырваться, но хватка Лазаря была крепка. – Ваня, отпусти!

     Лазарь ещё крепче сжал пальцы:

     – Меня зовут не Ваня.

     Удалённый контакт через прядь волос в сравнении с прямым контактом – всё равно, что телефонный разговор в сравнении с личной встречей. Погрузиться в инсон не труднее, чем войти в посудную лавку. Но сейчас он должен войти туда не один – предстояло протиснуть с собой ещё одного человека. А это гораздо труднее. Примерно так же, как тащить за хобот в лавку слепого слона.

     – Вам надо соединиться.

     Пальцы Лазаря быстро занемели, стало трудно говорить. Его ладонь и ладонь Яники слиплись друг с другом, как будто на каждую выдавили по тюбику супер-клея.

     – Что происходит? – в ужасе взвизгнула Яника. – Что со мной происходит?

     Её утягивало в Симплтонский тоннель. Теперь только рука Лазаря сохраняла связь с реальностью; разожми он её, и она могла никогда уже не вернуться. Для инициируемых новичков первое погружение в собственный инсон без подстраховки извне – неизменный риск не найти дорогу обратно. В реальности такие счастливчики впадают в сопор, из которого уже редко когда выбираются. Их рукопожатие сейчас – обратный билет Яники из ботанического сада.

     – Что это? – повторила девушка, слабея. – Что проис...

     Закончить фразу не хватило сил. Зрачки закатились, глаза превратились в бельма, голова запрокинулась назад. Она стала заваливаться на спину и непременно упала бы со стула, если бы не рука Лазаря. Вовремя подоспевший сзади Сенсор придержал за плечи уже бесчувственное тело.

     – И как мне раскорячиться, когда отключишься ты? – донёсся до уходящего сознания Лазаря приглушённый голос друга.

     Проход через Симплтонский тоннель не похож на уход из реальности. Скорее, реальность отступает от разума, открывая другую, новую.

     – Бросишь девку... подхватишь меня... – коснеющим языком ответил Лазарь, но так и не понял, где сказал это – наяву или уже нет. Симплтонский тоннель закрылся с одной стороны, а на другой уже брезжил в серебристой арке отсвет нового мира.

     6

     Всё та же кухня, но теперь без Сенса. Лазарь и Яника сидели за столом друг напротив друга. С лица девушки исчез страх, осталось лишь непонимание. В большом чисто вымытом окне за её спиной трепетали зелёные кроны.

     Лето.

     Яника медленно наклонялась вперёд и вгляделась в лицо Лазаря, как в миниатюру Похитонова. Казалось, она уже видела эту миниатюру раньше, но никак не могла вспомнить – когда и где.

     – Ваня?.. – наконец, с усилием проговорила она, и кожу между бровей рассекла вертикальная складка.

     – Нет, – качнул головой Лазарь, – ты знаешь меня под другим именем. Попытайся вспомнить.

     Складка на лбу стала глубже:

     – Я даже не могу вспомнить своё имя. Как меня зовут?

     Этот вопрос она адресовала себе, а значит, и ответ должна была дать сама.

     – Ты знаешь.

     – Яника, – чуть подумав, сообщила она. – По-моему, так.

     Лазарь кивнул.

     – Звучит не без пафоса, но существует мнение, что здесь мы носим свои настоящие имена.

     Когда он услышал об этом в первый раз, то подумал, что это самый нелепый романтический бред со времён концовки Ромео и Джульетты.

     – Ты – Иван Смерсонов, – неожиданно заявила Яника, ткнув в Лазаря пальцем.

     Шаг назад. Процесс воссоединения внешнего и внутреннего «я» происходил не совсем в соответствии с представлениями Лазаря. Ему почему-то казалось, что это должно произойти мгновенно, как озарение.

     – Только по паспорту, – нехотя признался он.

     – А я Катя, – ещё раз поднапрягшись, вспомнила Яника. – Исакова Екатерина Андреевна.

     – Да, тебя так тоже раньше звали, – подтвердил Лазарь. Внешняя половина явно пересиливала внутреннюю, но он решил не торопить события. – Больше нет.

     – Я что, обязана сменить имя?

     – Официально нет. Неофициально тоже. Конечно, если оно тебе не нравится, можешь оставить прежнее.

     – Нет-нет, – девушка поспешно закачала головой, – новое мне очень нравится. Я-ни-ка, – по слогам повторила она.

     – Они всем нравятся, – поморщился Лазарь. – Но когда остановит полицейский патруль, советую назваться обычным именем. И паспорт тоже на всякий случай не выкидывай.

     – А как твоё настоящее имя?

     Процесс воссоединения должен проходить автономно. Лазарь попытался вспомнить свою инициацию, и не смог. Впрочем, это было давно. И потом: память, как холодильник – протухшие продукты там долго не хранятся.

     – Постарайся вспомнить сама, – повторил он.

     В поисках ответа Яника огляделась по сторонам. Взгляд остановился на окне, сквозь которое в кухню проникали прямые солнечные лучи, уже изрядно припекавшие. Подул резкий ветер, и кроны деревьев, похожие на кудрявые зелёные афро, приветственно закивали.

     Яника вздрогнула и повернулась к Лазарю:

     – Что это за место? Ну, не молчи! Или я настолько шизичка, что уже не отличу зиму от лета? Где мы носим настоящие имена? Отвечай!

     Вместо ответа Лазарь встал и вышел из кухни. Через пару минут он вернулся обратно, держа в руках несколько предметов. Он по очереди разложил на столе перед Яникой рулончик марлевого бинта, ржаной сухарь, чайную свечу в алюминиевой гильзе и журнал «Авторевью». Проделывая всё это, Лазарь чувствовал себя Ричардом Алпертом, тестирующим на предмет избранности маленького Джона Локка.

     Яника зачарованно провела пальцами по лежащим на столе предметам. Потом подняла глаза на Лазаря, и морщинка между бровей вдруг разгладилась. Лазарь счёл это хорошим знаком – похоже, лёд тронулся. Пустые лакуны во внешней и внутренней памяти заполнялись удивительной смесью воспоминаний из двух жизней. Лазарь представил себе, как зубцы одной шестерёнки вклиниваются в промежутки между зубцами другой, и наоборот.

     Чтобы немного стимулировать её память, он поднял со стола бинт, размотал немного, и, чувствуя себя полным идиотом, обернул несколько раз вокруг головы. Пожалуй, лучшей иллюстрации к словосочетанию «дурацкий вид» не нашлось бы за всю его практику путешествий по инсонам. На столе ещё оставались неиспользованными свеча, журнал и сухарь, но Лазарь надеялся, что до них не дойдёт.

     – Это место называется инсоном, – он обвёл широким жестом комнату. – Это – твой инсон.

     Неожиданно мир вздрогнул. По воздуху покатились, как по поверхности озёрной глади, вертикальные концентрические круги. Вскрик девушки отразился многократным эхом от стен тесной кухоньки, как если бы она кричала со дна выработки для колодца. Лазарь понял, что его выбрасывает из инсона. Пол под ногами исчез, следом за ним исчезли все панельные перекрытия в нижних этажах. На долю секунды Лазарь завис в воздухе, как мультяшный персонаж; потом его с невероятно силой потащило (не привычное свободное падение, а воронка водоворота) в разверстую чёрную пропасть.

     7

     Лазарь очнулся на полу порядком надоевшей кухни. Слева лежал перевёрнутый стул, справа, как будто отдельно от тела, его правая рука. Кисть и часть предплечья онемели, будто он проспал на ней всю ночь.

     Потолок заслонила недовольная физиономия Сенса. Сильные руки помогли подняться. Яника лежала на полу с другой стороны стола. Без сознания.

     Сенсор вытер пот со лба.

     – Не знал, что с ней делать, – мрачно пробормотал он. – Что у вас произошло?

     Лазарь вкратце объяснил.

     – Она вытолкнула меня, как пробку из бутылки, – он присел перед Яникой на корточки и откинул мизинцем рыжую прядь с красивого высокоскулого лица. – Целовать пробовал?

     Сенсор присел рядом с самым озадаченным видом.

     – Думаешь, застряла? Вы же оба провалились. Но ты умеешь выходить наружу, а ей мы как-то не успели дать мастер-класс.

     – Да уж, было бы глупо, – Лазарь встал и подошёл к мойке. – Сначала спасти её, а потом своими же руками загнать в компанию к Чиполлино и его друзьям.

     – И что будем делать? – кажется, Сенс уже жалел, что вообще приехал.

     Лазарь вынул из посудного шкафа стакан и наполнил водой из крана. Потом вернулся к распростёртому на полу телу девушки и снова присел на корточки. Она словно спала: дыхание было ровным, лицо безмятежным. Интересно, коматозники выглядят так же?

     – Если она превратилась в растение, мы уже ничем не сможем помочь, – сказал Лазарь, перекладывая стакан в другую руку. – Остаётся только поливать.

     С этими словами он плеснул водой прямо в лицо девушки.

     – Сдурел! – Сенс запоздало оттолкнул руку Лазаря с пустым стаканом. – Хочешь её утопить?

     – Ничего, сделаешь искусственное дыха...

     Они замолчали, сражённые новым звуком – девушка на полу слабо закашляла.

     – Чтоб меня... – Сенсор вытаращился на Янику, как на чудо воскрешения.

     Криво ухмыляясь, Лазарь отставил стакан в сторону. То, что Яника сумела найти выход самостоятельно, почему-то совсем не удивило его. Впечатлило – да. Но не удивило.

     Откашлявшись, девушка вытерла рукавом лицо и приподнялась на локтях. Словно котёнок, очарованный прыгающим на нитке бумажным бантиком, она переводила испуганный взгляд с одного молодого человека на другого, пока, наконец, не остановилась на…

     – Лазарь? – полушёпотом спросила она, наморщив лоб. – Я тебя помню.

     Губы Лазаря растянулись шире:

     – А вот это уже круто.

     8

     Перед тем, как отвезти Янику в новый дом, нужно было заехать ещё в одно место. На Буденновском проспекте Сенсор припарковал машину напротив большой сталинки с реставрированным фасадом и шикарным табачным магазином на первом этаже.

     – Побудьте здесь, – велел Лазарь, выбираясь из машины.

     Сенсор провожал его недовольным взглядом. Лицо Яники ничего не выражало. Казалось, выскочи из ближайшего переулка Годзилла и начни топтать прохожих в кровавые лепёшки, оно и тогда осталось бы неизменным. Лазарь понятия не имел, как называется её новое состояние, но подозревал, что у него много общего с шоком.

     Вход в подъезд находился с другой стороны дома. Лазарь вбежал на крыльцо, в очередной раз поражаясь разнице, отличавшей зодчество тридцатых годов от массовых индустриальных застроек Хрущёва. Каждый шаг на широкой лестнице отдавался одиноким эхом под сводами высоченных потолков.

     Ему снова вспомнился инсон Яники. Брошенные квартиры, похожие на выпотрошенные хищниками туши, предметы домашнего быта, разбросанные по лестницам кусками внутренностей. Подъезды панельных девятиэтажек не идут ни в какое сравнение с размахом «сталинок», но эхо в доме Яники, усиленное тишиной омертвевшего города, ничуть не уступало здешнему. Особенно хорошо это чувствуется, когда в железную дверь барабанят десятки рук, жаждущих поймать тебя и разорвать на куски. Кажется, в летописи своей памяти Лазарь окрестил тот приснопамятный день «днём закрытых дверей». Сегодняшний, определённо, был днём старых воспоминаний.

     Лазарь остановился напротив чёрной железной двери на третьем этаже и трижды нажал на кнопку звонка. Условней знак для хозяина квартиры, введённый, по мнению Лазаря, исключительно для поддержания антуража таинственной организации. Как ни крути, а безымянная «секта», к которой все они принадлежали, едва ли нуждалась в подобных мерах предосторожности.

     Дверь открыл мужчина чуть за тридцать. Лысый, как коленка, с рыхлым рябым лицом, он напоминал кого-то из известных актёров. Судя по мятому виду и домашнему халату из натурального шёлка, ещё недавно мужчина крепко спал.

     – Привет, – хрипло поздоровался он. – Мы вроде на три договаривались. А сейчас, если я ничего не путаю, только два.

     – Серьёзно? – деланно удивился Лазарь. – Так вот что я проспал в последнее воскресенье октября! Миль пардон, Симон Петрович. Я войду?

     Мужчина в халате устало махнул рукой и зашаркал домашними тапками обратно в комнату.

     9

     Хозяин квартиры расположился в шикарном кресле в стиле ампир. Закинув ногу за ногу, он задумчиво рассматривал гостя, занимавшего точно такое же кресло напротив.

     – Так, давай подытожим, – всё тем же хрипловатым голосом предложил Симон Петрович. – Сейчас не перебивай, поправишь меня в конце, если я что-то упущу или где-то ошибусь.

     За что Лазарь уважал Симона, так это за рассудительный подход к делу. Всегда с чувством, с толком, с расстановкой. И главное – он никогда не спешил. Наблюдая за ним, Лазарь поневоле вспоминал мистера Винстона Вульфа из «Криминального чтива».

     – Итак, примерно месяц назад вы нашли игрока. Молодая девушка с проблемами в семье, которую вы с треском «проиграли». О ней вы мне не сообщали, что не противоречит правилам, потому что за проигрыш мы не платим. Одновременно с ней вы слили ещё одну Игру – мужчина средних лет, изнасилование. Как оказалось, отчим той самой девушки. Об этом проигрыше меня поставил в известность Матвей, потому что это дело передал ему я лично. Матвей подробно изложил все детали, связанные с делом, здесь никаких вопросов. Идём дальше. По твоим словам, девушка, с которой работали ты и твои ребята, не приняла предложение Ведущего Игры, но осталась жива. Тогда ты предположил, что она Эмпат, а около часа назад подтвердил это, и теперь эта бедная девочка сидит в машине, припаркованной у моего дома, и ждёт, пока ты сообщишь мне, что взял её в команду. Я ничего не упустил?

     – Э-э, пф-ф... может, пару деталей, – туманно ответил Лазарь.

     В кратком пересказе Симона вся история выглядела куда глупее, чем была на самом деле. Чтобы не выдавать своего смущения, Лазарь отвёл взгляд и оглядел комнату. Здешняя обстановка почти не изменилась с его последнего визита – она вполне соответствовала креслам. Под ногами настоящий иранский безворсовый ковёр, меблировка под стать экспозициям Лувра или залам Фонтенбло. Лазарь не раз задумывался о характере этой странной приверженности Симона к атрибутам роскоши, но так и не пришёл к однозначному выводу.

     – Не возражаешь, если я задам несколько вопросов? Нужно прояснить кое-какие моменты. Сам понимаешь, идти на поклон к Меценату с какой-то просьбой неподготовленным – всё равно, что заботится о причёске во время сна. Тем более, с такой просьбой.

     – Нет проблем.

     Меценат был личностью, окружённой ореолом таинственности. Никто не видел его в лицо и не знал настоящего имени. Страсть к такому инкогнито чем-то роднила его с боссами транснациональных корпораций. Меценат собрал и организовал группу Лазаря, наречённую с лёгкой руки Яники «сектой». Он предоставлял жильё, он же и платил. Однако его нельзя было назвать принципалом. Скорее, Меценат олицетворял некую высшую движущую силу, которая никогда не требует и не приказывает, а, скорее, предлагает. В остальном подопечные Мецената, как и все божьи твари, были предоставлены самим себе. Роль Метатрона была возложена на Симона Петровича.

     – Итак, вопрос первый, – начал Метатрон, устраиваясь поудобнее в кресле. – Насколько ты уверен в девушке?

     – Достаточно, чтобы прийти сюда, – ответил Лазарь. – Она не поддалась, если вы об этом. Не вызови я скорую, она бы сейчас обедала с Цоем.

     «Не слушай, что они будут говорить», – зашептал из глубин долговременной памяти собственный голос. – «Не поддавайся на искушения. Лучше умри».

     Неожиданно к голосу присоединился другой, незнакомый:

     «Ручка была мокрой», – вкрадчиво прошептал он. – «С другой стороны ручка была мокрой».

     Лазарь отогнал от себя этот шёпот, как наваждение.

     – Это хорошо, очень хорошо, – Симон Петрович выглядел действительно удовлетворённым. – Теперь меня интересует отчим девушки. Сегодня у него пропала падчерица. Сомневаюсь, что он не заметит.

     – С ним тоже никаких проблем, – заверил Лазарь. – С недавних пор Калим полностью подвластен Ведущему. Ему и раньше было плевать на дочь, а теперь и подавно. И потом, юридически Яника совершеннолетняя, и может послать опекуна куда подальше, если захочет. По друзьям и соседям она скучать не будет – все уже знают, что последние три недели она провела не на курорте. Будьте спокойны, реноме шизички за ней закрепилось надолго.

     – Хорошо, так и запишем.

     Симон Петрович порылся в карманах халата, вынул на свет божий серебряный портсигар и коробок спичек. Вставил в губы длинную тонкую сигарету (Матвей презрительно называл такие «мышиными тампонами») и с наслаждением раскурил.

     – В принципе, всё вроде бы нормально. Не думаю, что Меценат будет сильно против, – проговорил Симон из клубов сизого дыма. – Ответ получишь через два дня. Да, и последнее. Что скажут твои ребята? Как-никак, а ещё один едок в доме, да и очередь в сортир на одного длиннее.

     – О, не переживайте, – Лазарь плавно развёл ладонями, словно раздвигал дверцы лифта. – Я уверен, мои будут в восторге.

     Глава 2. Добро пожаловать в Хогварц

     1

     – Ты привёз её сюда? – выпучила глаза Дарения. Айма рядом с ней наверняка сделала то же самое, но по её раскосым глазам об этом трудно было судить. – Сейчас? Она уже здесь? Ты идиот?

     Лазарь слушал их вполуха. Он, как угорелый, носился по гостиной и закрывал на окнах шторы. Сенсор снова остался в машине с Яникой, ожидая сигнала к тому, что почва подготовлена и можно ввести её в дом.

     – Я знаю, что ты не идиот, а значит, это просто такой способ над нами поглумиться, – продолжала Дара. – Нет, ну скажи, разве трудно было хотя бы предупредить?

     – Не говоря уже о том, что такие вещи сначала обсуждают с другими, – добавила Айма.

     Лазарь закрыл последнее окно, погрузив гостиную в таинственный полумрак, и обернулся к подругам. Рассчитывать, что они примут чужачку с распростёртыми объятиями, и уже через пару дней станут подружками «не разлей вода», не стоило. На это потребуется хотя бы месяц.

     – Собирать совет племени было некогда. Своих планов я не скрывал, вы всё знали с самого начала. Если бы хотели что-то обсудить, сделали бы это давно. А значит, не хотели. А значит, не возражали. Сенс был не против, а значит, мнение Матвея уже ничего не решало. Голос малолетнего недоумка ещё, как минимум, шесть лет совещательный.

     – Мы, наверное, тоже недоумки? – набычилась Айма.

     – Вы нелюбопытны, – Лазарь зашагал обратно в прихожую. – То есть, безынициативны. То есть, инертны. То есть, вам проще, когда решают за вас. Так что... да, в каком-то смысле.

     Он выскочил в тамбур и распахнул настежь дверь. Дара и Айма топтались в немом возмущении чуть позади. Им было явно не по себе, но женское любопытство взяло верх.

     Лазарь заложил два пальца в рот и дважды по-разбойничьи свистнул. Через минуту калитка открылась, и во дворе появился насупившийся Сенс. Следом за ним вошла Яника, и Лазарь сразу понял причину недовольства друга: свою огромную сумку девчонка тащила сама.

     Лазарь обернулся к подругам:

     – Видали? А ещё она может готовить, пылесосить и мыть полы.

     2

     Сенсор вошёл первым. Сухо поприветствовал Инь и Ян и спешно скрылся в недрах дома. Айма и Дара провожали его недоумёнными взглядами, пока Яника неуверенно жалась в дверях.

     – Не обращайте внимания, – махнул рукой Лазарь. – Ему неловко из-за того, что он вынужден участвовать в этой авантюре без вашего ведома. Поэтому в акте знакомства он тоже участвовать не хочет, – он повернулся к Янике и картинно закатил глаза: – Гипертрофированное чувство ответственности – считай, инвалидность.

     Дарения смерила Янику оценивающим взглядом:

     – Ух, сколько соли! – усмехнулась она, облизывая губы. – Сплошное недоверие. Немного терпкое... с примесью страха, да?

     – Эта пушистая в буквальном смысле видит эмоции людей, – ответил Лазарь на безмолвный вопрос в васильковые глазах Яники. – Видела бы сейчас свои – вздрогнула бы.

     Лазарь не подал виду, но распознанный Дарой страх насторожил его. Чего Яника до сих пор боится? Волнение, неуверенность, смущение – это понятно. Но страх? Действительно, тут же одёрнул он сам себя – что страшного в человеке, пробующим твои эмоции на вкус?

     – Если мне здесь не рады, ещё не поздно вернуться, – Яника подняла глаза на Дару, и та быстро отвела взгляд.

     Айма выступила вперёд.

     – Не переживай, скоро ты научишься прятать от неё свои эмоции. Мы тебе рады. Нас огорчает отрезанная пуповина, возомнившая себя пупком земли, – японка намекнула глазами, кого имеет в виду, и протянула вперёд ладонь: – Я Айма.

     Чуть помедлив, Дара последовала примеру подруги.

     – Дарения.

     – Катя... – начала было Яника, но Лазарь тут же одёрнул её:

     – Яника.

     – Яника, – согласилась девушка и улыбнулась. – Ещё не привыкла.

     Всё-таки у неё очаровательная улыбка.

     – Начинай привыкать, – сказал Лазарь. – Вообще, учитывая, сколько нового тебя ждёт, привыкай привыкать.

     Девушки обменялись рукопожатиями. Взаимные улыбки оставались довольно натянутыми, но Лазарь решил, что для первого шага этого вполне достаточно. Приветили же они Марсена, ни с кем не посоветовавшись. Помнится, тогда «против» был как раз Лазарь, так что теперь Инь и Ян имели все основания поартачиться.

     – С нами ещё Матвей и Марсен, но один сейчас на работе, а второй пока не вернулся из школы, – сообщила Айма. – Познакомитесь вечером. 

     – Пойдём, покажем тебе твою комнату, – Дарения взяла Янику под локоть. – Правда, сейчас она больше похожа на кладовку, но за это Лазаря благодари. Если бы мы знали...

     Лазарь забрал из рук Яники сумку и повесил на плечо Айме. От неожиданности японка пошатнулась под весом сумки, но устояла.

     – Отнесёте. Можете заодно прибраться там, пока мы будем отсутствовать.

     – Отсутствовать? – растерялась Яника. – Мы уезжаем?

     Лазарь открыл дверь и заглянул в гостиную. Убедившись, что Сенс уже ждёт, он повернулся к девушкам:

     – Наша гончая отыскала заячью нору. Так что, девочки, пока взрослые дяди и тёти будут шастать по Стране Чудес, вы останетесь в стране дураков.

     Яника была смущена донельзя. Она покраснела до корней волос и всё порывалась забрать у Аймы сумку обратно. Японка молча прожигала Лазаря взглядом, но сумку не отдавала. Потом коротко кивнула Даре, и они молча покинули тамбур. Бойкот на целый день от обеих обеспечен, а от Аймы, возможно, ещё и маленькая месть.

     – Я уже поняла, характер у тебя не сахар, – сказала Яника, когда они ушли. – Но зачем так грубо? Обижаешь их ты, а обидятся на меня. Так всегда бывает.

     – Самый быстрый способ от них избавиться, – Лазарь открыл перед Яникой дверь в дом и сделал приглашающий жест рукой. – Добро пожаловать в Хогварц.

     3

     Сенсор ждал на диване в полутёмной гостиной со всеми онёрами. Единственным источником дневного света в комнате была окошко в двери на террасу – на потолке висел белый световой квадрат, поделённый на четыре крестовиной дверной рамы. На кофейном столике перед диваном горела спиртовка, рядом лежал целлофановый пакетик с чёрным локоном человеческих волос. Больше на столе ничего не было.

     Сенсор оторвал зачарованный взгляд от голубого язычка пламени и поднял глаза. В неровном свете горящей спиртовки он напоминал медиума на спиритическом сеансе.

     – Как прошло?

     – Без тебя, – Лазарь подвёл Янику к столику, усадил на диван и присел рядом. – И как трусишка вроде тебя умудряется срезать у них такие клоки?

     – Заплатил пацану три сотни, – хмуро буркнул Сенс. – Встретил его в магазине. Он разглядывал витрину в мясном отделе и светился так, что я почувствовал его из отдела напитков. Денег пацану явно не хватало, я и решил подкатить. Подошёл, сказал, что увлекаюсь крипто-таксидермией и заинтересован в покупке мягких детских волос для чучела оборотня. Думаешь, получится списать эти бабки на производственные расходы?

     Яника испуганно озиралась по сторонам, словно ждала, когда же из стен начнут вылетать привидения. Её взгляд упал на спиртовку и пакетик с чёрным локоном.

     – Вы собираетесь повторить то, что произошло у меня на кухне? – догадалась она.

     – Короткий брифинг, – вместо ответа объявил Лазарь. Изображать из себя Макаренко совершенно не хотелось, но дать Янике базовые сведения перед первым осмысленным погружением в инсон было необходимо. – То место, куда мы прогулялись у тебя на кухне и куда собираемся сейчас, называется инсон. Не спрашивай меня про этимологию этого слова и автора, потому что я не знаю.

     – Ты сейчас говоришь о подсознании, да? – вместо этого сказала Яника.

     Лазарь встретился взглядом с Сенсом, но тот лишь улыбнулся и приглашающе кивнул. А ведь Малому он с удовольствием разжёвывал всё сам.

     – Инсон – это не подсознание, но он контролирует наше сознание на бессознательном уровне. Метафорически, если ты – головной мозг, то инсон – приютившийся внутри нейросифилис, который влияет на твою работу. Только в сто раз сильнее. При этом вы совершенно не подозреваете о существовании друг друга. Инсон – внутренний мир человека в дословном смысле. Каждый инсон уникален и складывается из множества глубинных бессознательных установок хозяина, совокупность которых мы называем проекциями.

     На лице Яники изобразилось уже знакомое скептическое выражение. Точно так она смотрела на них с Сенсором несколько часов назад у себя в квартире.

     – Инсон? – с недоверием протянула она. – Лазарь, то, о чём ты сейчас рассказываешь, в религиях всего мира давным-давно имеет название. Душа.

     – Существование души пока никем не доказано, – мотнул головой Лазарь. – Душа, если она вообще существует, есть неизученная часть нашего организма, не более. Когда этот пробел будет восполнен, душа в её религиозном и философском смысле перестанет существовать, и превратится в медицинский термин. «Поддушная выстилка» или как-то. Инсоны – явление витальное. Они материальны, как ты, я, и тот мир, который мы привыкли называть реальностью. Это – вселенная во вселенной.

     Сенсор решил включиться в разговор, но, как всегда, забежал с конца:

     – Есть мнение, что у проекций в инсонах есть свои инсоны. Получается что-то типа матрёшки. Правда, на практике этого никто не проверял. Но если это так, то, может быть…

     – Да-да-да, миф о пещере! – нетерпеливо отмахнулся Лазарь. – Наш мир может оказаться чьим-то инсоном, о ужас! Чувак с ирокезом на картине Блейка прям с тебя писан. Не забивай девочке голову. Ты паришь себе мозги Платоном, мы смотрим фильм «Тринадцатый этаж» под попкорн с пивом и не паримся. Ну, или паримся, но уже под пиво с воблой.

     Насколько было известно Лазарю, с помощью научной методологии инсоны никем никогда не изучались. Наверное, потому, что с практической точки зрения феномен инсона поддаётся изучению ещё хуже, чем чёрные дыры, тёмная материя или пространство-время. Для начала учёный должен сам быть феноменом, а иначе как увидеть и проанализировать то, что не видно обычным людям? Но это не единственная трудность. Даже если удастся собрать группу учёных-Эмпатов, или обучить неучей, вроде Яники или Сенса, посыплется целая куча других проблем. Например, как проводить исследования? Как ставить опыты в лабораторных и полевых условиях? Как потом показать и доказать результаты изысканий научному сообществу и широкой публике? Инсон – это же не квазар. Тот хотя бы в телескоп видно, а на вопрос, что это за пятнышко в небе, можно наговорить кучу всякой научной белиберды и закидать уравнениями.

     О финансировании подобной программы, задумай кто-нибудь воплотить её в жизнь, нечего и говорить. Для того же НАСА или Стэндфордского университета гранты из госбюджета или от богатых спонсоров уходят хоть и в долгую, но вполне осязаемую перспективу. Для того чтобы перспективу инсонов могли увидеть налогоплательщики (или какой-нибудь олигарх), сперва нужно доказать существование самих инсонов. Привести материальные доказательства, видеозаписи, показать на слайдах. А лучше всего провести маленькую экскурсию. Олигархов в мире не так уж много. Олигархов-меценатов ещё меньше. Олигархов-меценатов-Эмпатов – Лазарь знал такого одного. Но тот был всё больше человеком практики, а не теории.

     – Люди, способные воспринимать инсоны из яви – такие, как мы с тобой – называются Эмпатами. Чтобы увидеть инсон требуемого человека, необходима некая часть его материального тела. Например, очень хорошо подходят волосы.

     – И много таких, как мы? – спросила Яника.

     Она сказала «мы» вместо «вы», и Лазарю это понравилось. Конечно, она ещё не верила им до конца, но уже готовилась поверить. Как любой человек, стоящий на пороге знакомства с живой Нинель Кулагиной, она хотела верить.

     – Точно неизвестно, – ответил Сенс. – Знаем только, что мы не одни. Мы помогаем определённым людям, нам за это платят. Остальное нас не касается.

     Яника надолго ушла в себя. Потом подняла голову и взглянула на Лазаря. Скуластые щёки опали.

     – Есть и другие Эмпаты, да? Кто они?

     – Плохие парни, – просто ответил Лазарь. – Они выбрали тёмную сторону «силы», и их гораздо больше чем нас. Эти Ситхи и пытались тебя убить. И им почти удалось.

     – А я-то думала, я сама себя пыталась убить, – мрачно отозвалась Яника. – Ну, спасибо, что снял груз вины.

     Лазарь откинулся на спинку дивана. Ну, вот – опять рассказывать про невидимых человечков, подталкивающих к роковому шагу. Миллионы людей пожелали бы, чтобы все ошибки их жизни объяснялись именно так, но лишь немногие, вроде Яники, действительно имеют на это право.

     – Невозможно снять груз вины с того, кто возложил его на себя сам, – сказал Лазарь. – Когда сбросить этот груз, и сбрасывать ли вообще, решать тебе. Я только хочу донести правду.

     – Какую правду? – воскликнула Яника. – Я ничего не понимаю!

     – Сейчас поймёшь.

     Лазарь взглянул на Сенсора. Тот понял всё без слов, схватил со стола целлофановый пакет и одним рывком вскрыл. На полированную поверхность столешницы выпала чёрная прядь.

     4

     – Инсон – целый мир, выстроенный твоим внутренним «я». Мы называем его главной проекцией, – торопливо вещал Лазарь, укладывая Янику на диван. Сенсор суетился в поисках подушки. – Главная проекция, твоё «идеальное я» – субъект рефлексивный; другими словами, такой, каким ты видишь себя сам. В отличие от яви, в инсоне это может проявляться во всём, что окружает главную проекцию. В людях, животных, зданиях, погоде. Этим пользуются злые Ситхи. Но это помогает нам понять суть Игры.

     – Какой Игры? – Яника приподняла голову, чтобы Сенсор мог подсунуть под неё подушку. – А зачем мне лежать?

     Лазарь наклонился над ней и выразительно поднял брови:

     – Ещё придётся раздеться.

     – Раздеться?

     – Ну да. Ты что, «Терминатора» не смотрела?

     – Не слушай, – вмешался Сенс, – в чужой инсон перемещается не физическое тело, а проекция из инсона. Так что неважно, что на тебе надето. Главное, во что одета проекция.

     – Для её проекции не важно, а моя разницу почувствует, – Лазарь устроился на полу возле дивана. – Дай мне руку.

     Яника свесила вниз тонкую кисть.

     – Ты говорил, проекция и ты сам – разные люди. Как же тогда твоя проекция сможет полюбоваться на голую меня?

     – Прежде чем научиться перемещаться в чужой инсон, нужно сначала осознать себя в себе. После этого ты и твоя проекция обменяются телефончиками и будут сплетничать по вечерам, жуя сладости. Всё, что известно тебе, будет помнить и она. Этим мы и отличаемся от простых людей.

     – А я уже осознала себя в себе?

     – А ты думала, мы сегодня утром армрестлингом занимались? – Лазарь вложил свои пальцы в ладонь девушки. – Сожми мою руку покрепче. Первый раз поведу я, завтра будем учиться делать это самостоятельно.

     Из коридора послышались торопливые шаги, и в гостиную вбежал Марсен. Мальчишка раскраснелся и тяжело дышал, но больше от переполнявших чувств, чем от бега. На спине висел школьный рюкзак, голубые глаза горели огнём праведного негодования.

     – Ты мне обещал! – с порога заявил он. – За базар отвечаешь?

     Всё ясно – он уже виделся с Инь и Ян. Те рассказали про новую Игру, и он опрометью бросился сюда, даже не успев скинуть рюкзак. Маленькая месть от Аймы...

     Сенсор заговорил раньше, чем Лазарь успел раскрыть рот. И хорошо. Сглаживать конфликты – его прерогатива.

     – Там может быть опасно, – мягко проговорил он. – Слушай, давай так – Лазарь сначала разведает обстановку, а потом...

     – Ей можно, а мне нет?! – Марс бесцеремонно указал пальцем в Янику. – Кто она такая?

     Лазарь приподнял голову нал полом:

     – Она та, кому уже продают спиртное в магазинах. Извини. Возвращайся годков через шесть.

     Мальчишку затрясло от злости. Наградив Лазаря матерным производным от слова «балабол», он развернулся и пулей вылетел из комнаты.

     Когда в гостиную вернулась тишина, Лазарь дал команду:

     – Поджигай!

     Сенсор отщипнул от локона небольшой пучок волосинок, взял спиртовку и присел на корточки перед Лазарем.

     – Что мне делать? – донёсся с дивана взволнованный голос Яники.

     Сенсор поставил спиртовку на пол рядом с левым ухом Лазаря. Послышалось едва уловимое потрескивание занявшихся огнём волос. В воздухе запахло палёным салом.

     – Закрой глаза и расслабься. Нет, ну почему они никогда не моют голову?

     Вверх потянулось сизое щупальце дыма, и Лазарь сразу схватил ноздрями этот фимиам. Вонь стояла такая, будто в носу обжигали свежеощипанную куриную тушку.

     – Что это? – Яника тоже уловила запах.

     – Четвёртый вид конопли: «cannabis homo sapiens», – задушенно проговорил Лазарь. – Триста рублей за пакет. Ждём, когда торкнет.

     Комната поплыла. Стены потеряли плотность, стали прозрачными, и задрожали, как жевательный мармелад. Лазарь закрыл глаза: созерцание реальности только мешает её покинуть. Первую минуту-две «вертолётит», как после хорошей пьянки. На третью всё проходит и становится легче дышать, как будто очутился посреди тоннеля, пронизываемого сквозняком. Если в этот момент открыть глаза, можно увидеть сам тоннель, но лучше просто представить. Глаза следует открывать на четвёртой-пятой минуте. Зрелище нового мира, выстраивающегося вокруг тебя, как сборка конструктора «lego-city» на ускоренной съёмке, выглядит поистине завораживающе. Обычно Лазарь не открывает глаз до самого конца – всё это он видел миллион раз. Он почти забыл, что за груз оттягивает ему правую руку, как авоська с картошкой. И только когда нащупал в ладони бьющуюся пульсом жилку, он вспомнил о Янике и быстро открыл глаза. Пускай и она посмотрит.

     5

     – Где мы? – голова Яники крутилась во все стороны, как тарелка радара. Ей только что показали живую Нинель Кулагину, и теперь она пыталась переварить увиденное. – Непохоже на первый раз. И ощущения другие...

     – Ты в чужом инсоне, отсюда и новые ощущения, – пояснил Лазарь. – Это как ехать в чужой тачке. Другие запахи, незнакомая подвеска.

     Они очутились неподалёку от пыльного футбольного поля, примыкавшего к четырёхэтажному зданию, похожему на школу. У левой бровки поля раскинулся спортивный городок с брусьями и перекладинами. Вдоль правой тянулись в два ряда длинные лавки трибун. Погода стояла пасмурная, с поля задувал ощутимый ветерок. Свинцовые облака почти лежали на крыше школы – здесь царствовала типичная для юга России поздняя осень.

     Вокруг не было ни души.

     – Значит, вот оно? Мы внутри другого человека? – проговорила Яника с любопытством, свойственным человеку, не оставляющему надежды найти естественное объяснение сверхъестественному.

     Она разжала тонкие пальчики и высвободила руку Лазаря. На веснушчатом лице блуждала странная улыбка.

     – Что-то вроде, но ты сейчас думаешь не об этом, – с нажимом проговорил Лазарь. – Ты надеешься, что лежишь в реанимации и ловишь кетаминовые глюки, так? Или спишь в папенькиной квартире и весь сегодняшний день – просто дурной сон. Я, конечно, не против пару раз щипнуть тебя и всё такое, но это вряд ли поможет.

     К удивлению Лазаря, улыбка Яники стала ещё шире. Девушка подняла одну руку и подкатила рукав свитера. Бинты на предплечье никуда не делись, но Лазарь знал, что шрамов под ними нет. Он так же знал, где они есть – под свитером на теле, отвратительные и ужасные. Пройдёт немало времени, прежде чем эти рубцы исчезнут.

     – Почти угадал, – сказала Яника, ощупывая руку. – В одном ошибся. Я не надеюсь, что всё это просто сон. Я этого боюсь.

     Лазарь посмотрел в её нежно-васильковые глаза и ничего не ответил. А ведь он уже собрался поведать ей об ощущениях, которые испытываешь в первые дни открытия нового мира: сначала ступор неверия, потом осознание и приятие. Теперь эта лекция была не нужна.

     Неловкое молчание нарушил тонкий голос Дары:

     «Зависаем тут, да?»

     Яника подпрыгнула от неожиданности. С абсолютно диким видом она принялась озираться по сторонам, но тщетно – окрестная местность оставалась такой же безлюдной, как и минуту назад.

     – Это Дара. Она ведёт радиовещание напрямую из яви, – объяснил Лазарь. – Эмпатов вроде нас с тобой называют Бегунами – путешественниками в инсон. Дара тоже Бегунья, но с протезами для параолимпийских забегов. Она видит инсон, может показывать его через себя бездарям вроде Сенса, но неспособна проникать внутрь.

     «Меня называют Невидимкой» – с достоинством проговорила Дара. – «По мне, так лучше оставаться призраком, чем получать по морде».

     Яника недоверчиво посмотрела на Лазаря:

     – Получать по морде? Как это? Твой друг... Сенсор, разве он не сказал, что мы в безопасности? В инсон перемещается проекция, а не физическое тело.

     Судя по интонации вопроса, она вспомнила о «тёплом» приёме, устроенным Лазарю Калимом у заставы супермаркета «Гризли».

     – Всё так, кроме слов про безопасность, которые домыслило твоё правое полушарие. В своём инсоне ты – царь и бог, живое воплощение идей антропоцентризма. Когда мы рассекали на Хаммере в этом твоём «Зомбилэнде», ты была в безопасности. Здесь «Зомбилэнд» чужой.

     Немного подумав, Яника спросила:

     – Если я была в безопасности, то зачем приходил ты?

     – Уберечь тебя от глупостей. Ты не умрёшь в своём инсоне, если случайно вывалишься из окна. Но если шагнёшь оттуда осознанно, наяву тебя будут соскребать с асфальта врачи неотложки.

     – А если бы из окна выпал ты?

     Теперь она вспомнила акробатические этюды на бельевых верёвках.

     – Для меня это был чужой инсон, а в чужом инсоне, как ты уже заметила, всё иначе. Полученная рана скопируется в реальность, её откроет твоё подсознание. Мы называем это стигматами.

     – Разве это возможно?

     – Разум контролирует тело, это тебе любой врач подтвердит. Ты что, «Матрицу» не смотрела?

     – А как насчёт смерти?

     Лазарь ждал этого вопроса.

     – Ну, этого мы пока не проверяли, – уклончиво ответил он. На самом деле, он и сам толком не знал.

     – То есть... – начала Яника, вспоминая о револьвере Калима и карабинах охранников, но Лазарь опередил её:

     – Тебе не за что извиняться. Твой настоящий отчим сверкал голым задом и косил под Тарзана. Тот парень, что выдавал себя за Калима, на самом деле из плохих парней – Ситхов. Это долго объяснять, и сейчас не самое подходящее время.

     «Вот именно!» – горячо поддержала Дара, и Яника снова вздрогнула. – «Вы на враждебной территории трещите про то, как здесь опасно, а сами торчите на самом просматриваемом месте».

     – Где Сенсор? – спросил Лазарь, отступая к турникам. – Хотелось бы знать, где именно нам следует торчать.

     «Он в туалете, придёт через три минуты».

     В голове у Лазаря уже зародилась хорошая шутка о промежутках времени, требуемых на отправление большой и малой надобности, и о том, на что можно истратить три минуты, которых слишком мало для первого и слишком много для второго, но озвучить не успел.

     В четырёхэтажном здании, похожем на школу, протяжно зазвенел самый настоящий школьный звонок.

     6

     Резкий вызывающий звон разнёсся по школьному радиоузлу протяжной сиреной сигнализации.

     В этом звуке было что-то тревожное, что-то недоброе, сулящее большие неприятности. Спортивный городок примыкал к невысокому кирпичному забору, отделявшему территорию школы от жилого района, но за забором не слышалось привычного шума города, и от этого становилось не по себе ещё больше.

     – Где этот засранец? – прорычал Лазарь. – Его что, в дырочку засосало?

     «Засранец передаёт, что уже на месте».

     – Отлично, скорострел. Давай, включай свои датчики, и скажи, где наш клиент.

     Ответить Дара не успела: в этот самый момент двери школы распахнулись, и на улицу хлынул людской поток.

     Яника взвизгнула, но Лазарь вовремя успел прикрыть ей рот ладонью. Дара витиевато выругалась в полный голос, что было ещё одним преимуществом, выгодно отличавшим параолимпийского Бегуна от здорового.

     На улицу высыпали дети. Их было не меньше сотни – мальчиков и девочек, от семи до шестнадцати. Они носили самую обыкновенную одежду, типичную для тинэйджеров их возраста, на спинах болтались самые обычные портфели и рюкзаки с персонажами комиксов и японских мультиков на клапанах. Некоторые несли в пакетах сменную обувь. Однако на одежде и аксессуарах сходство школьников с нормальными детьми заканчивалось. Большинство существ, прятавшихся в одеждах детей, имело мало общего с живыми людьми. Кожа на круглых личиках и пухлых ручках была трупно-серого оттенка, на шее и запястьях она морщилась складками, как у свежевыловленных утопленников. Волосы, в основном чёрные и медно-рыжие, почти у всех стояли дыбом или болтались за спиной, свитые в острые сосульки. Когда дети радостно кричали, издавая странные горловые звуки, похожие на смех пятнистых гиен, сосульки вздыбливались над головами на манер хохолков какаду. Весёлое перекрикивание и хохот смешивались в разноголосый птичий грай, пробиравший до мозга костей.

     Издалека было не разобрать, но Лазарь не сомневался: в глазах существ нет ни радужной оболочки, ни склеры. Это были два круглых омута, загрязнённых нефтью. Маленькие детские ротики полнились острыми, как бритва, акульими зубками. Впрочем, сами зубы Лазарь видеть не мог, так что их дорисовало его разыгравшееся воображение.

     Дара первой справилась с потрясением:

     «Сенсор говорит, наш парень в самой гуще» – сообщила она так, словно чувствовала себя виноватой в этом.

     Могла и не говорить. Тоннель никогда не выбрасывает далеко от цели.

     – Ну, а где ж ему ещё быть, – попытался пошутить Лазарь. В горле появилась странная сухость. – И вы ещё спрашиваете, за что я не люблю детей...

     Глава 3. Что такое Игра

     1

     Дети-мертвецы разбрелись, кто куда. Небольшая группа школьников, смеясь и перешучиваясь, направилась к воротам школьного двора и вскоре исчезла за ними. Компания девочек устроилась в беседке неподалёку. Шумная ватага мальчишек с жуткими криками устремилась к футбольному полю. Один из них нёс в руках мяч.

     Между спортивным городком и забором тянулась вереница криво постриженных кустов шиповника и сирени, с которых уже начала облетать листва. В стене, противоположной воротам, имелся ещё один выход из школы – узкая железная калитка, открытая настежь. Стараясь не высовываться из-за кустов, Лазарь и Яника стали потихоньку продвигаться к этой калитке.

     – Кто это? – то и дело шептала за спиной у Лазаря Яника. – Кто это?

     Времени на разъяснения не было. Ребята на поле стали делиться на команды. Сквозь разлапистые ветки кустарника Лазарь старался разглядеть кого-нибудь, отличного от всех остальных.

     Главный признак хозяина инсона в его уникальности.

     Помощь пришла от Дары:

     «Там, за школой, видишь»?

     К зданию школы присоединялась одноэтажная постройка. Все верхняя половина была выполнена из рифлёных стеклоблоков, нижняя – глухая кирпичная стена. Лазарь решил, что это зимний спортзал. Спортзал ответвлялся от здания школы и тянулся длинным красным рукавом до стены, огораживающей школу. Между спортзалом и стеной оставался тесный закуток, который, судя по россыпи окурков на земле и забыченным стенам, заменял школьникам курилку.

     В курилке Лазарь заметил ещё одну группу школьников, ранее ускользнувшую от его внимания. Четверо живых мертвецов с сигаретами в зубах щеголевато облокотились о стену. Трое других ребят выстроились перед ними в ряд, уныло ссутулив плечи. Даже в профиль Лазарь различил их здорового цвета кожу, которая выбивалась из общей серой палитры, как подвенечное платье в похоронной процессии.

     – Вижу, – он резко остановился, и Яника ткнулась ему в спину. – Который из них?

     «Чернявый, ближе всех к тебе» – ответила Дара.

     – У них там вроде как разборка, – медленно проговорила Яника, выглядывая из кустов.

     – Нет, – сказал Лазарь, – это не разборка. Это травля.

     Четверо мертвецов попеременно спрашивали что-то у мальчишек. Получив ответ, мерзкие твари издевательски хохотали, картинно хватались друг за друга и тыкали пальцами в своих жертв. Те испуганно жались друг к другу, лишь изредка отваживаясь ненадолго поднять взгляд.

     Классические агрессоры и аутсайдеры в естественной среде.

     «Хочешь сказать, над парнем издеваются в школе?» – недоверчиво проговорила Дара.

     – Ни в коем случае! – отозвался Лазарь. – Разве дети способны на такое?

     Самый рослый из мертвецов оттолкнулся локтями от стены и с размаху хлестанул одного из мальчишек ногой по заднице. Бедолага упал, как подстреленный, но тут же вскочил на ноги и принялся сосредоточенно отряхивать джинсы. Мертвецов согнуло пополам от хохота.

     Лазарь доверительно подмигнул Янике:

     – Ну, по крайней мере, это не наш парень.

     2

     Было решено подобраться поближе к калитке и дождаться развязки уже там. Рано или поздно глумление закончится, и мальчишек отпустят. На поле уже начался матч, трибуны стали заполняться стайками девочек, потянувшихся от беседок. Когда они махали руками и выкрикивали слова поддержки, острые сосульки на головах вздыбливались от темени до лба острыми зубьями циркулярки.

     До калитки оставалось шагов двадцать, когда одно за другим случилось сразу несколько событий. Каждый из аутсайдеров, включая чернявого, уже успел получил по безответному пинку в задницу. Потом один из мертвецов докурил сигарету и решил, что отправить окурок щелчком в лицо чернявому сойдёт за хорошую шутку. Окурок угодил не в лицо, а в затылок – в последний момент мальчишка увидел на другом краю футбольной площадки что-то, заставившее его отвернуться. Каким образом он умудрился почувствовать что-то спиной – одному инсону известно.

     Мертвецы всё равно сочли шутку удавшейся, и зашлись гомерическим хохотом. Однако сам шутник остался недоволен. Он приблизился к чернявому на расстояние удара, и размахнулся, целясь кулаком в затылок. Глаза мальчишки округлились, челюсть медленно отползла вниз. Парень совершенно не замечал нависшей над головой угрозы и продолжал таращиться на то, что выветрило из этой головы все остальные мысли.

     – Тихока! – дурным голосом закричал он и сорвался с места.

     Кулак шутника рассёк пустое место, где всего полсекунды назад была голова чернявого.

     – Тихока! Тихока! – мальчишка выбежал на футбольное поле. Игроки шарахались в стороны, шипя и ощетинивая острые гривы. – Тихока!

     Чернявый неуклюже перебирал длинными ногами по полю, разбитые ботинки поднимали маленькие облачка пыли. Когда он достиг середины поля, Лазарь запоздало понял, что именно так заинтересовало мальчика.

     – Тихока! Тихока!

     Мертвецы в курилке побросали сигареты и пустились вдогонку. «Живые» мальчишки смотрели им вслед со смесью страха и облегчения на лицах.

     – Он бежит в нашу сторону, – зашептала Яника, срываясь на голос. – Нас заметят!

     – Он не просто бежит в нашу сторону, – сказал Лазарь, отступая от кустов и увлекая за собой Янику. – Он бежит к нам.

     3

     «Не знаю, кто из вас Тихока, но сделайте что-нибудь!» – простонала Дара.

     К погоне присоединилось ещё трое мертвецов из футболистов. Мальчишка, тем временем, пересёк линию аута и вбежал в спортивный городок. Парень лихо поднырнул под одну из перекладин, но на выходе потерял равновесие, корпус обогнал ноги, он на всём ходу влетел в живую изгородь головой вперёд, пробил её и выпал на четвереньки с другой стороны.

     Лазарь схватил мальчишку за шиворот и вздёрнул на ноги.

     – Убер`ите р`уки, вы кто? – вытаращился тот, поводя всклокоченной головой. В волосах застряли кусочки веток и шипов, но на лице не было ни царапины.

     Теперь Лазарь мог рассмотреть его лучше. Лопоухий, с тяжёлой, как экскаваторный ковш, челюстью, выпирающей нижней губой, и меленькими, глубоко посаженными в череп глазками, причём левый заметно косил к переносице.

     Паренёк вряд ли пользовался большой популярностью у девочек. А где нет популярности у противоположного пола, там нет популярности нигде. Кажется, кто-то из светил педагогики утверждал, что именно девочки, являясь «закулисными силами» класса, выбирают тех, кого потом руками мальчиков превращают в изгоев. В довершение ко всему, мальчишка сильно картавил, что только усиливало дебиловатый образ его проекции – несомненно, сильно утрированный заниженной самооценкой. В инсонах такое встречается сплошь и рядом, и Лазарь мог бы спорить, что в реальности мальчишка куда симпатичней.

     – Потом покалякаем, – одной рукой он схватил парня за шиворот, второй указал на калитку в заборе. – Бежим!

     Втроём рванули к выходу, выскочили в калитку и оказались на узкой однополосной дороге. Яника бежала впереди, за ней по пятам следовал Лазарь, тащивший за шкирку мальчишку. Одноэтажные кирпичные постройки теснились по обе стороны от дороги, круто уводившей вниз по склону и терявшейся за поворотом. Вокруг царило такое же безлюдье, как и в школьном дворе до звонка. Местность казалось дикой и необжитой, мёртвые окна в домах навевали мысли о бутафорском городке, какие выстраивают на полигонах для ядерных испытаний.

     – Куда бежать? – на ходу проорал Лазарь. Позади слышался топот погони, приправленный звериным рычанием и вполне человеческим матом. – Где ты живёшь?

     – Не знаю! – крикнул в ответ мальчишка.

     – Не знаешь?

     – Я всегда чер`ез вор`ота выходил... Там моя остановка... Тр`инадцатый автобус...

     Яника оглянулась:

     – Куда бежать, Лазарь?

     – В любую сторону, – приказал Лазарь. – Петляй.

     Улочки и переулки, изрытые перекопами и пересыпанные ракушечником, то ныряли вниз, то поднимались наверх. Воздух дышал близкой рекой и сероводородом. Шаблонные дома по-прежнему смотрели на беглецов пустыми глазницами окон, но понемногу редели. Очень скоро к запаху реки присоединился звук. Бушующий поток гудел где-то за поворотом очередного переулка. Мертвецы позади не отставали, кое-кто даже пытался швыряться камнями. Правда, ни один не попал.

     – Туда! На шум воды! – скомандовал Лазарь.

     Яника вильнула влево. За поворотом частный сектор и оранжевая тырсовая дорога заканчивались отвесным обрывом. Они оказались на краю высокого плато – как если бы целый пласт города отрезали ножом циклопических размеров. Высота плато составляла метров двадцать, а то и все тридцать. Внизу у подножья бушевала широкая быстротечная река. Пенистые волны с грохотом накатывались на скалистый склон и разбивались в пыль о камни. На другой стороне реки простиралась долина, усеянная насаждениями однотипных частных домиков, похожих на те, что остались позади. Улиц между ними уже не существовало, серые шиферные крыши напоминали шляпки грибов, вылезших после дождя.

     Яника остановилась в нескольких шагах от края и в изумлении посмотрела на Лазаря.

     – Где мы?!

     – Явно не в Ростове.

     Лазарь отпустил мальчишку и оглянулся. Семеро мертвецов неспешно приближались сзади, улюлюкая и делая неприличные жесты руками. Они знали, что загнали дичь в тупик.

     – Далеко собрались, рожи гуттаперчевые?! – прокричал один из них. – Может, вниз?

     Чёрные провалы в глазницах угрожающе сузились. Хищная безгубая улыбка обнажила два ряда маленьких заострённых зубок – воображение Лазаря оказалось пророческим.

     Остальные поддержали лидера дружным рёвом. Над головами нахохлились чёрно-рыжие ирокезы, над ирокезами взметнулись обтянутые серой кожей детские кулачки. Лазарь с удивлением подловил себя на том, что до смерти боится людей, самому старшему из которых не больше двенадцати.

     – Там внизу р`ека, – сказал вдруг чернявый. Он заглядывал за край пропасти серьёзным сосредоточенным взглядом. – Можно пр`ыгнуть в р`еку.

     Лазарь посмотрел в гудящую клокочущую пропасть. Мальчишку он придерживал за отворот ветровки.

     – Будем прыгать, – подумав, согласился он.

     – Отсюда? – не поверила Яника.

     «Ты сбрендил!» – поддержала Дара. – «Да-да, Сенс, я знаю, что они расшибутся!»

     Мертвецы медленно приближались.

     – Там метров тридцать высоты, – Яника тоже наклонилась над краем обрыва, словно хотела проверить так ли это. – А это всё равно, что...

     – Замолчи! – рявкнул на неё Лазарь. – Да ты что, вообще фильмов не смотришь?

     Он крепко схватил её за рукав куртки.

     – Что ты собираешься делать? Что…

     – Всё будет в порядке, – пообещал ей Лазарь и одним сильным рывком столкнул вниз.

     С диким визгом девушка дважды перекувыркнулась в воздухе и исчезла в пенистом вихре брызг.

     – Ни фига себе... – восхищённо выдохнул мальчишка, моргнув косым глазом.

     – А то!

     То, что кричала в ухо Дара, Лазарь даже не пытался расслышать. И так ясно, что она о нём думает.

     Серокожие школьники обезумели. Сообразив, что одной потенциальной жертвой только что стало меньше, они решили не оттягивать с экзекуцией и ринулись в атаку.

     Лазарь взял мальчишку за плечи:

     – Готов?

     Чернявый ничего не ответил – только плотнее сжал губы и утвердительно кивнул. Лазарь прижал паренька к себе, и когда от самого быстрого из мертвецов их отделяла пара метров, шагнул в пропасть.

     4

     Самым трудным оказалось не уцелеть при входе в воду, а выбраться из стремнины. Сильное течение никак не хотело отпускать редких гостей. Сражение с рекой длилось не меньше получаса, прежде чем все трое, изнемогая от усталости, выползли на каменистый берег с другой стороны.

     Удивительно, но никто из них не пострадал. Ни царапины, ни синяка. Впрочем, это не помешало Даре обрушиться на Лазаря с гневной тирадой:

     «Ты совсем рехнулся, придурок чёртов! Да вам просто повезло! Молись богу, что жив остался!»

     Яника сидела на траве, прижав к груди колени и обняв их руками. Вода капала с рыжих волос и подбородка. Чернявый мальчишка дрожал от холода неподалёку. Он задрал кверху голову и насторожённо вглядывался в вершину отвесного склона, беззвучно шевеля синюшными губами. В затянутой дымкой выси метались едва различимые тени.

     – Неплохой прыжок, Лапа Ягуара, – Лазарь присел рядом с мальчишкой и толкнул его плечом. – А эти майя – кто они?

     Лапа Ягуара недоуменно воззрился на Лазаря и шмыгнул распухшим носом.

     – Вы не из моей школы, – сказал он. – Наших гуттапер`чевых я всех знаю.

     Яника коснулась плеча мальчика и мягко ему улыбнулась. Чернявый вздрогнул от неожиданности, пара чёрных глаз набросилась на девушку.

     – Меня зовут Яника, его Лазарь. Мы случайно сюда попали. Веришь?

     Она мельком взглянула на Лазаря, и тот едва заметно кивнул ей – теперь инициатива в её руках.

     – Энуо, – после недолгих раздумий поверил мальчик. – А вы чего забыли в тёмной зоне?

     Собравшись с мыслями, Яника аккуратно продолжила:

     – Говорю же, случайно забрели. Это твои одноклассники, Энуо?

     – Они Мор`локи, – неохотно пробормотал мальчик и снова недоверчиво прищурился: – Как можно случайно забр`ести в тёмную зону?

     – Мы были в… светлой, – наугад сказала Яника. – А потом заблудились. А кто такой Тихока? Ты выкрикивал его имя, когда бежал через поле.

     Неплохо, решил Лазарь, весьма неплохо для первого раза. Ненавязчиво проскакивать его вопросы и акцентировать внимание на своих. Похоже, эстафетная палочка перешла в надёжные руки.

     – Тихока – это твой друг, да? – нажимала Яника.

     Энуо помрачнел, спрятал взгляд в землю.

     Неужели «передавила»? Лазарь уже стал подумывать, что вот и первая ошибка. Сейчас мальчишка замкнётся в себе, и из него ничего уже не вытянешь. Но в этот раз ошибся он, а не Яника, и Лазарь, впервые за долгое время, остался этим доволен.

     – Тихока мой бр`ат, – не поднимая головы, сообщил Энуо своим коленкам. – Он пр`опал два дня назад. Когда я заметил в кустах ваши лица... ну, вы знаете, гуттапер`чевые… я подумал, это он.

     – Твой брат – он тоже гуттаперчевый? – осторожно осведомилась Яника.

     И снова в точку: мальчишка утвердительно затряс мокрым чубом. Если бы Лазарь не инициировал её лично, он бы решил, что работает с опытным профессионалом.

     – Мой бр`атан кр`утой, его все очкуют. Даже Мор`локи. Когда мы жили вместе, меня никто пальцем не тр`огал… – с этими словами Энуо вскочил на ноги. – Мне надо найти бр`ата!

     «А вот и самое интересное» – с сарказмом прокомментировала Дара.

     Мальчишка быстро зашагал вдоль берега. Справа шумела река, метрах в десяти слева простирались бескрайние урочища обезлюдившего поселения, похожего на палаточный городок рок-фестиваля «Нашествие».

     – Подожди! – Янике быстро нагнала мальчишку. Лазарю ничего не осталось, как встать и последовать за ними. – Где ты собираешься его искать?

     – Он в пр`июте, – заявил Энуо. Парень уверенно шагал по влажной траве, мокрые полы ветровки полоскались на холодном ветру. – Стр`анница сказала, туда увозят всех гуттапер`чевых, которые потер`ялись. Но пр`иют в тёмной зоне, и гуттапер`чевым там хр`еново.

     Оловянные тучи на небе переплавились в тёмный свинец. Они наталкивались друг на друга огромными литосферными плитами, в местах разломов моргал голубоватый неон. Горизонт пропорола вилка молнии. Промельк зарницы выхватил из мглы силуэты бесчисленных домов, похожих на дискотеку горбатых карликов.

     «Странница?» – переспросила Дара.

     – Странница? – повторила за ней Яника. – Какая Странница? Твои родителя знают, где ты, Энуо?

     Первый раскат грома затрещал над головой гигантскими ломающимися досками. Начиналась гроза.

     Услышав последний вопрос Яники, мальчишка остановился, как вкопанный. Потом медленно обернулся к ней, и тут Лазарь понял: она допустила ошибку. Теперь уже точно.

     – Р`одители? – сощурился Энуо. – Мы с бр`атом живём вдвоём. Кому нужны р`одители?

     Яника осторожно опустила на плечо парнишки ладонь. Тот опасливо скосил на неё глаза, будто туда сел огромный попугай, способный в любую секунду ущипнуть за мочку уха.

     – Родители всем нужны.

     – Не нужны, если дети не нужны р`одителям. Гуттапер`чевые им не нужны, а Мор`локам не нужны они, – к недоверию на лице Энуо присоединился насторожённый обертон. – Вот почему р`одители никому не нужны. А вам что, нужны?

     – Без родителей нельзя, Энуо. Хотя бы потому, что они взрослые…

     Лазарь потянул её за руку:

     – Не надо.

     Поздно. Глаза мальчишки превратились в щёлки, лицо исказила гримаса ненависти.

     – Какие ещё взр`ослые! – заорал он, стряхивая с плеча ладонь Яники. – Здесь нет никаких взр`ослых! Я знал, с вами что-то не так! Вы не отсюда!

     – Энуо, подожди... Я не это имела в виду…

     – Вы слишком стар`ые, я ср`азу заметил! И глупые… Вы точно не отсюда!

     И прежде чем кто-то успел хоть что-то сказать, Энуо с силой оттолкнул от себя Янику и бросился наутёк. От неожиданности девушка потеряла равновесие и упала на землю.

     – Беги за ним! – крикнула она Лазарю. – Я в порядке.

     Энуо нырнул влево и скрылся в лабиринте однотипных домов. Лазарь пустился вдогонку, но ему хватило и сотни метров, чтобы понять: мальчишку не догнать. Парень мчался, как Усэйн Болт на стометровке в Берлине. Это был его инсон, и он не хотел, чтобы его догнали. Очень скоро Лазарь потерял Энуо из виду и решил прекратить бесполезную гонку.

     Прогремело сильнее прежнего. Небеса разверзлись, и на землю хлынул такой ливень, что уже через секунду видимость сократилась почти до нуля. Землю поливали длинные тугие струи, как будто бог спустился на землю и решил принять душ.

     Лазарь с трудом нашёл Янику. Девушка сидела на том же месте, где он оставил её, и плакала. Горько, почти навзрыд.

     – Первый блин комом, но ты старалась, – Лазарь подал ей руку. – Поднимайся. Нам пора уходить.

     5

     – Что это было? – потребовал объяснений Сенсор. Кроме него и Дарении, в гостиной больше никого не было. – Очередная идиотская эскапада от Лазаря с любовью?

     Яника сидела на диване и соловело хлопала глазами, пытаясь понять, где находится и что происходит. Дезориентация, особенно после первого похода в инсон – обычное дело.

     Лазарь принял от Дары заботливо принесённую бутылку минералки. Бесцеремонно отпил первым и только потом передал Янике.

     – Курс выживания по Беару Гриллзу для новичков.

     – Хватит фигнёй страдать! – взорвался Сенсор. В таком неуравновешенном состоянии его нечасто увидишь. – Курс «как побыстрее сдохнуть, по Лазарю, для самоубийц» – вот что это было! Ты вообще ошалел, или это такой способ пофорсить перед девушкой?

     При этих словах Яника едва заметно вздрогнула. Дарения презрительно хмыкнула. Лазарь вскарабкался с пола на диван и обессилено свалился рядом с Яникой. Дара и Сенсор застыли в суровых позах судей и с соответствующими выражениями на лицах.

     – Расслабьтесь, всё под контролем, – беззаботно отмахнулся Лазарь. – Я знал, что мы будем в порядке. Если при этом подвернулась возможность пофорсить, почему бы и нет?

     Сенсор скрестил руки на груди:

     – Серьёзно? Интересно, как можно держать под контролем падение с тридцатиметровой высоты в реку, не зная дна?

     – Не зная броду, не суйся в воду, – пропел Лазарь и с нарочитым апломбом предложил: – Давайте так. Я, как обычно, доказываю, что прав, а вы, как обычно, извиняетесь за неправоту. Тебя это не касается, – быстро добавил он в сторону Яники.

     – Касается, – возразила та, пронзая Лазаря взглядом. Настоящие глаза немного покраснели от слёз, пролитых в инсоне. – Когда ты столкнул меня с обрыва, я чуть со страху не померла. Интересно, это ты тоже контролировал?

     Лазарь рассудил, что здесь она, пожалуй, права, но вслух не признал. Это испортило бы весь эффект.

     – Всё очень просто, если знать механику инсона, – заговорил он. – Но откуда её знать ребятам, которые никогда в инсоне не бывали? Вы не катаетесь на болидах «Формулы-1» – вы меняете покрышки на пит-стопах. Яника начинающий пилот, поэтому ей позволительно. А вам – простительно.

     – Закончил упражняться в остроумии? – спросил Сенсор. – Ближе к телу.

     Лазарь деловито заложил руки за всклокоченную голову:

     – Начнём со странной композиции города за пределами школьного двора – вы не могли не заметить. Когда я приказал Янике бежать, куда глаза глядят, я ожидал, что рано или поздно мы наткнёмся на что-то подобное. Конечно, было бы хуже, если бы вместо обрыва там оказалось жерло вулкана или Великая Китайская стена, но нам повезло.

     – И откуда ты мог это знать? – поразился Сенсор.

     – Мальчишка сам признался, что обычно ездит автобусом, и в этой части города никогда не бывал. Значит, в инсоне город построил себя сам. Но мы ведь знаем, что города – никудышные архитекторы. Пустые таблички с названиями улиц на фасадах подтвердили мою догадку.

     – Ладно, допустим. А что насчёт обрыва?

     – Мальчишка плохо знает город. Логично предположить, что в свои десять он имеет такие же слабые представления о физике реального мира. Все его познания об окружающей действительности формировались под влиянием крутых боевиков, а не канала «Дискавери». Вот почему он проскочил через кусты шиповника без единой царапины. Скажем спасибо голливудским киноделам. Из страха потерять рейтинг «PG», а месте с ним детишек и их родителей, битком набитых баксами, они подсчитывают каждую каплю крови, пролитую на экране. Поэтому в этих фильмах без вреда для здоровья бьют морды железными прутами и прыгают с тридцатиметровых обрывов. Окончательно меня убедил сам мальчишка, когда предложил прыгнуть. Это был его фильм.

     – То есть, что-то вроде суперсилы? – нахмурилась Яника. – Ты говорил, в инсонах мы не обладаем сверхспособностями.

     – Не обладаем, пока инсон сам не наделит нас такими способностями. Бывает редко, но случается. Вот почему так опасно шастать по инсонам детей и идиотов. Никогда не знаешь, чего от них ждать, – Лазарь умолк и победно оглядел друзей. – Ну, а теперь я готов выслушать ваши извинения.

     Объяснение казалось безупречным, почти гениальным. Поэтому он совсем не ожидал, что оно не произведёт впечатления на слушателей.

     Милое личико Дары скривилось, словно ей под нос подсунули потные кроссовки:

     – И всё? Царапины, боевики, и этого достаточно, чтобы рисковать своей жизнью и жизнью Яники?

     – Ты забыла пр`енебр`ежительное отношение к малолетним идиотам, – картаво напомнил Лазарь.

     Самодовольство перехлёстывало его, делая нечувствительным к оценкам других людей. За безумные поступки необходимо пожурить, отдать дань традиции, и плевать, что это безумие, возможно, спасло чью-то жизнь. Что бы он ни сказал теперь, что бы ни сделал, они всё равно будут обвинять его, независимо от исхода. Что поделать, в фундаментальных установках на жизнь между ними пропасть. Для Лазаря важен результат, для них – адекватность методов, которыми результат будет достигнут. Наверное, это тяжёлое бремя – постоянно заботиться о порядке вещей.

     – Идиот здесь ты, – лаконично подвёл черту Сенсор, выходя из комнаты.

     – Великовозрастный, – присовокупила Дара, и, красная, как сеньор-помидор, последовала за ним. Пышное каре ворохом одуванчиков покачивалось над плечами в такт шагам.

     В комнате остались только Лазарь и Яника.

     – Добавь что-нибудь от себя и выметайся, я не обижусь, – обратился к ней Лазарь. – Ты права, тебя действительно мог хватить удар. Этого я в расчёт не брал.

     – Расскажи о себе, – вдруг попросила Яника. Она забросила на диван ноги и уже приготовилась слушать.

     Сам того не желая, Лазарь оказался втянутым в нежелательный диалог. Да, у неё определённо талант к манипуляциям – просто иногда она об этом забывает.

     – Разве я мало рассказывал? – попытался выкрутиться он. – Не поверю, что перед тем, как обратить тебя в свою веру, мы разговаривали только о погоде.

     – Не о погоде и ни о чём, – пожала плечами Яника. – Не поверишь, как долго могут общаться два человека, даже не спросив друг у друга имени. Ты уже знаешь обо мне больше, чем я хотела бы, а я о тебе только то, что хотел ты. И хотел ты немного.

     И сейчас хочу, с досадой подумал Лазарь, понимая, что эту игру он проиграл. Спорить бесполезно: всё равно не отстанет. Как ни крути, а любая лекция в любом из ВУЗов всегда начинается одинаково – знакомством лектора с аудиторией.

     – Что именно тебя интересует? Биография? Особенности характера? Привычки, хобби? Сексуальные предпочтения?

     Яника сверкнула пронзительно-васильковыми глазами:

     – Начни с биографии. С остальным, думаю, разберусь сама.

     – А ты бойкая! – усмехнулся Лазарь. – Ладно, хорошо. Но предупреждаю: при любой попытке залезть мне в душу будет звучать запрещающий звуковой сигнал. Лазить в души – моя прерогатива.

     На самом деле это было не так. С того момента, как Яника переступила порог этого дома, лазить в души стало и её прерогативой в такой же степени, как его. Но Лазарь решил, что тот день, когда она начнёт заправлять в его вотчине, пока не вписан ни в один из известных миру календарей.

     – Итак, моё ненастоящее имя: Смерсонов Иван Андреевич. Думаю, тебе интересно узнать, как я докатился до жизни такой, так что на детстве золотом задерживаться не будем. Тем более что золота там, как в шоколадной медальке.

     Лазарь сделал паузу, пригладил рукой непослушные волосы и заговорил.

     6

     Они с Сенсом знали друг друга с рождения: выросли на одной улице. Друзья до гроба – так это, кажется, называется. С самого начала они были разные, как альфа и омега. На одной стороне Лазарь – неуживчивый бескомпромиссный бунтарь, на другой Сенс – тихий, спокойный, податливый добряк. Они расходились во всём, начиная с пристрастий в еде, одежде, развлечениях, и заканчивая любимым цветом волос у девушек. И за клубы футбольные они болели разные. Чёрт, да ведь они даже в музыке принадлежали к совершенно противоположным лагерям! Лазарь балдел от хэви-метала, Сенс мог сутками гонять рэп, и даже что-то там сочинял. По тем временам повод, достойный объявления войны.

     Возможно, эта полярность и послужила толчком к зарождению будущей дружбы. Они испытывали друг к другу почти научный интерес, как марсианин интересуется землянином, и наоборот. Кто-то скажет, что бескорыстные равноправные отношения между такими разными людьми невозможны. И в девяноста девяти процентах случаев окажется прав. К счастью, им повезло попасть в оставшийся один процент.

     Лазарь никогда не рассматривал эту дружбу с корыстной точки зрения (а Сенс и подавно). Ни сознательно, ни подсознательно. Даже когда родители Сенса подарили сыну на семилетие новенький «Аист», Лазарь не просил дать покататься (хотя и видел себя верхом на велосипеде пару раз во сне), пока тот сам не предложил. Причиной всему гипертрофированная гордость, унаследованная Лазарем, по его мнению, от кого-то по материнской линии. Эту чувство было настолько переразвито в нём, что он был слишком горд даже для простой человеческой зависти.

     Что касается равноправия, поначалу Лазарь действительно довлел над Сенсом. Потом, по мере взросления, он с удивлением стал замечать, что всё чаще делает совершенно несвойственные для себя вещи. Вещи, которых он делать не хочет, за которые никогда не взялся бы по доброй воле. А ларчик просто открывался: мало-помалу Сенс приноровился к его нелёгкому характеру. Будучи далеко неглупым малым, он научился манипулировать лучшим другом, когда добиться своего иным путём не получалось. Да так ловко научился, что Лазарь и по сей день не всегда отличал, сама пришла в голову мысль, или её туда подкинули.

     Всё остальное было вторично. Вкусы, пристрастия, мировоззрение – всё это менялось с течением времени, подстраиваясь то под одного, то по другого. Сначала Сенс распробовал «Металлику», потом Лазарь переключился с ЦСКА на Спартак. В конце концов, Лазарь пришёл к выводу, что в этом, наверное, и состоит главная прелесть таких отношений. Ведь чем дальше ты от человека, тем интереснее идти к нему навстречу.

     С самого детства Сенс утопал в любви и ласке. У него была полная и вполне благополучная семья. У Лазаря всё то же самое, но с приставкой «не». О своей матери он знал немного. Знал, что её зовут Мартой, и что она умерла от запущенного рака молочной железы примерно через год после его рождения. Так рассказывал отец, когда был трезв. Когда он был пьян, то есть, со второй половины дня и до утра следующего, он тоже иногда упоминал о матери. И никогда в лестной форме. Порой в пьяном бреду, он звал её, а когда вспоминал, что жены больше нет, почему-то использовал глагол «ушла» вместо «умерла». Что-то вроде: «почему ты ушла от меня, драная сука».

     В глубине души Лазарь понимал, что это просто эвфемизм. Но иногда, когда вопли отца перерастали в плач и всхлипывания, ему казалось, что это не так, и мать жива. Что она просто бросила отца, и ушла, пока ещё могла ходить. Говоря точнее, ушла и бросила малолетнего сына наедине с отцом. И чем больше Лазарь думал об этом, тем сильнее надеялся, что «ушла» – простой эвфемизм.

     – Он тебя бил? – задала Яника вопрос, волновавший её больше всего.

     Лазарь покачал головой:

     – Только до тех пор, пока я не вытянулся достаточно, чтобы дотянуться до выдвижного ящика в столе на кухне.

     В тот же день Лазарь сообщил отцу, что тот может кричать на него сколько хочет. Может забывать кормить, не давать карманных денег и даже мочиться мимо толчка – всё, что угодно. Но если он ещё раз распустит руки, ему лучше помнить, что завтра утром он рискует проснуться с ножом в горле. Отец выслушал всё в трезвом виде – Лазарь специально подгадал момент, чтобы предупреждение отпечатались в его проспиртованных мозгах как можно чётче. Он не знал, что отец увидел тогда в глазах сына, но знал наверняка, чего он там не увидел – шутки. Лазарь не шутил, и отец это понял.

     С того дня побои прекратились. Даже в полуобморочном состоянии, в пьяной голове отца срабатывали какие-то стоп-краны, выстроенные инстинктом самосохранения на подсознательном уровне. Эти стоп-краны останавливали его руку ещё на взлёте. Он мог орать благим матом, угрожать, замахиваться – но никогда не касался. Лазарю этого хватало.

     «Врёшь!»– тоненько запищал в голове внутренний правдолюб. – «Ты врёшь»!

     Да, он действительно немного приврал. Был один раз. Отец «накидался» до положения риз, и у него случился приступ бешенства. В результате Лазарю хорошенько перепало. Той ночью он не нашёл в кухонном столе ни одного колюще-режущего предмета – даже ложки отсутствовали! Стоп-кран самосохранения сделал свою работу. Отец успел припрятать всё, что могло причинить ему вред, пока ещё смутно соображал, что остановиться сегодня уже не сможет, но отчётливо помнил про обещание сына.

     Лазарь специально умолчал об этом и добился желаемого – на лице Яники не проскользнуло ни тени жалости или сострадания. Только удивление вперемешку с благоговейным страхом.

     – Ты поэтому выбрал меня в свои протеже? – тихо спросила она.

     – Би-ип! – сказал Лазарь, зажав нос пальцами. – Искать психологическую подоплёку моих поступков запрещено правилами. И нет, не поэтому. Я вообще не собирался тебя спасать. Я пришёл убедиться, что ты благополучно отдала концы. А когда увидел, что это не так, решил не искушать УК РФ и его 125-ю статью.

     – Эта статья распространяется только на лиц, обязанных по роду деятельности иметь заботу о потерпевшем, – мягко улыбнулась Яника. – Я училась на юридическом, помнишь?

     – Помню, что я не учился, – огрызнулся Лазарь. Всё это начинало порядком раздражать. – Извини, что сломал очередную романтическую теорию о заботливом мне. Идём дальше?

     – Идём.

     Когда Лазарю стукнуло восемнадцать, их с Сенсором призвали в армию. Родители Сенса хотели «отмазать» сына, имея к этому все возможности, но тот отказался.

     – Не хотел меня бросать, – покачал головой Лазарь. – Вот уж кто действительно повёрнут на патологической гиперопеке.

     Поняв, что сына им не переубедить, родители Сенса предложили заодно «отмазать» и Лазаря, но тут уже отказался Лазарь. В результате призвались оба. Чтобы хоть как-то облегчить участь сына, родители Сенса воспользовались своими связями в органах (отец Сенса занимал пост замначальника ГИБДД Октябрьского района) и устроили так, чтобы обоих распределили в одну воинскую часть. С командиром части быстро и недорого решился вопрос распределения в одну роту после КМБ. Об одном они забыли позаботиться – о благонадёжности самой части.

     – Мы служили в 101-м отдельном Егорлыкском вертолётном полку. Летали, как электровеники. «Вешались» с самого КМБ.

     Воспоминание накрыли Лазаря неприятной холодной волной. Он и сам не ожидал, что эти старые, вышедшие из срока годности откровения так взбудоражат его.

     Из всех «старых» в роте выделялся Паша Молотков по кличке Молот. От него «молодым» доставалось больше всего. Молот стимулировал «стариков» к жестокости, даже когда последним это надоедало. От его методов приходили в ужас даже видавшие всякое дембеля. Когда Мишу Кулагина, хилого паренька одного с Лазарем призыва, увезли полуживым в Егорлыкский военный госпиталь, откуда в часть он уже не вернулся, Молот едва не загремел в «дисбат». Выкрутился в последний момент: подмазал нужных офицеров, отделавшись «губой» и лишением отпуска.

     Наделённый пуленепробиваемой психикой, Лазарь мог стерпеть любые моральные пытки. С болью дела обстояли иначе. Физические издевательства били по самолюбию больнее самых пошлых слов и клоунских заданий. Это вероломное нарушение личных границ, попрание неприкосновенности тела, сводило с ума и отравляло ненавистью каждую клеточку мозга. Когда терпеть Молота дальше стало невыносимо, Лазарь вспомнил об обещании, данном некогда отцу. Поначалу он гнал от себя эту мысль, как назойливую муху, но та, как и положено мухе, снова и снова возвращалась обратно.

     – Однажды Молот избил Сенса, – проговорил Лазарь, и понял, что помнит всё в таких подробностях, будто это было вчера. – Сильно. Я только что вернулся из наряда в роту и увидел, как он и ещё двое «старых» пинают его по казарме, как футбольный мяч. Я, как тогда говорили, «впрягся», и мячей стало два.

     Им и раньше крепко доставалось, но в этот раз особенно. С тех пор Лазарь перестал отмахиваться от мухи. Больше того – он позволил ей залететь в ухо, проползти по слуховому каналу в череп, добраться до мозга и отложить там яйца.

     – Я всё спланировал. Убивать Молота нужно было ночью, когда эта тварь будет в казарме, а меня назначат дневальным по роте.

     Из черенка зубной щётки, обёрнутой одним концом в полотенце, чтобы не оставлять отпечатков, Лазарь сделал «заточку», которой суждено было пробить трахею Молота. С повреждённым горлом невозможно создать много шума, когда начнётся агония. К тому времени, пока все проснутся и сообразят, что к чему, Лазарь должен был вернуться на «тумбочку». Но даже если бы не успел, всегда можно сказать, что прибежал на шум. Они бы до второго пришествия гадали, кто это сделал и зачем. У каждого второго в роте под кителем имелась целая россыпь сине-бурых мотивов.

     – «Врёшь!» – тренькнул внутренний правдолюб. – «Опять врёшь!»

     Да, Лазарь снова слукавил. На самом деле ему было плевать, поймают его или нет. Первостепенной задачей стояло осуществление мести. Уход от правосудия являлся приятным, но необязательным бонусом.

     – Но ты не убил его? – сказала Яника почти уверенно, как будто слышала эту историю раньше.

     Лазарю показалось, или где-то в глубине инсона она надеялась ошибиться?

     – Я почти убил его. В последнюю секунду какая-то невидимая сила отвела мою руку в сторону, и я воткнул «заточку» ему в плечо.

     Лазарю повезло. Карательные меры ограничились «губой», нарядами и лишением отпуска. Главное, не «дисбат», остальное терпимо. По возвращению из санчасти Молот стал потише. До самого конца «духанки» их с Сенсором почти не трогали. Стратегия запугивания, сработавшая некогда на отце, отлично показала себя и здесь. Никому не улыбалось, чтобы в следующий раз карающая длань вендетты не промахнулась именно по его горлу.

     «ВРЁШЬ!» – неистово заверещал голосок. – «ВРЁШЬ! ВРЁШЬ! ВРЁШЬ!»

     Лазарь посоветовал ему заткнуться. Он незаметно переступил ту границу, за которой начиналось долгое протяжное «Би-и-и-ип!» для него самого. «Ты врёшь», сказал голос, а он не знал, что ему ответить. Он не врал – только это он знал наверняка.

     – Что это была за сила? – риторически спросила Яника. В который уже раз.

     С «силой» они с Сенсом познакомились через месяц после инцидента с Молотом. Когда всё улеглось, «сила» сама нашла их. Как оказалось, на самом деле «сил» было две – обе имели вполне человеческий облик и служили в роте МТО на один призыв старше Лазаря. У них даже имена были – Семён Русаков и Матвей Кипносов. Оба Эмпаты, а Семён ещё и «сенсор». Это он нашёл Лазаря. Просветил насквозь рентгеном, проявил снимки и увидел паразитов, которые копошились и множились в мозгу, как мушиные личинки.

     – Не буду рассказывать, как они убедили нас, что им не отбили мозги по «духанке» и все россказни о невидимых мирах правда, – сказал Лазарь. – Скажу только, что я поверил. И Сенсор тоже. Он-то всегда чувствовал, что с ним что-то не так, с самого рождения. Точнее, чувствовал это в окружающих, но не мог отличить одно от другого. Моё прозрение пришло, когда кровь Молота расплывалась по майке красно-зелёным пятном… когда он заорал…

     Лазарь до сих пор не мог понять тех ощущений, а самое главное, последствий, вызванных ими. Не смог и теперь. Одно он знал наверняка – какая-то часть его сознания изменилась навсегда, а вместе с ней перестроился и он сам. Но что это была за часть, как она поменялась и в какую сторону повела за собой всё остальное – эти вопросы оставались без ответа... («Ты врёшь! Врёшь, врёшь, врёшь!») Это необъяснимое ощущение веры в выбранную тропу, в надёжность руки, ведущей по ней, было похоже на морок, на наваждение…

     – … на гипноз, – улыбнулась Яника, и васильковые глаза инопланетянки превратились в две ужасно милые щёлки. – То, что я почувствовала, когда утром ты взял меня за руку, – пояснила она.

     – Да, – чуть подумав, согласился Лазарь, – может и гипноз.

     Сёма Рысаков научил Сенсора всем премудростям ищейки: видеть «игроков», различать их в толпе. Матвей познакомил Лазаря с его инсоном. С его Игрой.

     – На что это было похоже? – тут же спросила Яника

     – На длинное, протяжное, гнусавое «би-и-ип»! Ещё одно предупреждение, и игре конец.

     Сложив руки на коленях, Яника изобразила пай-девочку.

     Через полгода уволились «осенники», и Лазарь с Сенсором «постарели». Тогда же погиб отец. Не было ни поджога, ни утечка газа. Следствие установило, что отец уснул с зажжённой сигаретой. От дома не осталось ничего – как и от отца. Родители Сенса тогда специально приехали в часть, чтобы сообщить Лазарю горькую весть лично. Хорошие они люди. Если говорят, что у хороших родителей не бывает плохих детей, то почему не может быть наоборот?

     Лазарь ожидал, что сейчас Яника снова попытается заглянуть к нему в душу, но та со страху получить третий «бип», даже не выразила традиционного соболезнования.

     На тот момент Матвей уже был на короткой ноге с Меценатом. В Недвиговке его дожидался трёхэтажный особняк, куда он планировал переехать на ПМЖ сразу после дембеля, а до той поры подыскивал сожителей. Сёма Рысаков, очень ценный кадр, не смог присоединиться. После службы он собирался вернуться к себе в Подмосковье.

     Лазарю возвращаться было некуда. Сенсор и тогда последовал за ним, но теперь уже не ради него. Матвей быстро утряс все технические вопросы с Меценатом, и вуаля – они уже здесь. Ничего не умеют, но всего хотят. Как любой нормальный человек, поначалу все трое преследовали довольно меркантильные цели. Каждый имел свою причину находиться здесь, но ни одна из них не имела ничего общего с самоотверженным желанием спасать чужие жизни. Лазарь всегда считал, что благородные поступки без зрителя – как наряженная фифа на вечеринке для слепых. Без явной доли нарциссизма нет смысла рядиться. Так он чувствовал себя поначалу.

     Аппетит пришёл во время еды.

     – Дарению мы нашли где-то через месяц. Точнее, её подкинул Меценат. Она стала нашим первым совместным делом.

     В массовой автокатастрофе на трассе Ростов-Краснодар, унёсшей жизни семерых человек, принимало участие с десяток машин. В одной из них находилась Дара с родителями. Поездка в Анапу, предвещавшая чудесный двухнедельный отдых на берегу моря, обернулась страшной трагедией. Дара потеряла и мать и отца. Сама почти не пострадала, но хорошенько ударилась головой, заработала черепно-мозговую травму и через час впала в кому.

     Физическое тело ещё не знало, что осиротело – не могло знать – но проекция в инсоне уже прекрасно всё понимала. И наотрез отказывалась возвращаться в бренное тело – этот брошенный, никому ненужный дом.

     – Мы помогли ей выйти, – произнёс Лазарь с ноткой ностальгии в голосе. – А когда она поправилась физически, забрали к себе

     От психологической травмы Дара оправилась гораздо быстрее, чем того можно было ожидать. Так всегда с Эмпатами. Стоит осознать себя в себе, и ты уже не ты. Между логическим левым полушарием и духовным правым выстраивается своего рода мостик. Этот мостик и делает Эмпата целостной личностью, способной здраво оценивать свои эмоции. Простым людям это недоступно.

     Ещё через три месяца Матвей привёл в дом Айму. Как и Сенса, её никто никогда не «играл». Более того, никто и знать не знал, что она Эмпат, пока Сенс не пожал ей руку. Дело было в прихожей во время первого знакомства – точь-в-точь, как сегодня с Яникой.

     – Дарения свела Айму с Матвеем на какой-то вечеринке. Три месяца они крутили любовь, а потом решили съехаться. Такое вот странное совпадение.

     Марс был последним. Айма поймала мальчишку за руку в автобусе, когда тот пытался вытащить у неё из сумочки сотовый телефон. Мальчишка бросился наутёк, но Сенс поймал его вторично – уже за шиворот. Проекцию Марсена пришлось «лечить» от хронического саморазрушения. Парень не был склонен к самоубийству, но и о жизни своей особо не заботился. Сын наркоманки и безымянного отца-малолетки, к двенадцати годам он имел внушительный послужной список: восемь побегов из трёх детдомов и вдвое больше приводов в милицию за кражи и токсикоманию. Слово «родители» дня него несло в себе не больше смысла, чем Атлантида (если бы, конечно, он о ней слышал), а все слова, связанные с оседлой жизнью нормального ребёнка – и того меньше. Всю свою короткую сознательную жизнь Марсен выживал. Это был ничем не замутнённый фатализм в чистом виде.

     Как и в случае с Дарой, они помогли проекции Марса вытащить себя за уши из мрака неведения к свету прозрения. Повернули к нему жизнь другой стороной медали, показали, какой она может быть, и парень захотел попробовать себя в ней.

     – Теперь у него новая идея фикс: испытать себя в чужой Игре. Немного напрягает, но это лучше, чем испытывать себя в своей.

     Яника надолго задумалась. Кожу между бровей рассекла уже знакомая складка, и она спросила:

     – Это как силсила, да? Цепь посвящённых. Матвей спас тебя, ты спас Дару, Дара нашла Айму, а потом вы вместе спасли Марса.

     От одной мысли, что Матвей «спас» его, у Лазаря скрутило живот, как будто кто-то ударил коленом в пах.

     – Спасти человека насильно, без его согласия, можно в реальности, – ответил он. – Схватить, перекинуть через плечо и вынести из горящего дома. В инсоне такой фокус не пройдёт. Здесь все двери заблокированы. Мы можем раскинуть под окном пожарный батут, но заставить себя спрыгнуть можешь только ты сам.

     Метафору про батут и пожар придумал не Лазарь. Первый раз он услышал её от Сёмы Рысакова, когда тот пытался донести до них с Сенсом прописные истины Игры. Это было что-то вроде переходящей мудрости.

     – И я не смогла, – потускневшим голосом заметила Яника. – Осталась в горящем доме. Я не вписываюсь в вашу силсилу. Но всё равно здесь. Почему?

     Лазарь и сам толком не знал. Действительно – почему? Странно, но на ум приходил один ответ – по кочану.

     А может, знаешь? – шепнул из глубины инсона внутренний правдолюб. – Знаешь, но не давал себе труда найти эту правду, потому что она тебе не нужна? Что с тобой? Тебе впервые в жизни неинтересно докопаться до истины?

     Лазарь потряс головой, и левое полушарие присмирело.

     – Теперь это неважно, – сказал он. – Ты с нами, и это главное.

     Яника повернулась к нему вполоборота, кокетливо откинула волосы за плечо и улыбнулась. Васильковые глаза высохли и улыбались вместе с губами.

     – Научи меня! – с азартом попросила она. – Я хочу знать, как работают инсоны. Хочу разбираться в их механике. Хочу знать всё о том месте, где мне предстоит работать.

     Вот так перемена в настроении! И как это у неё получается?

     – То есть, великовозрастным идиотом ты меня не считаешь? – осторожно уточнил Лазарь, кивая самому себе.

     Яника энергично закачала рыжей головой:

     – Ты же знаешь, идиоты – никудышные учителя.

     7

     До следующего визита к Симону Петровичу оставалось два дня. Лазарь решил посвятить их тому, что он называл Курсом Молодого Бегуна или, сокращённо, КМБ. До тех пор с инсоном Энуо решено было повременить. Янику переполняли вопросы, требующие развёрнутых ответов, а те, в свою очередь, времени. Последнего хлопоты с переездом тоже не прибавляли. Яника приняла окончательное решение остаться в коттедже. Оставалось уладить две последние проблемы, связывающие её с прошлой жизнью парой швартовых канатов: институт и отец.

     Решить первую оказалось несложно: Яника взяла академический отпуск. Слух о том, где и как провела последний месяц Катя Исакова, успел облететь весь институт, и теперь в хит-параде самых горячих новостей факультета эта история занимала уверенное первое место. Яника искренне верила, что через год страсти улягутся, и можно будет попробовать восстановиться, а чтобы они не разгорелись вновь, по возращению из академа ей нужно будет помнить только об одном: никогда не носить одежду с коротким рукавом.

     Решение бросить на время институт Лазарь всячески приветствовал. Чем больше у Бегуна свободного времени, тем большего его уделяется Игре. К тому же, к прозябанию в высшем учебном заведении Лазарь всегда относился скептически. В глубине инсона он считал это бесполезной тратой времени – чванливым и изнурительно долгим способом добыть государственную печать на пропуске в большой мир с одной стороны, и возможность хорошенько нажиться на этом с другой. Отбарабанить пять лет на юридическом, чтобы потом примкнуть к огромной армии «офисного планктона», вкалывающего не по профилю за копеечную зарплату – нет, такое не для него. Стать одним из тех, кто большую часть рабочего времени проводит в Интернете, не вылезая из социальных сетей и измочаливая до потери пульса однокнопочные мини-игры – увольте.

     Со временем Лазарь пришёл к мнению, что всему можно научиться самостоятельно, было бы желание. Покоя не давал только внутренний самокритик, всегда готовый отставить плечо в нужную минуту. Склочный правдолюбец то и дело напоминал, что «сами мы академиев не кончали, а потому и знать наверняка не можем». Его едкие замечания оставляли неприятный осадок ущербности на душе. Чтобы как-то компенсировать свою неполноценность, приходилось долго и усердно заниматься самообразованием. Всё время расширять кругозор, стремиться развиваться во всех областях. В это хорошо помогало усиленное поглощение книг и журналов самой разнообразной направленности – от художественной литературы до специализированных технических справочников. А ещё штудирование Интернета – этой кладези полезной информации и огромной свалки того, что от неё отвлекает. Однокнопочных мини-игр, например.

     Вопрос с отцом решился ещё проще – телефонным звонком. Яника повторила слово в слово всё, что надиктовал ей в ухо Лазарь, подслушивающий в трубку параллельного телефона.

     «Я ушла, и, наверное, уже не вернусь. Пришлю открытку на Новый Год. Я не прячусь, поэтому не ищи меня. Не собираюсь преследовать тебя по закону, если пообещаешь не преследовать меня»...

     Ну, и дальше в таком же духе. Калим обещал не искать.

     Оставалось решить вопрос с КМБ. Ликбезов Лазарь не любил, но, как справедливо заметил Сенсор, он эту кашу заварил, а значит, ему и расхлёбывать. Выслушивая его долгие монологи во время прогулок по городу, Яника однажды с улыбкой призналась, что чувствует себя так, будто не покидала залов своей альма-матер и просто сменила лекционные на частного репетитора.

     – Инсон – гиперчувствительная среда, возводящая эмоции в степень «пре», – вещал Лазарь, совершенно не разделяя её веселья. – Любое событие из реальной жизни, повлиявшее на твоё эмоциональное состояние, в инсоне усиливается. Вместе с этим инсон – живой мир, и в нём живут живые люди. Посередине хозяин инсона, его проекция. Главная проекция – что-то вроде местного бога. Именно этот волшебник превращает мир инсона в страну кривых зеркал. Главное свойство инсона в том, что он в искажённом виде отражает эмоциональное состояние хозяина. То, что оставляет в нём след. Здесь и начинается самое интересное. Дело в том, что внутри инсона эмоции хозяина воплощаются в действительность, как по божьему велению. А всё, что действительно в инсоне для нас, Бегунов, материально точно так же, как в мире, который мы называем явью.

     – Каким образом эмоции воплощаются в жизнь?

     – О, ты сталкивалась с этим множество раз. Отец-насильник в инсоне едва не съедает заживо собственную дочь, после чего окончательно перерождается из человека в чудовище. Дочь собирается рассказать обо всём возлюбленному, а в инсон приезжает передвижной лагерь. На следующий день возлюбленный предлагает закончить отношения – в инсоне он бежит через окно, бросив возлюбленную подыхать...

     Лицо Яники помрачнело, и Лазарь поспешил перевести тему.

     – Эмоции – наш главный враг, и, в то же время, наш союзник. Эмоции превращают неудачника отца в кровожадного монстра, шефа на работе в коварного Минотавра, соседа по общежитию в назойливую муху, любовницу этажом ниже в роковую суккубу. Дарения может видеть других людей сквозь призму восприятия хозяина инсона напрямую, не выходя в инсон. А ещё улавливать эмоции, но только очень сильные. Например, при резкой вспышке злобы она почувствует жар, вкус соли и перца во рту, а освещение вокруг станет пурпурным. Для этого ей достаточно быть поблизости от того, чьими глазами она собирается смотреть.

     Всё, что касалось внутренних коллизий инсонов, давалось Янике легко. Дело усложнялось, когда речь заходила о Ведущим Игры и его влиянии на инсон.

     – Что такое Игра? – спросила она.

     Они с Лазарем прогуливались по заснеженным аллеям студенческого парка. Полчаса назад Яника подала в деканат прошение об академическом отпуске по медицинским показаниям, превратив слух о своей психической неустойчивости в подтверждённый факт.

     – Если инсон – королевство кривых зеркал, то Игра – раскалённая домна, где зеркала плавятся и искажаются до неузнаваемости. Обычная приливная волна здесь превращается в цунами, костёр на пикнике – в Чикагский пожар. Когда в инсон вторгается Ведущий Игры со своими Эмпатами (мы называем их офицерами) – Игра началась. Обычно в этом случае жертве остались считанные дни. Могущество Ведущего в том, что он способен менять инсон в худшую сторону, во много раз усиливать его основное свойство – материализовывать эмоции. Неизвестный вирус в слюне, превращающий людей в кровожадных горилл, дети-носферату, чума, мор и прочие шарах-бабахи – его рук дело. Остальные мелочи дочищают офицеры.

     – Ради чего всё это?

     – Как и всегда, ради власти. Человек стерпит всё, и неважно, что происходит с ним в реальности. Как бы сильно ни трепала тебя жизнь, ты будешь держаться, пока держится твоя проекция. Именно там, в инсоне, идёт главная битва. Там любая проблема увеличивается во сто крат. Когда образцовая пятнадцатилетняя отличница и любимица всей школы в один прекрасный день находит отцовское ружьё и простреливает себе сердце...

     В голосе Лазаря зазвенела сталь, и он умолк. Кашлянул в кулак и продолжил уже спокойнее:

     – Не существует универсального ответа на вопрос о смысле жизни – для каждого он индивидуален. Но можно попытаться дать общее определение. Смысл жизни – это двигатель машины, сердце человека, импульс, толкающий шар, мотив преступления, вдохновение художника. Причина, по которой мы продолжаем жить. Уничтожь его – и человек увянет, как роза в сухой вазе. Люди, потерявшие смысл жизни, делятся на три группы. Первым хватит мужества и таланта найти новый смысл и пойти дальше. Вторые опустят руки и добровольно лягут в сырую яму. Третьи найдут пистолет и прихватят с собой в яму пару-тройку человек из супермаркета. Ведущий Игры охотится за вторыми и третьими, чтобы дать им новый смысл. Мы же стараемся помешать ему. Ну, или хотя бы минимизировать потери.

     – То есть, своей Игрой Ведущий сводит смысл жизни человека к саморазрушению?

     – И да, и нет. Ведущий Игры стремится сломать проекцию внутри инсона. Когда ему удаётся, это может проявляться по-разному: доведение до самоубийства или подстрекательство к убийству... изнасилованию. Но это не самоцель. Основная цель – явиться в нужный момент к парню, который только что перестрелял половину своего класса, и предоставить выбор. Вариант А: опустошённая проекция переходит в услужение к Ведущему, в инсоне навечно селятся люди в чёрном и до конца жизни диктуют тебе, что делать. Вариант В: проекция отказывается подчиниться, и хозяин продолжает влачить своё жалкое существование за стокилограммовой стальной решёткой или с девятью граммами свинца в черепе. Выбор незавидный. Вербуя новых последователей, Ведущий расширяет сферу своего влияния, и, соответственно, потенциал своих манёвров. Особенно рьяно он стремится заполучить Эмпатов – таких, как ты.

     Яника замедлила шаг:

     – А есть вариант С?

     «Варианта С нет» – это первое, что хотел ответить Лазарь. И наверняка ответил бы, но в последний момент слова застыли на губах. Как же нет, когда вот он – шагает рядом в рыжем пальтишке и мучает вопросами?

     – Вариант С исключение, – дипломатично обошёл он острый угол. – Везде есть свои исключения.

     «Не врёшь», – тихо согласилась главная проекция. – «Вот теперь не врёшь».

     Разумеется, Яника поняла, о ком речь, но виду не подала. Долгое время они шли молча. Яника задумчиво наблюдала за тем, как мыски её сапог отбрасывают налипшие горстки снега и набирают новые.

     – Ведущий Игры подливает масла в огонь, это до меня дошло, – наконец проговорила она. – Но я всё равно не понимаю, что такое Игра. Как она проявляется?

     Лазарь ответил не сразу. В отличие от друзей, он считал, что любая игра лучше всего познаётся в процессе самой игры. Невозможно научить играть в покер, но можно рассказать правила. С этого он и решил начать.

     – В любом инсоне существуют определённые правила, которые не под силу нарушить ни нам, ни офицерам, ни даже Ведущему. Перечислять их нет смысла. Достаточно помнить, что все они крутятся, как планеты солнечной системы, вокруг одного солнца. Это солнце – бог Ра, хозяин инсона, главная проекция. Только бог может нарушить правила. Например, бога нельзя засунуть в клетку и ждать, пока он умрёт с голоду, если он сам того не захочет. Верёвка из простыней никогда не лопнет под весом бога, пока он хочет добраться до земли.

     Яника бросила на Лазаря короткий взгляд и снова уставилась под ноги. Они потихоньку приближались к выходу из парка. Асфальтовая дорожка вилась вниз по склону и заворачивала к автобусной остановке.

     Лазарь решил идти до конца. Уколов прошлого не избежать, когда говоришь о прошлом. Она сама захотела понять, что такое Игра – так пусть понимает.

     – Основная подпитка инсона – реальная жизнь. Нельзя устроить наводнение или эпидемию в инсоне, если в реальной жизни хозяин проекции счастлив и благополучен. К такому сильному богу Ведущий просто не сунется. Он ищет другие инсоны – несчастных, слабых. Играть не по правилам ему не удастся даже там, а вот заставить слабого бога изменить собственные правила куда как проще. Сделать так, чтобы бог сам запер себя в клетке и остался подыхать с голоду. Заставить выйти из клетки на растерзание кровожадной твари, которая...

     – Не продолжай, я поняла, – перебила Яника. Она по-прежнему следила за мысками сапог, снова и снова прорезающих снежную целину на пути к поставленной цели. – Ты жив, пока борешься.

     – Именно, – кивнул Лазарь. – Наша работа – помогать слабым богам. Это как сеансы у платного психоаналитика. Но если Фрейд пытался достучаться до проекции через стену внешней оболочки, то мы действуем напрямую, изнутри. Психологические головоломки здесь куда как нагляднее.

     Яника наклонила голову к Лазарю. Разрумянившиеся щёки прорезали продолговатые ямочки, побледневшие на морозе губы улыбнулись:

     – Только вот за Фрейдом головоломки не гонялись, чтобы убить, разорвать и съесть по кускам.

     – Точно, – снова кивнул Лазарь. – Но не возьмусь утверждать, что такая мелочь остановила бы дедушку Фрейда.

     8

     Симон Петрович сидел вразвалку в том же кресле, где и всегда. На нём был тот же халат, а сам он имел такой же не выспавшийся, мятый вид. Единственным отличием была трубка, которую он теперь курил вместо сигарет из серебряного портсигара.

     – Часы ты так и не перевёл, – заключил он, попыхивая трубкой. Сизый дым выползал изо рта неторопливо и с ленцой, отлично подчёркивая сонное настроение курильщика.

     Лазарь жмурился от лучей низкого зимнего солнца, прочертившего полосу света из щели в шторах прямо по лицу, и едкого табачного дыма.

     – Раньше сядешь, раньше выйдешь, – опасно пошутил он. Лучше соврать, чем признаться, что часы в порядке, и он просто не умеет рассчитывать время. К тому же, для начала надо признаться в этом себе.

     – Это верно, – охотно согласился Симон и покачал трубкой в синюшных от наколок пальцах.

     Лазарь знал, что Симон отсидел, но когда и за что – особо не допытывался. В своих беседах они никогда не касались этой темы, а значит, Симона такое положение дел вполне устраивало. Лазарь знал только, что до встречи с Меценатом Симон вёл довольно разгульную жизнь, но после отсидки присмирел, остепенился. Тюрьма научила его одному восхитительному качеству – умению следить за своим языком. Это потрясающее искусство не могло не вызывать восхищения. Было в его размеренной черепашьей манере вести беседу что-то притягательное, почти обвораживающее, вызывающее зависть и неодолимое желание подражать. Лазарь даже пытался пару раз, но надолго его не хватило. Наверное, всё дело в хладнокровии, которого ему всегда недоставало. Сколько он ни старался развить в себе это умение – ничего не получалось. Впрочем, Лазарь не исключал, что этот навык из тех, что приходят с годами.

     – Вы переговорили с Меценатом?

     – Разумеется, – кивнул Симон. – А ты думал, мне нравится, когда меня будят за час до назначенного времени?

      – Он дал ответ?

     Симон выбил трубку, зарядил в глиняную чашку новую порцию резаного табака, закусил мундштук и неторопливо раскурил.

     – Прежде чем ты услышишь ответ, Меценат хотел бы напомнить: он по-прежнему считает, что твоим напарником должен стать мальчик по имени Марсен. Парнишка он сметливый. Меценат полагает, в нём скрыт большой потенциал.

     Звучало настолько дико, что Лазарь моментально вспыхнул. Он раздражённо хлопнул ладонями по подлокотникам роскошного кресла, и тут же подумал, что до Симона ему ещё далеко.

     – Ясно – он полагает! Ключевое слово здесь «скрыт», а не «потенциал». А в фразе: «мне плевать, что он там думает», ключевое слово «плевать».

     На пористом невыразительном лице Симона не дрогнул ни один мускул. Казалось, оно стало ещё спокойнее и сонливее, чем прежде. Табачный дым валил из ноздрей, как из дульных дыр только что пальнувшей двустволки.

     – Конечно, Меценат не в праве указывать, кого брать в напарники, это дело личное. Я бы даже сказал, интимное. Поэтому он разрешает тебе выбрать самому.

     – Мудрое решение, – Лазарь порывисто встал. Не хотелось задерживаться здесь ни единой лишней минуты. – Кесарю кесарево, а я выбираю Янику.

     – Это твой выбор, – Симон солидно кивнул.

     Решив не испытывать судьбу дольше, чем следует, Лазарь указал пальцем на дверь:

     – Ну, я пошёл?

     Брови и плечи Симона синхронно приподнялись.

     Уже у выхода Лазарь, не оборачиваясь, сказал:

     – С текучкой обращайтесь через моего секретаря. Вы узнаете его по ломающемуся голосу и целой куче нерастраченного потенциала.

     – Лишний должен будет уйти, – бросил Симон Петрович вдогонку. – Меценат не может решать, с кем тебе работать, но содержать иждивенцев он тоже не обязан.

     Лазаря буквально пригвоздило к месту. Ведь выждал, гад, момент! Скажи он то же самое минутой раньше, и Лазарь не выглядел бы сейчас таким идиотом. Тюремные штучки, не иначе.

     Лазарь медленно обернулся:

     – Хотите выкинуть мальчишку на улицу? Обратно к вокзалам, теплушкам, и клею в пакете?

     – Ты сам выбрал.

     – Мне нужны оба!

     – Не получится.

     – Передайте Меценату, пускай ставит эти психологические эксперименты на своей рассеянно-склерозной маме. Мне нужны оба.

     – Зачем? – глаза Симона впервые за всё время блеснули живым интересом. – Мальчишку ты всё равно ни во что не ставишь. Не берёшь в инсоны, не прислушиваешься к его мнению. Тогда зачем он тебе?

     – Считаете, Ведущий Игры будет ждать, пока раскроется его потенциал?! – вскричал Лазарь, совершенно потеряв контроль над собой. – Давайте забьём на всё и сядем ждать, когда из куколки вылупится бабочка! Плевать, что за это время ещё пара-тройка идиоток искупается в собственной плазме!

     – Тогда возьми его с собой прямо сейчас, – предложил Симон Петрович, увлечённо обсасывая трубку. Тот факт, что Лазарь перешёл на крик, совершенно не беспокоил его. – Кто знает, может, бабочке пора вылупиться? Короче, у тебя неделя, чтобы определиться.

     – Если вы ошиблись, бабочка умрёт раньше, чем успеет взмахнуть крыльями, – заскрежетал зубами Лазарь.

     Но Симон потерял к нему всякий интерес – он уже тянулся исколотой рукой к журналу на кофейном столике. Чтобы не наговорить лишнего, Лазарь развернулся и выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью напоследок – всё, на что хватило его хладнокровия.

     Глава 4. Морлоки

     1

     На следующий день Дарения настигла Лазаря в спальне и сразу припёрла к стенке.

     – Ты берёшь Марсена с собой? – потребовала она ответа, подбочениваясь так, словно собиралась пуститься вприсядку.

     Полчаса назад Марс вернулся из школы. Узнав, что его берут в инсон, парень издал нечленораздельный вопль, чем-то похожий на крики Морлоков, и с совершенно безумным видом умчался в комнату. Естественно, по пути наверх радостная весть облетела весь дом.

     – О, господи, нет! – картинно выпучил глаза Лазарь. – Я придумал это только чтобы ещё разок полюбоваться на классическую позу сахарницы в твоём исполнении, – он взял Дару под локотки и аккуратно отодвинул в сторону. – Не возражаешь, если я поставлю тебя подальше, чтобы не разбить? Надо чуток прибраться.

     До появления Яники хотелось навести в спальне хоть какое-то подобие порядка. В данный момент комната напоминала младшего брата каморки на Вятской. В отличие от спальни Сенсора, «приёмную зону» здесь составлял только диван, да несколько битых молью напольных подушек, разбросанных полукругом. Во всю левую сторону комнаты тянулся самодельный стеллаж, заставленный книгами самой разнообразной тематики: от художественной и публицистической литературы до школьных учебников по биологии за девятый класс и экземпляров научно-популярного журнала «Наука и жизнь» времён «совка». Правую сторону занимали кровать и такая же, как у Сенса, школьная парта. Почти все горизонтальные поверхности комнаты густо захламлял однотипный бумажный мусор. В основном, альбомные и блокнотные листы с карандашными набросками и аккуратные горки салфеток, скомканных в шарики. Дощатый пол был изгваздан подсохшими кляксами краски, размазанной ногами в разноцветные хвостатые кометы. В комнате стоял стойкий запах масла, перемешанный с чем-то фруктовым и сильно прокисшим.

     Дарения бедром оттолкнула Лазаря от дивана, с которого тот начал энергично стряхивать на пол крошки от чипсов, и стала сама наводить порядок.

     – Что тебе стукнуло в голову взять его сейчас? – она сдёрнула с дивана накидку и передала Лазарю. – Что изменилось?

     Лазарь отправился к балкону вытряхивать накидку. На все возможные вопросы Дары у него уже были заготовлены ответы, так что на счёт этого он не беспокоился.

     – У мальчишки нераскрытый потенциал. Надо раскрывать.

     Дара разогнула спину, держа в каждой руке по охапке комканой бумаги, выловленной из-под дивана, и нахмурила брови:

     – Я тебя знаю. Если ты не видишь в чём-то практической выгоды, но продолжаешь этим заниматься, значит, тебя заставили. Тебя заставили?

     Губы Лазарь конвульсивно дёрнулись в отражении балконного окна.

     Не сказать, чтобы очень неожиданный вопрос, и всё же он полагал, что она подберётся к нему не раньше ужина. Впритирку с истиной, но не совсем.

     Лазарь вышел на балкон, перегнулся через перила и принялся вытряхивать накидку. В воздухе заклубились облака пыли, на зубах заскрежетало. На крыльце кто-то сухо закашлялся. Лазарь посмотрел вниз и увидел на ступенях Сенса, грозящего ему кулаком. Лицо друга покраснело, волосы припудрило тонким налётом пыли. Подло ухмыльнувшись, Лазарь скрылся за перилами и продолжил вытряску.

     – Практическая выгода налицо, – сказал он, когда вернулся в комнату. – Яника уже прокололась с мальчишкой. Марс школьник – Энуо школьник. Думаю, они законтачатся.

     Дару это объяснение не устроило:

     – То есть, ты доверил судьбу Игры в руки, как ты сам выражаешься, малолетнего недоумка просто потому, что не умеешь ладить с детьми?

     Она уже собрала весь мусор и теперь заправляла кровать. Лазарь даже не подозревал, что весь этот хлам можно заставить исчезнуть так быстро при помощи одной пары рук.

     В комнату вошла Яника.

     – А я думала, он боится подвергать Марса опасности, – тут же с усмешкой сказала она.

     Значит, часть разговора подслушала из-за двери.

     – Вот именно! – охотно подхватила Лара. – Что-то тут не так. Что-то изменилось.

     Лазарь вернулся к балкону, закрыл дверь и плотно задёрнул шторы. Проветриться не успело, ну да ладно. Вонь палёных волос всё равно перебьёт морозную свежесть.

     Дарения с прищуром уставилась на Лазаря, взвешивая что-то в уме.

     – Я поняла! – наконец, воскликнула она. – В инсоне Энуо модифицированная физика! И ты решил, что лучшего случая «обкатать» Марса может не представиться. Ведь мир с рейтингом PG-13 намного безопасней. Вот почему ты берёшь его с собой! Угадала?

     Лазарь с трудом подавил улыбку. Забавно наблюдать за попытками людей объяснить мотивы чужих поступков, исходя из собственных желаний. Получается, будто слушаешь не про себя, а про того, каким должен быть с точки зрения говорящего. Иногда это может быть очень познавательно, но чаще просто смешно.

     Лазарь вернулся к дивану.

     – Ты меня раскусила. В глубине инсона я душка и лапочка, прикрывающаяся маской циника. Там у меня свой питомник, где я забочусь о слепых котятах и глухих кутятах, а по вечерам езжу в детский хоспис и читаю на ночь слепым детям.

     Дара вспыхнула, как маков цвет, но ответить не успела. В комнату влетел, точно мопед на реактивной тяге, раскрасневшийся Марсен. В чёрных джинсах, чёрной куртке и таких же ботинках, он напоминал урбанистического ниндзя.

     – Ну, чё тут у вас? – мальчишка пытался скрыть перехлёстывающие его эмоции, но получалось плохо. – Я типа готов.

     Наказав Дарении вернуться в комнату через десять минут, Лазарь вытолкал её в коридор и захлопнул дверь. Спальня погрузилась в пахнущий маслом полумрак. Как и в прошлый раз, Янику устроили на диване. Лазарь и Марс взяли себе по подушке и улеглись в изножье. Мальчишку аж трясло от возбуждения.

     – На этот раз придётся пройти тоннель самостоятельно, – обратился Лазарь к Янике. – Обоих вас я не протащу.

     На языке у Марсена явно вертелся целый гугол вопросов, но парень держался. Если жизнь на улице чему и учит, так это терпению.

     – Поняла, – девушка собранно кивнула. – Что надо делать?

     Лазарь вытащил из заднего кармана пакет с чёрным локоном.

     – Когда вдохнёшь дым, и он достигнет рецепторов в носу, процесс начнётся сам собой. Ты почувствуешь это. Закрой глаза, расслабься и слушай биение сердца. Отбрось все мысли и сомнения. Очень скоро появится уже знакомое ощущение, что комната плывёт. А вместе с ней и весь мир растает, как сахарная вата на солнце. Отсчитай минуту и открывай глаза. Ты окажешься в тоннеле. Или в трубе. Или кроличьей норе – каждому своё. В самом конце ты увидишь белый свет, или белого кролика, не знаю. В любом случае, иди к нему. Я и маленький Нуб-Сайбот будем ждать с той стороны.

     – Это вроде как приход, да? – тут же отозвался Марс, внимавший каждому слову с отвисшей губой. – Давай я сам попробую, а ты возьми её, – предложил он.

     – Богатый токсикоманский опыт тут не поможет. Пока тебе не стукнет хотя бы пятнадцать, о самостоятельном входе в инсон можешь забыть. А до тех пор придётся мне водить тебя за ручку.

     Марс обиженно надулся, но ничего не сказал.

     – Готовы? – Лазарь уставился в потолок. Они с Марсом уже лежали на подушках. Яника свесила с дивана кисть со сцепленными в кольцо большим и указательным пальцами. – Хорошо. Увидимся на той стороне.

     2

     Лазарь открыл глаза. Яркий свет ножом полоснул по глазным яблокам, и он сразу же закрыл их. Снова открыл. Поморгал и огляделся. Как и в прошлый раз, они попали в частный сектор города, но теперь здесь всё выглядело иначе. Булыжники на залитом солнцем перекрёстке двух брусчатых дорог блестели на солнце, отполированные колёсными шинами. Дома больше не напоминали однотипные картонные декорации из дешёвого ситкома – все они были настоящие. Одноэтажные и двухэтажные, с лепными обводами вокруг окон и резными ставнями, крытые серым шифером и металлочерепицей. Разноцветные заборчики тут и там зеленили побеги вьюнка. Не оставалось никаких сомнений: все жилища обитаемы и принадлежат существующему району города. Белые эмалированные таблички на угловых домах сообщали, что здесь пересекаются улицы Стандартная и Боржомская.

     На дороге играли абсолютно нормальные дети. Гуттаперчевые, как назвал бы их Энуо. Девочки прыгали на резиночке, компания мальчишек постарше скучковалась на лавке, двое или трое дошколят гоняли на велосипедах. Высокое синее небо дышало безоблачной чистотой.

     Рядом, вцепившись в Лазаря мёртвой хваткой, жмурился от солнца Марсен. Яники нигде не было. Лазарь быстро завернул за угол дома и дёрнул мальчишку за собой. Для местных детей их появление осталось незамеченным, и он хотел, чтобы так и оставалось.

     – Руку отдай, – сказал он, когда гуттаперчевые дети исчезли за кирпичной стеной.

     Марс разжал пальцы. Осмотрел себя с головы до ног и матерно выругался. Чёрные вещи исчезли, на их место вернулась привычная школьная одежда. Джинсы, свитер и двуцветная болоньевая куртка, которую он тут же брезгливо скинул на землю.

     – Небось, прихватил с собой сюрикен? – угадал Лазарь.

     Марс перестал ощупывать карманы.

     – Финку, – с неохотой признал он. – Как узнал?

     – Не ты один такой умник. Думаешь, если бы сюда можно было протащить оружие, я бы не придумал, как прихватить с собой парочку «Дизерт-Иглов»? В инсон перемещается не физическое тело, а проекция. Так что, пока твоя проекция выбирает любовь, а не войну, можешь переодеваться хоть в Джона Рембо – здесь ты будешь оставаться школьником.

     Марсен красноречиво выругался и отшвырнул ногой свою старую куртку подальше.

     Лазарь сверился с часами – Яника уже давно должна была появиться. Вариантов могло быть три: либо она не прошла и осталась в комнате, любо прошла, но не до конца, и теперь застряла где-то посередине, либо прошла, но её забросило далеко от того места, где появились они с Марсом. Какой из вариантов верный станет известно, когда к ним присоединится Дара. Но третий вариант Лазарь мог проверить и сам.

     – Слушай внимательно и впитывай, – обратился он к Марсу. – В команде главный я. Все мои приказы выполнять беспрекословно и незамедлительно. Соображать быстро. Проявлять умеренную инициативу и помнить, что она всегда наказуема. Вопросы?

     – Никак нет, сэр, – отрапортовал Марс, зачем-то соединив в одной фразе уставной солдатский ответ и забугорное «сэр». Лазарь знал, что для строптивой натуре мальчишки такие инструктажи, как амброзия для аллергика, а значит, ему действительно важно быть здесь, раз он всё-таки надавил на горло своей гордости.

     Лазарь прижался спиной к стене и осторожно выглянул за угол. Гуттаперчевые дети по-прежнему занимались своими бесполезными делами. Между двумя мальчишками на лавочке завязалась шутливая борьба. Младшаки на велосипедах затеяли игру в догонялки. Маленькая девочка с огромными бантами в косичках задумчиво наблюдала за спящей на заборе кошкой, выдувая шар из чуингама. Ни Яники, ни Энуо видно не было. Сейчас не помешала бы помощь Сенса, но тот, как назло, куда-то запропастился.

     – Надо выяснить, где живёт мальчик, – сказал Лазарь, одним глазом сканируя перекрёсток. – Это явно где-то поблизости.

     – И как узнать? – прошептал сзади Марс.

     – Можно спросить у вон тех озорников.

     – А если они... ну, ты знаешь.

     Лазарь повернулся к Марсену и криво ухмыльнулся:

     – В вашем ниндзюцу учат быстро бегать?

     Марс ответил похожей ухмылкой:

     – Ну, пошли.

     Лазарь сделал шаг из укрытия, но был остановлен Дарой, рявкнувшей в ухо:

     «Стоп! Назад!»

     Лазарь отпрянул обратно за угол. И всё же успел заметить, как девочка с жевательным шаром повернула голову в его сторону. Шар лопнул, рот залепило розовой плёнкой. Возможно, у него разыгралось воображение, но ему показалось, что глаза девочки уставились прямо на него. Два чёрных пулевых отверстия на обесцвеченном смертью лице.

     – Какого чёрта так долго! – набросился он на Дару. – Где Яника?

     Дара только усмехнулась в ответ:

     «Посмотри через дорогу».

     Лазарь посмотрел. Над зубцами одного из заборов взметнулось облако медно-рыжих волос и тонкая рука, призывно махнувшая ладонью. Судя по высоте забора, Янике пришлось подпрыгнуть.

     Сердце Лазаря сжалось от восторга.

     – Это то, о чём я думаю?

     «Она настоящий снайпер! Высадилась прямо во дворе у мальчишки!», – не скрывая восхищения в голосе, подтвердила Дара. – «Знаешь, такая точность не каждому дана».

     Она права. Одно дело – появиться там же, где оставил свою проекцию в последний раз, и совсем другое – идти по следу чужой проекции. Одна промашка – и можешь очнуться на дне колодца или силосной ямы. Такому ни научить, ни научиться нельзя. Всё зависит от одарённости Бегуна.

     – Как мы туда доберёмся? – спросил Марс. – Просто пойдём по дороге?

     – Эта идея больше не кажется мне удачной, – ответил Лазарь, вспоминая лицо девочки, заклеенное жевательной маской от подбородка до носа, и два круглых отверстия над ней.

     Копна рыжих волос и вытянутая рука снова мелькнули над забором и тут же исчезли.

     – Дара, скажи Янике, мы её видим. Пускай откроет калитку, когда подойдём. Готов, Малой?

     – Угу.

     – Хорошо. Держись рядом. Мы пойдём спокойно.

     Как только они вышли на перекрёсток, детский гомон стих. Лазарь старался не смотреть по сторонам. Он устремил взгляд на зелёную калитку, за которой его ждала Яника, мысленно повторяя: «это светлая зона, светлая зона, светлая зона», и медленно шёл к намеченной цели. Он не видел, но знал – гуттаперчевые дети провожают их взглядом. Они бросили свои занятия и молча следили за незнакомцами до тех пор, пока они с Марсом не перешли на другую сторону дороги. Потом весёлый шум возобновился. За спиной у Лазарь Марс облегчённо вздохнул.

     Яника приоткрыла калитку и манила их рукой. Они юркнули во двор, дверь закрылась.

     Двор был стандартный, в шесть соток, две трети которых занимал огород, давно заброшенный и поросший бурьяном. От калитки и до крыльца вела коротенькая тропинка из битого кирпича. Узкий дворик вмещал две лавки и стол. Каркас из проржавевших металлических прутьев над головой увивали побеги давно усохшего винограда, который почти не давал тени.

     Яника преградила Лазарю путь.

     – Неплохая посадка, – одобрительно кивнул он в ответ на её счастливую улыбку в тридцать два зуба. – Какие впечатления?

     Яника засияла ещё ярче – казалось, она только и ждала вопроса.

     – Сначала мне показалась, что я действительно в кроличьей норе! – принялась с жаром объяснять она. – Но потом поняла, что это вовсе не нора, а цилиндр фокусника... но как бы на боку, понимаешь? Я падала в него к белому кролику, только это было горизонтальное падение. Я как бы парила над землёй, а сама только и думала: не зацепиться бы за подкладку.

     – А мне показалось, мы в трубе пылесоса, и нас засасывает с дикой силой, – простодушно влез Марс, враз уничтожив весь поэтизм.

     Улыбка улетучилась с лица Яники с той стремительностью, как это удавалось только ей.

     – Надо бы парня в аквапарк сводить, – заметил Лазарь. – Кстати, если Дара не ошиблась, и мы действительно во дворе у парнишки, то Яника у нас просто шляпных дел мастер.

     «Дара не ошиблась», – откликнулась Дара. – «Мальчишка в доме, я видела в окно. И, похоже, не один».

     Лазарь поднялся на крыльцо.

     – Теперь он точно не один, – сказал он и трижды постучал в облезлую дверь.

     3

     Ждать почти не пришлось.

     – Кто там? – послышался с другой стороны уже знакомый голос.

     – Лазарь, Яника и мелкий шкет, – внятно произнёс Лазарь.

     – Уходите! Я не откр`ою!

     – Открой, мы пришли помочь. Яника научит выговаривать букву «р», а мелкий шкет покажет пару приёмов ниндзюцу. Сам не заметишь, как жизнь пойдёт в гору.

     Лазарь заговорщически подмигнул спутникам.

     «Тебе ни под каким соусом нельзя заводить детей» – на полном серьёзе сказала Дара.

     – Всё р`авно не откр`ою!

     – Надо просто найти подход, – вполголоса ответил Невидимке Лазарь, а потом громко произнёс: – Мы знаем, где найти Тихоку!

     Мальчишка медлил. Похоже, с кем-то советовался.

     – Ага-ага, так я и повер`ил, – наконец не очень уверенно отозвался он.

     «Язык говорит нет, глаза говорят да» – часто повторял отец Лазаря в благодушном подпитии, когда хотел добиться от сына согласия на что-то, чего тот делать совсем не хотел. Сейчас Энуо выдавал голос, а не глаза, но разница непринципиальная.

     Лазарь прижался к двери плотнее и принялся монотонно перечислять:

     – Чернявый, губы пухлые, глаза серые с зелёным отливом, один немного косит. Чуть повыше тебя, крепкого телосложения.

     За дверью послышался какой-то шорох, потом приглушённый шёпот. На этот раз Энуо явно с кем-то спорил. Потом дверь щёлкнула и опасливо приоткрылась на несколько сантиметров. Из образовавшейся щёлки на Лазаря уставились два насторожённых серых глаза.

     – Вы пр`авда его видели? – затаив дыхание, спросил Энуо.

     Лазарь незаметно просунул носок ботинка в щель между дверью и косяком.

     – Открой дверь, тогда и поговорим.

     Пару секунд парень колебался. Потом не выдержал и раскрыл дверь шире.

     – Пр`авда видели? – повторил он.

     Лазарь встал между дверью и косяком так, чтобы мальчик уже не мог закрыть её, не затащив его при этом внутрь.

     – Нет, не правда, – признался он, и добавил, но уже Даре: – Прости, но самый лёгкий способ найти подход к детям – обмануть их.

     4

     Энуо вцепился обеими руками в дверь и попытался захлопнуть её, но у него ничего не вышло. Лазарь быстро обхватил мальчишку поперёк пояса и поднял над землёй.

     – Заходим! – скомандовал он своим, держа подмышкой орущего и трепыхающегося Энуо, как ожившую куклу. Парень отчаянно сучил в воздухе всеми конечностями и даже сумел пару раз заехать Лазарю в живот кулаком.

     – СТР`АННИЦА! – вопил мальчишка, как резанный. – СТР`АННИЦА, ПОМОГИ-И-И!

     В прихожей Лазарь отпустил его. На заплетающихся ногах Энуо рванул по коридору и скрылся в широком проходе справа.

     – Откуда ты узнал, как выглядит Тихока? – спросила подоспевшая сзади Яника.

     – Это несложно. Они братья, значит, цвет волос, глаз и черты лица должны быть схожи. Брат сильный, а значит, старше, а значит, крепче и выше. К тому же, у Энуо содружественное косоглазие, которое часто передаётся по наследству.

     – Во лопух! – хохотнул впечатлённый Марсен.

     Они повернули в тот же проход, за которым скрылся Энуо, и очутились в затхлой грязной спаленке. На одной из стен висел пыльный ковёр, под ковром неприбранная кровать и тумбочка. Противоположную стену занимали трельяж и платяной шкаф с открытыми дверцами. Из шкафа свисало наружу разношёрстное тряпьё. У дальней стены стоял письменный стол, сквозь немытое окно на него падал косой солнечный луч.

     Энуо стоял посреди комнаты бок о бок с невысокой худощавой девушкой лет шестнадцати. Бледное лицо обрамляли прямые агатово-чёрные волосы, ниспадавшие почти до пояса. Тёмная отёчность под глазами придавала лицу печальный и усталый вид. Кожу под носом морщил толстый рубец, приподнимавший верхнюю губу над нижней, как бы вздёргивая в злобном оскале. Казалось, эти губы не умеют улыбаться, как не умеют собаки или иные животные, лишённые мимических мышц. Одежда девушки отличалась аскетичностью и в некоторой степени старомодностью. На ней была чёрная хлопковая блузка с белыми рукавами, и чёрные джинсы без изысков. На ногах удобные туфли из мягкой кожи.

     «Лилит» – с ненавистью прокомментировала Дара.

     Лазарь полностью разделял её чувства. Из всех офицеров Ведущего, эта маленькая стерва самая юная – и самая беспощадная. Раз Лилит здесь, значит, Игра началась. Лазарю пришло в голову, что неплохо бы сообщить об этом Янике, но он быстро отверг эту идею. Лилит уже бросала в сторону «новенькой» презрительные взгляды, и акцентировать внимание на её «новизне» ещё больше не стоило.

     – С какой стати вы ворвались в чужой дом? – холодно осведомилась Лилит и шагнула вперёд. У неё был мелодичный, почти сексуальный голосок с лёгким кавказским акцентом, который совсем не вязался с желтушным оттенком её лица.

     – С такой же, с какой и ты... Странница, – беззубо улыбнулся Лазарь. – Хотим помочь Энуо отыскать брата. И кстати – «Засраница» тебе больше подходит.

     Лицо Лилит оставалось бесстрастным.

     Энуо выскочил из-за спины покровительницы.

     – Они меня пре`следуют! – закричал он. – Чего вы до меня докопались?

     – Хотим помочь, – ответил Лазарь. – Бескорыстно.

     – Они не знают, где Тихока, – обратился Энуо к Лилит. – Ты пр`ава, они меня обманули. Пр`огони их, пожалуйста.

     Лазарь высоко поднял брови:

     – А Засраница знает? Я имею в виду точный маршрут, а не конечную точку.

     Левый глаз мальчонки запал к переносице глубже обычного, что наверняка свидетельствовало об активной мыслительной деятельности. Лилит спокойно следила за диалогом, и, судя по всему, не собиралась встревать.

     – Знает, – наконец, уверенно сообщил Энуо, и схватил Лилит за руку.

     Та благосклонно приняла его ладонь, в то время как её холодный оценивающий взгляд беззастенчиво блуждал по Марсу.

     Вопрос возникновения новых Эмпатов всегда очень беспокоил Лилит. Сама она была, что называется, «вундеркиндом», и немало гордилась этим. Чтобы откопать её, Ведущему потребовалось посетить Закавказье, что, на взгляд Лазаря, лишний раз доказывало её исключительность. Никто не знал, каких бед она успела наворотить на родине, но Лазарь ничуть не удивился бы, если бы ему сказали, что Спитакское землетрясение, в результате которого Лилит потеряла всю семью – её рук дело. Свой первый самостоятельный вход в инсон она осуществила в одиннадцать лет, а уже к шестнадцати взяла восемь Игр – поразительный результат! В «шестёрках» Ведущего она проходила четыре года – ничтожно малый срок для такой соплячки. К пятнадцати годам Лилит повысили до звания офицера, поставив в один ряд с Бельфегором, Леонардом, и прочими, что само по себе уже являлось беспрецедентным случаем. Едва получив офицерские лычки, Лилит поспешила представиться Лазарю и его команде, точно в этом заключался её главный замысел. С тех пор она ревностно отслеживала перемещения Эмпатов, начиная от возникновения новых и заканчивая закатом старых, словно боялась рано или поздно встретись того, кто превзойдёт её и займёт её место. Лазарь считал, что в этом смысле опасения Лилит совершенно напрасны – гениальные твари вроде неё рождаются раз в поколение, иначе одним холокостом в современной истории точно не обошлось бы.

     – Стр`анница помогает мне с самого начала, – заявил Энуо. – Она тоже когда-то потер`яла бр`ата,

     Лазарь демонстративно прыснул в кулак, сделав остальным характерный жест рукой, мол: «не обращайте внимания». Возможно, она и потеряла когда-то брата, и даже не одного – при землетрясении погибла вся её родня – но он сильно сомневался, что этот факт способен вызвать в ней хотя бы тысячную долю тех чувств, что испытывает Энуо.

     Яника выступила вперёд, и Лилит мгновенно прожгла «новенькую» ненавидящим взглядом. Не обратив на неё никакого внимания, Яника присела на корточки перед Энуо.

     В этот момент Лазарь подумал, что когда мальчишка снова оттолкнёт её от себя, по крайней мере, ей будет ниже падать. Сейчас Яникой двигало её честолюбие – она жаждала исправить ошибку, допущенную у реки.

     – Мы вместе убегали от Морлоков и прыгали с тридцатиметрового обрыва, – осторожно напомнила она. – Позволь доказать, что мы делали это не только ради себя.

     Левый глаз мальчишки закосил ещё сильнее. Казалось, он вот-вот провалится в носовую пазуху.

     Лилит отпустила Энуо. Заложив костлявые руки за спину, она наклонилась над Яникой и вкрадчиво полюбопытствовала:

     – А зачем тебе это, милочка? Ты что, Мать Тереза?

     Янику будто обдало источаемым Лилит холодом – она на миг растерялась.

     – Нам тоже надо попасть в приют, – пришёл на выручку Лазарь.

     Головы присутствующих повернулись к нему.

     – Вам-то туда зачем? – поморщилась Лилит.

     Хороший вопрос. Что бы такое придумать?

     Ответ пришёл неожиданно, и, как обычно, сам собой. Лазарь взял за плечи Марсена и бесцеремонно выдвинул вперёд.

     – Чтобы сдать в приют его, – объявил он, взлохматив белобрысую макушку.

     5

     Последнее известие потрясло Энуо до глубины души. Пришлось долго и нудно объяснять, что Марс действительно беспризорник, что ему негде жить, и что ему будет гораздо лучше там, где о нём смогут позаботиться. Дабы не наступать на старые грабли, щекотливую тему родительской опеки, и вообще взрослых, аккуратно обошли. Лазарь не был до конца уверен, но чувствовал – в этом инсоне изменённой физикой, тёмными зонами и школьниками, проходящими без кастинга в «Байки из склепа», дело не обойдётся.

     Несмотря на то, что роль беспризорника для Марсена была в некоторой степени автобиографичной, он довольно неуклюже подыгрывал, отделываясь односложными ответами.

     – Но в пр`июте плохо кор`мят! – поражался Энуо.

     – А на улице чё, лучше?

     – И жестоко обр`ащаются!

     – А на улице чё, мягче?

     В конце концов, Энуо смирился. Несмотря ни на что, судьба брата заботила его куда больше всех остальных, и если для того, чтобы вызволить Тихоку из приюта, потребовалось бы выдать кого-то взамен, он без раздумий согласился бы на это.

     – Сегодня снова пойдём искать, – Лилит аккуратно укладывала что-то в объёмистую сумку, прикрываясь корпусом от посторонних глаз. – В этот раз дальше, чем обычно.

     Улучив подходящий момент, Лазарь схватил её за локоть и прошептал на ухо:

     – Ты что-то не особо сопротивлялась, когда мы набивались в помощники, Засраница.

     От Лилит пахло чем-то застарелым и сальным, как от наволочки, которую долго не меняли. Похоже, Лазарь наконец-то встретил кого-то, кто моет голову ещё реже него.

     – Правила Игры, Ваня. Я танцую – ты танцуешь, – Лилит продолжала возиться с сумкой. – Отпусти мне руку, или я выколю тебе глаз.

     Предупреждение звучало серьёзно – как и всё, что делала или говорила Лилит.

     – Ты чихаешь на правила, если тебе это выгодно, в этом смысле мы с тобой похожи, – сказал Лазарь и разжал хватку – от греха. – А, значит, сегодня тебе было выгодно не чихать. Просто запомни, Засраница – у тебя ещё зубы не выросли со мной кусаться.

     Лилит закинула на плечо сумку и повернула к нему своё вечно оскаленное лицо.

     – Я тебя заживо съем, если захочу, – внушительно пообещала она. Потом встала и громко скомандовала: – Все на выход!

     6

     Впятером покинули дом и вышли на улицу. Лилит и Энуо шли впереди, Лазарь с командой чуть отставали. Червячок недоверия подтачивал Лазаря изнутри: присутствие в инсоне Лилит практически гарантировало какую-нибудь подставу.

     Мальчишки на лавке заметили появление Энуо и сразу оживились. Один из них сказал что-то остальным, и вся компания снялась с места.

     – Начинается, – шепнул Лазарь своим. В памяти снова всплыли два чёрных отверстия электророзетки над медицинской маской из розовой жвачки. – Помните: всё, что сейчас произойдёт здесь, будет иметь мало общего с тем, что происходит с Энуо в реальности. Мелкая издёвка превратится в стычку, крупная – в настоящую бойню.

     Гуттаперчевые мальчишки быстро окружили всю компанию. Их было человек десять, не меньше. Все выглядели крепче и взрослее Энуо, но Лазарь не мог определить на взгляд возраст самого старшего. На улицу пала тень. Высокое солнце заслонила первая пузатая туча. Ей на подмогу уже спешила банда дородных подруг.

     – Ну чё, нашёл брата? – обратился к Энуо самый крупный из мальчишек, вальяжно перекачиваясь с ноги на ногу.

     – Нет пока, – ответил Энуо и плотнее прижался к Лилит. – Но скор`о найду.

     – Скор`о-о-о? – протянул здоровяк, имитируя дефект речи Энуо. Компания подпевал отозвалась дружным хохотом. – Ну, кр`аса-авчик.

     Этот и ещё трое рядом выпячивались больше остальных. Похоже, эта четвёрка составляла местную девиантную группировку, промышлявшую отжимом карманных денег у школьников. Остальные просто примазывались. Странно, что все они при этом были гуттаперчевыми.

     Тучи сгустились. Небо заволоклось грязным саваном, где-то за ним громыхнуло. Окрепший ветер приносил запах сырости. В детстве Лазарь называл это «домашней погодой» – когда можно засидеться дома у Сенса до позднего вечера, не боясь, что тебя погонят домой.

     – Чё у неё с губой? – здоровяк кивнул на Лилит. – Вы из одного класса для дефективных?

     Лилит даже не вздрогнула. Энуо напрягся, но смолчал. Марсен крепко сжимал кулаки, готовый в любую секунду бросится в драку. Лазарь решил до поры до времени сохранять нейтралитет.

     – Чё молчишь, сопля косоглазая? С тобой говорят.

     Стали подтягиваться любопытствующие помладше. Маленький мальчик слез с велосипеда, и держал его за руль рядом с собой, маленькая девочка с бантами раздувала новый жевательный шар.

     Одна странность по-прежнему не давала Лазарю покоя. Не считая его с Яникой, здоровяк с дружками казались самыми старшими из всех, кого ему доводилось видеть в инсоне до сих пор. За всё время по улице не прошло ни одного человека, хотя бы немного перешагнувшего за порог юности.

     Неожиданно здоровяк выскочил из круга и ловко ударил Энуо носком кроссовки в голень. По кольцу оцепления снова прокатился смех, но теперь вылетающий из глоток звук чем-то напоминал гогот гиен.

     – Язык проглотил, Квазимодо картавый? – прикрикнул здоровяк. – Слышьте, – обратился он к остальным, – брат потерялся, так этот говноед сразу в штаны напрудил!

     Марсен яростно дёрнулся вперёд, но Лазарь удержал его за воротник. Яника беспомощно смотрела то на Энуо, то на Лазаря. Глаза последнего настойчиво велели ей оставаться на месте. Лилит наклонилась над Энуо и что-то шепнула ему на ухо. Морщась от боли, мальчишка поднял голову и с вызовом посмотрел на обидчика.

     – Посмотрим, кто в штаны напр`удит, когда я бр`ата найду. Понял меня, ур`од?

     Ткань неба омертвела, превратившись в некрозную плоть. Со всех сторон подул пронизывающий ледяной ветер, пропитанный запахом дождя. Улица моргнула, как будто бог с небес щёлкнул гигантским фотоаппаратом, и грянул гром.

     Вибрация звуковой волны прокатилась по земле, как цунами. Из-за оглушительного грохота Лазарь не сразу сообразил, что происходит. А когда увидел, то понял: держать Марса больше не надо. Мальчишка сам жался к нему с такой силой, что едва не валил с ног.

     «О, господи!» – откуда-то из глубины слухового канала ужаснулась Дара.

     Дети менялись. Здоровая кожа на глазах съёживалась, как после долгого пребывания под водой. Очень скоро она превратилась в морщинистую резину всех оттенков серого: от пепельного до жемчужно-мёртвого. Волосы стремительно удлинялись и ссыхались в конусообразные шипы, которые тут же вздыбливались над головами острыми гребнями. Глаза с неприятным чмоканьем вваливались в череп, оставляя после себя бездонные чёрные ямы. В разверстых ртах – нет, уже пастях – отросли зубы хищников.

     Метаморфоза длилась недолго. Где-то через полминуты старшаки из оцепления и мелкота позади перестали быть гуттаперчевыми. Отныне это были...

     – Морлоки... – обалдело выдохнул Марс.

     7

     – Как ты сказал? – до Лазаря не сразу дошло. – Повтори.

     – Они боятся света! – закричал в ответ Марс. – Надо выбираться на свет!

     Неистово хохоча и извиваясь в страшных корчах, Морлоки сжимали кольцо. Лилит сосредоточенно копошилась в сумке, Энуо плакал навзрыд, Марсен закрывал собой Янику, воинственно выставив вперёд кулаки и дрожа от страха.

     Небо разломила серебряная трещина молнии, грянул второй залп грома. Потом на улицу обрушился почти тропический ливень. Мгновенным движением матёрого ковбоя Лилит выхватила из сумочки шестизарядный револьвер и шестью меткими выстрелами проделала в оцеплении брешь шириной в шесть детских тел, навзничь упавших на землю. Если бы в ту же секунду им не пришлось рвануть со всех ног в эту брешь, Лазарь наверняка зааплодировал бы ей.

     Морлоки взвыли и бросились вдогонку.

     Лилит повесила сумку на локтевой сгиб, на бегу переломила револьвер и перезарядила барабан, используя специальные обоймы, позволяющие разом заполнить все шесть камор. Проделывала она это с проворством Кинговского Стрелка, с молоком матери всосавшего любовь к огнестрельному оружию – пять секунд, и револьвер снова готов к бою.

     Морлоки зажимали беглецов в клещи. Яника и Марс старались держаться ближе к Лазарю, но только мешались под ногами, и Лазарь приказал им рассредоточиться. Две твари выскочили на дорогу и попытались схватить Энуо.

     П-ПАФ! П-ПАФ!

     Два выстрела – два тела с аккуратными дырочками меж бровей. Чтобы прицелится, Лилит пришлось остановиться и освободиться от хватки Энуо, который всё время держал её за край блузки. Отстрелявшись, она снова «прицепила» к себе мальчишку и быстро нагнала остальных.

     К погоне присоединялись твари из бесцельно бродящих по улице. Превращение в Морлоков происходило у них почти мгновенно. Девочка с красивыми пшеничными волосами обросла медными шипами, бросилась на четвереньки и ринулась прямо на Марса. Лазарь на бегу ударил по ней, как по мячу. Носок угодил точно под челюсть, послышался треск перелома. Девочку отшвырнуло на обочину дороги.

     К счастью, большинство Морлоков побаивалось вступать в открытый конфликт, и предпочитало сопровождать беглецов, совершая редкие прицельные атаки из неожиданных позиций. Если бы им хватило мозгов объединить усилия, револьвер Лилит уже вряд ли помог бы.

     Яника завизжала резко, пронзительно. Лазарь с Марсом остановилась и оглянулись. Сердце Лазаря ушло в пятки. Яника лежала на дороге и барахталась в потоках бегущей с холма воды. Две твари взобрались сверху и уже рвали на ней одежду. Морлок из свиты сопровождения завидел беспомощное положение жертвы и присоединился третьим. Он подскочил к Янике с головы, упал на колени, просунул маленькие ручонки девушке в рот и принялся растягивать челюсти в разные стороны. Когда ему это удалось, он наклонился к ней, будто хотел поцеловать. От ужаса и боли девушка завизжала ещё громче, ноги конвульсивно задёргались на мокрых голышах. Лазаря пронзила кошмарная догадка – ей пытаются отгрызть язык!

     Они с Марсом навалились на Морлоков с двух сторон. Марс отшвырнул малыша, копошившегося зубами во рту у Яники, и принялся неистово молотить его кулаками. Лазарь схватил за шиворот двух остальных и свёл лбами. Головы с треском встретились и отскочили. Ошеломлённые твари повалились на спины, но почти сразу вскочили, и, как ни в чём не бывало, набросились на Лазаря.

     «ОБЕРНИСЬ!» – завопила Дара.

     Он не успел – острые зубки уже сомкнулись сзади на шее. Лазарь попытался отмахнуться кулаком, но вторая тварь вцепилась в запястье. Зубы проникли глубоко в плоть, руку принизила острая боль. Другой рукой Лазарь схватил тварь за волосы (на ощупь колья напоминали скрученные в жгуты жёсткие нитки) и попытался оторвать от запястья. Ничего, кроме нового приступа боли, это не принесло. Тогда он сменил тактику и принялся жестоко молотить тварь кулаком по лицу. Пропустив пару-тройку хороших ударов в нос, она отцепилась.

     Лазарь оглянулся. Он уже собрался приняться за ту, что орудовала у него на шее, но понял, что там никого нет. Марсен расправился с мелким, который едва не откусил Янике язык, и теперь отчаянно бился с тварью, атаковавшей Лазаря.

     Лазарь поспешил на помощь. С посильной помощью обеих его ног они с Марсом заколотили адское отродье в булыжник дороги. Всё это время Лилит прикрывала их прицельным огнём. Лазарь не знал, чем вызвана такая благосклонность, но сейчас волноваться об этом было некогда. Дают – бери, бьют – беги.

     Ещё четверо Морлоков опрокинулись на спины с дырками в головах. Когда кольцо снова начало смыкаться, грянул гром, а потом усилился ливень. Настолько плотную завесу падающей с неба воды Лазарю доводилось видеть только в фильмах про «Супердождь».

     – Жива? – он схватил Янику за руку и рывком поднял на ноги.

     – Нор`мально... – отозвалась девушка чуть картавя. Она ощупывала пальцем внутреннюю часть щеки. – Только ободр`ал немного...

     Лилит перезарядила револьвер. Кто-то попытался атаковать её сзади, но тут же получил рукоятью по крохотным зубкам, проглотив немалую их часть. Ещё двоих Лилит расстреляла в упор. Теперь она стреляла чем-то экспансивным – пули разворачивали Морлокам животы, как если бы те наглотались зажжённых петард. Белые рукава блузы Лилит окрасились красным.

     – БЕЖИМ! – рявкнула она уже совсем несексуальным голоском.

     Щёлк-щёлк-щёлк – револьвер снова наполнился свинцом. Ещё три выстрела – и новая брешь в почти сомкнувшемся кольце. Лилит схватила Энуо и рванула туда, держа навытяжку вооружённую руку. Морлоки шарахались от вида револьвера, как вампиры от ультрафиолетовой лампы. Кажется, до них, наконец, дошло, что с этой штукой шутки плохи.

     Они снова бежали. Морлоки продолжали преследование, но уже не так активно выбрасывались вперёд. Видимо, решили брать измором. Несколько мальчишек с прыгающими над головами чёрными шипастыми гривами бежали почти вровень. Лазарь совершил в их сторону ложный выпад, и твари со страхом шарахнулись в сторону. Девочка с бантами трусила по краю дороги на четвереньках, повизгивая, как койот. Лилит пригрозила ей дулом револьвера, и девочка с безумным гиканьем отступила на тротуар.

     – Свет! – внезапно закричала Яника, указывая куда-то вперёд.

     Через мгновение Лазарь увидел то же, что и она, и едва не расхохотался. Они приближались к вершине холма. Там, за перевалом, не было ни дождя, ни грома. Мёртвая наледь на небе таяла и истончалась в том месте, где дорога ныряла за склон, а дальше начиналось чистое голубое небо с золотым червонцем солнца посередине. Впереди была «светлая зона». Оставалось только до неё добраться...

     8

     Они вырвались. Бежали, как стадо газелей, спугнутое хищными кошками, и вырвались. За пригорком мощёная булыжником дорога переходила в асфальтовую и соединялась с широкой автомагистралью. Где-то через километр магистраль сворачивалась кольцом перед знанием университета. Частные дома уступали место жилым многоэтажкам и стеклянным офисным постройкам.

     Этот район города был хорошо знаком Лазарю. Площадь народного ополчения и Университет Железнодорожного Транспорта. Когда-то Сенс пытался поступить сюда на дневное отделение, но не добрал одного балла и пролетел. Впоследствии он не раз высказывал мнение, что последний балл увёл чей-нибудь богатенький папаша в пользу своего ненаглядного абитуриента задолго до начала лета. От помощи своего отца Сенс отказался ещё вначале, а потому был, скорее всего, прав. Ирония судьбы: тёмное пятно в биографии Сенса оказалось в инсоне «светлой зоной», спасшей жизнь его лучшему другу.

     Погоня прекратилась ещё на подходе к светлому участку. Морлоки останавливались и с визгом шарахались назад, точно кромка «зоны» источала раскалённые протуберанцы, обжигающие жаром и грозящие испепелить их дотла.

     В результате стычки никто особо не пострадал. Так – синяки да ссадины, плюс несколько царапин во рту у Яники. Больше всех досталось Лазарю. Прокушенное запястье долго кровоточило, пока Даре не удалось остановить кровь. Целее всех оказались Энуо с Лилит. Глядя на последнюю, в это с трудом верилось: девушку с ног до головы покрывала кровь. Морлочья кровь.

     В «светлой зоне» до них никому не было дела. Гуттаперчевые дети попадались и здесь – в компаниях и поодиночке – но почти не обращали внимания на странную компанию, измазанную грязью, кровью, в насквозь промокшей одежде. Местные дети вели себя вполне естественно: бродили по тротуарам, заходили в магазины, разглядывали что-то интересное, встав кружком, дурачились и тузили друг друга школьными ранцами. По дороге на диких скоростях проносились автомобили и автобусы. Как и ожидал Лазарь, водительские места во всех кабинах пустовали. Рули крутились сами собой, рычаги двигались, открывались и закрывались двери.

     Последние сомнения отпали: в инсоне Энуо безраздельно властвует правило Михалковского «Праздника непослушания».

     – Пошли, – заторопила Лилит.

     – Ты пр`истрелила их... – ошеломлённо сказал Энуо. В несимметричных глазах дрожали слёзы. – Я знал тех пацанов. Вадя, Тоха, Шурик…

     – Я стреляла в Морлоков, а не в пацанов, – наставительно произнесла Лилит. – Не бойся, простые пули их не берут. Пойдём, надо спешить.

     – А моего бр`ата они до усрачки боятся, – не унимался Энуо. – Почему?

     Губы Лилит растянула маньячная улыбка:

     – Но ведь твой брат не пуля, верно?

     – Верно, – немного поразмыслив, согласился Энуо. – Бр`ат стр`ашнее.

     – Вот именно.

     Лилит взяла Энуо за руку и быстро зашагала в сторону площади. Марс и Яника с трудом оторвались от созерцания диковинных машин на самоуправлении и поспешили за Лазарем. Тот не отставал от Лилит ни на шаг.

     – Ничего не понимаю. Куда подевались все взрослые? – спросила Яника так, чтобы её не услышал Энуо.

     Её всё ещё потряхивало после стычки с Морлоками, но выглядела она лучше. Видимо, Дара придумала что-то и для её языка, потому что теперь она говорила почти нормально.

     – Обычно мы не обсуждаем инсоны в инсонах, так что просто смотри и запоминай, – посоветовал Лазарь и повернулся к Марсену: – Как узнал про Морлоков?

     – Ты что, не играл в «Тёмную зону»? – поразился парень.

     С него всё ещё стекала вода, лицо испещряли мелкие ссадины, кулаки были сбиты в кровь, однако сам парень выглядел до крайности довольным. Его так и трясло от перевозбуждения. Кажется, древние скандинавы называли это состояние «боевым ражем».

     – Если в ней не делают ставок, то нет.

     – Да не, это компьютерная игра. Точнее, серия игр. Я во все части играл – просто супер!

     Интересно, когда он успел? Пароль он не знает, как же...

     – А мы в какой сейчас части?

     – Не знаю. Но там, в общем-то, одна суть. Главный герой, Мауро, пытается спасти брата. Его держат в какой-то секретной лаборатории, и там ставят эксперименты на людях. И на Мауро тоже ставили, но он выбрался и убежал. Короче, Мауро бегает по городу, а весь город поделён на зоны. В светлых зонах люди как люди, а в тёмных они превращаются в этих тварей – Морлоков. Ну, прям один в один, как здесь!

     – И ты решил, что Энуо тоже играл в «Тёмную зону»? – догадалась Яника. – И теперь Ведущий Игры заставляет мальчика проецировать свои эмоции в инсон по законам компьютерной игры?

     – Ну, типа того, – Марс передёрнул плечами и вдруг поёжился: – Игруха-то жутковатая.

     В голове у Лазаря задребезжал издевательский хохот Симона Петровича. Похоже, этот рябой татуированный вечно спящий сукин сын действительно смыслит кое-что в бабочках и их куколках. Ну, кто бы мог подумать?

     – Молодец, Марс, – сдержанно похвалил Лазарь.

     Мальчишка напустил на себя важный вид и деловито отмахнулся, дескать – фигня вопрос.

     9

     На ближайшей остановке сели в автобус. Маршрут выбирала Лилит. Салон автобуса был пуст, если не считать гуттаперчевых мальчика и девочку на заднем сиденье, похожих друг на друга, как брат и сестра. Оба смотрели на Энуо, как загипнотизированные, и за всю дорогу не обменялись ни словом. Когда на следующей остановке они вышли, Лазарь испытал облегчение – он так и не отважился заглянуть им в глаза.

     Очень скоро знакомый пейзаж за окном сменился несуществующими районами и улицами. Обширные частные сектора чередовались с унылыми кварталами «хрущёвок» и панельных «домов-кораблей» самой причудливой планировки. Дороги разветвлялись на магистрали и автострады. Одни ныряли под землю, другие уходили наверх, завиваясь в причудливые кольца и развязки. Известная Энуо часть города закончилась.

     Гуттаперчевые дети шалили на тротуарах и пешеходных дорожках. Когда автобус проезжал мимо, они оставляли игры и провожали его долгими сосредоточенными взглядами.

     – Не нравится мне, как они смотрят, – шепнула Яника Лазарю, озвучив его же мысли.

     Лазарь чуял ловушку. В поисках ответа он то и дело подглядывал на Лилит, но без особого результата. По лицу финалиста мировой серии покера и то больше прочтёшь, чем по лицу этой бестии.

     Через восемь остановок Лилит приказала сходить.

     – Долго она будет командовать? – вполголоса спросила Яника, когда они выходили на улицу.

     Автобус грохнул складными дверями и тронулся дальше.

     – Пока Энуо считает её приёмной мамой, мы ничего не можем сделать. Или пока не изменим существующий порядок.

     Они оказались на самой окраине города. Впереди дорога поднималась на эстакаду и заворачивала обратно на город, пропуская под собой скоростную автомагистраль. Магистраль уводила за пределы города и тянулась между полями длинным серым галстуком до самого горизонта. Колоритом местная архитектура напоминала бразильские трущобы. Покосившиеся старые хибары сбились друг к дружке, как демонстранты на улице, пыльные дорожки истоптаны десятками ног. На огороженных ржавой сеткой двориках сушится детское бельё.

     – И чего мы тут забыли? – почесал голову Марс.

     Энуо подёргал Лилит за руку:

     – Пр`иют где-то здесь, Стганница?

     – Нет, – ответила Лилит, оглядевшись. – Следующая остановка конечная. За всю дорогу я не заметила ничего похожего на приют.

     – Я тоже, – мальчишка повесил голову. – Опять ошиблись… Снова не тот автобус...

     – Ну, ещё бы он был тот, – вступил Лазарь. – Всегда говорил: когда садишься не в тот автобус, не удивляйся, если приедешь не туда, куда надо. Конечно, если тебе того и надо, – тут он заговорщически подмигнул Лилит, – то никаких проблем. Скажи, в чём смысл поездок по городу наугад? Зачем мы здесь на самом деле?

     Лилит словно и не слышала. Она продолжала озираться по сторонам.

     – Мы не наугад! – вступился за покровительницу Энуо. – Чтоб ты знал, мы действуем методом исключения.

     Слишком умное словосочетание для двенадцатилетнего.

     – Мы уже очень много исключили. Мы доезжали до Набер`ежной, «Фор`туны» и «Алмаза». Были на Север`ном и на Западном!

     Либо парень знает город лучше, чем прикидывается, либо нахватался у Лилит.

     – Ступай туда, незнамо куда, и найди то, неведомо что. Это даже не иголка в стоге сена. Вы ищите соломинку в стоге соломы. А это ещё круче, чем...

     Лазарь не успел договорить – Яника схватилась за манжет его куртки:

     – Лазарь, гляди!

     Из трущоб к остановке потянулись дети. Их было много – не меньше полусотни.

     Лазарь знал, что наяву эта компания раза в четыре меньше, но у страха глаза велики, а глаза Энуо сейчас готовы были лопнуть прямо в глазницах.

     Сбоку послышался обречённый стон Яники. Все дети выглядели гуттаперчевыми, но было очевидно, что это ненадолго. Розовые личики на глазах темнели и теряли цвет.

     Марсен поднял указательный палец:

     – Смотрите! Погода портится!

     Облака налетели с пугающей скоростью – так в фильмах изображают наступление Судного Дня. Небо облекла серая пелена, которая стремительно темнела в унисон с лицами детей. Движения их становились угловатыми, шаг сбивался и рвался. Когда ровненько подстриженные под каре волосы одной из девочек в считанные секунды отрасли до пояса, Лазарь посмотрел на Энуо.

     Мальчишка обеими руками вцепился в Странницу, уткнувшись страшненьким лицом ей в грудь. Одной рукой Лилит прижимала к себе голову парнишки, другой рылась в необъятном бауле, висевшим на плече. Угольно-чёрные глаза непрерывно отслеживали изменения окружающей обстановки.

     Лазарь не нашёл в них ни страха ни удивления – только напряжённую собранность профессионала, знающего своё дело. Вот когда он понял, что всё идёт по плану. По её плану.

     Погода испортилась окончательно. Солнечный свет померк. Светлая зона окрасилась в тёмно-бардовые тона. Гуттаперчевые дети из трущоб медленно, но верно превращались в Морлоков. Самые первые уже кричали что-то Энуо – кажется, интересовались, не выручит ли деньжатами.

     Что-то было не так. Лазарь напрягал все извилины, стараясь понять, что именно.

     – Откуда появляются тёмные зоны? – вдруг спросил он у Марса. – В этой твоей игре? От чего это зависит?

     Марсен открыл рот, чтобы ответить, и тут же захлопнул его. Снова открыл и обмер. Конопатое лицо вытянулось, побледнело.

     – Отвечай!

     Мальчик вздрогнул.

     – По-разному! – в смятении закричал он. – Но в основном... в основном, от Мауро. Мауро сам превращает светлые зоны в тёмные. Когда он подолгу контачит с людьми, они становятся Морлоками. Тогда ты достаёшь дробовик и начинаешь шмалять... Убить их почти невозможно, но они на какое-то время вырубаются. Чтобы у тебя было время добежать до другой светлой зоны, и так без конца. Чёрт, Лазарь, прости! Я не подумал...

     Бабочка красиво взмахнула крыльями, но на второй взмах сил не хватило. И теперь она, кружась по спирали, замертво падала вниз.

     – В нашем случае Мауро – это Энуо, – объяснил Лазарь. Одной рукой он схватил Янику, а вторую вытянул перед Марсом: – Дай краба, Малой. Ты идиот!

     Мальчишка пребывал в полном отчаянии.

     – Не понимаю... – почти стонал он, – мы же даже не контачили ни с кем!

     – Это здесь мы не контачили, болван ты этакий! А там, наяву, пацана уже «прессует» в подворотне местная гоп-компания!

     Лазарь огляделся. Лилит выудила из сумки два прозрачных шара размером с бильярдные, и теперь взвешивала их в ладони. Внутри шаров плавали сизые медузы дыма. Что это за шары Лазарь не знал, но подозревал, что о себе Лилит позаботится. Пока они с Марсом выясняли отношения, она успела оттащить от них Энуо на приличное расстояние. Трущобные дети в большинстве уже преобразились в Морлоков и теперь медленно растягивались между двумя целями, предоставляя последний шанс для бегства.

     Ловушка сомкнулась. Теперь Лазарь отчётливо понимал, почему Лилит не дала им погибнуть в лапах Морлоков на Стандартной. Она хотела победить его на другом поле. На поле Игры. И упорно шла к заветной цели.

     – Пора сваливать, пока нас не зажали в кольца. Закатайте губу, пистолеты Лилит нам не помогут.

     Лазарь уже видел голубой клочок неба за эстакадой, на другой стороне магистрали.

     – А как же Энуо? – перекрикивая завывания ветра, спросила Яника.

     – Придётся бросить здесь. Не переживай за него. Лилит прекрасно знала, на какой автобус садится и куда едет. Она устроила нам подставу, – внутри у Лазаря всё клокотало. – Нам, а не ему!

     В ту же секунду Лилит подтвердила его догадку. Отыскав Лазаря взглядом, она сделала в его сторону неприличный жест рукой. По изуродованным губам Лазарь сумел прочесть одно единственное слово: «выкуси». Потом она один за другим метнула оба шара себе под ноги.

     На поверку загадочные шары оказались чём-то вроде дымовых гранат. Они глухо взорвались, взметнув в воздух облака белого дыма. Лилит и Энуо, а также несколько Морлоков поблизости, исчезли за непроницаемой завесой. Из серовато-белой пелены послышались сумасшедшие крики боли (Лазарь сначала подумал, что гранаты не сработали должным образом), а потом из тумана вывалилось трое Морлоков. На обожжённых лицах пузырились страшные волдыри.

     – Бежим, чего встали! – прокричал Лазарь, сознавая, что теперь Морлоки пойдут по пути наименьшего сопротивления. – У меня таких прибамбасов нет!

     Глава 5. Самый верный брат

     1

     Симон Петрович очень долго не снимал трубку. Лазарь уже решил, что его нет дома или он просто спит, но тут гудки оборвались, и заспанный голос спросил:

     – Алло?

     Казалось, этот человек, как лев, может спать по двадцать часов в сутки.

     – Добрый вечер, Симон Петрович, – телефон висел в прихожей, и Лазарь старался говорить как можно тише. Был вечер, и в доме околачивалась куча народа. – Это Лазарь.

     – Ясно, что не моя мама, – прохрипели в трубку. – Мама не станет будить тебя посреди ночи.

     На часах ещё не было и одиннадцати, но Лазарь решил, что для человека со столь своеобразным сонным графиком, как у Симона, ночь наверняка перетекает в вечер, а вечер в ночь.

     – Я выбираю Янику, – без преамбул объявил Лазарь. – Вот, звоню сообщить.

     Решение далось легче, чем он ожидал. Невнимательность Марса в истории с Морлоками едва не стоила ему жизни, а Лазарь очень не любил, когда его жизнью распоряжается чья-либо невнимательность, кроме его собственной. К тому же, внутренний правдолюб подсказывал, что решение остановить свой выбор на Янике было сделано задолго до ультиматума Мецената. Собственно, сам ультиматум не ставил никакой дилеммы. Ультиматум предлагал найти повод (скорее для очищения совести, нежели имени), и Лазарь нашёл его.

     – Повтори, – попросил Симон Петрович, – что ты сказал?

     – Малой в пролёте. Моим напарником станет Яника. Это окончательно.

     – Могу я спросить, почему?

     – Скажем так – мы поспешили открыть кокон, и наш мотылёк чуть не загнал всех в могилу. Скучновато всегда быть правым, но против природы не попрёшь.

     – Прошло всего два дня из отведённой недели, – напомнил Симон. – У тебя ещё есть время поэкспериментировать, присмотреться.

     – Нет надобности, – отрезал Лазарь. – Я могу пытаться увидеть то, чего не вижу, но не того, чего нет.

     – Хорошо, – судя по голосу, Симон раскуривал трубку. – Я сообщу Меценату, а ты мальчику. До конца недели его никто не попросит, но в следующий понедельник на одного в вашем доме должно стать меньше. Объясни ему всё, пожалуйста, как-нибудь...

     – …помягче, ясное дело, – перебил Лазарь, ощущая прилив раздражения. – Выгоняете мальчишку вы, а объяснять сваливаете на меня.

     – Нет, – спокойно возразил Симон, – выгоняешь мальчишку ты. Так что тебе и отдуваться. Спокойно ночи, Лазарь.

     В трубке застучали короткие гудки. Лазарь повесил её на рычаг, обернулся и замер. Волосы на затылке неприятно зашевелились. У входа в гостиную стоял Марс.

     – Выгоняешь меня... – скрипуче проговорил он. Было видно – парень отчаянно борется со слезами. – Променял на эту дырку… предатель… курва...

     Лазарь молча смотрел на мальчишку, ничего не отвечая и никак не защищаясь. По опыту он знал – это только растеребит парня. В таких ситуациях лучше вообще ничего не говорить.

     – Да пошли вы, рожи! – плаксиво вскричал Марс. – На хрен вы мне сдались! Без вас жил и дальше проживу. С таким говном, как ты, Лазарь, западло под одной крышей спать… завтра же свалю... – пообещал он, проиграв схватку со слезами. Крохотные капельки влаги поблёскивали на носогубных впадинках.

     Он хотел добавить что-то ещё, но тут слёзы задушили его окончательно. Марс отвернулся и зашлёпал босыми ногами по коридору. Проходя мимо столовой, парень отвернулся, чтобы чаёвничающие Сенсор, Дара и Яника не могли видеть его лицо. Лазарь провожал Марса взглядом, пока тот не поднялся по лестнице на второй этаж, а потом ушёл сам.

     2

     За завтраком Яника подробно пересказала события последнего визита в Инсон Энуо. Сенсор и Дара с интересом слушали, допивая кофе. Лазарь задумчиво посасывал щёки и ковырял ложкой кофейную гущу на дне кружки. Всякий раз, когда рассказ касался Марса, в желудке что-то неприятно скручивалось тяжёлым узлом. Лазарь с нетерпением ждал, когда же она закончит.

     У плиты Айма поджаривала яичницу для Матвея – тот ещё не проснулся. В последние дни контры между ней и Лазарем приблизились к точке невозврата, а потому её присутствие в кухне здорово раздражало.

     – Мысли, вопросы, предложения, – стандартно начал Лазарь, когда Яника, наконец, умолкла.

     – А где Марс? – вдруг спросила Дара. – Почему не спускается завтракать?

     Нет, они издеваются! Одна закончила, так вторая тут же начала.

     – Он теперь под крылом у «юнисеф», – пространно ответил Лазарь. – А вот Энуо пока под нашим, так что поехали!

     Как и большинство острот Лазаря, шутка осталась никем не замеченной – безусловным плюсом постоянного гаерства было то, что рано или поздно в нём растворялась доля истины. Ну, и замечательно. Если спросят потом, почему он ничего не сказал о ссоре с Марсом, будет что ответить.

     Началось обсуждение. Сначала вяло, но с каждым новым словом диалог стремительно заряжался бодростью. Сенсор и Дара выдвигали гипотезы одну за другой, Яника изо всех сил старалась поспевать.

     Лазарь по большей части отмалчивался и просто слушал. Ну, не мог он говорить в присутствии этой королевы яичницы без зубовного скрежета. Внутренний правдолюб услужливо подсказывал, что дело вовсе не в ней, а в раздражении, вызванном историей с мальчиком, которое он вымещает на Айме, но Лазарь его не слушал.

     Минут через десять поток идей иссяк, и молчать дальше стало невозможно. Лазарь решил, что это, наверное, даже к лучшему. Быть может, за размышлениями над делом удастся выкинуть из головы размышления о Марсе. Хотя бы на время.

     – Итак, пройдёмся по списку. Я согласен с Сенсом на счёт того, что до исчезновения Тихоки тёмные зоны появлялись только в тех местах, где он не мог защитить младшего брата. И Дара права, предположив, что теперь эти зоны появляются там, куда раньше распространялась протекция Тихоки. Вопрос в другом: почему правила дурацкой компьютерной игры действуют даже там, где раньше мальчишка никогда не бывал? Почему превращают во врагов всех, кто находится вблизи от него дольше трёх минут?

     – Проделки Ведущего? – предположила Дара.

     – Не настолько глобальные, – срезал Лазарь. – Ведущий не может устроить наводнение, но может заминировать дамбу. Сколько раз повторять?

     – Без старшего брата мальчик не чувствует себя в безопасности, – сказал Сенс, – отсюда и тёмные зоны.

     – Путаешь причину и следствие, – закачал головой Лазарь. – Мальчишка не чувствует себя в безопасности в тёмных зонах. Нельзя чувствовать жар, пока на градуснике тридцать шесть и шесть, но можно почувствовать, когда увидишь тридцать девять.

     Все призадумались. Лазарь терпеливо ждал, измываясь над очередной салфеткой. Он уже знал ответ, но хотел узнать кое-что ещё, а потому не спешил выдавать всё на блюдечке.

     – Я могу только предположить, – наконец, заговорила Яника. – У Энуо сейчас очень заниженная самооценка. Вы же видели, как он выглядит и говорит?

     У Лазаря засосало под ложечкой: вот оно! Даже мысли о Марсе на время вылетели из головы. А ведь они только и делают, что треплются о подростках.

     – В жизни он гораздо приятней, – подтвердил Сенсор.

     – Я думаю, в этом вся причина. Знаете, закомплексованные люди в своих неудачах часто винят самих себя, даже если на самом деле ни в чём не виноваты. Думаю, Энуо неспроста превращает светлые зоны в тёмные. Он считает, что не способен сходиться с людьми. О так уверовал в это, что убедил себя в том, что зло и агрессия, направленные на него, вызваны им самим. Теперь, куда бы он ни пошёл, кого бы ни встретил, что бы ни сделал – люди будут превращаться в Морлоков, независимо от того, сделали они ему что-то плохое или нет.

     – Так держать, Яни, – Айма отвернулась от плиты и показала Янике большой палец. К вящему удивлению Лазаря, они с Матвеем неожиданно тепло приняли новенькую, и Яника отвечала им взаимностью. – Я бы не смогла выразиться лучше, хотя сама подумала о том же.

     Лазаря покоробило.

     – Не отвлекайся от Матвеевых яиц, солнышко, а дело оставь дельцам. И поблагодарим Янику за экскурс в личную биографию.

     Сенсор не удержался, прыснул, и Дарения тут же одарила его гневным взглядом. Лазарь решил, что она просто не поняла, над чем именно смеётся друг.

     – Заставлю извиняться, – предупредила Айма, с подчёркнутым безразличием возвращаясь к сковородке.

     – Японский городовой, ну конечно, заставишь! Ладно, закончили с зонами. Чтобы понять замысел Ведущего, нужно узнать, куда подевался чёртов Тихока. Да, и неплохо бы разобраться, почему инсон мальчишки похож на один большой «Неверленд». Вряд ли наш Питер Пэн мечтает походить на своего старика, когда вырастет.

     Сказав это, Лазарь коварно подмигнул Янике, и карающие очи Дарении нравственно восстали против него. Сама Яника реагировала на подколки Лазаря с хладнокровием, которому позавидовал бы даже Симон.

     – Думаю, Лазарь прав. Дети его возраста просто не воспринимает взрослых, – заявил Сенсор. – В наше время у них другие авторитеты. «Когда мне было четырнадцать, мой отец был невероятно глуп. Но когда мне стукнуло двадцать один, я поразился, насколько поумнел этот старикан за семь лет», – процитировал он своего любимого Марка Твена.

     – Это тогда он подарил тебе тачку? – пошутил Лазарь.

     – А, по-моему, дело не в этом, – сказала Дара. – Цыгане женят детей в двенадцать-тринадцать лет. А у многих африканских народов одиннадцатилетняя девочка уже считается взрослой женщиной.

     Лазарь протяжно выдохнул. Интересно, считать всех вокруг идиотами – признак некой психологической девиации, или это нормально? Спросить бы у психолога. Загвоздка в том, что ни один из ответов не устроил бы его. Первый будет означать, что он псих, а второй – вообще идиотский ответ.

     – Половое созревание у собак наступает в восемь месяцев не потому, что собаки такие умные, а потому что мало кто из них дотягивает до двадцати лет, – сказал он. – Определяй мы умственную зрелость человека по размеру груди и количеству лобковых волос, тебе бы следовало выдать «Барби» вместо паспорта.

     – Я хочу сказать, многие современные дети в тринадцать уже считают себя взрослыми, – продолжила Дара, отчаянно краснея. – Они по-взрослому говорят, по-взрослому одеваются, интересуются взрослыми вещами и ведут себя соответственно.

     – Нет-нет-нет: они хотят быть взрослыми. Хотят говорить, как взрослые, хотят одеваться, как взрослые, вести себя, как взрослые, и так далее. Но это обезьянничество вовсе не делает их взрослыми.

     – Всё равно. Они считают себя частью взрослого мира, а не страны «Неверленд». Они не хотят волшебный летательный порошок. Они хотят губную помаду и сигареты.

     – Дети становятся по-настоящему взрослыми, когда перестают хотеть быть взрослыми. И знаешь что? В глубине своих глупеньких инсонов они это понимают.

     – А взрослые, которые впадают в детство, понимают, что наступила старость, – философски подытожил Сенсор и поднялся из-за стола. – Ладно, возьму Дару, поеду копать.

     Лазарь тоже встал: 

     – Не спешите, палеонтологи. Мы с Яникой составим вам компанию.

     3

     Было решено устроить засаду в машине. Сенс припарковал свою «шестёрку» на Стандартной, чуть выше перекрёстка. Стёкла были сильно тонированы, снаружи невозможно было определить, пустой салон или нет. Из такой наблюдательной точки открывался замечательный вид на дом Энуо, перекрёсток и саму улицу в оба конца.

     Долгое время Стандартная оставалась безлюдна. Часы показывали обед, редкие взрослые пешеходы аккуратно поднимались и спускались по заледеневшим тротуарам. На участках гололёда они хватались руками за забор или кирпичную стену ,и, возя подошвами по наледи, шажок за шажком продвигались вперёд. На их месте малышня наверняка разогналась бы и проехала опасный участок на ногах, но до сих пор по улице не прошёл ни один школьник.

     – Зачем устраивать слежку, если можно просто поговорить с мальчиком? – спросила с заднего сиденья Яника, нарушив блаженную тишину. Минуту назад они с Дарой исчерпали общие темы для неумолчного трёпа, и теперь переводили дух перед новым раундом.

     – Нельзя, – охотно ввязался в диалог Сенсор. Ему-то как раз надоело молчать. – Контактировать с объектом Игры напрямую категорически запрещено.

     – Почему?

     – Ну, есть две причины. Первая – это проблема «двойника».

     – Проблема двойника?

     – Когда ты знакомишься с человеком достаточно близко, ты как бы оставляешь след в его душе. Тогда объект Игры создаёт в инсоне твою проекцию – копию тебя реального, но подправленную в соответствии с его личным восприятием. Когда копия создана, шастать по такому инсону уже небезопасно. Теперь ты всегда рискуешь встретиться со своим двойником. Если это произойдёт в присутствии хозяина инсона, он сразу определит подмену.

     – Как?

     – Не знаю, – пожал плечами Сенс. – Интуитивно, наверное. Созданная тобой проекция всегда ближе, чем Бегун. Ведь мы, по сути – что-то типа инородного объекта в теле инсона. Если тебя вычислят, инсон вытолкнет тебя наружу, как занозу из гнойной раны, и прости-прощай. Фиг ты теперь туда войдёшь.

     Яника помолчала, обдумывая услышанное. Потом спросила:

     – Но эта проблема касается только Бегунов, так? А если ты не Бегун, и в инсон не собираешься?

     Сенсор бросил на Лазаря неуверенный взгляд, как будто хотел спросить: «Не слишком ли я тут раскудахтался? «. Но Лазарь отвернулся к окну и принялся рисовать пальцем на заиндевелом стекле рожицу.

     Сенс вздохнул и продолжил:

     – Вторая причина – это соглашение. Между нами и офицерами Ведущего существует уговор: не помогать объекту Игры никаким иным способом, кроме инсона. Иначе вся Игра сведётся к догонялкам, а это не устраивает ни одну из сторон.

     – Ясно. Ну, а этот Ведущий – кто он?

     – Никто не знает. Одни говорят, целая компания лиц, другие – один человек, но из высших эшелонов власти. А я вообще не уверен, что он человек.

     Дара тепло усмехнулась и потрепала Сенса по плечу:

     – Сенс у нас питает слабость ко всяким антинаучным глупостям. Ведущий Игры гораздо способней и могущественнее всех нас, вместе взятых, но он обычный человек. Такой же, как ты или я. Просто он выбрал тёмную сторону, мы – светлую. Вот и вся разница.

     Рожица получилась похожей на Сенса. Лазарь соответствующе подписал её и отвернулся от окна.

     – Не слушай их, – посоветовал он Янике. – Они оба верят в сказки, но каждый по-своему.

     Дара и Сенс надулись и замолчали, недовольные характеристикой. Тем разговор и кончился. В молчании просидели до тех пор, пока на улице не появились первые школьники.

     – Кажется, я его вижу, – Яника прижалась носом к стеклу.

     Она не ошиблась: с вершины холма спускались вниз два человека. Нищеватого вида женщина в видавшей виды фетровой шляпке, из-под которой выбивались наружу спутанные нити волос, тащила за руку мальчишку. Парень был одет в коричневую кожзамовую куртку, из которой давно вырос, и старые джинсы, до которых ещё не дорос. Внешне он очень напоминал Энуо, но были и различия. Сенс не ошибся: наяву парень действительно был намного симпатичней созданной им проекции. Если бы не ношеная-переношеная одежда и общий неухоженный вид, он ничем не выделялся бы среди сверстников.

     Лазарь подумал, что популярность сына мало заботила его мать. Если она и придавала чему-то серьёзное значение, то участие в жизни ребёнка явно не входило в топ-лист.

     – О Господи! – ахнула Дара, когда Энуо и его мать поравнялись с машиной.

     – Что такое? – напрягся Сенсор. – Что ты видишь?

     – Ничего. В том-то и дело – ничего! Мальчик держится рукой за воздух... – Дара отлипла от окна и уставилась на Лазаря. – Ты был прав... мать для него – пустое место.

     – Что и требовалось доказать, – кивнул Лазарь. – Везунчики вроде Энуо привыкли к мысли, что дети и взрослые существуют в разных измерениях, чуждых проблемам друг друга. Забавно, но в их случае так оно на самом деле и есть.

     – Что дальше? – спросил Сенсор, когда Энуо с матерью исчезли за калиткой. – Неплохо бы раскопать что-нибудь о Тихоке, раз уж мы здесь. Если он пропал, об этом должны знать соседи.

     – Будем ждать, – сказал Лазарь. – Думаю, очень скоро Лилит устроит для Энуо новую поисковую операцию. Вот и посмотрим, кого они ищут.

     3

     Они прождали ещё два часа. Несколько раз Сенсу приходилось прогревать двигатель и включать печку – салон машины быстро остывал. На улице веселилась детвора. Те, что помладше, играли в снежки и катались на санках, ребята постарше оккупировали лавочку.

     Лазарь гадал, много ли среди них тех, кто получил от Лилит по свинцовой пилюле успокоительного? В инсоне, разумеется – здесь никто ни от кого ничего не получал.

     Время тянулось ужасно медленно. Когда стало казаться, что сегодня мальчишка останется дома, зелёная калитка вдруг открылась, и на улицу вышел Энуо. Со знанием дела мальчик направился вверх по склону. Проходя мимо компании на лавочке, он ускорил шаг и весь съёжился, желая прошмыгнуть нежелательный участок как можно незаметнее. Он семенил по укатанному снегом тротуару, опустив голову и стараясь смотреть под ноги, как будто эта страусиная тактика могла помочь ему стать невидимым. Сначала на него действительно никто не обращал внимания – Энуо делал шаг за шагом, умело сливаясь с грязными заборами. Ему почти удалось пройти незамеченным, но тут он вдруг поскользнулся и упал, раскинув конечности в позе морской звезды.

     – Растяпа! – полувскрикнула-полупрошептала Дара, касаясь губ кончиками пальцев.

     Разумеется, Энуо сразу заметили. В мгновение ока паренька обступили несколько мальчишек из тех, что курили и хрипло гоготали на лавочке. Когда парень попытался встать, один из них подсёк ему опорную ногу. Нога охотно выскользнула, бедняга снова оказался на льду. Снова попытался подняться – всё повторилось.

     – Бича валяют! Бича валяют! – скандировали те, кто не принимал участия в «валянии». – Ползи, бичара! Ползи, бичара!

     На Лазаря накатила волна отвращения. Он узнавал этих мальчишек. Узнавал так хорошо, что дрожь пробирала, а спина покрывалась гусиной кожей. Он узнавал их и ненавидел всем сердцем, всей душой, каждым кубометром инсона.

     – Вот они – Морлоки, – елейно промурлыкал он. Упаси бог, чтобы они догадались о его чувствах. Знали бы они, что он на самом деле испытывает в эту минуту, и Сенс не выпустил бы его из машины.

     – Какой ужас... – прошептала Дара.

     – Не говори глупостей, – оборвал её Лазарь. – Дети – цветы жизни. В нашем случае – хищные Мухоловки.

     – Мы так и будем сидеть и смотреть? – спросила Яника. – Никак не поможем?

     – Политика невмешательства, – строго напомнил Сенсор и сжал руль так, что кровь отошла от костяшек.

     Экзекуция продолжалась минут пять. Когда Энуо, наконец, разревелся, его отпустили. Лазарь решил, что сейчас мальчишка вернётся домой, но ошибся – Энуо упрямо побрёл вверх по улице, ведомый твёрдой рукой Лилит.

     Когда он скрылся из виду, Лазарь дёрнул ручку двери:

     – Пора побеседовать с нашими насекомоедами.

     Все четверо вышли из машины и направились к лавочке, куда уже вернулись истязатели Энуо. Их было человек семь. Завидев Лазаря и компанию, ребята на миг притихли, но потом продолжили гоготать веселее прежнего

     – Привет, парни, – первым поздоровался Лазарь. – Не замёрзли?

     – Нормально, – спрятав нос в воротник красной куртки, пробубнил один.

     Остальные продолжали оживлённо переговариваться, демонстративно игнорируя незнакомцев.

     – У меня пара вопросов относительно мальца, которым вы сейчас так классно поиграли в футбол, – продолжал Лазарь. – Уделите минутку?

     Вот теперь все примолкли и насторожились. Впрочем, почти никто не испугался. Знают, что отделаются мелким выговором – так чего бояться?

     – И чё за вопросы? – бравируя своей неподсудностью, спросил «красная куртка».

     – Вам не стыдно?! – вскричала Дара. – За что вы его унижаете?

     Лазарь одарил её испепеляющим взглядом и попытался оттеснить в сторону. Дара на секунду смешалась (всегда боялась его глаз), но потом взяла себя в руки и не далась.

     – Он бомжара, – заявил самый младший из «лавочников». – С ним никто не дружит, потому что он вонючий бичуган. И алкаш. Ну, пока не алкаш, но у него предки алкаши, а, значит, он тоже скоро будет алкаш.

     Лазарь морально приготовился к нравоучительной проповеди. Сейчас Дара пустится в долгие объяснения, втолковывая разницу между бомжем и малоимущей семьёй, и что в таких семьях дети редко носят фирменный «Адидас», но это вовсе не означает, что их нужно автоматически записывать в алкоголики. Но Дара смолчала.

     – Довольна ответом? – вздёрнул брови Лазарь. – Железная логика. Больше на её вопросы не отвечайте, ребята. Лучше скажите, у Димы...

     – Его Петя зовут, – буркнул «красная куртка».

     – У Пети есть брат?

     Упоминать в разговоре имя Тихоки, выбранное Энуо для брата в инсоне, бесполезно.

     У ребят сделались напряжённые лица. Многие бросали на «красную куртку» насторожённые взгляды.

     – Не парьтесь, парни, мы не из общества защиты детей, – подбодрил Лазарь. – И нам плевать, если он у вас в роли запасного мячика. Нам просто нужно знать имя и где его можно найти.

     – Антон, – наконец, с неохотой выдавил из себя «красная куртка». – Найдёте его на Северном кладбище – полгода назад под машину попал. Мгновенно погиб.

     Позади Лазаря Дара и Яника сдавленно охнули.

     – Уверены, что это не другой брат?

     – Сто пудов, – подал голос мальчишка с замёрзшей слизью под носом. – У него больше нет братьев. Я сам видел, как Тоху сбили.

     Дальнейшие вопросы отпали сами собой. Как, впрочем, и дальнейшие поиски самого Тихоки.

     Возникла тяжёлая пауза. Неприятное напоминание о смерти Антона незримо давило на всех.

     – Всё равно не парьтесь, – доверительно подмигнул Лазарь, а потом наклонился к скамейке и сделал несколько пассов руками: – Как говорил один близкий вам по духу человек: я освобождаю вас от химеры по имени совесть. Ну, удачи!

     Когда они вернулись в машину, Яника сказала:

     – Не понимаю. Антон умер полгода назад, но в инсоне Пети он продолжает жить. Разве такое возможно?

     Сенсор изобразил кислую мину:

     – Инсоновый бред... Та ещё гадость.

     Про эту напасть Лазарь слышал и раньше, но в своей практике видел впервые. В редких случаях инсоновый бред проявляется у людей, проекции которых не сумели окончательно смириться с утратой. Что ж, если Энуо бредит, они по уши в гуано. Переубедить мальчика будет почти нереально.

     Яника помотала головой:

     – Всё равно не сходится! Антон погиб полгода назад, так? Но в инсоне Энуо брат всего как неделю исчез.

     – Такое возможно, – возразила Дарения. – В инсоне время течёт не совсем так, как в жизни. Хорошее подолгу помнится, а плохое быстро забывается. Но если уж что-то заставляет вспомнить плохое, то иногда кажется, что это было вчера, – она коснулась пальцами стекла машины и сделалась очень печальной. – Наверное, в последнее время паренька совсем зашпыняли. Разбередили старую рану, вот он и вспомнил о том, что так долго пытался забыть. Так несправедливо...

     Не знай Лазарь наверняка, что из глаз Дары не выжмешь слёз и лакриматорами, он бы решил, что она сейчас расплачется.

     – Да-да, дети встречают по одёжке, а провожают пинками. Если ты не росла на необитаемом острове, для тебя это не должно стать сюрпризом. Поехали, Сенс.

     – Ты поэтому так ненавидишь детей? – спросила Яника, когда машина тронулась.

     – Глупые, жестокие, беспардонные, алчные, эгоистичные существа, заочно оправданные своим возрастом – за это я их тоже ненавижу, – Лазарь включил печку и подставил под дефлектор окоченевшие пальцы. – И нет, меня не обижали в детстве, если твой следующий вопрос об этом.

     4

     Лазарь дожидался возвращения Сенса и Яники в гостиной. Он развалился на диване и щёлкал пультом от телевизора, когда в комнату ворвалась Дарения. Вид девушка имела совершенно взбешённый. Волосы овевали голову белым пуховым нимбом, лицо перекосило, заострённые черты сделались почти дерзкими.

     – Ты выгоняешь Марса! – вскричала она, тыча в Лазаря розовым пальчиком. – Он только что признался! Через слёзы! Еле-еле убедила не уходить прямо сейчас – он уже собрал вещи! Если не хочешь, чтобы я убила тебя на месте, скажи, что он неправильно всё понял.

     Она замерла перед Лазарем в позе колосса Родосского, полностью заслонив телевизор, и, казалось, вот-вот набросится на своего визави с кулаками.

     – Он всё правильно понял, – ответил Лазарь. – А теперь либо отойди в сторонку, либо включи режим невидимости. И, если можно, неслышимости.

     – Никуда я не отойду! – накручивала себя Дара. – Да я скорее выселю тебя в эту твою поганую нору, чем отдам Марса! Заключил сделку с Симоном, как мерзко... Ради этой, этой... – она задохнулась, подыскивая нужно слово, – суицидницы! Я просто не могу поверить...

     – Тебе всё равно не встать между нашей любовью, – проговорил Лазарь невиннейшим из голосов. Когда лицо Дарении приняло соответствующий оттенок, пояснил: – Я про себя и телевизор, а ты что подумала?

     Острый язычок Дары выскакивал изо рта и облизывал губы, делая её похожей на гадюку, которой наступили на горло.

     В комнату вошла Айма, окинула ситуацию понимающим взглядом и сообщила:

     – Он всё-таки разревелся. Я пыталась успокоить, как могла, но он наорал на меня и вытолкал за дверь. Сказал, завтра же уходит отсюда.

     – Не знал, что Матвей такой чувствительный, – Лазарь подвинулся на диване так, чтобы телевизор снова попал в поле зрения.

     Сарказм – ещё одна защитная реакция, работающая по принципу «лучшая защита – нападение». И, пожалуй, единственная в арсенале того, кто слишком горд для положения осаждённого. С одной стороны Лазарь хотел сказать, что идею вытурить мальчишку из дома ему навязал Меценат. С другой – он скорее застрелится, чем станет оправдываться. Оправдания удел виноватых. Удел осаждённых. А Лазарь никакой вины за собой не ощущал. Ну, или почти не ощущал.

     – Он ещё шутит... – Айма уселась в вытертое вольтеровское кресло напротив камина. – Так держать, Лазарь... или, лучше, Иуда? Ты проверь, может, проекция уже сменила кличку?

     Ещё одним из своих талантов Лазарь считал умение отключать в нужный момент слух. Как сейчас, например. Нотации Инья и Ян, точно по мановению кнопки «mute» на ПДУ телевизора, который Дарения снова загородила собой, превратились в «чёрно-белое» немое кино. Лазарь пребывал в этой сенсорной депривации до тех пор, пока в гостиную не вошли раскрасневшиеся с мороза Сенсор и Яника.

     – Что происходит? – тут же спросил Сенс.

     Дарения в красках и со вкусом поведала о причинах переполоха. Айма с видимым удовольствием поддакивала в нужных местах.

     – Это правда? – серьёзно спросила Яника, когда они договорили.

     – Нет, – коротко ответил Лазарь. – Но хорошо, что приехали. Теперь мне будет ещё легче не поддерживать беседу с «чёрным и белым».

     Он действительно сказал «нет»? Это «нет» вырвалось самопроизвольно, стоило Янике спросить. Интересная подсознательная реакция. Ну, что ж – «нет» так «нет».

     У Дары и Аймы повытягивались лица.

     – Как это нет?! – взвилась Дара. – Ещё минуту назад было да!

     – Мы, Иуды, такие переменчивые. Тебе бы не знать.

     Яника подошла и встала бок о бок с Дарой.

     – Лазарь, если из-за меня Марсу придётся вернуться на улицу, я сегодня же соберу вещи и съеду. Хочу, чтобы ты это знал.

     Дарения бросила на Янику взгляд, который Лазарь сразу распознал – так смотрит обезьянка, неожиданно устыдившаяся самой себя.

     – А я её отвезу, – пообещал Сенсор.

     В руках он держал свёрнутую в рулончик газету, которую поминутно стягивал всё туже и туже.

     – Принято, – согласился Лазарь и снял ноги с дивана. – А теперь, если не возражаете, займёмся делом. У нас тут ещё один несовершеннолетний, который скоро может оказаться в куда более холодном месте, чем улица. Айма, солнышко, в нашем клубе бесплатный вход только для членов... и девушек.

     Мерно покачивая ногой в кресле, японка потянулась к карманам джинсов:

     – Возьмёшь серебряниками?

     – Уделала, – признал Лазарь. – Ну, хвастайтесь! Чего нашли?

     Он ловко выхватил у Сенсора газетный рулончик и развернул его. Дарения, всё ещё сердитая, но уже заинтригованная, присела на краешек дивана.

     На радость Лазаря, тему изгнания Марса незаметно замяли, как бывает с любой темой, кажущейся чересчур невероятной и чересчур безумной, чтобы отнестись к ней всерьёз. А зря. Всё предельно серьёзно. И всё же он сказал «нет». Это «нет» вылетело бездумно, на уровне порыва. И это беспокоило.

     Оказалось, Сенсор и Яника довольно продуктивно провели утро. Посчитав необходимым детально разузнать о гибели Антона, они снова поехали к дому Энуо. Из расспросов местных старушек выяснилось одно важное обстоятельство, о котором забыли упомянуть «красная куртка» и сотоварищи. Под колёсами машины в тот злополучный день должен был умереть не Антон, а младший – Петя.

     Братья ждали автобуса у школьной остановки, вокруг крутилось много ребят. Кто-то из мальчишек сорвал кепку с головы Пети и выбросил на проезжую часть. Тот кинулся догонять.

     – На остановке топталась куча народу, но никто и глазом не моргнул, – рассказала Яника. – Только Антон не растерялся. Вытолкнул младшего прямо из-под колёс внедорожника, который уже не успевал затормозить. Сам погиб, но брата спас.

     Дарения зажала рот ладошкой. Айма закусила нижнюю губу.

     – И сразу увековечил себя в анналах местной хроники, – Лазарь долистал до страницы, где была дана небольшая заметка, освещавшая подвиг Антона на школьной остановке. – «Самый верный брат», – прочитал он вслух заголовок, набранный 24-м кеглем. – Это же июньский номер региональной «Комсомолки». Откуда достали?

     – У меня читательский билет в публичке, – отозвался Сенсор. – Соседи рассказали, что Антон попал в газету, но не смогли вспомнить точно, когда. Тогда мы с Яникой запросили три месячные подшивки за прошлое лето, и в самой первой нашли это.

     Айма не удержалась и подсела на диван к Даре.

     Лазарь быстро пробежал текс глазами. Как он и ожидал, статью преисполняли пафос и краснобайство, а количество морализаторства в концовке вообще зашкаливало. Внизу страницы была чёрно-белая фотография, на которой чернявый мальчишка, очень похожий на Энуо (но, конечно, не он), одиноко стоял посреди пустынной улицы, свесив голову на грудь. Влажные от пота волосы острыми когтями обхватывали лоб, закрывая половину лица. На задний план фотографии была вставлена перебегающая дорогу куцая дворняга, призванная должным образом подчеркнуть драматизм ситуации.

     Лазарь видел в собаке лишь символ того, что некоторые бездомные дворняги умеют переходить дорогу лучше людей. Сама фотография была настолько приторной, что ей не хватало только потёков патоки, «мироточащей» прямо из бумаги.

     Лазарь защёлкал пальцами:

     – Предположения, мысли, домыслы – что угодно.

     – Он здесь такой одинокий, – Дара с похоронным видом разглядывала фотографию.

     – Да, давай повздыхаем на эту тему, у нас же куча времени. Не будь Дуренией – это не он.

     Яника отклонилась от газеты и оглядела друзей:

     – Мы до сих пор не знаем, каким образом Ведущий Игры будет ломать мальчика. Может, стоит сконцентрироваться на этом?

     – Вот видишь, те так уж сложно, – обратился Лазарь к Даре. – Бери пример, не то очень скоро составишь Малому компанию.

     Дарения ударом ладони выбила газету из рук Лазаря.

     – Эй, потише! Мне её ещё сдавать, – Сенсор поднял газету, бережно расправил и снова скатал в рулон. – Думаю, надо побольше разузнать про приют, куда так рвётся Энуо. Слушайте, а что, если это кладбище? То есть, могила Антона?

     – Идиотская мысль, – отрезал Лазарь. – Думаешь, Лилит каждый день таскает мальчишку по тёмным зонам Морлоков ради закопанных под землёй костей? И зачем ей это? Нет, тут что-то другое...

     – Может, вся соль как раз в катании? – предположила Яника.

     – Поясни, – попросил Лазарь.

     От идеи веяло свежестью.

     – Может, Лилит старается сделать его жизнь невыносимой? Обратить весь мир в одну сплошную тёмную зону, кишащую Морлоками. Изолировать мальчика от людского общества и сделать из него Робинзона Крузо, как они делали со мной?

     Мысль Яники, точно тронувшийся паровоз, сдвинула с места длинный мысленный состав Лазаря и потащила по рельсам, плавно набирая ход.

     – На фотографии он очень одинок, – задумчиво проговорил Лазарь. Он пытался ухватить за хвост идею, порхавшую над головой, как воздушный змей – уже совсем низко, но ещё недостаточно для прыжка. – Но не всецело…

     – Он и так одинок дальше некуда, – сказала Айма. – Осталось только прикончить его родителей, а самого закинуть в замок Иф.

     – Думаю, если бы это не шло вразрез с договором о невмешательстве, Ведущий подготовил бы почву в реальности, – с нажимом произнесла Яника.

     Она как бы подталкивала Лазаря к нужной мысли, подставляла лестницу, по которой он мог взобраться и поймать змея, но почему-то не хотела лезть сама. Что это – боязнь спороть глупость или, наоборот, умность? Но кто боится говорить умности? А может, она просто хочет, чтобы умности говорил он? Или это он хочет, чтобы она так хотела?

     «Нет» – ляпнул Лазарь, стоило ей вступить в разговор. Бездумно ляпнул.

     – Например, на меня он воздействовал извне, через отчима, и обошёл правила, не нарушив их, – продолжала Яника. – Что мешает ему проделать тот же трюк с Энуо?

     Неожиданная идея заставила Лазаря выхватить газету из рук Сенсора, раскрыть на странице со статьёй и снова бросить на пол. В голове взорвался фейерверк, окатив всё горячими брызгами озарения.

     – Какого хрена ты делаешь! – вскричал Сенс. – Её вообще-то занесли в формуляр!

     – Что с тобой, Лазарь? – встревожилась Дара.

     Лазарь без комментариев встал с дивана, не преминув наступить ногой на разложенную газету, и зашагал к выходу из комнаты.

     – Ты куда намылился? – крикнул вслед Сенсор.

     Лазарь выглянул из прихожей:

     – Готовить маленький эксперимент.

     – Не хочешь поделиться с нами для начала?

     – Он не станет рисковать, Сенс, – Дара наградила Лазаря ядовитой ухмылкой. Было видно, что она всё ещё злится. – Побоится выставить себя идиотом, если окажется неправ. Это так на него похоже.

     Чтобы оградиться от её ухмылки, Лазарю пришлось снова спрятаться за стену.

     Выходит, это он тут боится спороть глупость? Заниматься психоанализом его поведения было излюбленным хобби всех домочадцев во все времена. На этот случай у Лазаря выработалось весьма жёсткое правило – отмалчиваться. Отмалчиваться, пока хватит сил. Отмалчиваться, чтобы сама группа контрольных вопросов, так необходимых этим ходячим полиграфам, всегда оставалась без ответов.

     – Жду всех, кому интересно, на Стандартной через три часа. Даре быть обязательно, остальным по желанию. И ещё: Сенс, мне понадобится твоя тачка.

     – А мы как добираться будем?

     Лазарь снова выглянул из-за стены. Улыбочка Дары исчезла – стало быть, можно побаловать их своей:

     – По суше, по морю, по воздуху, через гиперпространство – выбирайте сами. Через три часа!

     5

     Лазарь уже порядочно замёрз. Он кутался в куцее пальтишко и пританцовывал на месте, разминая окоченевшие пальцы на ногах, но помогало мало. Зато Алому, казалось, мороз нипочём – он спокойно сидел на снегу и с любопытством поглядывал на прохожих, помигивая выразительными карими глазами.

     Они спрятались за тем же самым домом, где ещё недавно прятались вместе с Марсом в инсоне Энуо. Дара, Сенс и Яника опаздывали на десять минут, и Лазарь начинал беспокоиться: как бы Энуо не опередил их. Впрочем, если он правильно всё рассчитал, до приезда школьного автобуса в запасе оставалось ещё минут десять.

     Небо тяжёлой гранитной плитой давило сверху, предвещая затяжной снегопад. Глядя на него, Лазарь невольно вспомнил об инсоне Энуо с его тёмными зонами. Учитывая почти фанатичное отношение Лилит к работе, вкупе с поразительной трудоспособностью и задатками многостаночницы, не приходилось сомневаться, что за последние два дня она добросовестно «затемнила» если не весь город, то большую часть точно.

     – И почему тебя нельзя взять с собой? – спросил Лазарь у Алого. – Ох, и пригодился бы ты мне в инсоне, напарник.

     Чёрно-палевый пёс поднял на человека умные глаза и облизнул мочку носа. По улице поползли первые школьники. В дутых куртках, с ранцами на спинах, они напоминали мифических кобольдов, перетаскивающих из штолен набитые золотом тюки.

     Сенса с командой всё не было. Ещё чуть-чуть – и придётся обрывать телефоны, чего Лазарь делать совсем не хотел: это испортило бы весь эффект от сюрприза. Однако для выполнения эксперимента ему необходима была Дара, так что рано или поздно звонить всё равно придётся.

     – Ну, где они лазят? – Лазарь почесал пса за холкой.

     Алый не знал, но, чтобы не молчать, лизнул Лазаря в руку. Пока они ждали, пёс ни разу не выказал неудовольствия, не шелохнулся с места и даже не гавкнул, когда мимо пробежала жирная чёрная кошка. Алый был выдрессирован, как не снилось ни одному школьному педагогу, радеющему о воспитании своих питомцев.

     Сзади послышались шаги, и голос Сенсора сказал:

     – Вон он стоит.

     Лазарь обернулся. Посмотреть на загадочный эксперимент явились все, кто присутствовал при зарождении замысла: Сенсор, Дара, Яника и даже Айма.

     – Ой, какой сла-авный! – умилились девочки, едва завидев пса.

     Дара и Айма принялись тискать Алого, но Лазарь быстро пресёк эти телячьи нежности.

     – Руками не трогать, – он шлёпнул Айму по запястью. – Ему нужна концентрация, а женщины этому не способствуют.

     – Немецкая овчарка! – восхитился Сенс, всегда питавший слабость к этой породе. – Где взял?

     – Одолжился у знакомого. Подрабатывает передержкой собак, пока хозяева катают свои богатые задницы на лыжах в Куршавеле. Пришлось согласиться приютить его на остаток срока у себя. Так что, девочки, вам ещё целую неделю подбирать за Алым его сла-а-авненькие фекалии по всему дому.

     Инь и Ян эта новость ничуть не смутила.

     – Куда интереснее не где ты его взял, а зачем? – прищурилась Яника.

     Наверное, только за эту её способность всегда держать нос по ветру, стоило взять её в команду. Умеющий задавать правильные вопросы попадает в жилу куда чаще того, кто только и умеет, что на них отвечать.

     – Именно это мы сейчас и выясним, – ответил Лазарь, завидев Энуо. Мальчишка только что появился на вершине холма рука об руку с матерью. – Дара, видишь нашего знакомца? Отлично. Когда он подойдёт достаточно близко для твоего всевидящего ока, внимательно следи за Алым. Желающие попасть на киносеанс покупают билеты и хватают Дару за руки.

     Дара выступила из-за угла, отдавая друзьям свои руки, как поводья кареты. Энуо с матерью не преодолели и половины пути, когда она, а вместе с ней и все остальные, потрясённо выдохнули.

     – Всё померкло, – объяснила Яника. Анимешные глаза бешено крутились в глазницах, мышцы лица затвердели. – Всё куда хуже, чем мы думали. Но я не понимаю… здесь повсюду Морлоки, но Энуо идёт спокойно, как будто рядом никого нет.

     – По улице идёт Петя, а не Энуо, – объяснил Лазарь. – Дарения показывает вам то, как оценивает Энуо окружающий мир, а не сам инсон. Бог его знает, что там творится на самом деле. Ладно, приготовьтесь.

     Лазарь вынул из голенища ботинка небольшой кусок ветки, загодя отломленный от ближайшего дерева. Потом присел перед Алым на корточки и отстегнул ошейник.

     – Хороший пёс, хороший, – он позволил Алому как следует обнюхать ветку. – Зрители готовы?

     Все молча закивали, заворожено глядя вдаль.

     – Алый, апорт!

     Лазарь постарался выкинуть ветку как можно дальше на дорогу, но при этом сделать так, чтобы проходящий мимо Энуо ничего не заметил. Это оказалось нетрудно – как и полагается изгоям, голова паренька всю дорогу лежала подбородком на куртке. 

     Алый сорвался с места послушно, как пуля с курка. Едва овчарка показалась на дороге, Энуо тут же заметил её.

     – Тихока! – вскрикнул он.

     В этот момент «зрительский зал» выдохнул вторично.

     Мальчишка рванулся вперёд, но мать удержала его за руку. В отличие от сына, она сразу заметила ветку.

     – Наблюдайте дальше! – приказал Лазарь и выскочил из-за угла. Алый уже нашёл ветку и схватил её пастью. – Алый! Алый! Ко мне, мальчик!

     Энуо взглянул на Лазаря, потом на ветку в зубах овчарки, соотнёс одно с другим, и «зрительский зал» выдохнул в третий раз.

     6

     – О Господи, я в жизни, в жизни не видела ничего подобного! – тараторила Дара – Когда Алый выскочил на дорогу, то есть, когда мальчик его заметил, пёс на глазах превратился из собаки в человека!

     Лазарь и Алый вернулись за угол. Айма и Сенс тоже выглядели потрясёнными, а Яника с непривычки ещё и испуганной.

     – В мальчишку, – уточнил Лазарь, хотя и так знал ответ. – В брата Антона, так?

     – Да. Во всяком случае, он очень подходил под описание, – сказала Айма.

     Японка находилась под впечатлением от увиденного, и на время позабыла о царящей между ними и Лазарем напряжённости.

     – Но самое поразительное случилось, когда на дорогу выбежал ты, – сказала Яника. – Когда мальчик понял, что это чужая собака... Алый сразу превратился из человека обратно в собаку.

     – Получается, всё это время Энуо искал приют, в который Тихоку могли упрятать ребята из службы по отлову бродячих собак, – задумчиво проговорил Сенсор. – Как ты узнал?

     Для театрализованного представления Лазарь слишком замёрз, а потому решил объяснять всё быстро и сжато. Алого он отпустил немного погулять, и пёс уже вовсю метил территорию, солидно задирая заднюю лапу у каждого дерева.

     – На нужную мысль меня натолкнула фотография. Мальчишка на ней показался действительно по-настоящему одиноким. А что делает одинокий человеке, чтобы хоть как-то скрасить своё одиночество? У Дантеса был Фариа, у Робинзона Крузо собаки, кошки и даже говорящие попугаи. Когда я увидел дворнягу на заднем плане фотографии, родилась идея. Когда я вспомнил, что Сенс встретил мальчишку в мясном отделе магазина, идея окрепла. Но без Яники она бы не развилась.

     – Без меня? – захлопала ресницами девушка. Было видно, что она польщена.

     – Когда ты упомянула о воздействии извне на отчима, я подумал: почему бы и нет? Почему бы Ведущему не придерживаться своей тактики и здесь? Мальчишка не просто потерял пса. Его у него украли.

     – Кто украл? – не понял Сенс.

     – Офицеры Ведущего, кто же ещё.

     Уголки губ Сенса скептически опустились:

     – С какого перепуга? Есть договорённость...

     – Была договорённость, – поправила Яника и взглянула на Лазаря. Тот скупо улыбнулся ей в знак согласия. – Это я виновата. Дело в том, что Лазарь нарушил договорённость, когда вытащил меня с того света, вызвал скорую и спас, тем самым, жизнь. Офицеры Ведущего просто вернули должок.

     Все напряжённо уставились на Лазаря. Сейчас они медленно поймут, в чём дело, и кинутся, как это принято, искать причину случившегося. А вместе с причиной и виноватого.

     – То есть Лазарь, можно сказать, собственными руками выдал врагу временную лицензию на нарушение договора, а виновата получается Яника? – с едкой усмешкой уточнила Айма. – Наверное, перелома ноги тебе было мало?

     Они всё правильно поняли. Далеко не всегда между причиной и виной можно поставить знак равенства. В данной ситуации причиной разрыва договора послужила Яника, но виноват в её спасении был исключительно Лазарь.

     – Жаль, Яника не сможет с тобой согласиться, – сказал он, активируя защитный купол сарказма. – Видимо, между «живой виноватой» и «мёртвой безвинной» она явно выбирает первое, раз уж до сих пор дышит. Но впредь я буду помнить, какой вариант предпочтёшь ты, если возникнет похожая ситуация.

     – Ладно, завязывайте грызню, – вмешался Сенс. – Рассказывай дальше. Я замёрз, как собака.

     – Собака с тобой не согласится, – Лазарь наблюдал за тем, как Алый увлечённо раскапывает что-то в снегу. – Дальше всё просто. Я приехал сюда и расспросил местных по поводу соседской собаки по кличке «Тихока». Дело в том, что наши проекции не только переименовывают себя на свой лад. Они дают имена, согласно их личному миропониманию, проекциям других людей. Упомяни мы в разговоре с мальчишками на лавке имя Тихоки, всё прояснилось бы гораздо раньше. Но кто мог подумать, что Тихока – не имя, придуманное Энуо для проекции брата, а кличка, данная собаке Петей. Соседи подтвердили – собака действительно была. Узнать породу и примерный возраст не составило труда. Я сразу же отзвонился знакомому собаководу. К счастью, какие-то богатеи три дня назад оставили ему Алого. Ну, а дальше вы знаете.

     Сенсор одобрительно хлопнул Лазаря по плечу:

     – Неплохо, дружище! И что будем делать теперь, когда мы такие умные? Точнее, что будет делать Лилит?

     Все с интересом уставились на Лазаря. Кажется, со временем у них выработался условный рефлекс к тому, что на любой вопрос у него заранее заготовлен ответ.

     – Едем домой, – сказал Лазарь. – Девочкам зело понравился наш мохнатый друг, так что они составят ему компанию на заднем сиденье.

     Он посмотрел на Алого. Пёс как раз выкопал из снега что-то, очень похожее на окаменевший трупик белки, и теперь увлечённо вгрызался в эту падаль зубами.

     – Да, и не забудьте прихватить его нямку, чтобы он не скучал в дороге.

     Глава 6. Тёмная зона

     1

     Первым делом по приезду домой Лазарь отрядил Дару следить за всеми перемещениями Энуо в инсоне. Внутренний голос подсказывал: сегодняшняя встреча с Алым на Стандартной не пройдёт для мальчишки бесследно. Лазарь помнил, как издевательски захихикали проходящие мимо школьники, когда увидели, что Алый вовсе не Тихока, и это хихиканье не предвещало ничего доброго. Это хихиканье грозило стать для Энуо последней каплей, а по опыту Лазарь знал: последние капли редко выливаются во что-то хорошее. Оставалось понять, что конкретно повлечёт за собой эта капля, и когда ждать последствий.

     Айма увела Алого на кухню, уже влюблённая в него по самые уши. Из гостиной слышалось, как она оживлённо беседует с псом, интересуясь, любит ли он куриный суп с сухарями. Сенс и Яника наблюдали за передвижениями Лазаря по комнате с дивана. Точно собаки Павлова, истекающие желудочным соком при виде мясной отбивной, они рефлексивно ждали, когда он заговорит, даже не пытаясь задействовать собственный мозг.

     Если мозговая атрофия будет прогрессировать такими темпами, скоро придётся кормить их из одной миски с Алым, подумал Лазарь. Решив не потакать этой распущенности, которой сам же и способствовал, постоянно взваливая на себя роль паровоза, он остановился посреди комнаты и оглядел свои «вагоны».

     – Думаю, всё дело в Тихоке, – проговорила Яника, вызвав в Лазаре волну душевного подъёма.

     Очень уж хотелось, чтобы она заговорила первой, убедиться, что он выбрал её не зря, что нарушил договор не напрасно.

     «Ты ждёшь другого» – подсказал внутренний правдоискатель. – «Ты хочешь в очередной раз убедиться, что не зря выгнал мальчишку по делу, так? Вот в чём причина».

     – Продолжай, – сказал Лазарь.

     – Может, прозвучит слишком напыщенно, но очень скоро весь мир Энуо сузится до маленького пятнышка света, исходящего от одного единственного софита по имени Тихока. Разбей софит, и Игра проиграна.

     – А тебе не кажется, что это как-то слишком… инвазивно, что ли? – спросил Сенсор. Время от времени он вставлял в свою речь умные словечки вроде «инвазивно» или «фрустрация», как бы говоря тем самым: «смотрите, я тоже так умею». – Лазарь, конечно, грубо нарушил правила с тобой в прошлый раз, но просто тупо убивать собаку – это перебор. И уж точно далеко от канонов Игры.

     К сожалению, в своём подражательстве Лазарю, он забывал исключать из речи словечки вроде «тупо», «типа» или «ёкарный бабай», чем портил всю пародию.

     – Очень мило, что жизнь собаки ты ставишь превыше моей, – беззлобно заметила Яника.

     Лазарь взорвался нарочито громким хохотом, и Сенс подпрыгнул от неожиданности. Широкие щёки залились румянцем.

     – Я хочу сказать, для Энуо он не собака, а очень даже человек. Брат, которого он потерял полгода назад. Который защищал его, пусть локально, но это всё же лучше, чем одна сплошная «тёмная зона». Убить Тихоку сейчас – всё равно, что толкнуть Антона под колёса машины. И потому я говорю: это слишком круто, и на том стою.

     – Слишком круто – не аргумент для Ведущего Игры. Уж мне можешь поверить, – мягко возразила Яника.

     Её взгляд скользнул по запястьям, которые она отныне всегда прятала под одеждой с длинным рукавом, и Лазарь быстро отвёл глаза, чтобы она не заметила, что он-то как раз всё заметил. Впервые в жизни ему не хотелось смущать человека, отличного от его отражения в зеркале.

     – Думаю, Лилит организовала эти псевдопоиски с одной единственной целью: довести мальчика до полного отчаяния, – сказала Яника. – Когда он дойдёт до нужной кондиции, они добьют его контрольным в голову. Тогда он сломается.

     Сенс отклонился от Яники, и, поелозив пятой точкой, удобней утрамбовал себя в диван.

     – Намекаешь, что у нас снова доведение до самоубийства? И то, что мы слышим это из уст самоубийцы, конечно, никак с этим не связано?

     Обычно, Сенс язвит реже, чем комета Галлея возвращается к солнцу, а потому наблюдать столь редчайшее явление всегда интересно. Пожалуй, Лазарь даже насладился бы этим впечатляющим зрелищем, если бы оно не касалось Яники.

     От такого прямолинейного выпада девушка смутилась, и Лазарь решил вмешаться:

     – Да-да-да, а если бы её изнасиловали, она бы первым делом устроила мальчишке ректальный осмотр. Хотя постой… – он вопросительно посмотрел на Янику: – Почему ты до сих пор не предложила устроить осмотр?

     Яника сделала вид, что вопрос адресован не ей, но Лазарь заметил, как напряглось её горло, и почувствовал укол совести, что случалось с ним ещё реже, чем приступы язвительности у Сенса.

     «Нет» – ответил он Янике, когда она спросила его про Марса, хотя должен был ответить «да».

     «Ты бы ни за что не сказал «да»« – услужливо напомнила всевидящая проекция. – «Они пригрозила съехать. Помнишь, что ты почувствовал, когда она заговорила об этом?».

     Лазарь прекрасно помнил. У него сердце ушло в пятки – вот что он почувствовал.

     – Права насчёт отчаяния, не права насчёт контрольного в голову, – сказал он Янике, а в сторону Сенса бросил: – Ты вообще кругом неправ.

     – И почему же, о, Великий Соломон?

     Лазарь устал расхаживать по комнате и присел на журнальный столик. Тот жалобно заскрипел под ним, недвусмысленно намекая, что очень скоро его терпение о четырёх ножках лопнет.

     – Потому что повадками обладаете не только вы, мои маленькие ручные приматы – они есть и у Ведущего Игры. И я тщательно изучил их все. Поверьте, прикончить собаку Энуо ещё не слишком круто. По-настоящему круто – вернуть мальчику собаку в день, когда он будет нуждаться в ней больше всего на свете.

     – Вернуть? – недоуменно переспросил Сенс.

     – Да, вернуть. А потом убить.

     И Яника и Сенс воззрились на Лазаря с таким отвращением, словно смотрели в лицо садисту, который без спросу селится в головы людям и ваяет из сгущённого концентрата отрицательных эмоций свои уродливые скульптуры.

     В гостиную ворвалась раскрасневшаяся Дарения.

     – И этот день настал! – голос звенел на высокой ноте, сама выглядела так, словно готова была, наконец, порадовать окружающих явлением, сравнимым по редкости с «большим взрывом» – скупой женской слезой.

     Но слезы не случилось. Приглядевшись внимательней, Лазарь понял – Дара не плакала. Она пребывала в остервенелой, неконтролируемой ярости.

     – Я только что из инсона, – взахлёб принялась объяснять она, активно жестикулируя, – и там… там… короче, если я всё правильно поняла, Петю сейчас избивают на улице сверстники. Сильно.

     Сенсор вскочил на ноги:

     – Насколько сильно?

     – Они его убивают, Сенс! Откуда мне знать, что там происходит на самом деле.

     Все уставились на Лазаря.

     Тот медленно поднялся со столика и галантно подал руку Янике:

     – Вставайте, графиня, нас ждут великие дела!

     2

     Они стояли у подножия холма, поросшего бурьяном и тусклой пожухлой травой. Холм возвышался над городом, как скалистый шхер над океаном человеческих застроек: жилых, офисных, муниципальных, административных, торговых. Все здания выглядели одинаково диковинными, импортными на вид, словно эту часть города вырезали из зарубежной глубинки и пересадили сюда, как донорскую кожу. Даже холодное серое небо над головой казалось каким-то чужим, приезжим.

     Пожалуй, местная архитектура отлично вписалась бы в провинциальный американский городок, но Лазарь не взялся бы утверждать это наверняка. Одно он знал точно: здесь инсон Энуо окончательно терял связь с реальностью и превращался в любимую компьютерную игру Малого – «Тёмную зону».

     Вершину холма венчал громоздкий комплекс из трёх футуристических зданий, обнесённых невысокой кирпичной стеной с колючей проволокой поверху. От ворот КПП со шлагбаумом в красно-белую полоску в город вела единственная асфальтовая дорога. Вдоль обочин тянулись чёрно-белые столбики с красными светоотражающими наклейками.

     С холма подул промозглый ветер, и Лазарь с Яникой покрепче запахнули куртки.

     – Думаешь, это и есть приют? – спросила девушка.

     Лазарь только пожал плечами:

     – Если да, то какой-то он неуютный.

     Яника зябко поёжилась. Она не скрывала своего страха, и Лазарь её понимал. Отсюда до окраины города было рукой подать, сам холм и дорога выглядели пустынно и вполне безопасно. И всё же даже его, повидавшего всякое, не покидало щемящее чувство тревоги.

     – Это не тёмная зона, – сказал он, а сам подумал «но уже и не светлая». – Энуо в приюте, раз уж нас забросило сюда. Пойдём.

     Они стали подниматься по склону, держась края дороги.

     У самой вершины голос Дарении проговорил над ухом:

     «Поторопитесь. Похоже, у нашего мальчика крутые проблемы».

     Они приблизились к КПП. Железные ворота были открыты, посередине каждой половины шла надпись, выполненная кованой вязью. Сложив обе надписи, Лазарь прочёл: «DARK ZONE – RESEARCH CENTER». На левой половине ворот чуть пониже висела белая табличка в красной обводке: «Closed Area Permit Is Required Pass Is Available Only In-person At Entrances Or Visitor Centers»

     Ассоциации с компьютерной игрой усилились.

     В будке охраны не было ни души. Лазарь и Яника подлезли под шлагбаум и вошли на территорию центра.

     3

     – Ну, ничего себе... – вырвалось у Яники. – В концлагере и то уютней.

     При всём желании Лазарь не смог бы найти контрмнения. Всю правую часть обширного двора занимали три разнокалиберных здания, соединённые друг с другом застеклёнными переходами. Самое высокое из них имело шесть этажей. Оно было выполнено из белого силикатного кирпича и заканчивалось куполообразной крышей из толстой листовой стали с рядами труб, испускавших струйки ядовито-зелёного дыма. Второе здание и вовсе целиком состояло из железа. Приземистое, в разлапистых антеннах и тарелочках радаров, оно походило на лунную базу из дешёвых кинофильмов про пришельцев. Третье здание напоминало больницу. Железные решётки на окнах недвусмысленно намекали, что лечились здесь не по доброй воле.

     Левая сторона двора была отведена под одинаковые вольеры, два на два метра, забранные мелкой железной сеткой и накрытые сверху листами рифлёной нержавейки. В каждом вольере имелась дверь, оборудованная узким окошком для передачи подносов с пищей. Внутри вольеров на подстилках из соломы, сидели, лежали или стояли, прижавшись ладошками к жёстким прутьям сетки, по одному и по двое, гуттаперчевые дети.

     При виде этих несчастных созданий Лазарю невольно вспомнился Пьер Буль с его «Планетой обезьян». Всего он насчитал шестнадцать пронумерованных вольеров, выстроившихся в два ряда вдоль дорожки, выложенной гранитной плиткой. Дорожка обегала кольцом территорию центра и соединяла вольеры с научно-исследовательскими зданиями. Под козырьком каждого вольера висела камера наружного видеонаблюдения, уставленная объективом на противоположный вольер. Не считая детей в клетках, двор центра был абсолютно пуст. Окна в зданиях были тёмными, свет нигде не горел.

     Лазарь решил, что если это и правда эпизод из компьютерной игры, то за окружающим запустением обязательно должно что-то стоять.

     Завидев его и Янику, дети оживились. Многие вставали с соломы, подходили к решёткам, просовывали между прутьями тонкие пальчики, и принимались следить за пришельцами тусклыми, ничего не выражающими глазами.

     «Клетка номер тринадцать» – потусторонним голосом подсказала Дара.

     Лазарь с Яникой пошли по дорожке вдоль вольеров. Лазарь ощущал себя посетителем гротескного зоопарка из какого-нибудь сатирического рассказа о внеземных цивилизациях. Тут он вспомнил, что на самом деле это вовсе не зоопарк, а приют для бродячих собак, извращённый обострившимся восприятием Энуо, и снова подумал о «Планете обезьян». Должно быть, приюты для бездомных животных там выглядели примерно так же.

     Странно, но никто из детей не просил о помощи. Лазарь заглядывал в каждый вольер, в каждое лицо, но ни в одном из них не нашёл ни мольбы, ни хотя бы грусти. Пустые безэмоциональные выражения. Неизвестно, какие эксперименты над ними здесь ставили, но тягу к жизни они убивали с эффектом лоботомии.

     Как будто прочитав его мысли, Яника указала пальцем на клетку номер восемь. Внутри было двое ребятишек – мальчик и девочка. Волосы обоих длинными сталактитами свисали с белёсого черепа почти до пояса, кожа на лицах была бледна, как творожный сыр. Однако ни на шее, ни на запястья, ни на прочих сгибах тела не наблюдалось характерных для Морлоков складок. Кожа сохраняла молодую упругость, глаза тоже были на месте.

     Лазарь подумал, что лучше бы там зияли чёрные провалы. От этих кусков льда, бесстрастно следящих за каждым его шагом, кровь стыла в жилах.

     Яника отвернулась от клетки восемь и прошептала:

     – Они как будто недопревратились... Думаешь, из них делают Морлоков?

     – Думаю, это точно не детский сад, – уклончиво ответил Лазарь.

     Наконец, они дошли до тринадцатого вольера. Внутри сидел Энуо. Завидев знакомые лица, мальчишка вскочил с соломы и прильнул к решётке. Лазарь с облегчением отметил, что глаза мальчишки в полном порядке.

     – Это вы! – радостно вскричал он. – Выпустите меня отсюда, пожалуйста!

     Яника бросилась к вольеру.

     – Как ты сюда попал?

     – Она меня засунула!

     – Кто? Лилит?

     – Да. Не знаю, зачем она так сделала. Мы искали Тихоку… и не нашли. Тогда она сказала зайти в клетку, а сама ушла. А меня оставила. А вы как сюда попали? А вы не знаете, где Тихока? А вы не видели его? – вопросы сыпались из него, как картошка из пробитого мешка.

     «Пробегусь, поищу нашу меченую подругу» – сказала Дара.

     Лазарь огляделся. Не считая их с Яникой, да подопытных детей в клетках, на территории центра царствовала кладбищенская неподвижность. Даже завывания ветра остались где-то за обводом кирпичной стены.

     Яника подёргала ручку вольера.

     – Энуо, ты знаешь, как открыть дверь?

     Шестое чувство – то самое, что сейчас вовсю било тревогу – подсказывало Лазарю, что мальчик знает.

     – Там, в самом конце есть какая-то будка! – парень махнул пальцем вдоль дорожки. – Лилит заходила туда и что-то включала.

     – Никуда не уходите, я сейчас, – приказал Лазарь.

     Он побежал по дорожке и вскоре увидел то, о чём говорил Энуо. В конце вольерной аллеи примостилась к кирпичной стене небольшая постройка, похожая на будку путевого обходчика. Окна в домике отсутствовали, массивная железная дверь была чуть приоткрыта. Перед тем, как войти, Лазарь осторожно заглянул в узкую щёлку. Пусто.

     Он скользнул внутрь и нащупал на стене выключатель. На потолке заморгала и с гудением зажглась люминесцентная лампа. Помещение залило белым светом. Изнутри комнатка напоминала пультовую охраны. Слева дребезжал маленький холодильник, справа просиженное кресло на колёсиках было задвинуто под массивный стол с длинным металлическим коробом. В короб было вмонтировано шестнадцать маленьких мониторов, передающих изображение от камер видеонаблюдения. Столешница представляла собой пульт с рядами подписанных переключателей, поделённых на разноцветные зоны.

     Лазарь нашёл зону, отвечающую за камеры, и дёрнул рычажок с подписью «Кам.13». Один из мониторов ожил. На экране появился вольер Энуо, Яника, стоявшая к объективу спиной, и часть аллеи. Лазарь поискал глазами переключатели, которые отвечали за двери в клетках, и нашёл маленькую жёлтую зону в самом низу панели. Металлический рычажок, обозначенный «Кл.13», был отломан под самый корень.

     Лазарь досадливо усмехнулся. Лилит...

     В нижнем углу жёлтой зоны торчал ещё один, четырнадцатый переключатель.

     «Все Кл.» – гласила маленькая серебряная табличка.

     Лазарь снова усмехнулся: вряд ли Лилит могла её не заметить. Чувствуя себя актёром, играющим по писаному чужой рукой сценарию, он передвинул пальцем рычаг. Из динамика на улице послышался характерный для тюремного блока гудок, лязгнули электрические запоры. Двери всех шестнадцати вольеров одновременно открылись.

     Лазарь вернулся к вольеру Энуо. Мальчишка уже выскочил из клетки и сжимал Янику в сыновних объятиях. Девушка сконфуженно улыбалась и неуверенно поглядывала на Лазаря.

     – А ты потеплел к нам с последней встречи... – заметил Лазарь.

     Гуттаперчевые дети медленно выбредали из вольеров. Они шатались по дорожке, как сомнамбулы, не знающие, куда применить такое огромное количество свободы, в одночасье свалившееся на их головы.

     – Спасибо, Лазарь! – Энуо отпустил Янику. – Я так рад, что вы пришли!

     С этим мальчишкой что-то явно не так.

     – Как ты сказал? – медленно переспросил его Лазарь. – Ну-ка, повтори...

     – Я рад...

     Договорить Энуо не успел – Лазарь крепко ударил парня кулаком по лицу. Мальчишка отлетел на решётку вольера, отпружинил обратно и Лазарь встретил его ударом в живот. Худое тельце повисло на кулаке, как тряпичная кукла, и Лазарь с ненавистью сбросил его на землю.

     4

     – Ты что делаешь! – вскричала Яника.

     Энуо скрючился на боку и закашлялся. Кровь из разбитой губы обильно закапала на серую плитку дорожки.

     – Ну-ка, малыш, скажи: «Карл у Клары украл кораллы», – потребовал Лазарь, потирая костяшки пальцев.

     Вместо ответа Энуо неприятно рассмеялся с земли. Смех был настолько «не его», что у Яники отвисла челюсть. Мальчик приподнял голову над дорожкой, сплюнул кровь и сказал:

     – Поцелуй меня в мою прыщавую волосатую жопу, бродяга.

     В голосе не осталось ни одной мальчишеской нотки: он сломался и огрубел.

     – Будь у тебя мозги, Бельфегор, ты бы помнил, что мальчишка картавит, – Лазарь повернулся к Янике. Девушка продолжала ловить ртом воздух, не сводя обалделого взгляда с мальчика, который нежно обнимал её всего минуту назад. – Это не Энуо, успокойся. Его зовут Бельфегор, он один из офицеров Ведущего Игры, и морфер – робот Т-1000 местного разлива. Знакомьтесь.

     – Я бы не прочь познакомиться поближе, – нараспев проговорил Энуо чужим голосом и ухмыльнулся. – Эх, знал бы, что конспирации осталось жить так недолго, хоть за попец ущипнул бы. Ух, какой у ней орех – так и просится на грех!

     Бельфегор с кряхтением стал подниматься на ноги, попутно трансформируясь. Мальчишеская фигура вытянулась и раздалась вширь, руки и ноги налились мускулами и обросли шерстью, голова увеличилась, бульдожье лицо практически исчезло в густой растительности. Одежда Энуо волшебным образом приняла размер, соответственный новому телу.

     – Вернул должок, бродяга? – Бельфегор ковырял во рту толстым пальцем. – Ты мне зуб сломал.

     – Это он был тогда... в лагере? – тихо спросила Яника.

     Она жалась спиной к Лазарю, не сводя испуганных глаз с Бельфегора.

     Лазарь подловил себя на мысли, что сейчас очень хочет обнять её, как тогда перед «Гризли».

     – В личине Калима, да, – подтвердил он.

     – И не хотел пускать меня внутрь тоже он?

     – Пускать себя внутрь не хотела ты сама. Он только исполнял твою волю. Теперь понимаешь?

     – Кажется, да...

     Немного подумав, Яника обратилась к Бельфегору:

     – Сейчас ты тоже исполняешь чужую волю? Волю Энуо?

     Бельфегор в ответ только крякнул. Он ещё раз плюнул кровью, и, пряча в бороду плотоядную ухмылку, уставился на Янику «раздевающим» взглядом, как назвала бы это Дара.

     Не успел Лазарь подумать, что бы это могло значить, как в ухо прокричали:

     «Повернись!»

     Он инстинктивно схватил Янику за руку, шарахнулся в сторону... Поздно. В висок уже целился до боли знакомый чёрный револьвер.

     – Бонжур, Лазарь! – бодро поприветствовала Лилит.

     5

     Другой рукой она придерживала за плечо Энуо – настоящего Энуо. Мальчишка был сильно избит и глядел на Лазаря с испугом и недоверием.

     – Что ты с ним сделала? – ощетинилась Яника.

     Ствол револьвера, точно микрофон телеведущего, перекочевал к её лицу.

     – О, я ничего с ним не делала, симпатяшка. Соседские ребятишки немного перестарались. Добраться сегодня до приюта стоило многих сил, правда, Энуо?

     – Пр`авда, – согласился Энуо.

     Парню хорошо досталось. Под глазом багровел пузатый кровоподтёк, нижнюю губу сильно разбило о зубы, правая щека раздулась, точно мальчик прятал за ней жвачку, и горела румянцем.

     – Сверстники тебя так избили?

     – Мор`локи. Им не понр`авились мои ботинки.

     Продолжая пошло улыбаться Янике, Бельфегор продефилировал мимо Лилит и отправился в сторону научно-исследовательского комплекса.

     – А теперь оба в клетку, – приказала Лилит.

     Револьвер снова посмотрел дулом на Лазаря.

     – Слишком часто в последнее время мне приходится наблюдать эту маленькую круглую дырочку, – сказал Лазарь, постановив себе непременно упомянуть о «дырочке» у Симона, когда речь в очередной раз зайдёт о повышении жалованья. – По опыту могу заявить, что если смотреть в неё больше пяти секунд, то шансы, что оттуда вообще вылетит пуля, уменьшаются с каждой последующей.

     – Поверь, длинный, ты ошибаешься, – Лилит оттянула большим пальцем курок. – В клетку.

     – А если нет, то что? Пристрелишь нас на глазах у мальчика и навсегда потеряешь кредит доверия.

     – Будь спокоен, сладенький, через пять минут ты сам будешь умолять меня впустить тебя в клетку. Эту битву ты проиграл. Оглядись по сторонам!

     Лилит не лукавила. Энуо – подлинный бог инсона – теперь был здесь. Повинуясь правилам его Игры, погода быстро ухудшалась. Небо потемнело, стены вокруг уже не защищали от холодного ветра, который тишком забирался под одежду и обнимал ледяными лапищами. Вместе с погодой портились выпущенные на волю дети. Они разбрелись по территории центра, но Лазарь знал, что это расстояние не станет помехой. Сбиться в стаю – дело полуминутное.

     Он потянул Янику за рукав:

     – Она права. Пойдём.

     – Не в эту клетку, – качнула револьвером Лилит. – Заходите в тринадцатую. Туда, откуда выпустили Белфа.

     – Здесь сломан переключатель замка, – сказал Лазарь.

     – А они и не собираются нас закрывать, – осенило Янику.

     Изуродованная губа Лилит приподнялась ещё больше, обнажая желтоватые зубы:

     – Красивая, да ещё и умная. Мы же не хотим, чтобы вы слиняли отсюда, как только мы с Энуо отчалим. Посидите немного, пообвыкните. Кто знает – может, захотите остаться. Ну же, в клетку!

     «Эта змея подставила нас» – горько констатировала Дара. – «Это капкан, Лазарь».

     По небу прокатился первый раскат грома. Энуо вздрогнул и прижался к Страннице. К судьбе Лазаря и Яники он оставался абсолютно безучастен.

     Хорошо же она его обработала.

     Оказавшись в вольере, Лазарь поддался порыву и всадил кулаком по железной решётке. Ограда заходила ходуном. Лилит расхохоталась.

     – Советую покрепче держать дверную ручку, амиго! Скоро к вашей дружной семейке захотят подселиться бамбины.

     – Послушай, Энуо! – сказала Яника, и мальчишка вздрогнул. – Посмотри на свою Странницу. Внимательно посмотри. Неужели ты не видишь, что она ничем не лучше Морлоков, на растерзанье которым она нас обрекает?

     И без того обезображенное лицо Лилит исказила гримаса ненависти:

     – Заткнись, симпатяшка, или пожалеешь, что не сдохла в своей ванне.

     – Посмотри, что она делает, Энуо. Конечно, ты считаешь, она помогает тебе. Но посмотри, какими методами!

     – Раз, – Лилит нацелила револьвер на Янику.

     – Она стреляла в твоих сверстников, пусть даже они Морлоки. Никто не вправе определять, кому жить вопреки каким-то целям, а кому ради них умирать. Неужели ты веришь ей, Энуо?

     – Два.

     – Прошу, не верь ей! Всё, что она делает, направлено против тебя. Даже если пока ты этого не замечешь...

     – Три.

     Энуо отпустил руку Лилит и выступил вперёд. На одно сумасшедшее мгновение Лазарь поверил, что мальчика послушался Янику, и сейчас она получит пулю.

     – А, по-моему, это вы напр`авлены прготив меня, – ожесточённо заявил Энуо. – Сегодня Стр`анница спасла меня от Мор`локов. Они чуть не пр`икончили меня на моей же улице! Как и сто р`аз до этого. Как и в тот р`аз, когда вы бр`осили меня и смылись, чтобы спаси свои шкур`ы! Вот всё, что я вижу.

     «Лазарь, скажи ему!» – простонала в ухо Дара. – «Она, змея, специально всё подстроила, чтобы восстановить его против нас!»

     Бессмысленно. Стоило заглянуть в глаза мальчишки, чтобы понять: никакие слова не переубедят его. Теперь он марионетка Лилит, и скоро она передаст нити управления в руки Ведущего.

     Как будто этого было мало, Лилит наклонилась над ухом мальчика и ласково проговорила:

     – А я вижу ещё кое-что. Смотри, кто идёт, Эну.

     6

     – ТИХОКА! – завопил Энуо, как безумный, и рванув куда-то между вольерами. – ТИХОКА! ТИХОКА!

     Лазарь и Яника обернулись. По широкой полосе травы, отделявшей вольеры от зданий исследовательского центра, шагал Бельфегор. Главный офицер Ведущего вёл за руку чернявого мальчишку лет четырнадцати. Завидев Энуо, чернявый отпустил Бельфегора (или Бельфегор отпустил его) и со всех ног бросился навстречу младшему брату.

     «Это он!» – взвизгнула Дара. – «Тот самый парнишка, которого мы видели, когда ты спустил Алого! О, чёрт, ты был прав... они вернули ему собаку».

     – Лучше зови меня Лазарь, – избито пошутил Лазарь краешком рта.

     Братья встретились – нет, врезались друг в друга – сцепившись в крепких объятиях, точно пара легковушек в лобовом столкновении. Они кружились на месте и крепко похлопывали друг друга по спине, а Тихока пару раз даже приподнял брата над землёй – благо, силы он был немереной. Сухой, жилистый, под тонкой кожей без единой прослойки жира сплошные мышцы. Лицом Тихока очень походил на младшего, разве что челюсть ещё тяжелее. Когда он в очередной раз приподнял Энуо, Лазарь заметил на мускулистых пальцах заострённые чёрные когти вместо обычных человеческих ногтей.

     Неудивительно, что рядом с парнем с таким маникюром, в жизни Энуо было куда больше светлых зон.

     – Странно, что Тихока до сих пор не вылизывает брату лицо, – Лазарь улыбался Лилит через прутья решётки. – Может, потому, что пять минут назад хорошенько вылизал свои шары? Не делай удивлённое лицо. Мы знаем, кто такой Тихока на самом деле.

     Он хотел сказать ей, что раскусил её, хотел полюбоваться на её гримасу. Скорее, от отчаяния, чем из самодовольства.

     По нержавейке над головой забарабанили первые тяжёлые капли. Движения детей, бесцельно бродивших вокруг вольеров, замедлились и потеряли ловкость. Мёртвые лица приобрели соответствующий оттенок кожи. Лазарь заметил, что они сторонятся зелёной лужайки, где воссоединённые братья никак не могли оторваться друг от друга, будто там разлиты ядохимикаты. Полуморлоки потихоньку сбивались в кучу и отходили к вольерной аллее.

     Лазарь подошёл к двери и ухватился за толстую хромированную ручку, которая по странной прихоти дизайнеров «Тёмной зоны» присутствовала как с внешней, так и с внутренней стороны вольера.

     – Ты умный парень, Лазарь, – уважительно произнесла Лилит, протискиваясь бочком между вольерами. – Жаль, такая фактура пропадает!

     Она гаркнула, как ворона, и поспешила присоединиться к Бельфегору. Все четверо устремились к выходу из «Тёмной зоны» и скоро исчезли за шлагбаумом. На Лазаря и Янику никто не оглянулся.

     Громыхнуло в третий раз. Инсон всколыхнулся, будто отреагировав на последний звонок, возвещающий окончание антракта, и сменил декорации. Дневной свет померк, плотная стена ливня обрушилась на территорию центра. Где-то сзади уже слышался дикий, нечеловеческий хохот Морлоков.

     Лазарь перехватил покрепче серебряную трубку ручки.

     6

     Морлоки налетели на вольер, как пчелиный рой на медовые соты. Двое или трое выродков рвали дверную ручку, остальные бесновались вокруг. Грызли решётку и запускали в прутья тонкие пальчики, которые шевелились, словно трупные черви, проевшие стенки гроба. «Черви» всё время цепляли Лазаря за одежду, пока он, навалившись плечом на решётчатую дверь, двумя руками налегал на ручку.

     – Дара, ты здесь?

     «Здесь» – ответ Дарении из тишины домашнего уюта звучал успокаивающе и в то же время угнетающе.

     Лазарь, как мог, отворачивал голову от двери, чтобы трупные пальчики не лезли в рот, пока он говорит.

     – Слушай меня внимательно. Лилит не просто так заманила нас в капкан. Она хочет выиграть время. Пока мы с Яникой здесь оттягиваемся, они собираются закончить Игру. Не знаю, что это будет, но всё случится сегодня. Ты слышишь меня, Дара? Всё случится сейчас!

     «Я поняла, поняла! Чем я могу вам помочь?»

     – Нам – ничем. Отправляйтесь с Сенсором к дому мальчишки. Найдите его и не дайте Лилит закончить задуманное, если мы сольём здесь.

     «Да вы и так уже слили всё, что можно! Тебя я не брошу! И потом, это не по правилам».

     – Они вернули мальчишке собаку! Плевать на правила!

     «От нас до города пятнадцать минут езды», – упорствовала Дара. – «Сейчас я объясню всё Сенсу и отправлю к Энуо. Минут через двадцать он будет на месте. Тебя я не брошу».

     Дара умолкла, и Лазарь понял, что она вышла из комнаты.

     – Лазарь, нужно выйти из инсона, – донёсся сквозь рычанье и улюлюканье голос Яники.

     Она старалась держаться центра клетки, как будто «трупные черви» могли оторваться от своих гроздей и впиться в неё миллионами крошечных зубок.

     – Без ровного пульса и хотя бы пяти минут покоя, из инсона не выйти, – напомнил Лазарь. – У меня дефицит и того и другого, так что не нам, а тебе. Давай, выходи из инсона!

     – Если только ты не сможешь держать эту дверь вечно, я не брошу тебя!

     Ну вот, теперь и она зарядила пластинку «десантника». Лазарь и сам не знал, зачем рвётся в герои. Сейчас он был безумно зол на Лилит и жаждал лишь одного – не позволить этой стерве выиграть войну.

     – Я что-нибудь придумаю, а тебе надо найти Энуо и компанию. Самый быстрый способ догнать их – выйти из инсона и снова войти в него. С твоими данными тебя выбросит в радиусе...

     – Я не смогу выйти из инсона в таких условиях! – услышал Лазарь над ухом и почувствовал жар её дыхания. Он обернулся и понял, что Яника стоит у него за спиной. – У меня просто не хватит опыта. Но я могу подержать эту ручку и дать тебе время.

     Вопли Морлоков превратились в слаженное уханье. Твари пытались раскачать клетку, но из этого мало что получалось. Стальные трубы, на которые крепилась сетка, были глубоко врыты в землю.

     – Не выйдет, – отрезал Лазарь, сознавая, что сейчас сам заводит пластинку «десантника». – Ты не удержишь. Сил не хватит.

     – Хватит, – Яника опустила ладони на серебряную ручку. – Заканчивай корчить из себя мученика. Мы оба знаем, что это не про тебя. Ты лучше меня справишься там, а я здесь... я подожду тебя здесь.

     Лицо девушки переполнилось отчаянной решимостью, и Лазарю ещё сильнее захотелось догнать Лилит. Догнать эту суку и разорвать на британский флаг. Он уже почти согласился, когда...

     «Гхм-гхм» – прокашлялась Дара. – «Пока вы тут решаете, кто из вас примет страсти Христовы, я привела Айму».

     – Айма рядом? – недоверчиво переспросил Лазарь.

     Мозг уже судорожно соображал, как лучше использовать японку.

     «Я же сказала «привела», а не «приведу». А ещё я поговорила с Сенсом. Он уже выехал».

     – Собаку покормить не успела?

     Игра почти проиграна, они с Яникой заперты в вольере, дверь в любой момент может не выдержать, а ему никак не удержаться от шпильки. Ну, почему так?

     – Айма слышит меня?

     «Слышит-слышит».

     – Ну, тогда пусть слушает.

     План был прост и опасен, как всегда бывает с хорошими планами. От Аймы требовалось только меткость. Японка должна была войти в инсон так, чтобы оказаться сразу в комнате управления, ну или хотя бы поблизости от домика. Это была самая трудная часть. Лазарь содрогался от одной мысли, что будет, если Айма промажет. Наверное, лучше сразу открыть дверь и пойти на Морлоков врукопашную, чем вернуться в явь к мёртвому Инь и живому Ян. Если она попадёт в домик, дальше проблем возникнуть не должно. Айма запрётся в будке (Лазарь видел засов на внутренней стороне двери, когда входил) и передвинет рычажок, помеченный на приборной панели надписью «Все Кл.».

     – Когда клетки закроются, я смогу бросить ручку, и мы с Яникой выйдем. Айма, тебя к тому времени уже не должно быть здесь.

     Морлоки оставили пустую затею раскачать клетку и принялись с разбегу кидаться на решётчатые стены. Сетка пружинила и отбрасывала детские тельца, в то время как их товарищи разбегались для новой попытки.

     Не выпуская ручки из побелевших пальцев, Яника посмотрела на Лазаря:

     – Может получиться.

     «Это очень, очень опасно. Солнце, ты уверена, что справишься?» – это Дара разговаривает с Аймой. – «Ты уж постарайся, ладно? Матвей мне голову снимет, если с твоей хоть волосок упадёт».

     – Ручку двери отдал бы за один взгляд на ваш прощальный поцелуй, – прохрипел Лазарь, и с треском отодрал голову от двери – несколько пальчиков крепко впились в нечёсаные волосы. – Давайте скорее!

     «Лазарь, у Аймы одно условие».

     – Начинается...

     «Ты должен извиниться».

     Вспомнила-таки. От разочарования Лазарь прижался головой к решётке, и в волосы тут же вцепилось ещё несколько «опарышей».

     – Позволит мне умереть ради маленькой мести?

     «А ты умрёшь ради большого самолюбия? Извиняйся!»

     – Извинись, – строго сказала Яника. – Это карма.

     В карму Лазарь верил примерно так же, как в приметы, телекинез или Несси, однако давно убедился, что иногда некоторые вещи происходят независимо от того, веришь ты в них или нет. Кажется, Эйнштейн говорил, что с помощью совпадений бог сохраняет анонимность. В бога Лазарь тоже не верил – ему мнилось, что любая вера иссякнет враз, стоит только загнать всю паству в подклет и поджечь церковь. Но он верил Эйнштейну.

     – Айма, я прошу прощения, – ненавидя себя всем инсоном, проговорил он. – И даже не думай просить меня повторять это дважды.

     7

     Дождь поливал, как безумный. Потоки воды стекали с дорожки и проникали сквозь решётчатую дверь в вольер. Солома по краям сделалась волглой и чавкала под ногами. Морлоки неустанно накатывались волна за волной. С маниакальным упорством религиозных фанатиков они вгрызались зубами в прутья решётки, изо всех сил пихали внутрь морщинистые ручонки, раздирая в кровь мяклую кожу между пальцев. Тот факт, что им никак не удавалось прорваться внутрь, только воспламенял их кураж.

     В отличие от одноклассников Энуо, здешние Морлоки не владели речью. По крайней мере, за всё время никто из них не проронил ни слова. Безмолвный рой безмозглых иглогривых тварей с рычанием набрасывался на вольер, словно стая бешеных собак.

     Возможно, подумал Лазарь, потому и молчат, что ни одна из них, по сути, человеком не является.

     Яника не отходила от двери. Казалось, она не верит до конца в успех мероприятия. Стоит Айме потерпеть неудачу, и она снова предложит себя в качестве плана «Б» – в этом Лазарь не сомневался.

     «Она внутри, она внутри!» – заверещала Дара. Лазарю показалось, что он ждал этого минут двадцать. – «Ах, ты ж моя Дианочка Арбенина! Прямо в яблочко попала!»

     Лазарь бросил взгляд вдоль аллеи, и успел заметить, как железная дверь в будку с грохотом захлопнулась. Несколько Морлоков отлипли от вольера и кинулись на новый звук, но было поздно: Айма уже заперлась изнутри.

     На Лазаря навалилось такое облегчение, что он едва не выпустил ручку.

     – Жёлтое поле с переключателям, – на всякий случай напомнил он. – Пусть найдёт тот, который отпирает и запирает все клетки. Ну, включай!

     «Лазарь, она включила» – упавшим голосом откликнулась Дара.

     – Если бы включила, я бы почувствовал! Пусть попробует ещё.

     Они пробовали раз пять – всё тщетно. Замок вольера «тринадцать», как и всех остальных, и не думал реагировать.

     Натянутые струнами нервы кто-то пересчитал медиатором. Руки начинали ощутимо уставать.

     «Лазарь, мне жаль» – запричитала Дара. – «Что мы можем сделать для тебя?»

     – Ты знаешь, что делать, – сказала Яника, упрямо отталкивая Лазаря от двери. – Кому-то придётся держать эту ручку. Отпусти и уходи.

     Лазарь не отпускал. Сам не знал, почему, но не отпускал. Чего он прицепился к этой ручке?

     «Чего ты прицепился к этой девке?» – поправил внутренний правдолюбец.

     Драгоценные минуты утекали, как песок в стеклянную воронку.

     – У меня идея, – сказал Лазарь и посмотрел на Янику. – Последняя. Если не выйдет, я отпущу, окей?

     Яника ответила мимолётной улыбкой.

     Нет, ну, зачем она это сделала? Теперь он точно не отпустит.

     – Дара, ты меня слышишь?

     «Только тебя и слушаю, дорогой».

     – Позови в комнату Малого, мне нужно спросить у него кое-что. И побыстрее, мои пальцы умоляют!

     8

     «Марс здесь» – объявила Дара через пять минут.

     Судя по тону, с которым это было сказано, ей пришлось упрашивать мальчишку подняться.

     – Отлично! Спроси у него – в игре «Тёмная зона» есть исследовательский центр с одноимённым названием? Там ещё ставят эксперименты на людях.

     Оставалось молиться, что мальчишка доходил до этого этапа игры.

     Пауза затягивалась. Дара мучительно молчала. Хватка Лазаря понемногу слабела: он всё больше уступал дверную ручку Янике.

     «Марс не хочет смотреть в инсон» – наконец, сказала Дара. – «Но я описала ему на словах. Говорит, припоминает что-то похожее в третьей части этой своей пулялки».

      – Хорошо! Спроси, можно ли активировать замки на вольерах ещё как-то, кроме будки управления?

     «Он не знает» – почти сразу ответила Дара.

     – Ладно… а что насчёт самой будки? Можно как-нибудь устранить неисправность?

     «Он не знает».

     – Не знает или не хочет! – взорвался Лазарь. – Скажи ему, Айма сейчас в будке. Она может что-нибудь предпринять. Скажи ему...

     «Лазарь, он ушёл» – дрожащим голосом оборвала Дарения. – «Он вышел из комнаты».

     Лазарь замер с полуоткрытым ртом. Вот так-то…

     – Сочувствую... – тихо проговорила Яника. – Правда.

     Лазарь потряс ноющей от боли головой – пальцы Морлоков повыдрали немало волос.

     – Нечего тут чувствовать. По законам индуизма парень заслужил право на маленькую вендетту, – он ухмыльнулся. – Карма в действии, так?

     Конечно, так. Ради Яники он бросил Марса, а теперь Марс заставит его бросить Янику.

     Вместо ответа девушка коротко кивнула. Тогда Лазарь разжал пальцы и отпустил дверную ручку.

     9

     Серебристый рычаг опасно вибрировал в руках Яники, когда Морлоки били по нему с другой стороны. Ей приходилось наваливаться на ручку всем весом. Пока она справлялась неплохо, но Лазарь не знал, насколько её хватит. Она то и дело вскрикивала, когда белые пальчики щипали её за лицо, а когда вытягивали сквозь решётку длинные пряди волос и драли со всей дури наружу, она всегда долго и протяжно визжала.

     Это очень нервировало. Лазарь лежал на соломе в центре клетки и пытался сосредоточиться. Никогда ещё не приходилось ему покидать инсон в таких неблагоприятных условиях: шум, нервы и сжатые сроки, в которые необходимо уложиться. Как будто этого было мало, в голову настырно лезли мысли о Янике. Стоило задуматься о том, что он бросает её здесь одну, и голова начинала мыслить только в этом направлении. Дарения неустанно нашёптывала что-то успокаивающее (правда, не совсем ясно, ему или Янике), но её беспрерывное бормотание напрягало ещё больше.

     Реальность инсона никак не хотела отпускать. Лазарю кое-как удалось выровнять пульс, но дальше дело не пошло. Сейчас следовало отключить сознание, но сколько он ни старался – ничего не получалось. Действительность инсона врывалась в уши безумными воплями Морлоков, скрежетом прутьев решётки, жалобными стонами Яники.

     Лазарь вспомнил об одном полезном совете, услышанном от Сёмы Русакова – наряду с Матвеем, первого и единственного в жизни наставника. Когда время не терпит, говорил Сёма, хорошо помогает самая азбучная в медитации техника – прослушивание собственного дыхания. Но как услышать хоть что-то, когда (мысли о ней) десятки обезумевших монстров обгладывают зубами железные прутья, поскуливая и повизгивая от экстаза? И время, время, время! Чем больше его потратишь, тем меньше его у (неё) Энуо.

     Лазарь приказал себе расслабиться, как делал всегда, когда на него наваливалась бессонница. Когда сон подолгу не идёт, а ты всё ждёшь и ждёшь, лучше всего просто расслабиться и перестать ждать. Рано или поздно сон сам найдёт тебя. Когда это случится, ты заснёшь незаметно, неуловимо. В какой-то момент ты просто снова откроешь глаза, гадая, когда же прекратится это мучение, и увидишь за окном рассвет. С инсонами та же история. Главное – перестать ждать.

     Лазарь не знал, сколько прошло времени, когда инсон, наконец, всколыхнулся. Всколыхнулся и задрожал, как желатинового желе, из которого выдернули застывшую внутри ложку. Инсон отпускал. Лазарь медленно терял связь, всё глубже и глубже погружаясь в транс. Восходящий паралич уже отобрал ноги и теперь целенаправленно подбирался к рукам. Солома под спиной стала мягче, обмолоченные злаковые стебли кто-то заботливо подменил гусиным пухом. Та же заботливая рука прикрутила звук. Вопли Яники уже не раздражали, как раньше, назойливый бубнёж Дары вовсе пропал. Лазарь плавно проваливался в пол вольера, ощущая почти блаженное умиротворение...

     Б-БА-БАХ!

     Что за чёрт? Прозвучало, как выстрел.

     Соломенный пол, едва начавший прогибаться, словно гамак, превратился в упругий и жёсткий батут.

     Б-БАХ! Б-БАХ! Б-БАХ!

     Это не просто выстрелы. Среду, которая не подразумевала в себе вообще никаких звуков, трижды продырявило грохотом настоящего дробовика. Лазарь всё ещё мог при желании выбросить эти звуки, но вместо этого отбросил желание. Надо вернуться. Срочно вернуться обратно!

     К канонаде выстрелов присоединились крики. Сначала казалось, что кричит Яника, но чем быстрее Лазарь всплывал на поверхность, тем явственнее понимал, что это не так. Кричали Морлоки. Ревели, визжали, гикали. И влажно захлёбывались, когда очередной грохочущий выстрел обрывал чью-то жизнь. Те, кого выстрелом прибило не сразу, жалобно поскуливали от боли где-то у самой земли.

     Наконец, к Лазарю вернулись руки и ноги. В ту же секунду в голову вернулся голос Дарении, повторявшись снова и снова одно единственное слово: «Боже! Боже! Боже!»

     Кто-то грузно рухнул перед Лазарем на колени. Он открыл глаза и увидел лицо Яники, обрамлённое изодранными рыжими фестонами. Пронзительно-васильковые глаза были широко распахнуты от ужаса.

     Выстрелы продолжали греметь, но теперь реже и как будто прицельней. С каждым новым залпом одной скулящей тварью становилось тише. Стало ясно – мистер «шотган» добивает раненых. Когда последняя тварь умолкла, Лазарь отстранил от себя Янику, приподнялся на локтях... и почувствовал, как нижняя челюсть тихо упала на грудь.

     В дверном проёме тринадцатого вольера стоял Марсен.

     10

     Мальчишка застыл в почти героической позе – широко расставив ноги, с фантастических размеров дробовиком наперевес, который он и от земли бы не оторвал, если бы не модифицированная физика инсона. Лицо и одежду густо покрывали алые брызги крови. Для полного сходства с Дюком Нюкемом парню не хватало разве что стрижки ёжиком да толстой сигары в уголке рта.

     Вокруг клетки и вдоль дорожки валялись изуродованные трупы Морлоков. Жуткий дробовик не делал дырок – он переламывал тела пополам, отрывал руки и ноги. Пара беглецов распростёрлась на зелёной лужайке, так и не успев добежать до корпусов центра.

     Блаженную тишину нарушал лёгкий шелест дождя. К этому времени он заметно обмельчал и теперь мелко моросил, поблёскивая в лучах выглянувшего из-за туч солнца.

     – Где достал пушку? – прокряхтел Лазарь, поднимаясь на ноги.

     Дробовик явно принадлежал миру компьютерной игры. Трёхствольный, с диковинными переплетениями блестящих трубок и огромным автоматным рожком, объяснявшим внушительный объём магазина. Капли дождя стучали по металлическим трубкам, извлекая тонкий мелодичный звук, напоминающий игру ксилофона.

     – Моя проекция выбирает войну, а не любовь, – мрачно ответил Марс, взвешивая дробовик в руках. – Стибрил с поста охраны при входе. В игре он обычно спрятан в железном шкафчике в углу.

     – Ты умница, Марс! – похвалила Яника без тени улыбки. Только сейчас Лазарь заметил, что она, как и Марс, сплошь забрызгана кровью. – Я чуть со страху не померла, когда услышала первые выстрелы. Пока тебя не увидела, всё гадала, что делать: бросать дверь и прятаться или держать дальше.

     – Но ты держала, – уважительно отозвался Марс. – Ты тоже молодец.

     Справа по дорожке зачавкали чьи-то шаги. Марс среагировал мгновенно – крутнулся на каблуке и направил строенный ствол дробовика в сторону звуков.

     Аккуратно переступая через трупы Морлоков, к тринадцатому вольеру приближалась Айма.

     – Не стреляй, Рэмбо, – японка подняла вверх руки, и мальчишка облегчённо снял палец с курка. – Господи, у тебя разрывные там, что ли?

     – А ты почему ещё здесь? – нахмурился Лазарь. И в следующую секунду догадался: – Ха! Не смогла выйти?

     – Пыталась, но как тут сконцентрируешься, когда вся будка ходуном? Слишком много помех. Судя по твоему «ха», у тебя были те же проблемы.

     «И ещё Яника», – напомнил зловредный внутренний голосок.

     – Я провалился почти наполовину, когда безумный «Джекхаммер» устроил здесь тир. Так что у меня были проблемы ещё и с возвращением.

     Они с Яникой покинули вольер и вышли на дорожку.

     – Не думала, что выберусь отсюда на своих ногах, – сказала Яника.

     Она подняла голову к небу и улыбнулась крепнущим лучам солнца. Дождь почти перестал. В обложной серости неба проглядывали первые голубые разрывы. Ветер унялся, воздух заполнился ни с чем несравнимым ароматом мокрой пыли.

     – Марс, ты спас нам жизнь, – сказала Яника, а потом очень робко и в то же время ласково провела ладонью по волосам мальчика. – Спасибо. Я твоя должница.

     Ершистый по натуре мальчишка был вовсе не против таких прикосновений – от красивых женщин парень просто млел.

     Айма и вовсе расцеловала его в обе щёки.

     – Мой герой!

     От такого количества женской ласки на единицу времени Марс совсем поплыл.

     – Да ладно... чё там.

     Лазарь ограничился дружеским хлопком по плечу. Марс сопроводил это движение таким взглядом, как будто об него попытались обтереть испачканную фекалиями руку.

     Удивлению Аймы не было предела:

     – До сих пор в голове не укладывается! Как ты умудрился залезть в инсон, да ещё один, да ещё высадиться в нужном месте? Дара не показывала тебе это место. Тебя должно было выбросить поблизости от Энуо, ведь ты использовал его волосы. Как тебе удалось?

     «Бабочка расправила крылья и взмыла в воздух у самой земли!» – хрипло рассмеялся в голове у Лазаря Симон Петрович. – «И крылья у бабочки – Урании Мадагаскарской»!

     Марсен уже собрался пуститься в объяснения, но Лазарь его опередил:

     – Потом расскажет. Много вопросов требуют много времени, которого мало. Лилит и Бельфегор увели братьев минут двадцать назад. Думаю, в нашем распоряжении ещё столько же.

     «Нашла его!» – воскликнула Дарения. Судя по тяжёлому дыханию, только что она много и быстро бегала по лестницам. – «На первом этаже, паршивец... В ванне улёгся и закрылся»!

     Все уставились на Марса.

     – Ирония судьбы, – заметил Лазарь. – Одни, лёжа в ванне, спасают людям жизни, а другие себя этой жизни лишают.

     Яника перестала улыбаться солнцу, по лицу пробежала тень.

     Она ничего не сказала, даже не удостоила Лазаря взглядом, но он понял: её крепко задело. Ничего, перетерпит. Это больно, но уж точно не больнее, чем возить лезвиями по голым венам.

     – Я пришёл сюда не тебя спасать, – огрызнулся Марс, ясно давая понять, что пропасть между ним и Лазарем по-прежнему глубока. – Я пришёл сюда «засадить» Игру. И знаю, как это сделать.

     11

     – Может, поделишься с нами, пока эта информация не утратила актуальность? – Лазарь пощёлкал пальцем по наручным часам.

     Какое-то время Марс собирался с мыслями. Когда же он заговорил, в его горле что-то запрыгало, словно там застрял ком, который он никак не мог сглотнуть:

     – Когда ты меня кинул, Лазарь, я сначала обиделся. Потом разозлился. Потом разозлился ещё сильнее. А потом я разозлился так сильно, что чуть не свихнулся. Как вспомню твою рожу – так аж наизнанку выворачивает. Я даже в один момент хотел тебя пришить. Взять и проломить твою огромную башку...

     – Мы уже поняли. Дальше.

     – Когда Дара пришла и сказала, что у тебя неприятности в инсоне, я чуть не рассмеялся ей в лицо. А потом всё-таки решил пойти и посмотреть... Чтобы позлорадствовать. Когда я понял, в какую жопу ты попал, я сначала хотел тебя кинуть. Чтобы ты почувствовал... – у парня задрожал подбородок. – Чтобы...

     – …отомстить, – медленно закончил за него Лазарь.

     Марсен справился с собой и кивнул:

     – Да. Именно.

     В лицо Лазарю бросилась кровь, щёки запылали, как если бы им надавали знатных оплеух. До этого момента он искренне верил, что изучил изощрённую садистскую сущность Ведущего от и до. А оказалось, не постиг и десятой доли. Век живи – век учись.

     – О чём вы, мальчики? – вмешала Айма. – Думаете, этот забитый картавый мальчуган может кому-то мстить? Но кому? И за кого?

     Лазарь даже не взглянул на японку. Он не мог оторвать глаз от Урании Мадагаскарской, которую едва не принял за ночного мотылька.

     За кого мог мстить Энуо? За погибшего брата, за живого себя, за всех сразу – теперь уже не важно. Месть давно зрела в нём. Он вынашивал её внутри себя, как нежеланного ребёнка. Но для того, чтобы этот ребёнок мог родиться, Ведущему требовалось подготовить почву. Ничто не питает жажду мщения лучше, чем злость. Для этих целей и были организованы псевдопоиски Тихоки, за время которых мальчишку успели достать до такой степени, что плод внутри него вызрел и набрался сил. Оставалось вернуть Энуо орудие возмездия, когда начнутся схватки.

     Лазарь окинул друзей взглядом.

     – Я ошибся. Они не собираются убивать Тихоку.

     Глава 7. Светлая зона

     1

     Погода наладилась окончательно. Солнце стремилось поскорее высушить воду, как будто случайно пролитую на землю из гигантского стакана, сбитого неуклюжим локтем.

     Положительные изменения в погоде могли быть обусловлены двумя факторами: Марсом, истребившим всех Морлоков на территории центра, как Дронтов, и Энуо, унёсшим своё «проклятие» вместе с собой. Лазарь не знал наверняка, что из двух ближе к истине, но если второе, то судя по тому как припекало в затылок, Энуо и Ко ушли далеко. С другой стороны, навороченные «девайсы», коими в избытке снабжал своих офицеров Ведущий, сейчас ничем не могли им помочь. Куда бы ни направились Бельфегор и Лилит, им придётся идти пешком, а это давало преимущество.

     – Преимущество? – нахмурилась Яника. – И в чём же оно?

     – В том, что Энуо с нами нет, – ответил Лазарь. – А значит, мы можем творить чудеса, когда захотим, без опаски получить сову из министерства магии. Самый быстрый способ догнать Энуо – выйти из инсона и снова вернуться. Но выйти не до конца, а как бы наполовину. Это сэкономит нам кучу времени.

     – Что-то типа телепортации? – смекнул Марс. – Хоп – и ты уже там.

     – Вроде того, – подтвердила Айма.

     – Не думаю, что мне хватит практики для таких выкрутасов, – с сомнением сказала Яника. – Это, наверное, очень сложная техника.

     – Не волнуйся, мы с Лазарем поведём, – успокоила её Айма. – На самом деле всё не так уж и сложно. Со временем ты всему научишься.

     Марсен зыркнул на японку так, будто собирался нацелить в неё свой устрашающий дробовик, и та быстро поправилась:

     – Ты тоже, Марс. Вы оба научитесь.

     – Я с Яникой, а ты бери вундеркинда, – сказал Лазарь. – Пока он не наделал в тебе дыр.

     Айма нервно рассмеялась.

     Они встали поближе друг к другу и взялись за руки попарно. В одной руке Марс по-прежнему держал за цевьё огромный дробовик.

     – Своё «вундерваффе» можешь оставить здесь, – посоветовал Лазарь. – На несколько секунд мы вынырнем из инсона, а когда вернёмся, его уже не будет.

     Марсен окинул оружие таким любовным взглядом, как если бы именно им прорубил себе путь сквозь тернии к звёздам. Отчасти так оно и было, но лишь отчасти. С тоской в глазах парень прислонил дробовик к решётке вольера и нежно погладил ладонью на прощанье.

     Лазарь приблизился к Янике на расстояние, требуемое для медленного танца:

     – Айма, забудь о снайперстве. Сейчас всё наоборот. Нужно приземлиться как можно дальше от Энуо и его банды, или снайперством займётся Лилит. И держись поближе ко мне, насколько это возможно.

     Японка утвердительно покачала головой и повернулась к Марсу.

     – Расслабься, выдохни и не двигайся, – приказал Лазарь, а потом обнял свободной рукой за талию. Со стороны могло показаться, что они собрались вальсировать. Справа Айма проделывала то же самое с Марсом. – Закрой глаза.

     Яника так и сделала. А вот Лазарь нет. Впервые он видел её лицо так близко и мог беззастенчиво рассматривать его, не опасаясь быть пойманным.

     «Пойманным»... ну и словечко. Как будто он вламывается в чужой дом посреди ночи, с чулком на голове и фомкой в руках.

     Несмотря на грязь, пот и кровь, в изобилии покрывающие тело и одежду Яники, от неё всё равно очень приятно пахло. Шампунем для волос с лавандой, крепким кофе и особенным, ни с чем не сравнимым ароматом молодой женской кожи, привыкшей к каждодневному уходу. Инсоны передают реальный запах Бегуна, который всегда перебивает запах проекции, даже если та извозится в коровьем навозе, и Лазарь видел в этом ещё один плюс для себя – почувствовать запах её тела так близко ему тоже доводилось впервые.

     Её лицо действительно было очень красиво. В сочетании с закрытыми глазами и лёгкой полуулыбкой от нелепости ситуации, эта красота приобретала едва уловимый оттенок невинности. Даже перепачканное грязью, болью и страхом – всем тем, чего ей пришлось натерпеться за последний час – это лицо стоило того, чтобы его украсть. Хотя бы на несколько мгновений.

      «Давайте скорее», – заторопила Дара. – «Времени в обрез».

     Лазарь вздрогнул и захлопнул веки.

     2

     Выполнять «телепортацию» было сложнее, чем просто выходить из инсона. Основная закавыка здесь в том, чтобы не выпасть в явь окончательно, иначе вся экономия времени коту под хвост. Главное – вовремя почувствовать ту невидимую грань, за которую нельзя переступать, и вернуться обратно. Это напоминало пикирование самолёта, когда от пилота требуется выждать нужный момент и потянуть штурвал на себя. Но сейчас на хвосте у Лазаря болтался на буксире ещё один самолёт, который тоже нужно было тащить наверх. К счастью, этот второй самолёт казался не тяжелее «кукурузника», да к тому же всячески старался облегчить себя, раскручивая носовой пропеллер и двигая закрылками.

     Лазарь открыл глаза первым. Они с Яникой стояли на тёмной холодной улице, заключив друг друга в объятия. Девушка зарылась лицом в воротник его куртки, как будто пряталась от песчаной бури, а макушкой прижималась к левой щеке. Ветер сдувал с головы тонкие рыжие нити и растягивали по лицу Лазаря, словно паутинки, летающие по воздуху во время бабьего лета.

     Лазарь разжал объятия. Яника вышла из оцепенения и плавно отстранилась от него. Осоловело захлопала огромными глазами. Неподалёку Айма пыталась отодрать от себя Марсена.

     «Прячьтесь! Прячьтесь! Прячьтесь!» – заторопила Дара. – «Скорее, пока вас не заметили»!

     Их забросило в самый конец Стандартной. По крайней мере, той улицы, что когда-то была Стандартной. Сейчас она угадывалась лишь по знакомому ландшафту да перекрёстку с Баржомской, маячившим в двухстах метрах вверх по склону. Ориентироваться по домам теперь было невозможно. Большинство из них превратились в дымящиеся пепелища и полуразрушенные остовы с обвалившимися вовнутрь крышами и торчащими четырёхугольниками стен. На месте окон в стенах зияли квадратные пробоины, оскалившиеся острыми обломками выбитых стёкол. Земельные участки перед домами будто выжгли напалмом. Тут и там среди куч золы и пепла догорали маленькие костерки, клубящиеся чёрным дымом сжигаемых нефтепродуктов. Воздух был пропитан гарью, от которой горчило на языке и слезилось в глазах. Брусчатая дорога была разворочена яминами и дымящимися воронками. Повсюду валялись вырванные из земли булыжники и комья чернозёма. Весёлую картину дополняли низкие золотисто-чёрные тучи, похожие на куриные тушки, закопчённые снизу бушевавшим внизу пожаром.

     Время от времени по улице пробегали, поодиночке и в группах, Морлоки. Одни заскакивали в руины и от души мародёрствовали, другие выволакивали добычу на дорогу и методично уничтожали, рыча и улюлюкая от удовольствия.

     Лазарь потянул Янику в ближайший полуразрушенный дом. Четыре выщербленные стены вокруг толстого слоя кирпичного крошева, золы, обугленной переломанной древесиной и битого стекла выглядели не самым надёжным убежищем, но на безрыбье и рак рыба. Айма и Марсен расторопно бежали следом.

     – Тёмная зона? – Лазарь прижался к стене и осторожно выглянул в оконный проём.

     Энуо со своей бандой пока не показывались.

     – Кажись, из второй части, – полушёпотом ответил Марс. – Когда власти поняли, что нашествие Морлоков не остановить, они стали бомбить Тёмные зоны с самолётов. Только не помогло ни фига. В третьей части Морлоки захватят Белый дом, перемочат всё правительство, а президента сожрут вместе с трусами.

     Лазарь не мог не отметить превосходное чувство юмора демиургов игры, но слишком увлёкся открывшимся из окна зрелищем и ничего не ответил. Он околдовано наблюдал за парой Морлоков, волочащих за ноги мёртвого сородича. Затылок несчастного (мальчишке было около десяти) подпрыгивал на булыжной дороге, футболка задралась до груди, оголив белый живот и зияющую чёрную дыру на месте пуповины. Из дыры тянулись по бокам живота подсохшие тёмно-коричневые потёки. Когда тело несчастного угодило в одну и рытвин на дороге, из дыры показалась и тут же исчезла связка тёмно-серых кишок. Морлоки перетащили тело на другую сторону дороги и упали перед ним на колени. Когда один из них – маленькая девочка с парой свисающих по бокам головы острых сталактитов, увенчанных белыми бантами – запустила в отверстие на животе трупа маленькие ручонки по самый локоть, Лазарь отвернулся от окна.

     – Что будем делать, когда они придут? – заплетающимся языком спросила Яника.

     Они с Аймой прислонились к стене и придерживали за плечи рвущегося к окну Марса. Даже на таком расстоянии от окна мизансцена каннибализма не ускользнула от их обострённого внимания.

     Лазарь потёр ладонью колючий подбородок. Он всё ещё пребывал под впечатлением от увиденного, и не сразу сообразил, к чему клонит Яника.

     – Бежать, что же ещё? Вряд ли моё отношение к детям изменится, даже если их шаловливые ручонки в буквальном смысле тронут мне сердце.

     – Да я не про Морлоков. Я про Энуо. Что дальше? Вотум доверия мы потеряли, Лилит нас к нему на пушечный выстрел не подпустит. Что бы она ни задумала, мы не сможем их остановить.

     – Останавливать будем не всех, а Энуо, – поправил Лазарь. Здравое логически выверенное рассуждение всегда помогает отвлечься от страха. – А чтобы остановить, придётся переубедить. А чтобы переубедить, нужны слова. К счастью для нас, произносить слова можно и с расстояния. Нужен только рот говорящего и уши слушающего. И то и другое у нас есть. И кстати – Лилит не подпустит на револьверный, а не пушечный выстрел. У неё револьвер…

     Лазарь умолк, чувствуя, как его брови и нижняя челюсть медленно ползут в противоположных друг другу направлениях. В голове возникла идея, которую Сенсор, будь он сейчас здесь и умей читать мысли, наверняка окрестил бы «очередной идиотской эскападой от Лазаря с любовью». И, возможно, на сей раз оказался бы прав.

     – Лазарь? – позвала Яника.

     – А?

     – Что с тобой? Тебя будто инсульт разбил.

     Лазарь поспешил вернуть челюсти нормальное положение.

     – Извини. Представил Айму без одежды, и понял, что превращаюсь в Морлока.

     Японка скрестила на груди руки и раздражённо спросила:

     – Рты и уши у нас есть, а что насчёт звуков? Со звуками как раз дефицит.

     – Будем импровизировать. Как обычно, пара душещипательных басен из личного прошлого, и дело в шляпе. На Янике прокатывало враз. Малому вспомнить что-нибудь из детства – например, как весело шорхаться по подвалам в компании чумазых корешей. Яника может поностальгировать о потерянной отцовской ласке. Ну, а ты расскажешь, как умудрилась выжить после взрыва в Хиросиме и побрататься с врагом, вместо того, чтобы сделать себе сеппуку.

     – Когда американцы сбросили на город моих предков своего «Малыша», меня ещё и в планах не было, – невозмутимо заявила Айма. Подколки на тему национальной принадлежности вызывали у неё нервный тик, который она всегда тщательно скрывала за маской равнодушного непонимания.

     – Думаешь, наш «малыш» штудирует литературу по второй мировой в свободное от унижений время? Факты – ничто, подача – всё. Спектакль начинать по моей команде, кодовое слово…

     Лазарь не договорил. Прижался плотнее к стене и прислушался. В привычном гвалте Морлоков за окном что-то переменилось. Голоса стали громче и как будто агрессивнее. В неразборчивых отсюда словах и словосочетаниях теперь отчётливо звучали ненависть и тревога.

     Лазарь осторожно выглянул в окно.

     3

     Морлоки на улице зашевелились. Конечно, они и раньше шевелились, но теперь это было не просто шевеление – они забегали. Рыча и выкрикивая что-то друг другу на своём каркающем наречии, твари спешно сбивались в стаю и смещались к обочине дороги. Гребенчатые головы поворачивались к горе. Оттуда медленно спускалась гуттаперчевая компания четырёх человек. Лазарь не сомневался: если бы на места чёрных провалов в глазницы Морлоков вернулись из глубин черепной коробки глаза, эти глаза полонились бы ужасом.

     «Идут», – оповестил неслышный для Морклоков голос Дарении.

     Лилит и Бельфегор шествовали в авангарде. Каждый держал на вытянутой руке револьвер, взведённый и готовый выстрелить в любого, кто рискнёт нарушить безопасные пределы. На взгляд Лазаря, такая предосторожность была явно излишней. Никто из мёртвых детей на улице даже не помышлял о нападении. Наоборот. Последние Морлоки из числа копуш со всех ног мчались вниз по дороге, спеша присоединиться к основной группе. Лазарь мог поспорить на что угодно: в этих тварей вселяют ужас не револьверы, а коренастый парень с полумесяцами чёрных когтей на кончиках пальцев, шагающий рука об руку с Энуо в арьергарде.

     «Звонил Сенс: мальчишка только что появился на улице», – радировала Дара. – «С собакой».

     Лазарь представил живописную картину: местный изгой ведёт на привязи здоровенную овчарку, а те самые дети, что совсем недавно потешались над его дефектом речи и косящим глазом, в страхе жмутся друг к другу, не сводя взгляда с собаки. И гадают: бежать или оставаться на месте? Чего ждать: отмщения или прощения? Но при этом ни один из них не испытывает сожаления, или, смешно сказать, раскаяния. Страх бьёт и то и другое в девяти случаях из десяти. Пешеходы, чуждые миру инсона Энуо, спешат по своим делам, не обращая внимания на то, что чуждо их миру. В воздухе уже вовсю пахнет гарью, но этот воздух из другой, параллельной вселенной. Им ни за что не учуять его, сколько ни принюхивайся. Они не увидят ничего до тех пор, пока чёрная дыра в одной вселенной не убьёт очередную звезду и не выплюнет останки расщеплённого вещества через белую дыру в другую вселенную. Но тогда уже будет слишком поздно.

     Энуо и компания остановились напротив Морлоков у противоположного края дороги. Несколько мёртвых детишек помладше умудрились отколоться от основной группы и незаметно ускользнуть в разрушенные дома. Остальные остались стоять, не веря до конца, что с ними может случиться что-то плохое.

     «Сенс говорит, Энуо позволил уйти троим помладше» – сообщила Дара. – «Здесь осталось человек девять-десять. Но главные задиры всё ещё среди них».

     В инсоне Морлоков было, по меньшей мере, человек двадцать, но Лазарь не видел в этом ничего необычного. На другой стороне улицы могла стоять красная армия в составе пехоты, мотострелковых подразделений и танковой дивизии, но даже тогда это ничего бы не значило. Кроме, разве что, стадии каления, которой достигла проекция Энуо на заданном отрезке времени.

     Лилит с Бельфегором держали Морлоков на мушке, но Лазарь подумал, что их оружие здесь никого, кроме него самого, не пугает. Зато один вид Тихоки, которого Энуо пока придерживал за руку, приводил Морлоков в благоговейный ужас. Они знали, что лишь Тихока способен убить их – убить по-настоящему. Оставался самый важный вопрос – знает ли об этом Энуо? То есть, знает, конечно, но сознаёт ли? Вряд ли. Сейчас в нём клокочет жажда мщения, а горячий рассудок, как известно, бьёт холодный в десяти случаях из десяти.

     – Нашёл брата, гуттаперчевый? – прокаркал кто-то из Морлоков. Не исключено, что один из тех, кто сегодня утром наставил Энуо синяков. – Поздравляю.

     Яника, Айма и Марс приблизились к Лазарю. Теперь все четверо, не особо скрываясь, наблюдали в окно за происходящим на дороге.

     Интересно, думал Лазарь, как поступил бы Энуо, не окажись рядом Лилит и Бельфегора? До нужной кондиции они его уже довели, но хватило бы ему смелости довести дело до конца без посторонней помощи? В следующее мгновение возник встречный вопрос: хватило бы мальчишке сил остановиться без помощи Лазаря?

     – Нашёл, – спокойно ответил Энуо, похлопав брата по плечу. – Я же сказал, что найду, и нашёл. Ну, что? Кто тепер`ь из нас в штаны навалял?

     – Никто! – визгнула мёртвая девочка. Острые косы боязливо прижались к голове, как уши собаки, на которую замахнулся хозяин. – Мы больше не будем. Прости, пожалуйста...

     Лилит повернулась к Энуо и что-то шепнула ему на ухо. Мальчишка весь подобрался и слегка дёрнул Тихоку за руку. Брат коротко рыкнул. По группе Морлоков прокатилась рябь.

     – Ага, не будете, как же. Пока он снова не потер`яется. Или его не пер`еедет машина. Или он не умр`ет от болезни. А потом снова будете. Я же знаю – будете. Лживые бессовестные твар`и... Я вам не вер`ю!

     Один из мёртвых мальчишек с рыжим пучком острых иголок на голове попытался осторожно шагнуть в сторону, но был остановлен решительным голосом Энуо:

     – Стой на месте, Мор`лок! Я никого не отпускал. Мой Тихока слушает меня с полуслова.

     Ну, ещё бы, подумал Лазарь. Пёс наверняка натаскан на джентльменский набор команд, в число которых входят и атакующие. А может, даже озлоблен. Превращать собак в убийц для защиты от убийц – обыденная практика в наши дни.

     – И чё с того? – с вызовом бросил рыжий. – Посрать мне на твоего Тихоку!

     «Посрать», с усмешкой подумал Лазарь. Неужто в этом возрасте все поголовно такие умники?

     «Лазарь», – позвала Дара. – «У Сенса намечается что-то недоброе».

     – Намечается у нас – у Сенса происходит, – поправил её Лазарь и посмотрел на друзей: – Готовы? Ещё не поздно сгонять за попкорном и остаться здесь.

     – Попкорна здесь нет, – строго сказала Яника.

     Айма и Марс послушно закивали.

     Ну что ж – всё серьёзно.

     – Запомните: я дирижирую, вы пилите на скрипках и дудите в трубу.

     Обстановка на улице заметно накалилась, причём во всех отношениях. Тучи сгустились и отвердели, напоминая застывший садовый вар. Отголоски бушевавших пожаров в виде маленьких костерков на земле заполыхали ярче. Лилит опять склонилась над Энуо и что-то зашептала ему на ухо. Бельфегор просунул толстый палец в спусковую скобу револьвера и отступил на полшага назад.

     Небесная хлябь моргнула белой трещиной молнии, улица вздрогнула под оглушительным раскатом грома. По группе Морлоков прокатилась очередная волна.

     – Мне надо очистить гор`од от тёмных зон! То есть, надо очистить их от вас, Мор`локи! – исступлённо закричал Энуо и снова дёрнул брата за руку.

     Неожиданно Тихока потерял равновесие и упал на четвереньки. Выгнув спину, он глубоко по-звериному заурчал. Когтистые пальцы впились в чернозём, в то время как с остальным телом уже происходили странные метаморфозы. Голова втянулась в плечи, сами плечи сузились, лопатки сплюснулись и прижались друг к другу. Это была уже не спина, а холка зверя, из которой наружу пробивалась и вставала дыбом длинная жёсткая шерсть. Руки и ноги превратились в лапы, из копчика, разорвав ткань джинсов, вырвалась и захлестала по бёдрам метёлка хвоста. Минута – и в предгрозовом полумраке силуэт Тихоки напоминал гигантского сгорбленного дикобраза, ощетинившего иглы.

     – Ну что, кто тепер`ь из нас кр`утой?! – торжествовал Энуо. Парня трясло от пьянящего ощущения вершимой справедливости. – Щас я вам покажу, кто!

     Скрюченные в тигриную лапу пальцы Тихоки рвали дорогу закруглёнными когтями.

     «Наш выход» – мелькнуло в голове у Лазаря.

     Он перекинул ногу через подоконник и выпрыгнул из дома на улицу.

     4

     Лазарь полушёл-полубежал впереди, подняв руки на высоту плеч и демонстрируя раскрытые ладони. Остальные, как и было задумано, двигались в колонне позади него. Сначала Яника, за ней Айма и Марс. На протяжении всего пути Лазаря не покидали навязчивые ассоциации с Александром Матросовым и его безрассудным подвигом, при одной мысли о котором тянуло стравить завтрак в ближайший куст.

     Стоило Лилит заметить их, как ствол револьвера отвернулся от группы Морлоков, и без того готовых падать замертво от одного вида Тихоки, и нацелился в грудь Лазарю. Бельфегор скользнул по непрошенным гостям беглым взглядом (в его глазах Лазарь прочёл досадливое: «выбрался-таки!»), и продолжил держать на прицеле Морлоков.

     – Ещё один шаг, Лазарь, и мы с твоей зазнобой сможем общаться через дырку у тебя в груди, – бесстрастно предупредила Лилит.

     Тоненький указательный палец на спусковом крючке чуть напрягся.

     Насчёт того, что Лилит без колебаний сдержит обещание, Лазарь почти не сомневался. Люди куда охотней исполняют обещания, которые доставляют им удовольствие.

     Теперь их появление заметил и Энуо.

     – Вы чего опять припёр`лись?! – занервничал парень, придерживая брата за отворот ветровки. – Валите отсюда, пока ходить можете! Не суйтесь не в свои дела!

     Некоторые из Морлоков, безжалостно расстрелянных Лилит во время погони, воскресли. Лазарь заметил в толпе знакомого мальца в синей дутой куртке, которому разворотило живот экспансивным патроном, и девочку с косичками, схлопотавшую пулю в голову. Энуо, безусловно, тоже узнал их, и эта поразительная живучесть, похоже, наполняла его отчаянием и злобой.

     Морлоки в панике жались друг к другу. Казалось, они хотели слепиться в один большой ком и укатиться вниз по дороге. Чем больше гуттаперчевых людей они видели, тем жалобнее становились их страшные мёртвые личика.

     «Борьба бобра с ослом началась», – просилось на язык. Воображение Лазаря уже рисовало две скрещённые световые сабли – зелёный джедайский луч и красный ситховский. Для стороннего наблюдателя из яви – как Сенс, например – происходящее на улице ничем примечательным не выделялось. Просто мальчишка, который выгуливает собаку, встретился на дороге с соседской ребятнёй, не принимающей его в свои игры. Но стоит присмотреться внимательней, и сразу станет понятно: собаку никто не выгуливает. Она просто сидит на тротуаре и едва заметно скалит на детей желтоватые зубы, а дети неотрывно смотрят на зубы собаки, которая смотрит на них, и всем им вовсе не до игр. Но кто станет присматриваться? Люди, монстры, чёрные револьверы и другие невидимые, но материальные объекты, существует лишь в инсоне. Внутри маленького мальчика, который вовсе не выгуливает свою собаку. Настоящая Игра идёт именно здесь.

     Жаль, Яника не могла видеть сейчас мысли Лазаря. Два разноцветных столпа света, скрещённые друг с другом, и тихая зимняя улица реального города. Очень наглядная иллюстрация самой сути Игры, которую она с таким трудом старалась постичь.

     – Слушай, Энуо, не делай этого, – обратился к мальчишке Лазарь. – Это не спасёт от тёмных зон ни твой мир, ни твою улицу, ни тебя самого.

     Не самое удачное начало, но надо же с чего-то начинать.

     – Закрой рот, или я всажу тебе пулю в зубы, – Лилит предупреждающе покачала револьвером.

     – Да мне по фиг, что он скажет, Стр`анница, – поспешил успокоить её Энуо. – Я знаю, что надо делать, и сделаю всё, как ты сказала.

     – Знаешь, что делать, или делаешь, что сказано? – уточнил Лазарь. – Ты уж определись.

     Уже лучше. В ситуациях сродни этой лучше выступать вторым номером. Предоставить оппоненту возможность самому понаделать ошибок, а потом спокойно ткнуть его в них носом.

     – Я сам знаю, что мне делать!

     Самое время для небольшой провокации.

     – Ой ли? А, по-моему, ты просто импульсивный малолетний засранец, не умеющий думать своими мозгами. Потому что привык, что за него думают другие. Потому что сам не знает, чего хочет. Потому что все его мотивы и желания примитивны, как полоса слизи из-под слизня.

     «У тебя просто дар вести переговоры, ты в курсе?» – с истеричными нотками в голосе заметила Дара.

     Мальчишка задёргался. В силу возраста он ещё ничего не знал о защитной тактике Суворова, но от этого вышеозначенная тактика не теряла свою эффективность.

     – Сделаешь, что собрался, и Морлоков меньше не станет, – продолжал напирать Лазарь. – Убивать во имя мира – всё равно, что… снимать порно для пропаганды целомудрия.

     Лилит приподняла дуло револьвера и теперь действительно целилась Лазарю прямо в зубы.

     Лазарь подумал, что теперь ей будет гораздо легче промазать, но с другой стороны, если она всё-таки попадёт, шансы на выживание существенно снизятся, так что, пожалуй, лично для него соотношение плюсов и минусов осталось неизменно.

     – Что конкретно в словосочетании «закрой рот» тебе непонятно? – прошипела Лилит

     Она явно не хотела стрелять. На то было много причин, но главная среди них – её самолюбие. В этой дуэли она хотела перебороть Лазаря умом, а не силой.

     Не поворачивая головы, она обратилась к Энуо:

     – Сделай это, мальчик. Иначе ты никогда не вырвешься из замкнутого круга. Морлоки – животные. Бесчувственные тупые животные. Они не понимают и никогда не поймут человеческого отношения. Они не оценят ни твоей доброты, ни твоего благородства. Не хватит им на это душевного ума.

     Надо же, какая образность – «душевный ум»! Это она, никак, про инсон? Самое прискорбное, что в теории-то Лилит права, а вот что касается практики – здесь её методы многие сочтут... слишком радикальными.

     – Никуда твои недостатки не делись, Энуо, – продолжала Лилит. – Они по-прежнему с тобой. И с тобой останутся ещё очень-очень долго. Не решишь проблему кардинально, и они вообще никогда тебя не оставят. Будешь жить с ними до конца дней.

     Бельфегор почти не участвовал в словесной баталии, отдав бразды правления в руки самого младшего офицера Ведущего. Эту Игру курировала Лилит, в то время как он учувствовал в её бенефисе лишь в качестве поддержки.

     Лазарь отважился снова раскрыть рот, рискуя в любую секунду проглотить свинцовую пилюлю «успокоительного»:

     – Твои недостатки есть продолжение твоих достоинств, Энуо. Доброта, совесть, великодушие – именно эти пороки делают тебя гуттаперчевым, мальчик. Цвет кожи здесь совсем не при чём.

     – Заткнёшься ты сегодня или нет! – взвыла Лилит, разом растеряв всё хладнокровие. Она сделала в сторону Лазаря несколько быстрых шагов, потрясая на ходу револьвером. – Чему ты учишь его, идиот?! Всепрощенью? Благородству? Они не трогают его сейчас потому, что боятся!

     Она махнула свободной рукой в сторону Морлоков. Те следили за словесной перепалкой странных гуттаперчевых людей, как зрители на теннисном корте следят за теннисным поединком. Самые внимательные уже смекнули, за кого следует болеть.

     – Может быть, со временем они «посветлеют» и «прояснят» весь мир, – продолжала Лилит, – может быть! Но только пока на руках у мальчишки оружие сдерживания. Не будет его, и всё вернётся на круги своя. Эти твари понимают кнут, а пряники едят, как что-то само собой. Морлоки могут «посветлеть», но никогда не просветлятся. Поэтому ещё одно слово, длинный, малюсенькое словечко, и, клянусь чем хочешь, я выстрелю в твою упрямую небритую рожу!

     Поздно, мысленно улыбнулся Лазарь – зерно сомнения в Энуо уже посеяно. Это читалось на его некрасивом глуповатом лице. Сейчас мальчишка разрывался меж двух огней или, если точнее, перекрещенных лучей – зелёного и красного.

     Тихока терпеливо ждал на четвереньках. Из уголка рта тянулась до земли серебристая ниточка слизи. Человекопёс (прямо как из «Острова доктора Моро») не спускал с Морлоков озлобленных красных глаз, готовый сорваться с поводка в ту секунду, которую выберет для этого его хозяин.

     Лазарь не собирался молчать, хотя внутренний пессимист, всегда берущий на себя слово в критические моменты, настойчиво советовал повиноваться и заткнуться. Он уже открыл было рот, но в этот момент Марсен выступил из колонны и поравнялся с его правым плечом. Когда вслед за мальчишкой слева показались Яника с Аймой, Лазарь понял, что весь план рассыпался на части.

     5

     Чёрный револьвер заметался между тремя новыми целями, не зная, какую выбрать, и в итоге вернулся к самой первой.

     Изуродованная верхняя губа Лилит хищно приподнялась над зубами:

     – У меня в каморах шесть пуль, так что я могу ещё дважды промахнуться.

     Лазарь с дурашливым видом потыкал в друзей большим пальцем:

     – Им можно говорить, босс? Или ты давала мультиклятву? Тогда надеюсь, что она ещё и национально терпимая, потому что среди них, как минимум, один русский, одна японка, и, предположительно, одна ашкенази…

     – Думаешь, мне трудно пообещать ещё три раза?

     Марс пропустил слова Лилит мимо ушей.

     – Ты в «Тёмную зону» играл вообще? – обратился он к Энуо своим чуть сипловатым голосом. – Смысл Игры – спасти брата, а не убивать Морлоков! Тёмные зоны делают Морлоков, а не Морлоки зоны. Ты что, дебил? Не понимаешь?

     Лазарь состроил страдальческую гримасу:

     – Этот точно русский. Будь милосердна к убогому.

     Однако Марсу, похоже, удалось надавить на какие-то невидимые рычаги внутри Энуо, потому что тот, набычившись, закричал в ответ:

     – Сам ты не понимаешь! И все вы не понимаете! Маур`о убивал, чтобы спасти брата, а теперь бр`ат убьёт, чтобы спасти Маур`о.

     Наверху громыхнуло вторично. Словно стряхнутые звуковой волной, с неба полетели первые капли дождя.

     – А разве тебя надо спасать? – к разговору подключилась Яника. Она изгнала из голоса ту мягкость, с помощью которой пыталась завоевать доверие Энуо в прошлый раз, и Лазарь счёл это вполне разумным ходом. – Энуо, в тебе сейчас говорит изувеченное самолюбие и жажда мести. Кого ты пытаешься обмануть? Себя, или систему… этого мира?

     – Они никогда меня не пр`имут! – Энуо в отчаянии взмахнул рукой перед собой, как будто бросал невидимую гранату. Судя по синхронности, с которой пригнулись Морлоки, гранату они видели. – Если я отпущу их, ничего не изменится. А я хочу, чтобы изменилось. Чтобы всё это было не зр`я!

     Интересно, что именно он подразумевает под этим «всё»? Перипетии последних дней или всю свою жизнь, со дня гибели брата? Скорее всего, это обобщение несло в себе куда более глобальный смысл, охватывающий жизнь мальчишки с того самого момента, когда ему впервые не понравилось собственное отражение в зеркале.

     – Если ты не одумаешься, всё действительно поменяется. Но для этих мальчишек и девчонок не в лучшую сторону, – вставила свои пять копеек Айма. – И уж точно в худшую для тебя. Посмотри на своего брата! Эта тварь уже вдвое страшнее любого из Морлоков!

     – Правильно, говорите по очереди, я не стану стрелять в вас за пару-тройку реплик, – сказала Лилит, и вдруг взорвалась: – Всё, достало! Ещё два слова от любого из вас, и эти слова станут последними в его жизни!

     Все примолкли. Предупреждение Лилит как будто возымело эффект, но лишь временный. Марсен (так же известный, как Урания Мадагаскарская) словно только и ждал удобного случая поиздеваться. Он вышел вперёд и заговорил так спокойно, будто Лилит отлучилась ненадолго сменить тампон:

     – Когда я был маленьким, у нас на районе жил пацан. Он тоже решил, что самый умный и может всех обдурить. Решил выпендриться. Смотрел «Терминатора»? Ну, так вот. Этот перец насмотрелся и давай плести всем, что он типа не человек. Типа робот. Кибернетический организм и всё такое. Думал, так его все бояться будут и чморить перестанут. Он даже жрал траву, камни и всякую гадость, чтоб нам доказать. И водой не запивал – дескать, чтоб не заржаветь. И говорил, как робот, и двигался. Короче, убедил...

     Марс нервно облизнул пересохшие губы, и Лазарь понял, насколько сильно нервничает пацан. Сейчас он – бенефициант, и это – его выход.

     – На следующий день за роботом гонялся весь район – все наши! Мы хотели разобрать его на части и посмотреть, как он устроен. Ох, и бегал же он от нас! В конце концов, сныкался дома и неделю носа на улицу не высовывал. Ну, и скажи теперь – кого он обманул?

     Дождь усилился. Один из Морлоков попытался улизнуть под шумок, но был остановлен предупреждающим рыком Тихоки.

     – Стоять на месте, – рассеянно приказал беглецу Энуо. Казалось, он совершенно сбит с толку.

     Марс подцепил его за живое, в этом не могло быть никаких сомнений. Но Лазарь знал, что этого недостаточно. Этот мир не очистится от тёмных зон, пока бог не повелит: «да будет свет». А он не повелит, пока не поймёт: свет может разогнать тьму, но тьма никогда не зажжёт свет. Для того, чтобы бог поверил, необходима жертва. Как минимум одному Морлоку сегодня суждено родиться, а значит, кто-то неизбежно должен умереть.

     Лилит медленно навела вооружённую руку на Марсена.

     – Получилось больше, чем два слова, малыш. Только потому, что меня разобрало любопытство, я позволила тебе закончить историю. А теперь я закончу твою…

     Лазарь выступил вперёд:

     – Не ломай комедию, Засраница. Хотела бы выстрелить – давно бы выстрелила. Но ты не сделаешь этого. Потому что боишься. Потому что знаешь: физика инсона неподвластна даже вашему папочке. Потому что знаешь – мы уже побе…

     П-ПАХ!

     6

     Пуля ударила Лазаря в правую половину груди и разом вышибла из него весь дух. Он не помнил, как упал на землю. Только когда удалось сделать первый судорожный вдох, он понял, что лежит на спине. Грудина болела так, словно Тор от души приложился по ней своим «мьельниром». Странно, но он почти не ощущал крови, заполнявшей межлёгочное пространство. Он даже не испытывал затруднений с дыханием, а они, несомненно, должны быть, когда у тебя прострелено лёгкое. Лазарь попытался приподнять одну руку, чтобы на ощупь определить нанесённый организму урон, но внутренний пессимист настоятельно посоветовал лежать смирно.

     На фоне грязно-коричневого неба возникло два перекошенных ужасом лица – Аймы и Марсена. Оба что-то кричали, но голоса сливались в сплошные радиопомехи.

     Пришлось поднапрячься и покрутить ручки регулировки частотных диапазонов.

     – О господи, господи!.. – восточные глаза японки округлились почти до европейского разреза. Она дёргала над Лазарем миниатюрными ручками, не решаясь прикоснуться даже к рубашке. – У тебя кровь идёт…

     Стало быть, кровотечение всё-таки есть, разочарованно подумал Лазарь. А ведь он уже понадеялся... на что? Оборвав эту последнюю мысль, внутренний пессимист издевательски расхохотался.

     Марс таращился на Лазаря широко распахнутыми глазами. Айма талдычила, как ненормальная, что идёт кровь, кровь, господи, сколько крови! Дары слышно не было – должно быть, снова вывалилась в явь. Пройдёт минут десять, прежде чем ей удастся оправиться от шока и вернуться обратно.

     Одного сочувствующего не хватало.

     – Поднимите мне голову, – попросил Лазарь, поражаясь тому, что ещё может говорить.

     Внутренний оптимист, который, скорее, квартировал в нём, нежели обитал на ПМЖ, попытался робко намекнуть, что лёгкое, может быть, не задето, и всё не так плохо. Внутренний пессимист демонстративно рассмеялся ему в лицо и приказал завянуть.

     – Лазарь, я не думаю…

     – Дождь заливает мне лицо… поднимите. И заткнитесь.

     Айма подсунула под голову Лазаря тёплые ладошки, и, стараясь унять дрожь в руках, аккуратно приподняла её над землёй.

     И вдруг ахнула:

     – С ума сойти! Посмотрите на Лилит!

     Сердце Лазаря на секунду приостановилось... а потом бросилось вскачь. Теперь и он видел: Лилит стала меняться. Отбросив в сторону револьвер, девушка с ужасом отряхивала свои руки, словно это могло помочь очистить их от мертвенно-серого оттенка, который стала принимать её кожа. Бельфегор с отвалившейся челюстью наблюдал за трансформацией подруги, опустив револьвер и отступив на несколько шагов. Энуо припал на одно колено перед Тихокой и обнял брата за шею. Теперь он смотрел на Странницу, которой ещё недавно доверял принимать за себя решения, как на прокажённую – со смесью отвращения, удивления и жалости на нескладном лице.

     Морлоки приободрились. Происходящее с Лилит вселило в них надежду на спасение. Они приветствовали новообращённого сородича гиеновым хохотом и улюлюканьем.

     Яника осталась единственной, кто стоял к Лилит ближе всех. Девушка указывала пальцем на бывшую Странницу и обращалась к Энуо, перекрикивая вой Морлоков, шум дождя и завывание ветра:

     – Посмотри, что тебя ждёт, Энуо! Что ждёт Тихоку! Этот мир устроен так, что ему плевать на мотивы. Единственное, что имеет значение – поступки. Поступки определяют результат, а мотивы – простое оправдание для плохих результатов.

     Лилит больше не пыталась стряхнуть с себя серый цвет. Вместо этого она схватилось за лицо. Глаза завалились в череп, обнажив две чёрные дыры, в одну из которых она потрясённо совала маленький серый пальчик.

     – Белф, что со мной! – закричала она голосом, который больше ей не принадлежал. На смену красивому сексуальному тембру пришёл низкий хриплый собачий лай. – ЧТО СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ?!

     – Хер его знает, Лил, но выглядит это дерьмово... – Бельфегор напрочь забыл о Морлоках. Теперь он целился из револьвера в недавнюю соратницу.

     Между тем длинные волосы Лилит уже ссохлись в толстые чёрные колья. Налетел мокрый порыв ветра, и колья закачались у неё за спиной, как трубки фэн-шуйского талисмана «музыка ветра». Внезапно туловище Лилит выгнулась назад, выполняя самый крутой в мире «мостик». Позвоночник неприятно захрустел – Лилит взвыла от боли.

     – ЧТО ТАКОЕ! ЧТО ЗА ДРЯНЬ СО МНОЙ ТВОРИТСЯ?

     – Я скажу, что с тобой творится, – бесстрашно вызвалась Яника. В тот момент Лазарь подумал, что теперь знает, как выглядела Жанна д'Арк до того, как остригла волосы. – Надо было внимательней слушать Марса. Он ведь очень доходчиво объяснил. Но ты не поняла, и поэтому очень скоро превратишься в одну из тех тварей, на которых сама же хотела спустить Тихоку.

     Лилит с треском разогнулась в обратную сторону. Схватилась за живот и болезненно скрючилась, словно кишечник свело острой коликой. Потом упала на четвереньки, и, взвыв, как раненый зверь, окончательно потеряла человеческий облик. Отныне это был Морлок – почти неотличимый от тех, что собрались на другой стороне дороги.

     – Я уверена, ты не станешь повторять её ошибок, – обратилась Яника к Энуо. – Мы не такие. Мы будем умнее. Нам нужна светлая зона.

     Бельфегор, наконец, смекнул, что к чему, и принял за благо отступить, пока не поздно. Контролируя скорость бега так, чтобы свести к минимуму свой позор, он затрусил вверх по Стандартной, держа руку с револьвером на отлёте. Лилит на четвереньках рванулась было за ним, но быстро передумала, заслышав неодобрительное урчание Тихоки.

     – Не делай этого, Энуо, – дожимала Яника. – Если всё это ради мести, то да – она сладка, как наркотик. Но, как и любой наркотик, она никогда не принесёт полного удовлетворения. Месть – это суррогат справедливости.

     До Лилит, наконец, дошло, что из охотника она сама превратилась в жертву. Пригибаясь к земле, она заискивающе смотрела на Энуо отсутствующими глазами.

     Лазарь подумал, что будь у Морлоков хвост – она непременно подметала бы им пол.

     – Иди, – немного поколебавшись, отпустил Энуо.

     Лилит не заставила повторять дважды. На полусогнутых лапах, поскуливая от страха, она припустила вслед за Бельфегором вверх по улице.

     Энуо обернулся к Морлокам:

     – И вы! Вы тоже идите! Уходите, я не дер`жу на вас зла. Но больше никогда не хочу вас видеть. А если когда-нибудь вздумаете меня доставать… ну, вспомните этот день и подумайте ещё р`аз.

     «Хорошо», «Прости», «Спасибо» – бормотали Морлоки, рассыпаясь по улице.

     Энуо уже не смотрел на них. Он встал с колен и помог подняться Тихоке. Тот ещё не потерял звериного облика, но уже не выглядел так устрашающе. Братья взялись за руки и неспешно зашагали в сторону перекрёстка. Там они задержались ненадолго, а потом повернули за угол. Но перед тем, как исчезнуть навсегда – Лазарь успел это заметить – чернявый мальчишка обернулся к Янике и едва уловимо кивнул ей.

     7

     Теперь Лазаря обступили все трое.

     – Ты как? – над ним склонилась Яника. На лице девушки одновременно уживались тревога и крайняя степень самодовольства.

     – Ещё не знаю, – ответил Лазарь, борясь с неодолимым желанием кашлять. Пессимист внутри подсказывал, что если он не сдержится, то к веснушкам на красивом личике Яники примешается несколько десятков кровяных капель. – Первый раз умираю в инсоне...

     «И не в последний!» – зазвенел в ушах ликующий голос Дарении. Ну, вот и она вернулась. – «Я ничего не понимаю, но наяву ты не ранен, Лазарь! Стигмат пустяковый, даже царапины нет. Я проверила – просто большой синяк. Не понимаю, как такое возможно. Или Лилит стреляла резиновыми пулями, или у тебя под курткой мифриловая кольчуга».

     – Пули точно не резиновые, и бронежилет они пробивают, – возразила Айма. – У нас тут море крови.

     – Это потому, что меня берёт только криптонит, – Лазарь приподнял голову и посмотрел на Янику. Кашлять больше не хотелось. – Но ты ведь поняла, да?

     Айма и Марс недоуменно уставились на девушку.

     – Ну, где вы видели, чтобы в настоящих боевиках главный герой умирал от одной пули! – просияв от счастья, объяснила Яника. Она напоминала отличницу, которая хвастает перед родителями школьным дневником. – Вы что, «Лицо со шрамом» не смотрели?

     – Пятёрку за усидчивость, пятёрку с плюсом за самообладание, – усмехнулся Лазарь. – Хотя мне больше нравится «Профессионал».

     – Так ты чё, спецом подставился? – не сразу поверил Марс.

     – Рад, что мой жирный намёк на физику инсона хоть кто-то услышал. И вместо того, чтобы рыдать над моим хладным трупом, делал свою работу.

     – А нельзя было сразу рассказать о своей задумке? – разозлилась Айма. – Без экивоков и экспериментов над нашей смекалкой?

     Кажется, её сильно уязвил тот факт, что этот эксперимент она вчистую проиграла Янике. Оно и понятно: успехам новичков радуются до тех пор, пока месту для портрета на доске почёта ничто не угрожает.

     – И вы бы, конечно, сразу одобрили самоубийственный план по предотвращению убийства. Без эмоций и экспериментов над моим терпением. Решил, с намёками будет проще, – тут Лазарь не удержался и подпустил шпильку: – В следующий раз, Айма, лично для тебя я буду прям, как извилины Матвея.

     – Я тоже не сразу сообразила, – поскромничала Яника, чтобы хоть как-то подсластить пилюлю новоиспечённой подруге. – А когда услышала выстрел, и увидела, как ты упал, у меня вообще из головы всё вылетело.

     От последней фразы у Лазаря засосало под ложечкой, как это бывает, когда машина на большой скорости подпрыгивает на кочке.

     – Но потом я подумала: не может быть, чтобы Лазарь так глупо попался. Лазарь, которого я знаю, никогда ничего не делает без причины. И если уж он подставляется под выстрел, значит, на то есть резон. Когда я увидела, что творится с Лилит, всё сразу встало на свои места.

     Лазарь уже не ехал на машине: он закладывал мёртвую петлю на американских горках. Надо было поскорее слезть с этого захватывающего дух аттракциона, пока он, чего доброго, не начал визжать от удовольствия.

     – Будем считать, что своему начальству ты подлизнула, – с ленцой заметил он. – Отмечу это в рапорте, чтобы подлизнуть своему. А теперь давайте-ка сваливать отсюда.

     Дождь ещё не унялся, но теперь скорее успокаивал, чем отвлекал. Лазарь опустил голову на мокрые булыжники и увидел, как на затянутом мёртвой кожей небосводе открылось узенькое голубое окошко. Сквозь окошко пробивались к земле световые сабли солнца. Тогда он закрыл глаза и прислушался к собственному дыханию.

     8

     На этот раз Симон Петрович курил наргиле, увлечённо потягивая ароматизированный яблочно-банановый дым из деревянной трубочки на длинном рукаве. Рукав тянулся из изысканного металлического сосуда, расписанного индийскими тематическими узорами. Помещение давно не проветривалось, в комнате стояла тошнотворная смесь запахов пота, табака и фруктовых ароматизаторов, от которой резало в глазах. Бульканье, исходящее от наргиле всякий раз, когда Симон тянул из трубки воздух, наводило на мысли о ведьминским котлом. Лазарь прикинул в уме, сколько угарного газа «пассивно» вдохнёт, пока находится здесь, и решил приступить к делу, не мешкая.

     – Мне нужны оба, – заявил он, едва опустившись в кресло.

     Симон Петрович утопал в огромной красной напольной подушке и с умиротворённым видом обсасывал мундштук. Наблюдая за его неистребимой тягой к табачным изделиям, граничащей с культом, невольно верилось, что рак лёгких – миф, придуманный фармакологическими компаниями и продажными врачами, порождёнными жадностью табачных компаний. Лёгкие Симона, до сих пор исправно доставлявшие кислород в кровь, подтверждали эту гипотезу.

     – Да что ты? – Симон изогнул белёсую бровь. – Сначала приходишь за час до назначенного, потом будишь посреди ночи, а теперь вообще заявляешься без приглашения, да ещё требуешь чего-то, ничего не предлагая взамен. Ты, часом, ничего не напутал, мальчик?

     – В следующий раз принесу с собой «ганджи», – пообещал Лазарь.

     У Симона вытянулось лицо.

     – Ну, хорошо-хорошо, и хавчик.

     Симон Петрович выплюнул мундштук, выпустил облако дыма и прищурился.

     – А ты наглый парень, Лазарь. Я уважаю наглость – полезная черта в наше время. Но только до тех пор, пока не переходит в хамство. И сейчас ты очень близок к тому, чтобы потерять моё уважение.

     – Серьёзно, мне нужны оба, – Лазарь вытравил из голоса шутливые нотки. – Вам прекрасно известно, что мне нечего предложить взамен. Если дело в деньгах… так и быть, готов делить долю Малого с Яникой.

     На щербатой физиономии Симона появилась запоздалая полуулыбка, которую он умело замаскировал, снова закусив свой мундштук.

     – Ещё пару месяцев назад тебе не нужен был никто. А теперь подавай сразу двоих. Я всегда считал, что люди не меняются, и уж ты последний человек, который станет меня в этом разубеждать.

     Люди не меняются – это правда. Скорее, прогибаются. Пытаются прогнуться. Под гнётом неких жизненных факторов, желаний или потребностей. Всё равно, что гнуть ветку – пока тянешь, она меняет форму. Можно гнуть себя определённый отрезок времени или всю жизнь, но вот незадача – стоит только ослабить хватку, и природа сразу возьмёт своё.

     – Люди не меняются – меняются обстоятельства. И нужды. Послушайте, ну это же идиотизм! Ведущий Игры идёт по трупам, только бы дефлорировать ещё одного Эмпата, а мы разбрасываемся ими направо и налево!

     – Слава богу, это не единственное, что отличает нас от Ведущего. А что касается нужд, то количество не определяет качество. Уж ты-то должен знать.

     Лазарь почувствовал, что снова уходит под контроль гнева. Нужно было успеть сказать как можно больше по существу, прежде чем полностью отдаться в его власть.

     – Скажите это китайским промышленникам. Поймите, без Яники я бы ещё очень нескоро догнал, что брат мальчишки на самом деле вылизывает себе зад и лает на прохожих. А без помощи Малого мне бы точно не хватило времени придумать, как переубедить Энуо. Не говоря уже о том, что без его «BFG9000» мы бы сейчас с вами ни о чём не спорили.

     – Как интересно, – прошепелявил Симон, зажав зубами чубук, – в твоей речи по-прежнему главенствуют личные местоимения. Уверен, что тебе действительно нужна команда?

     Лазарь раздражённо выдохнул. Вот что бывает, когда слова опережают мысли. Надо взять себя в руки.

     – Слушайте, если это какой-то психологический эксперимент Мецената по усмирению моего эго, то он успешно завершён. Я уже признал, что мне нужна команда. Помощь, надзор, контроль – называйте, как хотите. Но если он ждёт, что в придачу ко всему я стану умалять свои заслуги – пусть готовит эксперимент номер два.

     Какое-то время Симон задумчиво потягивал яблочно-банановую дрянь из остывающего наргиле. Потом наклонился вперёд и сделал нечто такое, чего никогда не делал прежде.

     – Будешь? – предложил он, протягивая Лазарю матерчатый рукав с деревянной трубкой на конце.

     – Нет, спасибо. За прошедшую неделю мне хватило суицидальных актов.

     – Как хочешь, – пожал плечами Симон и вернул трубку в рот. Наргиле снова забулькало, хотя угли окончательно потухли. – Поверь, Лазарь, у Мецената и в мыслях не было умалять твои заслуги.

     Лазарь сделал страшные глаза:

     – И вы так хорошо это знаете потому, что сейчас объявите Меценатом себя?

     Симон Петрович запрокинул назад голову и хрипло расхохотался.

     – Скорее ты, чем я, Лазарь, – сказал он, отсмеявшись. – Но ты прав насчёт эксперимента. И, да – дело вовсе не в деньгах, жилплощади или ещё какой бытовухе. В одном ты ошибся. Никто не знает, когда эксперимент начался, и, тем более, когда ему суждено закончиться. Даже я.

     Лазарь привстал в кресле:

     – Это что – «да»? В смысле, Меценат даёт добро?

     На пористом лице Симона мелькнул полумесяц улыбки:

     – Окончательный вердикт будет завтра. Я сообщу по телефону. А теперь выметайся отсюда. Я же вижу, у тебя глаза на лоб лезут.

     Лазарь подскочил на ноги.

     – Ну, наконец-то! То есть... я про глаза, конечно. Спасибо.

     – Не за что, – прищурился Симон. – И это не политес. Я здесь действительно ни при чём.

     – Ну, конечно. Просто по соседству горит склад яблоко-бананов, а дым в форточку надуло, – усмехнулся Лазарь уже у двери.

     Потом он открыл её, подмигнул Симону на прощанье и выскочил вон.

     9

     Лазарь вышел на балкон глотнуть свежего воздуха перед сном, а заодно проветрить комнату. На улице совсем стемнело. Жёлтый свет из соседских окон посверкивал золотыми бликами на разноцветной мишуре, которой некоторые жильцы украсили свои заборы и деревья в преддверии нового года. Лазарь посмотрел через дорогу. Напротив коттеджа жила баба Ната – грузная восьмидесятилетняя бабка удивительно трезвого ума, чего, по мнению Лазаря, уже было достаточно, чтобы внести её в красную книгу. К молодёжи, как она называла их «секту», баба Ната относилась весьма лояльно, а в Даре и Айме, часто помогавших ей с покупками, души не чаяла. Внуки бабы Наты – двое мальчишек-близнецов, каждый год приезжавших к бабке на зимние каникулы, нарядили разлапистую восточную ель, росшую во дворе. Пластиковые шары и шишки, покрытые сусальным золотом, продирались сквозь завесу серебряного дождика, светясь отражённым светом фонарей и луны не хуже электрической гирлянды. К тому же, гораздо естественней и как-то волшебней. Лазарь подумал, что самая навороченная японская гирлянда будет выглядеть мишурно по сравнению с этой дешёвой китайской мишурой.

     Открылась дверь, и на балконе появился Сенс. Укутанный в красный махровый халат, он был похож на внука Деда Мороза.

     – Извини, что отсвечиваю своей сонной рожей, но мне надо проветриться перед сном, – пробормотал он и облокотился на перила рядом с Лазарем.

     – Глянь вон на ту ёлку, – Лазарь кивнул на двор бабы Наты. – Будто прямиком из детства, да? Помнишь тот новый год, что мы встречали у твой бабки? У неё такая же была.

     Брови Сенса взлетели вверх:

     – Ты… ностальгируешь? Не заболел часом?

     – Профессиональная деформация, – пожал плечами Лазарь. – Договорился оставить обоих, признал, что нуждаюсь в помощи. Вот что бывает, когда работаешь с эмоциями в чистом виде.

     – А всего пару дней назад почти выгнал мальчишку на улицу, и так довёл, что он чуть тебя не прикончил.

     Лазарь раздражённо отмахнулся:

     – Брось! Никто не собирался никого выгонять. Неужели ты поверил, что мне действительно понадобился его дурацкий совет насчёт вольеров? Я специально попросил Дару позвать его в комнату.

     Сенс оторвал созерцающий взгляд от ёлки бабы Наты и повернулся к Лазарю:

     – Специально? Зачем?

     – Чтобы он «нечаянно» узнал, что у меня неприятности, – нехотя ответил Лазарь.

     Сенс смотрел на него проницательным взглядом. Пожалуй, он единственный, кто способен видеть Лазаря насквозь без всяких «контрольных вопросов». Качество, которое Лазарь по-настоящему ценил в людях, а иной раз даже побаивался.

     – Ты проверял его на вшивость, – предъявил обвинение Сенс. – Марс, конечно, самородок, но тогда ты ещё не мог знать этого наверняка. Значит, не мог ждать, что он сумеет самостоятельно войти в инсон. Но ты хотел проверить: попытается или нет?

     На секунду Лазарь почувствовал себя прозрачным, как аквариум. Казалось, все его мысли плывут внутри разноцветными стайками рыб, сбиваясь в слова и предложения.

     – Не-ет, – протянул он тоном капризного ребёнка, – я мог знать, что у него получится. Я мог это предполагать. Мы оба знаем, как минимум, одного человека, которому удавалось это в его возрасте.

     – История Лилит здесь не катит, – возразил Сенс. – Она связана с Ведущим. Чёрт его знает, какими допингами он их там пичкает. Но даже если так, ты всё равно не мог знать наверняка. Дара не показывала Марсу инсон, он не мог знать, где именно вы находитесь. То, что его выбросило рядом с вами, а не с Энуо, просто чудо!

     – Нет-нет-нет. Если бы ты читал поменьше сказок, ты бы помнил, что чудес не бывает. Малой прекрасно знал, где мы. Он уже бывал там раньше. В игре «Тёмная зона», помнишь? Всё что от него требовалось – стырить локон Энуо, запереться в ванной и поднапрячь память.

     Сенсор медленно раскрыл рот, придавленный весьма зыбкими аргументами, на которые всё равно никогда не нашёл бы контраргумента, и ничего не ответил. В противовес своему «суперзрению» он страдал от одного недостатка, которым Лазарь всегда умело и с удовольствием пользовался – податливость. Вся его нутра была как из глины – где надавишь, там прогнётся. Если бы не сенсорные способности, ему бы следовало назваться Големом.

     Помолчав, Сенсор с отвращением выдохнул:

     – Ты манипулятор. Да похуже Лилит! Выходит, ты осознанно рисковал жизнью мальчика, а сам просто использовал, чтобы…

     – ...чтобы он не вернулся обратно к жизни Оливера Твиста! Да я просто монстр! – вспылил Лазарь. Крик ножом вспорол уютную предновогоднюю ночь, похожую на медвяный студень, но разрез тут же склеился обратно без единого следа.

     Они немного помолчали.

     Жалко, что сейчас не идёт снег, думал Лазарь, разглядывая улицу. Старый уже почти весь растаял и сбился по обочинам в грязные ледяные глыбы, а ёлке бабы Наты очень не хватало свежего снега.

     – Если собаки не станет, они снова будут издеваться над ним, – Сенс приподнял фалды своего халата – те уже изрядно подмокли, болтаясь по влажному полу.

     – Да. Но без злокачественной «игрономы» внутри он уже не будет воспринимать всё так остро. Мы удалили опухоль, а радиоактивные эманации, её вызвавшие, остались. Отсюда вывод: все дети – мелочные подлые эгоисты, неспособные извлечь урок. Так было всегда и так будет всегда. И присно, и во веки веков…

     – …аминь, – закончил Сенсор.

     Посмотрев друг на друга, оба в унисон рассмеялись.

     – Яника по-прежнему думает, что тебя обижали в школе? – спросил Сенсор уже серьёзно.

     – Нет. Я же сказал, что нет.

     – А она в курсе, скольких обидел ты?

     Лазарь не хотел видеть лицо Сенса, поэтому отвернулся и снова посмотрел на ёлку бабы Наты.

     – Нет, – повторил он. – Такие картины из прошлого лучше оставлять на холсте. И лучше в абстракции.

     Он и сам не помнил, скольких. Помнил только, что их было много. Одна половина класса его ненавидела, вторая боялась. Но никто никогда не заискивал, не предлагал дружбу, не выдвигал в президенты. Его презирали даже самые отъявленные подпевалы.

     – Намалюешь завтра что-нибудь эдакое в своей берлоге?

     – Ключ от берлоги придётся сдать. У нас ожидается небольшое расширение кадрового состава, а это всегда плохо сказывается на зарплате.

     Сенс издал ехидный смешок:

     – Выгоняешь из дома Марса, идёшь на сделку с Симоном, а теперь отказываешься от любимой мастерской. Крепко же она тебя зацепила.

     Лазарь оторвался от созерцания ёлки бабы Наты и всмотрелся в широкое добродушное лицо друга. Его охватило необъяснимое желание съездить по этому лицу кулаком. Несильно – так, по-дружески. Просто чтобы сбить оттуда эту ухмылочку, как орущего котяру с дерева. А потом по-взрослому получить в ответ.

     – От ревности к неодушевлённым предметам перешёл на ревность к людям, – констатировал Лазарь, одобрительно кивая головой. – Ты эволюционируешь.

     – А ты переводишь тему.

     – Сотри с лица этот идиотский лыбон. Он тебе не идёт.

     – А ты переводишь тему.

     – Я бы с удовольствием перевёл тебя – на первый этаж через перила.

     – Теперь моя очередь, да?

     Разговор заглох сам собой. Они помолчали. Потом одновременно душераздирающе зевнули, и это стало сигналом к тому, что пора расходиться. Уже у порога Сенс обернулся. Лазарь решил, что он просто забыл пожелать спокойной ночи, но вместо этого услышал:

     – А всё-таки ты предал Марса. Знаешь, он имел полное моральное право сэгоистничать (sic!). И сподличать.

     – Да, – нетерпеливо кивнул Лазарь, – я извлёк урок. Завтра же запишусь волонтёром в детский хоспис.

     Сенсор недоверчиво хмыкнул, покачал головой.

     – И ещё. Он не говорит, но ему не нравится, когда ты называешь его «малым». Так, для справки.

     – Спокойно ночи, Сенсор.

     – Спокойно ночи, Лазарь.

     Часть 3. Три свидания

     Глава 1. Три свидания

     «Не везёт в любви – повезёт в игре».

     – Поговорка.

     1

     В ночном клубе «Люди» было по-настоящему людно. Январские праздники набирали обороты, и все мысли скучающей молодёжи были заняты исключительно тем, как бы не истратить ни единой праздничной минутки впустую. Сбиваясь в огромные стада, она спешила охватить как можно больше увеселительных заведений города до наступления невыносимо долгих серых зимних будней. Днём основной удар приходился на торгово-развлекательные комплексы вроде «Вавилона» или «Горизонта» с их бесконечными кинотеатрами, кофейнями и суши-барами. Ночью проблему досуга самых неутомимых охотно решали ночные клубы.

     Идею пойти в «Люди» подкинули Инь и Ян – заядлые тусовщицы, давно обскакавшие все злачные места города и области. Если ты собрался хорошенько оттянуться в крутом, и, желательно, цивильном заведении с терпимыми ценами и хорошим персоналом, но понятия не имеешь, куда податься – ищи Айму и Дару. Лучших советчиков в этом смысле просто не найти. Расскажут, покажут, охотно поделятся впечатлениями, и, если повезёт (или не повезёт), набьются в компанию.

     Предстоящий поход в клуб не внушал Лазарю особого энтузиазма. В общем-то, он никогда не жаловал подобных заведений. Не то, чтобы он не любил или не умел танцевать – на его скромный взгляд ещё как умел, а иногда даже с удовольствием (особенно после пары-тройки «отвёрток»). Чего он действительно не любил, так это большого скопления людей и шума. Особенно шума. Когда вокруг слишком шумно, невозможно нормально ни поговорить, ни послушать, а говорить и слушать являлось, пожалуй, единственным развлечением, которому Лазарь мог предаваться с истинным упоением в любое время дня и ночи.

     К сожалению, идею «даосской монады» живо поддержали все домочадцы, за исключением Матвея и Марса. Первого с души воротило от подобных мероприятий, второй не проходил по возрасту. В итоге перед Лазарем стала дилемма: провести весь вечер в неприятной компании, или в неприятном месте. Пришлось выбирать из двух зол меньшее. Перевесить чашу весов в пользу клуба помогло ещё одно обстоятельство – Лазаря одолевало любопытство узнать, насколько хорошо танцует Яника.

     Итак, в клубе «Люди» было полным-полно народу. Интерьер небольшого полуподземного помещения был выдержан в стиле андеграунд: грубые дубовые столики и стулья, вытертый паркет на танцполе, дешёвые декорации в виде старых цепей, непонятного рванья и ржавых металлических бочек, на которых танцевали люди. Барную стойку пронзало три хромированных шеста, служивших осью событий для аппетитных танцовщиц, а по особым дням танцоров. Несмотря на грошовость всех элементов декора по отдельности, в общей картине они смотрелись вполне ничего. Пожалуй, для того, кто собирается открыть собственный ночной клуб в сжатые сроки и на ограниченные средства, антураж андеграунда – самое выгодное решение.

     Полутёмное помещение громыхало тяжёлым «индастриалом». В плотной завесе искусственного дыма, пронизываемого разноцветными лучами светодинамической установки, извивались человеческие тела. Одни держались сами по себе, другие парами. Попадались и целые компании, пляшущие кружком. На небольшом дощатом помосте в дальнем конце зала, за опутанным проводами микшерным пультом, кивал в такт музыке огромными наушниками ди-джей. С балконов второго этажа, опираясь руками на перила, крутили задиками симпатичные девушки.

     Лазарь и Сенс сидели за самым ближнем к танцполу столиком и наблюдали за Аймой и Яникой – девушки выплясывали на пару так, что любо-дорого смотреть. Дара умчалась на улицу встречать своего нового ухажёра – тот только что подъехал. Некие неотложные дела не позволили ему явиться вовремя, но Дару это ничуть не смутило. Предположение Лазаря, что парень просто заблудился по дороге к клубу, она восприняла как личное оскорбление.

     Вообще казалось, что Дара совершенно очарована своим новым бой-френдом. Одного этого было достаточно, чтобы заинтересовать Лазаря. Он-то всегда считал, что, несмотря на несчётное количество кавалеров, она полностью и бесповоротно очарована им. Впрочем, как это часто бывает с женщинами, одно вовсе не исключало другое.

     Правда, сейчас Лазарь почти не думал о Даре – он внимательно следил за танцующей Яникой. В чёрном платье в облипку, с элегантным узлом огненно-рыжих волос на затылке, она выглядела как никогда пикантно и соблазнительно. Чёрные вязаные нарукавники от кистей до локтевых сгибов скрывали изрытые шрамами предплечья, но вместе с тем прибавляли хозяйке особого, ни с чем не сравнимого шарма. Время от времени к Янике подкатывались парни, свято верившие, что их конвульсивные подёргивания конечностями есть не что иное, как танец. В таких случаях плясавшая поблизости Айма служила чем-то вроде громоотвода. Всякий раз, когда кто-то предпринимал попытку заговорить с Яникой, она отвечала лучезарной улыбкой и отворачивалась к японке, как бы переводя назойливое внимание на неё. Та с готовностью принимала удар, и уже через минуту неудачливый Казанова отваливал.

     Лазарь всё ждал, когда же кто-нибудь из этих подвыпивших пикаперов перешагнёт за рамки приличия и отважится применить к Янике какой-нибудь запрещённый приём – приобнимет за плечи или попытается на ощупь определить, где заканчивается её спина. Не то, чтобы Лазарь искал повода немедленно встать на защиту чести дамы и преподать ублюдку урок рыцарства – собственно, она и дамой-то его не являлась. Просто ему хотелось пронаблюдать за реакцией Яники, чтобы потом сравнить с проекцией её поведения, выстроенной у себя в голове за те полтора месяца, что они были знакомы.

     Такая информация куда полезней позёрских выходок, преследующих своей целью демонстрацию рабочего объёма «межляшечных шаров», и ничего больше. Лишь научившись предсказывать реакцию интересующего тебя человека в тех или иных ситуациях, можно с определённой долей уверенности заявить, что ты знаешь его. До тех пор вы просто знакомы.

     Ощущение, что кто-то зовёт его по имени, заставило Лазаря оторваться от абриса изящной талии, обтянутой чёрным бархатом, и оглядеться. Он не ошибся: перегнувшись через стол и сложив ладони рупором у рта, Сенс пытался докричаться до него сквозь гремящую музыку. Ди-джей разошёлся не на шутку, каждое второе слово сносило грохотом ритмичных модуляций:

     – Я… чувства… народу…пойду… нужно… верить…

     Лазарь даже не пытался понять суть обрывочных фраз, и просто покивал в знак согласия, что бы это ни значило. Сенс крикнул напоследок нечто неразборчивое, поспешно встал и затерялся в толпе. Спустя минуту оглушительная композиция, моргающая лучами стробоскопов так, словно организаторы шоу намеревались закончить вечеринку массовым эпилептическим припадком, смолкла. К столику подсели раскрасневшиеся девушки.

     – Жарко, – выдохнула Айма, обмахиваясь ламинированным листом алкогольного меню. Схватила со стола стакан кока-колы с истлевающими останками льда и жадно прильнула к нему губами.

     – Вот почему хозяева ночных клубов больше других экономят на отоплении, – ухмыльнулся Лазарь. – Две сотни оголтелых прыгающих радиаторов вырабатывают столько энергии, что хватило бы на освещение маленького спального района.

     – А где остальные? – спросила Яника.

     Краешком сознания Лазарь отметил, что румянец на её щеках приятно гармонирует с чёрным платьем и чуть растрепавшимся рыжим узлом на затылке.

     – Сенсор пошёл к народу, потому что почувствовал, что ему нужно верить, – ответил Лазарь и вдруг вытянул шею: – А Дара сейчас идёт из народа к нам в сопровождении… рыжего одуванчика?

     Девушки недоумённо огляделись по сторонам. Дара на мгновение скрылась из виду – она как раз пересекала танцпол, вклиниваясь в людскую гущу, приветствовавшую новую музыкальную композицию поднятыми в воздух ладонями и дружным визгом. Когда она вынырнула с другой стороны, недоумение на лицах Яники и Аймы сменилось весёлым пониманием.

     Гордо выпятив грудь, Дара тащила за собой маленького худого мальчика – издалека парень выглядел немногим старше Марса. Впечатление недоразвитости усиливала огромная голова с копной мягких рыжих волос, похожих на сладкую вату, крепившаяся к тощему телу посредством тонкого отростка телесного цвета, который Лазарь принял за шею. Не по годам молодое лицо, сплошь усеянное оранжевыми веснушками, высокий и гладкий, как яйцо, лоб, даже одежда на нём казалась какой-то «мальчиковой».

     Впрочем, думал Лазарь, на нём любая одежда смотрелась бы по-детски. Что будет, если нарядить семилетнего мальчика в костюм-тройку? Правильно – он превратиться в семилетнего мальчика в детском костюме-тройке.

     Дара и её малохольный кавалер приблизились к столику.

     – Знакомьтесь: Ваня, Катя, Айма, – жестом руки Дара поочерёдно указывала на того, чьё имя озвучивала. Музыка ещё не разыгралась вовсю, и можно было расслышать, что она говорит.

     – Николай, – важно представился рыжий и протянул Лазарю раскрытую ладонь.

     Пожимая её, Лазарь подумал, что, надави он чуть сильнее, и она затрещит, как крошащиеся чипсы.

     – Соня очень много о вас рассказывала, – сказал Николай, обнаруживая дефект прикуса, из-за которого он плохо выговаривал щелевые согласные.

     Эта дежурная фраза не имела ничего общего с правдой. Разумеется, ничего она толком ему не рассказывала – просто не могла рассказать. Она бы не стала врать ему с три короба, если бы не знала, что на правду от неё будут шарахаться, как от прокажённой, а врать она не любила. Но если б даже наврала, то обязательно посвятила бы остальных в детали своих вымышленных биографий заранее.

     Перед тем, как сесть, Николай галантно отодвинул стул для дамы, и лишь потом для себя. Лазарь с удивлением отметил, что все девушки за столом наблюдают за ним с каким-то материнским умилением на лицах. Видимо, в парне сочеталось нечто такое, что пробуждало в них древний гормональный инстинкт, побуждающий любить и защищать.

     – От сложения ваших имён можно получить много интересных имён для ваших будущих детей, – сказал Лазарь, когда все расселись. Музыка загремела с прежней силой, однако все за столом прекрасно его расслышали. – Николсон, если вам нравится кинематограф. Или Никсон, если политика.

     – Это фамилии, – холодно возразила Дара, меняясь в лице, и поспешила перевести разговор: – Девочки, а куда делся…

     – Или Соник, – мечтательно продолжал Лазарь, – если вам нравятся детские компьютерные игры.

     – Тогда лучше просто Коля, – немного подумав, улыбнулся рыжий. Улыбка получилась до того милой и обезоруживающей, что девочки немедленно отреагировали на неё нежными взглядами.

     – Финист Ясный Сокол, – уважительно кивнул Лазарь. – Неплохо. А для девочки подойдёт Коляда, если вы любите петь песни и получать за это конфеты. Ты спросишь, откуда взялся слог «да»…

     – Ник, будь добр, закажи мне «Фею»! – прокричала Дара на ухо рыжему. – Его в баре делают. Махни мне, когда будет готов – я подойду!

     Не отрывая улыбающихся глаз от Лазаря, Ник кивнул и стал подниматься из-за стола.

     Лазарь не удержался:

     – Махни мне, если не продадут – я подойду.

     Фирменная эндорфиновая улыбочка померкла, но уже через мгновение зажглась вновь. Ничего не ответив, Ник отошёл.

     Неожиданно музыка стихла. Под неодобрительный свист толпы на сцену вышел молодой парень, одетый как банковский клерк: белая рубашка, чёрные брюки на подтяжках. Прилепил микрофон к губам, парень принялся объяснять, что банк, в котором он работает, только что ограбили, и вечерника не продолжится, пока похитители не будут найдены.

     Ясно – началась шоу-программа. 

     Дара скрестила на груди руки и уставилась на Лазаря, напоминая закипающий чайник, который вот-вот разразится пронзительным свистом.

     – У тебя что, физиологическая потребность издеваться над людьми? – Айма решила снять подругу с огня, пока она не начала плеваться кипятком. – Мы поняли, он тебе не понравился. Ему-то зачем об этом сообщать?

     Лазарь откинулся на спинку стула:

     – Называть его Ником – вот подлинное изуверство.

     – А ему нравится! – вскричала Дара, уже вся красная.

     – Это он тебе сказал? Да называй ты его Николсоном или Грязным Никки, он и тогда был бы не против. Вы вдвоём, как Земира и Азор. Сколько ему – семь, восемь?

     – Ему восемнадцать! Младше меня на год!

     – По марсианскому календарю. У них рыжий цвет не выходит из моды.

     – У нас разные цвета в моде, – улыбнулась Яника, а потом ободряюще потрепала Дару по плечу. – А мне он понравился. Очень положительный парень. Такая красивая улыбка, а выговор – вообще очарование.

     Лазарь почувствовал особый прилив язвительности, случавшийся с ним в тех случаях, когда он был чем-то или кем-то сильно раздражён.

     – У тебя гормональная реакция. Если бы придурки на фейсконтроле проверяли у посетителей паспорта, его бы сюда на порог не пустили. Советую прикупить пару тестов на беременность.

     Лицо Яники потемнело. Она убрала руку с плеча Дары, повернулась в пол-оборота к танцполу и принялась наблюдать за шоу. Участники с завязанными глазами пытались поймать пухлые белые мешки с эмблемой доллара, которые зрители перекидывали друг другу по полу.

     Дара смотрела на Лазаря так, будто он отвесил ей пощёчину. Лазарь так и не понял до конца, чем вызвана её реакция – его отношением к Нику или шпилькой в адрес Яники. Скорее всего, и тем и другим сразу.

     – Мне он нравится, понял? Не смей его унижать! Он очень открытый, ранимый…

     – И безопасный, как презерватив, – закончил Лазарь. – Поэтому ты всерьёз подумываешь подарить ему свою девственность. Кстати, статью за растление малолетних ещё никто не отменял.

     Дара деланно рассмеялась:

     – Намекаешь, что я девственница?

     Она уже не знала, как реагировать: Лазарь менял углы атаки раньше, чем она успевала выставлять блоки.

     – Так ты с ним спала?

     – Не твоё собачье дело…

     – Значит, нет.

     – Да у меня парней было больше, чем девушек в твоих эротических фантазиях.

     – И каждая моя фантазия длилась дольше любого твоего романа. Кратковременные связи свидетельствуют о двух вещах: либо ты общедоступная нимфоманка, либо целомудренная монашка. В первом случае отношения быстро сходят на нет после первого полового акта, во втором – до момента, когда перспектива такого акта превращается в неизбежность. Спорю, ты из вторых.

     Дарения часто задышала – грудь вздымалась и опадала, как после спринта на стометровке, ноздри раздулись и покраснели. Айма бросила на подругу короткий, но очень красноречивый взгляд, и улыбнулась Лазарю:

     – Она не девственница. Поверь.

     – Ну, стопроцентно я уверен только в тебе, потому что ты всё ещё живёшь с Матвеем, и в Янике, потому что она уже не живёт с папой…

     Послышался протяжный скрип деревянных ножек о паркет – Яника отодвинулась назад на стуле, порывисто встала, и, старательно скрывая лицо от взглядов, быстро зашагала в сторону туалетов.

     С Лазаря слетела вся дурашливость. Он пристально следил за ней, пока она не исчезла за поворотом, а потом отодвинулся на стуле сам.

     Дара на время забыла о своей обиде:

     – Своими постоянными дурацкими шуточками над её горем ты не уменьшишь её боль.

     – Ну, спасибо, Дуэнья, что бы я без тебя делал! – дурашливость быстро вернулась на положенное ей место. – Что-то твоего марсианина давно не видно. Пойду, проверю детский чил-аут.

     С этими словами Лазарь вышел из-за столика и отправился вслед за Яникой.

     2

     В женском туалете было светло, чисто и пустынно. Кроме Яники, да пары обутых в красные лаковые туфли ног, уснувших вместе с остальным телом в одной из кабинок, в туалете больше никого не было. Все мешки с долларами были найдены, и кафельные стены задрожали тяжёлыми басами новой музыкальной композиции. Вечеринка продолжалась

     Яника стояла за одним из трёх умывальников. Уперев руки в раковину, она смотрела на себя в зеркало и тихо плакала. Созерцание этой физиологической реакции своего организма так поглотило её, что она не заметила, как в туалет вошёл Лазарь. Только когда он отразился в её зеркале, она оторвала голубые глаза, на которых уже поплыла тушь, от их зеркальной копии, и посмотрела в копии Лазаря.

     Лазарю не раз приходилось видеть, как она плачет, но только сейчас понял, что она принадлежит к тому редкому типу людей, которых совершенно не уродуют слёзы. Да, она была создана для улыбок, без сомнений. Но улыбаться ведь можно и через слёзы.

     – Если ты из-за этой дурацкой шутки… – начал Лазарь и осёкся. Что за идиотизм – а из-за чего ещё?! – Прости. Я не хотел...

     – Дело не в шутке. Ты прав.

     – Но?

     – Без «но» – во всём прав. Хватит уже притворяться, что в моей жизни поработал монтажёр. Что сначала всё становилось хуже и хуже, а потом вдруг щёлк – и я уже распаковываю вещи в вашем доме. Это глупо и… малодушно.

     Впервые за всё время она заговорила на эту табуированную тему. Заговорила сама, открыто.

     – Выговорись, – посоветовал Лазарь и подошёл поближе на случай, если ей вдруг понадобится плечо, в которое она сможет выплакаться. – Давай, вклей недостающий кусок в ленту. Потом перемотай вперёд и больше никогда не возвращайся.

     Яника отошла от раковины и остановилась перед ним, будто собиралась пригласить на белый танец. В движениях и взгляде угадывалось нечто такое, что Лазарь обязательно принял бы за следствие алкогольного опьянения, не знай он наверняка, что за весь вечер она не принимала ничего крепче газировки. Тем не менее, она была определённо чем-то опьянена.

     – У меня никогда не было нормальных отношений с отчимом, – ещё одна слеза поползла вниз по щеке, оставляя на коже тёмный след от туши. – Сначала их не было вообще. Потом, когда умерла мама, всё стало очень плохо. И с каждым днём становилось только хуже …

     Лазарь слушал её, и не замечал, как медленно сжимаются в кулаки его руки. Никогда прежде он не жалел никого вот так – по-настоящему, бескорыстно, без скрытой эйфории от осознания того, что плохо на самом деле не тебе. Впервые в жизни ему было плохо от того, что плохо было кому-то ещё. И это новое неизведанное чувство, как «передоз» от впервые опробованного наркотика, вызывало смешанные чувства недоумения и страха. А также клятвенное обещание самому себе никогда, никогда не притрагиваться к этой дряни снова.

     После смерти жены, Калим (с тех пор, как Яника познакомилась со своей проекцией, она использовала только это имя) пристрастился к стакану. Некоторых людей регулярное потребление алкоголя размягчает, как хлебный катышек, насаженный на крючок и заброшенный в воду. Других – вроде Калима – алкоголь ожесточает. В особо острых приступах пьянства жестокий нрав Калима прорывался наружу. Сначала это проявлялось в припадках необузданной ярости, когда он устраивал в доме погром или бил морду очередному собутыльнику. Позже собутыльники уже были не нужны. На второй год после смерти мамы, проявления жестокости можно было отчётливо читать на теле падчерицы, как на страницах раскрытой книги.

     – В пьяном состоянии Калиму требовалось ощущать свою власть надо мной и утверждать её силой. Думаю, это помогало ему чувствовать власть над своей жизнью…

     Неожиданно Лазаря осенило. Он вдруг понял, какое опьянение владеет сейчас Яникой. Обычно алкоголь развязывает человеку язык и консолидирует внутри смелость, какой тот никогда не набрался бы в трезвом уме. Сейчас Лазарю повезло стать свидетелем редкого, прямо противоположного явления – опьянение собственной смелостью.

     – Примерно за неделю до того, как он…. – Яника умолкла, предоставив проекции внутри себя время на маленькую битву со спайкой. Для победы потребовалось ровно две секунды: – … изнасиловал меня, всё стало совсем невыносимо.

     – Калима начали «играть», – кивнул Лазарь, ощущая иррациональное желание стереть её слёзы суставом пальца. – Ты не виновата.

     – Правда? – в огромных глазах, похожих на два мокрых зеркала, дрожали блики настенных ламп. – Тогда кто? Кто виноват?

     Лазарь развёл руками:

     – Хотел бы я знать. Даже если бы за ответ на твой вопрос присуждали Нобелевку, я бы всё равно подался в математики.

     Яника улыбнулась одними губами.

     – Знаешь, даже после всего, что он сделал, я готова была его оправдать.

     – Знаю. Я был у тебя в инсоне, забыла?

     – Я всё ещё хотела жить рядом с ним. Я бы нашла кучу причин, по которым он сделал это. Из-за чего? Почему? Я бы обязательно нашла оправдание. А если бы не нашла – придумала. Но мне нужно было убедиться, что в нём осталось хоть что-то человеческое…

     – Знаю, я был там, – снова повторил Лазарь.

     – …маленький кусочек человека, которого я могла бы продолжать любить.

     В день, когда Яника отперла квартиру, служившую ей убежищем, и вышла к монстру, поджидавшему на улице, Катя Исакова прямым текстом сообщила отцу, что больше не хочет жить.

     – Сначала это было чем-то вроде эксперимента. Хотелось посмотреть на его реакцию... Когда я рассказала, что собираюсь сделать с собой, он так посмотрел на меня… никогда не забуду этот взгляд.

     Слёзы с новой силой покатились по щекам – на этот раз прямиком в рубашку Лазаря. Не отдавая себе отчёта, он крепко прижал её к себе, обхватив руками худую спину, и полушёпотом повторил:

     – Это был уже не он. Ты не виновата.

     – Я не увидела в нём ни жалости, ни любви – вообще ничего! – она всхлипывала ему в плечо. – Один тупой животный страх. Не за меня. Когда он услышал, что я собираюсь сделать... Мне показалось, в его глазах появилось облегчение.

     – Ты не виновата... не виновата, – твердил Лазарь, словно других слов не осталось.

     – Он только кивнул мне в знак одобрения, а потом... потом просто вышел из дома. Просто вышел, Лазарь! Вышел, чтобы не мешать мне исполнить задуманное!

     Лазарь кивнул. Он знал, что самое ужасное даже не в этом. Самое ужасное, что в тот день Калим был абсолютно трезв. Вот что стало для неё последней каплей. Тем не менее, он решил не озвучивать это вслух – есть вещи, которым лучше остаться невысказанными.

     – К тому времени Калим уже был под ярмом Ведущего, – вместо этого сказал он. – Он сделал бы всё, что угодно, лишь бы ты улеглась в ту ванну.

     Ему вспомнились слова Матвея, сказанные на кухне в ту ночь, когда они чуть не подрались: «она сама себя убила, тебе бы не знать». Знал бы Матвей, какой крамольный гешефт называет самоубийством – поперхнулся бы.

     – Я знаю, – Яника горячо дышала ему в шею. – Знаю.

     Они постояли в обнимку ещё немного, не обменявшись больше ни словом. Потом Яника отстранилась. Дрожащими руками принялась утирать мокрое лицо.

     – Полегчало? – спросил её Лазарь.

     Она повела затянутыми в чёрный бархат плечами:

     – Ещё не знаю... Да. Думаю, да.

     Она оправила съехавшие вниз нарукавники и судорожно втянула ноздрями воздух:

     – В любом случае, спасибо, что вытащил из этого болота. Пусть и за уши.

     – Спасибо помадой не намажешь, – ухмыльнулся Лазарь. – Может, поцелуемся? По-моему такие драматические сцены положено заканчивать на романтической ноте.

     – Обойдёшься, – она снова улыбалась сквозь слёзы, но теперь не только губами – улыбалось всё лицо. Такое возможно, только если твоя проекция улыбается вместе с тобой. – Давай, выметайся отсюда! Здесь вообще-то женский туалет.

     – Из тебя ещё не вся жидкость вытекла?

     – Да ты только глянь на меня – я же на Мегеру похожа! Нужно навести марафет. Иди уже.

     Покидая туалет, Лазарь думал, что если она и похожа на Мегеру, то такая Мегера ему очень нравится.

     3

     За столиком его уже дожидалась вся компания. Музыка стихла, на танцполе ведущий шоу, одетый в костюм и шляпу, стилизованные под эпоху американских гангстеров тридцатых, отбирал добровольцев для конкурса под названием «манекены». Призом для победителя объявили «пивную башню» – полуметровую колбу, доверху наполненную пивом.

     Дара и Ник, сдвинув стулья, сидели в обнимку и о чём-то шептались. Айма задумчиво следила за происходящим на танцполе, посасывая через соломинку свой «секс на пляже». Сенсор беспокойно ёрзал на стуле, бросая косые взгляды то на Дару, то на Ника.

     Не успел Лазарь подойти, как он тут же спросил:

     – Где ты лазишь? Где Катя?

     – Приводит себя в порядок после горячей беседы. А что здесь делает Аль Капоне?

     – Сегодня вечер Квентина Тарантино, – нетерпеливо пояснил Сенс. – Недопонял, какой беседы?

     – Ух, какой беседы! А я всё гадал, что за два идиота с автоматами снуют между столиков. Один патлатый, другой перемазан гуталином. А это, оказывается, Винсент и Джулс!

     Лазарь уже и так всё понял – Сенс унюхал что-то. Вернее, кого-то. Это было написано на его лице, читалось в глазах, мигало на лбу огромной красной вывеской в неоновой подсветке. Лазарь решил не торопить события и дождаться Янику. Судя по ужимкам Сенса, тот ждал того же.

     Спустя пять минут Яника, наконец, присоединилась к ним. Аль Капоне уже отобрал шестерых добровольцев (троих девушек и троих парней) и теперь подыскивал четвёртую пару. Яника присела рядом с Аймой. На лице не осталось и следа от слёз. Оставалось восхищаться, несколько профессиональны могут быть женщины в вопросе сокрытия своего эмоционального состояния, имея под рукой лишь косметичку и пару-тройку минут свободного времени.

     – Макс, у тебя подбородок грязный, – сказала Яника.

     Сенс нетерпеливо смахнул с подбородка клочок пивной пены и выразительно оглядел друзей.

     – Короче, у нас проблема, – проговорил он, обращаясь преимущественно к Лазарю, Янике и Айме.

     Губы Дары, с улыбкой шептавшие что-то на ухо Нику, остановились на мгновение, но Лазарю хватило этого, чтобы понять – она тоже навострила уши.

     – Проблемы? – оживилась заскучавшая Айма.

     – Скажем так, если бы мы играли в шахматы, то у нас дебют ещё одной партии, в которой Чёрный Властелин снова играет белыми, – загадочно проговорил Сенс.

     Лазарь подозрительно сощурился:

     – Как обычно. А вот то, как ты это сказал – нет.

     – Скажем так, – продолжал нудить Сенс, – шахматная доска, на которой пойдёт Игра, в данный момент может нас слышать.

     Теперь пришла очередь Дары подставить ухо своему кавалеру. Лазарь прекрасно видел – всё, что в него влетает, вылетает из другого, не задерживаясь. Всё её внимание было приковано к Сенсору и его неуклюжим метафорам.

     – Мы ведь сейчас говорим о ма-ахонькой доске походных шахмат, так? – уточнил Лазарь. – А название фирмы-производителя не озвучиваем, чтобы не разрушать конспиративной аллегории?

     Сенс глубокомысленно кивнул.

     Лазарь повернулся к Айме:

     – Мне нужно, чтобы чёрная королева забрала доску у белой лошади и спрятала на время в школьный рюкзак, – проговорил он, отмечая краем глаза все изменения на лице Дары. Ещё немного, и её начнёт трусить. – И побыстрее, пока Чёрный Властелин не поставил нам детский мат.

     Аль Капоне отобрал девятую, предпоследнюю пару участников.

     Айма одарила Лазаря взглядом а-ля: «я делаю огромное-преогромное одолжение», поднялась из-за стола и обратилась к Нику:

     – Ты не против, если я позаимствую тебя у своей подруги на время конкурса? Обожаю всякие конкурсы!

     Рыжий растерянно улыбнулся и вопросительно посмотрел на избранницу. Дара перевела взгляд, которым можно было поджигать сухие листья, с Аймы на Ника, и почти ожесточённо ему кивнула. Рыжий ещё раз улыбнулся, на сей раз обречённо, и поплёлся вслед за Аймой на танцпол.

     4

     – Это что сейчас было? – взорвалась Дара, когда Айма и Ник изъявили о своём желании учувствовать в конкурсе и были приняты радушным Аль Капоне.

     – Дара, его «играют», – облокотившись на стол, очень серьёзно сказал Сенсор.

     Лазарь ожидал услышать в голосе друга извиняющиеся нотки, подобающие случаю, но нет, там не было и намёка на неловкость. Интересно, ему кажется, или Сенсу тоже не понравился Ник?

     – Кого играют? – не поняла Дара. – Ника?

     – Да. Я почувствовал что-то, как только он приехал в клуб. Пошёл искать. А когда увидел, куда ведёт след, удивился не меньше твоего.

     У Дары вытянулось лицо.

     – Этого не может быть, – сказала он. – Таких совпадений не бывает. Чужие инсоны путают картину, а здесь столько народу. Ты, наверное, ошибся.

     Лазарь наклонился к Янике:

     – Одна из причин, по которой мы живём за городом. Оттуда легче найти нужный инсон. Для тоннеля расстояние не имеет значение – километр или сто километров. Качество сигнала зависит не от удалённости, а от концентрации инсонов. Когда они сотнями бродят по улицам, толкаются в автобусах, катают свои тележки в супермаркетах, возникают помехи.

     – И поэтому я перепроверил, отпив пива из его стакана, – стоял на своём Сенсор. – Хотел бы я ошибиться, но это точно он. Я собирался тебе сразу сказать, но вы всё шептались, как…

     – Дети! – подсказал Лазарь, весело посмотрев на Дару. – Не расстраивайся, он тебе всё равно не подходит. Мать Тереза и беспризорник из индийских трущоб – у вас бы ничего не вышло.

     Дара с обречённым видом оглянулась на танцпол, точно ожидала, что слова Лазаря поставили окончательную точку в их отношениях с Ником, и сейчас того под руки выводят из клуба. Ник и Айма стояли в одном ряду с остальными участниками конкурса, Аль Капоне с азартом объяснял в микрофон правила.

     Дара снова повернулась к столу.

     – Нет никакой Игры! – упрямо повторила она. – Лазарь сразу его возненавидел, как только он вошёл. Признайся, ты нарочно всё это придумал? Да ещё подговорил Сенса мне врать?

     Лазарь ожидал чего-то подобного – он давно привык к такому отношению – а вот Сенс, похоже, нет.

     – Меня?! Ты совсем поехала? – от удивления он приподнялся на стуле, но Яника быстро перехватила его за локоть и властным движением усадила обратно на место.

     Другой рукой она накрыла ладонь Дарении, и мягко сказала:

     – Лазарь никого не подговаривал. Всё это время он был со мной.

     – Ой, да ты вообще его не знаешь! – Дара неприязненно скривилась и отдёрнула руку. – Он же Нарцисс, каких поискать! Не приемлет всех, кто хоть чуточку на него не похож. А тех, кто является его полной противоположностью, вообще ненавидит!

     – Педофилию я тоже не приемлю, – ввернул Лазарь, – а ещё садизм, расизм, шовинизм и вообще всё, что заканчивается на «изм»… но не начинается с «о».

     – Он самый добрый человек из всех, кого мне доводилось видеть, – Дара забыла о Лазаре и накинулась на Сенса, словно хотела убедить его в его же ошибке. – И он любит меня. По-настоящему, понимаешь, беззаветно! Я знаю, о чём говорю. Уж поверь той, кто видит людей, как рентгеновский аппарат.

     Лазарь снова наклонился к Янике:

     – Теперь, когда ты и твоя проекция связаны, ты можешь научиться прятать свои эмоции от её недреманного ока. Просто почаще задумывайся о рентгеновских лучах Дары, как об опасном вирусе, и скоро об этом задумается твоя проекция. Как только это произойдёт, проекция заставит инсон вырабатывать антитела, которые будут распознавать и убивать вирус ещё на подходе. Пригодится, если соберёшься воспылать ко мне неразделённой любовью, но не захочешь при этом быть убитой из ревности.

     Лицо Дары вспыхнуло бы ярче, если бы это было возможно, но оно и так уже горело, как советское знамя, поэтому она просто сказала, стараясь следить за тем, чтобы голос оставался ровным:

     – А, по-моему, ты сам меня приревновал. Когда понял, что плевать я на тебя хотела. Но когда ты несчастен, счастливым не должен быть никто – твоя философия. Ты решил мне подгадить, признайся.

     – Извини, но в вопросе привязанностей у меня принцип: не болею за команду, за которую не болею, и не ревную тех, кто ещё не достиг половой зрелости.

     Надолго Дары не хватило. Она снова сорвалась на крик:

     – Он счастлив, понял! Абсолютно и полностью счастлив! А со мной вдвойне. Его не могут «играть»!

     – Должен вас огорчить, прелестная леди, но здесь вы неправы, – проговорил за спиной у Лазаря знакомый голос.

     Сенсор, Дара и Яника изумлённо уставились на говорящего. Судя по их вытянутым лицам, обладатель голоса был знаком и им.

     Бесцеремонно отодвинув стул, который раньше занимала Айма, за столик подсел крупный плечистый юноша, похожий на постаревшего пуделя Артемона из «Приключений Буратино» Нечаева. Бельфегор опустил на стол огромные волосатые руки и хищно осклабился:

     – Лазарь не врёт. Вашего друга действительно «играют».

     На столик и окружающее пространство пало потрясённое молчание.

     Символически прикрываясь от Бельфегора ладонью, Лазарь наклонился к Даре и полушёпотом сказал:

     – Его я не подговаривал – веришь?

     5

     Ди-джей закрутил новую пластинку, и в клубе снова загрохотала музыка, ознаменовав начало конкурса. На танцполе девушки наперегонки снимали одежду со своих «манекенов» и швыряли в общую кучу. Зрители вокруг подбадривали их криками.

     Яника и Дара испуганно следили за руками незваного гостя, как будто вместе с тяжёлыми ладонями на стол лёг любимый чёрный наган Бельфегора. Сенсор весь подобрался и уставился на пришельца немигающим взглядом сторожевого пса, готового сорваться с поводка по первой команде хозяина.

     За неимением других желающих, Лазарь возложил роль хозяина на себя. Признаться, внезапное появление Бельфегора в клубе удивило его не меньше остальных. Им и раньше случалось встречаться с офицерами Ведущего наяву, но в сравнении с инсонами это случалось гораздо реже. И лучше бы так оно и оставалось. Всякий раз такие встречи начинались на неблагоприятной ноте, а заканчивались едва ли не побоищем. Обычно ситуация накалялась быстро, как между разгорячёнными футбольными группировками, болеющими за соперничающие клубы.

     Помнится, результат последней такой стычки Лазарь ещё долго таскал за собой на костылях, упакованным в гипс. И теперь каждая клеточка его организма взывала к жестокой, но справедливой мести. А значит, мирного исхода эта встреча тоже не предвещала.

     Лазарь оценил диспозицию. Сенс, уже весь на взводе и готовый в любую секунду ринуться в бой, медленно убивал Бельфегора взглядом. У Лазаря тоже чесались кулаки, но ему и банде орущих фанатов не хватало предлога. Неудачно брошенного из толпы «фаера», камня или бутылки – всё что угодно. Лёгкого дуновения ветерка, которое качнёт шаткий карточный домик показного взаимоуважения, и он рассыплется каскадом неконтролируемой словесной перебранки. Вот тогда можно будет трубить атаку.

     Оставалось ещё одно обстоятельство, которое смущало Лазаря. Бельфегор явился сюда один, из чего следовало, что он здесь точно не один.

     – Где остальные? – спросил Лазарь напрямик.

     Какое-то время Бельфегор молча кивал кудрявой головой в такт музыке с блаженной улыбкой на мясистых губах.

     – Леонард где-то возле бара, – наконец, ответил он, увлечённо наблюдая за происходящим на танцполе. – Клеит там одну цыпу. Лилит и Келпи на улице.

     – Ясно, – кивнул Лазарь, – с животными сюда не пускают. А у тебя, стало быть, блат. Снюхались с охранником?

     На мгновение запрятанные в бакенбарды скулы Бельфегора нервно дёрнулись.

     – Всё шуткуешь, бродяга? Смотрю, ничему тебя жизнь не учит. Как нога – танцевать пойдём?

     Дара бросила на Лазаря предостерегающий взгляд. Уж кому-кому, а ей прекрасно известно, как он умеет провоцировать. Конечно, она ненавидит Бельфегора всем сердцем, а в свете новых обстоятельств, возможно, даже желает долгой и мучительной смерти. Но она никогда не была сторонником прямой конфронтации. Инсоны меняют людей, приучают к методам более скрытным, обходным.

     – Собачий вальс здесь не играют, – Лазарь ощущал в себе столько яда, что одним укусом мог убить буйвола. – А у меня нет с собой нямки, чтобы держать тебя на задних лапах.

     Лицо Бельфегора ожесточилось. Он продолжал улыбаться, но теперь злобной, уязвлённой улыбкой. Перегнулся через стол, забрал у Лазаря стакан с пивом и пару раз отхлебнул. Музыка стремительно набирала обороты, говорить нормально становилось всё труднее.

     – Пойдём-ка, выйдем на улицу, – предложил Бельфегор, поставив стакан на место. – Есть разговор.

     Пальцы Сенсора предусмотрительно сжались в две увесистые колотушки.

     – Мы с вами, – мгновенно отреагировала Дара.

     – Сидите здесь! – рявкнул на неё Сенсор и подскочил с места. – Пойдём, выйдем, – звенящим от возбуждения голосом обратился он к Бельфегору.

     Лазарь с Бельфегором поднялись одновременно. Холодные, как стакан пива, из которого только что отпил Бельфегор, пальцы Яники сомкнулись на его запястье:

     – Если вы собрались устроить маленькую разборку в большом Токио, я прямо сейчас звоню в полицию. О чём пойдёт разговор?

     Тут, наконец, Бельфегор обратил внимание на неё. Обернулся и растянул губы в загадочной улыбке, которая показалась Лазарю странно знакомой. Секундой позже он вспомнил: точно так он улыбался ей у вольеров «Тёмной Зоны», когда Яника расспрашивала его о своём инсоне. Что-то нездоровое сквозило в этой улыбке – умильное, ласковое, граничащее с похотью. Нечто такое, что пробуждало в Лазаре лютую ненависть к этому волосатому ублюдку.

     – Не волнуйся, моя рыжая лисичка, – проворковал Бельфегор, и Лазарь едва удержался от того, чтобы не расколотить стакан пива о его кудрявую голову, – у нас будет самый натуральный разговор.

     – О чём? – упрямилась Яника.

     Немного подумав, Бельфегор указал косматой гривой на танцпол, где десять раздетых до трусов «манекенов» зябко жались друг к другу плечами. Среди прочих особо выделялся тщедушный угловатый парнишка с острыми коленками и копной рыжих волос, похожих на сладкую вату.

     – О нём.

     6

     Лилит и Келпи действительно дожидались на улице, засунув руки в карманы и пританцовывая на месте от холода. Вчерашней ночью столбики термометров обрушились с почти нулевой отметки сразу на двадцать градусов, и город сковало монолитным ледовым коконом. На Лилит была короткая лисья шубка, едва прикрывавшая пятую точку, чёрные зимние леггинсы, и высокие блестящие сапожки, плотно облегавшие стройные икры. В своём наряде она выглядела лет на десять старше, ради чего, собственно, и готова была мёрзнуть. Что касается Келпи, то, в отличие от Лилит, этот верзила мало заботился о своём внешнем виде. Понятие «мода» для него не существовало в принципе. На нём была бесформенная китайская пуховая куртка начала девяностых, линялые джинсы и страшные коричневые ботинки на толстой резиновой подошве. Ботинки и джинсы почти до колена испещряла подсохшая грязь, смотревшаяся особенно пикантно на фоне кристальной чистоты выдубленных морозом улиц.

     О Келпи Лазарь знал не очень много. Ходили слухи, что он имбецил или что-то вроде того. Что Ведущий держит его в офицерах на родственных началах – дескать, тот приходится ему не то дальним родственником, не то родным сыном. Памятуя о пагубной привычке Ведущего привечать убогих, вторая половина слухов казалась Лазарю довольно фантастической.

     Однако, как обликом, так и поведением, Келпи охотно подтверждал первую половину. Не только одежда, но и сама внешность Келпи производила довольно отталкивающее впечатление. Огромный рост, вытянутое жилистое лицо, пара глубоко усаженных в череп бессмысленных глазок, влажный рот и большие мягкие уши, плотно прижатые к лысой голове, делали его желанным гостем на любом фрик-шоу. На длинной шее выпирали толстые черви вен, словно он всё время держал горло в напряжении. Кисти рук были необычайно велики, но в то же время казалось, что в своих пальцах он не раздавит и куриного яйца. Невероятно низкий мышечный тонус придавал телу дряблость, студенистость. Говорил Келпи редко, косноязычно, короткими простыми фразами.

     Всё это, а также тот факт, что за свою практику Лазарь ни разу не встречался с ним в инсоне, выдавало в нём идиота. Ну, или слишком замороченного гения.

     Не успели они с Сенсом выйти на утоптанный снегом тротуар, расцвеченный в ультрамарин неоновой вывеской клуба, как дверь снова распахнулась, и из гремящего полумрака вывалились наружу ещё трое. Леонард, а следом за ним Яника и Дарения.

     – Вся кодла в сборе, – насмешливо пробубнила Лилит в сложенные у рта ладони.

     Келпи воззрился на девушек с неподдельным удивлением (как будто он мог вообще что-то подделать) и запоздало улыбнулся. Дара и Яника поравнялись с Лазарем и Сенсом, Леонард присоединился к своим.

     Обе банды встретились на тёмной дорожке. Главное теперь, чтобы дело не кончилось Эйзельской бойней.

     – Мы так поняли, дуракам закон не писан, – первой бросила пустую бутылку Лилит. – Или это просто такой беспредел?

     – А ты почти не изменилась с нашей последней встречи, – в свою очередь поджёг «фаер» Лазарь. – Думал, Ведущий найдёт способ вернуть тебе человеческий вид.

     – Невелика разница, – хмуро поддел Сенс, потирая костяшки кулаков большими пальцами.– Кто из нас беспределит, ещё вопрос.

     Изуродованная губа Лилит приподнялась над зубами и задрожала.

     – Короче так, мальчики и девочки, разбежались по углам и слушаем сюда, – заговорил Леонард. Бархатистый голос законченного маньяка звучал гипнотически, как звуки дудочки, выдуваемые заклинателем змей перед корзиной с коброй. – Нам непонятно, почему «игрок» до сих пор находится в компании Эмпатов. Нам непонятно, но мы и не хотим понимать. Это неважно. Просто уберите его от себя и разойдёмся миром. Чтобы больше ни единой встречи. Мы же не хотим, чтобы исключение в истории с собакой превратилось в правило?

     Дарения посмотрела на Лазаря с выражением приговорённого к смертной казни. Потом перевела взгляд на компанию офицеров Ведущего, и все сомнения Лазаря относительно её реакции развеялись. Она будет добиваться амнистии, чего бы ей это ни стоило.

     – Ваш «игрок» – это мой молодой человек. Мы сами полчаса назад узнали, что его «играют».

     – Я уже сказал – это неважно, – пропел Леонард. – Брось его, и можете лезть к нему в голову сколько угодно.

     Редкие в столь поздний час пешеходы с пониманием обходили обе компании стороной.

     – А это видел? – спросила Дара, а потом сделала в адрес Леонарда такой скабрёзный жест, какого Лазарь сроду от неё не видывал – показала кулак с вытянутым средним пальцем.

     Однако Леонарда её жест позабавил.

     – Ответ неверный, – рассмеялся он. – Даю минуту на размышление.

     Палец с лакированным накладным «наконечником» совершил несколько круговых движений. Лазарь готов был аплодировать этому персту неповиновения, припав на одно колено.

     – Нужны пояснения? – дрожащим от восхищения голосом осведомился Сенсор.

     Бельфегор рванулся в его сторону, но Леонард остановил его, схватив за рукав. Похоже, своим последним замечанием Сенс превысил лимит неуважения к главному офицеру Ведущего на сегодняшний вечер.

     – Прикуси язык, пижон! – рявкнул Бельфегор. – Слышь, пушистая, бросай дурить. Я ему такую весёлую жизнь устрою – век будет помнить.

     – Кого ты назвал пушистой, кудрявый? – взвился Сенсор, тоже делая шаг вперёд.

     Лазарь понял – ещё немного, и пёс сорвётся с поводка без разрешения хозяина. Этого нельзя было допустить. С появлением девушек ни о какой драке не могло идти и речи.

     – Три свидания!

     Сенс и Бельфегор застыли на месте, точно бойцы компьютерного мордобоя, между которыми возникла надпись «пауза».

     – Три свидания? – переспросила Яника. – Ты о чём?

     – Неделя и ещё три свидания на то, чтобы Дара бросила своего бойскаута, – пояснил Лазарь. – Лично я не в восторге от этого глиста-искусителя, но не травмировать же детскую психику так сразу.

     – Может, вам ещё ключ от квартиры, где деньги лежат? – сказал Леонард. – Мы здесь не торгуемся…

     – А я не с вами торгуюсь, – вставил Лазарь прежде, чем тот успеет отказать. Опоздай он, и поменять своё решение Леонарду не позволило бы самолюбие. – Я предлагаю три свидания Даре. Или она согласится, и тогда мы расходимся миром, или нет, и тогда уже неважно, на что там согласишься ты.

     Дара повернулась к Лазарю с выражением недоверчивого изумления на лице. Когда Лазарь уже решил, что сейчас «перст неповиновения» предстанет перед ним, Яника снова пришла на помощь. Осторожно взяла Дару под локоть и прошептала ей что-то на ухо. Дипломатично дала три секунды на размышление, и добавила ещё пару слов.

     Что бы она там ни придумала, это подействовало. Дара медленно опустила свой однопалый ответ и повернулась к Леонарду:

     – Ещё три свидания. Или до свидания.

     Леонард отвернулся к своим, и с полминуты они о чём-то совещались. Потом все четверо повернулись спиной к Лазарю и его команде и неспешно зашагали по тротуару прочь от клуба. В предутренней морозной тишине снег под их ногами скрипел почти громко.

     – Три свидания! – не поворачивая головы, бросил Леонард в холод ночи.

     Больше никто ничего не сказал. Скоро четыре силуэта слились в размытую невесомую дымку, которая ещё немного повисела призраком над освещённой фонарями дорожкой, а потом растаяла во мгле.

     Глава 2. Ангел

     1

     Когда асфальтовая дорога, ответвлявшаяся от основной магистрали к Недвиговке, сменилась узким просёлком, а на месте бескрайних заснеженных полей, похожих на неподвижное белое море, выросли по обеим сторонам первые приземистые домики, таксист остановил старенькую «шестёрку», и заявил, что ночевать здесь не намерен, поэтому дальше либо с доплатой, либо пешком.

     С этим трудно было спорить: снегопад не прекращался до самой ночи, и к четырём утра все деревенские дороги превратились в две глубокие колеи посреди нетронутой снежной целины. Эти колеи, как железнодорожные рельсы, не оставляли никаких надежд для манёвра. Высокие заносы по обочинам только усугубляли клаустрофобическое чувство тесноты.

     В итоге, остаток пути до дома пришлось преодолевать пешком. Своего неудовольствия по этому поводу никто не выказал. Наоборот – непредвиденная прогулка по свежему воздуху была воспринята с энтузиазмом. Спать никто не хотел. Обычно в четыре утра мозг бросает надежду перехватить полагающиеся несколько часов сна, и снова переключается на дневной режим работы.

     К тому же ночь была чудесной. В небе стояла полная луна, отражённого снегом света с головой хватило бы, чтобы спокойно читать газету. Морозный воздух был напоён такой свежестью, что хотелось собрать его в бутылку и пить потом по утрам вместо кофе. Вокруг стояла густая, космическая тишина, какую можно услышать только деревенской ночью.

     Сама деревня спала глубоким сном. Спали все: люди в домах, скот в хлевах, собаки в будках. Казалось, даже дома, похожие на стеклянные ёлочные игрушки с белыми глазурованными крышами, сладко дремлют, сомкнув веки-ставни и выдыхая в печные трубы белые струйки пара.

     Снега навалило почти по колено – стоило пробить ногой белую толщу, как ступня накрепко увязала внутри. Пришлось разделиться на две группы и идти в колеях. Лазарь и Сенс шли по одной, Яника, Дарения и Айма по другой.

     – Жаль, вы не видели, как мы выиграли конкурс, – сокрушалась Айма, балансируя в колее за спиной у Дары. – По правилам надо было найти в куче одежду своего «манекена» и быстрее других одеть его в неё. Мне повезло: одежду Ника ни с чем не спутаешь. И ради чего, спрашивается, столько усилий? Сорвались так быстро, что даже приз не выпили.

     Дарения пропустила слова подруги мимо ушей.

     – Я надеюсь, у тебя есть план, – обратилась она к Лазарю из своей колеи.

     Она изнывала от нетерпения обсудить сделку с офицерами с самого клуба, но не могла дождаться подходящего момента. Сначала пришлось ловить такси для недоумевающего Ника («Куда все так заторопились?»), потом невыносимо долго тащиться по нечищеным дорогам в такси самим.

     И вот момент настал.

     – Ты же понимаешь, я согласилась на это только потому, что Яника меня попросила. Сказала, всё не всерьёз и нужно сохранить статус-кво.

     – Сохранить не получится, – возразил Лазарь, – но можно легко восстановить, как только выиграем Игру. А если проиграем, тогда и восстанавливать будет нечего. В любом случае ты в выигрыше.

     – В выигрыше? С каких пор ситуация «куда ни кинь – всюду клин» называется выигрышем?

     Где-то на соседней улице залаяла собака. Далеко позади промчалась по трассе машина. Казалось, своим появлением они растревожили здешнюю тишину, и теперь она медленно просыпалась, готовясь постепенно приступить к шумному бодрствованию.

     – Мы попытаемся облегчить его страдания через инсон, – пообещала Даре Яника. – Успокоим проекцию, и ему будет не так больно.

     – Будет круто! – оптимистично поддержал Лазарь. – Вытравим тебя у него из головы, как старую татушку, и снимем ломку. Та же детоксикация, но без больниц, капельниц и плазмофореза.

     Дара оглянулась на Янику:

     – Вот что меня беспокоит, понимаешь? Доверять это человеку, который ставит любовь и наркозависимость в один ряд. Боюсь, после такой Игры, Ник меня даже узнавать перестанет.

     – Тот факт, что половая любовь есть форма сумасшествия, признавал ещё Гиппократ, – сказал Лазарь. – Между влюблённостью и острой фазой наркотического психоза много общего. Искажённое восприятие окружающей действительности, нарушение эмоционального равновесия, неспособность критически оценивать объект любви. Но ты не волнуйся – как и любое психологическое расстройство, после сезонных обострений оно идёт на спад. А сейчас, как раз, не сезон…

     – Тогда что такое настоящая любовь? – вступила в разговор Айма. – Я имею в виду ту, когда жили вместе долго и счастливо, и умерли в…

     Японка не успела договорить: матернулась и вывалилась из колеи. Девушки с хохотом стали поднимать её.

     Лазарь терпеливо дождался, когда они отсмеются, и продолжил:

     – Если влюблённость – острая форма психоза, то так называемая настоящая любовь – хроническая. Внешне протекает спокойнее острой, но это спокойствие наркомана, регулярно получающего свою дозу. Стоит появиться перебоям с поставками – например, если твой дилер начнёт «толкать» свой товар другому, – и не успеешь глазом моргнуть, как у тебя уже ломка.

     – Ничего циничнее в жизни не слышал, – усмехнулся Сенс. – Хотя в чём-то ты, наверное, прав.

     Дара вытаращилась на него из своей колеи так, будто тот только что прилюдно обозвал её покойную мать шлюхой. Когда речь заходила об общепринятых моральных ценностях, Сенс избегал прилюдно соглашаться с мнением Лазаря, даже если в глубине инсона искренне разделял его. Поэтому в тех редких случаях, когда он забывал надевать маску пай-мальчика, это неизменно вызывало удивление. Такое предательство ничуть не обижало Лазаря – он знал, что причиной тому не желание Сенса набрать очков у окружающих, а его мягкотелость. А это всё равно, что обижаться на больного.

     – Как быть с проблемой «двойника»? – поспешил сменить тему Сенс. – Ник уже знаком с тобой и с Яникой.

     – Мы познакомились в полутёмном грохочущем подземелье, – отозвался Лазарь. – Общались минут десять, девять из которых оставили в нём довольно смешанные чувства. Не думаю, что за оставшуюся минуту он успел проникнуться к нам настолько, чтобы забацать каждому по проекции.

     – А если и успел, они вряд ли будут иметь с нами хоть что-то общее, – добавила Яника. – По крайней мере, со мной.

     Они приближались к перекрёстку, исполосованному глубокими колёсными бороздами. Деревянные заборы испещряли белые оспины – свидетельство недавней «снежковой» баталии. В ста метрах за перекрёстком дорога сворачивало влево и выходила на финишную прямую к дому.

     Под пристальным взглядом Лазаря, Дара, наконец, сдалась.

     – Хорошо, – согласилась она и вдруг улыбнулась. – У вас ничего не выйдет. Так просто вам меня оттуда не вычесать. Уж поверьте, я знаю, о чём говорю.

     В её голосе не было той уверенности, что несли её слова, но Лазарю всё равно не понравился этот тон. Чего в нём точно не было, так это желания сотрудничать.

     – И поэтому ты нам поможешь, – не терпящим возражений голосом заявил он. – Рассказывай всё: как познакомились, как он ухаживал за тобой, когда в первый раз залез под трусики…

     Водился за Лазарем один грешок, с которым он охотно мирился: непреодолимая тяга к копанию в чужом грязном белье. Особенно если судьба сама предоставляла такой великолепный шанс. Эта тяга не имела ничего общего с женскими сплетнями или маниакальным влечением ко всякого рода реалити-шоу от «Дома-2» до «Дурдома №6». Тяга Лазаря основывалась на одном непререкаемом условии: бельё должно быть чужим, но знакомым. Изучение слабых мест близких людей даёт человеку силу – наслаждение слабостями незнакомцев выдаёт его бессилие.

     – Колись давай, раз уж решилась нас познакомить, – поддержал Сенс. – Не встреть мы Бельфегора и компанию, ты бы нам рассказала.

     Дара долго обдумывала аргумент, прежде чем сочла его разумным.

     – Мы познакомились в универе, – сказала она. – Он, как и я, тоже на вечернем, но на курс младше. В его группе у меня полно знакомых, так что мы часто виделись на переменах или когда я подсаживалась к ним за столик в столовой. Там, кстати, мы первый раз и заговорили. Моя подруга распечатала для меня лабораторку по химии, но забыла забрать из дома. Через одну пару нужно сдавать – что делать? Ник услышал, предложил подвезти до подруги и обратно… да, Лазарь, он действительно водит машину – права не поддельные, машина не угнанная.

     Рассказ на время прервался. Дорога завернула влево, и всем пришлось преодолевать огромные навалы снега, развороченного колёсами полноприводного внедорожника. Видимо, машина плотно застряла в снегу и буксовала до тех пор, пока не превратила пятачок дороги в снежную кашу. За поворотом у обочины стоял снеговик. Самый обыкновенный снеговик, составленных из трёх снежных шаров один на другом, за исключением одной детали. Из середины нижнего шара торчал бережно вылепленный снежный половой признак, однозначно указывающий на то, что снеговик – мальчик. Сразу под признаком имелась пара шарообразных признаков поменьше, а чуть выше в снежный шар понатыкали хвороста, имитирующего лобковые волосы. Для своего детища безымянным скульптор не пожалел даже старой шапки-ушанки, которую водрузил снеговику на голову.

     Скульптура вызвала у всей компании приступ неконтролируемого хохота. Смеялись истерично, до колик в животе. Приступ не прекращался до тех пор, пока в одном из соседских дворов не разлаялась собака. Сенсор попросил Лазаря сфотографировать его со снеговиком на мобильный телефон, и даже пытался уломать девушек составить ему компанию, но те отказались.

     – Заберём этого снежного бабника домой, если заскучаешь по Нику, – сказал Лазарь Даре, когда они двинулись дальше. – Вы поехали за лабораторкой – что дальше?

     Дара предпочла пропустить подколку мимо ушей:

     – Дальше он ухаживал за мной почти два месяца. Иногда подвозил до деревни и всё такое. До дома я всегда шла пешком. Не хотела лишний раз «светиться», а он считал, что я смущаюсь. Мы оба делали вид, что это никакие не ухаживания, а просто дружба. Да оно поначалу так и было. Я никогда не рассматривала его, как… ну, вы понимаете, как парня. К тому же, я тогда ещё встречалась с Егором. Думаю, Ник это понимал. А вот чего ждёт от наших отношений на самом деле – не очень. Но он настойчиво пытался это выяснить. Знаете, он вообще очень настойчивый. Не навязчивый, но упорный. Когда он стал дарить мне цветы – сначала на мой день рождения, потом просто так, в обычные дни – я поняла, что всё серьёзней, чем я думала. Наверное, тогда-то он понял, что влюблён. Но он никогда ни на что не намекал, не подталкивал, не форсировал события. Даже наоборот… замедлял их, что ли. Своей ненавязчивой упорностью он меня и взял. И ещё добротой. Официально наши отношения оформились три недели назад. К тому времени мы с Егором уже месяц как расстались, и я подумала: почему бы и нет?

     Снег за спиной у Лазаря перестал скрипеть, и он понял, что Сенс остановился.

     – Это что же, Ник отбил тебя у Егора? Я правильно понял?

     – Нет, – сказала Дара, – с Егором у нас не заладилось давно, и не поэтому. И вообще, это Егор предложил расстаться, а не я. Короче, Ник здесь совершенно не при чём.

     – Тогда получается, – снег снова заскрипел под ботинками Сенса, – ты стала встречаться с ним из сострадания.

     – Я дала ему шанс, которого он заслуживал по праву! – отрезала Дара. – Вот уже месяц прошёл, а я ни капельки не жалею, что решилась.

     – Потому что решилась ты неспроста, – сказал Лазарь. – Отличная завязка для любовного романа, но в ней не хватает одной главы. Признайся, ты заглянула к нему в инсон перед тем, как дать зелёный свет. У Джейн Остин таких примочек не было.

     На этот раз скрипеть перестали сразу три пары ног. Шедшая в авангарде Дара замерла, а следом за ней остановились и Яника с Аймой. Лазарь и Сенс тоже притормозили.

     – Ты смотрела? – тихо спросила Яника.

     Судя по тому, что она сделала это раньше Аймы, японка уже знала ответ.

     – Конечно, смотрела, – ответила Дара после недолго размышления. Смысла юлить действительно не было. – Один раз. Я должна была знать, что он действительно ко мне чувствует, пока эти чувства не стали взаимными.

     – Но это же читерство! – воскликнул Сенс. – Ну, если узнаю, что ты и меня сканируешь...

     – Триста лет ты мне не упал.

     – Зачем иметь сверхспособности, если нельзя ими воспользоваться? – вступилась за подругу Яника. – Я бы тоже разок глянула.

     – Разком дело не обошлось, – сказал Лазарь, ловя на себе испуганный взгляд Дарении. – Вот почему она так безболезненно рассталась с Егором. А до него с Андреем. А до него с Муратом, Ибрагимом и Буцефалом. Когда можно напрямую отслеживать подлинные чувства нового избранника, отношения строить не сложнее, чем расставлять палатку. Жаль только, получаются они такими же недолговечными.

     – Не лезь туда, где не соображаешь, – Дара поедала Лазаря взглядом. – С Ником у меня всё по-другому.

     – Поэтому, пока мы идём, ты подробно расскажешь нам, что именно. Чтобы я потом мог составить гениальный план по разрушению твоей идиллии.

     Они вышли на родную улицу, которая называлась Земляничной, и остановились посреди дороги. До дома оставалось метров триста. Издалека трёхэтажный коттедж казался чёрным холмом на фоне сереющего предрассветного неба. Все окна были тёмными, кроме одного.

     Айма заметила прямоугольник жёлтого света на первом этаже и просияла:

     – Ждёт всё-таки. А говорил, спать будет.

     2

     Дара пробыла там недолго, и далеко не всё поняла, но перед ней и не стояло такой задачи. Уже того, что она успела увидеть, оказалось предостаточно. На первый взгляд вселенная инсона Ника казалась вполне аутентичной, за исключением мелких деталей – без них никуда. Даже если внутри не ведётся Игра, они всегда есть. Когда Дара была там, Игра ещё не началась, но уже тогда почва была благодатная. То, что для своей Игры Ведущий впоследствии выбрал инсон Ника, могло быть простым совпадением. А могло и не быть.

     За свою жизнь Лазарь разучился верить в судьбу, карму или высшее предназначение. Вместо этого он верил в расчёт, мотив и логику. Совпадения же происходят, когда расчёт сомнителен, мотивы убоги, а логика отсутствует. В данном случае все три составляющие были вместе, причём каждое последующее напрямую вытекало из предыдущего. Ведущий выбрал Ника не случайно, и в этом был его расчёт. Мотив? Нарушение обоюдного вето на любые контакты с Игроком. В контексте двух предыдущих Игр, уже, скорее, лейтмотив. Ну, а логика банальна: ткнуть Лазаря носом в кучу, которую он сам же и навалил. В последней Игре Ведущий потерпел поражение, но на то и существуют реванши. Первое, второе, третье – всё в порядке.

     В инсоне Ника в порядке ничего не было, пускай Дара и утверждала обратное. В мире, где предел мечтаний любого человека одинаков для всех, и имеет вид вполне одушевлённого существа, именуемого Ангелом, де-факто не может быть ничего в порядке.

     – Ангел? – переспросил Сенсор.

     Компания двинулась дальше. Снежный покров на Земляничной был девственно цел, и идти стало ещё труднее. В некоторых местах ноги проваливались под снег почти до паха. Девушки шли колонной, придерживая друг дружку за плечи; Лазарь с Сенсом расчищали путь впереди, врубаясь в снежный покров, точно пара ледоколов.

     – Так они называются, – сказала Дара немного сконфуженно. – Внешне точь-в-точь люди. Ну, если не считать крыльев, которые они прячут под одеждой. Правда, сама я видела только одного… – тут она окончательно смутилась и прибавила: – …его Ангела.

     – То есть себя, – заключил Лазарь. – Просто скажи да, если да.

     – Да.

     Ангел Ника (в инсоне он называл себя Умаром) имел явно женскую половую принадлежность, и, по уверениям Дары, представлял собой идеализированную копию её самой. Роскошные золотистые локоны до лопаток вместо пушистой стекловаты до плеч, идеальная фигура вместо просто неплохой. И даже…

     – … грудь на размер больше, – призналась Дара, краснея ярче, чем того мог добиться от неё мороз. – В инсоне её... то есть, меня, зовут Хеспия.

     В инсоне Ника Ангелы являлись почти такой же редкостью, как розовые голуби или жар-птица. С теми счастливчиками, которым повезло заполучить себе такого (или такую), Ангелы составляли прекрасную пару. Являясь живым воплощением идеальной второй половины, Ангелы гарантировали осуществление всех извечных семейных ценностей, о каких только может мечтать одинокий человек: любви, заботы, уважения, сексуального удовлетворения.

     Что касается верности и покоя, здесь дела обстояли несколько иначе. Как и с любой редкостью, с Ангелами была одна проблема: спрос превышал предложение.

     – Получить Ангела можно двумя способами, – объясняла Дара, морщась от столько нелицеприятного овеществления: – случайно и намеренно. Случайно – это когда Ангел сам сваливается тебе на голову неизвестно откуда и выбирает в свои владельцы. Намеренно – это когда ты заявляешь о своих притязаниях на Ангела другому владельцу.

     Что за этим следует, и как, в конечном счёте, разрешаются такие конфликты, Дара не знала.

     – Не видела, – сразу оговорилась она, – да и не хочу видеть. Остальное выясните сами.

     Нику – и Лазарь нисколько этому не удивился – Ангел достался случайно.

     Существовал ещё один важный нюанс. Как только Ангел определялся с владельцем, перед новоиспечённым ангелоизбранным вставал очень серьёзный выбор – подчинить себе Ангела или подчиняться ему.

     Если хозяин выбирал первое, Ангел сбрасывал крылья и становился смертным. Собственно, в этом и заключался главный минус такого решения. Срок жизни смертных Ангелов сокращался примерно втрое, а значит, шансы на исполнение клятвы «любить и почитать, пока смерть не разлучит» прямопропорционально увеличивались. Но были и плюсы. Во-первых, «подчинённый» Ангел до конца своей короткой бренной жизни привязывался к будущему владельцу душой и телом, и уже не мог рассчитывать на освобождение в будущем. Он даже мечтать об этом не имел права. Во-вторых, и это напрямую вытекало из первого, спрос на смертных Ангелов среди сторонних претендентов существенно снижался. Говоря проще, он вообще отсутствовал.

     Если ангелоизбранный выбирал второе, Ангел и дальше оставался бессмертным, но при одном условии, суть которого отлично выражает старинная русская поговорка: «насильно мил не будешь». Когда Ангел понимал, что ему пора уходить – он уходил. К тому же отныне новому владельцу предстояло самостоятельно защищать его от претендентов – тех, кому не посчастливилось заполучить Ангела легальным путём. А претенденты находились в избытке.

     Существовал ещё третий, гипотетический вариант: отказаться от Ангела. Но если Лазарь всё правильно понял, такая эксцентричность была равносильна выбрасыванию в урну выигрышного лотерейного билета на многомиллионную сумму вечнозелёных.

     Ангел Ника всё ещё носил крылья, а значит, Умар выбрал второй вариант. Видимо, решил, что таким образом сможет дольше удержать Хеспию при себе – этому Лазарь не удивился ещё больше.

     Рассказ Дары закончился как раз на подходе к дому. Площадку перед воротами старательно вычистили от снега, причём совсем недавно. Припорошённая снегом машина Сенса стояла во дворе. Айма отправилась к калитке, топая ногами, чтобы стряхнуть налипший к сапогам снег. Вынув из сумочки связку ключей, она принялась возиться с оледеневшим замком.

     – Послезавтра мы с Ником идём в кино, а потом он хочет сводить меня в ресторан, – с грустью сообщила Дара. – Придётся придумать что-нибудь. Скажу, что приболела. Это же будет считаться за свидание, а мы ещё не решили …

     – Уже решили, – перебил её Лазарь. – Выздоравливай – это будет свиданием номер раз.

     – У тебя уже есть план? – заинтересовалась Яника.

     Конечно, у него есть план. В вопросе разрушения человеческих привязанностей фантазия Лазаря не ограничена никакими рамками. Не исключено, что именно поэтому он и взялся за это дело с таким рвением.

     – Нужно их рассорить. Это первый шаг.

     Дарения напряжённо смотрела на Лазаря:

     – И как же?

     – Нужно посеять зерно раздора, – не скрывая своего удовольствия, объяснил тот. – Лучше всего в этом деле помогает…

     Он не успел закончить – Айма ойкнула и отскочила от двери. Сувальдовые пластины внутри замка проворачивались сами собой. Дверь открылась, и на пороге возник мрачный, как фильмы Тима Бёртона, Матвей. Из всей одежды на нём были только домашние тапочки и махровый халат на голое тело.

     – Ну и где мы шляемся? – проворчал Матвей. – Пятый час на дворе.

     – А ты всё не спишь, – мурлыкнула Айма и попыталась обвить руками его шею, но тот уклонился, выставив вперёд ладонь. – Прости, родной. Таксист не смог проехать из-за снега. Пришлось пилить пешком с самой Цветочной.

     – Телефоны тоже таксист выключил? Пять мобильников – ни один не работает.

     – Там подвал, приёма не было. Ну, прости, пожалуйста. А ты чего раздетый ходишь? Не май месяц!

     Матвей решительно пресёк ещё одну попытку Аймы клюнуть его в щёку, развернулся и медленно побрёл обратно в дом.

     – Ревность, – закончил Лазарь прерванную мысль, провожая Матвея взглядом. – Лучшее лекарство от любовной идиллии – ревность.

     3

     К четырём часам вечера во вторник Дарения выглядела так сногсшибательно, словно собиралась любыми средствами отнять у своего инсонового прототипа пальму первенства в споре самой привлекательной. Стоило признать – к свиданию она подготовилась со всей тщательностью, на которую была способна. Шикарное вечернее платье, взятое в долг у Аймы, слой макияжа, за которым можно спрятать даже Вупи Голдберг, и обязательно духи «Premier Jour» от Nina Ricci – подарок Ника на новый год. Она даже сделала перманент! Разлетающийся во все стороны пух превратился в красивые локоны, дрожавшие на голове десятками маленьких пружинок.

     Лазарь догадывался об истинных причинах таких издевательств над собой. Где-то в глубине инсона Дара отчаянно сопротивлялась планам по саботированию её отношений с Ником. Логика подсказывала ей, что альтернативы нет, но инсоны на то и инсоны, что далеки от логики настолько, насколько эмоции далеки от гласа рассудка. В них не существует рассудительного понятия «надо» – есть только мещанское «хочу». Или «не хочу», в зависимости от ситуации. Сейчас Дара явно не хотела.

     Идею с кинотеатром решили отменить, чтобы начать сразу с ресторана. Невозможно было предсказать заранее, как всё пойдёт – многое зависело от таланта, и, что немаловажно, самоотдачи актёрского состава. Ни за одно из этих качеств Лазарь не мог поручиться, а посему счёл за благо запастись временем впрок. К тому же новый инсон всегда непривычен. Это как пересаживаться на новую машину: требуется время, чтобы свыкнуться с новым салоном и габаритами, выяснить, с какой стороны от руля замок зажигания и где на панели кнопка аварийной остановки. Заниматься этим в движении гораздо сложнее – ещё одна причина, почему Лазарь решил не менять обстановки и сразу начать с ресторана. К счастью, Ник не выказал недовольства изменениями в плана – да разве могло быть иначе?

     Пока Дара наводила марафет, Лазарь с командой готовились к погружению в инсон в спальне Сенса. В комнате Лазаря со вчерашнего дня был объявлен трёхдневный карантин. Оказалось, добавлять в масляные краски сиккатив неизвестного производителя, купленный на блошином рынке за бесценок у мужика сомнительной алкогольной наружности, было не самой лучшей идеей. Мало того, что краски теперь воняли, как взрыв нефтяной платформы в Мексиканском заливе, так они ещё и сохли в два раза дольше, чем обычно, и в четыре, чем обещалось.

     Яника лежала на диване, прикрыв глаза и готовясь к погружению. Лазарь сидел в кресле напротив и молча наблюдал за ней. С момента заключения унизительной сделки с офицерами Ведущего, они ни разу не обсудили предстоящую Игру друг с другом. Нет, они, конечно, говорили на эту тему – например, когда строили план на сегодняшний вечер – но внутренний правдолюб напомнил, что строил-то в основном Лазарь, тогда как Яника по большей части отмалчивалась. К тому же, все разговоры касались рабочих моментов дела, а не его сути. Яника ни разу не высказала своего отношения к морально-этической стороне вопроса, что было, по меньшей мере, странно. Для человека, познавшего обратную сторону всех видов любви во всей её разрушительной мощи, не выразить протеста по поводу происходящего равносильно крику об этом через рупор мегафона. Шестое чувство подсказывало Лазарю, что рано или поздно этот немой крик обретёт свою герцовую частоту.

     В пятнадцать минут шестого отзвонился Сенс. С деловитой интонацией Джеймса Бонда сообщил: «Дара в ресторане, всё идёт по плану». Лазарь шёпотом подтвердил и нажал на отбой. Сидевший рядом Марс даже не вздрогнул – мальчишка завороженно наблюдал за тонкими струйками дыма, которые сочились из рыжего локона, тлеющего в блюдце на груди у Яники. Часть этих струек лениво заползала ей в ноздри (именно заползала, а не втягивалась, потому что грудь Яники почти не двигалась при дыхании), и, словно оптоволоконные провода, несла в себе сигналы от источника, находящегося в десятках километров отсюда.

     Наконец, расслабленность в теле Яники пропала, она вздрогнула, напряглась. На лбу забилась тонкая жилка. Девушка прошла.

     – Я поведу, – вполголоса обратился Лазарь к Марсу, хотя соблюдать тишину уже не имело смысла. Теперь Янику не добудишься и пушечной канонадой.

     – Я сам могу!

     – Знаю. Но сейчас не время экспериментировать. Если тебя забросит в соседний квартал, мне будет некогда бегать за тобой.

     – А тебя не может забросить? Или её? Чё, думаешь, лучше меня, раз я младше?

     – Слушай, Мало… Марс. Дело не в возрасте. Дело в опыте. Который приходит с возрастом.

     – А ещё он приходит с практикой, – резонно возразил мальчишка. – Можно сто лет учить правила дорожного движения, но пока за руль не сядешь, тачку водить не научишься. Чё зенки вылупил? Думал, я только быдлить умею?

     Лазарь действительно немного ошалел от такого ответа. И, да, он действительно так думал. Но признаться в этом сейчас было всё равно, что расписаться в собственной близорукости. Он уже допустил эту ошибку однажды, и не собирался наступать на старые грабли вторично.

     – Ладно, умник, – Лазарь встал с кресла, забрал с груди Яники блюдце с дотлевающим локоном. Обернулся к Марсу и приглашающе кивнул: – Ну, чего зенки вылупил? Прыгай в тачку.

     4

     Никакого ресторана нет и в помине. Вокруг, насколько хватает глаз, не наблюдается вообще ни одной рукотворной постройки. Сплошь деревья да подстриженные в симметричные кубы кусты вдоль узких асфальтовых аллей. Аллеи змеятся чёрными лентами во всех направлениях, тут и там на них попадаются низкие рейчатые лавки с покатыми спинками. Лавками разделяют фонарные столбы с шарообразными пластиковыми плафонами. Люминесцентные лампы внутри ещё не разогрелись (видимо, фонари включили совсем недавно), плафоны горят тусклым желтоватым светом, которого явно не хватает для этого сумрачного места. Солнце почти село, его лучи с трудом пробиваются сквозь кроны деревьев, сплетённых над головой в единый зелёный узор. Тут и там по аллеям прохаживаются люди – в небольших компаниях, но преимущественно парами. Другие дают отдых ногам на лавочках, пьют воду, щёлкают семечки и тихо смеются.

     Парк.

     Видимо, ресторан на сегодня тоже отменяется, с грустью подумал Лазарь. Было бы весьма глупо ожидать, что реальное свидание в ресторане получит зеркальное отражение в инсоне. Более того – далеко не факт, что оно вообще отразится здесь в привычном понимании слова «свидание». Инсоны и явь так же далеки друг от друга, как кино от реальной жизни. Если явь – глыба мрамора, то инсон – глыба, от которой отсекли всё лишнее. Масляный экстракт из эмоций, выжатый из перемолотого и пережёванного жмыха ощущений.

     Не сказать, чтобы Лазарь исходил вдоль и поперёк все Ростовские парки, но почему-то его не покидало ощущение, что этот парк точно не найдёшь на карте города. Слишком уж большой, густой и дикий. Ни тебе кафешек, ни каруселей – ничего из того, что призвано обирать до нитки романтически настроенный контингент. Что ещё хуже, Яники и Марсена поблизости тоже не оказалось. Хорошо хоть появления самого Лазаря осталось незамеченным – его выбросило между аллеями на полянке, загороженной от любопытных глаз стрижеными кубами кустов.

     Лазарь попытался определиться со временем года. Судя по густой растительности на деревья, получалось лето, но температура воздуха больше подходила для середины весны. Лазарь принюхался к самому воздуху. Слишком свежий и влажный для пыльной летней засухи. Стало быть, весна. В водолазке уже через полчаса станет жарко, но, памятуя о тёмных зонах Энуо, Лазарь решил пока не снимать её.

     Часы показывали половину пятого. Дарения уже давным-давно в городе, значит, времени в обрез. Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, Лазарь вышел на дорожку и ещё раз огляделся. Никого.

     Медленно побрёл вперёд в случайно выбранном направлении, глазами выискивая ориентиры – любые заметные места, способные привлечь внимание Яники или Марса (да хватит тому мозгов). Ориентиры служили местом сбора в случаях, когда команда разделялась в незнакомом месте, а Дары рядом не было. Самое смешное, что сегодня Дара должна была находиться ближе, чем когда-либо могла мечтать – внутри самого инсона. Ну, или почти Дара.

     Очень скоро Лазарь нашёл то, что искал. В ста метрах впереди на перекрёстке двух аллей возвышался киоск с грибовидной крышей, выкрашенной в красно-белую полоску. Перед окошком выстроилась очередь в три человека, последнего из которых Лазарь знал даже ближе, чем иной раз хотел. Лазарь ускорил шаг и пристроился к очереди вслед за Марсом.

     – Тебя морозит, или ты отморозок? – проговорил он краешком губ.

     Мальчишка вздрогнул и обернулся.

     На нём была традиционная красно-синяя болоньевая крутка, на которую уже бросали косые взгляды с соседних лавочек.

     – А чё мне делать? – зашипел мальчишка в ответ. – Снять и выкинуть при всех?

     Лазарь знал, что Марс ненавидит свою куртку всем сердцем. Если с шапкой ему ещё удавалось сладить, то куртка совсем не желала слушаться. Эта сволочь возвращалась к нему при каждом заходе в инсон, как верный пёс возвращается к хозяину, «случайно» забывшему о нём во время последней поездки за город. Мальчишка никак не мог придти в полное согласие со своей проекцией. Ничего – дело опыта.

     – Ладно, пошли отсюда.

     – Скоро моя очередь.

     – Янику сами найдём, нечего здесь отсвечивать.

     Марсен посмотрела на Лазаря с таким выражением, будто собирался съездить ему по морде.

     – Мне жарко. Я хочу пить.

     Лазарь улыбнулся – необузданная дерзость этого мальчишки порой бывала очень забавной.

     Нежная девичья ладонь ужом заползла Лазарю под локоть, он обернулся и увидел рядом с собой Янику. Красивое лицо сияло, как начищенный медяк, вынуждая в очередной раз восхититься переменчивостью её настроения. Ещё три месяца назад Лазарь усмотрел бы в этом незрелость, граничащую с инфантилизмом, но вот сегодня почему-то не усматривал. Говоря точнее, ему на это было плевать. А если уж совсем начистоту, ему это даже нравилось.

     – Я нашла, – радостно сообщила она.

     Разумеется, она имела в виду Умара и Хеспию – как и положено снайперу, она высадилась ближе всех к цели.

     – А сюда пришла, чтобы нам рассказать? Или чтобы снова их потерять?

     Подошла очередь Марса. Мальчишка снял куртку, заложил подмышку и сгорбился перед окошком, разглядывая товары.

     Его не столько мучит жажда, сколько любопытство, понял Лазарь. Каково это – принимать пищу в инсоне? Лазарь и сам испытывал нечто похожее в своё первое настоящее путешествие. Будучи совершенно невпечатлительной натурой, для него всё оказалось весьма банально: вода имела вкус воды, а еда – еды.

     – Они никуда не уйдут, – заверила Яника и сделалась ещё счастливее. – Им так хорошо вместе! Думаю, они останутся сидеть там, даже если с неба посыплется метеоритный дождь.

     Она так искренне радовалась за них, словно забыла, зачем они пришли сюда и что начнётся здесь через какой-нибудь час или того меньше. Лазарь собрался напомнить ей – просто в качестве ещё одного эксперимента над её сангвиническим темпераментом – но в последний момент остановил себя. В этом не было ничего остроумного или забавного – сплошная похабщина, которой точно не сорвёшь аплодисментов у публики.

     «А ведь раньше для хамства тебе хватало одобрения и одного зрителя», – участливо напомнил внутренний правдоискатель. – «Этим зрителем был ты сам».

     Раньше – возможно. Но сегодня на концерт по заявкам от Лазаря не пришёл даже этот единственный самый верный поклонник.

     – Давай быстрее, мы не на пикник приехали, – поторопил он Марса. – Бери что-нибудь и пошли отсюда.

     Мальчишка вытащил из окошка белёсую голову и заискивающе посмотрел на Лазаря:

     – Слышь, дай денег. Всё равно ведь ненастоящие.

     От последней фразы брови продавщицы, терпеливо ждавшей за стеклом, медленно поехали вверх и вскоре спрятались в редкой чёлке сухих крашеных-перекрашеных волос.

     5

     Яника уверенно вела их вглубь парка, ориентируясь на местности так, словно частенько захаживала сюда отдохнуть от городской суеты, шума и выхлопных газов. Марсен на ходу прихлёбывал «Кока-Колу», периодически чмокая губами и облизываясь. Судя по его дегустационным потугам, он тоже не страдал от излишней впечатлительности. Каждым новым глотком «Кока-Кола» доказывала, что она – самая обычная, как и положено потоковой продукции от известного бренда.

     Они приближались к концу парка. Минут через пять на асфальтовых дорожках стало просторнее. Сами дорожки выглядели темнее, фонарей здесь почти не было, а те, что попадались, горели еле-еле или были разбиты. Редкие посетители всё чаще встречались на уютных лавочках, а общение сладких парочек сводилось к «обжиманиям» и «обсасываниям», как называла это Дара.

     Поворот, ещё поворот. Лазарю уже стало казаться, что Яника заблудилась, но тут она замедлила шаг и вполголоса сообщила:

     – Мы подходим. Вон они, видите? – и она украдкой ткнула пальцем куда-то вперёд.

     Третью лавочку от той, мимо которой они проходили, занимала парочка настолько «влюблённых», что над ними разве что не реял транспарант со стрелкой. Первое, что приходило на ум при виде этих двоих: «Дара права: Ник и правда счастлив по самое не могу».

     В своём инсоне Ник, он же Умар, не имел ничего общего с задохликом с апельсиновой ватой на голове, которого Дара тащила за собой по танцполу, как одну из тех декоративных шавок, напоминающих гигантских насекомых. Первое, что бросалось в глаза – Умар был явно выше своего оригинала на пару сантиметров. Это был крепкий атлетичный юноша с чистым, без единого намёка на прыщи и угревую сыпь, лицом. Свои волосы (не те мягкие паппусы, а именно волосы) Умар гладко, по-майклокорлеоновски зализал назад. Даже белая в красную полоску рубашка-поло с её дурацким синим кантом на рукавах смотрелась вполне уместно и даже симпатично.

     Что касается Дарении, то бишь Хеспии – на взгляд Лазаря, это были два совершенно разных, не идущих ни в какое сравнение друг с другом – нет, не человека – биологический вида! Все сегодняшние приготовления Дары к вечеру оказались мартышкиным трудом. Никакой стилист в мире, от Ли Стаффорда до Сергея Зверева, не помог бы ей затмить своей красотой Хеспию. Ни в этом мире, ни в мире инсона, ни в параллельной вселенной.

     Хеспия была прекрасна вся – целиком. От кончиков пальцев на ногах, обутых в простые босоножки, до кончиков пшеничных волос на макушке – самой обворожительной макушке в мире, если кому-нибудь взбредёт в голову сравнивать женские макушки. Божественные пропорции, в сравнении с которыми «золотое сечение» Леонардо казалось просто словосочетанием, идеально вылепленная фигура, самые сексуальные ноги, какие когда-либо видел Лазарь. А грудь... честно говоря, Лазарь даже обрадовался, что грудь Хеспии скрывала от посторонних глаз застёгнутая на молнию куртка.

     Но главная изюминка Ангела заключалась даже не идеальных формах. Главная изюминка заключалась в том, что в ней не было ничего от искусства – в ней всё было от природы. Ни единого следа макияжа, никаких завивок и лака на ногтях. Она была естественна, как блик солнца на морской глади, как плач перемазанного кровью и плодными оболочками младенца, изгнанного из материнской утробы.

     Лазарь не сразу понял это: нечасто встретишь женщину, которая красится полным отсутствием какой-либо краски. А когда понял, едва удержался от того, чтобы не подойти и не вызвать этого слащавого рыжего ушлёпка на дуэль, или как там ещё у них принято оспаривать право обладания сим божественным существом.

     Неудивительно, что Умар прятал свою красу в самом тёмном и укромном уголке парка. Возможно, не хотел провоцировать мужскую половину гулявших парочек, в поле зрения которых могла попасть его богиня, но Лазарь подозревал, что причина не только в этом. Учитывая почти раритетную редкость Ангелов, о которой упоминала Дара, прилюдно демонстрировать экстерьер своей зазнобы было немногим разумнее, чем с головы до ног увешаться бриллиантами и отправиться гулять по центральному парку в три часа ночи. Лёгкая полиэстеровая курточка успешно скрывала крылья Хеспии (если бы не рассказ Дары, Лазарь никогда бы не догадался об их существовании), но эта предосторожность всё равно казалась полумерой. До сего дня Лазарь никогда не встречал Ангелов – кроме Хеспии, не видел вообще ни одного – но то, что она одна из них, было написано у неё на лбу. А также туловище, руках, ногах (о да, ногах, ногах!), шее и... да, на макушке тоже.

     – Ну, разве она не ангел? – сказал Лазарь, не узнавая новых ласкательных ноток в своём голосе.

     – Афигенная… – выразил полную солидарность тронутый до глубины души Марс.

     Яника ничего не ответила, и продолжала счастливо улыбаться, как будто восхищённые эпитеты адресовались ей. Похоже, она искренне наслаждалась картиной абсолютной любовной идиллии, представшей перед ней.

     Лавочка напротив освободилась, как по заказу. Две молодые парочки, распивавшие алкогольные коктейли из алюминиевых банок, поднялись, побросали пустую тару в урну, и, весело о чём-то переговариваясь, зашагали прочь.

     – Займи место, – шепнул Лазарь Марсу, и взял Янику под руку.

     Мальчишка расторопно сорвался с места.

     Они с Яникой тронулись вперёд прогулочным шагом.

     – Если что, Малой твой племянник, а я набиваюсь в бойфренды, – на ходу сочинял Лазарь. – Наши отношения пока на первой стадии. Я усиленно делаю вид, что не собираюсь лезть тебе под трусики, а ты делаешь вид, что веришь мне. Выбрались в парк выгулять мальца, но это просто предлог. Полезешь целоваться – сперва спровадь куда-нибудь балласт. А то не поверят.

     Яника игриво наклонилась к нему, в огромных глазах два красных чертёнка отплясывали гопака. Припухшие губы улыбались загадочной и немного грустной улыбкой.

     – Складно говоришь, – похвалила она. – Я даже почти поверила.

     – А может, к чёрту всё? Отошлём мелкого на карусели и устроим виртуальное свидание? Говорят, в инсонах презервативы не нужны.

     – Не получится, – улыбка сошла с её лица, и Лазарь понял, что она уже не глядит на него. Сузившиеся глаза смотрели куда-то вскользь. – Смотри. По-моему, у них там не всё так хорошо, как казалось. Они вроде ссорятся?

     Так и было. То есть, ещё не было, но неуклонно к тому шло. Если бы Лазарю пришлось сравнивать ссору между двумя влюблёнными с грозой, то происходящее между Умаром и Хеспией было её предвестием. Когда небо ещё чистое, но уже парит, а воздух настолько влажный и липкий, что так и хочется вернуться домой, намылить руки и умыть лицо.

     Когда Лазарь и Яника опустились на лавочку рядом с Марсом, милое чириканье влюблённой парочки переросло в спор на повышенных тонах.

     – Мы не участвуем, мы наблюдаем. У нас всё хорошо, – вполголоса напомнил Лазарь, фамильярно закидывая левую руку на плечо Янике. Под её весом девушка сначала напряглась, но почти сразу расслабилась. – Правда, солнышко?

     Умар и Хеспия продолжали спорить, склонив головы и бубня что-то неразборчивое. Лазарь попробовал вслушаться, но быстро бросил эту затею – до него доносились лишь обрывки фраз, которые плохо складывались в предложения.

     Впрочем, общая картина происходящего была ясна и так. Реальное свидание (не это, а то, которое в ресторане) проходило не совсем в соответствии с планами Ника, что отчётливо читалось на лице его проекции. Умар смотрел на своего Ангела удивлённо, испуганно и немного обиженно. Он до сих пор не мог поверить в происходящее – так бывает, когда удачный и приятный во всех отношениях день неожиданно обрывается безобразной сценой. Ты принимаешься рьяно участвовать в этой сцене, желая поскорее взять ситуацию под контроль, но чем сильнее стараешься, тем хуже становится. Когда же до тебя доходит, что день окончательно испорчен и ничего уже не вернуть, ты злишься ещё больше и думаешь: «будь, что будет». А потом идёшь вразнос. И вот тогда всё становится по-настоящему плохо.

     То же самое происходило сейчас между Умаром и его Ангелом. Возбуждённое бормотание не переросло в крик, как того ожидал Лазарь. Они продолжали спорить, не меняя тональности, ещё минут пять, но было видно, что надолго Умара не хватит. Скоро он взорвётся, и неизвестно, как на это отзовётся инсон. Если это будет метеоритный дождь, Лазарю хотелось бы быть готовым к нему.

      Лучи солнца к тому времени окончательно оставили попытки пробиться через плотную завесу древесных крон. Отбрасываемые на дорожку тени расползлись во все стороны, как пятна масла на воде, сливаясь с другими пятнами и превращая сумерки во мглу. Ближайший рабочий фонарь отстоял на расстоянии двух лавочек, слабо светясь круглым жёлтым плафоном, похожим на глазное яблоко больного гепатитом С. Из-за недостатка света силуэты Умара и Хеспии напоминали полоски траурного крепа, ловко связанные друг с другом в причудливые фигурки людей. Лазарь не сразу заметил, как к паре бубнящих фигурок на лавке присоединились ещё две. Одна из них, коренастая и круглоголовая, подскочила к той, что была похожа на Хеспию, вытянув вперёд ленту-руку. В следующее мгновение хлопнул выстрел.

     Силуэт Хеспии отбросило на спинку лавки. Траурные ленты рук взмахнули над головой, тело вздрогнуло и опало. Силуэт Умара издал странный гортанный вой и вскочил с лавки. В ту же секунду силуэт другого пришельца, высокого и плечистого, одной рукой схватил Умара за горло, как курицу, которой предстояло окончить день в супе, а другой нанёс сокрушительный удар в лицо. Казалось, кто-то подрезал невидимые нити, поддерживающие фигурку Умара на весу, и она опала к ногам нападающего бесформенной чёрной кучей.

     Силуэт Высокого подхватил на руки тело Хеспии и закинул себе на плечо, точно мешок с награбленным добром. Люди на соседних лавочках повскакали с мест. Некоторые рванули прочь от греха подальше, но большинство осталось. Они с интересом наблюдали за происходящим с безопасного расстояния, тихо переговариваясь. У Лазаря сложилось впечатление, что всё это они видели прежде, и знали, чем должно кончиться.

     – Тащи её! – закричал кто-то из толпы и воздел над головой кулаки. – Давай! Давай!

     Люди на аллее жались к бордюрам, освобождая похитителям дорогу к бегству. Силуэты грабителей (иначе и не назовёшь) огляделись по сторонам.

     – Дай её мне! – приказал подельнику Коренастый.

     Высокий без возражений передал ему тело девушки. Коренастый взвалил её себе на плечо, махнул рукой в сторону фонаря, одиноко светившего в строю слепых собратьев, и приказал: «туда! «

     Грабители побежали. Толпа двинулась следом.

     – ДА-ВАЙ! ДА-ВАЙ! – скандировали люди.

     – За мной! – шепнул Лазарь своим и соскочил со скамейки.

     Они бросились вслед за толпой. Лазарь беззастенчиво орудовал локтями, расталкивая людей, бегущих впереди, и вскоре выбился в авангард. Грабители двигались не спеша, почти вразвалку, и даже пару раз переходили на шаг. Со стороны это больше напоминало торжественный марш вернувшихся с победой воинов на пути к триумфальной арке, нежели бегство.

     Лазарь нагнал похитителей там, где жёлтый круг света, разлитый под столбом единственного рабочего фонаря, вернул чёрным лентам человеческий облик.

     – СТОЙ! – закричал Лазарь, обращаясь сразу к обоим похитителям. – ОБЕРНИСЬ!

     Кое-кто из сопроводительной процессии послушно оглянулся, ища глазами кричавшего. Лазарь подумал, что сами грабители не услышали его, но тут Коренастый снова перешёл с лёгкой трусцы на торопливую поступь, после чего замедлил шаг и повернул назад стриженую голову.

     Позади Лазаря ахнула Яника. Кажется, Марс прибавил что-то матерное от себя, но в данной ситуации никто не стал бы мыть ему за это рот с мылом.

     С круглой стриженой ёжиком головы Коренастого им навстречу улыбалось искажённое злобным экстазом, но всё равно очень знакомое лицо Сенсора.

     Глава 3. Марафон

     1

     Круглая голова двойника Сенсора повернулась затылком, и через пару секунд снова превратилась в чёрный кочан на квадратной тумбе. Они с подельником вынырнули из-под фонаря обратно в ночь.

     Лазарь, Яника и Марс остановились. Некоторые из посетителей продолжали сопровождать беглецов, но с каждым шагом их численность уменьшалась. Понемногу процессия распалась на части. Одни вернулись к неспешной прогулке, другие заковыляли к лавочкам, третьи, в основном одиночки, продолжили размахивать руками и выкрикивать вслед убегающим ободрительные реплики.

     К одному из них подошёл Лазарь. Молодой парень с длинными светлыми волосами, собранными сзади в конский хвост, одетый в чёрную футболку с аппликацией солистов группы «Би 2» на спине. Яника и Марс следовали за Лазарем, не переговариваясь и ни о чём не спрашивая. Похоже, понемногу учились отличать время, отведённое для разговоров, от времени, предназначенного для действия.

     Патлатый фанат «Би 2» остановился под фонарём, раскручивая над головой кулак и безостановочно скандируя, как мантру, одно единственное слово: «Да-вай!». Можно было подумать, что он поставил все деньги на мастистого «Рыжика» под номером девять, и теперь выскакивал из штанов в экстатическом азарте.

     Лазарь опустил ладонь ему на плечо.

     Патлатый умолк на слоге «да», кулак застыл в воздухе. Он удивлённо обернулся:

     – Тебе чего?

     Рука продолжала висеть над головой, точно он держался за невидимый поручень.

     Лазарь попытался улыбнуться как можно дружелюбнее:

     – Слушай, друг, а что сейчас произошло? Вроде, грохнули кого?

     Подозрительность на лице патлатого сменилось благодушным пониманием.

     – Да не-е, – протянул он, опуская костлявую руку. – Ангела у какого-то лоха тиснули. Красавчики, вообще! Столько народу вокруг, а они при всех.

     Парень заулыбался той злорадной ухмылкой, с какой обыватель наблюдает по телевизору за арестом очередного проворовавшегося олигарха.

     – А мне послышалось, стреляли.

     – Ну, так в Ангела и стреляли! Им-то побоку, они же типа того – бессмертные. Её вырубили, лоху в зубы. Завтра поскачет, небось, на «Марафон» за тёлкой своей. Пойдёшь смотреть?

     «Марафон» – эхом отозвалось в голове у Лазаря. Воображение нарисовало трибуны ипподрома, битком набитые игроками, выкрикивающими номер своей ставки, будто это может помочь лошадям бежать лучше.

     – Может, и пойду, – ответил Лазарь с ленцой. – Если время будет. А ты?

     Патлатый дёрнул плечами.

     – Наверное. Борзый чувак, я б на такого поставил. Если б деньги были, – он неприятно рассмеялся.

     «Да-вай, девятка! Да-вай, девятка!»

     Тема для разговора была исчерпана. Лазарь собрался уходить, но в последний момент нахмурился, как бы вспомнив о чём-то:

     – А не подскажешь, где у вас здесь «Марафон»? Мы с девушкой не местные, к друзьям приехали в гости.

     В следующее мгновение Яника очень естественно скользнула ему под руку и прильнула к плечу щекой. Лазарь почувствовал аромат её духов и холодные пальцы на запястье.

     Чёрт, до чего же натуралистичны всё-таки эти инсоны!

     В порыве чувств он наклонился и поцеловал её в висок, что, в общем-то, было совсем необязательно – патлатый хикки на Шерлока Холмса явно не тянул.

     – Претенденты записываются на площади Гагарина – это здесь, недалеко. От парка вниз по улице и до кольца. А как бежать будут, тебе уже там расскажут, – некоторое время парень с любопытством рассматривал Янику, потом облизнул белёсый пушок над верхней губой и осведомился: – Обыкновенная?

     Лазарь не сразу понял, о чём он.

     Зато Яника не растерялась:

     – Обыкновенная-обыкновенная. Что, непохожа?

     – Ну, мало ли, – патлатый обнажил зубы в улыбке и перевёл взгляд на Лазаря. – Не, чувак, ты не подумай, что я там Ангелов пасу или наводчиком подрабатываю. Просто девчонка симпатичная.

     – Спасибо за комплимент, – улыбнулась Яника, и ещё крепче прижалась к Лазарю.

     Тот попытался придумать, о чём бы ещё расспросить парня так, чтобы не навлечь на себя подозрения, но ничего не придумал и попрощался. Патлатый махнул напоследок рукой и стал провожать их взглядом. Лазарю не нужно было оборачиваться, чтобы понять: глаза рокера внимательно изучают каждый сантиметр спины Яники в поисках малейшего признака крыльев.

     Они не спеша побрели к выходу из парка. Шагов через сто Яника отстранилась от Лазаря, и дальше они шли на таком расстоянии друг от друга, что он больше не мог чувствовать аромат её духов.

     2

     Они покинули инсон около десяти. Очнулись в душной спаленке Сенса, насквозь мокрые от пота, с пересохшими глотками. Лазарь попытался представить, каково ему было бы в его отравленной ядохимикатами комнате, и почувствовал подступающую тошноту.

     К половине двенадцатого вернулась Дара. Влетела в дом на всех парусах, раскрасневшаяся и перевозбуждённая, словно в ресторане вместо мартини в низких бокалах разливали гранёными стаканами энергетический «Ред-Булл» с водкой. Следом за ней в дом вошёл Сенсор, являвший собой полную противоположность подруге – подавленный, замкнутый и молчаливый. Тонкие губы алели смазанной помадой, которую он так и не оттёр до конца. Матвей прибыл последним. Сдержанно поприветствовал всех и быстро ретировался в комнату, явно довольный тем, что умудрился оказаться причастным ко всей этой чехарде и непричастным к её последствиям. Коренастый, Высокий и подстреленный Ангел – все на месте.

     Несмотря на не слишком боевое настроение участников заговора, первый этап операции по срыву отношений Дары и Ника прошёл без сучка, без задоринки. Даже лучше и быстрее, чем рассчитывал Лазарь. На поверку темперамент Ника оказался плодородной и невозделанной нивой для подобных трюков: парень был из тех, кто ревнует девушек даже к девушкам и устраивает сцены по поводу и без. Лазаря это ничуть не удивило – ничто не характеризовало незрелость Ника лучше, чем собственнические капризы.

     Его душевные муки Лазаря не трогали. Напротив – он был категорически убеждён, что оказывает парню услугу. Конечно же, это была игра в любовь, ничего больше. Когда в отношениях новоиспечённых Ромео и Джульетт исчезает остринка новизны, желание испытать на себе всю палитру любовных переживаний, включая холодные тона, обостряется. Тогда Ромео и Джульетты принимаются искусственно создавать себе условия для проблем, а, преуспев в этом, с упоением малолетних детей, дорвавшихся до любимой игрушки, кидаются в разборки. При этом оба испытывают вполне натуральные побочные эффекты – они ругаются, плачут и страдают (что очень положительно сказывается на доходах сотовых операторов). Потом неизбежно мирятся, но лишь затем, чтобы вскоре зайти на новый круг.

     Они играют друг с другом и не понимают этого. Не понимают, что рано или поздно любая игра закончится. Каким будет конец, напрямую зависит от того, как скоро закончится игра. У одних она заканчивается вовремя, у других – раз и навсегда. Что касается Ника, его игра в любовь только начиналась. С одной стороны это играло на руку Лазарю, с другой – Ведущему Игры тоже.

     Пока Дарения металась в немой ярости по гостиной, Сенс вкратце пересказал события вечера. Он начал с момента, когда они с Матвеем «совершенно случайно» оказались за соседним столиком того же ресторана, что выбрал Ник – уже навеселе и без подружек. Надо отдать Сенсу должное: свою роль он отработал на пять с плюсом. Матвей тоже не подкачал, хотя и отказывался поначалу принимать участие в этом, как он выразился, «скетч-шоу Монти Пайтона». Даре оставалось подыгрывать, скрипя зубами от злости, неизвестно кому адресованной – Ведущему, Лазарю, самой себе за то, что согласилась на это, вместо того, чтобы послать всех куда подальше.

     До сегодняшнего вечера Ник пребывал в святой уверенности, что Дара приходится Сенсу не более чем хорошим другом. После первого «медляка», на который Сенс пригласил её ещё до того, как на столик подали аперитив, от былой уверенности не осталось и следа.

     – Облапал меня, как скульптор скульптуру!

     Дара стояла посреди комнаты и взирала на Сенса с таким выражением, будто именно он был инициатором сего непотребства. Под гнётом её взгляда Сенс съёжился и смиренно потупился, словно и сам в это верил.

     Вся соль заключалась в том, что Дара не должна была оказывать сопротивления. Всё, что от неё требовалось – хохотать, как умалишённая, при каждой удачной попытке ущипнуть её за ягодицу. На этом моменте настоял Лазарь, и, кажется, именно это выводило её из себя больше всего.

     В принципе, первого танца уже было предостаточно. Вернувшись за столик, Дара обнаружила Ника в состоянии, близком к нервному срыву. Поданный к тому времени аперитив (чилийское белое сухое Шардене) можно было обновлять, причём оба бокала сразу. К счастью, разгоревшийся пожар был потушен Дарой в зародыше. Каким-то чудом ей удалось убедить Ника, что происходящее на танцполе – не более чем дружеское дуракаваляние. Пока она оправдывалась, от соседнего столика исправно приходили приятные «посылки» в виде пошлых подмигиваний и лошадиного ржания.

     И всё-таки Ник поверил. Или сделал вид, что поверил. В любом случае, дорога ко второму акту была открыта. Расчёт Лазаря состоял в том, чтобы ударить как можно больнее, когда они снова заберут эту веру с вероломством…

     … налётчиков в масках, – подсказал внутренний голос.

     Когда Дара расправилась с двумя бокалами спиртного (теперь она пила мартини «Бьянко»), при этом почти не прикоснувшись к еде, всё повторилось. На сей раз с поцелуями.

     – Облобызал меня всю! Да ещё язык совал!

     Сенсор попытался вставить нечто нечленораздельное в своё оправдание, но был придавлен взглядом женщины, изнасилованной в подворотне пьяным бродягой, и заткнулся на полуслове.

     Тот факт, что его язык пытался прорваться в ротовую полость лучшей подруги, показался Лазарю весьма занимательным. Либо старый друг настолько хорошо вжился в роль, либо не вживался вовсе.

     «Грязные танцы – часть вторая» переполнил чашу терпения Ника. Теперь алкоголем дело не обошлось. Музыка ещё не отыграла, когда он вскочил с места и направился к танцполу с явным намерением пустить в ход кулаки. В этот момент в постановку со своей партией вступил Матвей. Пьяно улыбаясь, он схватил Ника за рукав, не успел тот сделать и пары шагов, и силой развернул к себе. Со слов Сенса, эти двое смотрелись друг против друга, как суровый отец и нашкодивший сынишка. Матвей был тяжелее Ника чуть ли не в два раза, и раза в четыре сильнее. К чести Ника, разница в весе не смутила его. Матвей приготовился произнести заранее заготовленную речь, но не успел раскрыть рта, как рыжий мальчуган кинулся на него, точно Моська на слона.

     Один кулак угодил в грудь, другой в живот. Оба удара не несли по своему разящему потенциалу и трети той мощи, которую Матвей вложил в единственный ответный удар, угодивший парню в грудь. Рыжий согнулся пополам, но упасть не успел – Матвей ловко запрыгнул ему подмышку и быстро усадил обратно за стол. Всё произошло так быстро, что никто из посетителей ничего не заметил. А если и заметил – предпочёл не замечать.

     Всё это время Сенсор намеренно вёл Дарению в танце таким образом, чтобы она оставалась спиной к столику и не могла видеть заключительной части плана, в которую её, по странному недоразумению, забыли посвятить.

     – По недоразумению! – вскричала Дара. – А у этого недоразумения есть имя? Может, аморальный дружок Лазарь?

     Танец номер три последовал сразу за танцем номер два, не сходя с танцпола. Суть его заключалась в том, чтобы дать Нику время покинуть ресторан. Когда Дара вернулась к столику, раскрасневшаяся и чуточку пьяная, её ждал пустой стул и две синих купюры, подсунутые одним углом под тарелку – расплата за ужин и напитки. Всё свидание длилось не больше часа. В инсоне это время растянулось почти на два, но течение времени здесь и там иногда может отличаться. Особенно когда эмоции преобладают над действием.

     – Браво, Лазарь! – всплеснула руками Дара. – Второго свидания и не нужно! После такого он не то, что бороться за меня не станет – он меня даже видеть не захочет. Мне самой себя видеть противно.

     – К счастью, мы не строим догадок и не проводим психоанализов, – отозвался Лазарь. – Мы наблюдаем изнутри, а это гораздо круче. Можешь не сомневаться – Тристан уже собрался в поход за своей Изольдой.

     – Он будет бороться, Дара, – заверила Яника. – В инсоне Ника ты ушла от него не по доброй воле. Тебя у него украли. А значит, сдаваться он не намерен.

     Яника была мрачнее тучи. Она подчёркнуто не смотрела на Лазаря, давая понять, что своим взглядом может обидеть его, но не хочет этого делать.

     Такое поведение казалось Лазарю нелогичным. Раз она понимает в глубине инсона, что всё прошло, как должно, то почему тогда дуется? А если не дуется, то почему боится поднять глаза? Ответ пришёл сам собой: конечно, она не одобряет заключительную часть ресторанной пьесы, в которую её забыли посвятить точно так же, как Дару.

     – Прискорбно, но факт, – согласился Лазарь. – Умар обожествил тебя настолько, что ты для него теперь, как понюшка для кокаинщика. Физической зависимости не вызываешь, но по сравнению с психологической это игрушки.

     Он всё-таки добился своего: Яника обожгла его ледяным, как фреон, взглядом. Теперь ясно, что её так коробит. Как и положено тонко организованным натурам, её беспокоит не безнравственная составляющая его действий, а его безнравственное отношение к собственным действиям.

     Дара долго взвешивала в голове – спросить или нет – и не выдержала:

     – И как она… э-э, поживает? – поинтересовалась она таким тоном, словно с её последнего визита в инсон Хеспия могла измениться в худшую сторону. А может, надеялась, что сама изменилась в лучшую?

     – Отвечу на вопрос, который сквозит у тебя между слов, – отозвался Лазарь. – Не люблю обижать друзей, но по сравнению с Хеспией ты по-прежнему похожа на удивительный говорящий гибрид шимпанзе и пуделя.

     Марсен затрясся от хохота. Сенсор, весь вечер пасмурный, как Петербург девять месяцев в году, обнажил зубы в улыбке. Реакцию Яники Лазарь предпочёл игнорировать.

     На лице Дары крупным шрифтом изобразилось: «ничего другого я не ожидала», что являлось, конечно, абсолютным лицемерием. Люди, которые ничего не ждут, ни о чём и не спрашивают.

     – Представляю, на кого тогда похож я, – угрюмо буркнул Сенс.

     – О, – сказал Марс, – это ваще песня!

     Далее последовал краткий пересказ событий инсона, дополненный замечаниями Марса, отчего вся история приобрела оттенок остросюжетного боевика. Яника за всё время не проронила ни слова. Лазарь знал её достаточно, чтобы насчитать, как минимум, пару мест, где она могла вставить свою ремарку, будь у неё настроение. Но его не было. Переменчивое настроение сменило направление с лёгкостью флюгера на порывистом ветру.

     – Что собираетесь делать завтра? – спросил Сенсор, потихоньку приходя в себя. – Пойдёте покупать билеты на этот «Марафон»? Может, заодно и ставки сделаете?

     Лазарь удивлённо оглядел друзей. Нет, ну неужели у них и правда так бедно с фантазией?

     – Думаю, мы с Яникой окажемся по другую сторону букмекерской конторы, – сказал он, взлохмачивая свои и без того не слишком гладкие волосы. – Завтра, мальчики и девочки, мы запишемся в участники.

     3

     Наяву главной достопримечательностью площади Гагарина являлся главный корпус Донского Государственного Технического Университета – альма-матер Инь, Ян, и, что немаловажно, самого Ника. Парень выбрал тот же гуманитарный факультет, что и Дара – рекламы и менеджмента. Ангельский, надо заметить, факультет. В группе Дары мужское население составляло человек пять, в группе Ника, вероятно, и того меньше. Неудивительно, что своего Ангела он нашёл именно там. Ещё менее удивительно, что в его инсоне на площади Гагарина никто никогда не слышал ни о каком ДГТУ.

     Парк был (тот самый, откуда вчера вечером выкрали Хеспию), а университет отсутствовал. Вместо огромного четырёхэтажного здания с шестиколонным портиком, отделанным лепниной из арсенала классицизма, площадь имени первого космонавта планеты украшала небольшая двухэтажная постройка белого кирпича, очень похожая на дворец бракосочетаний. У здания имелось два входа, представлявших собой пристроенные к фасаду большие мраморные ротонды. Сквозь ротонды постоянно входили и выходили люди. Через зелёный садик, обсаженный невысокими елями, к дверям тянулись две асфальтовые дорожки, между которыми возвышался на постаменте бюст Юрия Гагарина – единственная вещь, позаимствованная из реальности без изменений. На крыше здания красные плоские буквы высотой в метр образовывали три слова: «МАРАФОН БУКМЕКЕРСКАЯ ЗАГС»

     На парковке Лазарь не заметил ни одной свадебной машины, что было, в принципе, неудивительно для буднего дня. Что касается людей, то их было предостаточно. Они тянулись в здание и из него двумя разноцветными муравьиными дорожками, причём муравьи явно принадлежали к разным видовым колониям. Люди на левой дорожке определённо ненавидели людей с правой, а те отвечали им взаимностью. Приглядевшись внимательнее, Лазарь заметил ещё одну интересную особенность – людей слева было чуть ли не вдвое больше, чем справа. Это объяснялось тем, что почти все левые шли попарно, в то время как правые шагали поодиночке.

     – Смотрите, – Яника указывала пальцем на левую дорожку. – Это что, цепи?

     Они вышли из парка, заранее выбранного для посадки (появляться вблизи от Умара было рискованно), и теперь стояли посреди двух дорожек, не зная, какую выбрать. Лазарь присмотрелся к тем, что шагали в парах, и действительно: между мужчинами и женщинами поблёскивала тонкая парабола металлической цепи. Справа ничего похожего не наблюдалось.

     – Они вроде рабы, да? – подал голос Марс.

     – Только половина, – сказал Лазарь. – И где-то среди них наш герой. Что ж, теперь мы знаем, какую дорожку выбрать. Достать бы ещё парочку таких браслетов.

     – Дай денег! – Марс требовательно протянул Лазарю раскрытую ладонь. – Всё, что есть давай. Сдачу принесу.

     – Хот-доги здесь такие же, как и «Кола», но без риска подхватить бычий цепень, – предупредил Лазарь, вынимая из кармана бумажник и протягивая мальчишке. – Сдачу оставь себе. Это на карманные расходы до конца недели.

     Схватив бумажник и крикнув: «идите, я догоню», Марс умчался в сторону парка. Лазарь и Яника зашагали по левой дорожке, на ходу выискивая лица Хеспии или Сенсора. Пока они шли, Лазарь насчитал около дюжины пар, скованных цепью, ещё с полдесятка одиночек угрюмо брело навстречу. В основном молодёжь – только в одной паре Лазарь углядел зрелых мужчину и женщину. Обоим было лет за тридцать.

     У ступеней ротонды образовался затор. Перед Лазарем наголо бритый парень спортивного телосложения и нагловатого вида тащил за собой рослую блондинку на голову выше себя. Заметив Лазаря, он улыбнулся:

     – Не боишься без цепи?

     – Она у меня ручная, – Лазарь привычным движением приобнял Янику за плечи.

     – Она-то, может, и ручная, а хозяин? У моего знакомого вот так увели у самого порога. Тоже без цепи вёл. А у другого прямо на регистрации. По башке арматурой и тю-тю. Регистратор даже пикнуть не успел. Да и на фиг оно ему надо.

     – А что, охраны нет?

     – Балда, – усмехнулся парень, хлопнув Лазаря по плечу. – Ты и есть охрана.

     Впоследствии Лазарь узнал, что отсутствие охраны и вообще какой-либо системы контроля правопорядка вблизи ЗАГСа объяснялось очень просто. Всё дело в том, что Ангелы, несмотря на свою богоподобность и раритетность, считались здесь абсолютно бесправными существами. Даже хуже. Благодаря их так называемой бессмертности, даже бездомные собаки имели больше общественных правозащитников. Да что там собаки – памятники архитектуры, и те охранялись лучше. Поэтому похищение, как и любое другое противоправное действие по отношению к Ангелу, за преступление не считалось. То есть «сцапать» Ангела было не страшнее, чем похитить камень с дороги, тогда как нападение на похитителя «камня», повлекшее тяжкие телесные, классифицировалось как уголовное преступление и каралось в соответствии с буквой закона. Вот почему похитители чувствовали себя относительно спокойно даже в непосредственной близости от хозяев. Панацеей против «дать по башке, схватить и убежать» была цепь, вся остальная защита возлагалась на закон.

     На стеклянной двери левой ротонды висела табличка. Золотые буквы, выдавленные на чёрном фоне, гласили:

     ЛЕВЫЙ ЗАЛ – РЕГИСТРАЦИЯ ПРЕТЕНДЕНТОВ

     ЗАПИСЬ НА МАРАФОН

     ПЕРВАЯ СМЕНА 10-00 ДО 12-00

     ВТОРАЯ СМЕНА 14-00 ДО 16-00

     ОПОЗДАВШИЕ ВНУТРЬ НЕ ВПУСКАЮТСЯ

     ПОЖАЛУЙСТА, СОБЛЮДАЙТЕ ОЧЕРЁДНОСТЬ И ПОРЯДОК

     ЗАГС 2 ЭТАЖ

     БУКМЕКЕРСКАЯ 3 ЭТАЖ

     Лазарь с беспокойством посмотрел на Янику (та ответила ему тем же), толкнул дверь и вошёл в прохладное мраморное помещение левого зала.

     4

     Здешнее убранство чем-то напоминало приёмное отделение детской поликлиники. Всю левую сторону занимала цепочка длинных лавок, обитых красным дерматином. Справа располагались три одинаковых двери, на каждой табличка с надписью «регистратура» и золотая цифра, соответствующая порядковому номеру кабинета. В дальнем конце зала поднималась на второй этаж широкая мраморная лестница, застеленная красной дорожкой. Над лавками на стене висели глянцевые плакаты под стеклом. Запечатлённые на них красивые юноши и девушки с гротескным воодушевлением на лицах продирались сквозь лесную чащу, переходили вброд мелкие речушки, героически отбивались от бродячих матёрых волков. Внизу каждого плаката золотым тиснением была напечатана не менее вычурная гнома, вроде: «Любовь – игра, в которой всегда шельмуют». Или: «Любовь, как удача, не любит, чтобы за ней гонялись». Или вот ещё: «Любовь трижды вор – не спит, смела и раздевает догола». Особенно Лазарю запомнился плакат, на котором крепкий светловолосый юноша держал за руку спутницу, висевшую над пропастью. Надпись на дне пропасти гласила: «Любовь никогда не умирает от нужды, но часто от несварения желудка».

     Из вмонтированных в потолок динамиков лилась негромкая музыка. Приятный мужской баритон неторопливо напевал:

     Waiting on an angel

     One to carry me home

     Hope you come to see me soon

     Cause I don` t want to go alone

     I don` t want to go alone

     Now angel won` t you come by me

     Angel hear my plea

     Take my hand lift me up

     So that I can fly with thee

     So that I can fly with thee

     (В ожидании ангела

     Который проводит меня домой

     Надеюсь, скоро придёшь повидаться

     Потому что не хочу идти один

     Не хочу идти один

     Ангел, неужели ты не хочешь придти за мной

     Ангел, услышь мою мольбу

     Возьми меня за руку, подними над землёй

     Чтобы я мог полететь с тобой

     Чтобы я мог полететь с тобой)

     Лазарь с Яникой заняли очередь во вторую дверь (туда было всего три пары) и приготовились ждать. Круглые часы над входной дверью показывали почти полдень.

     Лазарь огляделся. Люди вокруг напоминали молодые супружеские пары, вынужденные отстаивать очередь на консультацию к семейному психологу, причём далеко не первую, ибо одного из молодожёнов в буквальном смысле пришлось тащить на цепи. В каждой паре Ангел угадывался невооружённым глазом. Своей красотой ни одна из них (а это преимущественно были девушки) не уступала Хеспии, а некоторые экземпляры даже превосходили её. Лазарь не был уверен, что смог бы самостоятельно оторваться от брюнетки, подходящей на главную роль эротического римейка «Зены, королевы воинов», где подбором актрис занимался бы лично Лари Флинт, если бы не Яника – благо, девушка вовремя пришла на выручку, захлопнув ему челюсть кончиком пальца.

     Из пёстрого женского коллектива выбивалась одна пара на очереди в третью дверь. У этих двоих Ангелом была либо не слишком привлекательная девушка с коротко стрижеными фиолетовыми волосами, зачёсанными на затылке, как «у курочки под хвостиком», либо слишком красивый, даже с сугубо мужской позиции Лазаря, юноша. Лицо молодого человека могло показаться излишне смазливым, но это уже касалось персональных представлений Ника, как хозяина инсона, о мужской красоте. Ещё одна примечательная пара: парень лет двадцати пяти и крылатая компаньонка – очаровательная нимфетка на вид не старше пятнадцати. Интересно, что бы сказал Набоков, выпади ему шанс увидеть такую бабочку?

     And I`m waiting on an angel

     And I know it won` t be long

     To find myself a resting place

     In my angel`s arms

     In my angel`s arms

     So speak kind to a stranger

     Cause you`ll never know

     It just might be an angel come

     Knockin` at your door

     Knockin` at your door

     (Я жду ангела

     И знаю, осталось ждать недолго

     Окажусь в спокойном месте

     В объятиях моего ангела

     В объятиях моего ангела

     Будь добр к незнакомцам

     Ведь никогда не знаешь

     Вдруг это ангел пришёл

     И стучит в твою дверь

     И стучит в твою дверь)

     К сожалению, обещанные Дарой крылья до сих пор оставались для Лазаря гипотетическими. Ему не удалось рассмотреть ни у одного из Ангелов даже намёка на нечто похожее, сколько он ни пытался. Казалось, все они прибыли сюда в том виде, в каком были похищены, пряча крылья под лёгкими куртками и рюкзаками. Почти все ангельски-прекрасные лица имели схожее выражение: пятьдесят процентов обречённого опустошения, тридцать процентов смирения перед судьбой и двадцать процентов надежды на счастливый исход. Ангелы не переговаривались друг с другом или с пленителями – только угрюмо пялились в пространство в ожидании своей очереди и участи.

     Представители второй, сильнейшей половины команд (почему-то именно эта ассоциация приходила на ум, независимо от их пола) тоже хранили молчание. Но в отличие от Ангелов, это было решительное молчание паровозов, прущих за собой вагонный состав, на который невозможно оглянуться, дабы обозреть его длину. Однако их это не останавливало. Некоторые бросали на Лазаря, Янику и отсутствие цепи между ними неодобрительные взгляды.

     Минут через десять в зал вбежал белобрысый мальчишка с россыпью веснушек вокруг носа. В одной руке он нёс бутылку такой же оранжевой, как нос, жидкости (теперь он решил опробовать «Фанту»), в другой заламинированные в плёнку кандалы. Новёхонькие, блестящие, только-только с прилавка. Не обращая внимания на удивлённые взгляды окружающих, мальчуган бодро прошагал к скамейке Лазаря и плюхнулся рядом.

     Не успела дверь за ним закрыться, как в зал вошли ещё двое.

     У Лазаря засосало под ложечкой: это были Хеспия и Сенсор. Ну, или то, что осталось от Сенсора, после того как Дарт Сидиус завербовал его на тёмную сторону «силы». Лазарь и не подозревал, что лицо его друга, всегда доброе, как у Мурзилки, может выглядеть так устрашающе.

     Холодная ладошка Яники легла ему на запястье.

     – Вижу-вижу, – пробормотал он, наблюдая за тем, как Хеспия и Дарт Сенсус занимают свободную лавочку слева.

     – Кто последний во вторую? – осведомился Сенсор, обводя глазами зал.

     – Здесь, – поднял руку Лазарь.

     На секунду их взгляды встретились, и у Лазаря мурашки побежали по спине. Захотелось сию же минуту сдать ему очередь и перейти в другую, а лучше вообще покинуть помещение, пока не поздно.

     – За вами буду, – заявил Сенсор и отвёл взгляд.

     Лазарь усилием воли заставил себя оторваться от созерцания этого странного существа в облике лучшего друга, и посмотреть на Марсена.

     – Держи, – мальчишка вручил Лазарю упакованные, как копчёная колбаса в нарезке, кандалы. Надпись на красочной этикетке под плёнкой гласила: «ОКОВЫ ЛЮБВИ. УЛЬТРАПРОЧНЫЕ. РАЗРЫВОСТОЙКИЕ». – Хочешь спросить, где купил?

     – Это ты хочешь, чтобы тебя спросил.

     Лазарь распаковал кандалы. В ладонь выпала пара крохотных ключиков на кольце, и он тут же спрятал их в карман джинсов. Под одобрительные взгляды окружающих он защёлкнул один серебряный браслет на запястье Яники, а второй на своём.

     – Ну, так где купил?

     – Увидел магазин скобяных изделий на выходе из парка, – с удовольствием объяснил Марс. – Подумал, раз уж здесь держат людей на цепи, такие штуковины должны продаваться там.

     Лазарь с усмешкой толкнул парня плечом:

     – Думать иногда полезно, а?

     Когда на часах над входом минутная и часовая стрелки соединились в самой верхней точке циферблата, дверь первой регистратуры открылась. Оттуда вышла дородная женщина с ярко напомаженными губами, просеменила на коротеньких конических ножках к дверям ротонды и заперла их на ключ. После Сенса и Хеспии внутрь никто не входил – похоже, поток претендентов на сегодня иссяк. Женщина спрятала ключ в кулак и заторопилась обратно, бросив на ходу:

     – Первые, пожалуйста, заходите.

     Три пары одновременно встали со своих скамеек и вошли в три двери.

     5

     Регистрация началась. Чтобы как-то заполнить гнетущее молчание (а может, чтобы ещё больше выбиться из толпы) Яника наклонилась к Лазарю и спросила так, чтобы для остальных её слова потерялись на фоне музыки:

     – Я заметила, мы и офицеры Ведущего очень молоды. В этом есть какой-то смысл?

     – Самый прозаический, – так же вполголоса ответил ей Лазарь. – С возрастом Эмпаты постепенно теряют свои способности. Примерно к 28-30 годам у девяноста девяти процентов из нас наступает так называемый «сенсорный климакс»: мы перестаём видеть инсоны. К тридцати большинство окончательно потеряет прямую связь с внутренней проекцией и перестанет понимать, что такое инсон. А ещё через годик-другой мы возьмём себе обратно свои старые имена.

     – Правда? – для Яники это стало настоящим сюрпризом. – А что ждёт оставшийся один процент?

     Лазарь пожал плечами:

     – Не знаю. Наверное, то же самое, что и остальные девяносто девять.

     Яника нахмурилась:

     – Не проще было так и сказать: сто процентов?

     Лазарь ответил не сразу. Он украдкой следил за «злым» Сенсором. Тот сидел, выпрямив спину, и с важным видом поводил из стороны в сторону круглой, как мяч, головой.

     – Стопроцентную гарантию в чём-либо может дать только господь бог, – проговорил Лазарь, когда «мяч» повернулся к нему лицом и два печально-злых глаза принялись прощупывать его, как полицейский при обыске. – Существование которого, кстати, тоже далеко не стопроцентно. Всегда должен оставаться один процент надежды. Без него ты очень скоро потеряешь вкус к жизни, и смерть займёт место твоей новой надежды.

     Яника покачала головой:

     – Я не ношу коротких рукавов, поэтому ты всё время пытаешься закрепить в моей голове мысль о том, что смерть – это не выход. Ясно. Спасибо. Я поняла уже

     – Нет. Я хочу закрепить в твоей голове мысль о том, что смерть – это ситуация. Единственная в мире неразрешимая ситуация, а во всех прочих можно найти выход. Полезно помнить об этом, когда решишься на второй заплыв.

     На лицо Яники набежала тень.

     – Второго заплыва не будет. Спасибо за совет, но я и так всё прекрасно помню. Каждый раз, когда подтягиваю рукава, чтобы вымыть руки, или смотрю на браслеты в витрине магазина, которые мне никогда не надеть, я освежаю свою память.

     – Твоя память в данном случае не играет никакой роли. Есть железная логика Кати Исаковой и есть воспалённая эмоция Яники. И когда эти две снова скрестят мечи, первая будет бита последней в девяноста девяти процентах из ста. А потому панацеи быть не может. Твоя болезнь хроническая, но купируется. Другого лечения нет.

     Похоже, Яника собиралась ответить нечто вроде: «не надо меня лечить», но в эту секунду дверь во вторую регистратуру открылась, и приятный мужской голос пригласил:

     – Следующие.

     Марсен вопросительно посмотрел на Лазаря:

     – А куда первые делись?

     – Не имею ни малейшего понятия.

     Минут через десять из второй двери позвали третью смену. Вторая не покидала кабинета, как и первая. В соседних регистратурах наблюдалась та же ситуация. Ни у кого из присутствующих такая тенденция не вызывала удивления, и Лазарь рассудил, что пока беспокоиться не о чем. Если, конечно, все остальные не рассуждают таким же образом.

     – Следующие.

     – Наша очередь, – Лазарь встал, потянув за собой Янику. – Охраняй лавочку, Марс. Если не вернёмся через десять минут, найди дробовик и устрой здесь кровавую баню.

     – Лучше поднимусь на третий этаж и сделаю пару ставок, – мальчишка с ухмылкой похлопал себя по карману. – У меня ещё остались бабки.

     6

     Регистратура представляла собой квадратную комнату с тремя входами, считая тот, в который вошли они с Яникой. Вторым была ещё одна дверь в противоположной стене, а третьим – квадратное отверстие в полу, напоминающее пожарный люк. В подземное помещение уводила узенькая винтовая лестница, объяснявшая исчезновение пар-претендентов, не вернувшихся в зал ожидания. В одном углу комнаты стоял металлический шкаф с выдвижными ящиками, в другом медицинская ширма и фикус в кадке. Центр комнаты занимал длинный металлический стол. Окон в комнате не было, вместо них стены украшали уже знакомые агитационные плакаты в хромированных рамках.

     В целом, регистратура напоминала нечто среднее между терапевтическим кабинетом и комнатой для допросов.

     В торце стола спиной к подземному лазу сидел рослый мужчина лет сорока, одетый в типичную форму офисного сотрудника низшего звена какой-нибудь захудалой торговой фирмочки. Белый верх, чёрный низ и галстук с поддельным узлом на резинке. Мужчину отличали располагающие к себе черты лица и просто огромные (Лазарь никогда не видел таких) кисти рук. Бельфегор обладал довольно внушительными лапами, но в сравнении с руками Келпи даже они смотрелись мелко. Так вот этот парень давал фору им обоим. Толстая авторучка буквально тонула в гигантских пальцах, которыми он мог переломить её пополам одним неосторожным движением.

     – Присаживайтесь, – мужчина махнул пятиконечным опахалом на правый край стола.

     Лазарь и Яника уселись, куда сказано, и оказались лицом к двери в правую половину здания.

     – Пожалуйста, имя Ангела, имя претендента, дата и место реквизиции, – сказал мужчина, не отрываясь от писанины, над которой склонял свою аккуратно причёсанную голову.

     На вошедших он даже не взглянул. Раскрытый перед ним фолиант напоминал доисторическую амбарную книгу, в какие экономки лет эдак сто назад вносили сведения о том, куда и на что были истрачены хозяйские деньги.

     – Имя Ангела – Яника, – осторожно начал Лазарь, – имя претендента – Лазарь. Место реквизиции...

     Немного подумав, он продиктовал адрес отчего дома Яники – первое, что пришло на ум.

     – Забрал её, когда она выходила мусор выносить, – попытался добавить он толику подробностей. – В мешок и на плечо.

     По реакции регистратора стало ясно, что тому плевать на подробности, даже если бы Лазарь въехал к ней в дом на экскаваторе и вытащил ковшом прямо из постели.

     – Дата реквизиции… э-э, позавчера, в общем.

     Кончик авторучки завис над страницей. Регистратор поднял, наконец, глаза над книгой и укоризненно посмотрел на Лазаря.

     – Седьмого января, – сухо уточнил он.

     – Так точно. Праздники, сами понимаете.

     – Не понимаю, – сказал мужчина и выбрался из кресла.

     Обогнул стол и отправился к двери, ведущей в крыло хозяев. Дверная ручка исчезла в чудовищной ладони, между дверью и косяком образовалась щёлка. Регистратор просунул туда нос и позвал:

     – Яника-Лазарь, седьмое ноль первое, Зорге.

     Лазарь напрягся – в кабинет вызывали хозяина Ангела, ожидавшего очереди в правом крыле здания. Сейчас сюда должен войти Матвей.

     Подвигнуть его на эту маленькую инсценировку оказалось самым трудным из всего, с чем им довелось столкнуться до сих пор. Если бы не давление со стороны Аймы, согласившейся помочь исключительно под давлением Дары, на которую, в свою очередь, надавил Лазарь – ничего бы не вышло. Естественно, ни о каком реальном участии Матвея в «Марафоне» не могло идти и речи. У того и без них хватало забот, чтобы ещё ввязываться в опасную для жизни авантюру, с которой ему, к тому же, не перепадёт ни гроша. Всё, что требовалось от Матвея за бесплатно – войти в кабинет по первому зову, изобразить подлинного хозяина Яники и выйти вместе с ними на старт. На этом его роль заканчивалась. После старта он мог незаметно, под шумок, покинуть инсон. В суматохе, которая начнётся, когда вдогонку за беглецами выпустят хозяев, никто не станет считать пропавших без вести.

     Секунды тикали мучительно быстро, а в кабинет никто не входил. Лазарь от всей души надеялся, что Матвей успешно попал в инсон (делать это совместно с Лазарем он наотрез отказался), успел разобраться, что к чему, и выбрать нужную дверь раньше, чем её закрыли у него перед носом.

     Наконец, регистратор заметил, кого ждал, и вернулся на место. У Лазаря отлегло от сердца – стало быть, Матвей добрался. Каково же было его удивление, когда узкая щель между дверью и косяком превратилась в широкий проём, и в кабинет вошёл человек, похожий на удивительный гибрид гориллы и пуделя. Как будто этого было мало, следом за ним появился высокий улыбчивый юноша с лицом, обсыпанным веснушками, как приправой карри. Матвея среди них не было.

     Как? Почему? Что случилось? И, самое главное – откуда они узнали? Вопросы вздувались в голове Лазаря один за другим, как мыльные пузыри, и так же легко лопались, стоило прикоснуться к ним.

     Офицеры Ведущего расселись на противоположной стороне стола и представились. С гадливой улыбочкой на толстых губах Бельфегор назвался хозяином Ангела. В чёрных собачьих глазах, устремлённых через стол, Лазарь прочёл: «попробуй опровергнуть это, и ваша маленькая афера всплывёт наружу быстрее, чем высранный гамбургер».

     Бельфегор в дословной точности подтвердил информацию об Ангеле, данную Лазарем, из чего тот сделал вывод, что Невидимки Ведущего уже в Игре. Сопротивляться было поздно, так что на вопрос регистратора: «вы подтверждаете, что этот человек является хозяином Ангела?» пришлось ответить утвердительно. Леонард представился другом и помощником хозяина в состязании – правилами «Марафона» стороне-хозяйке разрешалось иметь одного напарника, в то время как претенденты обязаны были справляться сами.

     Регистратор внёс имена новоприбывших в книгу, отложил ручку и оглядел присутствующих усталым взглядом.

     – Наша компания «Марафоны от Любимова, Любимова и группы компаний «Агапэ» уведомляет вас, что перед подписанием отказа от претензий при несчастном случае, повлекшем психические травмы, телесные увечья или смерть во время забега, вы можете здесь и сейчас решить вопрос миром, – пробубнил он на одной ноте давно заученный текст.

     – Мне интересно узнать, – Бельфегор опустил волосатые кисти на стол и сжал их в кулаки: – если во время состязания я сверну шею этому ублюдку, – кивок мохнатой головы в сторону Лазаря, – это будет считаться за несчастный случай?

     – Безусловно, будет, – ответил регистратор так, словно у него спросили огонька. – В последней редакции устава «Марафона» от семнадцатого десятого ноль девятого, обеим сторонам разрешено прибегать к любым противоправным действиям в отношении соперника, подписавшего отказ.

     Последнее настолько развеселило Лазаря, что он просто не смог удержать уголки губ в рамках серьёзности. Правила, разрешающие противоправные действия – это что-то вроде охотничьей лицензии?

     – А есть такое, что вашими правилами запрещено? – с усмешкой спросил он. – Например, соблюдать правила?

     Регистратор одарил Лазаря взглядом, какой чувствует на себе червяк перед тем, как его насаживают на рыбацкий крючок:

     – Краткий инструктаж с вами проведут перед самым стартом. Если хотите узнать больше о правилах «Марафона», его истории и прочем, советую купить книгу, коих в наше время существует великое множество, или поискать в Интернете. Я здесь, уважаемый, сижу не для того, чтобы объяснять прописные истины, которые известны даже моей пятилетней дочке. Моя работа регистрировать людей, которые знают, на что идут.

     – Прекрасно, – Бельфегор вытянул волосатую руку по столу, – я согласен. Давайте свою бумажку.

     – Прежде я должен проверить Ангела, – регистратор поднялся с места и посмотрел на Янику. – Девушке за ширму и раздеться до пояса. Цепь можете не снимать, просто постойте рядом, – добавил он уже Лазарю.

     – Проверить? – толстые, как пара обожравшихся пиявок, брови Бельфегора исчезли в кудрявой чёлке. – В каком смысле? Только пальцем её тронь, и я тебе руки с корнем вырву.

     На месте Бельфегора Лазарь бы трижды подумал, прежде чем угрожать типу с кистями подобного размера. Страшно представить, во что они превратятся, сожмись в кулаки.

     Угроза мало тронула регистратора. Он бросил на Бельфегора пренебрежительный взгляд, снова взглянул на Янику, и проговорил, непонятно к кому обращаясь:

     – Не надо так нервничать, я всего лишь проверю крылья. Мне нужно удостовериться, что это… существо – настоящий Ангел, а не соседка по общежитию с симпатичной мордашкой, которую вы двое не поделили. Таков протокол.

     Глаза Бельфегора забегали по комнате в поисках поддержки и, в конце концов, остановились на Лазаре.

     – «Помогай!» – кричали эти глаза. – «Отныне это наша маленькая афера».

     Если бы Лазарю рассказали вчера, что завтра он и офицеры Ведущего окажутся по одну сторону баррикад – он бы придумал шутку получше.

     – Думаешь, она сидела бы тут и молчала, притащи мы её силой? – предпринял ещё одну попытку Бельфегор.

     Безрезультатно. Было видно, что отговорки вроде этой регистратор слышит не первый раз.

     – Если бы я верил каждой обдолбанной девке, которую тащат сюда её дружки-наркоманы, меня бы здесь давно не было. Ещё раз повторяю: я должен проверить крылья.

     Бельфегор и Леонард уставились друг на друга с таким потерянным выражением на лицах, что это было практически равносильно признанию.

     Два идиота. Конечно, регистратор заметил это. Впервые за всё время в его глазах появилось настоящее живое чувство: насторожённость.

     – За ширму, – чуть громче повторил он, – или за дверь. Выбирайте. Вы и так отняли у меня уйму времени.

     – Пожалуйста, – Лазарь поднялся со стула и дёрнул за собой Янику, точно непослушную собачонку на привязи. Яника затравленно повиновалась. – Но только проверять там нечего. Крыльев у неё нет.

     Насторожённость в глазах регистратора сменилась испугом. Наконец-то он начинал напоминать человека, а не робота. Мужчина осторожно отступил на два шага назад, предупредительно выставив вперёд ладонь размером со ступню:

     – Даю вам десять секунд на то, чтобы освободить девушку, и ещё пять, чтобы исчезнуть из моего кабинета. Иначе я нажму кнопку, и дальше вы будете разговаривать с охраной, – он указал на люк в полу, откуда, судя по всему, должна была явиться оная. – Мне глубоко наплевать, как и где вы нарушаете закон. Главное, чтобы не в этой комнате.

     – Спокойствие, уважаемый, – улыбнулся Лазарь. – Разве я сказал, что она не Ангел? Я только сказал, что у неё нет крыльев. Она сбросила их, когда поклялась в вечной верности этому, – он указал пальцем на остолбеневшего от изумления Бельфегора. – Она смертна, только и всего. Кстати, я изучил вашу брошюру по «Марафону» от корки до корки, и ни одно правило в ней не запрещает смертным Ангелам учувствовать в забеге.

     7

     – Поразительно, – в третий раз повторил регистратор.

     Человеческие эмоции окончательно завладели им. Он ошарашенно взирал на кровоточащий надрез на ладони Яники, который несколько секунд назад открылся там сам собой. Бельфегор и Леонард выглядели не лучше, но на них никто не обращал внимания. Сейчас регистратор был всецело поглощён Лазарем и Яникой – самой безнадёжной парой претендентов из всех, что он когда-либо видел на «Марафоне».

     Конечно, сначала он не поверил. Янике не удалось избежать осмотра за ширмой, но теперь это было всего лишь формальностью. Голые лопатки вместо крыльев доказывали ту часть истории, в которой она сбросила их, как ящерица, когда Бельфегор предпочёл отнять её бессмертие, но не опровергали ту, в которой она такой родилась. Тогда регистратор прибег к старому безотказному методу определения «смертных» Ангелов, которым пользовались в этом мире с незапамятных времён.

     Сначала он велел Бельфегору и Янике сесть за стол друг напротив друга. Затем попросил каждого вытянуть и положить на стол левую руку ладонью вверх. Когда это было сделано, мужчина отправился к шкафу и вытащил из выдвижного ящика канцелярский нож для бумаги.

     – Сейчас я сделаю небольшой надрез на вашей ладони, – сообщил он, обходя Бельфегора со спины и останавливаясь рядом с его левой рукой. – Так, чтобы пошла кровь. Если ваш Ангел действительно смертный, через минуту или раньше на её руке должен появиться такой же надрез. Должен появиться сам собой, – добавил он с ноткой скепсиса.

     Глаза Бельфегора в очередной раз уставились на Лазаря.

     «Всё пропало» – читалось на сорока процентах лица, свободных от курчавой растительности. – «Вот мы и попались»!

     Лазарь с охотой разделил бы его точку зрения, если бы не тонкий девичий голос, оповестивший о своём присутствии в его голове несколько секунд назад. Ну, хоть что-то сегодня шло по плану.

     – Это что-то вроде симбиоза, да? – обратился он к регистратору, легонько наступив под столом на ногу Янике. – Один организм воздействует на другой, и наоборот?

     Девушка даже не вздрогнула и продолжила изображать из себя овцу, ожидающую участи на крестьянском подворье. Она тоже слышала тонкий голосок у себя в голове.

     – Да, – регистратор защёлкал лезвием, выдвигаемым из рукоятки ножа, – но только в одностороннем порядке. Так что это, скорее, антибиоз.

     Мужчина вынул из кармана зажигалку и продезинфицировал лезвие на огне.

     – Членовредительством я не занимаюсь! – тут же запротестовал Бельфегор. – Слышь, друг, если у меня кровь пойдёт, она и у тебя пойдёт.

     – Ну-ну, ты же большой мальчик, – посюсюкал Лазарь. – Бо-бо не будет. Смотри-ка, даже девочка не боится.

     Яника подняла голову и с вызовом посмотрела на Бельфегора.

     Глаза морфера налились бешенством.

     – Я тебя сделаю бо-бо при встрече! – пригрозил он и стукнул тыльной стороной ладони по столу: – Режь!

     Стальное лезвие упёрлось острым углом в середину пухлой ладони и медленно погрузилось в мягкую плоть. Бельфегор шумно задышал.

     Глава 4. Ведущий Игры

     1

     В ладонь Бельфегора натекла порядочная лужа крови, но с рукой Яники ничего не происходило. Когда уже стало казаться, что и не произойдёт, девушка застонала и заёрзала. Присутствующие инстинктивно вытянули шеи, заглядывая в узкую лодочку ладони. Сначала на коже между линией сердца и линией ума появилась ещё одна бледная линия. Потом линия покраснела, углубилась, и вдруг разошлась, как приоткрывшийся рот, обнажив красную лоснящуюся полость. Казалось, кто-то разрезал ладонь изнутри невидимым консервным ножом. Кровь появилась последней. Только что её не было, а уже через секунду она наполнила рану, как вода наполняет ямку, вырытую на морском берегу.

     – Поразительно, – проронил регистратор. Вынул из кармана носовой платок и неуловимым движением огромных лап разорвал на две половинки. – Вот, перевяжитесь. Он чистый.

     Леонард помог с перевязкой Бельфегору, Лазарь – Янике. Он старался действовать как можно нежнее, накладывая повязку, и пару раз девушка бросала на него благодарный взгляд. Бельфегор позабыл о своей руке и ревниво следил за действиями Лазаря.

     Что это было – хорошая актёрская игра, или, наоборот, ужасно плохая? Неужели этот идиот и правда поверил, что между ними с Яникой может существовать хоть какая-то связь? Лазарю пришло в голову, что это уже далеко не первый раз, когда Бельфегор ведёт себя так, будто считает её своим Ангелом. И такая тенденция совершенно ему не понравилась. Чем-то она его пугала.

     – Поразительно, – повторил регистратор, когда с перевязкой было покончено. Вернулся за стол и принялся оттирать лезвие ножа от крови бумажным стикером. – У нас здесь действительно смертный Ангел… Просто поразительно!

     2

     Как оказалось, поразила его на самом деле не Яника – ему не давал покоя поступок Лазаря.

     – Вы понимаете, что это не принесёт вам счастья? – допытывался он таким тоном, словно разговаривал с умственно отсталым.

     Время от времени он бросал короткие взгляды на Янику и Бельфегора, как будто ожидая, когда же они, наконец, вскочат с мест и завопят во всю мочь: «заканчивай этот концерт и отпусти нас домой, чёртов придурок!»

     – Это существо… эта девушка принадлежит своему хозяину. Навечно. Вы понимаете, что это значит? На-веч-но.

     – Как там у Пушкина: «но я другому отдана и буду век ему верна»? – подбросил Леонард.

     – Точно, – глухо подтвердил Бельфегор. Он откинулся в кресле, скрестил на груди руки и исподлобья рассматривал Лазаря. – Думаешь, нашёл свою даму с собачкой? Но ты перепутал, бродяга. Она не дама – она собачка. Собачка, понимаешь? Между вам нет взаимности. Нет, не было и не будет.

     Ну, надо же! Даже конченые отморозки иногда почитывают классику.

     – Вы не знаете, что принесёт мне счастье, а что нет, – спокойно возразил Лазарь и добавил уже Бельфегору: – Если для того, чтобы ей понравится, придётся превратиться в кобеля – нет проблем. Отращу бакенбарды, отрежу левую половину мозга и дело в шляпе.

     Бельфегор зловеще улыбнулся в кустистую бороду, но ничего не ответил.

     Регистратор хлопнул в ладоши:

     – Что ж, в таком случае начнём.

     В течение следующих десяти минут он заводил индивидуальные карточки на каждого из участников (за исключением Яники). Карточки представляли собой маленькие анкеты, состоящие из перечня общих вопросов: пол, возраст, рост, вес, дата и место рождения, род деятельности и тому подобное. Примечательно, что никаких документов никто не требовал – вся информация принималась исключительно на веру.

     Когда карточки были заполнены, регистратор вынул из выдвижного ящика стола серебристый цифровой фотоаппарат-мыльницу и сделал снимки анфас каждого из участников. Опять же, кроме Яники. Вся процедура заняла меньше десяти минут. Было видно, что процесс настолько плотно поставлен на поток, что выбраковывать «некондицию» просто нет времени, а потому в ход идут все подряд. Когда нет жалоб, нет и контроля.

     Оформление подошло к концу. Регистратор как-то нервно выдохнул, и Лазарь снова почувствовал на себе его взгляд.

     – Ты пойми, – ещё раз попытался он, наплевав на официоз и переходя на «ты», – она не станет твоей, даже если вы доберётесь до финиша. Даже если хозяин отречётся от неё…

     – Никогда, – ввернул Бельфегор, но регистратор пропустил его реплику мимо ушей.

     С тех пор, как он своими глазами убедился в смертности Яники, его отношение к Бельфегору заметно охладело. Как и многие другие в этом мире, он не одобрял подобного «очеловечивания» Ангелов. Впоследствии Лазарь убедился, что люди со схожими убеждениями составляли здесь внушительное большинство. Их позиция не имела ничего общего с идеями борцов за права животных, активистов общественных организаций «Спасём планету!» и прочих «зелёных». Мотивы, которыми они руководствовались, были лишены всякой романтики и филантропии, и объяснялись исключительно потребительским интересом: они считали такое расточительное отношения к Ангелам чем-то вроде порчи ценного материала.

     – Вы никогда не будете счастливы, – продолжал регистратор. – Даже если после победы ты сделаешь ей лоботомию, вы соберёте манатки и переедете на Фиджи, она всё равно останется привязана к своему хозяину. Это мания, наваждение, сдвиг по фазе – называй, как угодно. Что бы это ни было, оно с ней на всю её короткую-прекороткую жизнь. Оно же превратит твою длинную-предлинную в сущий кошмар. Подумай ещё раз парень – тебе оно надо?

     На какое-то время в кабинете воцарилось напряжённое молчание. Чтобы не вселять в регистратора ложной надежды, Лазарь приподнял окольцованную руку над столом и побренчал цепью.

     – Выбор сделан.

     – Что ж, – у мужчины упали плечи, – в таком случае, подпишите бумаги и покиньте мой кабинет через этот вход, – он указал на лаз в полу.

     Мужчина прошёл к шкафу в углу комнаты, вынул небольшую кипу жёлтой бумаги и раздал по три листа всем, кроме Яники.

     – Это отказ от претензий. Поставьте автограф и расшифровку здесь, здесь и здесь и можете идти. Пойдёте с первой группой, старт в девятнадцать ноль-ноль.

     Они всё подписали, и регистратор собрал бумаги. Постучал ими по столу, сбивая в стопку, и торжественно произнёс:

     – Поздравляю вас, «Марафонцы»! И желаю удачи! Думаю, ставки на вас будут сумасшедшими. За всю мою многолетнюю практику смертный Ангел у нас впервые.

     Застонали по полу ножки отодвигаемых стульев.

     – Наверное, поэтому вы забыли об одном из немногочисленных запрещающих правил, – стул Лазаря остался стоять на том же самом месте.

     Начавшие было подниматься Бельфегор и Леонард застыли в забавных удивлённых позах. Холёное лицо регистратора сморщилось, от уголков глаз разошлись лучики морщин, каждая из которых как будто вопрошала: «Как? Неужели сюрпризы на сегодня не кончились?».

     – Я вычитал его в вашей полезной брошюре. Статья за номером шесть: «Распределение напарников», часть вторая. «В случае участия в забеге бескрылого Ангела, сторона-хозяйка лишается права иметь помощника», – на память процитировал Лазарь заранее заученный текст.

     Вообще-то с помощью шестой статьи он рассчитывал объяснить появление Матвея без напарника, но, учитывая новые обстоятельства, решил сымпровизировать. Надо же было поворачивать ситуацию в неожиданное русло.

     – Часть третья той же статьи гласит: «В случае сохранения за собой преимущества напарника со стороны-хозяйки, стороне-претенденту разрешается выбрать в помощь одного напарника или отказаться от него». В вашей руке три документа (услышав это, регистратор посмотрел на жёлтые листы), а значит, там не хватает ещё одного.

     – Верно… – растерянно пробормотал регистратор, а потом посмотрел на Бельфегора с Леонаром. – Я очень извиняюсь, но документ вступает в юридическую силу с момента подписания. Чтобы его аннулировать, понадобится время. Безусловно, моя оплошность налицо, и вы имеете полное право подать ходатайство об отказе в соответствующие инстанции…

     – Никаких проволочек! – рявкнул Бельфегор, грохнув кулаком по столу. – Пусть зовёт с собой, кого хочет. Будет на один труп больше.

     Регистратор умоляюще воззрился на Лазаря.

     – По рукам! – кивнул тот.

     Мужчина обречённо упал в своё кресло:

     – Что ж, зовите вашего помощника.

     Лазарь поднялся со стула, не преминув дёрнуть за собой цепь с Яникой (при этом он совершенно позабыл о той материнской нежности, с какой перевязывал ей руку пятью минутами раньше), и выглянул за дверь, из которой за всё утро не вернулся ни один претендент.

     3

     Когда регистратор увидел, кого привёл с собой Лазарь в качестве напарника, ему, что называется, окончательно «порвало шаблон». Лазарь подумал, что сегодня вечером к миссис регистраторше вернётся совершенно другой муж: прозревший, просветлённый, и даже в чуточку умудрённый. Может быть, завтра утром он уволится с работы и загорится чем-нибудь эдаким: купит телескоп, чтобы наблюдать за звёздным небом, или займётся благотворительностью.

     Марсен щеголеватой походкой ферта продефилировал в кабинет. Из холла заглядывали внутрь заждавшиеся претенденты, кто-то возмущённо бормотал. Лазарь их понимал. Мало того, что они просидели здесь уже больше получаса, так теперь ещё и зовут кого-то. Как бы не навлечь на себя дурную славу раньше времени.

     Офицеры Ведущего встретили мальчишку издевательским хохотом. Регистратор, напротив, ни жестом, ни словом не выказал своего пренебрежения. Он даже не поинтересовался, есть ли Марсену шестнадцать – минимальный возрастной порог для участника «Марафона». Впрочем, об этом Лазарь беспокоился меньше всего. Во-первых, шестнадцать Марсену было (во всяком случае, было его проекции) – ну, кто в двенадцать лет согласен со своим возрастом? А во-вторых, на нарушение законов на «Марафоне» местные блюстители правопорядка явно смотрели сквозь пальцы. Инсоны инсонами, а деньги деньгами. Марсен поставил на бумагах три закорючки – одна не похожа на другую – и регистратор лично проводил их к лазу в подземные помещения. Ему определённо не терпелось поскорее закончить с этой затянувшейся историей, а может, и рабочим днём заодно.

     – Вниз, налево по коридору, левая дверь, – он жестом пригласил спускаться. – Советую поскорее пройти коридор – через минуту я впущу команду-хозяйку. Вам в правую, – бросил он в сторону Бельфегора и Леонарда. – И… удачи.

     Лазарь кивнул в знак благодарности, и все трое по очереди спустились вниз.

     4

     Они оказались посреди длинного хорошо освещённого коридора. Стены и пол были выложены белым кафелем, эхо шагов создавало гнетущую атмосферу замкнутости. Помимо жужжащих над головой люминесцентных ламп, в потолке зияло ещё два отверстия – проходы из кабинетов один и три. Но сейчас в коридоре никого не было.

     «Господи, я перестаралась с ножом, да?» – запричитала Дара, как только они отдалились от люка на достаточное расстояние. – «Прости, солнышко, ради бога! Я не знала, как резать. Боялась, если будет недостаточно глубоко, не проявится в инсоне».

     – Ничего, всё в порядке, – отозвалась Яника. – Резать руки мне не впервой.

     Стоило им остаться наедине, как она ожила, словно спящая красавица от поцелуя принца. А ведь в какой-то момент Лазарь даже почувствовал себя неуютно – настолько натурально она вжилась в роль Ангела. Безмолвные бесправные существа явно давались ей без особых усилий.

     – Почти даже не болит, – Яника покрутила перевязанной кистью. – Хотя выглядело жутковато. Но ещё больше я испугалась, когда увидела вместо Матвея эту парочку. Что случилось?

     «До здания Матвей не дошёл», – объяснила Дара. – «Они вырубили его на выходе из парка. Я была в комнате, когда это случилось, и ничего не видела. Говорит, подкрались сзади и двинули чем-то тяжёлым по шее. Он уже пришёл в себя и вернулся. Никогда не слышала, чтобы люди так матерились».

     – Да как они узнали? – встрял Марс, не желая упустить возможность воспользоваться новой суперспособностью – общение с невидимым невоображаемым другом.

     – Думаю, это Айма, – пошутил Лазарь.

     Яника собрала рыжие брови у переносицы.

     – Айма?

     – Поняла, что ничего, кроме косоглазых кентавров, у них не выйдет, и сдала его с потрохами, – пояснил Лазарь. – Акела промахнулся, а жаль.

     Марсен в голос заржал. Яника летуче улыбнулась и поспешила отвернуться.

     «Ещё одно отличие детей от взрослых, – подумал Лазарь, – дети не боятся смеяться, когда им смешно».

     Они приближались к паре выкрашенных белой краской дверей в конце коридора. Надпись красными трафаретными буквами на левой гласила: «претенденты», на правой: «хозяева».

     – Ангелу вернуться обратно в образ, остальным заткнуться, – распорядился Лазарь, останавливаясь напротив левой двери. – Заходим.

     5

     Они вошли в шумное помещение с мокрым и скользким линолеумным полом, парой длинных деревянных лавок посередине, и редутами невысоких металлических шкафчиков вдоль стен. Кафельная арка в дальнем углу комнаты вела, судя по шуму воды и завесе белого пара, в душевые. В другом углу притаилась ещё одна дверь.

     В целом, комната напоминала типичную раздевалку общественного бассейна, которые им с Сенсом не раз приходилось посещать в детстве. Обычно они брали абонемент на всё лето – неплохая альтернатива морю, на котором Лазарь никогда не бывал, а Сенсор не имел возможности взять с собой.

     Скучающий у входа охранник в синей форме и с дубинкой на бедре был единственным одетым человеком в комнате. Остальные, пар семь или восемь, беззастенчиво щеголяли по комнате голыми задницами, «передницами», и, в случае девушек, грудями. Одни раздевались, другие, мокрые и распаренные, натирались банными полотенцами, третьи, уже вытертые и всклокоченные, облачались в старую одежду. Всё это сопровождалось весёлым гамом, свойственным армейской бане: отовсюду слышались смех, свист и подшучивания. От молчаливой сосредоточенности холла не осталось и следа.

     А ещё крылья, всюду крылья! За спиной каждой девушки в раздевалке покачивалось два слюдянистых крыла. Наконец, Лазарь мог в подробности их рассмотреть. Крылья напоминали пару полупрозрачных перепончатых лепестков кожи с продольными жилками вен от корня до краёв. У одних края были ровными, покатыми, у других с лунками. Верхушки крыльев возвышались над плечами сантиметров на десять, а внизу едва прикрывали ягодицы. По строению и форме кожистые наросты больше всего напоминали крылья бабочки – теперь ясно, каких образом Ангелам удавалось с такой лёгкостью прятать их под одеждой. Крылья были до того тонки, что в раскрытом состоянии могли плотно облегать спину владельца, легко повторяя каждый изгиб фигуры и почти не выделяясь на теле.

     Несмотря на кожистую структуру, крылья не производили отталкивающего впечатления. Напротив – они завораживали. Каждая пара имела индивидуальную раскраску. Лазарь пересмотрел все и не встретил ни одной похожей. Рисунки всех мастей и оттенков зеркально отражались друг от друга на обеих половинках – и какие это были рисунки! Никакому мастеру боди-арта не снилось ничего подобного. Плавные и ломаные линии сливались в причудливый разноцветный узор, разбавленный точками, пятнами, глазками. Вздумай все Ангелы в раздевалке разом замахать крыльями – поднялась бы такая рябь, что добрая половина похитителей слегла бы с эпилептическим припадком.

     Впрочем, Лазарь сильно сомневался, что Ангелы вообще способны махать ими. За небывалую красоту крыльям приходилось платить высокую цену – по своим лётным качествам эти полотна неизвестного художника были не многим функциональнее страусиных рудиментов.

     – Афигеть… – Марс пожирал взглядом ангельски прекрасные тела обнажённых нимф. Нет, даже не пожирал – надкусывал одну и тут же бросался на другую.

     – Сбылась мечта детства – совмещённые мужские и женские раздевалки, – проговорил Лазарь, от души веселясь над культурным шоком Яники. – Ну, разве не чудо эти инсоны?

     – Одежду в шкафчики, в душ, и бегом обратно, – прогудел охранник.

     С видом пресытившегося к любой экзотике оператора порнофильмов, мужчина бесцеремонно разглядывал Янику. Намётанный глаз уже видел её без одежды. В выражении лица читалось заинтересованное предвкушение знатока – похоже, рыженьких здесь подавали нечасто.

     Повезло мужику с работой, что и говорить.

     – Шкафчики выбирайте любые. Ваши тряпки здесь никому не нужны.

     Все трое остановились у ближайших свободных шкафчиков и замерли в замешательстве. Лазарь огляделся. Несколько заинтересованных взглядов блуждали по их троице, остальным было плевать.

     – Раздевайтесь, чего встали? – сказали откуда-то слева.

     Лазарь обернулся. От соседнего шкафчика им улыбался нагловатый лысый парень с комплекцией тяжелоатлета, которого они встретили у входа в ЗАГС. Лысый и его подруга, высокая блондинка с роскошными формами и скуластым лицом славянской красавицы, уже разоблачились. Из всей одежды на обоих была только пара стальных обручей на запястьях, да цепь между ними.

     – Знакомые всё лица, – усмехнулся Лазарь, с трудом отводя взгляд от налитого бюста девушки. – А мы тут… осматриваемся.

     – Ясное дело, – крякнул лысый и протянул плотную ладонь. – Я Сет.

     – Лазарь. Это Яника, Марсен.

     Они обменялись рукопожатиями.

     – Лада, – представил Сет свою подругу. Та не подняла глаз, даже когда прозвучало её имя. – А мелкого чё, в нагрузку дали?

     – Мелкий у тебя в штанах, – огрызнулся Марс, игнорируя тот факт, что штанов на Сете как раз не было.

     – Соображает, – ухмыльнулся Сет, панибратски хлопнув Марса по плечу. Стесняться ему явно было нечего: замечание мальчишки казалось не более чем фигурой речи. – Ладно, мы пошли мыться. Не задерживайтесь тут особо. В полтретьего кормёжка, потом инструктаж. Ждать никого не будут.

     Они ушли в душевую.

     Воодушевлённый до крайности творящимся вокруг развратом, Марсен первым стал раздеваться. Лазарь последовал примеру других и открыл браслет на запястье Яники.

     – Я представлял себе это немного в другом месте и при других обстоятельствах, но что поделать, – он запустил пальцы в пряжку на ремне и принялся её расстёгивать.

     «Прикрой её полотенцем, извращенец!» – незамедлительно потребовала Дара.

     – Купаться она тоже в полотенце будет?

     Не дожидаясь ответа Дары, Яника быстрыми движениями сняла с себя блузку и джинсы, скинула с ног кроссовки, стянула носки и осталась стоять в одном нижнем белье. Поразмыслив секунду, избавилась и от него.

     Всё это время Лазарь оторопело наблюдал за ней, вцепившись в наполовину расстёгнутую пряжку ремня мёртвой хваткой. Трусики и лифчик полетели на пол, и Яника, вот уже второй раз, предстала перед ним, в чём мать родила. Правда, в прошлый раз всё было иначе. Тогда вместо огненно-рыжих прядей по её груди струились кроваво-красные потёки воды – это было холодное безжизненное вместилище смерти, от которого хотелось отвернуться, избавиться, поскорее сбросить с рук. Сейчас в это тело снова вернулась жизнь.

     Лазарь не без удивления отметил, что ему нравится в ней решительно всё – от не слишком большой козьей грудки до едва заметных шрамов от укусов на животе. У неё была замечательная фигура: рыжие волосы (именно волосы, а не вода вперемешку с кровью), естественно спадавшие охряными кистями на голые ключицы, только подчёркивали её грациозность. От этого обнажённого средоточия жизни невозможно было оторваться. Его, во всей красоте и первозданности, хотелось перенести на холст. Перенести как есть, без прикрас. Отключить авторское видение и запечатлеть с фотографической точностью каждую чёрточку, морщинку, блик. Лазарь никогда прежде не писал с натурщиц, считая эту технику слишком сложной, но какой-то новый голос внутри подсказал, что ради такой красоты можно и рискнуть.

     Вот когда на их трио стали по-настоящему обращать внимание. Наличие крыльев можно спрятать под одеждой, но не на голом теле. Теперь вместо одной пары глаз на Янику таращилось полторы дюжины. К тем, кто ещё не заметил диковинного зрелища, тянулись руки соседей. Когда до людей постепенно дошло, что ошибки быть не может, и перед ними действительно настоящий смертный Ангел (ненастоящего сюда просто не пустят, да и перехваченная куском платка ладонь доказывала, что товар прошёл контроль качества), любопытные взгляды перекочевали от Яники к Лазарю.

     – Зачем ты её притащил? – послышалось откуда-то.

     – Вот это ты оптимист, брат! – поддержали с другой стороны.

     – Надень браслет, не то улетит!

     Кто-то рассмеялся. Шутника поддержали ещё несколько одобрительных голосов.

     – Идём в душевую, – отрывисто приказал Лазарь.

     Он быстро скинул с себя одежду и снова защёлкнул браслет на запястье Яники. Все трое прошлёпали под кафельную арку, спеша скрыться от назойливого внимания в клубах водяного пара.

     6

     Душевая оказалось обычной кафельной комнатой с потоками горячей воды под ногами. Внутри десять кранов, по пять с каждой стороны. Четыре из них уже заняты – каждая пара мылась под одним краном. Кожистые крылья Ангелов мокро хлопали под тугими струями воды, точно автомобильные коврики под напором аппарата высокого давления.

     Лазарь с Яникой встали под два смежных крана и принялись быстро намыливаться свободной от оков рукой. Марс юркнул на другую сторону.

     – Так вот откуда взялся малец-удалец, – послышался знакомый голос Сета.

     Он стоял на другой стороне душевой и с нескрываемым удовольствием мылил Ладе спину. Движение его были нежны, почти эротичны, но девушка, казалось, совсем не замечала их.

     – И почему ты вёл её без цепи. Кто за таким гоняться будет?

     Сет говорил без тени укора или пренебрежения. Поступок Лазаря скорее забавлял его, чем вызывал насмешку.

     – Как видишь, будут, – Лазарь продемонстрировал новому знакомому стальной браслет.

     – А на кой ты её под другой кран загнал? – усмехнулся Сет.

     Он говорил так раскованно, будто Яники здесь вообще не было или она не понимала человеческой речи.

     – Сексуальное напряжение, – объяснил Лазарь. – Я, как новый «Порш» из автосалона – завожусь с пол-оборота. Потом только держи.

     Сет на это только рассмеялся и понимающе закивал головой.

     Среди купальщиков Лазарь отметил несколько знакомых по залу ожидания лиц. Через один кран от Сета принимала омовение восхитительная Зена в компании тощего похитителя, которого она при желании могла без труда свернуть в бараний рог. Под соседним с Марсом краном мылась невзрачная девушка с фиолетовой причёской на пару с Аполлоноподобным компаньоном. В этой двойке Ангелом действительно оказался он – над мускулистыми плечами трепетали вершинки тонких кожистых крыльев в рваную красно-синюю полоску.

     Когда с водными процедурами было покончено, все трое вернулись к своим шкафчикам. Вытирались и одевались наспех – отсутствие крыльев за спиной у Яники с каждой секундой привлекало всё больше нездорового внимания.

     Как будто прочитав мысли Лазаря, не особо спешивший с одеждой Сет сказал:

     – Не усердствуйте слишком со шмотками. Всё равно скоро снимать.

     – Снимать?

     – А ты думал, побежишь в любимых джинсах? Мы ведь клоуны – нас и оденут соответствующе.

     Яника всё равно оделась.

     – Не хотим записываться в изгои раньше времени, – объяснил Лазарь, указав на спину подруги. – Белые вороны потому не летают, что долго не живут.

     – Главное, не тушуйтесь, и они от вас отстанут, – посоветовал Сет. – На самом деле мы тут все в одной упряжке. Мне вот, например, плевать, за какого Ангела ты бежишь – бессмертного, смертного или вообще дохлого. Когда за нами по следу выпустят охотников, я хочу, чтобы рядом со мной бежало как можно больше друзей. Остальное меня не колышет.

     – Теперь ясно, чего ты к нам клинья подбиваешь, – беззлобно заметил Лазарь.

     Вообще-то, против новых друзей в неизведанном, враждебном, опасном для жизни месте он ничего не имел.

     – А ты смышлёный. Не я один тут такой. Оглядись, – Сет обвёл рукой раздевалку. – Они все только этим и заняты. И это хорошая стратегия, друг мой.

     Стоило Лазарю осмотреться, как он сразу понял, о чём толкует его новый друг. Люди вокруг усиленно завязывали друг с другом отношения. Зена и её непропорциональный, как богомол, хозяин, оживлённо общались с единственной зрелой парой в группе: полным лысеющим мужчиной, похожим на депутата, и его Ангелом – представительной брюнеткой, уже немолодой, но, что называется, в самом соку. Коротковолосая девочка-мальчик пыталась разговорить сногсшибательную блондинку с красивыми вьющимися волосами. Блондинка почти терялась на фоне своего хозяина – здоровенного стриженого под ёжик лося…

     – Смотри! – Яника дёрнула Лазаря за рукав.

     Он и так уже видел. С глаз словно спала пелена, смутно знакомые черты «стриженого лося» превратились в хорошо знакомую, и, в то же время, до отвращения чуждую физиономию Сенсора-проекции. В потрясающей блондинке, которая не имела ничего общего с реальной Дарой, Лазарь разглядел Хеспию. Оба только что вошли в раздевалку и ещё не успели раздеться. С маниакальным оптимизмом идиота на круглом лице Сенсор пытался справиться с пуговицами на джинсовой рубашке. Толстые пальцы землепашца никак не желали сотрудничать.

     Хеспия ёжилась и озиралась по сторонам. К одежде она не притрагивалась. В ткани футболки чуть пониже солнечного сплетения зияла маленькая дырочка в буро-коричневом окаймлении – место, куда попала пуля. Дырочка обнажала кружок первозданно белой кожи и запятую пупка. Складывалось впечатление, что Хеспия просто надела футболку другой девушки, убитой прямым выстрелом в живот.

     Заметив, что спутница стоит столбом и ничего не делает, Сенсор бесцеремонно заломил ей руку (от неожиданности девушка припала на одно колено) и приказал раздеваться. Девочка-мальчик с всклокоченными, как у курочки под хвостиком, волосами шокированно отшатнулась. Одарила Сенсора неприязненным взглядом и отошла к своему шкафчику. Аполлоноподобный спутник безропотно следовал за ней, как пленный солдат.

     – Ба, да она говорящая! – напомнил о себе Сет. Лазарь не сразу понял, что речь о Янике. – А я думал, такая же тихоня, как моя.

     Сет ласково провёл тыльной стороной ладони по широкой скуле Лады. Девушка съёжилась, будто ожидала увидеть там бритву, которой он собирался располосовать ей всё лицо.

     – Ничего. Попривыкнет, разговорится. Затем и бежим, в каком-то смысле.

     Лазарь ещё раз огляделся. Теперь Ангелы вовсе не казались ему безмолвными запуганными овцами на выпасе, какими их представляли себе они с Яникой. По крайней мере, не все. Сейчас он ясно видел: некоторые Ангелы вполне безболезненно поддерживали беседу с другими Ангелами и даже с хозяевами. Если бы не диковинные наросты на изящных спинах, они ничем не отличались бы от обычных людей. Выходит, процесс привыкания начинался в кулуарах этого здания, и развивался в течение всего забега. Быть может, Сет опять прав – затем и бежим?

     – Ты здесь не первый раз? – спросил Лазарь.

     Если он угадал, этот лысый крепыш становился очень выгодным союзником.

     Сет отрицательно покачал головой. Потом задрал подбородок и нащупал пальцем уродливый шрам на горле, растянувшийся неровным полумесяцем от уха до уха. Розовая рубцовая ткань свидетельствовала о свежести полученной травмы.

     – Вот первый раз.

     Он опустил голову, оттянул большим пальцем нижнее веко на левом глазу и постучал ногтем по глазному яблоку. Послышался неестественный твёрдый стук – глаз оказался стеклянным. А Лазарь думал, он просто немного косит.

     – Это второй. Поглядим, какой сувенир я заполучу в третий раз.

     У Лазаря мурашки побежали по коже. Не от самих увечий – от фаталистской готовности получить новые.

     – И все три раза ты ходил за Ладой? – не поверила Яника. Отчаянное упорство Сета, граничащее с маниакальной навязчивостью, тронуло её до глубины души.

     Услышав своё имя из уст другого Ангела, Лада ожила, подняла печальные ореховые глаза и уставилась на Янику немигающим взглядом. Её лицо было по-прежнему красиво, но уже не ангельски. Исконно русские черты искажала какая-то бездонная усталость. Эта усталость совсем не вязалась в воображении Лазаря с образом настоящей русской женщины. Робость – да, покорность – может быть, но усталость… Такая не то что в горящую избу не войдёт – она из неё не выйдет, даже когда под ней загорится кровать. 

     – И опять же, я не один такой, – Сет выглядел немного смущённым. – Оглянитесь. Шизиков, вроде меня, пруд пруди. Думаешь, они бы собирали по две группы лохов каждый божий день семь дней в неделю, если бы было иначе?

     – Лохи те, кто за нами погонятся, – заявил Марс. – Это же их облапошили, а не нас.

     – Ой ли? – с горчинкой в голосе усмехнулся Сет. Он посмотрел на Ладу с почти стариковской ностальгией во взгляде. Так улыбается человек, вспоминая свою старенькую «копейку», которая за последние двадцать лет службы ломалась чаще, чем бегала. – За всё время, что я ношусь с ней, эта девочка успела поменять троих хозяев. И ни разу её выбор не пал на меня. Ни разу! Так что кто лох, а кто нет, ещё вопрос.

     Пока они разговаривали, Сенсор и Хеспия разделись и отправились в душевые.

     – Кстати о союзниках, – сказал Лазарь, – как тебе вон тот парень? – и он указал пальцем на широкую, как крылья Манта, спину Сенсора-проекции.

     – Знаешь его? – Сет с прищуром стреляного воробья присматривался к Сенсору.

     – Наблюдал, как он работает. Так совпало, что я гулял в том же самом парке, где он увёл её. То ещё зрелище, доложу я тебе. Парень дошлый, как Аль Капоне.

     Лазарь невольно подумал о настоящем Сенсе, и собственные слова показались нелепым фарсом. Сенсор, конечно, не из робкого десятка, и подраться не дурак, если надо. Но в то, что ради своей выгоды он способен причинить вред невинному существу, заведомо слабее себя, Лазарь не поверил бы, даже если бы в доказательство обратного ему привели распечатку показаний десятка свидетелей, фото-отчёт и видеозапись, на которой его друг насилует слепую монахиню.

     – Аль Капоне, говоришь? – Глаза Сета превратились в две маленькие хитрые щёлки. – Мне нравится. Возьмём его в оборот в столовой. Там проще всего.

     7

     Ровно в два часа охранник на входе открыл дверь в дальнем углу комнаты, и пятнадцать пар участников, выкупанных и кое-как одетых (большинство шло, обмотавшись махровыми полотенцами) проследовали в следующее помещение.

     Здесь игрокам выдавали форму, и Лазарю опять вспомнилась армия. Точнее, их .ась армия. с Сенсом недельное мытарство в Батайском распределителе, где призывникам впервые выдавали военную фору. «Зелёнка» – так она, кажется, называлась. Здесь было то же самое. Тесную комнатёнку разделяла пополам железная перегородка с длинным зарешеченным окном посередине. За окном, на фоне сложенных в небоскрёбы брикетов одежды и рядов обуви, сидели мужчина и женщина. Участники забега выстроились в две очереди у окна выдачи – мужчины слева, женщины справа. За перегородкой работники компании «Марафоны от Любимова, Любимова и группы компаний «Агапэ» намётанным глазом прикидывали размер одежды участников (мужчина одевал мужчин, женщина женщин), спрашивали размер обуви, после чего выдавали в узкую щель под окном аккуратно сложенный синтетический комбинезон и пару кожаных ботинок.

     Комбинезоны были двух цветов, и Лазарь сначала решил, что их выдают в соответствии с половой принадлежностью. Мужчины получали комбинезоны чёрного цвета, а женщины-Ангелы ярко-красного, почти пунцового оттенка со специальными прорезями для крыльев на спине. Потом, когда его взгляд случайно упал на единственную во всей группе команду-перевёртыш – миниатюрную девушку с фиолетовой стрижкой и её Аполлона – он понял, что ошибался. У этих двоих и с формой всё было наоборот. Аполлону выдали красный «женский» комбинезон с прорезями для крыльев, а его напарнице «мужской» чёрный. Выходит, дело вовсе не в половой принадлежности, а, скорее, в видовой.

     К «мужскому» окну Лазарь и Марс подошли вместе. Мужчина за окном не выразил никакого удивления при виде мальчишки – видимо, был заранее уведомлен о нестандартной ситуации в первой группе. С комплектом одежды для Марса дела обстояли сложнее. Работник компании очень долго копался в кипе чёрно-красных комбинезонов, пока не отыскал более-менее подходящий. Когда Марсен переоблачился, оказалось, что он всё равно великоват ему на пару размеров. Пришлось подкатывать рукава и штанины.

     О нестандартной ситуации в первой группе был извещён не только мужчина, одевавший мужчин, но и женщина, одевавшая женщин. К всеобщему изумлению, Янике достался точно такой же чёрный комбинезон, как и Лазарю. Как объяснил потом Сет – это даже скорее плюс, чем минус. Никто доподлинно не знал, в чём смысл такой цветовой градации, но среди фанатов «Марафона» бытовало мнение, что причиной тому бессмертность Ангелов. Дескать, в яркую мишень легче попасть (при условии, что преследователи раздобудут оружие, из которого смогут попадать). Таким образом, яркий комбинезон существенно снижал смертность среди претендентов – покалеченный Ангел не мог умереть (ему всё равно – хоть стреляй его, хоть режь), но мог существенно замедлить ход группы, а то и вовсе приостановить на время.

     – Тогда его можно брать тёпленьким, не беря при этом греха на душу. Конечно, при условии, что несправедливо обокраденного и разъярённого хозяина волнует спасение своей души, – добавил Сет после некоторого раздумья.

     Старую одежду свалили в большую разноцветную кучу посреди комнаты. В общей суете Лазарю не удалось перекинуться с Сетом и парой слов, а когда все переоделись, он и вовсе потерял его. Так было и в Батайском распределителе. Стоило всем залезть в «зелёнку», и хорошо знакомые люди превратились в армию мешковатых зелёных клонов. Пока не приловчились отличать друг друга по росту, походке и форме бритого черепа, приходилось звать человека по имени и ждать ответа.

     Лазарь так и поступил. Через секунду кто-то хлопнул его по плечу:

     – Чего орёшь?

     Лазарь обернулся и увидел ухмыляющееся лицо Сета.

     – Военная хитрость. Что дальше?

     – Дальше самое вкусное, друг мой, – глаза Сета блеснули. – Обед.

     8

     Столовая тоже ничем не отличалась от армейской. Деревянные столы и стулья, пластмассовые подносы, пара пухлощёких поварих в белых фартуках за раздаточной стойкой. Претенденты по очереди брали подносы, ставили на них тарелки с первым и вторым, стаканы с компотом и ломти хлеба, и занимали места за столиками.

     Подсесть к Сенсору и Хеспии не удалось – столы были рассчитаны на четверых, то есть на две команды, а их вместе с Марсом получалось уже трое. Хорошо хоть Сет не подкачал – Лазарь с облегчением следил, как они с Ладой садятся за стол к Сенсору, и Сет сразу заводит какой-то непринуждённый разговор. Уже через минуту оба беззаботно трепались о чём-то, как пара старых приятелей.

     Чтобы не привлекать излишнего внимания, Лазарь и компания принялись за еду. Блюда были самые аскетические, как и положено в местах общепита. Щи на первое, макароны по-флотски на второе, компот из сухофруктов, чёрный и белый хлеб. Лазарь съел первое (никогда прежде не пробовал щи, да ещё в инсоне) и выпил компот. Яника для виду поковыряла макароны. Того требовал образ – Ангелы почти не притрагивались к тарелкам (за редким исключением, вроде Аполлона, который накинулся на свою порцию, как голодающий Поволжья) и только пили компот. Марсен приговорил обе тарелки, вылизав их дочиста. При этом он обогнал всех не только за своим столиком, но и в столовой вообще. С тяжёлым вздохом парень откинулся на спинку стула и сыто рыгнул. На конопатом лице отразилось разочарование.

     Причина его извечных гонок за столом не являлась для Лазаря загадкой – она лежала на самом дне бездомного детства и связанных с ним проблемах с питанием. Но это что касается реальности. В инсоне дела обстояли иначе. Лазарь подозревал, что Марс никак не может распробовать «инсоновую» пищу. Впервые в жизни еда не нравилась ему, не насыщала, не приносила инстинктивного удовольствия от чувства исполненного долга, и это удручало мальчишку. Для его всеядной натуры ощущение неудовлетворённости после еды было сродни святотатству.

     Часы над раздаточной стойкой показали половину четвёртого, и угрюмый охранник у входа (Лазарю нравилось думать, что его невесёлый вид обусловлен чёрной завистью к коллеге из душевой) зычным голосом приказал всем встать и проследовать в следующую комнату.

     Сет разыскал Лазаря в очереди на выход.

     – Всё чики-поки, друг мой, – сообщил он, когда убедился, что его не подслушивает Сенсор, плётшийся в паре метров позади. – Твой знакомец и я теперь друзья до гроба. Я обрисовал ситуацию, объяснил плюсы командной игры, и он согласился присоединиться к нашему маленькому мушкетёрскому братству.

     – Супер, – сдержанно похвалил Лазарь, в очередной раз вознося хвалу самому себе за то, что сумел заполучить такого толкового союзника. – Как он тебе?

     – Здоровый бугай, ничего не скажешь. Немного туповат, но мы же здесь не в «Что? Где? Когда?» играем, верно?

     – Что есть, то есть, – согласился Лазарь с обоими замечаниями. – Что там дальше в программе?

     – Раздача номеров, инструктаж и два часа на отдых. Потом загрузимся в машины и поедем на старт. А там уже всё просто. Знай себе, беги до Алтаря.

     – И далеко Алтарь? – спросил Марс.

     – А это, мой юный друг, как карта ляжет. Некоторые за один день добегают, другие за неделю. А кто-то мучается-мучается, да так и бросает, не добежав. Алтарь – он у каждого свой.

     – Свой? – удивлённо переспросила Яника. – Как это – свой?

     9

     «Как это» им объяснили десятью минутами позже. Очередной охранник встретил первую группу на выходе из столовой и повёл длинными извилистыми проходам, пока, наконец, не остановился в одном из них. Этот проход был почти вдвое шире и длиннее остальных, и чем-то напоминал коридор дешёвой гостиницы. Под ногами стелился длинный красный палас с зелёным кантом, по обеим стенам шли одна за другой одинаковые двери, пронумерованные от одного до тридцати.

     По приказу охранника участники «Марафона» остановились в начале коридора и принялись ждать. Минут через пять в противоположном конце коридора возникла фигура человека. Фигура стремительно приближалась. Скоро человек подошёл совсем близко, и Лазарь смог его рассмотреть.

     Мужчина, крепкий и поджарый, как гончий пёс, лет тридцати, одетый в чёрные джинсы и чёрную водолазку. Короткие чёрные волосы отступали к затылку под гнётом аллопеции, отчего и без того выпуклый лоб выглядел просто «сократовским». Породистое лицо с тонкими чертами и огромные совиные глаза, подчёркнутые набрякшими мешками, делали его похожим на кинозлодея. В нём сочетались типажные черты классического злого гения – профессора Мориарти в молодости или кого-то в этом духе

     Мужчина развёл руки в приветственном жесте и провозгласил красивым чистым баритоном:

     – Приветствую вас, участники «Марафона»! Моё имя Донатор, и я – Ведущий Игры!

     Глава 5. На старт! Внимание! Марш!

     1

     Объявление человека в чёрном не произвело на присутствующих особого впечатления. Конечно, если не считать Лазаря, Яники и Марса, да надоедливого голоска Дарении, возбуждённо защебетавшего в ухо:

     «Вы слышали? Но это же просто совпадение, да?! Это не может быть он!»

     Разумеется, не может – на девяносто девять процентов из ста Лазарь был абсолютно в этом уверен. Тот факт, что никто из них не знал Ведущего в лицо, оставлял один процент сомнения (чем чёрт не шутит?), но чересчур уж химерический, на взгляд Лазаря.

     Между тем, мужчина в чёрном приступил к инструктажу, о котором упоминал Сет.

     – Дамы и господа, – вещал он с патетичностью древнегреческого оратора, покачивая сложенными у груди ладонями, – не хочу отнимать у вас драгоценного времени на отдых, а потому сразу к делу. В шесть часов вечера мы все снова соберёмся в этом коридоре и проследуем к машинам, которые доставят нас к старту. Старт будет дан ровно в семь. Теперь кратко об основных правилах, которые вам, безусловно, и так известны. Перед стартом всем будут выданы компасы для ориентирования на местности. Постарайтесь держаться северо-северо-западного направления. Наша беговая полоса, протяжённостью более тысячи километров от юга до севера, в поперечнике не превышает и двух километров. Если собьётесь с курса, рискуете уткнуться в ограду, отделяющую границы беговой зоны от прочего мира. Это не критично, но существенно облегчит жизнь вашим преследователям. Так что, и я не устану повторять это – компас, компас и ещё раз компас!

     Мужчина поднял согнутую в локте руку и несколько раз качнул ею вверх-вниз, как бы давая гудок. Потом он заговорил о преследователях и Алтарях:

     – Охотники стартуют с опозданием в полчаса. Это ваша фора для того, чтобы сделать приличный отрыв. Не обольщайтесь, если думаете, что фора позволит вам спокойно продолжать гонку, не оглядываясь назад. Практика показывает, что передвижение в тандеме с Ангелом очень быстро компенсирует это преимущество.

     Лазарю показалось, или пронизывающие бледно-голубые глаза Ведущего скользнули по их трио? Если нет, то выглядело это зловеще. Мысленное перекидное табло с двумя девятками, отображающее процентную вероятность того, что перед ними всего-навсего однофамилец Ведущего, щёлкнув пластинкам, упало на пару пунктов.

     – Так же не советую пытаться прятаться и пережидать, – продолжал Донатор. – В каждый комбинезон встроен радиомаячок. Преследователям будут выданы специальные мониторы для слежения за вашими перемещениями по полосе. Наносить умышленный вред комбинезону и маячкам строго запрещено. Два раза в сутки, в одиннадцать утра и одиннадцать вечера, на полосу сбрасываются контейнеры с сухпаем. Тушёнка, крекеры, сахар, вода – всё, что нужно организму для продолжения гонки. Контейнеры сбрасываются на пути следования игроков, так что не пропустите. Открыть контейнер можно только с помощью радиомаячка, и это ещё одна причина сохранять комбинезоны в целости. Если вы потеряете Ангела, оставайтесь на месте: за вами придут и выведут из зоны. Последнее, о чём хотелось бы упомянуть, прежде чем я раздам вам номера и отпущу отдыхать – это Алтари.

     Аудитория слушала Донатора вполуха – всё, что он говорил, являлось для них прописными истинами, и не нуждалось в напоминании. Лазарю пришлось даже шикнуть на одну расшумевшуюся от скуки парочку. До сих пор он не услышал от Донатора ничего нового (спасибо брошюре «Устав Марафона», изученной им прошлой ночью), но Алтари – совсем другое дело. В брошюре о них давались весьма расплывчатые сведения, из которых следовало, что Алтари, собственно, и есть финиш. Ангел, заведённый претендентом на Алтарь, автоматически (если это слово вообще применимо к живому существу) освобождался от связи с прежним хозяином и вроде как «обнулялся» (ещё более дикое словечко), после чего переходил в подчинение к новому хозяину… предварительно сбросив крылья. Ситуация с уже смертными Ангелами описывалась вообще скудно, в одном предложении, смысл которого сводился к следующему: «беги, пока не отстанут». Ни о каком Алтаре, разумеется, не могло идти и речи.

     На этом сведения об Алтарях заканчивались. Как выглядят эти самые Алтари (кроме того, что у каждого Алтарь индивидуальный) и кто, в конечном счёте, отвечает за их появление, в брошюре не давалось никакой информации. Не было ничего и о системе возникновения этих загадочных штуковин. Последний пробел беспокоил Лазаря больше всего.

     К вящему разочарованию, Донатор не сказал об Алтарях ничего нового, практически дословно процитировав сведения из брошюры. Он подтвердил слова Сета о том, что у каждого Ангела Алтарь уникальный и появляется в своё время. Как, когда и почему – не пояснялось. Чутьё подсказывало Лазарю, что ответы на эти вопросы ему предстоит искать самостоятельно.

     Не дав более никаких пояснений, и не осведомившись, есть у кого-нибудь из присутствующих вопросы (судя по скучающим физиономиям, вопросов никто не имел), Донатор развернул чёрную кожаную папку, поданную охранником, и громко зачитал:

     – Команда номер один: Ангел – Анаит, претендент – Камул. Прошу ко мне.

     От толпы игроков отделилась пара, в которой Лазарь сразу признал роковую Зену. Претендент на неё – худой жилистый верзила с проблемной кожей властно повёл девушку к Ведущему. Они обменялись парочкой коротких фраз, после чего Камул получил от Ведущего четыре тряпичных кругляка на самоклеющейся основе. На кругляках ядовито-кислотным цветом была отпечатана цифра 1. Камул снял защитную плёнку с клейкой стороны кругляков и налепил один себе на грудь, а второй, с помощью Ведущего, на спину. Потом проделал то же самое с комбинезоном Анаит. Из-за крыльев номер на её спине пришлось клеить почти у самой поясницы.

     Команда номер одни поблагодарила Ведущего, пересекла коридор и отбыла за дверь, соответствующую номерку на одежде.

     – Команда номер два: Ангел – Арьяман, претендент – Белонна.

     Вперёд выступили девочка с фиолетовым начёсом на затылке и её солнцеподобный Ангел. Оба получили кругляки с номером два и поспешили откланяться.

     Распределение продолжалось. Сет и Лада получили номер десять и отправились к десятой двери. Когда они проходили мимо, Лазарь дёрнул Сета за рукав:

     – Ты когда-нибудь видел его раньше? – он кивнул в сторону Ведущего.

     Донатор уже выдавал единственной возрастной команде из группы (Фрейя и Хадур) номер одиннадцать.

     – Ни-ког-да, – по слогам ответил Сет и исчез за дверью.

     У Лазаря похолодело на сердце. Пластинки на табло вероятности весело обсыпались сразу на десять пунктов.

     Донгану (в своём инсоне Ник назвал Сенсора-проекцию именно так) и Хеспии присвоили счастливый тринадцатый номер. Ведущий отпустил на этот счёт какую-то шутку, и Донган отреагировал на неё зычным гоготом. Проходя мимо Лазаря, он весело подмигнул ему, и Лазарь подмигнул в ответ.

     Стало быть, старина Сет замолвил словечко и за них.

     Благодаря красивому имени Яники, их троица осталась последней в списке. Когда подошла их очередь, в коридоре оставались только Ведущий и два охранника у входа. Лазарь, Яника и Марс получили номер пятнадцать, персональное дружественное напутствие и сухую улыбку – одну на всех. Они уже собирались уходить, когда совиные глаза Ведущего превратились в два морщинистых кожаных шарика с горизонтальными прорезями посередине, и он вдруг сказал:

     – Я ставил на тебя, Лазарь. Учти это.

     При этом губы Донатора подёрнулись загадочной улыбкой Джоконды. Невозможно было определить, какие чувства она выражает. Презрение? Насмешку? Грусть? А может, снисхождение? Сопереживание? Расположение? Что-то ещё?

     Пластинки на перекидном табло затрещали, закружились в дикой круговерти, и, наконец, остановились, но Лазарь так и не смог разобрать, что на них изображено. Одно он знал точно: это уже не цифры. Скорее, непонятные символы из «Остаться в живых».

     – И много поставил? – осмелился уточнить он.

     – Больше, чем ты того заслуживаешь, но меньше, чем хотелось бы, – ровным голосом ответил Ведущий. Кожаные шарики раскрылись, и он снова стал похож на сонную неясыть. – Ну, не буду задерживать. Увидимся через два часа.

     Путь до комнаты отдыха они преодолели в молчании, почти физически ощущая на себе взгляд выпученных, как две спелые сливы, глаз. В голове у Лазаря снова и снова возникал один и тот же вопрос: «как узнать того, кого никогда не встречал прежде»?

     Ответа не было.

     2

     Они с Яникой очнулись почти одновременно. Первые ощущения – дикий сушняк, лопающийся мочевой пузырь и лёгкая дезориентация – всё на месте. Сославшись на одно маленькое дельце, которое необходимо срочно уладить, Яника выскочила из спальни.

     – А я отлить, – простодушно признался Марс и отправился следом за ней.

     Салаги, подумал Лазарь. Надо будет как-нибудь объяснить им, что сушняк и переполненный мочевой пузырь находятся в прямой корреляции друг от друга. Опытный воин всегда помнит о двух вещах: не пить много перед боем, чтобы не обмочиться, и не переедать, чтобы не… испачкаться.

     В комнате остались только он и Дара. Девушка сидела в кресле и молча наблюдала за Лазарем, нервно подёргивая ступнёй. На подлокотнике кресла Лазарь увидел белый рулончик бинта, пузырёк с перекисью водорода и острый столовый нож со следами крови на лезвии – орудия чуда, сотворённого Дарой в инсоне напрямую из яви.

     – Пить хочешь?

     – Ну, я же здесь.

     Дара подала стакан с водой. Не успел Лазарь как следует напиться, как она уже тащила стакан у него изо рта:

     – Пошли. Хочу тебе кое-что показать.

     – В молодёжных фильмах эта фраза обычно несёт сексуальный подтекст, – заметил Лазарь, ведомый за руку к балконной двери. – Не знал, что ты эксгибиционистка.

     – Посмотри, – Дара отдёрнула штору и пропустила Лазаря вперёд. Сама она дальше не пошла. – Только аккуратно, чтоб он не заметил.

     Лазарь открыл дверь и вышел на балкон. Нога поехала по обледенелой плитке, и он чуть не упал.

     – Да не маши ты руками! – зашипела Дара. – Увидит же!

     Сначала Лазарь не понял, о ком она, и сделал ещё пару шагов вперёд. За перилами балкона показалась улица и тонированная синяя «Нива», припаркованная у ворот. Внутри явно кто-то грелся: из выхлопной трубы вылетали облачка белого дыма.

     – Осаждает меня с самого утра, – послышался сзади приглушённый голос Дары. – Оборвал телефон, раз десять звонил Айме, а на смс-ки вообще истратил, наверное, целое состояние! И везде одно и то же: «прости-прости-прости». Я не отвечала, как мы и договаривались. А часа полтора назад Матвей разбудил меня от инсона и сказал, что если я не заткну ему рот, он выбросит меня с балкона. Я сначала не поняла, о ком он, а потом… поняла. Услышала. Представляешь, он приехал сюда, вышел из машины и давай меня звать! Орал на всю улицу, как резаный.

     Лазарь вернулся в комнату:

     – А сейчас чего не орёт?

     – Соседи пригрозили, что если он не заткнётся, вызовут полицию. Тогда он прокричал, что не уедет отсюда, пока не увидится со мной, и сел в машину.

     Лицо Дарении преисполнилось боли. Она страдальчески заламывала руки, и, казалось (но только казалось), вот-вот расплачется.

     – У меня сегодня вечером пары, но я боюсь ехать в универ. Не знаю, как из дома выйти.

     – Никак, – категорически отрезал Лазарь. – Незапланированное второе свидание нам ни к чему.

     – Но он не уйдёт! Ты даже не представляешь, какой он упёртый. Если уж вбил себе в голову что, так хоть кол теши.

     – Дети – они такие.

     Дара пребывала в таком отчаянии, что пропустила реплику Лазаря мимо ушей.

     – Ну, и что будем делать?

     Лазарь зашагал к двери. Его ещё немного пошатывало с инсона, но скоро это пройдёт.

     – Когда кол не помогает, в голову стучусь я.

     Дара вытаращилась на него с выражением суеверного ужаса. Похоже, эмоции напрочь выбили из неё способность мыслить критически.

     – Ты куда!

     Лазарь открыл дверь и обернулся:

     – Превращать незапланированное свидание в запланированное. Нам с тобой по пути, кстати.

     3

     План второго свидания в общих чертах сформировался у Лазаря ещё вчера, но осязаемый вид принял только сейчас – внештатная ситуация с Ником пришлась как нельзя кстати. Но сперва нужно было установить степень осведомлённости Ника о Даре.

     – Конечно, он не знает, что вы живёте со мной! – тараторила Дара, сбегая вслед за Лазарем по ступенькам на первый этаж. – Пришлось бы долго объяснять, что и как, и много врать. Я отделалась полуправдой. Сказала, что живу вместе с бабушкой. Что родителей у меня нет. Кстати, бабушка у меня и правда есть, но живу я не с ней, так что это даже на две трети правда.

     Её отчаянное стремление к откровенности в отношениях позабавило Лазаря. Даже в теперешнем безнадёжном положении она цеплялась за будущее, которому, быть может, никогда не суждено сбыться.

     – Нехилый особнячок у бабушки.

     – Я же не описывала ему дом! Даже не говорила, где живу. Интересно, как он узнал адрес? Наверное, через деканат… у него там тётя работает.

     Они спустились на первый этаж. На шум сбежались обитатели «бабушкиного» дома: Яника, Марсен и Матвей. Последний был мрачнее тучи, огромную шишку на шее не могла скрыть даже толстая заплатка из склеенных друг с другом кусочков лейкопластыря. К травмам в инсонах физическое тело Матвея оказалось самыми восприимчивым: они отражались на нём в полном объёме, порой даже завышая реальный урон.

     – Кто? – на ходу бросил ему Лазарь.

     – Бельфегор... – буркнул Матвей. Было видно, что он ещё не остыл. – Даже не понимает, сука, какого врага себе нажил.

     Лазарь пересёк прихожую и вошёл в котельную. В этой маленькой тёплой комнатке, обвитой со всех сторон хитросплетениями разнокалиберных труб, царствовал красный агрегат с двумя круглыми глазами-манометрами и множеством маленьких ушек-кранов. На трубах сушились полотенца и нижнее бельё.

     Лазарь остановился у чёрного входа. Яника, Дара и Марс окружили его с трёх сторон. Матвей, почёсывая ушибленную шею, поплёлся дальше на кухню.

     – Что происходит? – встревожилась Яника. – Зачем мы пришли в котельную?

     – Затем, что здесь чёрный ход.

     – А с белым что не так?

     Дарения в двух славах объяснила суть.

     – Он там? – оскалился Марс. – В машине пасётся? Во дебил!

     – Прикуси язык! – в один голос прикрикнули на него Дара с Яникой.

     Обменявшись удивлёнными взглядами, девушки понимающе друг другу улыбнулись.

     – Значит так, – сказал Лазарь, – слушаем меня внимательно и запоминаем.

     4

     – Слушаем меня внимательно и запоминаем, – Лазарь ушами ощущал крещендо бающегося в груди сердца. Яника и Марс молча внимали. – Что бы там ни произошло, делайте так, как я говорю.

     Без десяти шесть они очнулись в маленькой комнатке с альковом для широкой двуспальной постели, столом и холодильником, набитым всякой снедью. Ещё через двадцать минут их подташнивало в кузове тряского развинченного грузовика с двумя маленьким зарешечёнными окошками в стенках. Было в этих окошках что-то от фургонов для транспортировки крупного рогатого скота.

     Участников «Марафона» везли на бойню.

     Грузовик, в котором они ехали, шёл первым в колонне из ещё трёх таких же. Внутри было очень тесно и шумно. Сюда поместилась только треть первой группы, но в перенаселённой темноте казалось, что едет вся. Люди готовились к старту по-разному – одни оживлённо переговаривались, другие хранили напряжённое молчание. Кто-то надрывисто кашлял, кто-то методично стучал кулаком в металлическую стенку кузова. К разочарованию Лазаря, команды Сета и Донгана сюда не попали.

     – Каким бы ребёнком ни казался Ник, инсон у него совсем не детский, – продолжал Лазарь, желая как следует их напугать. – И стигматы тоже – Матвей подтвердит. Это вам не детский сад Энуо, здесь всё серьёзно. А где не понарошку, там больно.

     Яника и Марсен судорожно выдохнули. Казалось, они и так уже напуганы дальше некуда.

     Осталось сдобрить небольшой порцией ободрения – и морально-психологическую подготовку можно считать законченной.

     – Но мы справимся. Главное, действовать сообща, и, по возможности, как можно дольше не отрываться от коллектива. Дождёмся, когда это сделают другие. Охотники тоже побегут группой. Они будут держаться вместе, пока наши маршруты совпадают, но как только кто-то отколется от нашей группы – кто-то отколется и от их. Будем держаться наилучшего маршрута до последнего – это сэкономит нам силы и даст преимущество.

     Яника опустила взгляд к полу и крепко о чём-то задумалась.

     – Как же это так? – вдруг сказала она, посмотрев на Лазаря. – Получается, мы разрушаем, а не защищаем?

     – Поясни.

     – Этими свиданиями мы изменяем жизнь Ника, вводим новые элементы и сами моделируем в инсоне вещи, которыми обычно манипулирует Ведущий, – она откинула мизинцем рыжую прядь со лба – из-за тряски волосы то и дело слетали на лицо. – Мы убиваем любовь Ника, в то время как офицеры Ведущего пытаются её защитить. Смешно, да?

     Ничего смешного в этом Лазарь не видел, да и вообще не любил смеяться. А потому он только развёл руками:

     – Нельзя приготовить омлет, не разбив пары яиц.

     5

     Из машин выходили под гром аплодисментов и рёв толпы.

     Старт размещался на клиновидной опушке маленького леса, указывавшей остриём на пустырь, зажатый с обеих сторон горбатыми холмами, как чёрный гвоздь в женской груди. Солнце уже завалилось за западный холм, редкие жилые домики горели квадратными огоньками окон на самой вершине. Восточный холм был более отвесным, над его скалистой необжитой вершиной повис рыбий глаз луны.

     Опушка и небольшое пространство перед ней огородили с трёх сторон высоким сетчатым забором с воротами, сквозь которые внутрь проехало три грузовика. Верхняя половина забора была затянута белой тканью, образующей три гигантских экрана. На экраны проецировалась картинка с кинопроекторов, установленных на трёх вышках, возвышающихся над полем людских голов. Сейчас проекторы крутили рекламу.

     Толпа снаружи бесновалась. Людей собралось несколько тысяч, не меньше. Целое море человеческих тел, рассыпанных по пустырю до самого подножия холмов. Тысячи вопящих в вечернее небо глоток, вдвое больше ладоней, маячивших над головами рукоплещущим маревом. Все эти люди заплатили, чтобы придти сюда. Вооружённые охранники в синих лакированных шлемах отгораживали место старта от пустыря и его безбилетных обитателей широким кольцом оцепления.

     Из брошюры Лазарь узнал, что из-за зашкаливающего градуса насилия, «Марафон» не укладывался ни в какую систему рейтингов, и был запрещён к телевизионной трансляции. Что, впрочем, не мешало организатором шоу ежедневно собирать аудиторию маленького рок-концерта во всех крупных городах страны. Каждый вечер на полосу запускали новую партию «Марафонцев», после чего до самого рассвета транслировали наиболее сочные моменты минувшего дня с комментариями Ведущего и оглашением победивших ставок. К слову, ставки принимались на всё подряд: на победу, на поражение, на смерть, на жизнь, а также на время, которое для всего этого потребуется. К утру народ расходился, а вечером возвращался снова, чтобы продолжить следить за успехами своей ставки. И так до победного (или проигрышного) конца. Мучения некоторых команд могли тянуться неделями, так что люди платили за вход снова и снова, обеспечивая тем самым «Марафону» регулярную посещаемость.

     Столь продуманная финансовая стратегия по выкачиванию денег из любителей поглазеть на насилие и просто несчастных лудоманов казалась Лазарю почти безупречной. Никакие телетрансляции не обеспечили бы «Любимову, Любимову и группе компаний Агапэ» больших барышей.

     Марафонцы высыпали из грузовиков. Как только ноги их коснулись земли, все границы между своими и чужими, изгоями и любимчиками, стёрлись окончательно. Все они теперь – одно большое стадо антилоп, на которых скоро начнут охоту хищники.

     Правда, пока хищников видно не было. Согласно регламенту «Марафона», охотников выпускают с опозданием в полчаса, а потому и привозят чуть позже. Ещё через час прибудет вторая группа (ходили слухи, что она в два раза многочисленнее первой), а ещё через полчаса привезут их «охотников». Такая поэтапность только на пользу шоу.

     Жаль, не удастся увидеть, кого Умар выбрал себе в попутчики. Интуиция подсказывала Лазарю, что здесь его тоже ждёт неприятный сюрприз. Впрочем, рано или поздно он всё равно узнает.

     Оказавшись внутри клетки, Лазарь почувствовал себя цирковым зверем в манеже, огороженном от зрителей безопасной решёткой. Конвоиры выпрыгнули из кабин и принялись выстраивать участников забега в две шеренги. Двое охранников вошли в образовавшийся живой коридор и раздали всем маленькие компасы с откидной крышкой, электрические фонарики и фляги с водой – всего по одной штуке на команду. Потом шеренги повернули лицом к лесу, превратив в четыре попарно сдвоенные колонны, и вперёд вышел Ведущий Игры. На фоне темнеющей лесной чащи, одетый во всё чёрное, он напоминал голову чеширского кота, парящую в воздухе. Водители грузовиков направили на Ведущего прожекторы, установленные на кабинах грузовиков, и голова обрела тело.

     На экраны вывели картинку: фигура Ведущего крупным планом. Донатор наклонился вперёд, поднёс к губам микрофон и поприветствовал присутствующих. Толпа ответила возбуждённым рёвом. Дождавшись, когда буря утихнет, Донатор перешёл к вводной части программы. Первым делом он выдал краткий спич о сегодняшнем «Марафоне», после чего приступил к перечислению имён участников. На экранах замелькали наспех сделанные в «регистраторской» фотографии.

     – Ну, как – жим-жим? – услышал Лазарь у себя за спиной.

     Он обернулся, ожидая увидеть там Сета, и... не увидел. С ним говорил Донган, улыбающийся доброжелательной улыбкой злого Сенсора.

     – Да нормально, вроде. Как сам?

     – А я, чувак, кайфую, – охотно поделился Донган. – Сета засунули в другую колонну, но после старта он к нам подтянется. Мы теперь типа того – камрады?

     Донгана имел дикцию типичного представителя дворового быдла, изувечившего свой речевой аппарат тоннами лузганных семечек, баррелями выпитого пива и целым войском однообразных слов-паразитов, компенсирующих дефицит словарного запаса.

     – Я Донган.

     – Лазарь. Это Яника, Марс.

     – Знаю. Ты в первый раз?

     – Надеюсь, что и в последний.

     – Я тоже. В смысле, тоже в первый, – глаза Донгана неодобрительно скользнули по пустым прорезям в комбинезоне Яники. – На фига тебе этот геморрой? Нормальных, что ли, мало?

     – Любовь зла, – развёл руками Лазарь. – Поэтому мы сейчас по эту сторону решётки, а не по другую, разве нет?

     – Не в моём случае, – покачал головой Донган. – Мне нравится с этой стороны решётки, врубаешься? Видишь толпу вокруг? Они пришли поглазеть на нас.

     Лазарь бросил взгляд на Хеспию. Красавица почти не прислушивалась к разговору. Она затравленно озиралась по сторонам, и, казалось, вот-вот обмочится. Яника тоже это заметила, приблизилась к Хеспии и взяла её за руку. Девушка дёрнулась, будто получив разряд статического электричества, и уставилась на незнакомку.

     – Не бойся, – улыбнулась ей Яника, – с тобой не случится ничего плохого.

     – Я не за себя боюсь, – ответила Хеспия, и Лазарь убедился, что её голос не уступает красотой её внешности. – Я за Умара боюсь.

     – Да не трону я твоего Умара, – проворчал Донган с интонацией миллион раз повторённой фразы. – Если сам не нарвётся.

     Хеспия мотнула головой в его сторону, золотистые кудри вспорхнули над изящными плечиками.

     – А я не этого боюсь! Я боюсь, как бы он тебя не прикончил, когда догонит.

     Судя по тому, как скривилось лицо Донгана, эту фразу он слышал впервые.

     – Переживает за меня, – подмигнул он Лазарю, а потом посмотрел куда-то поверх его головы. – О, начинается!

     На три экрана дали общий план группы, в середине которой Лазарь быстро отыскал самого себя. Судя по углу, с которого велась съёмка, видеокамеры располагались где-то на решётках ограды.

     Ведущий сверился с часами и вытянул над головой руку. Лазарь увидел зажатый в кулаке маленький стартовый пистолет.

     Толпа затаила дыхание.

     – На старт! Внимание! МАРШ!

     5

     Грянул выстрел. Одновременно с ним многотысячная толпа болельщиков взорвалась дружным рёвом.

     – Ну, понеслась! – выкрикнул кто-то.

     Четыре сдвоенные колонны сорвались с места и побежали вперёд лёгкой трусцой. Спешить не следовало. Второй раздел брошюры «Полезные советы участникам «Марафона» первым пунктом рекомендовал: «Тише едешь – живши будешь». Учитывая географические изъяны трассы, сломать ногу на самом старте проще простого.

     На входе в лес колонны смешались, и Лазарю в очередной раз вспомнилась служба в армии – утренняя зарядка и кросс на три километра. Зябкий полумрак (правда, утренний, а не вечерний), лесополоса, топот сапог, сопящие, хрипящие от натуги силуэты вокруг. Впрочем, полумрак быстро рассеялся. Очень скоро лес озарился мощным электрическим светом – повсюду на деревьях висели маленькими видеокамеры с прожекторами, направленные под разными углами так, чтобы охватить каждый квадрант полосы. Камер было так много, что в свете прожекторов можно было спокойно вдеть нитку в иголку.

     Сет привычно вынырнул откуда-то, как чёрт из табакерки, и пристроился слева от Лазаря.

     – Привет! Как бежится?

     – По пункту два «Советов участникам Марафона», – пропыхтел в ответ Лазарь.

     Пункт два гласил: «Болтун – чахотка для дыхалки».

     – Всё это фигня, – пробасил Донган справа. – Максимум через полчаса сдохнут даже самые выносливые и дальше пойдём шагом.

     Но пока они бежали – все бежали. Под ногами пролегала истоптанная сотнями ступней лесная подстилка: слой полусгнившего опада, раздавленных веток, мелких растений. Палая листва обильно прилипала к подошвам ботинок. Путь преграждал густой подлесок, шипастый кустарник, коряги, валежник. Всё это укрывала дырявая крыша древесных крон. Сквозь рваные бреши внутрь заглядывали любопытные звёзды. Воздух источал дразнящие ароматы настоящего леса.

     Молодые мышцы несли игроков по кустам, корягам и кочкам. Рот жадно ловил воздух, цепкие глаза выхватывали нужные куски пейзажа, мозг формировал наилучший и безопаснейший курс. Шум продирающейся сквозь лес толпы заглушало собственное дыхание, стук крови в висках, назойливый комариный писк. Мерзкие создания тучкой вились у каждого уха, стоило на секунду замедлить ход.

     Свет прожекторов позволял безболезненно преодолевать заросли кустарников, которые так и норовили ухватить длинным щупальцем за лодыжку. Кое-кто всё-таки зацепился ногой за корягу и упал. Цепь натянулась, спутница не успела остановиться, её рвануло назад. Взмахнув потрясающими ярко-жёлтыми крыльями, девушка растянулась на земле. Аутсайдеры обегали несчастную пару с обеих сторон, на ходу передавая ей свой титул.

     Лазарь чувствовал в себе силы бежать хоть до самого утра. Яника шла вперёд, как ломовая лошадь. Команды десять и тринадцать тоже не отставали. Марс пока не выказывал признаков усталости, но Лазарь беспокоился за него: там, где остальные делали шаг, мальчишке приходилось делать два.

     Скоро от основной группы одна за другой стали отбиваться команды. Они уходили в стороны, и, петляя между частоколом стволов, исчезали в древесной толще леса. Пара команд, выносливых, как кенийские марафонцы, оторвалась далеко вперёд; остальные потихоньку выдыхались и замедлялись. Бег по пересечённой местности быстро выбивал из сил. Какой-то парень, слишком тучный для подобных пробежек, уже перешёл на шаг. Он шёл по лесу с вытянутыми над головой руками и показывал во все попадающиеся по пути видеокамеры средний палец. Бедняга выдохся быстрее своего Ангела: миниатюрная азиатка спортивного телосложения даже не сбила дыхания.

     Примерно через час после старта Лазарь стал понимать, что его тактика коллективного выжидания на наилучшем маршруте не выдерживает проверки практикой. Протоптанная многими поколениями участников тропинка, которой все они придерживались, неожиданно разветвилась. Одна ветка уводила на запад, сбегала по пологому склону и обрывалась у журчащей в низине лесной речушки; другая тянулась дальше на север, чуть изгибаясь к востоку. Большая группа игроков (примерно половина из тех, кто остался) отделилась от остальных и организованно свернула на запад. Судя по слаженности их действий, ребята тоже не теряли в раздевалке времени понапрасну. Лазарь разглядел среди них уже знакомых Зену, а так же Фрейю и Хадура – единственную возрастную команду в партии.

     Остальные продолжили движение в северо-восточном направлении развилки. К тому моменту, когда вдогонку за претендентами выпустили охотников, от основной группы осталось четыре команды. Триумвират десятой, тринадцатой и пятнадцатой, и пара «перевёртыш» – девочка с фиолетовой стрижкой и её Аполлон. Оба плелись позади, с каждым шагом отставая всё больше. Они так и не сумели найти себе друзей – видимо, Ангелов мужского пола здесь жаловали ещё меньше, чем смертных.

     На шаг перешли задолго до развилки. После уже почти ползли, подстраиваясь под темп самого медленного. К чести Марса, слабым звеном оказался не он, а пышная Лада, которая выдохлась первой. Последние двадцать минут пути превратились в сущий кошмар.

     – Я устала-а! – утробно завывала Лада глубоким сопрано. – Я больше не могу-у!

     Сет не обращал на неё никакого внимания. С упорством тяглового вола он тащил избранницу за цепь вперёд.

     – Она всегда так, – объяснял он, потея и отдуваясь. – Не могу, не могу – а у самой дури на троих.

     Вскоре «песнь Лады» подхватила и Хеспия. Компания одолела под их аккомпанемент не больше километра, когда плотная стена деревьев поредела, а потом и вовсе исчезла. Всемером вышли на широкую поляну, залитую молочно-белым светом луны. Торная тропа пересекала её посередине, как шрам, и терялась в чаще на другой стороне.

     – Привал, – прохрипел Донган и упал под заросли волчьей ягоды. Последние десять минут он двигался так, словно помимо стального браслета на запястье к его ногам приладили по пудовой гире. – Не могу больше слушать это нытьё.

     Остальные не стали спорить – изображать из себя заядлых спортсменов никто не собирался.

     Скоро Лазарь стал ощущать, что привал не приносит ожидаемого удовлетворения. Пережидать здесь, на виду у всех, когда по следу уже пущены охотники, казалось немыслимым. Да и сам ночной лес не создавал уюта. Отовсюду слышались неведомые звуки дикой природы: кто-то шуршал, кто-то ухал, кто-то стрекотал. Всё это сливалось с шумом ветра в кронах деревьев и гудением тысяч электролампочек в прожекторах, создавая иллюзию кипучей деятельности посреди пустынного островка бездействия.

     Лазарь сверился с компасом.

     – Мы здорово забрали на восток, – констатировал он и посмотрел на Сета. – Ты уверен, что это не тропа войны?

     – В первый раз я шёл по ней три дня, – Сет отпил из фляжки. – Второй раз почти целую вечность. Она не ведёт в тупик, если ты об этом. Она вообще никуда не ведёт.

     – А куда, по-твоему, она должна вести? – усмехнулся Донган.

     Он лежал на траве, сцепив руки под головой, и с задумчивым видом изучал Хеспию. Его откровенное разглядывание смущало девушку: она не знала, куда приткнуться, и безостановочно вертела красивой головкой.

     – Мы бежим, пока бежится, – продолжал Донган. – Пока не остановят или пока не найдём Алтарь. А когда это случится, знают только те, кто придумал эти долбаные Алтари.

     – И никто из нас не знает, кто их придумал, как они появляются, и как будут выглядеть. Иначе нас здесь уже не было бы, – глубокомысленно заключил Сет. – Не знаю, как вы, друзья мои, а для меня это последняя попытка. Если и в третий раз уведут зазнобушку мою, значит – фатум.

     Лада, которая до этого не производила никаких иных звуков, кроме стонов и хрипов, повернулась к спутнику и спросила:

     – Сдаёшься?

     – О боги, она заговорила! – воскликнул Сет. – В прошлый раз двое суток в молчанку играла. Сдаюсь, красавица, сдаюсь. Пойдёшь на все четыре стороны. Больше я к тебе на пушечный выстрел не подойду, слово даю.

     – Хорошо, – чуть поразмыслив, кивнула Лада. Черты лица смягчилось, на губах заиграла улыбка. Безумная, как показалось Лазарю, улыбка. – Тогда я попрошу Санти не причинять тебе боли. Он обещал изувечить тебя, когда догонит.

     – Если догонит, – уточнил Сет, но не сумел скрыть нотки обречённости в голосе.

     Казалось, он уже и сам не верил в благополучный исход.

     «Плевать на это», – одёрнул себя Лазарь. – «Ты думаешь не о том. Проблемы Сета и его возлюбленной дела не касаются. Сейчас самое важное – узнать, во что верит Хеспия. Необходимо как можно скорее найти к ней подход. И кратчайший путь лежит через Умара. А значит, начинать придётся с поддельного Сенсора».

     – Ну, дикому Биллу Хикоку это точно не грозит, – Лазарь указал глазами на Донгана.

     Здоровяк вопросительно вскинул гребенчатые брови и приподнялся на локтях.

     – Имел удовольствие наблюдать за твоим бенефисом в парке, – пояснил Лазарь. – Не в моих правилах льстить, но на месте того рыжего сопляка я бы приберёг оставшиеся зубы и никуда не рыпался.

     Полная луна вкупе с электрическими прожекторами обеспечивали достаточно света, чтобы все могли видеть, как вспыхнули обворожительные щёчки Хеспии. Она прожгла Лазаря испепеляющим взглядом, но ни одно слово не пробилось сквозь крепко сжатые зубы.

     – А, – расслабился Донган, – вот ты про что. Бывают совпадения. Сам-то чего там ловил?

     – Как и ты, свою золотую рыбку, – Лазарь коснулся волос Яники тыльной стороной ладони, стараясь вложить в этот жест как можно больше обожания. – Мне повезло меньше: оказалось, у её хозяина уже выросли яйца. Пришлось подкрасться со спины и двинуть по шее. Не слишком благородно, но всё равно лучше, чем забирать конфеты у детей.

     Марсен и Сет одновременно прыснули. Хеспия задёргалась. Плотная зубовная заслонка дала трещину, для слов всё ещё узковатую, но где есть брешь, там будет разлом.

     – А ведь он грозился меня убить, засранец! – вспоминал Донган. – Когда догонит.

     – Он имел в виду рост. Думаю, у тебя в запасе ещё лет пять.

     – Парню без шансов против меня, – раззадорился Донган. – Хоть пять лет, хоть десять. И о чём думал этот идиот, когда шёл сюда?

     – Трава зелёная. Вода мокрая. Идиоты не думают.

     Марсен и Сет уже неприкрыто ржали в голос. Хеспия энергично накручивала на запястье цепь и снова раскручивала. Брешь между зубами расширилась: она со свистом втягивала воздух, словно хотела остудить кончик языка, обожжённый горячим чаем.

     Неожиданно девичий голос сказал:

     – Влюблённые не раздумывают.

     Лазарю потребовалась секунда, чтобы распознать его. Говорила не Хеспия – реплика принадлежал Янике.

     – В бою между холодной логикой и горячей эмоцией первая будет бита последней в девяноста девяти процентах из ста, – отчётливо выговорила она.

     Все, за исключением Лады, витавшей где-то в облаках, посмотрели на неё. Хеспия сидела неподвижно, три витка цепи на запястье натянулись, глубоко впившись в кожу. Брешь между зубами превратилась в широкий зев.

     – И это печально, – согласился Лазарь. Нехорошее предчувствие, что им с Яникой в этом деле не по пути, усилилось. Вот он – глас души. Глас истины. Глас инсона. – Если бы наркоманы хоть иногда думали, они бы не были наркоманами.

     – Если бы мысли опережали чувства, я бы никогда не выбрала Умара.

     А вот это уже Хеспия. Ну, кто бы мог подумать? Оказывается, чтобы развязать ей язык, нужно было заходить не с лже-Сенсора, а ещё раньше – с Яники.

     – То есть, – прищурился Сет, – думать – это ваше, а чувствовать – наше?

     – Все они такие, – со злостью вставил Донган. – С виду ангелочки, а на самом деле сукубихи расчётливые. Всё хотят иметь и ничего не давать взамен!

     Лазарь решил, что под «сукубихами» Донган подразумевал «суккуб».

     Он опустил ладонь на спину Яники и погладил вертикальные надрезы в её комбинезоне.

     – А ты со своим, стало быть, просчиталась? Плохо подумала, когда выбирала его? Или он хорошо подумал, прежде чем выбрать тебя?

     Лицо Яники посерело, сморщилось, как от физической боли. В васильковых глазах застыла обида.

     И было там что-то ещё, что Лазарь так и не смог разобрать. То ли страх, то ли злость – эти чувства вообще очень схожи в своих внешних проявлениях. Эх, и где сейчас Дара, когда она так нужна?

     – Даже Ангелы иногда ошибаются, – проговорила Яника осторожно, будто боясь разбудить спящего на соседней койке отца.

     – А иногда ошибаются люди, – добавила Хеспия.

     Судя по возрастающему градусу теплоты во взгляде, которым она смотрела на Янику, ситуация грозила выйти из-под контроля Лазаря и ускользнуть под контроль его же Ангела.

     Хеспия наклонилась к Янике и накрыла её руки своими ладонями. Два металлических браслета звякнули при встрече.

     – Тот, кто сделал это с тобой, заслужил «Марафон». А те, кто идут его же путём, – Хеспия обвела взглядом мужскую половину компании, – ничего и никогда большего не получат. Только «Марафон», «Марафон» и «Марафон».

     Время привала непозволительно затягивалось. Памятуя о пункте пять: «Бегу время, отдышке час», Лазарь поднялся на ноги.

     – Надо двигаться.

     Лада вышла из оцепенения и заявила:

     – Дальше я не пойду.

     Интересно, пропустила она весь разговор мимо ушей, или дальше ушей он не пошёл?

     – Не начинай, – устало вздохнул Сет и вслед за Лазарем поднялся с земли. – Ещё как пойдёшь.

     Вместо ответа Лада плотнее уселась на аппетитную попку и скрестила руки на не менее аппетитной груди.

     – Не пойдёшь, тогда я тебя понесу, – сказал Сет.

     – Ну-ну, – усмехнулась девушка, – посмотрим, на сколько тебя хватит, Рембо

     Лицо Сета ожесточилось. Он резко дёрнул цепь вверх, и рука Лады взметнулась над головой, точно у школьницы, желающей выйти к доске.

     – Если ты не пойдёшь, – проговорил Сет дрожащими от ярости губами, – я потащу тебя за твои огромные жирные дойки. Поняла?

     Лада раскрыла рот в изумлении, но больше никто ничего сказать не успел. Со стороны леса, откуда все они недавно вышли, послышалась нетвёрдая человеческая поступь. Три команды медленно повернули головы на звук, затаив дыхание (сердцебиение, пищеварение), и вгляделись.

     В освещённой десятками прожекторов лесной чаще мелькала чья-то тень.

     Глава 6. Купальный сезон закрыт

     1

     Лазарь до рези в глазах всматривался в лес, но ничего, кроме прыгающих теней, разглядеть не смог. Шаги между тем приближались. Настораживала их частота. Судя по ней, незваный гость шёл один, следовательно, это не мог быть кто-то из претендентов…

     Наконец, ломаная тень выпрыгнула из чащи на поляну и растянулась по траве узким силуэтом человеческой фигуры. Чего-то силуэту явно недоставало. Приглядевшись внимательней, Лазарь с ужасом понял – чего.

     На поляну вышел претендент. Точнее, претендентка. Пошатываясь на неверных ногах, из леса шла знакомая молодая девушка с короткими фиолетовыми волосами, зачёсанными на затылке, как у курочки под хвостиком. Её Аполлоноподобный спутник исчез, заодно прихватив с собой половину правой руки спутницы – той самой, к которой был прикован. Кто-то или что-то отжевало её по самый локоть, из окровавленных лоскутов кожи торчала наружу обглоданная плечевая кость. Большая часть крови вытекла из культи ещё в лесу; то, что осталось, лениво капало на траву жирными чёрными блямбами.

     Лицо девушки (Белонна, кажется?) напоминало посмертную маску, в промежности комбинезона темнело расплывчатое пятно. В отличие от ходячих мертвецов, которых Лазарю уже приходилось видеть, Белонна ещё не умерла. Но была уже и не жива.

     Роняя на землю последние капли топлива, обеспечивающего организм энергией, несчастная сделала ещё несколько шагов по поляне и остановилась. Потом ноги подкосились, она картинно взмахнула вверх уцелевшей рукой и упала на землю замертво.

     Кипучую лесную тишину проткнул трезубец визга трёх обезумевших Ангелов.

     2

     Они бегом пересекли поляну и скрылись в чаще на другой стороне. Они бежали, ослеплённые страхом. Они бежали, не чуя под собой ног, не разбирая дороги. Вперёд, через ухабы и кочки, через колючие тернии шиповника. Вперёд, меж столбов «коренных» жителей леса: дубов, вязов, клёнов. Обувь будоражила разноцветный ковёр, сухой валежник хрустел под ступнями, его гибкие живые собратья царапали лицо, хватали за одежду.

     – Как они… так быстро… нагнали?.. – Донган захлёбывался от натуги.

     – Без понятия... Никогда не было… так быс… – Сету не хватило запасов воздуха договорить.

     «Сегодня особый случай», – мысленно ответил обоим Лазарь. Делать это вслух казалось непозволительным расточительством по отношению к своим лёгким.

     Но мозгам работать не запретишь. На самом деле, размышлял он, совершенно неважно «как» догнали. Намного важнее «почему» догнали. Почему именно сейчас? Лично для Лазаря ответ лежал на поверхности: второе свидание Дары и Ника приближалось. Из-за отсутствия связи с внешним миром можно было только гадать, что там действительно происходит, а потому увязать это с тем, что происходит здесь, тоже не удастся. Оставалось действовать по ситуации и пытаться разобраться хоть в чём-то сейчас.

     Силы для внезапного рывка закончились так же быстро, как и появились. Порция живительного адреналина, вызванного шоком от увиденного, постепенно рассасывалась в крови. Спустя десять минут (в пылу погони они сбились с тропы) группе снова пришлось остановиться. На этот раз виновником оказался Сет. Парень на всём скаку споткнулся обо что-то и смачно шлёпнулся на землю, опрокинув вслед за собой Ладу.

     Потом раздался такой душераздирающий крик, что у Лазаря не осталось сомнений – перелом ноги, не меньше!

     В действительности всё оказалось ещё хуже.

     – И как ты умудрился, старик... – склонив голову над Сетом, Донган внимательно разглядывал его.

     Лада сидела на пухленькой заднице и недоуменно хлопала длинными ресницами.

     Лазарь, Яника и Марс подошли ближе.

     – Напоролся на что-то, – пробормотал Сет, кривясь от боли.

     Из левого бока торчал кусок дерева, который Лазарь сначала принял за обломок ветки.

     – Смотрите! – Марс указал на что-то, торчащее из земли. – Это подстава, смотрите!

     Лазарь огляделся по сторонам и сразу понял, о чём он. Сета пронзила вовсе не ветка – это был старательно выглаженный ножом и заострённый с одного конца деревянный колышек, вбитый в землю. Точно такой же торчал рядом с ухабом, о который, судя по всему, предполагалось споткнуться. И чуть левее елового корня, узловатой петлёй выступавшего из почвы. И недалеко от большого мшистого камня, которому здесь явно было не место. Колья торчали повсюду. Они были рассеяны по земле, как по дну волчьей ямы, но только без ямы.

     Что это – нелепое подобие минного поля, устроенного организаторами, или чья-то злая шутка? Лазарь склонялся ко второму варианту. Ни о каких рукотворных ловушках в брошюре не говорилось ни слова, это он прекрасно помнил. Только естественные природные препятствия.

     – Что за дерьмо... – прошипел Сет.

     Дрожащими руками он схватился за окровавленный колышек и попытался выдернуть его из себя. Ничего, кроме крика боли, из него не вышло – колышек накрепко засел между рёбер.

     – Не трогай, – посоветовала Яника. – Потом кровь не остановим.

     – Охотники частенько делают себе оружие из подручных средств. Дубинки, копья, – проговорил Донган. Он выдернул из земли соседний колышек и с задумчивым видом попробовал остриё кончиком пальца. – Случалось даже, что луки. А некоторые «подмазывали» конвоиров и проносил с собой огнестрел. Но чтоб такое…

     Идея с охотниками казалась Лазарю малоубедительной. Слишком уж близко от старта.

     – Это точно не наши охотники, – сказал он. – Разве что они стартовали с другого конца полосы месяца эдак за три до нас.

     – Что за херня такая! – в отчаянии закричал Сет. На глаза навернулись слёзы. Он одичал от боли, но больше – от нелепости ситуации, грозившей обернуться для него катастрофой. – Такого никогда раньше не случалось!

     «Сегодня особый случай», – повторил Лазарь, и снова мысленно. Озвучивать это теперь было бы слишком жестоко.

     – Если это не охотники, тогда кто? – плаксивым полушёпотом спросила Хеспия, прижимаясь к лже-Сенсору правым боком. Жестокость охотников, обрушившаяся на неё за последние двадцать минут кровавым дождём, заставила на время позабыть, кто на чьей стороне.

     – Думаю, это «другие», – сказал Лазарь, охваченный внезапной догадкой. Метафора получилась непонятой – лица союзников выражали недоумение. – Вы что, сериалов не смотрите? «Другие» – те, кто были здесь до нас. Те, кто блуждают в этих дебрях ещё с первых «Марафонов» и давно превратились в коренных жителей. Игроки, забытые зрительской аудиторией. Их уже не выводят в эфир, ставки на них давно просрочены, а новых никто не делает. Не просрочено только их желание найти Алтарь.

     – Автохтоны... – Хеспия как будто вспомнила о чём-то важном – прекрасное лицо вытянулось и напряглось. – Вечные игроки. Говорят, они обитают здесь так давно, что наизусть знают все «слепые» зоны видеокамер и умеют не попадаться в их объективы. Они выбросили свои комбинезоны, чтобы избавиться от радиомаячков. Они настоящие духи леса, – она посмотрела на Сета и добавила извиняющимся тоном: – Я всегда считала, в автохтоны записывают пропавших без вести на полосе, и это просто такая тонкая рекламная мистификация.

     Сет издал какой-то странный звук: человеческий смешок напополам с утиным кряканьем.

     – Реалистичная такая мистификация, – он ухватился одной рукой за деревянный кол, как за рычаг переключения передач, а другой за цепь, прикованную к стальному обручу на запястье. – Целое долбаное поле реалистичных мистификаций...

     Все молчали, не зная, что сказать.

     Потом Донган наклонился к Лазарю и прошептал:

     – Его песенка спета, без вопросов. А будем и дальше торчать тут, как лохи, составим ему компанию.

     Лазаря обдало горячим зловонием давно нечищенного рта.

     Он знал, что Донган прав, и Сета придётся бросить. Сет был ему симпатичен, но не более. Он – всего лишь проекция чужого инсона. Разумная, живая, быть может реальная в какой-то степени. Но неодушевлённая. Не «оинсоненная». Что бы там ни говорил Сенсор, а в «миф о пещере» Лазарь никогда не верил. Не мог верить. Не хотел верить.

     К счастью, отвечать ничего не пришлось. Лада на четвереньках подползла к Сету и встала перед ним на колени. Склонив голову, она взглянула на спутника красивыми печальными глазами и тихо промолвила:

     – Отпусти меня.

     Глазные яблоки Сета (одно живое, другое поддельное) несинхронно завращались в глазницах. В порыве чувств он качнул рукой, которой держался за кол – жирная капля крови выплыла из озерца вокруг раны и заскользила вниз по комбинезону блестящей чёрной полосой.

     – Нет, – сказал он. – Сейчас отдышусь маленько, и пойдём дальше.

     – Ты не отдышишься, – проговорила Лада нежным, почти успокаивающим голосом, и на мгновение Лазарю подумалось, что это «не» между подлежащим и сказуемым ему просто послышалось. – Тебе конец, милый мой. Кончилась твоя гонка, кончились мучения. Это – твой последний «Марафон».

     Лазарь чувствовал, как острые ногти Яники вонзаются ему в кожу чуть повыше запястья. Спутница не мигая следила за происходящим, набрав полную грудь воздуха, который забывала выдохнуть.

     – Нет! – Сет бешено затряс взмокшей головой, и мелкие капельки пота полетели во все стороны. Пальцы на цепи сжались ещё крепче. – Не говори так!

     – Я говорю правду, – спокойно возразила Лада. – Ты проиграл, смирись с этим. Отпустишь меня, и я уйду, никто не пострадает. Когда Санти найдёт меня, он не станет мстить. «Марафон» закончится, мы уйдём, тебя спасут организаторы. Они унесут тебя с полосы и окажут помощь. Твоя рана не смертельна, ты будешь жить. Но если Санти найдёт нас вместе… боюсь, я уже ничем не смогу помочь.

     – Царапина... – упрямился Сет.

     Он предпринял ещё одну попытку выдернуть из себя кол. Над верхушками деревьев разнёсся истошный вопль, а к уже имеющейся полоске крови на боку прибавилось ещё две. Кол не сдвинулся.

     – Отпусти меня, – повторила Лада. – Дай мне ключ. Отпусти меня. Отпусти меня.

     Сет дёрнул ещё раз – безрезультатно. Потом ещё раз. Потом ещё.

     Потом он обезумел. Он рвал его снова и снова; кровь уже не струилась из раны – она хлестала бурным потоком, насквозь пропитав левый бок. Слёзы текли из глаз в два ручья, он уже не орал – он выл, рычал и визжал, как волк, угодивший в капкан.

     – Хватит на сегодня садомазо, – Лазарь опустился перед Сетом на корточки и придавил руку, которой тот рвал кол, к земле.

     Кол Сет так и не выпустил, но дёргать его с прежней силой уже не мог. Другой рукой он по-прежнему цеплялся за цепь, категорически не желая её отпускать.

     Лазарь посмотрел на спутников. Яника следила за самоистязаниями Сета с гипнотической отрешённостью. Хеспия закрывала лицо ладонями – над кончиками пальцев выглядывали два круглых от ужаса глаза. Лицо Донгана выражало задумчивый испуг: так выглядит адреналиновый наркоман, внезапно осознавший на чужом примере, что люди вовсе не бессмертны. Марсен напряжённо следил за действиями Сета, вздрагивая, когда несчастный дёргал за кол. За его неокрепшую психику Лазарь не переживал: у детей, воспитанных улицей, она совсем не детская.

     – Помоги мне, дружище! – взмолился Сет, колошматя лысым затылком о землю. – Помоги вынуть его! Не отпущу! Не отпущу-у-у!

     – У тебя один вариант остаться в живых, – сказал ему Лазарь. – Отдать мне ключ.

     – И целая куча вариантов сдохнуть, – добавил Донган. – Брось это, чувак. Кровопотеря доконает тебя раньше, чем сюда доберётся её маньячный дружок.

     – Отдай ему ключ, – взмолилась Хеспия. – Пожалуйста, отдай его.

     Воображение Лазаря изобразило три огромных экрана, лицо Сета крупным планом, визжащую толпу зрителей, и голос Ведущего, комментирующего в микрофон: «Посмотрите на этого беднягу! Он ещё надеется встать!»

     – Помоги мне, – бросил он Янике.

     Чуть помедлив, девушка повиновалась. Перешагнула через тело Сета и опустилась на одно колено с противоположной стороны от Лазаря.

     На секунду их лица застыли друг против друга. Неизбывная жалость к Сету читалась во всём её облике: на раскрасневшемся лбу, во вздувшихся от натуги венах на висках. Даже на губах, всегда немного припухших, а теперь тонких и полупрозрачных, до белизны прижатых к зубам.

     – Я тебе помогу, – пообещала Яника.

     Она склонилась над извивающимся телом Сета и обездвижила его вторую руку.

     – Марс, держи ему ноги! – приказал Лазарь.

     Мальчишка запрыгнул на Сета сверху и плотно прижал его голени к земле задницей и руками.

     Осознав безвыходность своего положения, Сет немного успокоился. Обезумевшие глаза прекратили, наконец, дикую пляску и остановились на Лазаре. По крайней мере, один из них – стеклянный немного косил в сторону.

     – Я смогу идти дальше, дружище... – просипел Сет сорванным голосом, улыбаясь улыбкой безумца. – Я живучий, как червяк... Ты только помоги мне вытащить эту заразу, и я пойду дальше.

     Его била крупная дрожь, от обширной кровопотери он стал похож на экспонат музея мадам Тюссо, но без грима.

     «Посмотрите на этого беднягу! Он ещё надеется встать!»

     – Нет, не пойдёшь, – жёстко оборвал его Лазарь. – Ты даже сесть не сможешь. Отдай ключ.

     Лада, сидевшая на икрах рядом с Яникой, возбуждённо зашевелилась.

     – Нет... – Сет заелозил головой по лесной подстилке. Кусочки листьев, веток и хвои прилипли к лысому черепу. – Не отдам. Ха-ха! Не отда-ам! Хер тебе на блюде, а не ключ!

     Лазарь вздохнул:

     – Ошибаешься. Сейчас я обыщу твои карманы и сам найду его.

     Лицо Сета исказила гримаса:

     – Не делай этого, дружище...

     – За нами идут. У меня нет времени на реверансы.

     Лазарь придавил запястье Сета коленом и принялся обшаривать многочисленные накладные карманы на комбинезоне парня. Нащупал в одном плоскую фляжку с водой, вынул и перебросил Донгану. Здоровяк машинально поймал её и в недоумении повертел в руках.

     – Он из неё не будет пить из принципа, а мы ребята беспринципные, – пояснил Лазарь.

     – Я не хочу! Я не буду!

     – Извини, приятель, но когда люди поняли, что эти аргументы плохо играют в паре, они придумали слово «насилие».

     В другом кармане Лазарь нашёл компас, и тоже передал Донгану.

     – Ты не имеешь права неволить меня! Это запрещено правилами «Марафона»!

     – О, ради такого удовольствия была придумана целая куча слов. «Социопат», например, моё любимое.

     Лазарь обыскал остальные карманы, но ключа там не было. Сет неприятно расхохотался.

     Тут Лазарь вспомнил ещё об одном кармане – у него был такой же – и расстегнул длинную змейку, рассекавшую комбинезон Сета от горловины до паха. Ключ нашёлся на дне маленького внутреннего кармана, закрытого клапаном с пуговицей.

     – Отдай, сволочь!

     Сет попытался выхватить ключ, но Лазарь крепко сжал его в кулаке.

     Яника протянула ладонь:

     – Давай сюда, я открою.

     – Ну, ты и мудак... – надломленным голосом проговорил Сет, наблюдая за тем, как Лазарь вкладывает ключ в ладонь Яники.

     – Повторишь это, когда твои внуки спросят у деда, кто такой «мудак», – Лазарь застегнул обратно комбинезон и ободряюще хлопнул Сета по плечу. – Сохраняй тепло, оставь в покое деревяшку и думай о хорошем. Тебя найдут. Через месяц или через год эндорфиновая ломка спадёт, ты выйдешь из дома и взглянешь на мир незамутнённым взглядом трезвого человека. Ну, а если это не поможет, и феромоны… прости, «ангеломоны» снова ударят в голову – всегда можно оскопиться.

     Глаза Сета прищурились, в один из них вернулась искра разума:

     – Тебе ведь плевать, сдохну я прямо сейчас или через пятьдесят лет, – почти спокойно проговорил он. – Ты не супермен, друг мой, это видно сразу. Тогда зачем ты делаешь это на самом деле? В твоих глазах одержимость идейного фанатика, но что это за идея... не могу понять.

     – Я страдаю тяжёлой формой аллергии, только и всего, – честно признался Лазарь, подымаясь на ноги. – На дух не переношу идиотских поступков.

     3

     Лада вскрикнула, как раненая гагара, и навалилась на Янику всем телом, прижав к земле.

     То, что она до сих пор прикована к Сету цепью, дошло до Лазаря только сейчас – Яника не открывала замок на браслете. С коротким взмахом руки, который Лазарь сперва принял за уже привычный жест против назойливых комаров, ключ от «оков любви» улетел куда-то вглубь леса.

     – Ты выбросила его! – визжала Лада, пытаясь расцарапать Янике лицо. – Зачем ты выбросила его?

     Марсен отпустил ноги Сета и кинулся на взбесившуюся крылатую фурию. Мощным силовым приёмом сбросил Ладу с Яники и привалил к земле. Брызжа слюной и изрыгая проклятия, девушка пыталась выбиться из-под мальчишки, но тот крепко удерживал её бёдрами, словно круп необъезженной кобылы, ловко выставляя блоки на летящие в лицо удары.

     Теперь оба представителя десятой команды лежали на земле. В следующую секунду из глубины леса послышался истошный женский вопль. Потом басящие мужские голоса, звук удара по чему-то мясистому и треск ломающейся древесины.

     – Надо валить! – Донган схватил Хеспию за руку. – Они рядом.

     Лазарь помог Янике встать:

     – Вот уж помогла, так помогла.

     – Когда просишь кого-то о помощи, не забывай, что твои ожидания могут расходиться с представлениями того, кого ты о ней просишь.

     Ответ Лазаря не устроил. Поведение Яники казалось ему ребячеством, и, что хуже, совершенно не вязалось с каноничным поведением подлинного Ангела.

     – Я думал, вы, девочки, заботитесь друг о друге.

     Звуки борьбы в лесу стали громче. Теперь к ним присоединились голоса – очень недружелюбные голоса.

     – Там вроде кого-то убивают, – заметил Марс.

     Он отпустил брыкающуюся Ладу и отскочил в сторону. Славянская красавица, злая, как Чернобог, порывисто села.

     – Ты только что его убила, дура набитая! – зарычала она на Янику, гневно раздувая щёки.

     Не слыша её, Сет сосредоточенно кивал самому себе, полушёпотом повторяя: «Ничего-ничего-ничего. Сейчас оклемаюсь, и пойдём».

     – Он это заслужил, – холодно ответила ей Яника – За свои поступки надо платить. Сказала бы лучше спасибо. Теперь-то он точно оставит тебя в покое, навсегда.

     А вот это уже канонично – в такого Ангела Лазарь верил. Но не в такую Янику.

     Время для сантиментов кончилось. В залитом диодным светом лесном царстве мёртвых теней появилась жизнь.

     – Бежим! – скомандовал Лазарь. – И под ноги смотрите.

     Аккуратно переступая через колья, они пересекли «минное поле» и припустили на север, провожаемые затухающим голосом Сета, который безостановочно повторял:

     – Спасибо, Яника! Спасибо, Яника! Спасибо…

     4

     Погоня приближалась. Приятная прогулка по ночному лесу закончилась, на смену ей пришёл дикий, изнуряющий марш-бросок по пересечённой местности. Они бежали, падали, спотыкаясь о невидимые преграды, поднимались и снова бежали. Кровь стучала в висках паровым молотом. В лёгкие как будто залили раскалённого свинца, который медленно стекал в ноги и застывал, превращая их в две бесчувственные колоды. Вязкая слизь во рту по вкусу напоминала щёлочь. Распаренное тело под плотной синтетикой водонепроницаемого комбинезона сгодилось бы к столу Ганнибала Лектора без иной термической обработки.

     Команда пятнадцать бежала в авангарде. Поначалу Лазарь пытался выбирать более-менее выгодный маршрут, но очень скоро бросил это занятие и предоставил ногам думать за себя. Мыслительный процесс съедал слишком много ценной энергии, которая требовалась для того, чтобы просто поднимать и опускать ступни. В последние десять минут «Марафона» были брошены все резервы измученных организмов, но они не помогли увеличить отрыв от преследователей, а только оттягивали его сокращение. Всё ближе и ближе слышал Лазарь погоню, всё отчётливее чувствовал её дыхание гусиной кожей спины. Всё это напоминало преследование во сне, когда тебя словно засунули в бассейн с водой и заставили улепётывать от людей, бегущих по кафельному бортику.

     Словно этого было мало, один раз пришлось серьёзно замедлиться – они с Яникой не разминулись с чёрным столбом дерева, выросшим буквально из-под земли прямо между ними. Оба со всего маху наскочили на него, цепь зазвенела от напряжения, а потом центробежная сила свела их вместе с другой стороны, заставив поцеловаться лбами.

     Не самый приятный первый поцелуй, что и говорить.

     Треск стоял, как на лесоповале. Лазарю показалось, что голову раскололи пополам. Руку, окованную стальным браслетом, будто выдернули из плеча, а потом вставили обратно.

     «Только бы не вывих», – с ужасом думал он, когда огромная карусель, в которую превратился окружающий пейзаж, остановилась, и он сумел подползти к Янике.

     На лбу девушки уже вздулась огромная кровоточащая шишка, но других повреждений не наблюдалось. Яника смотрела на Лазаря плывущим взглядом и пыталась выговорить «всё в порядке», но на выходе получилось что-то вроде: «всевупадке». В разбитом воображении Лазаря вспыхнули три огромных экрана, показывающие крупным планом их незадачливые физиономии. Гром хохочущей толпы и комментарий Ведущего: «Посмотрите на этих недотёп! Они ещё надеются встать!»

     К счастью, на этот раз Ведущий ошибся, встать им всё-таки удалось. На слабых ногах, с диким головокружением удалось даже продолжить движение. Сначала шагом, потом быстрее.

     Но время было упущено, теперь им точно не уйти. Слабую надежду на то, что погоня, возможно, вовсе не по их душу и просто совпадает по маршруту с чьей-то ещё, Лазарь решительно срезал бритвой Оккама. Время третьего свидания Дары и Ника приближалось – значит, приближалось и их с Умаром. Логическая часть Лазаря настаивала на немедленном прекращении утопических попыток избежать неизбежности. Инстинкт самосохранения ничего не подсказывал, он просто брал ноги в руки и заставлял шаг за шагом нести размякшее тело вперёд. Дальше, дальше, дальше...

     На пути Лазаря кривая сосна выпятила вперёд длинную пушистую лапу. Лазарь пригнул голову. В ту же секунду хлопнул выстрел.

     Пуля Оккама прожужжала над макушкой, отбрив ветку у сосны, а заодно и последние сомнения: жрецы короткоствольного оружия настигли их.

     «Спасибо, ветка», – глупо подумал Лазарь.

     Ещё четыре выстрела. Все мимо.

     Меткость преследователей не внушала оптимизма. Лазарь был достаточно знаком с принципами теории вероятности, чтобы понимать: каждый новый выстрел мимо цели неотвратимо приближает их к тому, что окажется точным.

     Неожиданно лес впереди поредел, сквозь деревья уже просматривался большой участок голой земли. Ещё через минуту все пятеро выскочили на открытое прибрежное пространство. В сотне метров от опушки бежала в глубокой ложбине узкая лесная речушка. Круглая морда луны распадалась серебряными мазками в её чёрном течении.

     Река неспешно несла свои холодные воды, не догадываясь, чем может помочь пятерым измученным путникам, разгорячённым настолько, что, решившись на заплыв, они наверняка испарили бы из неё несколько литров. В отличие от реки, Лазарь видел в ней шанс.

     – Приготовьтесь плыть! – закричал он на выдохе, устремляясь вниз по склону.

     Лёгкие потеряли последний запас кислорода, и он судорожно втянул ртом воздух.

     – Плыть? Как плыть? – кажется, это Яника.

     – Кролем! Брассом! Да хоть комплексным…

     Диафрагма протестующе заныла, лёгкие пронзила шпага боли. Чувство юмора не вызывало в них никакого иного отклика.

     – Зачем? Что нам… даст?.. – на этот раз Донган.

     – Объясню… когда даст…

     Река была узкой, но казалась достаточно глубокой – вброд не перейдёшь – и в этом заключался замысел Лазаря. Дело в том, что Лилит могла плыть только одним способом – «топориком на дно». В силу ли возраста, а может, просто потому, что твари вроде неё боятся воды, но факт оставался фактом: она не умела плавать. Ну, или очень хорошо умела тонуть.

     Лазарю узнал об этой её слабости в самую первую их встречу – кажется, прошлым летом. Они с Сенсором и Дарой по счастливой случайности (а для Лилит не совсем) повстречались с офицерами Ведущего в Ростовском аквапарке – не самом лучшем аквапарке в стране, но единственном доступном для тех, кто никуда дальше Ростова не выезжает. Лазарь только что уломал Сенса, страдающего тяжелейшей формой клаустрофобии, спуститься вниз по «кишке», трубе закрытого типа. Путь к лестнице преградила заносчивая девчонка со шрамом на губе. На ней была верхняя одежда, и предаваться водным процедурам она явно не собиралась. Как оказалось, Лилит зашла в купальную зону лишь затем, чтобы представиться Лазарю и команде. Два дня назад она заступила на службу к Ведущему в качестве офицера, и теперь ей не терпелось поделиться об этом с врагом. Со словами: «такое дело надо обмыть», Лазарь столкнул новоиспечённого офицера в ближайший «лягушатник». Несмотря на то, что воды там было по грудь, Лилит едва не захлебнулась.

     Оставалось надеяться, что в паре с Умаром бежит именно Лилит. И что с тех пор она не покупала абонемент в бассейн.

     До берега метров пятнадцать.

     – Прыгаем в воду… гребём на тот берег… реактивные катера!

     Лазарь задыхался, отдавая команды. Раскалённое тело жаждало воды, как пересохшее горло бедуина в пустыне.

     Треск ломающихся веток за спиной нарастал, значит, гонители ещё не покинули лесной чащи.

     Это хорошо. Это определённо шанс.

     Пять метров.

     – Приготовились!

     Лесная подстилка под ногами сменилась каменистой кромкой берега. Лазарь уже приметил широкий плоский валун в качестве тумбы для прыжка и направил туда свою связку. Противоположный берег реки был очень крут, да к тому же плотно завален буреломом, но Лазарь решил заняться этой проблемой уже в воде. В крайнем случае, всегда можно сплавиться вниз по течению, пока не найдётся более подходящее место для вылазки.

     До воды пара метра.

     – Прыгаем… разом…

     Лазарь и Яника взбежал на камень нога в ногу.

     – Пошли!

     Один метр.

     – Я не умею плавать! – закричал кто-то, будто только сейчас об этом вспомнив.

     Так бывает. Бывает хуже. Некоторые вспоминают, что не умеют летать, сиганув из окна девятого этажа.

     Кажется, кричал Марсен…

     Тормозить уже поздно.

     Ноль метров.

     Прыжок!

     5

     Лазарь с Яникой красивым книппелем вошли в воду. Пологого дна не было и в помине, глубина начиналась почти с берега, как в соляных карьерах, достигших грунтовых вод.

     Лицо Яники, охваченное рыжим шлемом мокрых волос, торчало над иссиня-чёрной гладью воды. Где-то слева послышалось два тяжёлых всплеска, Лазаря обдало каскадом брызг – Донган и Хеспия не замедлили приводниться. Лазарь обернулся к берегу в полной уверенности, что Марс остался стоять на суше.

     Берег был пуст.

     В ту же секунду мокрую макушку Лазаря обдало лёгким ветерком – угловатый чёрный шар пролетел впритирку над ней и со скоростью пушечного снаряда бултыхнулся в воду парой метров дальше. Ещё через секунду над водой показалась голова, правда, ненадолго. Жадно хапнув воздуха ртом, голова снова исчезла под водой.

     – Помогите! – прокричал рот в своё второе пришествие из речной пучины. – Тону! То…

     Яника подгребла к Лазарю:

     – Марс не умеет плавать!

     – Да, – согласился Лазарь, не зная, смеяться ему или плакать, – я это уже понял...

     – Помоги, Лазарь! – мальчишка отчаянно бил руками о воду. – Тону…

     – Он сам мне об этом сказал…

     – Тону! Тону!

     – …за секунду до того, как прыгнуть в реку.

     – Лазарь! Ла…

     Слова перетекли в невнятное бульканье: Марс уже вовсю хлебал воду.

     С истеричной ноткой в голосе Яника потребовала:

     – Так помоги ему!

     – Научиться плавать?

     – Ла-кха-кха… Кха-кха-кха…

     – Или дышать под водой?

     Белёсая голова окончательно исчезла с речной глади.

     – Он утонул, Лазарь! Он утонул!

     В два гребка Лазарь подплыл к месту, выдававшему присутствие Марса под водой мелкой рябью и пузырями, поднимающимися из глубины. Окунулся с головой в воду, нащупал ещё трепыхающееся тело мальчишки, обхватил поперёк груди одной рукой и выдернул на воздух.

     Марс зашёлся надрывным кашлем, отхаркивая речную воду вперемешку со слизью прямо в лицо Янике. Подплыли Донган и Хеспия.

     – Вот это облом, пацан, – недовольно прогудел Донган, почему-то обращаясь к Лазарю. – И чё теперь делать? Утащишь его?

     Лазарь посмотрел на берег.

     – Поздно.

     Четыре человека стояли в ряд на прибрежных камнях и с мрачными улыбками взирали на купальщиков. Каждый взвешивал в руке по длинному револьверу.

     Что ж, хотя бы в одном Лазарь не ошибся: в паре с Умаром действительно бежала Лилит. В следующее мгновение захотелось засунуть Марса поглубже в воду и держать там, пока тот не научится дышать под водой.

     – Вылезайте, кони! – хохотнул Леонард, манерным жестом наставляя револьвер на Лазаря. – Купальный сезон закрыт.

     Лазарь снял ладонью стекающую по лицу воду и повернулся к Янике:

     – Напомни потом сводить его в аквапарк.

     5

     Грубыми пинками и тычками под рёбра мужскую половину пленных заставили встать на колени и заложить руки за головы. Два револьвера, Леонарда и Лилит, ткнулись дулами в два мокрых лба – Лазаря и Донгана. Скорее для острастки, чем для дела – держать на прицеле можно и с дистанции. Марсена пока не трогали. Мальчишка никак не мог придти в себя, поминутно выгибался дугой, будто его вот-вот должно было стошнить, и надрывно кашлял.

     Бельфегор нашёл в кармане Лазаря ключ от наручников и сосредоточенно ковырял им в браслете Яники. Умар проделывал то же самое с наручником Хеспии.

     Замок щёлкнул, тяжёлый металлический обруч полетел вниз. Не успел он удариться о траву, как Умар уже повис на груди у Хеспии:

     – Родная! Родная!

     Обхватив ладонями щёки девушки, он покрывал оставшуюся часть её лица короткими жаркими поцелуями. Хеспия улыбалась ему стиснутыми с двух сторон губами, прикрыв веки, чтобы и глазам досталось немного ласки.

     Бельфегор никак не мог совладать с неуклюжими пальцами, он даже высунул язык от усердия. Наконец, крохотный ключ попал в скважину, провернулся, и Яника обрела свободу.

     – Детка моя, – Бельфегор привлёк девушку к себе волосатыми ручищами. – Иди ко мне, крошка.

     Скривив губы, словно ей на лоб положили тарантула, Яника прильнула к его широкой груди. Лицо исказила гримаса отвращения и страха. Ужас в её глазах был столь всепоглощающим, что Лазарь почувствовал, как у него самого учащается пульс.

     – Ангел мой... – ворковал Бельфегор, поглаживая Янику по волосам пудовой кистью. От соприкосновений с его ладонью голова девушки задёргивалась назад, а сама она морщилась от боли. – Теперь ты никуда от меня не денешься. Ни-ку-да не денешься. Мы с тобой навсегда, помнишь? Ты помнишь об этом, детка?

     У Лазаря самопроизвольно заскрипели зубы:

     – Сломай уже ей шею, чтоб не мучилась.

     Кисть Бельфегора прилипла к затылку Яники уродливым пятиногим осьминогом. Леонард воспринял этот жест, как команду к действию, и Лазарь тут же получил зуботычину дулом револьвера. Верхняя губа лопнула, тёплая кровь побежала на подбородок. Ни в чём не повинный Донган (кроме того, что увёл Хеспию из под носа Умара) удостоился такого же наказания от Лилит.

     – Два – один, бродяга, – доверительно подмигнул Лазарю Бельфегор.

     Донган с ошарашенным видом размазывал кровь по подбородку. Похоже, никто и никогда в жизни не обращался с ним так непочтительно.

     – Ах ты, сучка мелкая…

     Ошибка.

     Лилит перехватила револьвер за ствол и с размаху врезала Донгану тяжёлой рукояткой по голове. Здоровяк вскрикнул, попытался закрыться руками, и следующий удар пришёлся по пальцам. Послышался треск перелома. Лже-Сенсор машинально отдёрнул руку от головы и тут же получил удар в лоб.

     Лилит с молчаливой методичностью боксёра-профессионала избивала Донгана до тех пор, пока нижняя часть рукоятки револьвера не поменяла цвет на красно-бурый. Только тогда она остановилась. Донган сопнул съехавшим набок окровавленным носом, повалился на землю, и тогда Лилит принялась пинать его ногами. Леонард зашёлся гомерическим хохотом.

     Хеспия отстранилась от Умара – тот продолжал нацеловывать её, не обращая внимания на творящееся в полуметре смертоубийство – и закричала:

     – Остановись немедленно, Умар!

     Носок Лилит замер на излёте очередного столкновения с рёбрами Донгана.

     Лазарь обежал взглядом берег. Яника тихо плакала в плечо Бельфегора, Марсен мало-помалу приходил в себя. Всё ещё красный, с отвисшей до воротника челюстью, он завороженно наблюдал за избиением Донгана, пытаясь восстановить дыхание.

     – Ты о чём, милая? – захлопал глазами Умар. – Я же ничего не делаю.

     Ситуация заметно накалилась. Стадия «кейфа» закончилась, акция двинулась вперёд (если, конечно, дикие скачки по утыканному видеокамерами лесу можно назвать «кейфом»). Акцию двинуло вперёд второе свидание. Акцию двинули мы, поправил себя Лазарь.

     Хеспия резким движением сбросила пальцы Умара со своих щёк и отшатнулась. Рыжеволосый юноша озадаченно огляделся по сторонам, в надежде найти ответ странному поведению Ангела в окружающей обстановке. Шагнул навстречу Хеспии – она назад. Ещё два шага. Расстояние не сократилось ни на один.

     – Что происходит, Хеспия? – приглушённо спросил Умар, перетаптываясь с ноги на ногу.

     – Я не хочу… – начала Хеспия и умолкла на полуфразе, как это обычно делают женщины, когда хотят, чтобы вторую половину мужчина домыслил сам.

     – Не хочешь чего? – повёлся Умар. – Больше не хочешь быть со мной?

     Первая ошибка. Он спрашивал о том, что гложет его, в то время как она ожидала от него совершенно противоположного.

     Хеспия отрицательно замотала головой. Золотистые кудри разметались по плечам, не отягощённые ни потом, ни жиром, ни пылью. Казалось, грязь вообще не пристаёт к Ангелам, как вода к воску.

     – Дурачок, – ласково упрекнула она. – Конечно, я хочу быть с тобой. Я люблю тебя. Но я не хочу, чтобы это ещё когда-нибудь повторилось. Я не выдержу, понимаешь? Лучше умереть, чем пережить это снова.

     Лицо Умара прояснилось, и Лазарь сразу узнал это выражение – лицо человека, осенённого внезапной идеей.

     Умар порывисто сблизился с Хеспией и схватил её за руки. Дальше отступать было некуда – сзади подпирала река.

     – Тогда брось меня! – рубанул он.

     Вторая ошибка – полное непонимание того, что от тебя ждут.

     – Бросить? – пробормотала Хеспия, сбитая с толку. – Очень смешно, Умар…

     – Да нет, я серьёзно! – развивал Умар. – Брось меня прямо сейчас! Прямо здесь! Откажись от меня.

     – Вот те раз… – вырвалось у Леонарда.

     Бельфегор крякнул. Лилит с задумчивым видом подбрасывала револьвер в руке.

     – Зачем? Я не понимаю…

     – Как же не понимаешь? – поразился Умар. – Это же просто уловка! Ты откажешься от меня всего-то секунд на десять. А потом снова вернёшься. Ну, теперь поняла?

     А вот и третья ошибка, являющая собой гибрид первых двух. Умар уже совершил её здесь (так и было задумано) и был обречён совершить её в реальности. Но кто мог подумать, что в инсоне всё вывернется именно так? Именно таким образом? Лазарю пришло в голову, что в этом, пожалуй, и скрыта главная изюминка инсонов: невозможность вычислить степень искажения реальных событий, предсказать, как они будут интерпретированы. Инсоны настолько индивидуальная, настолько личностная среда, что делать какие-то прогнозы относительно неё – всё равно, что пытаться отгадать по лицу незнакомого человека его любимое блюдо. Будь ты хоть семи пядей во лбу и имей опыта на десять жизней, инсон всё равно преподнесёт сюрприз. И он всегда будет логичен. Непредсказуем, но закономерен.

     Хеспия затрясла кудрями, болезненно закусила нижнюю губу. На сапфировые глаза навернулись бриллианты слёз.

     – Нет-нет-нет, – запричитала она, – не говори этого... Хочешь меня подчинить? Хочешь сделать меня смертной?

     Она попыталась вырваться из его хватки, но он не дал.

     – Хочу, чтобы мы всегда были вместе. И больше не расставались никогда.

     – Нет... – Хеспия согнула ноги в коленях в очередной попытке вырваться. Вырваться не получилось, как и устоять на ногах. Она осела перед Умаром на колени. – Отпусти мне руки… Нет!

     Мальчишеское лицо Умара изъязвило вполне зрелым ужасом.

     – Ты же сама сказала: лучше смерть, чем повторение этих мук. А они повторятся! Будь уверена, повторятся. Не раз и не два. Не хочу больше таких страданий, хватит с меня и этих.

     – Нет! Нет! Нет!

     – Да что с тобой? Почему ты плачешь?

     – Нет-нет-нет…

     – Откажись от меня! Откажись, и начнём всё сначала. Откажись…

     – Я ухожу от тебя, Умар, – через слёзы, но очень твёрдым голосом проговорила Хеспия. Она плавно встала с колен, как будто кто-то подтягивал её за невидимые нити. – Я отказываюсь от тебя и обретаю свободу.

     От неожиданности Умар вздрогнул и разжал руки. Слова, которых он так боялся, которые не раз представлял себе, ворочаясь с боку набок в бесплодных попытках уснуть, а когда всё-таки засыпал, они возвращались к нему в ночных кошмарах, и он с криком просыпался в холодном поту – эти слова, наконец, были произнесены. Понарошку. И в то же время взаправду.

     – Я больше не твой Ангел, Умар.

     Крылья за спиной Хеспии мелко завибрировали, во все стороны полетели брызги воды. Возможно, Лазарю только показалось, но вместе с водой она как будто стряхивала с них былой окрас. Сине-жёлто-красный цвет осыпался, как отшелушившаяся краска. Спустя десять секунд оба крыла превратились в две кипенно-белые простыни.

     Присутствующие на берегу завороженно следили за Хеспией. Даже полуживой Донган приподнял над землёй избитую голову.

     – Ну, а теперь, – взволнованно произнёс Умар, когда всё закончилось, – возвращайся обратно. Давай!

     Хеспия повернула к молодому человеку утончённое лицо (в своей «свободной» ипостаси оно казалось Лазарю ещё прекрасней, чем прежде) и покачала златокудрой головкой:

     – Назад к тебе я не вернусь, Умар. Теперь я свободна.

     Глава 7. Автохтоны

     1

     Разумеется, сначала Умар не поверил. Он переспрашивал Хеспию снова и снова, серьёзно и с шуткой, с улыбкой и без. Но её ответ вновь и вновь повторял себя, а потом она и вовсе отказалась отвечать. Вот тогда он, наконец, понял. Поверил. Осознал – произошло нечто непоправимое.

     Весь ужас случившегося обрушился на него не сразу, так всегда бывает. Но когда обрушился, началась настоящая вакханалия.

     Умар снова схватил Хеспию за запястья. На этот раз он сжимал пальцы всё сильнее, и, судя по всему, не собирался отпускать.

     – Возвращаться не хочешь, значит… – зашипел он. – Думаешь, просто так отдам тебя этому… этому… – его лицо скривилось в преддверии плача. В голосе звенела слеза. – Нам же было так хорошо вместе! Помнишь? Что изменилось? Скажи, что могло измениться всего за пару дней?

     – Ты даже не представляешь, сколько может измениться за пару минут, – простонала в ответ Хеспия, обвисая в его руках.

     – А может, это не совпадение? То есть, наоборот, удачное совпадение?! Скажи, когда ты решила уйти от меня? Неделю? Месяц назад? Когда ты поняла, что выбрала себе не того хозяина? Да и когда я был тебе хозяином…

     – Ты сам только что ответил на свой вопрос, Умар.

     Но Умар не слышал ответа. Или слышал, но не понимал его. Последняя связующая нить, которую теряют двое, разорвав все остальные – это нить разговора.

     – А может, я был слишком мягок с тобой? – голос Умара сник до демонического полушёпота. – Конечно, всё дело в этом, в чём же ещё? Какой Ангел пожелает смертной жизни рядом с тряпкой, неспособной защитить эту жизнь? Рядом с такими, как я, вам просто не остаётся другого выбора, кроме как быть такими, как ты. Но я исправлюсь. Не сдамся! Не хочешь возвращаться, пусть. Я поведу тебя к Алтарю силой, – вынес приговор Умар, а потом продублировал его криком, чтобы услышали все остальные: – Я поведу её к Алтарю силой!

     – Нет-нет-нет... – снова запричитала Хеспия. Слёзы заскользили по уже мокрым щекам с удвоенной скоростью. – Этим ты ничего не добьёшься. Не будет Алтаря...

     – Теперь я претендент! А этот… – Умар мотнул головой в сторону распластавшегося на земле Донгана, и Лазарь увидел, каким маслянистым безумным блеском сияют его глаза, – … этот теперь охотник! Если, конечно, ха-ха-ха, сможет встать.

     – Ты будешь бегать по этим джунглям вечно, – посулила Хеспия.

     Но Умар уже не слушал её.

     – Дайте мне цепь! – потребовал он, рывками оттаскивая Хеспию от берега. – Так просто я не отдам... Чёрта с два!

     Яника вырвалась из объятий Бельфегора и попыталась оттолкнуть его от себя, но вместо этого сама отскочила от него, как от стены, и чуть не упала.

     – Разве это по правилам? – спросила она, глядя на Лазаря. – Нельзя менять роли посреди гонки!

     Лазарь в ответ покачал головой. На самом деле, можно. Раздел пятый «Устава Марафона» предусматривал такую возможность, в случае отказа Ангела от настоящего хозяина на пути к Алтарю. «Стокгольмский синдром» на «Марафоне» должен не мешать, а работать на зрелищность.

     – Руки от неё! – вскричал Марсен и бросился к Умару, а точнее к револьверу, торчавшему из кармана его комбинезона.

     Мелкий засранец давно пришёл в себя, и только продолжал изображать немощного, выжидая момент. Жаль, не получилось: Бельфегор вовремя перехватил мальчишку за шкирку.

     – Руки от меня!

     Непринуждённым движением Бельфегор отшвырнул Марса в сторону, как мокрое полотенце. Парень налетел на Янику, сбил её с ног и сам упал сверху. Подоспевшая Лилит тут же взяла обоих на мушку.

     – Снимай цепь, – Бельфегор бросил ключ перед Лазарем.

     Вся Игра катилась коту под хвост. Они хотели уничтожить одержимость Умара, а вместо этого только усугубили её. Лазарь решил тянуть время. Не знал, зачем, но знал, что надо.

     Он поднял ключ и принялся ворочать им в замочной скважине.

     – Что скажешь, Ванька? – обратился к нему Леонард, пританцовывая на носочках от нетерпения. Дуло револьвера, словно стрелка компаса, внимательно следило за каждым поворотом головы Лазаря. – Сделали мы вас сегодня? Сделали или нет? А может, сделать тебя по-настоящему?

     С характерным щелчком взвёлся курок.

     Лазарь поднял глаза. Только сейчас он понял, что руки Леонарда по локоть в крови. И сразу вспомнил истошные вопли в лесной чаще за минуту до того, как они бросили Сета. Конечно, это был Леонард. Убивать проекции в чужих инсонах для него что-то вроде хобби. Мечта любого серийного маньяка – возможность убивать много, со вкусом, и, главное, совершенно безнаказанно. В противовес хладнокровной безжалостности Лилит, Леонард был настоящим фанатиком, хоть и трусом. Если Лилит оставалась одинаково безбашенной как в компании, так и вне её, то этот ублюдок расправлял перья исключительно в стае. Но если уж расправлял, то с самоотдачей, достойной Чикатило. Свой скудный интеллектуальный потенциал Леонард компенсировал полнейшей аморальностью и неуправляемостью – берсеркеров вроде него Ведущий держал в своём стойле исключительно ради грязной работы.

     Как и Чикатило, Леонард (его настоящего имени Лазарь не знал) проиграл свою Игру задолго до того, как Лазарь впервые узнал о существовании инсонов. Наряд полиции, вызванный соседями из-за шума за стенкой, обнаружил маленького Леонарда в квартире школьного приятеля и соседа по лестничной клетке. Будущий офицер Ведущего Игры сидел на полу перед трупом товарища, которому только что нанёс тридцать шесть ножевых ранений, и рисовал пальцем в луже крови на полу. Судебные психологи показали: причиной безумия пятнадцатилетнего подростка послужила маниакальная зависть, граничащая с психозом. А также маленький «переполох» в инсоне, на который, впрочем, всем было плевать, включая самого Леонарда. Благодаря обширным связям Ведущего Игры, уголовному делу не дали ход. Вместо этого Леонард был признан невменяемым и направлен на ПМЖ в ближайшую психиатрическую больницу. Откуда, опять же не без помощи Ведущего, благополучно и незаметно выписался уже через год. После посвящения в офицеры, в официальном смысле Леонард перестал существовать для общества: он умер, переехал жить на Марс, сменил пол, ушёл под программу защиты свидетелей, любой другой вариант из десятков возможных. Он присягнул на верность Ведущему и стал вечным его адептом.

     – Ну что, Ванька? Сделать тебя или нет? – не унимался Леонард, ухмыляясь улыбкой Гуинплена.

     Язык Лазаря сам зашевелился во рту:

     – Тебя сделали, когда проиграли твою Игру.

     Какой смысл дерзить человеку вроде Леонард, да ещё вооружённому, Лазарь и сам бы не ответил, но сдержаться не мог.

     – Ай-ай-ай, – Леонард почмокал губами. – Знаешь, а ведь если я прибью тебя прямо здесь, как чумную скотину, мне ничего не будет.

     С этими словами он больно вдавил дуло револьвера в темечко Лазаря.

     – Хотя нет, вру. Мне будет приятно!

     С невозмутимым спокойствием Лазарь продолжал возиться с ключом. Он хорошо знал, что убийство Эмпатов, независимо от того, на чьей они стороне, Ведущий не приветствовал. Причин на то было много, но главная среди них – всегда существовавшая перспектива переманить чужого Эмпата на свою сторону. Благо, примеров имелось достаточно. К тому же, перебежчики на «тёмную сторону» редко возвращались обратно – на памяти Лазаря такого не происходило ни разу. Для Ведущего Игры живой Эмпат всегда предпочтительнее мёртвого, поэтому к регулярным уверениям Леонарда в том, что ему-таки выдали лицензию на отстрел, Лазарь всегда относился скептически.

     – Не сомневаюсь, садистская твоя душонка.

     Леонард расхохотался.

     Лазарь продолжал сражаться с замком. Вдруг ему почудилось какое-то движение у края опушки. Чья-то тень промелькнула в чаще, не издав при этом ни единого звука, словно дух леса или призрак какого-то животного. А может, мираж, вызванный отчаянным желанием увидеть то, чего нет?

     Умар подтащил Хеспию к остальным, и замер, ожидая, когда же ему, наконец, выдадут цепь.

     – Ты там заснул, что ли? – Леонард усердно ковырял дулом револьвера в макушке Лазаря. – У меня тут полный барабан стимулирующих пилюлек. Быстрее снимай давай!

     – Да заклинило что-то …

     Движение в лесу повторилось. Теперь миражей стало два, вот только на сей раз это были вовсе не миражи. По едва уловимому движению глаз Яники Лазарь понял, что она тоже их заметила. Склонившись над ухом Марсена (оба сидели на земле плечом к плечу), она что-то шепнула ему с искусностью опытного чревовещателя – её губы почти не шевельнулись.

     Бельфегор узрел, наконец, корень проблемы, обошёл Лазаря сбоку и замахнулся рукой, намереваясь увеличить свой счёт в их маленьком личном зачёте.

     – Тянешь время, бродяга? Уж не старину ли Матвея мы тут поджидаем?

     – Неплохая мысль, – признал Лазарь. – У него на тебя зуб.

     – Есть такое дело, – самодовольно подтвердил Бельфегор. – Но это ничего. В нашем с ним зачёте я далеко оторвался…

     Договорить Бельфегору не удалось: что-то маленькое и очень твёрдое ударило его по кудрявому затылку. Звук был такой, будто бьёшь под водой камнем о камень. Голова Бельфегора свесилась на грудь, на мгновение он замер в этой позе, словно хотел получше рассмотреть свои ботинки... а потом медленно, как подрубленное дерево, стал крениться вперёд.

     – Два – два! – объявил Лазарь, и, дабы не оказаться погребённым под его тушей, перекувыркнулся назад.

     Леонард занёс револьвер:

     – Куда!

     Он стоял лицом к опушке, поэтому второй снаряд настиг его спереди, угодив точно в лоб. Револьвер выстрелил, пуля свистнула выше и улетела в луну. Леонард упал вторым.

     Лилит не стала терять время понапрасну. Юлой развернулась к опушке, и, удерживая револьвер обеими руками, успела трижды наугад выстрелить в лесную чащу, прежде чем третий камень сбил её с ног, как кеглю в кегельбане.

     Лазарь ждал четвёртого, но его всё не было – Умар по-прежнему оставался на ногах. Он вцепился в Хеспию, как кровососущий клещ, и дико озирался по сторонам.

     – Что вы сделали?

     Всё произошло так быстро, а он был так занят Хеспией, что просто не успел понять, почему все трое соратников лежат на траве без сознания.

     – Ну, всё... хана вам!

     – Сначала пушку из штанов вынь, – посоветовал Лазарь.

     Он и сам поначалу хотел подобрать одну – благо, на земле их теперь валялось целых три, но в последний момент передумал. И, как выяснилось, не зря.

     Вспомнив, что всё ещё при оружии, Умар отцепил от запястья Хеспии одну «клешню» и осторожно потянулся к карману.

     Едва пальцы коснулись рукоятки, четвёртый камень не замедлил явиться.

     БОК!

     Снаряд угодил чуть повыше виска.

     Умар дёрнулся, икнул и плавно разжал вторую «клешню».

     2

     Когда Умар упал, и на берег вернулся покой, из леса вышли четверо мужчин. Все они были одеты в чёрные «марафонские» комбинезоны, свидетельствовавшие о немалом сроке, проведённом внутри их владельцами. Манжеты на рукавах и брючинах были грубо оторваны, той же участи подвергся воротник (как потом узнал Лазарь, именно туда вшивались радиомаячки). Внешний облик самих мужчин был под стать одежде: грязные спутанные бороды, заскорузлые лица, грубые руки чернорабочих. На запястье у каждого болталась ржавая цепь с обручем на конце, переделанная в некое подобие пращи.

     Автохтоны.

     Однако сами автохтоны предпочитали именоваться «участниками Марафона». И это настораживало. С точки зрения Лазаря, считать себя участниками в их положении было бы так же глупо, как называть Мухаммеда Али действующим боксёром-тяжеловесом. С первых минут общения с автохтонами, Лазарь (как и все остальные, включая Донгана с его наглухо заплывшим правым глазом) понял одну простую вещь: все четверо безумны, как мартовские зайцы. Сумасшествие светилось в их горящих фанатичным блеском глазах (точь-в-точь, как в уцелевшем глазе Сета на «минном поле»), дичинкой звенело в голосах. Но больше всего их выдавало поведение. Как и с любым сумасшедшим, о безумии автохтонов свидетельствовало не отчаянное желание быть участниками Марафона, а искренняя вера в то, что они таковыми являются. Эта полная неспособность усомниться в своих убеждениях и отличала их от нормальных людей. На концах их цепей болтались пращи, которыми они изо дня в день убивали мелкую лесную дичь себе на пропитание, а они без конца болтали об Ангелах, Алтарях, и грандиозных планах на будущее – после победы на «Марафоне».

     Спорить с безумцами, да ещё и вооружёнными, никто не хотел, поэтому в ответ на маниакальные россказни автохтонов команды тринадцать и пятнадцать только кивали. В некоторых местах приходилось подыгрывать (особенно когда кто-то из мужчин поворачивал голову, чтобы перекинуться парой фраз с несуществующим Ангелом), но угрызений совести по этому поводу никто не испытывал. Пытаться переубедить безумца – не это ли верх безумия?

     Вдохновлённые схожими идеалами, автохтоны довольно лояльно относились к действующим участникам Марафона, и даже время от времени помогали по мере сил, при условии, что их вмешательство останется незримым. В основном вся помощь сводилась к разнообразным ловушкам, расставленным почти по всей полосе, и, в крайне редких случаях, неожиданными атаками из тени.

     Вступить в открытую конфронтацию с Бельфегором и Ко автохтоны решились ввиду особого обстоятельства: оружие. Четыре заряженных револьвера (а в карманах Леонарда и Лилит отыскалось четыре коробки с запасными патронами) просто так на земле не валяются. Зыбкой надежде Лазаря разжиться хоть одним из них не суждено было сбыться: автохтоны забрали всё. Но был в этом и плюс. Крайне довольные сорванным кушем, автохтоны предложили измученным, мокрым и продрогшим (а случае с Донганом ещё и избитым) «братцам» и «сестрицам» (почему-то меж собой они пользовались исключительно таким обращением) заночевать у них в лагере.

     Как оказалось, четверо бородачей представляли лишь малую часть многочисленного сообщества психов, бегающих по этому заповедному психдиспансеру чёрт знает с каких времён. Автохтоны сбивались в крошечные племена (по семь-десять человек каждое) и постоянно перемещались по полосе от юга до севера – безостановочные поиски Алтаря требовали кочевого образа жизни.

     Лежащих без сознания «охотников» решено было оставить, как есть. Донган предлагал пустить каждому по пуле в голову, но автохтоны и Яника почти в один голос сказали «нет!». Автохтоны пожалели боеприпасов, Яника – людей.

     Подбадриваемый мыслью о скором и безопасном ночлеге, Догнан нашёл в себе силы встать и идти дальше. Автохтоны внимательно проследили за тем, чтобы Ангелов посадили обратно на цепь, где им и положено быть, и лишь потом повели за собой вглубь леса. На местности, прочёсанной и изученной вдоль и поперёк за годы бесплодных брожений, автохтоны ориентировались отменно. Чтобы сохранять свои перемещения втайне от устроителей «Марафона», они прорубали в лесу так называемые «тропы» – выводили из строя определённые камеры таким образом, чтобы обеспечивать цепочку слепых зон, по которым они и шастали. Повреждённые камеры исправно заменялись новыми, поэтому «тропы» приходилось регулярно видоизменять.

     Шли долго, хитрым извилистым маршрутом. Автохтоны то и дело задирали кверху головы, ориентируясь по разбитым камерам на деревьях (их выдавал потухший глазок прожектора), как по звёздному небу. Трижды обходили расставленные на пути ловушки: ещё одно «минное поле» из кольев, настоящую волчью яму, и натянутую под ногами верёвку, приводящую в действие неизвестное орудие смерти.

     Пару раз на Лазаря накатывало иррациональное чувство тревоги. Вот сейчас из чащи повыскакивают бородатые соплеменники, свяжут их по ногам и рукам, подвесят на жерди и дальше понесут уже в качестве ужина. Судя по тому, как озирался по сторонам Марсен, мальчишку терзали те же опасения.

     Спустя полчаса автохтоны замедлили ход. По их перешептываниям Лазарь понял, что они почти на месте. И не ошибся. Через пару минут вся компания спустилась в небольшой овраг, буйно поросший со всех сторон кустарником. Внизу царил почти кромешный мрак: все камеры вокруг были выведены из строя. Лагерь автохтонов находился на самом дне. Шесть наскоро собранных из жердей и веток шалашиков вокруг маленького костерка, едва заметно мерцавшего в специально вырытом углублении в земле. Над костерком закипал чугунный котелок.

     На звуки шагов из шалашей выскочили двое вооружённых пращами бородачей. Пузатый мужик лет тридцати, и высокий парень лет на десять моложе. Прибытие в лагерь чужаков вызвало в них волну негодования, которая быстро схлынула, едва им предъявили четыре револьвера и коробки с боеприпасами в качестве платы за ночлег.

     В ту секунду Лазарь думал, что более жалкого зрелища сроду не видывал. Шалаши, котелок и шестеро вооружённых оборванцев, свято веривших, что их здесь, как минимум, вдвое больше – вот и всё племя.

     3

     Оружие автохтонам очень понравилось. Они расхватали револьверы, разделились на две команды и принялись играть в «войнушку», бегая по лагерю и гогоча, как большие дети. Племя пребывало в настолько благодушном настроении, что четверо из них даже согласились потесниться, освободив захожим марафонцам пару шалашей. Перед сном автохтоны разделили с гостями пахучую похлёбку из зайчатины – по нескольку ложек досталось каждому – и организованно разошлись по шалашам, отрядив одного дозорным. Вооружённый новеньким револьвером, мужчина с довольным видом умчался в лес.

     Костёр медленно догорал. Мирно потрескивали в яме красно-оранжевые головни. Лес горел над оврагом неприятным электрическим светом. Лазарю казалось, что они очутились на дне большой чёрной воронки посреди ночного Лас-Вегаса, из которого разом сбежали все туристы. Вокруг царила неповторимая лесная тишина: жужжали бесчисленные летающие насекомые, оглушительно стрекотали сверчки, то и дело раздавались диковинные неопознанные звуки – то ли вздохи совы, то ли пыхтение ёжика. Не было слышно людских криков, и то хорошо.

     Перед сном все пятеро забрались в шалаш Донгана и Хеспии обсудить план назавтра. Зажгли фонарики, и внутри сделалось очень уютно. Лазарь взглянул на часы: со старта минуло чуть больше четырёх часов. Подъём назначили в шесть утра, уходить решили по-английски. Марсен предложил попробовать стянуть у автохтонов пару револьверов, но эта идея была единодушно отвергнута Лазарем и Яникой. Лазарь не хотел рисковать мальчишкой, Яника… чёрт знает, кем боялась рисковать она, но точно не Марсом. Почему-то Лазарь был в этом уверен.

     С «лёгкой» руки Лилит Донган отключился почти сразу. Здоровяк вытянулся на хвойной подстилке и захрапел во всю глотку, периодически подёргивая во сне окольцованной кистью. Больше спать никому не хотелось – адреналин от недавнего перевозбуждения ещё кипел в крови. Марсен остервенело шлёпал кишевших в шалаше комаров, остальные помалкивали

     Потом Яника осторожно тронула Хеспию за руку и спросила:

     – Давно вы вместе?

     Хеспия оторвалась от созерцания собственных колен и с сомнением посмотрела на подругу по несчастью. Удостоверившись, что вопрос адресован ей, решила уточнить:

     – Ты про Умара?

     – Нет, она про Страшилу, Железного Дровосека и Волшебника страны Оз, – уколол Лазарь. – Как «подцепил» тебя наш побитый храпун, мы все видели.

     Ему нравилось, каким взглядом смотрела на него Хеспия. Нежная безобидная ярость делает красивую женщину ещё привлекательней.

     – Чуть больше двух месяцев, – наконец ответила Хеспия.

      Лазарь приподнял брови. По словам Дары, в официальном смысле их отношениям с Ником не было и трёх недель, но в своём инсоне Ник брал отсчёт с самого момента знакомства. Интересно.

     – Как вы познакомились? – продолжала допрос Яника. Она подкатывалась мягким, успокаивающим голосом, как бы напоминая: «я друг, мне можно верить».

     – Сейчас я не готова об этом говорить, – уклонилась Хеспия.

     – Тебе сейчас надо выговориться. У тебя теперь белые крылья, помнишь? Осталось освободить душу.

     – Абрр-хх… – всхрапнул Донган, конвульсивно дёрнув рукой. – Автохто-оны...

     Цепь натянулась; на другом конце Хеспия вздрогнула. Скользнула по спутнику быстрым взглядом и вернула его туда, где ему было уютней – на Янику.

     – Первый раз мы встретились в автобусе, – призналась она и вдруг улыбнулась. – Я первая его заметила. Жуткая давка была. Он мне ногу отдавил, но не обратил внимания. А, может, обратил, да виду не подал.

     Он не просто не подал виду, подумал Лазарь – он сделал это нарочно. Посмотреть бы на реакцию Дары, окажись она здесь. Интересно, вспомнила бы она хоть что-то? Дара местного розлива определённо помнила, но это ровным счётом ничего не значило. Идеализированная проекция возлюбленной, смазанная личностным восприятием самого Ника, и её реальный прототип – две большие, иногда полярные, разницы.

     – Он даже не взглянул на меня. Зато я рассмотрела его хорошо. Мы сошли на одной остановке, двинулись в одном направлении, и тут я поняла, что мы учимся в одном универе. Я шла за ним до самых дверей, а когда вошла внутрь – уже была влюблена в него по самые уши.

     – Ого! – присвистнул Марс. – Я думал, так только в кино бывает.

     Хеспия обвела присутствующих пристыженным взглядом:

     – Ну, все Ангелы в крайней степени влюбчивы. Это общеизвестно.

     Лазарь едва не крякнул от удивления. Он ещё допускал, что Дара трепала Нику про «любовь с первого взгляда» (такое вполне в её духе), но он никогда бы не поверил, что брошенные в дофаминовом пылу слова можно вот так дословно истолковать. Этот парень либо законченный романтик, либо полный идиот – без разницы.

     – Оказалось, раньше мы часто встречались в школьной столовой и в аудиториях, – продолжала Хеспия. – Знаете, когда следишь за мухой, очень легко просмотреть слона.

     – Поясни, – попросила Яника, – что ты имеешь в виду?

     Хеспия ненадолго задумалась, подыскивая подходящий пример.

     – Ну, вот, у Умара есть машина. Красивая синяя «Нива». Когда мы начали встречаться, я шла по улице и всё время удивлялась: сколько таких точно «Нив» ездит по городу! А ведь раньше я их в упор не видела. Понимаешь? Удивительно, сколько человек не замечает, пока это не касается его напрямую.

     Лазарь недоверчиво скривил рот:

     – Красивая «Нива»?

     Хеспия отмахнулась и продолжала:

     – Когда я прозрела, то поняла: он, как и я когда-то, тоже не видит меня. Смотрит сквозь, будто я прозрачная. Надо было что-то делать. Как-то заставить обратить на себя внимание. Но я не решалась просто подойти и заговорить. И тут меня осенило…

     – Баррхх-хх… – сказал Донган и перекинулся на бок.

     Рука с цепью оказалась погребена под ним, так что Хеспии пришлось подсесть ближе, чтобы серебряный браслет не передавливал запястье.

     – Я пришла к нему посреди ночи. Прямо домой. Когда открыла дверь и вошла в спальню, он лежал в кровати. Небо было почти беззвёздным, но на окне забыли задёрнуть шторы, и прямо за ним горел фонарь, так что света в комнате хватало. Он лежал на спине совсем неподвижно, будто примёрз к кровати. Глаза открыты. Следит за каждым моим движением. Я ему ничего не сказала, а он ни о чём не спрашивал, и вроде как совсем не удивился моему приходу. Мне показалось, он ждал меня каждую ночь, как люди ждут дождя или восхода солнца. Я прошла на середину комнаты, сняла с себя всю одежду выше пояса и осталась топлес. А он всё молчит, только дыхание участилось… И тут я показала ему крылья. Когда они расправились у меня за спиной, он вздрогнул. Потом приподнялся на локтях, и, наконец, увидел.

     В шалаше стало совсем тихо. Лишь мягкое нёбо Донгана продолжало безостановочно сотрясать воздух.

     – Что ж, – первым пришёл в себя Лазарь, – всё логично. Именно так и поступают, когда боятся заговорить с объектом воздыханий. Уверена, что его заинтересовали твои крылья, а не… ну, не знаю, верхняя часть грудной клетки?

     Хеспия покачала обворожительной головкой и улыбнулась.

     – Стрёмная история, – заявил Марс. – Как ты в дом-то вошла? А если б тебя предки спалили?

     Однако Янику беспокоило другое:

     – Что было дальше? – с придыханием спросила она.

     – Ничего, – пожала плечами Хеспия. – Он проснулся.

     Марсен выпучил глаза:

     – Так ты во сне к нему приходила? Вы и такое можете?

     Они и не такое могут, мысленно усмехнулся Лазарь. По собственному опыту он знал: сны порой способны ненадолго менять сознание, особенно сны эротического порядка. Эффект временный, но за это время можно убедить себя в чём угодно.

     – Готов спорить, сон получился мокрым, – заметил он.

     Улыбка Хеспии стала шире:

     – На следующий день мне нужно было ненадолго смотаться домой к подруге. Умар предложил подвезти туда и обратно. Я согласилась. Когда мы уже обувались, чтобы ехать назад в универ, я повернулась к нему спиной, наклонилась и обнажила часть поясницы. Я хотела показать ему мои крылья наяву... чтобы закрепить эффект, так сказать. Умар и тогда ничего не сказал, и я забеспокоилась: увидел ли? А когда обернулась, всё уже было написано у него на лице.

     А вот это ложь, подумал Лазарь. Если Дара не лукавит, первый шаг был за Ником. Но зачем Хеспии лгать? Здесь? Сейчас? Неужели Ник лжёт сам себе?

     – А ты уверена, что Умара впечатлили именно крылья, а не… ну, скажем, нижняя часть твоей поясницы?

     Хеспия игриво рассмеялась. Никогда в жизни Лазарь не слышал ничего сексуальнее.

     – Уверена. Я просто сняла шоры с его глаз, и он, наконец, увидел меня. По-настоящему увидел. Я стала для него удивительным открытием, как…

     – … синяя «Нива», – домыслила Яника.

     Обе девушки – бессмертный Ангел и смертный человек – обменялись солидарными взглядами. Лазарь почти видел искры полного взаимопонимания, летящие по визуальному контакту, как по электропроводам. И искры эти совсем ему не нравились.

     – Ты, наверное, с каждым потенциальным «хозяином» проделываешь такие штучки? – спросил он, когда девушкам надоело любоваться друг другом.

     – Нет, – мгновенно отреагировала Хеспия. – Умар – мой первый.

     Снова ложь. Ник знал, что Дара несвободна – потому и не решался подкатить раньше. Лазарь никак не мог понять причину его самообмана, и это бесило.

     – Да брось! Неужели за свою долгую бессмертную жизнь ты так ни разу ни с кем и не… спуталась?

     Яника недовольно потянула носом. Марсен захихикал.

     Хеспия мрачно уставилась на Лазаря:

     – Если думаешь, что мне сто лет, то ошибаешься. Мы рождаемся, живём, старимся и умираем, когда приходит срок, как и все остальные люди. Наше бессмертие – что-то вроде временного иммунитета к насильственной смерти. Чтобы другим было легче…

     – … играть нами, – снова угадала Яника.

     Они заканчивали друг за друга фразы, и это бесило ещё больше.

     – Да брось, – сказал Лазарь, – парень наверняка прошёл жёсткий конкурсный отбор. За билетами на просмотр твоего «тухеса», небось, очереди выстраиваются.

     Донган пошевелился, закряхтел. Взгляд Хеспии безотчётно переметнулся к нему, но Лазарь не остался без внимания. Яника сверлила его исподлобья грозным взглядом, сжав губы в ниточку.

     – Перестань, – потребовала она. – Она же сказала, что влюбилась в него с первого взгляда.

     Лазарь поднял указательный палец:

     – Не верь половине того, что видишь, и ничему из того, что слышишь. Первое правило… – он едва не сказал «инсона», но вовремя поправился: – этого мира. Как и любого другого.

     – Хеспсиа-а… – бормотнул во сне Донган. – Ты всё вреш-ш-шь…

     Хеспия дёрнулась, словно по цепи пропустили электрический ток. Спящий напарник поглотил всё её внимание, так что завязавшейся перепалке между Лазарем и Яникой не досталось ничего.

     – Вот тебе другое правило: ум всегда в дураках у сердца, – сказала Яника, возвысив голос. – Потому-то тебе никогда этого и не понять, ты, ущербный, чёрствый, циничный неудачник!

     У Марсена отпала челюсть.

     – Не… на…ви… ж-ж-ж… – шипел Донган. – Ш-ш-ш…

     – Ой! – Лазарь моргнул. – Ты это про того неудачника, который рискует жизнью ради подневольного, бэушного, никому не нужного куска мяса, которому и жить-то осталось столько, что кукушке прокукукать стыдно?

     – Не строй из себя благодетеля! – Яника уже почти кричала. Припухлые губки снова налились кровью. – Ты делаешь это для себя, развлекухи ради! Потому что нормальные человеческие отношения навевают на тебя скуку. Представляю, какая это тоска – каждый день изображать чувства, в которые не веришь, и никогда не верил.

     Лазарь не знал, зачем она делает это, но знал, что она добилась своего: теперь и он разозлился.

     – Тебе видней. Это не я здесь корчу хорошую мину при плохой игре. Форму своего нынешнего существования ты выбрала сама. Но притворяешься, что это не так. Что тебе её навязали. А злость срываешь на мне!

     – Только не жалуйся, тебе же это нравится!

     – Только если за этим маячит бурный примирительный секс!

     Они уже открыто орали друг на друга, позабыв обо всём на свете.

     – Эй, вы чё? – Марс безрезультатно качал обоих за плечи. – Слышь, кончайте…

     – Признайся, Лазарь, ты специально этого добиваешься! Сначала идёшь против здравого смысла, нарушаешь все возможные правила, срываешь запретный плод. А потом страдаешь от последствий. И делаешь это с наслаждением! Как же глубоко нужно вонзить в кого-то зубную щётку, чтобы из человека, больше всего на свете презирающего боль, превратиться в законченного мазохиста?

     Кровь бросилась Лазарю в лицо. Яника взболтнула лишнего: Марс уже озадаченно разглядывал его. От злости у Лазаря скрутило живот. Он уже собрался ответить ей, так едко, чтобы потом пришлось об этом жалеть, но лишь беспомощно надул щёки и со свистом выпустил наружу воздух. Впервые в жизни он потянулся за словом в карман и нащупал там пустоту.

     Поднявшийся шум медленно, но верно вырывал Догнана из объятий Морфея. Здоровяк тяжело засопел, перевернулся обратно на спину и зашевелил разбитыми губами. Запёкшаяся кровь напоминала подсохшее вишнёвое варенье.

     – Пожалуйста, перестаньте! – взмолилась Хеспия, хватая Янику за руку. – Он вот-вот проснётся! Вы уйдёте, а он потом всю ночь не даст мне покоя. Если он начнёт домогаться, я с ума сойду. Прошу, хватит. Уходите. Уходите!

     Втроём они выползи наружу, оставив Хеспию наедине с её страхами. Автохтоны спали: отовсюду слышался здоровый беззаботный храп.

     – Вы чего там устроили? – недоумевал Марс по пути к шалашу. – Я думал, ещё чуток, и в глотки друг другу вцепитесь.

     – Я – Ангел, вы – мои похитители, – напомнила Яника. – Вошла в роль и не смогла остановиться.

     Она старалась говорить как можно беззаботнее, но всё равно не смогла скрыть звенящие нотки напряжения в голосе.

     – Аналогично, – поддержал Лазарь. Под кипящим котлом злости выключили конфорку. – Вогнала меня в роль, а я чуть не вогнал в ответ. Наш юный Станиславский поверил?

     Марс выкатил нижнюю губу:

     – Не знаю, кто такой Станиславский, но вам двоим этот тип точно бы поверил.

     4

     Перевалило за полночь. В спёртом воздухе витали типичные больничные запахи: хлорки, спирта, медикаментов, нестиранного белья. У потолка неприятно жужжали пожелтевшие люминесцентные лампы. Шаги на пустынных лестничных маршах отдавались одиноким шаркающим эхом: Лазарь и Яника уверенно вели Марса на второй этаж травматологического отделения Центральной Городской Больнице им. Семашко. Обоим уже приходилось бывать здесь прежде, а теперь вот пришлось и Сенсу.

     Дара встречала их в коридоре. Издав странный истерический писк, вскочила с ободранной лавки и бросилась им навстречу. Заключила Янику в крепких объятиях и ударилась в сбивчивые объяснения, какой это был ужас, ужас, ужас! Заострённое личико покраснело и оплыло, как после долгой истерики, но без истерики. Воспалённые глаза плакали, но без слёз.

     Из кабинета старшей медсестры вышла задумчивая Айма. Чеканя шаг по трескучему линолеуму, японка пересекла пустой коридор (время было позднее, и все пациенты уже лежали в палатах) и подошла к остальным. Выдавая всем по синему целлофановому шарику, она деловито поясняла, что уговорить Валентину Егоровну пустить всех к Сенсу стоило неимоверных усилий, что выбить удалось всего двадцать минут, и что надо немедленно свернуть все разговоры и развернуть бахилы, дабы не создавать ей лишних проблем.

     В этом была вся Айма: первым делом расставить акценты на своих заслугах, а потом весь день ловить ртом благодарные взгляды. Избежать язвительного замечания от Лазаря ей помогла лишь подплывшая косметика на раскосых глазах.

     Палата Сенса оказалась ВИП: две пустые койки, телевизор, холодильник. Сюда его определили временно, пока не освободится свободная койка в общей палате. Из-за страшного гололёда травматологии всего города буквально ломились от бесконечного потока «поломанных» граждан. По словам Аймы, им вообще крупно повезло, что их пустили на порог.

     К чести Сенса, своё место в потоке он занимал вполне заслуженно. Три сломанных ребра, трещина в левой бедренной кости, надломы обоих предплечий, перелом трёх пястных костей и двух пальцев на правой руке. Всё это сбрызнуто бесчисленным количеством ушибов разной степени тяжести там, где руки не успевали закрывать туловище от соприкосновений с железной арматурой.

     Навещать Сенса, скованного гипсовым коконом и «приплющенного» обезболивающими, казалось Лазарю пустой тратой времени. На трагический пересказ Дары о том, что довело Сенса до жизни такой, главный герой истории реагировал вяло. В лучшем случае оглядывал друзей пьяными глазами и слабо улыбался, изредка вставляя нечленораздельные звуки. Судя по тому, с какой охотой он шёл на контакт, ораторские способности Аймы и сговорчивость старшей медсестры не вызывали в нём ничего, кроме грусти по украденным двадцати минутам сна – здесь они с Лазарем совпадали во мнениях.

     Единственным, что удерживало Лазаря в палате, была сама история. Его буквально разрывало от нетерпения сопоставить события в яви с драмой, развернувшейся на берегу безымянной реки внутри инсона Ника. Все свои догадки по этому поводу он решил на время придержать.

     По словам Дары, сначала всё шло по плану. Как и было условлено, она позвонила Нику и назначила встречу на шесть вечера в коттедже. Ровно в шесть Ник стоял на крыльце и давил пальцем на кнопку звонка. Дверь открыла баба Ната – специально приручённая бабулька, согласившаяся сыграть эту маленькую роль исключительно из чувства глубокой симпатии к Инь и Ян. Всё, что от неё требовалось – сообщить Нику, что «Сонечки ещё нет дома», но не приглашать подождать внучку дома.

     В машине Ник проторчал больше двух часов. Всё это время Айма следила за его состоянием из окна второго этажа. То, что она оттуда видела, Дара пересказывала с нотками сострадания в голосе.

     Каждые пятнадцать минут Ник выскакивал из машины на середину дороги и жадно выкуривал сигарету, задумчиво щурясь вдаль. К исходу второго часа сигареты кончились. Тогда он стал выпрыгивать на улицу просто так, чтобы померить шагами дорогу, поминутно вглядываясь в горизонт. Когда во время одной из таких вылазок на водительской дверце «Нивы» осталась глубокая вмятина от ботинка, Айма поняла – клиент достиг кондиции.

     Дальше тоже, как по нотам. Белая «шестёрка» Сенса подъехала к дому в половине десятого. В течение пяти следующих минут из машины никто не выходил, но двигатель продолжал работать. Потом он заглох, дверцы открылись, и Сенсор с Дарой одновременно вышли наружу, лучисто улыбаясь друг другу через крышу. На улыбках Лазарь особенно заострил внимание, режиссируя эту маленькую пьесу. Они-то и стали для Сенсора роковыми.

     Ник вылетел из «Нивы» в совершенно невменяемом состоянии. Это вроде как тоже входило в план, хотя и выглядело так, словно все они немного перестарались. Ник стремительно обошёл «Ниву» сзади, поднял крышку третьей двери и вынул из багажника тяжёлую стальную арматуру в два локтя длиной. Последние сомнения отпали: они перестарались.

     Дальше начался сущий кошмар, в детали которого Дара не хотела вдаваться. Ник набросился на Сенса, размахивая во все стороны своей железкой. Дара пыталась встать между ними и сама пару раз чуть не схлопотала. Из дома выскочила Айма, но это мало чем помогло. Если бы не подоспевшие вовремя соседи, вынудившие Ника ретироваться обратно в машину и на безумной скорости умчаться в ночь, неизвестно, в каком крыле и на каком этаже ночевал бы сегодня Сенс.

     Закончив свой рассказ, Дара ещё раз потребовала от Лазаря подробно и в деталях изложить ей всё, что он делал и говорил Нику с того момента, как они с Яникой покинули дом через чёрный ход в котельной, перелезли через забор на соседский участок и отправились к машине Ника с дипломатической миссией. Ей было просто необходимо ещё раз убедиться в праведности своего гнева, чтобы потом с чистой совестью возненавидеть Ника за то, что он сделал, не мучаясь сомнениями относительно того, что мог сделать Лазарь.

     Пришлось повторить.

     5

     Тонированное стекло «красивой синей Нивы» утонуло в дверце, и перед Лазарем предстало взвинченное веснушчатое лицо. Сначала Ник не понял, кто перед ним. Потом узнал и немного расслабился. Кое-как завязался разговор.

     Изящно скормленную Лазарем байку о гражданском браке с Яникой (надо же было как-то развивать эти псевдоотношения) и уютном любовном гнёздышке, свитом по соседству, Ник проглотил без соли. Уже через минуту Янике удалось вызвать его на откровение, и он выдал ей всё, как на духу. Тогда Лазарь предложил всем сесть в машину для разговора по душам.

     В машине Яника объяснила Нику, что Сони сейчас нет дома, и своими криками он только пугает бабушку. Ник поверил. Потом она клятвенно пообещала ему в течение пары часов организовать телефонный разговор с Соней, при условии, что он сейчас же заведёт мотор и уедет. Ник согласился. Дальше оставалось обработать напильником. Немного ободряющей лжи – и вот уже Ник с благоговением смотрит на Янику, как поп на икону. Яника не обманула: через час состоялся обещанный звонок. На всех стадиях «операции» не наблюдалось никаких сбоев.

     Стоило Даре услышать желаемое, как она тут же наотрез отказалась от третьего свидания:

     – Не пойду!

     – Ещё как пойдёшь, – сказал Лазарь.

     – Мне не нужен сумасшедший маньяк, контролирующий каждый мой шаг и ревнующий к каждому дереву, о которое я захочу почесать спину, – заявила Дара, и по слогам повторила: – Я не пойду.

     – Плевать я хотел, что тебе нужно. Мы здесь не ради тебя попу рвём.

     – Я его боюсь!

     – Боюсь – это не аргумент. Ты включала план «Б»?

     План «Б» составлялся в качестве стоп-крана специально на случай форс-мажора, и представлял собой легенду, которую необходимо было скормить Нику, если ситуация выйдет из-под контроля. По легенде, Сенс приехал на свидание вместе с Дарой с одним намерением – извиниться за хамское поведение в ресторане. Сенс должен был объяснить, что ничего, кроме дружбы, их с Соней не связывает, и никогда не связывало, и что он – Ник – просто осёл, если думает иначе. План «Б» мог сломать всю Игру, но зато кости Сенса остались бы целы.

     Дарения наморщила лоб и вымученно призналась:

     – Не сразу. Когда он напал на Сенса с этой железкой, я просто остолбенела … забыла обо всём на свете. А когда попыталась втолковать этот твой план «Б», он меня уже не слышал. Прости, Сенс. Надо было сделать это сразу, как только он полез в багажник. Боже, я же видела его глаза…

     – Да ладно, нормально всё, – откликнулся Сенс, придурковато улыбаясь от уха до уха. Наркота превратила его в счастливого имбецила. – Ты не виновата.

     – Он просто сбрендил! Ничего не видел и не слышал вокруг. Один раз мне показалось, он сейчас ударит и меня… – у Дары задрожало горло. – Я и не подозревала, что он такой одержимый. Не желаю больше ни видеть его, ни слышать. Поздравляю, Лазарь – твоя подстава удалась!

     – Я подставлял не тебя, а Ника, – заметил Лазарь. – И как у тебя язык поворачивается называть подставу удачной в присутствии этой кучи алебастра?

     Сенсор дурашливо захихикал.

     – Согласен, всё вышло немного неожиданно, – продолжал Лазарь. – Знай мы, что этот придурок прихватит с собой арматуру, придумали бы план «С»…

     Стены палаты ВИП задрожали – Яника рыжей молнией выскочила в коридор, хлопнув дверью.

     Все недоумённо переглянулись.

     – Побудьте с нашим Имхотепом, я сейчас, – сказал Лазарь, и дверь хлопнула вторично.

     5

     Дверь хлопнула в третий раз, и в коридоре появился Марс. Вместе с Лазарем они нагнали Янику у лестницы. Девушка расхаживала по площадке взад-вперёд, раскрасневшиеся щёки тряслись от ярости.

     – Рассказывай, – без преамбул потребовал Лазарь.

     Пошагав ещё немного, она остановилась на середине площадки и решительно объявила:

     – Я считаю всё, что мы делаем, неправильным!

     Лазарь привалился спиной к прохладной бетонной стене.

     – Не считая того, что всё мы делаем правильно, есть другие возражения?

     – Неужели ты не понимаешь? – она всплеснула руками. – То, как мы поступаем с ними – омерзительно! Нет, не так. То, как ты поступаешь с ними – омерзительно.

     – Если тебя не устраивает моральная сторона вопроса, претензии не по адресу.

     – Меня не устраивает практическая! Или ты уже забыл о своём маленьком напутствии Нику? Ну, тогда давай, я освежу твою память, – Яника повернулась к Марсену, но продолжала говорить так, будто общается с Лазарем: – Когда мы выходили из машины, ты хлопнул Ника по плечу, и сказал: «Чтобы история в ресторане не повторилась, я бы на твоём месте возил с собой аргумент повесомей». Ну, как? Теперь припоминаешь?

     Лазарь прекрасно всё помнил. Как и то, что он прибавил потом, указав подбородком на Янику, когда та уже выбралась на улицу: «Если бы какой-нибудь хмырь попытался увести её у меня, я бы разукрасил его под хохлому без вопросов». Почему-то об этом она забыла упомянуть.

     – Если ты расскажешь ей…

     – Если бы я хотела рассказать ей, мы бы здесь не стояли.

     Марсен медленно повернулся к Лазарю, разинув рот и сузив глаза.

     – Ну, ты и кидалово... Он же твой лучший друг! А если б его покалечили?

     – Для этого и был придуман план «Б», – объяснил Лазарь, и понял, что оправдывается.

     – Не ври! – возмутилась Яника. – План «Б» был придуман, чтобы ещё больше скомпрометировать Ника в глазах Дары. Ты знал, что он не услышит её. А если бы и услышал, его бы это уже не остановило. Как тут остановишься, когда только что собственными руками навсегда оттолкнул от себя Ангела?

     Лазарь чувствовал, что его прижали к стенке. Он больше не хотел оправдываться. Оправдания – удел виноватых, а он виноватым себя ни в чём не считал.

     – Если хочешь выигрывать в Игре, между «легко» и «правильно» привыкай выбирать второе, – сказал он. – Я – хочу.

     – Так страстно, что готов рисковать ради этого жизнью лучшего друга? – вскричала Яника. – Ломать отношения лучшей подруги?

     Лазарь впервые видел, как она теряет самообладание. И, не смотря ни на что, в этой новой для него ипостаси гнева она нравилась ему не меньше, чем в уже порядком поднадоевших «печали» и «счастья».

     – Не я это придумал… – попытался вставить он, но Яника пропустила замечание мимо ушей.

     – Готов лезть в душу к этому несчастному парню и самозабвенно уничтожать светлое, настоящее чувство – быть может, единственное в этой Игре, что действительно стоит спасти? Нет, Лазарь, так Игру не выиграть.

     А вот и начинка шоколадки. Этот разговор – закономерное продолжение маленькой театральной импровизации в шалаше Хеспии, в искусственность которой Станиславский не поверил бы ни на секунду.

     Лазарь позволили Янике отдышаться, и только потом спросил:

     – Ты поэтому выбросила ключ?

     Яника на мгновение затаила дыхание.

     – Он бы так и так погиб, – уклончиво ответила она.

     – Не факт, и тебе об этом известно. А значит, ты его пожалела. Значит, считаешь, что он пошёл бы на «Марафон» ещё раз. Значит, веришь в большую, чистую, вечную. Теперь понятно, что тебя так коробит в этой Игре.

     – Я верю, что есть другие средства.

     Неожиданно для самого себя Лазарь сорвался на крик:

     – Да, целых пятьдесят! Но с этим не ко мне, а к Полу Саймону!

     От неожиданности Яника вздрогнула. С прищуром посмотрела на Лазаря, как бы прикидывая, стоит продолжать разговор. Тонкие рыжие пряди выбились из растрёпанного пучка на затылке и невесомыми огненными былинками разлетелись по белой шее.

     На Лазаря накатило необъяснимое желание аккуратно собрать эти былинки пальцами обратно в прядку и заложить за чуть оттопыренное волосами ушко.

     – Сомневаюсь, что мы говорим сейчас об одних и тех же вещах, – наконец приняла решение она. – А значит, и самого разговора нет. Хочу только одно сказать: манипулировать близкими людьми для достижения абстрактной цели, за которую тебя никто по головке не погладит, а только ещё больше возненавидят – удел Ведущего Игры. Если ты работаешь его методами, то чем ты лучше?

     Неожиданная мысль заворочалась в голове Лазаря, как королевский питон, почуявший свежую добычу. Как она сказала? Достижение абстрактной цели?

     Похоже, он слишком глубоко ушёл в себя, потому что Яника устало добавила:

     – Можешь не отвечать. Просто подумай на досуге.

     Лазарь уже думал. Кольца питона разворачивались медленно, нужная мысль пряталась под самым последним. Что она говорила про манипулирование? «Мы манипулируем инсоном из яви, и сами моделируем вещи, которыми обычно оперирует Ведущий Игры». Абстрактные вещи…

     – А ведь ты права, – протянул он, заворожённый собственной догадкой. – Я – Ведущий Игры.

     Марс вытаращился на него так, словно бы он объявил себя Наполеоном Бонапартом.

     – Я не это хотела сказать, – закачала головой Яника.

     – Нет-нет – ты умница! – просиял Лазарь.

     Питон развернул последнее кольцо, открыв мысль – окончательную и безупречную. Лазарь посмотрел на Янику и снова поборол неодолимое желание прикоснуться к её волосам.

     – Кажется, я знаю, как появляются Алтари!

     – Да? – почти не удивилась она. – И как же?

     – Мы должны создать его! И чтобы сделать это, придётся убить надежду. Теперь я знаю, что будет на третьем свидании. Мы уничтожим последний процент из ста.

     Лицо Яники потускнело.

     – Спасибо, что подтвердил мои опасения, – едва слышно проговорила она. – Мы с тобой думаем о совершенно разных вещах.

     Прежде чем Лазарь успел отвлечься от своей новой идеи, она отвернулась и быстро сбежала вниз по ступенькам.

     6

     На оставшиеся пять минут из выкроенных Аймой двадцати, Лазарь выгнал Инь и Ян из палаты и остался с Сенсом наедине. Присел на краешек кровати и постучал пальцем по загипсованной ноге.

     – Советую найти линейку подлиннее. Пригодится, когда начнёт чесаться.

     Губы Сенса растянула полная искренней благодарности полусонная улыбка.

     – Спасибо за совет. Извини, но на третье свидание пойти не смогу, – попытался пошутить он. – Ну, ты понял – пойти.

     Лазарь закатил глаза – нет ничего глупее, чем объяснять собственные шутки.

     Сенс продолжал изображать из себя безмятежного идиота, но сейчас это было даже кстати. Лучшего момента, чтобы воспользоваться его жизнерадостным настроем, не найти.

     – Это я подкинул Нику арматуру, – признался Лазарь. – Не в буквальном смысле, конечно. Я подкинул идею. Но это почти одно и то же.

     Сенс всё ещё улыбался, но уже не так уверенно.

     Лазарь пожал плечами:

     – Кто ж знал, что этот рыжий хлюпик – бастард Чака Норриса? Думал, поиграете в догонялки вокруг машины, пока тебе это не надоест, и ты не засунешь ему эту арматуру в… – тут Лазарь понял, что снова оправдывается, и заставил себя замолчать. – Ладно, может, и догадывался. Кто ж знал, что ты такой хлюпик?

     Улыбка Сенса перетекла в нечто среднее между кривой ухмылкой и инсультом правой половины тела. Лишь глаза оставались такими же затуманенными и спокойными. Лазаря это немного подбодрило.

     – Не сказать, чтобы я очень удивлён, – наконец произнёс Сенс. – Знаешь, я и сам не ожидал от него такой прыти. Ну, думаю, сейчас попляшем немного, и я тебя уложу. Потом пропустил удар по ноге. За ним второй… ну, и понеслась. Никогда нельзя недооценивать противника. Со временем об этом забываешь, и тогда твою память освежают таким вот образом. Ладно, чего уж, – он примирительно пошевелили торчащими из гипсовой трубы пальцами, – твои извинения приняты.

     – А кто сказал, что я извинялся? Да шучу я, шучу.

     Сенс оглядел свои руки, загипсованные в такой позе, будто он собирался кого-то обнять, и его брови синхронно поползли к переносице.

     – О, – сказал он, – шутка про линейку. Дошло!

     – Как до жирафа, – буркнул Лазарь.

     Оба от души рассмеялись.

     Потом Лазарь встал.

     – Теперь она считает меня бездушным косным выродком, неспособным ни на какие чувства, – уточнений, о ком идёт речь, не требовалось. – И что прикажешь с ней делать?

     Немного поразмыслив, Сенс сказал:

     – Докажи ей, что это не так. Впечатли её – это лучший способ.

     – Как? – Лазарь выпучил глаза. – Накормить голодных? Отдать почку больным? Отдать почку голодным?

     – Её не голодные напрягают, – Сенс широко зевнул, откинул голову на подушки и прикрыл, наконец, свои обдолбанные зенки. – Её напрягаешь ты. Разубеди её… впечатли… а потом пригласи на свидание.

     Глава 8. Алтарь

     1

     Выспаться как следует не удалось, да никто и не надеялся. Ровно в шесть утра Лазарь заглянул в шалаш команды номер тринадцать. Донган и Хеспия ещё крепко спали. Во сне девушка прижималась к Донгану с правого бока, а тот укрывал её сверху могучей рукой.

     Увидев их, Лазарь подумал, что Ник, похоже, постепенно сознаёт неизбежность потери своего Ангела. Конечно, Хеспия могла озябнуть за ночь, но это объяснение отлично сгодилось бы для яви, а не для инсона. Отличительная, и, по мнению Лазаря, наипрекраснейшая особенность инсонов заключалась в том, что здесь любое (ну, или почти любое) событие всегда имело смысл.

     Первой Лазарь растолкал Хеспию. Красавица разлепила каштановые глаза (Лазарь убедился, что спросонья Ангелы выглядят так же прекрасно, как и перед сном) и сонно огляделась. Увидев, под чьим крылом пригрелась, крадучись выползла из-под руки Донгана и с каким-то застигнутым видом уставилась на Лазаря. В этом взгляде было столько непритворного стыда, что Лазарь даже на секунду усомнился: а не озябла ли взаправду?

     Догнан просыпался тяжело и медленно. За ночь раны на лице заметно поджили, да и сам лже-Сенсор выглядел гораздо свежей. Чего нельзя было сказать о его настроении. Доган был немногословен, вял, и в целом походил на школьника, разбуженного мамой на «нулёвку» по этике.

     Марсен не совладал со своей клептоманией и умудрился стянуть у автохтонов пару самодельных булав. Нехитрое оружие представляло собой толстый кусок ветки, увенчанный булыжным набалдашником, привязанным к палке побегами какого-то вьюнка. Хуже револьверов, но лучше голых рук.

     Фляги наполнили у ручья, который бил из подножья склона, обнимавшего овраг по кругу. Удалось даже наскоро позавтракать: в одном из шалашей Марс реквизировал вязанку сушёных окуней и мешочек лесных ягод. Ели по большей части Хеспия и Донган – Лазарь и команда перехватили кое-что наяву.

     Автохтоны досматривали утренние сны, когда их неблагодарные гости покинули лагерь, взяв курс на север. Если не обращать внимания на развешенные по деревьям камеры (прожекторы днём выключали), в этот утренний час полоса ничем не отличался от обычного леса средней полосы России. Обильная роса под ногами приклеивала к подошвам толстые пачки лесной подстилки, на высоких столбах сосен бранились певчие птицы. Комарьё с новыми силами и пустыми брюхами вышло на охоту. «Марафон» продолжался.

     Лазарь прекрасно сознавал неминуемость ещё одной встречи с Умаром и Ко, но Алтарь обязан был появиться раньше. В том, что он появится, Лазарь не сомневался – главное, чтобы Дара сделала всё правильно. По-хорошему, можно было вообще никуда не ходить, но не скажешь ведь об этом Донгану, так что они припустили вперёд лёгкой трусцой. И потом, в окоченевших за ночь телах не мешало разогнать кровь. Старая торная тропа вынырнула из чащи, едва они выбрались из оврага, и марафонцы решили какое-то время придерживаться её.

     Силы закончились ещё быстрее, чем вчера. Сушёная рыба, ягоды, и три часа на сон – не самая лучшая подпитка для физически неподготовленного организма. На сей раз первым сдался Марс. Сначала парень просто отставал, потом остановился, мучительно согнувшись пополам. Пришлось вернуться.

     Они уже почти поравнялись с мальчишкой, когда из сплошной стены кустарника слева послышался треск ломающихся веток и разрываемой ткани. В следующее мгновение на тропинке появились двое.

     В девушке Лазарь мгновенно узнал «хастлеровскую» Зену – королеву воинов. Надорванный в нескольких местах комбинезон оголял белые полоски безупречно гладкой кожи, спутанные чёрные волосы с застрявшими внутри обломками веток только усиливали сходство с древнегреческой воительницей. Несмотря на несколько потрёпанный вид, Зена по-прежнему оставалась безупречно прекрасным Ангелом – апофеозом брутальной женственности.

     Её спутник – кажется, его звали Камул – не мог похвастаться тем же. Весь его облик кричал о смерти. Парень и раньше напоминал героинового наркомана (в своё время Лазарь насмотрелся на таких: с академиками отец дружбы не водил), но теперь это был наркоман, иссушенный недельным абстинентным синдромом. Пугающая пробоина в правом боку выжимала из обескровленного тела последние соки и роняла вниз алыми каплями. Судя по тёмному пятну во весь бок, с заходом на бедро, свою рану Камул получил давно.

     – Помогите! – взмолился он, зажимая дырку в боку потемневшей от крови ладонью.

     Зена несла себя раскованно, почти заносчиво. Преисполненная высокомерной неспешности, она оглянулась на Марсена, обвела пренебрежительным взглядом Лазаря и остальных, после чего её и без того широкий рот стал ещё шире.

     – Да помогите, чего встали! – ноги Камула не держали, колени подгибались под гнётом невесомого тела. Молодой человек поднял бледное лицо с проблемной кожей, похожей на плохо раскатанное тесто, и оголил в оскале зубы: – Я ранен... сильно...

     Марс осторожно обогнул Зену по краю тропинки и присоединился к своим. Какое-то время все наблюдали за агонией Камула, не зная, чем ему помочь, и оттого не решаясь ничего сказать. Несчастный опустился на колени, дрожа мелкой дрожью, и медленно проваливаясь в забытьё.

     Зена следила за спутником, как за букашкой, посаженной в банку, полную табачного дыма. Весь её облик выражал неколебимую уверенность в грядущей победе. Если бы они сидели сейчас за покерным столом, Лазарь бы решил, что у неё флеш-рояль.

     Стоять посреди гонки и созерцать полуживую иллюстрацию расплаты за промедление, оказалось для Донгана невыносимым испытанием.

     – Извини, браток, – он покачал стриженой головой и сделал шаг назад. Хеспия последовала за ним поворотом головы. – У нас своих проблем по горло.

     – Как же так… – прошептал Камул. Веки его почти сомкнулись, силы на то, чтобы поднять их, остались лежать на траве свежими каплями крови. – Помоги…

     – Ты уж давай сам, – Догнан отступил ещё дальше, и Хеспии пришлось последовать за ним. – Нам попутчиков хватает.

     Лазарь уже потащил Янику за ними, но был остановлен пронзительным хохотом Зены.

     Яника вздрогнула. Да что там Яника, Лазарь и сам порядком струхнул. Смех Зены на ангельский явно не походил. От него веяло таким холодом, что хотелось поскорее выскочить из тени на солнышко.

     – Думаете, он просит помочь ему бежать дальше? – веселилась Зена, пыша злорадством. – Вы правда верите, что он хочет продолжать гонку?

     Любопытство пересилило неприязнь, и Яника спросила:

     – А разве нет?

     – Не будь дурой, милочка, – снова расхохоталась Зена. – Он просит вас помочь ему с этим, – и прекрасная дикарка с силой дёрнула цепь.

     Ослабевшая ладонь Камула, которой он прикрывал своё прободение, отлетела в сторону.

     – Да… – слабо подтвердил Камул, стараясь вернуть руку на место. – Помогите снять кандалы. Я потерял ключ…

     – Не ври! – пресекла Зена. – Этот идиот не терял ключ. Он сам выкинул его сразу после старта.

     Для Лазаря всё стало на свои места. Сейчас бедняга боялся даже не охотников, его пугала смерть от кровопотери, которая наступит раньше. Согласно уставу «Марафона», добровольно отказавшимся от дальнейшего участия игрокам записывалось поражение, и они эвакуировались с полосы. Но для того, чтобы проиграть, нужно сначала отпустить Ангела.

     – Что за придурак! – надрывалась от хохота Зена. – Викинуть ключ!

     – Помогите… снять… их…

     Лазарь одарил Янику красноречивым взглядом, смысл которого она уловила сразу, опустил ладони ей на плечи и потянул назад, увлекая вслед за Донганом.

     – Прости, коллега, но ты не по адресу, – сказал он Камулу. – Наш девиз: «любовь до гробовой доски». Организм Камула истощил последние резервы: несчастный накренился в сторону, обессилено упал на раненый бок и затих. Яника повернула к Лазарю напряжённое, чуть румяное лицо, поддалась и пошла. Сначала медленно и неуверенно, потом легче. Через десять секунд они возобновили путь на север, сопровождаемые раскатистым хохотом Зены, отголоски которого ещё долго шныряли меж деревьев то слева, то справа.

     2

     Солнце высоко взошло над деревьями и уверенно закрепилось на небосводе припекающей лампочкой. Изрядно укоротившиеся тени свидетельствовали о приближении полдня. Даже электронные часы Лазаря на свободном от стального браслета запястье стояли на позиции солнца. Час назад с неба спустились синие металлические контейнеры на белых парашютах. Один из них упал путникам почти под ноги, и Марс кинулся его открывать. Приложил к чёрному глянцевому глазку на крышке рукав комбинезона, и крышка со щелчком отлетела в сторону. Внутри нашлось достаточно пищи, чтобы насытились все пятеро (особенно Лазарю понравился концентрат со вкусом ветчины в тюбике, какими обычно пользуются космонавты). Контейнеры сбрасывали в одиннадцать, трапеза растянулась минут на сорок – выходил, дело действительно шло к полудню.

     И только внутренние часы Лазаря никак не хотели синхронизироваться с общим течением времени. С тех пор, как отзвуки позитивного настроения Зены оставили их, наконец, в покое, прошло довольно много времени, но никак не шесть часов. Во-первых, без привала они бы столько не прошли, но это не главное. Если верить солнцу и контейнерам, последнее свидание Ника и Дары должно было начаться три часа назад. Три часа назад Дара должны была сообщить Нику новость, которой суждено было растянуть красную финишную ленту на пути этой бесконечной гонки, но Лазарь до сих пор не видел никаких признаков Алтаря. И это было во-вторых.

     Поразительное свойство времени растягиваться в человеческом подсознании проявляется в двух случаях: в ожидании начала чего-то хорошего и в ожидании конца чего-то плохого. Какой из этих вариантов заставил здешнее время деформироваться, Лазарь мог только предполагать.

     А может, что-то просто не срослось? Нет, невозможно. В случае неудачи Дара должна была незамедлительно сообщить об этом в инсон. Или всё не срослось настолько, что теперь будет долго и ноюще срастаться на соседней койке с Сенсором? Тоже фантастика. Они ведь здесь, продолжают «Марафон», никем не настигнутые, живые и невредимые.

     Лазарь пригляделся к Хеспии, шагающей нога в ногу с Донганом чуть впереди. Полупрозрачные кожистые крылья колыхались на лёгком ветру, как два белых флага, символизирующих то ли перемирие, то ли капитуляцию. А скорее, просто временное прекращение огня. Передышку перед новым боем – конец одной битвы и начало следующей.

     Лазарь так погрузился в думы, что не сразу заметил предмет своих размышлений, выросший сияющим столбом ярко-белого света на горизонте естественной просеки, куда час назад вывела тропа. Свет поднимался от земли и уходил в небо, пронзая лазурную озоновую оболочку бесконечно мощным энергетическим джетом. В следующее мгновение кольцо ослепительно-белого пламени вспыхнуло под ногами Хеспии. Огненный бублик бесшумно пробежал от пяток до самой очаровательной в мире макушки и беззвучно взорвался над головой маленькой сверхновой. Снопы белых брызг окатили Хеспию и Донгана с головы до ног.

     Алтарь.

     3

     Хеспия вскрикнула от страха, ноги подкосились, и она осела к земле. Донган шарахнулся от неё, как от ящика с динамитом, в который угодил непогашенный окурок. Посмотрел на луч света, потом снова на Ангела, соотнёс одно с другим, и его глотка издала возглас удивления.

     – Алтарь? – осторожно предположил он. Трудно верить словам, когда не доверяешь глазам. – Алтарь! Алтарь! – он принялся трясти за цепь руку Хеспии. – Ты видишь его, киска? Мой Алтарь! Мой Алтарь!

     – Вижу, – изумлённым полушёпотом подтвердила девушка. Похоже, она сама верила происходящему не больше Донгана. – Мой Алтарь…

     Дальше события разветвились и форсировались, искупая нудные часы бесцельных блуканий по лесу. С победоносным кличем «Алтарь! Мой Алтарь!» Донган обхватил Хеспию могучими ручищами поперёк талии, оторвал от земли и закружил вокруг себя, утробно гогоча. Снова поставил на ноги и обернулся к Лазарю с умоляющим выражением поскорее следовать за ним. Хеспия тоже оглянулась. На лице девушки читались обречённость и потерянность. Потом её голова безвольно мотнулась назад – это Донган бесцеремонно дёрнул её за руку, разгоняясь для последнего рывка по финишной прямой. И тут упала Яника. Правый голеностоп подвернулся вовнутрь, она неуклюже взмахнула руками и шлёпнулась на землю.

     Марсен крикнул вперёд, чтобы притормозили.

     – Да что там у вас! – раздражённо рявкнул Донган, притормаживая.

     – Поскользнулась, – рапортовала с земли Яника. – Ногу подвернула…

     Лазарь присел перед ней на корточки:

     – Идти сможешь?

     – Не знаю, – она отчаянно разминала пальцами сустав. – Болит ужасно.

     Секунду Донган мучительно размышлял, ждать или нет.

     – Идите, – отпустил Лазарь. – Мы вас догоним.

     Команда тринадцать продолжила движение.

     4

     Лазарь передал Марсу булаву автохтонов (вторую забрал с собой Донган) и попытался подсунуть руки под колени и спину Яники:

     – Так, давай я тебя понесу …

     – Уйди! – Яника перестала массировать ногу и отпихнула Лазаря. – Не надо меня никуда нести.

     – Потому что ты можешь идти сама, – заключил Лазарь, убирая руки. – Но не хочешь.

     – Я пойду дальше, но на определённых условиях.

     Лазарь длинно, с присвистом, выдохнул.

     – Выдвигай.

     – Мы не должны допустить, чтобы Донган и Хеспия достигли Алтаря.

     Лазарь скривил рот в недоверчивой ухмылке:

     – Тогда мне проще вообще никуда не идти. Посидим, подождём, чем там кончится. Глядишь, повезёт…

     – Послушай, Лазарь. Хеспия – это не Дара! – горячо продолжала Яника. – То есть, не её проекция, понимаешь?

     – Правда? И кто же она, по-твоему?

     – Я думаю, она, – Яника набрала в грудь побольше воздуха, – очеловеченное воплощение любви Ника к Даре. Самоё чувство, которое ни в коем случае нельзя отнимать.

     С самой саркастической улыбкой из возможных, Лазарь поднял глаза на Марсена в поисках поддержки… и не нашёл её.

     Брови мальчишки исчезли в давно нестриженном чубе:

     – А чё, может быть. Они с Дарой и непохожи совсем.

     Но Яника искала поддержки в глазах Лазаря:

     – Я поняла это только сейчас, когда появился Алтарь. Но так не должно быть, это нелогично! Нет, ну, послушай! Хеспия сейчас свободна, так? Будь она проекцией Дары, разве стала бы она ждать Алтаря? Зачем? Куда как проще предложить себя Донгану здесь и сейчас, разве нет? Разве не об этом говорит сейчас Дара Нику на последнем свидании? Она рвёт с ним, Лазарь, ты сам это придумал. Всё кончено: она любит другого. Любит Сенсора. Точка. И тут появляется Алтарь…

     – Так и задумано. Ник лажает, Сенс пользуется этим, Сенс выигрывает, Сенс забирает приз. Финита.

     – Вот именно, вот именно! – горячилась Яника. – Сенс забрал приз. Он уже забрал! Но Хеспия всё ещё здесь, её крылья всё ещё белые. Почему?

     – Нужно время, чтобы осознать…

     – Да потому что она не приз, осёл ты эдакий! – вспылила Яника и густо покраснела. – Её невозможно забрать насильно. Но можно вынудить Ника расстаться с ней добровольно. Именно это, – она указала пальцем на уходящий в небо столб света, обвитый спиралями молочно-белого дыма, – мы сейчас и делаем. Я стала подозревать Хеспию ещё в лагере автохтонов. Помнишь её рассказ про Умара? Она первой увидела его, Лазарь, первой! А теперь скажи, во что ты веришь больше: в то, что Дара чего-то недоговаривает, или в то, что она чего-то недопонимает?

     Лазарь вгляделся в широко распахнутые васильковые глаза, в подвижные губы, выразительные брови. Все вместе они образовывали удивительный ансамбль правды, искренней веры в идею, ожившую в движении мимических мышц. Каждая чёрточка на лице была пронизана незыблемой уверенностью в своей правоте. Нет, эту роль она не играла. Она ею жила.

     – Думаю, недоговариваешь сейчас ты, – после паузы сказал он. – Эта твоя идея сформировалась задолго до лагеря автохтонов. Задолго до того, как ты выбросила ключ от наручников Сета. Ты думала об этом с самого начала. А может, ещё раньше.

     Мимический ансамбль заработал энергичнее. Он по-прежнему выражал чистую обнажённую правду, но теперь несколько иного порядка.

     – Моя Игра, – произнесла Яника, и Лазарь сразу понял природу этой новой правды. Признание. Осознание. Откровение. – Джуда. Джуда не реальный, и не проекция, а часть меня. Здоровая часть моего пошатнувшегося рассудка. Светлое пятно в сомкнувшемся мраке. Двигатель машины, сердце человека, импульс, катящий шар. На несгибаемой жажде Джуды выжить любой ценой держалось всё то, что осталось от меня. Когда его вдруг не стало… когда его у меня отняли, не осталось ничего. Пустота. Тогда ты заполнил эту пустоту собой, Лазарь. Заполнил своей жаждой выжить, чтобы я смогла встать и идти дальше.

     Яника взяла короткую паузу, мимический ансамбль исполнил балладу улыбающейся грусти. Лазарь внимал, не перебивая. В эту секунду он просто наслаждался тем, что видит, придерживая мысли и возражения, замаринованные в остром саркастическом соусе, при себе. Раньше он без раздумий подал бы их с пылу с жару, обильно приправив перцем с солью, а теперь вот не спешил. Давал остынуть.

     – Но ты не мог быть рядом вечно, Лазарь. Ты пришёл на время и рано или поздно должен был уйти. И ты ушёл. Знаю, что ненадолго, знаю, что потом ты вернулся, но этого хватило. А у этого парня – у него нет даже нас! Подумай, что будет, когда мы отнимем у него ещё и Хеспию.

     Марсен повернулся к Лазарю с выражением полного согласия с позицией Яники на конопатой физиономии. На счёт того, что сторону Лазаря он не примет, сам Лазарь не испытывал никаких иллюзий. Выбор мальчишки питало сразу много притоков (падкость на красивых женщин в том числе), но исток его, и в этом Лазарь тоже не сомневался, брал своё начало в травматологическом отделении Центральной Городской Больнице им. Семашко. Аккурат под койкой Сенса.

     – Я с ней согласен: надо их тормозить, – деловито объявил Марс, поднимаясь с корточек. – Два голоса против одного, Лазарь! Ты проиграл.

     Язвительно замечание о взаимосвязи субъективного избирательного права с умственными способностей несовершеннолетних с трудом удержалось на кончике языка Лазаря. Вместо этого он сказал:

     – Кем бы ни была Хеспия: очеловеченным чувством Ника к Даре, эдиповым комплексом, персонализированным на Дару, настоящей проекцией Дары – суть от этого не меняется. Хеспия – амфетаминовая мания, которую нужно устранить, пока она не превратила его в одного из тех безумных лесных идиотов! В этом и есть суть Игры.

     – Борьба за Хеспию, вот суть Игры! – вскричала Яника, растеряв разом всё очарование. Мимический ансамбль переродился в бездушный тандем, выражающий простое одномерное чувство, ярость. – Как же ты не поймёшь? Мы сами ломаем Ника, своими руками делаем работу Ведущего! Он снова обвёл нас вокруг пальца, Лазарь, ему того и надо. Думаешь, они просто так согласились дать нам время вытравить Дару из головы Ника?

     – Если напрячь память, они не соглашались. Средний палец Дары вынудил их.

     Яника уже не злилась, она бесновалась. Вскочив на ноги, она нависла над Лазарем, облизываемая лучами высокого солнца, и кричала на него, потрясая тоненьким пальчиком:

     – С каких пор человек, исповедующий принцип «не верь всему слышанному и половине виденного» вдруг стал таким простаком?

     – Хорошо, – сказал Лазарь, – допустим, ты права. Как предлагаешь выигрывать Игру? Танцы с бубном у костра не предлагать.

     Янике потребовалось две секунды, чтобы сформировать в голове мысль, и ещё две, чтобы облечь её в подходящие слова:

     – Чтобы выиграть, нам надо остановиться и проиграть.

     Лазарь вопросительно посмотрел на не.

     – Это такая хитрая шарада? Или нехитрый оксюморон?

     – Я верю, что Ник никогда не примкнёт к автохтонам! – убеждённо заявила Яника. – Автохтоны – самовлюблённые эгоцентрики, зацикленные только на своей персоне. Любить, по-настоящему любить, значит уметь отпускать. Вот в чём разница. В беззаветной любви собственное счастье не самоцель, а только положительный побочный эффект. Когда любишь по-настоящему, ты счастлив, даже когда несчастлив.

     Лазарь выждал секунду, потом запрокинул назад голову и от души расхохотался. Да как она может на полном серьёзе заявлять о существовании романтической ахинеи вроде этой, и при этом называть его простаком?

     Лицо Яники окаменело:

     – Что смешного?

     – Прости, но Дарвин с тобой не согласится. Эгоизм – вот двигатель эволюции. Ставить чужие интересы превыше собственных противоестественно. Люди – такие же представители животного мира, как и все божьи твари, а животным чужды понятия морали и совести. Они едят их каждый день на завтрак, обед и ужин.

     – Не все люди дерьмо, – запальчиво сказал Марс. – Многие, но не все.

     – Люди есть люди, а что дерьмо, и что нет, диктует принятая в обществе мораль, – внушал Лазарь, не снимая с лица улыбки. – И пока мораль называет некоторые естественные вещи дерьмом, люди так и будут оставаться дерьмом.

     – На улице с такими понятиями ты бы не выжил, – авторитетно заявил Марс. – Сто пудов даю.

     Это заявление вызвало у Лазаря очередной приступ смеха.

     – Скажи ещё, милостыня прибыльнее воровства. Аморальные воришки всегда богаче высокоморальных попрошаек, и ты лучше меня это знаешь.

     – Хорош зубоскалить. Я воровал только в крайняк.

     – Потому что высокоморальные попрошайки всегда целее аморальных воришек, – издевался Лазарь. – Спроси у Сенса, если не веришь.

     – Лазарь, – терпеливо заговорила Яника, покачивая сложенными у груди ладонями, – всё, о чём я прошу – послушаться меня один раз. Всего один раз!

     – Дважды я оказывался прав. С чего ты взяла, что в третий на моём месте окажешься ты?

     – Я прошу тебя о доверии, больше ни о чём! И готова потерять его раз и навсегда, если на своём месте снова окажешься ты.

     – Н-нет, – чуть подумав, отказался Лазарь. – Мы останемся тут. Будем ждать Умара и всю честную компанию. А когда они явятся, сообщим радостную весть о том, что «Марафон» окончен и все могут идти по домам.

     – Ты делаешь глупость, – строго предупредила Яника. – Подумай ещё раз.

     – Уже подумал.

     – Подумай ещё раз.

     – Давай я подумаю наперёд ещё пять раз, чтобы сразу отрезать раз и…

     КЛОК!

     Что-то жёстко и сильно ударило Лазаря сзади по шее.

     В первую секунду он ничего не почувствовал. Потом образ Яники перед глазами поплыл вправо, в то время как его точная копия плавно вынырнула слева… Вестибулярный аппарат потерял ощущение пространства, Лазарь пару раз качнулся на корточках взад-вперёд, потом пятая точка перевесила, он упал на неё и перекатился на спину. На безоблачной лазури неба возникло перевёрнутое вверх тормашками лицо Марсена.

     Продираясь сквозь затуманивающееся сознание, Лазарь сумел спросить:

     – Ты что творишь… мелкий говнюк…

     И даже почти успел услышать ответ:

     – Между «легко» и «правильно» выбираю втор…

     Потом лицо мальчишки посерело, померкло, а вместе с ним померк и весь остальной мир.

     5

     Когда в мир снова вернулся свет, а расплывчатая картинка перед глазами обрела фокус, Лазарь понял, что его переместили. Он по-прежнему смотрел в безоблачную синеву неба, но теперь она была разбита на множество ломаных сине-зелёных многоугольников. Лазарь попытался приподнять голову, но сразу опустил обратно. Шея болела неимоверно, голова кружилась, его подташнивало. Кожу на щеке щекотали лапки какого-то насекомого, целеустремлённо ползущего к левому глазу. Лазарь потянулся, чтобы снять его, но закрытый на запястье браслет застопорил руку на полпути.

     Конечно, его перетащили под сень молодой берёзки не для того, чтобы сберечь от солнечного удара. Лазарь проследовал взглядом вдоль натянувшейся цепи – вместо запястья Яники браслет на другом конце перехватывал тонкий ствол берёзы, чуть повыше комля.

     Насекомое упорно ползло в глаз. Лазарь вспомнил, что у него в запасе есть и вторая рука, но тут чьи-то грубые пальцы сняли букашку и медленно растёрли в пыль. Лазарь проследовал взглядом вдоль незнакомой руки и на другом конце обнаружил очень даже знакомого человека.

     – Вот так встреча на Эльбе, – сказала улыбающаяся физиономия Бельфегора.

     Морщась от боли, Лазарь снова приподнял голову над землёй. Чуть позади Бельфегора стояли Умар с Леонардом. Помахивая новенькими револьверами, они смотрели на Лазаря, как львиный прайд на раненую зебру.

     – А где малышка Венсди Аддамс?

     Почему-то отсутствие в прайде Лилит настораживало Лазаря больше, чем присутствие.

     – В голову камнем попало, – не замедлил ответить Умар.

     Голос звенел неотомщённой ненавистью, таящей в себе, пожалуй, самую большую угрозу. От очаровательного неправильного прикуса не осталось ничего, кроме шипящего змеиного предупреждения: «не подходи – укуш-ш-шу». Внешность тоже изменилась. Гладко зализанные назад волосы раскосматились в нечёсаную рыжую гриву, кожа лоснилась от жира, на лбу высыпали созвездия угрей. Даже мускулы на теле как будто ужарились, присохли к костям. Лазарь стал свидетелем редкого явления: переоценки собственного «я» и её отражения на проекции.

     Умар повернул голову и потрогал пальцем засохшее тёмно-бурое пятно на встрёпанном виске:

     – Вот сюда. Она снялась с дистанции.

     Бельфегор присел на корточки перед Лазарем.

     – Ну что, бродяга, продолжим счёт?

     Лазарь вытянул вперёд ладонь.

     – Не спеши, – сказал он так, чтобы не слышали остальные. – Прикажи Леонарду сводить рыжего сделать по-маленькому. Скажи, хочешь пошептаться со мной с глазу на глаз. Скажи, это личное. Насчёт Яники. Пусть погуляют пару минут.

     Бельфегор сдвинул вихрастые брови:

     – На кой это мне?

     – Похоже, мы теперь играем за одну команду, – помолчав, ответил Лазарь.

     6

     Умара мелко, нервически трясло. Он стоял над Лазарем, припав на одно колено и уперев пляшущее дуло револьвера ему в грудь.

     – Ни хрена не верю! Ты всё врёшь.

     Бельфегор и Леонард предоставили своему протеже полную свободу действий, и Лазарь видел в этом вполне веский резон. Умар свято верил, что сам упускает ситуацию из рук, и они охотно дарили ему эту иллюзию контроля, лишь направляя в нужное русло на развилках. Принудить хозяина инсона делать или не делать те или иные вещи невозможно, поэтому в ход идёт психологическая манипуляция. Эффект даже лучше. Когда всю дорогу слушаешь чужие советы, в критической ситуации твоя голова автоматически повернётся к советчику. И когда всё полетит в тартарары (а оно обязательно полетит), часть вины автоматически переляжет на голову советчика. В парадигме, используемой офицерами Ведущего, вся вина целиком ложилась на голову «играемого». Которую, собственно, и требовалось согнуть.

     – Ты врёшь, гнида, – просвистел Умар неправильным прикусом, и револьвер зашатался ещё размашистее. – Это не её Алтарь! Чей-то чужой!

     Признать обратное фактически означало признать поражение. С момента возникновения светящегося джета, до момента, когда они нашли Лазаря, прошло примерно столько же, сколько потребовалось бы Донгану и Хеспии на покрытие оставшегося расстоянию отсюда до джета. Бесправной, безмолвной, забитой в самый дальний угол частью сознания, отвечающей за здравый смысл, Умар понимал это. Эта же часть подсказывала ему другие логические варианты.

     – Тогда то, что при возникновении луча Хеспия вспыхнула, как новогодняя шутиха – невероятное совпадение, – спокойно ответил Лазарь.

     – Ты вреш-ш-шь!

     – Смысл? Позлить человека, засунувшего дуло пистолета мне в диафрагму?

     – Ты их прикрываешь! Хочешь выгадать немного форы.

     – Да мне плевать, даже если ты найдёшь их после «Марафона» где-нибудь в Куала-Лумпур и заживо сожжёшь в машине, а потом вернёшься к ним домой и прикончишь их собаку. Может, на твоём месте я бы так и поступил.

     Глаза Умара забегали в поисках поддержки и остановились на Бельфегоре. Надежда – живучая, как червь, надежда, ещё барахталась, ещё извивалась. Никак не хотела подыхать.

     – Может, ещё успеем, Белф?!

     Свободной рукой Умар вытащил из кармана комбинезона жёлтый прибор с цветным экраном на лицевой части и показал Бельфегору. Лазарь успел рассмотреть зелёную плоскость, иссечённую координатной сеткой, и две мерцающие ярко-жёлтые точки.

     – Смотри! Они ещё идут, видишь?

     7

     Наспех изложить Бельфегору план оказалось непросто. Во-первых, нужно было убедить его задержать Умара, чтобы дать тринадцатой команде немного форы. Во-вторых, помочь убедить Умара в том, что те уже достигли Алтаря, и никакой форы им не требуется. В-третьих, настигнуть их, как только они действительно достигнут Алтаря. Ну, а в четвёртых…

     – Когда Хеспия станет смертной, Умар захочет отомстить тому, кто «подпортил» её. Мы не станем ему мешать. Умрёт Донган – умрёт Хеспия. Понимаешь, о чём я?

     Бельфегор раскрыл левую ладонь и внимательно посмотрел на ещё свежую отметину, оставленную канцелярским ножом в кабинете регистратора.

     – Главное, не напоминать о связи Умару – вдруг передумает? Хеспии нет – нет проблемы. Довольные, расходимся по домам. Вопросы?

     Бельфегор посмотрел себе за плечо. В полусотне метров Леонард и Умар в классических позах футболистов «в стеночке» справляли малую нужду у края просеки.

     Бельфегор снова повернулся к Лазарю:

     – Один: ты-то мне зачем?

     – Я помешаю Янике и мелкому засранцу, который скоро превратится в автохтона наяву, помешать Донгану добраться до Алтаря. Говорю же, в наших рядах возникло… гм, замешательство.

     – А что мешает нам самим остановить твою тёлку?

     Последнее сильно резануло по ушам, но Лазарь не подал виду.

     – Ничего. Зато могу подсказать, кто помешает Донгану и Хеспии дойти до Алтаря. Начинается на «У».

     Бельфегор ещё раз оглянулся. Леонард и «У» уже возвращались обратно. Времени на раздумья не оставалось.

     – Кажись, наши планы временно совпадают, – решился Бельфегор, снова поворачиваясь к Лазарю. – А значит, один из нас крупно ошибается. Тебя это не напрягает?

     Лазарь скривил губы:

     – Напрягало. Пока ты не заговорил об этом.

     8

     И вот Умар узнал, что Хеспия, его любимая Хеспия, его Ангел, отныне и навсегда потеряна для него. Хуже того – принадлежит другому! А что ещё хуже – этого уже не вернуть.

     Бельфегор всмотрелся в жёлтые точки на экране радара.

     – Не успеем перехватить, даже если прыгнем через гиперпространство. Звиняй, друг.

     Умар опять повернулся к Лазарю. На цыплячьей шее вздулись толстые вены. Пальцы до белизны сжали прибор слежения. Он принялся трясти им перед носом у Лазаря, как бы примеряясь для удара. Огромная вспухлая голова закрутилась из стороны в сторону в такт руке. Взмокший от пота чуб зашлёпал по лбу.

     – Она не могла так поступить со мной. Не должна была!

     – Приятель, между этими утверждениями пропасть разницы, – заметил Лазарь, стараясь следить за каждым словом. Сейчас он снова балансировал на лезвии ножа – угроза, исходящая от парня, была как никогда реальна. Малейшая ошибка каралась дыркой в лёгком.

     У мальчишки задрожали губы. Словам не терпелось сорваться с них, но им не хватало толчка воздуха: горло перегородил подступивший ком.

     – Дура... Она же знала, что так и так сбросит крылья. Так почему не со мной? Почему с ним? Чем я хуже?

     – Не повезло. Ты проиграл, приятель. Мы оба проиграли. Отпусти меня.

     – Да нет же, дело не в везении! – то, как Умар выговорил букву «З» звучало почти трогательно. – Я везучий. В шесть лет я спускался на санках по дороге и проскочил под КАМАЗом, который выскочил на перекрёсток. В двенадцать выпал с седьмого этажа прямо на дерево. Только три зуба выбил, а так ни царапины.

     – Отпусти меня.

     – В шестнадцать на меня набросился ротвейлер. Повалил на землю… я думал – всё, сейчас порвёт. И тут бац – падает на меня замертво! Инфаркт миокарда, представляешь?

     – Отпусти меня.

     – А в восемнадцать я встретил Ангела. Немногим так рано везёт. А мне повезло. Некоторые всю жизнь ищут-ищут, а найти не могут…

     – Отпусти, Умар.

     – … а другие воруют. Забирают без спроса. Ломают. Неудачники!

     Лицо Умара ожесточилось, верхняя губа по-звериному вздёрнулась к носу. На одно страшное мгновение Лазарь решил, что вот и всё: сейчас будет выстрел.

     К счастью, оскал предназначался не ему. Прошло несколько тягостных секунд, прежде чем Умар вынул револьвер из груди Лазаря и приставил дулом к стальному кольцу, соединявшему цепь с закрытым на стволе берёзы браслетом.

     – Уходи, – сказал он и спустил курок.

     Грянул выстрел, кольцо разлетелось на две половинки. Лазарь поднялся на ноги, собрал болтавшийся на запястье обрывок цепи в кулак. Умар тоже встал. Он всё ещё смотрел на Лазаря, но уже не видел его. Взгляд пронзал Лазаря насквозь и устремлялся дальше, вдоль просеки к горящему белому джету на поросшем деревьями горизонте.

     – Уходи с полосы, – повторил он.

     – А ты?

     – Я? – откликнулся Умар с интонацией склерозника, у которого спросили фамилию. – Я, наверное, ещё немного побегаю. Давай, вали отсюда.

     Разговор был окончен. Лазарь пересёкся с Бельфегором мимолётным взглядом, юркнул в сторону, и, не чуя земли под ногами, помчался к опушке.

     9

     Углубившись в лес на безопасное расстояние, Лазарь остановился. Выбрал место поудобней и разлёгся на колкой лесной подстилке. Глаза можно было не закрывать, но беспрестанно шевелящийся зелёный покров над головой отвлекал, поэтому он закрыл. Расслабился, долго выдохнул через рот, глубоко вдохнул через ноздри. Звуки полуденного леса создавали приятный фон, чистый воздух наполнял грудь сладостью хвои. Ветер шумел в кронах деревьев, невидимыми пальцами перебирал волосы на голове, щекотал щёки.

     Постепенно ветер стих. Вслед за ветром приглохли, а потом и вовсе исчезли звуки. Померкли запахи. Подстилка под спиной уже не колола – она размякла и нежно пропускала в себя. Потом плёнка, в которую истончилась земля, разом лопнула, и Лазарь полетел вниз.

     10

     Донган навзничь лежал на земле, раскинув конечности в позе витрувианского человека. Явно без сознания. В полуметре от многострадальной стриженой головы лежало снотворное – обтёсанная палка с навершием из булыжника.

     Хеспия сидела подле Донгана, подобрав под себя ножки, и печальными глазами разглядывала бледное лицо своего похитителя. Чуть поодаль Яника стояла на коленях в позе молельщицы и тихо плакала в «лодочку» из ладоней. Марсена видно не было.

     До Алтаря они не дошли совсем чуть-чуть: жемчужно-белый столп света возвышался над кронами деревьев в какой-то сотне метров впереди.

     Лазарь шагнул навстречу Янике. Острые плечики вздрогнули, кончики пальцев отъехали со лба к подбородку, оголив лицо, похожее на серое надгробие с единственным словом вместо эпитафии: «виновата». Не дожидаясь, пока она пустится в слезливые объяснения, Лазарь обошёл сидящую без движения Хеспию сзади. Две продольные прорези на хрупкой спине из алой синтетики были пусты: крылья бесследно исчезли.

     Лазарь вернулся к Янике. Он остановился перед ней и требовательно упёр руки в бока. Девушка подняла к нему серое лицо и отрывисто произнесла:

     – Я не успела...

     – Что произошло?

     Слёзы выкатывались из глаза прозрачными шариками и сбегали вниз по влажным руслам, проложенным их предшественницами. Пока Яника сбивчиво рассказывала, икая и задыхаясь на каждом слоге, они катились всё быстрее и быстрее.

     Когда они нагнали тринадцатую команду, Алтарь был слишком близко, чтобы тратить оставшиеся метры на разговоры. С проворством бывалого диверсанта Марсен выскочил из-за дерева и одним чётким ударом оглушил Донгана булавой автохтонов (мальчишка явно входил во вкус) раньше, чем успел понять, что уже слишком поздно. Так уж вышло, что неизбежность восхождения на Алтарь сознавала и сама Хеспия. Выбрав из двух зол меньшее, она решилась попытать удачу. Увы – неудачно.

     – Она пошла к нему добровольно…ик! А он всё равно…ик!.. всё равно сделал её смертной! – сокрушалась с колен Яника. Прозрачные шарики слёз соревновались друг с другом в скорости.

     С земли она напоминала запуганную уличную собачонку, что молчаливо клянчит глазами подачку и в ужасе шарахается в сторону, едва сунешь руку в карман.

     – Прости, Лазарь... прости, что не послушала тебя… ик! никакая она не любовь, а просто проекция... самая обычная проекция-я-я… – от переизбытка чувств она забывала следить за речью, но это было уже неважно. Хеспия не обратила бы внимания, назови её хоть горшком – в печь её уже поставили. – Ты был прав. Во всём прав!

     – Разумеется, – спокойно ответил Лазарь, – но твоя ошибка ничего не меняет. Хеспия смертна, всё идёт по плану. Так что, не стоит убиваться. Если, конечно, ты не оплакиваешь свою неправоту.

     О том, что с последнего раза план претерпел существенные изменения, Лазарь предусмотрительно умолчал.

     Свежие шарообразные капсулы повисли на ресницах:

     – И что теперь?

     – Теперь? – Лазарь устал смотреть на неё сверху вниз и присел. – Теперь мы будем ждать наших новых друзей, – сказал он, отнимая её руки от лица. – Думаю, они появятся раньше, чем просохнут твои щёки.

     11

     Щёки Яники действительно ещё не высохли, а в просветах между деревьями уже показалось движение. Очень скоро движение приобрело очертание трёх человеческих фигур, продиравшихся сквозь подлесок в большой спешке. Лазарь и Яника поднялись на ноги. Хеспия предпочла встречать гостей на земле рядом с Донганом. Соединявшие их кандалы она так и не разомкнула.

     Первым выбежал раскрасневшийся и взмыленный Умар. Влажные волосы обхватили лицо ярко-рыжими щупальцами, в блестящей от пота руке дрожала рукоять револьвера. Парень обежал всю мизансцену взглядом, на секунду зацепившимся за Лазаря, и, в конечном счёте, остановил его на Хеспии.

     – Не дошли... – выдохнул он. Медленно повернул голову вбок, не спуская глаз с Хеспии, словно боясь потерять это наваждение за неосторожным хлопком век, и закричал: – Не дошли, Белф! Они здесь!

     Из-за ближайшего дерева показались Бельфегор с Леонардом. Взгляд Бельфегора задержался на Лазаре гораздо дольше секунды. Чёрные глаза-кнопки метали гром и молнии.

     – Мы так не договаривались! – брякнул Леонард.

     Значит, Бельфегор успел посвятить его в заговор с Лазарем. Жаль, не подумал, стоит ли. К счастью, Умар пропустил реплику Леонарда мимо ушей. Как и Хеспию, его уже засунули в печь – только раскочегарить забыли.

     Кивком головы Лазарь пригласил Бельфегора осмотреть ситуацию, так сказать, со всех сторон. Тот понял, жестом попросил Умара оставаться на месте, а сам, точь-в-точь как Лазарь десятью минутами раньше, обошёл Хеспию по кругу. Глаза одобрительно скользнули по тому, чего Умар со своей точки видеть не мог – да и с любой другой тоже. Тому, чего там просто не было.

     – Что? – забеспокоился Умар, смутно чувствуя беду. – Что?

     – Звиняй, друг, – Бельфегор довольно фальшиво изобразил сочувствие. – Боюсь, новости хреновые.

     12

     Умар быстро водил головой из стороны в сторону. Волосы уже не торчали во все стороны, а стояли дыбом, как от прикосновения к генератору Ван де Граафа. Голубые глаза горели сумасшедшим огнём.

     Рыжий засеменил к Хеспии мелкими дробными шажками, желая оттянуть летящий на него момент сокрушительной истины. Пока он шёл, девушка подобралась, напряглась. Под кожей на висках, прикрытых развеянной по ушам полупрозрачной дымкой волос, пульсировали вены.

     Бельфегор шагнул назад, уступая Умару место. Донган всё ещё пребывал без сознания. Кровь из проделанной Марсеном раны на затылке пропитала полусгнивший опад. Предвкушая скорую развязку, Леонард взял на прицел Лазаря с Яникой – на всякий пожарный.

     Наконец, траурное шествие Умара закончилось. За спину Хеспии он предпочёл не заглядывать – и так было ясно, что крыльев там нет, а вместо этого упал перед ней на колени, как раненый в спину солдат. Их лица оказались на одном уровне. Широко распахнутые глаза Хеспии совершили полное ужаса путешествие от лица Умара вниз по плечу и остановились на руке с револьвером.

     – Что ты собираешься…

     Умар резко подался вперёд и обхватил её руками в некоем симбиозе объятий и борцовского захвата. От неожиданности Хеспия охнула и зажмурилась.

     – Зачем ты так со мной? – проговорил Умар. – Не понимаю...

     Грубыми хлопками, от которых Хеспия содрогалась всем телом, Умар обыскивал её спину. С каждым хлопком удары становились ощутимее, хлёстче.

     Нет, он не ощупывает её, неожиданно осознал Лазарь – он её бьёт.

     – Других вариантов не оставалось, – отрывисто объяснила Хеспия. – Алтарь был близко…

     Умар стиснул зубы:

     – Сейчас хотя бы не ври. Ты с самого начала всё это придумала.

     ХЛОП! ХЛОП! ХЛОП!

     Яника шагнула вперёд, открыв рот для реплики, но Лазарь перехватил её за запястье: «Молчи!» Бельфегор обозревал происходящее с нескрываемым удовольствием на буйно заросшем лице. В чёрных глазах застыло напряжённое терпение хищника.

     ХЛОП-С! ХЛОП-С! ХЛОП-С!

     – Свобода всегда была для тебя важнее. В наших отношениях ты ценила только свою независимость. Думала, он тебе её сохранит! Надеялась, он окажется великодушней меня!

     Он не спрашивал – он утверждал. Голос Умара был спокойным, почти убаюкивающим. В его обречённой умиротворённости крылось что-то зловещее. Как и в похлопываниях – жестоких в своей холодности.

     БАХ! БАХ! БАХ!

     – А он оказался ещё хуже. Ха! Могу представить твоё разочарование. Вот облом...

     Смятым подбородком Хеспия лежала на плече Умара и жмурилась от боли.

     – Умар, прекрати… (БАХ!) Отпусти … (БАХ!) Мне… (БАХ!) Больно… (БАХ!)

     – Но я, хотя бы, был откровенен с тобой с самого начала! Ты всегда знала, чего от меня ждать. Я был для тебя, как открытая книга. И ты читала её, пока она тебе не наскучила…

     Б-БАХ! Б-БАХ! Б-БАХ!

     – Я бросила читать, когда поняла, что мне не нравится то, что я читаю!

     Хеспия прокричала это на одном дыхании, не сбившись ни в одном слоге. Умар замер, избиение остановилось. Ушей Лазаря достиг облегчённый выдох Яники. Потом Умар отстранился от Хеспии, опустил руки ей на плечи и сильно стиснул в ладонях. Хеспию била крупная дрожь, точно инерция от ударов ещё сохранялась в теле.

     – Отпусти меня, – тихо попросила она.

     Рука, в которой Умар держал револьвер, легко соскользнула с её плеча и ткнулась дулом в щёку лежащего без сознания Донгана.

     – А эта, значит, нравится? – нараспев спросил Умар и взвёл большим пальцем курок. – Эта тварь?

     Лицо Бельфегора расслабилось, спало. Полоски губ, похожие на розовых ленточных червей, растянулись в довольной ухмылке. Чёрные глаза-кнопки с триумфом смотрели на Лазаря.

     – Убьёшь его – убьёшь и её. Теперь они связаны, – отчётливо проговорил Лазарь и повернулся к Бельфегору. – Ой! Кажется, наши планы всё-таки расходятся.

     Тяжёлая челюсть Бельфегора стала рывками падать вниз.

     – Сопи в две дырки! – спохватился Леонард, щёлкнув револьвером, но слишком поздно.

     Умар услышал предупреждение.

     Он стоял к Лазарю затылком, однако лицо Хеспии с зеркальной точностью отражало изменения на другой стороне головы. Как показалось Лазарю, лицо Умара преисполнилось мучительным сомненьем.

     Бельфегор тоже это заметил:

     – Прикончи ублюдка. Не досталась тебе – не достанется никому, – зачем-то вспомнил он «Бесприданницу» Островского.

     Яника снова дёрнулась в неконтролируемом порыве что-то предпринять, и Лазарь снова удержал её. Для чистоты эксперимента всё должно было произойти без экзогенного вмешательства.

     Дуло револьвера сильнее вдавилось в щёку Донгана, образовав глубокую выемку. Умар не смотрел вниз – он неотрывно вглядывался в лицо своего навсегда потерянного Ангела, который, по сути, больше таковым не являлся, и думал, размышлял, взвешивал.

     Во всяком случае, Лазарю хотелось в это верить. Он почувствовал, как тонкие, всегда холодные пальцы Яники, сцепились с его пальцами, всегда очень горячими, в неразрывный замок. Наверное, так сцепляются руками сидящие в соседних креслах пассажиры самолёта, потерявшего управление и падающего на огромной скорости в океан.

     Лицо Хеспии, между тем, сменило выражение. Теперь оно отражало глубокую неизбывную жалость, вот только непонятно, к кому. Жалость к другому предвещала «хэппи-энд», жалость к себе… она никогда ничего хорошего не предвещает. Лазарь неотрывно вглядывался в рыжий затылок Умара, и всё гадал: что за ним? Хеспия молчала. Одно её слово, одна ласковая улыбка – и всё могло поменяться в сторону «хэппи-энда». Но она молчала. Видимо, тоже не хотела смазывать результаты опыта.

     – Стреляй! – подначивал Бельфегор. Любая заинтересованность в научной стороне вопроса в этом человеке отсутствовала напрочь. – Кончай му-му водить. Спусти курок!

     – Я люблю её, – наконец проговорил рыжий затылок.

     За этим могло последовать что угодно – слёзы раскаяния, объятия примирения, выстрел. Но обязательно что-то одно.

     13

     Большим пальцем Умар плавно спустил курок с боевого взвода.

     – Ну, ты и тряпка! – взорвался Бельфегор. – Не решишься сейчас, потеряешь уважение к себе! И тебя уже никто не будет уважать!

     Умар не слушал его. Он вынул пистолет из щеки Сенсора и с размаху отправил подальше в кусты. Потом повернулся к Бельфегору, и Лазарь, наконец, смог увидеть его профиль. Тонкая блестящая полоска слезы растянулась во всю щёку.

     В глазах Хеспии тоже стояли слёзы. Веки покраснели, подбородок трясся, губы скривились. И вместе с тем она всё равно оставалась прекрасна, как Мария Магдалена кисти Тициана.

     – Может, и потеряю, – улыбнулся Умар половинкой рта. – Но если выстрелю, потеряю ещё больше.

     Пальцы Яники сдавили руку Лазаря с поистине неженской силой.

     «Эксперимент удался!» – кричали эти пальцы. – «Я была права!»

     – Ты уже потерял, бродяга! Этот урод, – Бельфегор указал револьвером на Донгана, – сделал это с тобой. А ты берёшь и спускаешь ему с рук, вот что ты делаешь. Обоим им. Поверь, когда всё закончится, они отправятся домой, хорошенько потрахаются, а потом будут долго вспоминать твой благородный позыв. И громко-громко смеяться.

     – Заткнись, мерзавец! – вскрикнула Хеспия и вскочила на ноги.

     Умар даже не взглянул на неё. Он оставался очень спокоен, почти умиротворён.

     А может, просто опустошён? Иногда эти состояния очень похожи.

     – Может, и будут, – не возражал он. – Но я не смог бы убить её, даже если бы наблюдал за всем, что ты сказал, воочию. Не смог бы физически.

     – Не смог, говоришь?! – вскричал Бельфегор, не желая отступать.

     Слишком долгий и трудный путь он проделал, чтобы вот так просто сдаться. Слишком сильно ненавидел Лазаря и его подставу, чтобы взять и слить сейчас эту Игру – уже вторую подряд.

     Револьвер Бельфегора по-прежнему смотрел на Донгана.

     Старший офицер Ведущего просунул указательный палец в скобу и опустил подушечкой на спусковой крючок:

     – Тогда, позволь, я окажу тебя услугу.

     Палец спустил курок.

     14

     П-ПАФ! – выплюнуло дуло револьвера.

     Пуля угодила Донгану в грудь. Лазарь не был уверен, но, кажется, Бельфегор попал в самое сердце. Тело поддельного лучшего друга вздрогнуло, обмякло. Широкая грудь перестала вздыматься.

     Яника сдавленно вскрикнула. Леонард злорадно захихикал.

     – Что ты наделал! – Умар бросился к Хеспии и принялся ощупывать её грудь. – Где она? Где она? – он лихорадочно шарил руками по красному комбинезону, словно рассчитывал найти там пулю. – Где она? Тебе больно? Чувствуешь что-нибудь?

     С самодовольной ухмылкой Бельфегор опустил дымящийся револьвер:

     – Вот так. А то развели базар: любит – не любит…

     – Не умирай, Хеспия, только не умирай! – Умар оставил тщетные попытки найти пулевое отверстие в груди девушки и принялся трясти её за плечи, как куклу. – Ну, не молчи! Скажи что-нибудь!

     – Брось это. Она уже мертва. Я попал в сердце, – подтвердил Бельфегор худшие опасения Лазаря.

     Одновременно с этим за спиной Хеспии появилось какое-то шевеление – Лазарь понял это по растяжкам на ткани ярко-красного комбинезона. Этого момента он ждал весь день.

     – Ты ублюдок, – Умар вскочил на ноги. – Тебе конец...

     – Не пыли, сынок, – осадил его Бельфегор и снова поднял револьвер. – Тебе одолжение сделали. Потом поймёшь…

     Вдруг он заметил нечто такое, чего до сих пор ни он, ни Умар, в упор не видели, и глаза его расширились от удивления. Хеспия продолжала сидеть на земле, и вовсе не думала падать замертво.

     – Какого… – медленно начал Бельфегор, но договорить не успел.

     Два огромных белых крыла рывком раскрылись позади Хеспии. Подхваченные порывом встречного ветра, они величественно вогнулись вовнутрь, точно пара шёлковых парусов. Корпус девушки подался назад, влекомый их силой.

     Где-то сбоку Леонард издал изумлённый вздох. Умар так и вовсе вскрикнул от страха и осел на землю. Челюсть Бельфегора во второй раз за день поехала вниз. Рука с револьвером составила ей компанию.

     – Меня ты всё равно не убьёшь, – сказала Хеспия, и голос её не уступал в величии крыльям. – Я свободна, а значит, я бессмертна.

     – Ой! – скорчил рожу Лазарь. – Видать, наши планы никогда и не сходились...

     Больше всего он боялся, что крылья, спрятанные под комбинезон, не найдут обратной дороги на волю через тонкие прорези на спине. Однако же, нашли – как-то эти Ангелы ими всё-таки управляют.

     Бельфегора охватила паника. Он перевёл взгляд с Хеспии на Янику:

     – Ах, вы, маленькие, лживые сучки… Сговорились!

     Морфер смотрел на Янику с почти оскорблённым видом, как если бы она была последней, от кого он мог ожидать подобного. Лазарь счёл это лучшей оценкой её актёрского мастерства. Девушка отвечала Бельфегору насмешливой улыбкой.

     В следующее мгновение уязвлённого взгляда откушал и сам Лазарь:

     – Но ты-то как догадался? Вы же ссорились… она тебя по башке… Ах, ты уже, грёбаная кукушка! – Бельфегора осенило новое прозрение.

     – Маленький спектакль для ваших Невидимок, – подтвердил Лазарь. – Думал, у беспризорника хватит духу причинить мне вред без моего согласия?

     Послышался неприятный хлёсткий шлепок. Леонард охнул, ноги его подкосились, но прежде чем он успел упасть, подкравшийся сзади Марс выхватил из ослабевшей руки револьвер и одним движением наставил на Бельфегора.

     – Пушку и колени на землю, и руки на уровень плеч, ты, образина.

     У Лазаря аж мурашки по спине побежали, так это было круто. Неужели он всерьёз намеревался выгнать этого парня на улицу? Сейчас эта мысль казалась дикой.

     – Ладно, беру свои слова обратно, – обратился он к Бельфегору. – На твоём месте я бы бросил. У парня рука не дрогнет.

     Поразмыслив секунду, Бельфегор повиновался. Всё-таки здравого смысла в нём всегда было больше, чем у остальных офицеров Ведущего. Если бы на его месте стоял Леонард, или, ещё хуже, Лилит, Лазарь без промедлений приказал бы Марсену стрелять.

     Когда к Умару снова вернулась способность соображать, он тихо промолвил:

     – Кажется, теперь я понимаю, зачем всё это было нужно.

     Хеспия нежно улыбалась ему из середины распростёртых крыльев.

     – Получается, – бормотал Умар, не спуская с неё глаз, – ты ещё…

     – Ну конечно, дурачок! – Хеспия наклонилась и помогла ему подняться. – Если хочешь, можем продолжить с того места, где нас прервали. Крылья у меня всё ещё белые.

     – Вижу, – осипшим голосом подтвердил Умар, – и пусть такими остаются.

     – Дурачок, – снова повторила она. – Я хочу стать твоим Ангелом, Умар. У тебя два варианта – на выбор.

     – А я выбираю третий, – уверенно сказал Умар, как будто только того и ждал.

     Хеспия нахмурилась:

     – Больше не хочешь быть со мной?

     – Конечно, хочу. Но пусть… пусть твои крылья пока остаются белыми. Так ведь можно?

     В знак согласия Хеспия несколько раз взмахнула своими удивительными белыми парусами, а потом сложила за спиной в большой плавник.

     – Это за Матвея!

     Послышался ещё один звук, характерный для соприкосновении самодельной палицы с человеческой шеей, и Бельфегор без чувств повалился с колен на живот.

     С ехидной ухмылкой на лице Марсен отмечал свой хет-трик. Мальчишка явно, явно входил во вкус.

     Яника повернулась к Лазарю. Лицо её сияло, от слёз не осталось и следа, обворожительные губки улыбались вместе с глазами.

     Лазарю пришло в голову, что непредсказуемое, как аппетит беременной, настроение, положительным образом сказывается на искусстве перевоплощения.

     – Ну, как я сыграла?

     Лазарь сдержанно покивал:

     – Станиславский бы поверил.

     Пискнув от счастья, Яника бросилась ему на грудь и обвила руками ещё ноющую шею. Это было неожиданно, больно… и, в то же время, чертовски приятно. Ощущая пленительную мягкость её тела, Лазарь подловил себя на том, что ради такой боли он, пожалуй, без раздумий принял бы ещё парочку хет-триков от булавы Марсена.

     15

     Дверь в палату рывком распахнулась и с дребезжанием откатилась к стене. В проходе возник величественный силуэт человека, осиянный льющимся из коридора ярким дневным светом. По крайней мере, Лазарю нравилась думать, что со стороны его появление выглядит именно так.

     – Ты должен быть мёртв, ты в курсе? – громогласно объявил он с порога, указывая пальцем на лучшего друга.

     Мирно болтавшая с Сенсом молоденькая медсестра схватила пустой шприц, и, поджав губки, спешно ретировалась. Остальные обитатели общей палаты неодобрительно ворчали и отворачивались. За непродолжительный срок, что Сенс пробыл здесь, Лазарь в полной мере успел «зарекомендоваться», как назвала бы это Дара.

     – Ну, извини, что не оправдал ожиданий... – Сенс грустным взглядом провожал медсестру. – Пришёл добить?

     Лазарь прошагал к койке и присел на край. Традиционный пакет с фруктами, купленными Дарой и Аймой, он бесцеремонно зашвырнул на тумбочку.

     – На этот раз пронесло. От пули врага пал мистер Хайд, а не доктор Джекил. Ты реабилитирован.

     Сенс косо ухмыльнулся:

     – Это окрыляет.

     В своём бинтовом скафандре он выглядел скорее забавно, нежели жалко. А выражение искреннего удивления на лице этого гипсового аквалангиста только прибавляло комичности. Оно словно вопрошало: «Что это я здесь делаю? Как я сюда попал?»

     Лазарь наскоро пересказал перипетии последнего дня в Игре Ника. Чем ближе он подбирался к концовке, тем смешнее становился Сенс.

     – Сегодня утром Ник звонил Даре. Сказал, после последнего свидания много думал. О себе и о вас.

     – О нас? – ещё больше удивился Сенс. – Это он обо мне и моих подгузниках?

     – Сказал, ему очень-очень стыдно. Сказал, готов идти под суд, если ты подашь.

     – Да ладно уж, – Сенс шевельнул пальцами и прибавил, подражая интонациям Джигарханяна из известного мультика про пса и волка: – работа такая.

     – Сказал, многое переосмыслил, и всё понимает. Обещал больше не преследовать. Напоследок добавил, что если Дара вдруг передумает – он рядом, – Лазарь довольно потянулся. – Не знаю, как ты, а я называю это чистой победой.

     – На моём месте ты бы не спешил с такими заявлениями. А что Дара? В смысле, теперь-то они могут снова сойтись.

     В последний вопрос Сенс постарался вложить как можно меньше личной заинтересованности, но Лазарь слишком хорошо знал эти щёки.

     – Яника тоже об этом спросила. Дара ответила, что пока не знает. Видать, её ещё немного потряхивает.

     – Ясно.

     Они помолчали. Потом Сенс неожиданно сказал:

     – Что-то частенько ты лажать стал, старичок. Ещё немного, и напарница тебя на пенсию отправит.

     Лазарь удивился – нечасто услышишь от Сенса столько ехидства.

     – Я всё делал правильно… на двух свиданиях из трёх. А два, как известно, больше, чем один.

     – Если бы ты не прислушался к её мнению, Бельфегор с Леонардом помножили бы твои два на ноль вот так, – Сенс щёлкнул пальцами.

     – Мне хватило ума понять, в какой момент нужно прислушаться к чужому мнению. Как после этого можно меня обвинять?

     Сенсор прищурился, да так насмешливо, что Лазарю стало неуютно.

     – Тебе хватило ума?

     Ах, вот к чему он клонит!

     – Один полезный совет, никак не связанный с инсоном, ещё не повод обвешиваться медалями.

     Сенсор испытующе смотрел на Лазаря.

     Давит на совесть, гад. И где он только набрался этих бабских приёмчиков?

     – Ладно-ладно… Одну медальку, может быть.

     – Сначала закончи то, что начал, – не сбавлял нажима Сенс.

     – Да я и так уже всё закончил!

     – А вот и нет, – подловил Сенс, и тут же прибавил: – Пригласи её на свидание, будь мужиком!

     Опять эти бабские штучки. Некоторым продолжительное общение с медсёстрами явно не идёт на пользу. Впрочем, чего-чего, а проницательности женщинам не занимать.

     – Мужиком уже поздно, – с вздохом признался Лазарь и пояснил: – Сама меня пригласила два часа назад. Сказала, собирается устраиваться на работу и хочет обсудить, как это скажется на нашей совместной работе… бла-бла-бла. На завтра в восемь забронировала столик в «Париже». Интересно, платить тоже она будет? Или уже он?..

     Лазарь умолк, сообразив, что краснеет.

     Почти с минуту Сенсор не сводил с него придирчивого взгляда. Потом лицо его прояснилось, и он разразился лающим хохотом.

     Часть 4. Дверь на задний двор

     Глава 1. Светик

     «Что наша жизнь? Игра!»

     – А.С. Пушкин.

     1

     Света не спеша спускалась по дубовым ступеням. На ногах пушистые домашние тапочки, сама укутана в белый махровый халат.

     Внизу пахло очень вкусно. Пахло выпечкой. Пирог с мясом – она его сразу узнала. А на десерт, если останется тесто, булочки-пустышки, или ватрушки, если найдётся творог. Света с наслаждением потянула ноздрями чудесный аромат, и в животе жалобно заурчало

     – Светик? – донеслось из кухни. Самый певучий из голосов. Голос мамочки бодрый и свежий, она давно на ногах. – Ты проснулась, милая?

     – Да, мам!

     Света спустила с последней ступеньки последнюю ногу, пересекла гостиную и вошла в кухню, сияющую стерильной чистотой, как операционная в раю. В широкое окно проникал столб утреннего света, внутри которого не плавало ни одной пылинки.

     За окном разгоралось безветренное августовское лето. Во дворе могучий орех (Света называла его своим стареньким Энтом) стоял неподвижно, как нарисованный. От неровной кроны ответвлялась мощная узловатая ветвь и тянулась к дому в вечном приветственном жесте. На лапе старенького Энта висели качели, на которых очень удобно качаться, откинувшись на спинку и закрыв глаза, если хочешь почувствовать себя птицей. Качели сделал для Светы (и только для Светы) папа, а старший брат помогал ему.

     Они – самые замечательные мужчины на свете. Света с удовольствием сообщила бы им об этом прямо сейчас, но папа уехал на работу, а брат отправился в институт – он уже такой взрослый. К счастью, по субботам мама работала во вторую смену, и сейчас она дома. В такое утро в мире оставались только Света и мама, и они могли наслаждаться обществом друг друга аж до полудня. Потом утро сменялось днём, а вместе с ним уходили мама, чтобы смениться с напарницей, и Света оставалась одна.

     Ну, не совсем одна – ещё был Стив. Стив не человек – он собака. Он такса. С обвисшими лопухами кожи там, где у нормальных собак уши, крысиным носом и короткими жилистыми лапами, на которые усажено вытянутое туловище, да так низко от земли, что его «киль», как говорит папа, почти цепляется за ковёр. Света догадывалась, что папа подразумевает под «килем», и её это всегда смешило. Стив хороший пёс, но иногда любит пошалить, а иной раз даже напакостить. Всё потому, что Стив не выносит одиночества. У него от этого, как говорит брат, «крышу сносит». Впрочем, здесь они со Светой похожи.

     Однажды Стив уничтожил дорогущие мамины босоножки, познавшие ногу мамы всего один раз – когда она примеряла их в магазине. Стоило ему остаться наедине с домом, как он вскрыл коробку и варварски разгрыз содержимое на ремешки. Чудесные были босоножки – лаковые, расцвеченные под радугу. Мама тогда очень расстроилась, даже всплакнула слегка. Но потом быстро оттаяла, и уже вечером, в нарушение собственного вето, пустила пса на диван, где они вместе смотрели какую-то передачу, напоминая примирившихся после длительной ссоры мать и сына. На Стива вообще невозможно долго обижаться. Достаточно посмотреть в его мигающие карие глаза, и ты готов отдать всю обувь в доме ему на растерзание. В семье Стив, пожалуй, самый главный любимчик – после Светы, конечно.

     – А вот и наше солнышко встало, – ласково сказала мама, когда Света вошла в кухню.

     Света не ошиблась, это пирог. Мама только-только вытащила его из духовки, и теперь он лежал на столе, красуясь подрумяненными боками.

     На маме были цветастый клетчатый фартук и варежка на правой руке. Она ласково улыбнулась дочери, и сердце Светы переполнилось восторгом: какая же у неё красивая мама! Высокая, стройная, с мягким чертами лица, очаровательными ямочками на щеках и золотистыми волосами, собранными на затылке заколкой. При виде заколки у Светы сжалось сердце – это именно та заколка, которую она подарила маме на прошлый Новый Год. Заколка в виде бабочки. Света обожала, когда мама закалывала волосы этой заколкой.

     – Солнышко уже давно встало, – тускло отозвалась Света. Она заспалась и дулась на себя за украденные полчаса у субботнего «маминого утра».

     Девочка встала на цыпочки и дотянулась до маминой щеки губами.

     – Ты приготовила пирог?

     – И ещё булочки с сахаром на подходе, – отозвалась мама и чмокнула Свету в макушку. – Сейчас в духовку отправлю.

     Определённо, субботнее «мамино утро» – самое приятное из возможных. Ну, может быть, не считая новогоднего. В такое замечательное утро они с мамой сидели на кухне, ели печенья, булочки, или пирог, как сегодня, запивали чаем (или кофе, или соком) и разговаривали. Обо всём на свете: о домах, о людях, о мире. Обычно, разговор начинала мама. Света очень любила, когда мама заговаривала о прошлом. Например, рассказывала, как познакомилась с папой (Света обожала эту историю и готова была переслушивать её бесконечно), как появилась на свет её любимая дочка. Иногда мама говорила о работе, но не очень часто. Потом слово переходило к Свете, и тогда она рассказывала о себе и обо всём, что успело произойти за неделю: о школе, учителях, подружках, мальчишках.

     У Светы от мамы секретов не было. Мама всегда выслушивала до конца, и всё понимала. И обязательно старалась помочь: советом, сочувствием. В «мамины утра» они становились самыми близкими подругами – ближе, чем сестры. Если бы бог спустился с небес и предложил Свете променять эти минуты на дополнительные часы к жизни, она без раздумий отказалась бы.

     Когда отведённые на «мамино утро» два часа заканчивались, мама собиралась на работу. Грусть разлуки не скрашивала даже мысль о том, что будет ещё одна суббота, ещё одно утро, и их бесконечный разговор, начатый давным-давно, обязательно продолжится.

     С недавних пор, когда Света оставалась одна, ей становилось не по себе. Пожалуй, не по себе – слишком выхолощенное определение, не передающее истинных чувств. Ей было страшно – вот это ближе к истине. С тех пор, как произошёл тот случай, Света боялась оставаться наедине с домом и делала всё возможное, чтобы как можно дольше находиться за его пределами. Ну, или подальше от того места. Обычно выручал старый Энт с качелями на локте. Ещё можно было пойти погулять на улицу. Но когда погода портилась, или не было настроения, приходилось подниматься в свою комнату к недочитанной книжке, прихватив для храбрости Стива.

     Боялась Света не дома, а двери на задний двор. Конечно, не самой двери – в дешёвой плите из размельчённой древесины с незатейливой резьбой не могло быть ничего страшного. Боялась Света того, что за дверью. Чаще всего это был просто задний двор: квадратная лужайка, отгороженная от внешнего мира забором, мангал для шашлыка, уличный туалет и летний душ. Но иногда… однажды... Это случилось всего раз, но Свету не покидало параноидальное чувство, что это повторится снова. Или, того хуже: что это уже происходило раньше, но она забыла. 

     Дело было прошлой весной, в мае. Зима готовилась переодеться в лето, деревья хвастались молодым «оперением», в воздухе витал дурманящий запах весны. Была одна из тех суббот, когда Света снова осталась одна.

     Как обычно, она заперла за мамой калитку и вернулась в дом. Прошла в гостиную и остановилась посреди комнаты, пытаясь придумать, чем бы заняться дальше. Стив уже залез на диван и устраивался поудобней для крепкого и здорового сна. Вообще-то мама строго-настрого запрещала ему лазать «по верхам», будь то диваны, кровати или кресла, но ведь сейчас мама ушла.

     – Ну, как тебе не стыдно? – пожурила пса Света. Тот радостно завилял хвостом. – У тебя совесть есть?

     Стив ещё энергичнее забарабанил хвостом по спинке дивана, как бы приглашая: «Ну же, иди сюда, тут места много! Давай вздремнём, пока мама не вернулась».

     – Нет, друг, давай сам. Я выспалась.

     Стив не особенно расстроился. Мигнул пару раз глазами-каштанами и свернулся калачиком в углу, положив голову на лапы.

     Света собралась немного почитать у себя наверху (в то время в компании Стива она ещё не нуждалась), дошла до лестницы и вдруг замерла. Ушей достиг слабый шум из глубины дома. Как будто кто-то забыл выключить телевизор, что странно – у них по утрам никто не смотрел телевизор. Отец обычно читал за завтраком газету, а брат вообще не завтракал – глотал на ходу кофе и убегал, как на пожар. Мама и Света вставали почти одновременно, и им было чем заняться в субботнее утро, помимо телевизора

     Света медленно пошла на звук. По мере приближения к источнику, шум нарастал, становился чётче. Теперь он разбивался на отдельные звуки: человеческие голоса, звон посуды, шипение закипающего чайника, гул дороги. Голоса казались Свете до боли знакомыми: словно слышишь сцену из полузабытого сериала, который смотрел давным-давно.

     Неужели и правда телевизор? Нет, не он. Вслушиваясь в звуки, Света испытывала странное волнение – так волнуется молодой учёный, обнаружив себя в одном шаге от открытия, способного перевернуть всю его жизнь.

     Звуки доносились из-за двери, ведущей на задний двор. Света приблизилась к ней и остановилась в нерешительности. Здравый смысл настоятельно рекомендовал развернуться и бежать от двери, да подальше. Любопытство искушало: «открытие» совсем рядом. Надо только сделать шаг и потянуть ручку.

     – За что мне это наказание! – взвизгнул за дверью истеричный женский голос.

     Света закрыла глаза и попыталась представить себе хозяина голоса. Воображение без запинки изобразило измождённое худое лицо с тёмными складками под усталыми водянистыми глазами. Ломкие каштановые волосы, сбитые набок бесформенным узлом. Тонкие сухие губы. Жёлтые зубы в зловонном рту, так как эта женщина много курит. Нездоровый румянец на впалых щеках, ибо и выпивки она не чурается.

     Света не придумала хозяйку истеричного голоса. Она её знала!

     – Ты опять играл! Опять играл! – кричала женщина.

     Света попыталась представить себе её имя, и сразу же остановилась, с ужасом осознав, что ей это вот-вот удастся. Она больше не могла бездействовать. Так или иначе, любому «открытию» суждено совершиться, независимо от того, привнесёт оно добро в мир или отнимет его. Света шагнула к двери и опустила ладонь на дверную ручку.

     2

     Заднего двора как не бывало. Ни лужайки, ни мангала, ни забора, ни улицы за забором, ни неба, ни солнца – ничего. Света оказалась в неухоженной и тесной квартире, пропахшей табачным дымом, с облупившимся потолком, грязно-голубыми обоями в жёлтых разводах от влаги, лампочкой на проводе вместо люстры, и мутными стёклами в окне, которые с трудом пропускали в комнату солнечный свет. 

     «Собачья конура» – пронеслось в голове.

      В комнате находилось три человека. Обладательница истеричного голоса – точь-в-точь такая, какой её представляла себе Света – нависала над низеньким плюгавым мужичонкой в истёртом, истоптанном ногами пиджачке. Третьей в комнате была сама Света.

     Мужчина и женщина продолжали ругаться, игнорируя двенадцатилетнюю девочку, шагнувшую в их «собачью конуру» из другого измерения.

     – Ну, забили с ребятами козлеца после смены, – признался мужичок. Его разбитое одутловатое лицо пропойцы, источавшее острый запах перегара, Света знала до последней морщинки.

     – И сколько ты проиграл? Сколько, я тебя спрашиваю?

     Руки женщины попеременно отрывались от талии, наносили мужчине короткие тычки в грудь или плечо, и тут же возвращаясь обратно.

     «Этот мужчина играет в домино на деньги», – вдруг поняла Света. Или она это знала?

     – Половину…

     – ПОЛОВИНУ?!

     Тычки переросли в удары – била женщина резко и точно, кулаком. Мужчина безропотно сносил побои, покачиваясь из стороны в сторону.

     – ПОЛОВИНУ! ПОЛОВИНУ!

     Он пьян, сильно пьян. Пьян в день получки. Значит – играл. Это Света тоже знала наверняка.

     – Ай, какая же ты дрянь! Какая дрянь! И что мы теперь будем делать? Чем прикажешь кормить твою идиотку? Я от себя отрывать не собираюсь, у меня свой сын растёт!

     Мужчина опасно пошатнулся:

     – Да твой наркоман и так почти ничего не жрёт….

     Очередное прозрение окатило Свету ушатом ледяной воды: она знала голос мужчины ещё лучше, чем лицо. С пелёнок знала. В ясновидящей голове прозвучали слова, слышанные давным-давно: «Куколка ты моя. Красавица – вся в мать». Слова, несомненно, принадлежали избитому замусоленному мужичонке, но где и когда они были произнесены, Света вспомнить не могла.

     – У него хотя бы мозги на месте! – заорала женщина. Нездоровый румянец на щеках заалел ещё ярче.

     – Не смей так говорить! – угрожающе предупредил мужчина, но получилось жалко. Не страшно. – Наркота уже давно из него все мозги вышибла. Да как у тебя вообще язык поворачивается? Моя дочь…

     Женщина разразилась издевательским хохотом:

     – Чья бы корова мычала! Свои-то мозги давно пропил? Часов шесть назад о дочке подумал бы, когда зарплату на кон ставил!

     Лицо мужчины исказила непонятная судорога – то ли злости, то ли стыда.

     – Я же выигрываю иногда… 

     – Что выигрываешь, всё ведь пропиваешь, гад!

     – Не твоё собачье дело. Деньги мои...

     – Твои деньги? Твои? Твои? Твои?

     Теперь обе руки взлетели с талии и поочерёдно били мужчину в грудь уже без посадок. Женщина задыхалась от несправедливости и беспомощности. Вдруг она повернулась к Свете и впилась глазами, полными ненависти.

     – Чего встала? Пшла отсюда!

     Света попятилась назад, потрясённая до глубины души – с ней сроду так грубо не разговаривали. Если это кошмарный сон, то тоже в первый раз. Раньше ей ничего похожего не снилось.

     Под ногой что-то треснуло, Света подскочила от неожиданности и посмотрела вниз. Кажется, она раздавила пластмассовый двухкубовый шприц – мама колола такими Стива, когда у того появились проблемы с позвоночником.

     – Не смей орать на мою дочь, Катерина! – погрозил мужчина заскорузлым пальцем.

     Катерина – ну, конечно же!

     – Ишь какой! Заступается он на пьяную бошку (sic!)! Ну и подыхайте тут на пару!

     Катерина метнулась из комнаты в прихожую.

     Как бы удивительно это ни было, но абсолютно всё здесь казалось Свете знакомым. Истёртый до основания ковёр под ногами, разбитый паркет в прихожей, щербатый шкаф, в который полезла сейчас Катерина – всё это она видела раньше. Знала на ощупь, узнавала по запаху.

     – Ты куда? – взревел мужчина. – Сбрендила, дура старая! Ну-ка назад!

     Шатаясь, он поплёлся за женой в прихожую. Подошёл и схватил за руку.

     – Ку-уда собралась, спрашиваю?!

     Катерина легко вырвала локоть из пьяной хватки, но мужчина снова потянулся к ней растопыренными пальцами.

     – Руки убери! – зло прошипела Катерина. – Никуда не денусь, не надейся. К Зинке иду. Руки, я сказала!

     Мужчина разжал пальцы, и Катерина резким движением одёрнула съехавшую набок куртку.

     – Зачем?

     – Да уж не козла забивать.

     – Не понял.

     – Нас завтра по частям начнут распиливать, а ты и не заметишь, – язвительно заметила Катерина и добавила, чуть спокойней: – Сына она хоронит.

     – Сына? Это такой кудрявый? Помер что ли?

     – Застрелился, поганец, – в голос Катерины снова вернулась ненависть, только адресата сменила. – Видеокамеру у друга попросил. Всё заснял, гадёныш.

     – Что заснял?

     – Мозги ты тоже проиграл? – вскричала Катерина. У неё очень бранчливый характер, вспомнила Света. – Казнь свою заснял, дурак ты этакий! Как отцово ружьё в рот засунул заснял! Как курок спустил, заснял! Чего непонятного?

     Свете показалось, что она теряет сознание. Мысли сменяли одна другую сумасшедшим цветным калейдоскопом. Это ужасный-преужасный сон – ей никогда такие не снились! Но разогнавшееся подсознание уже нельзя было остановить. Оно несло вперёд, как скоростной «Сапсан», а за окнами уже вырисовывались кровавые пейзажи. Белая комната, кудрявый парень с длинным чёрным ружейным стволом во рту. «Плосяй, мама» – шепелявит он в камеру и тянет спусковой крючок. Комнату оглашает хлопок выстрела и всё тонет в багровом мареве.

     Света вскрикнула. Незаметно для себя, но вполне заметно для окружающих.

     – Чего это с ней? – всполошилась Катерина, впиваясь в Свету острыми чёрными глазками.

     Она вернулась из прихожей в комнату и остановилась перед девочкой, слегка склонив набок голову.

     Свету зазнобило, как при высокой температуре, так ей стало неуютно.

     – Ты нарушаешь её личное пространство, Катерина, – осторожно напомнил мужчина.

     Катерина пропустила замечание мужа мимо ушей.

     – А ну-ка, глянь на меня, девка, – велела женщина, и наклонилась над Светой ещё ниже. – Ты поняла, что я сейчас сказала?

     Свету хотела сказать, что не понимает вопроса, но не смогла вымолвить ни слова. Стояла и молчала, как дура. Очень, очень странный сон...

     – Не мели чепухи, что она могла понять? – сказал плюгавый.

     – Помолчи, Витя, – властно осадила его Катерина, и ещё внимательней всмотрелась в Свету. Она дотонка изучала её сверху донизу, словно боялась пропустить нечто необычное, из ряда вон выходящее. – Посмотри на неё, – наконец, обратилась она к мужу. – Видишь её глаза? По моему, сейчас они совсем нормальные. Такое ощущение, что она всё понимает.

     Витя (Света даже не обратила внимания, что теперь знает имя плюгавого – она знала его с самого начала) затряс головой, словно это могло помочь ему отрезвиться, и вперился в Свету мутным взглядом. Света сомневалась, что он вообще в состоянии поймать в фокус что-то меньше телевизора.

     – По мне, так ничего особенного, Катюша. Я ничего не вижу.

     – Кто бы сомневался…

     Катерина заглядывала в глаза Светы, как в давно пересохший колодец, в который вдруг снова вернулась вода.

     – Марта, – обратилась она Свете, и та вдруг совершенно отчётливо поняла, что это и есть её настоящее имя. И почему она не задумывалась об этом раньше? Почему родители называют её по-другому? Кажется, она уже не могла вспомнить, как именно. – Ты слышишь меня? Ты понимаешь, что я тебе говорю?

     Марта молчала. Хотела ответить, но не могла раскрыть и рта, будто кто-то невидимый опустил холодную ладонь ей на губы.

     – Марта, – повторила Катерина вкрадчивым голосом. – Ты помнишь Никитку? Никитку из второго подъезда? Ты иногда виделась с ним на прогулке. Помнишь?

     Марта помнила. Никогда раньше не видела, но… помнила. Это он сидел на диване с ружейным дулом во рту.

     – Ты понимаешь, что его больше нет, Марта?

     – Катерина, перестань… – послышался голос Виктора.

     – Ты понимаешь, что он застрелился? Понимаешь, что он умер?

     Марта чувствовала, что вот-вот разрыдается. Ей хотелось ответить этой ужасной женщине, прокричать прямо в лицо: «Я понимаю, я всё понимаю! Оставьте меня, ради бога, в покое!» Но магическая сила кошмарного сна не позволяла ей сделать этого. Всё, что она могла – трястись и раскачиваться из стороны в сторону.

     – Ты понимаешь, что теперь его похоронят? Понимаешь, что теперь его положат на дно ямы и засыплют сверху землёй?

     Катерина положила руки ей на плечи и легонько встряхнула. Марта чувствовала запах сигарет, которым разило изо рта женщины. Видела испещрённые сеткой красных сосудов склеры, тёмный пушок над верхней губой.

     – Катерина Андреевна, перестань! – повторил Виктор настойчивей. – Ты её пугаешь.

     Марте потребовалось приложить все усилия (бог знает, сколько усилий), чтобы выдавить два слабых стона:

     – М-м… М-м…

     – Ага, – удовлетворённо протянула Катерина, – так я и думала. Не такая уж ты и дура.

     – М-м-м… М-м-м…

     Рот зажимала невидимая ладонь, на большее Марта была неспособна. Катерина Андреевна ещё немного побуравила её взглядом, и выпрямилась, довольная собой.

     – Посмотри, до чего ты её довела! – Виктор неуклюже взмахнул руками, потерял равновесие и полетел на пол, испустив газы при приземлении.

     – Пёс бродячий, – презрительно бросила Катерина, переступая через тело. – Пошла я. Зинка совсем умом тронулась. Вчера на стены бросалась. На принудительное лечение в психушку отправят. Схожу, попрощаюсь, – задумчиво сказала она, не уточнив, с кем именно – с Зинкой или её сыном.

     – И чего с дураками прощаться? – так же неопределённо буркнул Виктор, когда Катерина Андреевна запирала за собой дверь. – Доча, ты это…пойди… – слабо попросил он, но сил уточнить, куда и зачем, не хватило. Он обмяк и отключился.

     Марта осталась в квартире одна. Этот сон казался слишком реальным, чтобы оставаться в нём дольше. Пальцы, наконец, расслабились и разжались. На пол упала маленькая мягкая игрушка – грязно-жёлтый зайчик с кнопкой-пищалкой, вшитой в живот. Пищалка давно сломалась и теперь только щёлкала при нажатии.

     – Я хочу домой, – вслух сказала Марта.

     Преграда, не дававшая губам раскрыться, спала. Жаль, ей не удалось избавиться от неё раньше – теперь никто её не слышал.

     – Я хочу домой! – повторила Марта настойчивей. – Немедленно!

     Пальцы снова сомкнулись на чём-то, но это был не зайчик: ладонь ощутила холодный металл дверной ручки. Света стояла в проходе и держала нараспашку дверь на задний двор. Она наблюдала «собачью конуру», теперь далёкую и потустороннюю, как с экрана телевизора. Отсюда открывался вид на грязную комнату, тело Виктора на паркете в прихожей… себя. Нет, себя она не видела – только руки, выставленные вперёд. Обладательница рук стояла на том же самом месте в поношенном ситцевом платьице бледно-розового цвета и смотрела на квартиру глазами Марты (какое странное имя) – той Марты.

     По телу Светы пробежала дрожь. Она встрепенулась и резким движением захлопнула дверь. У ног вился Стив, нырял под платье и лизал ноги. Света стояла неподвижно, уставившись в полированную дверь, и слушала бешеную пляску сердца. Когда она всё-таки набралась духу и снова распахнула дверь, в лицо пыхнуло жаром поздней весны.

     3

     Лазарь включил в кране воду, подставил под напор пустую чашку и принялся всполаскивать её одной рукой. Привычка мыть за собой посуду (а с недавних пор и не только за собой) была внове, и укоренялась с трудом. Обычно он швырял в мойку грязную тарелку, выходил из кухни, делал несколько шагов по коридору, вспоминал, останавливался и брёл обратно. И сегодня поступил бы так же, не окажись на кухне Яники.

     – Ты пальцы в кружку просунь и пошеруди там немного, – посоветовала она.

     Лазарь, не оборачиваясь, понял, что она улыбается.

     Не тая улыбки в собственном голосе, он уточнил:

     – То есть, целоваться со мной каждый день можно, а пить из моей чашки – противно?

     4

     Привычку целоваться каждый день они взяли относительно недавно – чуть больше двух недель назад, – и она привязалась к Лазарю куда быстрее, чем мойка посуды. Практическому сближению предшествовал месяц платонических отношений, закамуфлированных ухаживаний, полунамёков, обоюдного флирта. Всё началось с первого неформального свидания после Игры Ника, и с тех пор равноускоренно двигалось вперёд.

     Вообще, развитию их отношений способствовало много факторов – месяц выдался богатым на события. Прежде всего, они с Яникой и Марсом успела выиграть подряд ещё три Игры, что уже само по себе являлось запредельным результатом – Матвей и Айма за то же самое время взяли только одну, и слили втрое больше.

     Меценат не скупился на вознаграждения, и проблемы с деньгами на время отпали, но Яника всё равно устроилась на работу. Некая богатая пара из города наняла её нянечкой для своей шестилетней дочки. Четыре дня в неделю, с двух до восьми, Яника проводила в их шикарном особняке, и лишь изредка выходила наружу, чтобы отвести девочку на занятия и кружки. Платили очень хорошо, даже слишком – тысячу рублей в день. Вкупе с зарплатой от Мецената, в конце месяца кошелёк Яники едва защёлкивался.

     Проблема переполненного кошелька решилась подарками в дом. В хозяйстве появились миксер, тостер, кухонный комбайн и новый пылесос. Марсен, изумлённо хлопая глазами, долго вертел в руках коробку с видеоприставкой «Сони». Инь и Ян получили по дорогой кожаной сумочке (чёрной и белой, соответственно), а Сенсор с Матвеем по кошельку. Лазарю же достался навороченный ноутбук – мечта всей жизни.

     – Сначала хотела подарить что-нибудь для рисования, но потом подумала: на нём ведь тоже рисовать можно, – сказала Яника, преподнося коробку. – И потом, ты всегда мечтал о собственном компьютере.

     Матвей тогда пробурчал, что о компьютере Лазаря мечтал не только он.

     Поступок Яники настолько поразил и тронул Лазаря (и то и другое случалось с ним не часто), что уже на следующий день он пригласил её на свидание. На сей раз, настоящее. Ресторан выбирался из самых дорогих в городе; надо же было куда-то тратить накопленный капитал. В качестве ответного дара Лазарь преподнёс наибанальнейшую из вещей: золотое кольцо с маленьким рубином. На большее фантазии просто не хватило. Впрочем, большего и не потребовалось – Янике безумно понравилось.

     Прекрасный вечер получился с продолжением. В ту ночь она, кажется, впервые за четыре месяца не думала об отчиме. Проснувшись наутро в одной постели с Лазарем, она была абсолютно счастлива. Окончательно исцелена. С того утра начались те самые две недели, которые казались Лазарю сказочным сном, как если бы он не просыпался вовсе.

     О том, что это было: любовь или игра в любовь, ни Лазарь, ни Яника предпочитали не задумываться и не заговаривать. Они даже ни разу не признались друг другу в своих чувствах – эта формальность была просто опущена, за ненадобностью.

     Наверное, думал Лазарь, в том, чтобы не задумываться над последствиями своих поступков и не подвергать сомнению их правильность, и состоит смысл «безумного романа». Первое время столь безрассудный подход претил его въедливой натуре, но очень скоро он смирился с положением дел, и даже начал понемногу привыкать. Ведь для того, чтобы обзавестись старыми привычками, нужно сначала опробовать что-то новое.

     Сенсор тоже не терял времени понапрасну. Он, наконец, вырвался из гипсового плена, вернулся в строй и рьяно включился в работу – во время «больничного» вопросом поиска новых Игр для команд Лазаря и Матвея занимался Симон Петрович. На личной фронте у него тоже всё шло неплохо. Ему всё-таки удалось закрутить с молоденькой медсестричкой, что обихаживала его, пока он лежал в гипсе, а когда дело пошло на поправку, помогала коротать за разговорами бесконечно скучные дни, катая его в коляске по лабиринтам больничных коридоров. Отношения между Лазарем и Яникой Сенсор всячески поощрял, ссылаясь на личную выгоду – дескать, когда у Лазаря хорошее настроение, окружающим дышится легче.

     Матвея и Айму всё тоже вполне устраивало. Марсен, всякий раз замечая малейшее проявление нежности к Янике со стороны Лазаря, принимался дебильно лыбиться и похабно подмигивать. Единственной, кому сложившее положение дел не нравилось, была Дара. С Ником она так и не помирилась, замены пока не нашла, так что всеобщая идиллия сильно действовала ей на нервы. В разговоре с Лазарем она постоянно огрызалась, а на Янику вообще смотрела волком. Впрочем, они этого почти не замечали – как и положено счастливым людям.

     5

     Лазарь закончил с посудой, заново наполнил чашки чаем и вернулся за стол к Янике. Утро плавно переходило в полдень; кроме них двоих, в доме никого не было. Инь, Ян и Марсен разошлись добывать знания по своим учебным заведениям, Матвей ещё на рассвете уехал на рынок, Сенсор с восьми утра «гонял королей». Праздная жизнь Лазаря не требовала от него покидать дом ни свет ни заря, а Яника по пятницам не работала.

     Чего праздная жизнь от Лазаря требовала, так это полной самоотдачи в инсонах, к разгадке которых он подходил с маниакальной дотошностью фанатика. До недавних пор в загадках заключалась вся его жизнь – это всё, что он умел делать, и делал по-настоящему хорошо. И вот теперь эта жизнь была под угрозой.

     На сей раз загадка попалась трудная, почти неразрешимая, грозившая одним махом уничтожить все его идеалы. Но это была ещё не самая плохая новость. Самое плохое, что в последние две недели Лазаря это почти не беспокоило: идеалы поменялись.

     – Что с тобой? – серьёзно спросила Яника, когда Лазарь подал ей чай. – Расскажи. Я же вижу, ты сам не свой.

     Лазарь присел на углу стола, поставил кружку и стал крутить её между ладоней, размышляя, с чего начать, и начинать ли вообще. Конечно, она думает, всё дело в Игре. В том, что уже больше недели он не может найти ключ к победе. О том, что он просто потерял вкус к самой победе, она даже не догадывается.

     – Это из-за новой Игры, да?

     К чему её разуверять? Он и сам пока ни в чём не уверен.

     – Угу. Из-за инсона Марты.

     Марта. Сенс нашёл её десять дней назад; то есть не саму Марту, а лишь её волос. Его несло ветром по улице, когда он сидел в машине у подъезда и ждал клиента. По словам Сенса, ничего подобного он в жизни не чувствовал. Плывущий по воздуху волосок излучал такие мощные эманации, точно мимо прошагал взвод солдат, и у каждого внутри засело по Ведущему Игры. Невидимый невооружённым глазом, он сиял на внутреннем радаре Сенсора ярче, чем перо Жар-птицы. Сенс выскочил из машины и без труда поймал его вслепую. Он принёс его домой, держа между ладоней, как крупицу бриллианта – так появился инсон Марты.

     Волос был настолько крепко связан с хозяйкой, что его даже не требовалось поджигать. Достаточно было зажать его в ладонях, и уже через секунду тебя несло в устье тоннеля с невиданной скоростью. Впрочем, феноменальность удивительного волоса этим не исчерпывалась. Оказавшись в инсоне Марты (такого никогда не случалось ни в практике Лазаря, ни в чьей либо ещё), Бегун становился кем-то вроде Дары – наблюдателем-невидимкой, но не совсем. Он как бы вселялся в голову девочки – видел её глазами, слышал её ушами, читал её мысли, и имел полный доступ к архивам её памяти, начиная с раннего детства и заканчивая вчерашним днём. Как будто этого было мало, Бегун испытывал те же чувства, что и Марта. Она смеялась – ему становилось весело. Она грустила – он впадал в уныние. Она чего-то боялась – у него сердце уходило в пятки.

     Но и на этом сюрпризы Марты не заканчивались. В день, когда Сенс вошёл в дом с молитвенно сложенными ладонями, выяснилась самая поразительная особенность найденного волоса – в инсон Марты умел входить только Лазарь. Пробовали все: Яника, Айма, Матвей, и даже Марс. Бесполезно. Сколько они ни пытались, все попытки заканчивалось провалом.

     Айму сложившаяся ситуация пугала, Матвея бесила, Марсена сжигало любопытство. И только Яника отнеслась к необычной находке Сенса с удавьим спокойствием. Она предприняла всего одну попытку пробиться к Марте, в то время как все остальные сделали не меньше десяти.

     Ещё месяц назад её равнодушие обязательно насторожило бы Лазаря. Не говоря уже о самом волосе. Такое огромное количество аномалий на нескольких микронах роговых чешуек захватило бы его целиком, лишив сна и аппетита. Но не теперь. Сейчас все его мысли занимали воспоминания о прекрасно проведённом вечере с Яникой и планирование завтрашнего. Наверное, голова Яники была занята тем же.

     Симон Петрович, размышляя над чудо-волосом, выкурил в молчании сигарету до самого фильтра, прежде чем попросить маленький кусочек для анализа. Отрезая ножницами четверть волоса, Лазарь всерьёз раздумывал, не отдать ли весь. Столь кощунственная измена собственным идеалам пугала его, но... не отпугивала. Так было лучше для него сейчас, в эту минуту, а будущее – на то и будущее, что его всегда можно изменить.

     – Как я могу помочь Марте, если не могу взаимодействовать ни с ней, ни с миром? Если ей вообще нужна моя помощь, – Лазарь оторвал взгляд от кружки и посмотрел на Янику, надеясь отыскать поддержку. А она уже ждала его там.

     Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что нашёл в Янике надёжного партнёра и верного союзника. Сейчас она была для него путеводной звездой для заблудшего путника, и почти не верилось, что ещё совсем недавно дела обстояли прямо наоборот.

     – Не парься, – посоветовала Яника. Она мягко улыбалась ему припухшими губками. – Если звёзды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно. Рано или поздно смысл сам найдёт тебя. А если не найдёт – может, и не было никакого смысла? В любом случае ты сам во всём разберёшься. Ты же у меня такой умница.

     В другое время любое уменьшительно-ласкательное обращение вызвало бы у Лазаря немедленный рвотный позыв… в другое время.

     Он перегнулся через стол и нежно поцеловал Янику в губы. Выждав мучительную паузу, она вернула поцелуй с утроенной силой. Лазарь почувствовал, что страсть снова печёт его внизу живота, как согревающая мазь. Он обхватил её лицо ладонями, встал со стула, увлекая за собой, и нежно опустил на стол. Просунул руку в бюстгальтер и нащупал мягкую грудь.

     К чёрту все сомнения. К чёрту, к чёрту, к чёрту!

     6

     – Я в душ, – её распалённое лицо почти сливалось с цветом волос.

     – Я с тобой!

     – Ещё чего! – она уже бежала к гладильной доске в коридоре, чтобы схватить со стопки свежевыглаженных полотенец самое верхнее. Обнажённое тело сверкало бисеринками пота в ярком полуденном солнце. – Серьёзно, я купаться хочу.

     – А я разве нет?

     – А разве да? Пойдёшь следующим.

     Копна рыжих волос мелькнула и исчезла за углом. Босые ступни зашлёпали по деревянному полу прихожей. Лазарь подшвырнул под себя стул и смачно плюхнулся голым задом на деревянное сиденье. Всё тело переполняла сладкая истома, в голове звенело от непривычной пустоты.

     Секс – настоящая клизма для мозга. Не хотелось думать ни о чём, а уж о Марте в особенности. Малейшая мысль об Игре (если таковая вообще имела место быть) оставляла неприятный осадок. Как и о любой другой Игре, в принципе.

     Послышалось неприятное пульсирующее жужжание, а потом заиграла песня:

     And there are people still in darkness,

     And they just can't see the light.

     If you don't say it's wrong, then that says it right.

     We got try to feel for each other,

     Let our brother's know that we care.

     Got to get the message, send it out loud and clear.

     (Есть люди, что до сих пор во мраке

     И не могут увидеть свет

     Пока не скажешь, что что-то неправильно, оно останется правильным

     У нас есть шанс почувствовать друг друга

     Дать знать собратьям, что нам не всё равно

     Мы получили послание, звучащее ясно и громко)

     Телефон Яники с дребезжанием полз по столу, приводимый в движение виброзвонком. Лазарь взял мобильник и посмотрел на дисплей. На жёлто-белом ромашковом поле висела голубая табличка с номером сотового телефона, подписанная загадочными инициалами: «Б.Ф.». 

     It's a simple truth we all need,

     Just to hear and to see.

     None of us are free, one of us is chained.

     None of us are free.

     Now I swear your salvation isn't too hard to find,

     None of us can find it on our own.

     We've got to join together in spirit, heart and mind.

     So that every soul who's suffering will know they're not alone.

     (Простая истина, в которой мы нуждаемся

     Чтобы слышать и видеть

     Никто не свободен, пока кто-то в оковах

     Никто из нас

     Клянусь, спасение не так тяжело обрести

     Но никто не справится в одиночку

     Мы должны сплотиться духом, сердцем и разумом

     Чтобы каждая страдающая душа знала, что не одинока)

     Звонили довольно настойчиво. Большой палец Лазаря в нерешительности перекочёвывал от кнопки вызова к кнопке сброса.

     Взять или нет?

     If you just look around you,

     You gonna see what I say.

     Cause the world is getting smaller each passing day.

     Now it's time to start making changes,

     And it's time for us all to realize,

     That the truth is shining real bright right before our eyes.

     (Если оглянешься

     Увидишь, о чём я говорю

     Потому что мир с каждым днём сужается

     Настала пора вершить перемены

     Пришло время всем осознать

     Свет истины прямо у нас перед носом)

     Наконец, палец остановился на кнопке с миниатюрным изображением зелёной телефонной трубки. За мгновение до того, как Лазарь надавил её, музыка смолкла – абонент на другом конце линии надавил на кнопку с красной телефонной трубкой.

     Минут через двадцать в кухне появилась Яника, закутанная в белое махровое полотенце. Пряди мокрых волос бронзовыми копьями покачивались за плечами.

     – Давай, голый мыслитель, твоя очередь.

     Лазарь захватил по дороге свежее полотенце с гладилки, и, всё ещё погружённый в мысли о загадочном «БФ», отправился в ванную. Дверь была чуть приоткрыта, горячий влажный воздух проникал через щель в коридор. Лазарь опустил ладонь на металлическую дверную ручку и вздрогнул.

     По руке словно пропустили электрический ток. Он отдёрнул её и замер, растирая в пальцах влагу. Ручка была мокрой…

     Глава 2. Марта

     1

     Мама переложила пересыпанные сахаром комочки теста на противень и поставила в духовку. Перенесла пирог на стол, разлила по кружкам чай, и села. Света примостилась рядышком. Они принялись разговаривать, поедая великолепный пирог (как и всё, что готовила мама) и запивая его чаем.

     На время Света совершенно забыла о своих страхах. Рядом с мамой она всегда забывала о них. Когда мама улыбалась ей, как сейчас, когда слух ласкала мелодика её голоса, всё плохое улетучивалось из мира.

     Чуть позже мама вынула из короба новоиспечённые дивно пахнущие булочки, искрящиеся подтаявшим сахаром. Свете не терпелось вонзить в одну из них зубы, но мама сказала, что горячее тесто вредно для желудка, и поставила их остужаться.

     Субботнее утро выдалось как никогда замечательным. Но, чтобы стать идеальным, ему не хватало одной вещи: на протяжении всего разговора Свету подмывало рассказать маме о случившемся прошлой весной. Две недели назад она даже решилась. Почти.

     В то субботнее «мамино утро» Света подкралась к маме на цыпочках и ловко поцеловала в щёку.

     – Привет, морковка! – рассмеялась мама. – Как спалось?

     – Мне приснился сон.

     Мама порывисто выпрямилось над плитой, пышные волосы (заколку в тот раз она не надела) цвета лимонного золота блеснули в свете утреннего солнца.

     – Правда? И что же?

     Света сделала губки бантиком и напустила на себя загадочный вид. В глубине души она понимала, что это ребячество – так делают дети, когда хотят, чтобы их уговаривали, – но ничего поделать с собой не могла.

     – Света, – укоризненно протянула мать, шутливо грозя пальцем.

     – Ты будешь смеяться.

     – Это что-то про мальчиков?

     Света фыркнула:

     – Фу, вот ещё! Что в них смешного?

     Мама рассмеялась в ответ:

     – И правда, это ведь так грустно.

     – Мамочка, правда, то была такая глупость!

     «Мне снилась дверь», – едва не выпалила Света, но внутренний голос опередил язык, и Свету передёрнуло от услышанного. Как глупо звучит. А ведь это пустяковина по сравнению с тем, что должно последовать дальше.

     Мать мягко опустилась на стул, посадила дочь на колени и нежно обвила руками.

     – Милая, даже в самой безобидной глупости иногда скрывается совсем небезобидный смысл. Открой свой секрет. И я открою тебе свой.

     Света заинтересовано посмотрела на маму:

     – Какой?

     – Я скажу, какая начинка сегодня в моём яблочном пироге.

     Некоторое время девочка с серьёзно размышляла над обещанием, потом её личико озарилось улыбкой прозрения. Мать и дочь расхохотались.

     У Светы вдруг стало так легко на сердце, так хорошо. Не хотелось терять это ощущение. И она передумала.

     – Ладно, ты меня поймала. Мне снился один мальчик…

     Вспомнив тот случай сейчас, Света почувствовала, что не сможет признаться. Да и не хочет. Парой фраз здесь не обойтись, это серьёзный разговор, и он ничем не улучшит утро, а только омрачит его. Папа всегда говорил: «Камень на душе не меняется в весе. Меняются только силы, чтобы нести его «. Света строго постановила себе носить камень, пока хватит сил. Если история с дверью больше не повторится (а она не повторится), сил только прибавится. Кто знает – может, со временем их станет так много, что камень на душе полегчает до веса гальки?

     У стола Стив корчил самые жалобные рожи, выклянчивая подачку. Мама строго запрещала кормить собаку со стола, и все попытки пса привлечь к себе внимание вызывали у Светы угрызения совести. Стив прекрасно знал об этом и не отчаивался – когда мама уйдёт, он возьмёт своё.

     Через полчаса булочки остыли, и Света с удовольствием принялась за них. Свежее тесто таяло во рту, сахарная корка весело хрустела на зубах.

     – Ох, засиделась я! – всполошилась мама, взглянув на часы. – Пора собираться, солнышко.

     – Ну ма-а… Почему ты должна работать по субботам?

     – Потому что этого хочет мой начальник.

     Света вдруг поняла, что ненавидит маминого начальника.

     Мама погладила дочь по голове и ушла переодеваться. Света прикончила пятую по счёту булочку и решила на этом остановиться. Она чувствовала себя абсолютно сытой и довольной. Сейчас можно было пойти наверх и задрать ноги с любимой книжкой, прихватив с собой Стива. Не для храбрости – ведь она убедила себя, что боятся нечего. Просто Стив не выносит одиночества, а оставлять его внизу бессмысленно – всё равно прибежит. Станет бродить туда-сюда, жалобно скулить, сопеть длинным носом в щель под дверью, скрестись, вставать на задние лапы и пытаться толкнуть дверь. Так что, ради обоюдного спокойствия, Света взяла в привычку стелить Стиву подстилку подле кровати, где он мирно засыпал, а она могла спокойно предаться чтению.

     – Будь умницей и не грусти, – напутствовала мама у выхода. Звонко чмокнула дочь в щёку и стёрла пальцем след от губной помады.

     Света пообещала, что не будет, и мама ушла. Дверь протяжно застонала на несмазанных петлях, щёлкнул замок. Света развернулась и пошла вглубь дома, подальше от летнего зноя и духоты.

     2

     – Стивка, Стивка, пошли!

     Радостно виляя хвостом, пёс неуклюже прыгал за Светой вверх по ступенькам. Света заглянула в спальню родителей за подстилкой (ночи Стив коротал исключительно там), и понесла её к себе, сопровождаемая цокотом собачьих когтей по лакированному паркету.

     Она расположилась на большой удобной кровати у окна, наполовину закрытого плотной ролл-шторой. Бросила подстилку на пол. Стив послушно вбежал на неё и закрутился юлой, выбирая место для посадки. Света взяла с тумбочки книгу и раскрыла на закладке.

     Стало абсолютно тихо. С улицы доносились перебранки воробьёв, гул проезжающих машин, неумолчный лай соседской овчарки Агаты. Эти звуки совсем не отвлекали Свету – они органично вплетались в тишину, были её составляющей. Девочка блаженно потянулась, устроилась поудобней и приступила к чтению. Снизу тихо вздыхал Стив. Глаза Светы носились по строчкам, считывая информацию, воображение преобразовывало её в живописные картины, звуки, голоса персонажей.

     Вот миссис Уизли (её голос похож на Светину учительницу английского) кричит на Рона. Внешность и манеры Рона ассоциируются у Светы с братом. На другой странице в разговор вступает мистер Уизли, мягкий бесконфликтный человек. Его преклонение перед женой напоминает…

     Света опустила книжку на грудь и прислушалась. Внутри всё подпрыгнуло – так бывает, как мчишься на машине, и вдруг дорога резко уходит вниз.

     Инородные, чужие звуки проникали в здоровую ткань тишины, точно клетки инвазивного рака (об этой страшной болезни Света смотрела передачу по телевизору), прорастающего сквозь капсулу опухоли. Слабый, но вполне различимый голос мистера Виктора Уизли проворчал из глубины дома: «Кого там ещё хрен принёс?» К голосу присоединился скрип расшатанного дивана, шарканье тапочек по полу, щелчки проворачиваемого в замке ключа. Сердце Светы, замершее вместе с остальным телом, опомнилось и пустилось вскачь.

     Носимый на душе камень вдвое прибавил в весе – теперь от него просто так не избавишься. Но это было только полбеды. Света обречённо поняла, что снова вернётся в дверь, ибо противостоять зову было выше её сил. Она пойдёт туда, и будет ходить до тех пор, пока дверь на задний двор существует.

     – Стив… – беспомощно позвала она.

     Медленно спустила ноги в тапочки и встала. Стив мирно дремал на подстилке, слегка подёргивая во сне задней лапой. Света решила не будить его.

     Он не поможет ей, ведь его нельзя взять с собой туда. Это – её бремя, её крест. И нести его только ей.

     Следующие минуты отпечатались в её памяти до последней секунды. Она шла к двери, как на эшафот, производя в уме последние вычисления приговорённого к смерти. Считала каждый пройденный шаг (двадцать три ступеньки на лестнице), прикидывая оставшееся расстояние до двери (ещё шагов сорок), пыталась высчитать примерную скорость ходьбы, и делила первое на второе. Хотелось увеличить полученный результат, но ноги сами несли вперёд. Ступеньки перестали скрипеть, под ноги легли идеально подогнанные паркетные доски. Дальше, в южную часть дома, налево и через коридор. Наконец, дверь появилась в поле зрения. Рыжевато-коричневый глянец, простая резьба по краям, облетевшая позолота на ручке. Получилось даже быстрее, чем она рассчитала.

     Света затаила дыхание и прислушалась. К голосу Виктора как будто присоединился ещё один, незнакомый… да нет же, знакомый. Знакомый!

     Света жалобно застонала. Она знала этот второй голос. Звонкий и бойкий – его обладательница говорила скороговоркой. Света не хотела вспоминать её внешность, но это то же самое, что пытаться не думать о белых медведях. Мозг уже рисовал картинку.

     Света прикрыла веки; напрягаться даже не пришлось. Перед внутренним взором предстала полная женщина лет пятидесяти. В вычурной одежде и кричащем макияже, очень энергичная и подвижная. Она от природы весёлый человек: шутки сыпались из неё, как из рога изобилия. В себе носила горе, прожёгшее в душе чёрную пропалину, но виду никому не подавала. Разве что, Свете...

     Неожиданно Света поняла, что эта женщина нравилась ей. Она – единственный представитель того мира, которого можно было не бояться. Даже невзирая на то, что лет пятнадцать назад её сбила машина, и с тех пор она немного не в себе.

     Катерина Андреевна за глаза обзывала её «трахнутой». Вообще-то она была вполне адекватной, но иногда «отчебучивала», как говорил Виктор. Например, если посреди разговора вдруг переключалась на совершенно отстранённую тему, к старой уже не возвращалась. Могла встать и уйти в другую комнату, пойти спать или неожиданно расхохотаться со словами: «Дураки вы дураками! Пьяный проспится, а дурак никогда.» Язык у неё, как помело. Авария вывела из строя тот предохранительный фильтр между мозгом и ртом, что зовётся вежливостью. Эта женщина не подвергала свои мысли цензурной правке, а сразу лепила в лоб без разбору. Конечно, всех это ужасно бесило. Всех, кроме Светы. Радикальная честность этой женщины не могла не внушать почтения.

     Но дело было не только в честности. Света искренне любила чудаковатую сумасбродку всей душой, вот только не могла вспомнить, за что. За доброту? За то, что не зачерствела, как остальные? Не обросла толстым слоем безразличия ко всему, что не касается её персоны? Не разучилась любить кого-то ещё? Неожиданно Света абсолютно ясно почувствовала: её любовь к этой взбалмошной женщине взаимна. А значит, она не одна.

     В голову поползли трусливые мысли: «А что, если я не вернусь? Что, если останусь там навсегда?»

     Гнать их, гнать поганой метлой! Нужно быть храброй.

     – Я иду, – приказала себе Света и схватилась за ручку.

     Выдохнула. Потянула.

     3

     Та же квартира, только комната другая. Меньше той, где она оказалась в первый раз, но такая же запущенная и обшарпанная. Обои вздулись, ковёр стёрт до тканевой основы, шкаф у стены выглядит так, словно его выкинули из окна на дорогу, по обломкам прокатилось с десяток машин, после чего останки снова собрали вместе и водрузили на прежнее место.

     Марта сидела на кровати, сжимая в руках плюшевого зайца со сломанной пищалкой в животе. Кровать низкая, и такая короткая, что невозможно вытянуть ноги полностью – Марта выросла из этой кроватки года три назад. Давно не стираная простынь сбилась в угол, обнажив старый слежавшийся матрац. Подушка в изголовье напоминает плохо ощипанную индейку.

     «Это моя кровать» – неосознанно сказала себе Марта.

     Она сразу узнала её – в общем-то, как и всё здесь. Воняющий нафталином и старой древесиной шкаф (его вовсе не выбрасывали из окна, он достался Виктору от бабки, а той, должно быть, от прабабки), стол, окно, дверь на балкон, серые шторы.

     Марту пугало её всезнайство, но этот страх не шёл ни в какое сравнение с тем ужасом, который внушала ей вторая кровать в комнате – та, что у противоположной стены. Марта чуть напряглась и вспомнила: кровать принадлежала Максиму, сыну злой крикливой женщины, Катерины Андреевны.

     Максим так редко показывался дома, что кровать выглядела почти новой: застелена красивым лоскутным покрывалом, подушка сбита и накрыта расшитой тюлевой накидкой. А матрац! – в три раза толще, чем у Марты. Кровать Максима была своего рода фетишем для его матери: Катерина Андреевна могла часами заправлять её в отсутствие сына. Проходя мимо, она часто останавливалась, чтобы расправить ещё одну складку, видимую только её глазу. Марте не позволялось даже касаться священной кровати, не то, что сидеть или класть туда свои вещи. Нарушение этого закона грозило большими неприятностями.

     В памяти всплыл случай, произошедший давным-давно. Как-то раз Марта присела на краешек кровати, просто чтобы проверить – такая ли она мягкая, как кажется? В следующую секунду в комнату вошла Катерина Андреевна. Увидев Марту на кровати (та с перепугу так и осталась сидеть на месте), женщина схватила падчерицу за левое ухо и сдёрнула на пол с такой силой, что хрустнуло в правом. Марта извивалась по полу, визжа от боли и заливаясь слезами, а Катерина наклонилась над ней и хладнокровно сказала: «Ещё раз увижу на кровати и всё расскажу Максиму». И ушла. Угроза так подействовала на Марту, что с тех пор она предпочла бы опробовать на мягкость кровать йога, нежели ещё раз присесть на кровать Максима.

     Прихожая уже звенела бойкой скороговоркой:

     – Привет-привет Витюша и тебе Катерина как ваш сынок не помер ещё?

     Эта женщина ничего и никого не боялась. Марта мысленно добавила эту черту к списку качеств, за которые могла её любить.

     – Жив пока, Маргарита Александровна, вашими молитвами, – отозвалась Катерина снисходительно. Чувствовалось – она в грош не ставит гостью. На больных не обижаются. – Как ваше самочувствие?

     Своим вопросом Катерина подразумевала явно не физическое – Маргарита Александровна отличалась бычьим здоровьем.

     – В полном порядке спасибо ещё всех вас алкоголиков переживу! – она заразительно расхохоталась, но зараза больше ни на кого не перекинулась. Видимо, у домочадцев выработался иммунитет.

     Повисла напряжённая пауза, в течение которой Марта терпеливо ждала, что будет дальше.

     – Где там моя морковка не сгноили вы её ещё совсем? – разразилась Маргарита Александровна очередной автоматной очередью слов. Марта вздрогнула – пружины под худеньким матрасом глухо скрипнули. – Я собственно проездом дай думаю навещу племянницу в вашу конуру сто лет бы носа не казала всё ради детей ради детей! – она рассмеялась. – Хотя вам-то откуда знать?

     Маргарита Александровна обладала чистейшей дикцией. Оставалось удивляться, каким образом её «сдвинутый» мозг успевал так быстро трансформировать мысли в слова и выкидывать их наружу.

     – Своих нарожай сначала, – огрызнулся Виктор.

     – Мужское дело не рожать а всунул-вынул и бежать, – мгновенно среагировала Маргарита Александровна. – Ну ведите меня ведите японские башмаки!

     Она – ходячий кладезь всевозможных пошлых присказок и афоризмов, вспомнила Марта, добавляя ещё один пункт к своему списку.

     Послышались шаги. Через несколько секунд в комнате Марты появились Катерина Андреевна, и… тётя. Это всплыло непроизвольно, само по себе – Марта вдруг поняла, что просто не может называть её по-другому. Тётя.

     – Детки в клетке, – прокомментировала тётя, оглядывая сперва комнату и лишь потом останавливаясь взглядом на Марте. – Спасибо дорогая дальше мы сами с усами, – обратилась она к Катерине Андреевне.

     Катерина Андреевна поджала губы и вышла. Марте пришло в голову, что не обижаться на «больных» иногда дьявольски трудно.

     Тётя пересекла комнату, бросив неприязненный взгляд на «тотем культа Максима», и присела на кровать рядом с Мартой. От уголков глаз разошлись тонкие лучики морщин. Марта попыталась улыбнуться в ответ, но у неё ничего не получилось: мышцы лица словно окаменели. Она никак не могла научиться управлять «скафандром», в который вселялась на время посещений этого ужасного враждебного мира с ядовитой атмосферой и опасными животными за каждым углом.

     – Ну как ты миленькая моя тут поживаешь? – защебетала тётя. – Мучают тебя изверги да? Можешь не отвечать ты у нас молчунья да я и не против.

     Она провела тёплой морщинистой ладонью по щеке племянницы. Нежная шелковистая кожа напоминала мамину.

     Неожиданно Марта улыбнулась. Непонятно, как у неё получилось – просто на несколько секунд она получила контроль над губами и тут же воспользовалась случаем.

     – Да ты ж моя хорошая, – ласково сказала тётя. Она притянула Марту к пышной груди, звонко чмокнула в лоб и отстранила. Лицо за этот короткий промежуток изменилось, помрачнело. – Ох если б я только знала что всё так выйдет если б знала…

     Густо напомаженные губы задрожали и изогнулись в обратную сторону под тяжестью воспоминаний. Два маленький серых глаза, запрятанные глубоко в пышную кожу глазных впадин, увлажнились. Тётя погладила племянницу по щекам, и Марта почувствовала, что тоже хочет плакать.

     Получить бы контроль над глазами хоть на секундочку…

     – Забрала бы я тебя от этих иродов, – продолжала тётя, – на любовь закона нет. Тебе забота нужна тебе ласка нужна а тут что? Хорош дом да чёрт живёт в нём. Как представлю на что Марте земля ей пухом приходится смотреть с небес – и горестно и совестно…

     В «скафандре» Марты вдруг стало жарко и тесно.

     «Марта» – набатом стучало в ушах, отдаваясь эхом о стенки «шлема». – «Марта. Марта. Марта».

     Эхо повторялось вновь и вновь, воображение уже взялось за кисть. Чёрные волосы, большие карие глаза («цыганские» – шутил иногда Виктор), тонкий нос, подбородок с ямочкой. Звуковые волны в голове накладывались друг на друга и искажались, искажались, искажались. Пока не превратились в: «Мама. Мама. Мама».

     – Отец Сашкой хотел назвать но потом решили в честь мамки. Марта...

     Теперь тётя открыто плакала. Она вынула из кармана безрукавки платок и размашисто вытирала глаза, размазывая тушь по щекам. Марта поняла, что уже не первый раз слышит эту историю. Тётя очень часто повторяла её, как сказку на ночь, как колыбельную.

     Отец. Воображение Марты – её вещий художник – уже рисовало черты отца. Черты Виктора – но лет на десять моложе. Трезвый, светящийся чистым красивым лицом. Он откидывал рукой со лба ещё густые волосы.

     – Я дура-дурой надеялась тебя в честь меня назовут, – вдруг призналась тётя и всхлипнула носом. Она помолчала, любовно всматриваясь в лицо Марты. – А ты копия сестра. Красавица. Заберу я тебя отсюда отсужу у пьянчуг этих. Ты уж мне поверь золотко... на любовь закона нет.

     Тут она вспомнила о каком-то деле (или забыла о текущем?), и принялась рыться в огромной бесформенной сумке. Марта подумала, что это очередной «сдвиг по фазе», но ошиблась.

     – Старость не радость, – прокудахтала тётя, извлекая из сумки длинный блестящий кошелёк и расщёлкивая его пёстрыми когтистыми пальцами. – Вот возьми сладенькая, – сказала она и пихнула в ладонь Марте несколько мятых купюр. – На расходы. Купило притупило но для тебя скроила. Потратишь на что хочешь главное обезьянам своим не показывай.

     Марта увидела, как пальцы «скафандра» сами зажали деньги в кулак.

     – Вот и умница.

     Тётя ещё раз погладила Марту по голове, утёрла лицо и стала застёгивать сумку

     – Ну поклон да и вон. Не скучай тут без меня солнышко и держись ладно? Заберу я тебя вытащу отсюда обещаю ты только держись.

     Шурша разноцветными юбками, она встала, улыбнулась на прощанье и шумно вымелась из комнаты.

     Марта и не заметила, что контроль над телом снова вернулся к ней. Она почувствовала это, только когда слёзы закапали с подбородка. Без тёти рядом она не желала провести в этом месте ни единой лишней секунды.

     Она зажмурилась и напряглась.

     «Хочу уйти», – внушала она себе. – «Хочу домой. Пусти. Пусти!»

     Света открыла глаза в залитой светом столовой у прохода на задний двор. Нащупав рукой край двери, она с грохотом захлопнула её.

     4

     Сегодня Яника потащила Лазаря на «Начало» Кристофера Нолана. Мол, тематика подходящая. В конце сеанса она первым делом спросила его мнение. Лазарь соврал, что фильм хороший, ему понравилось, а потом долго кивал и поддакивал, пока она возбуждённо обсуждала с ним (а по факту, с самой собой) отдельные сюжетные завороты и спорную концовку.

     Дело было вовсе не в том, что картина ему не понравилась – фильм, должно быть, действительно хорош, раз произвёл на Янику такое впечатление. Просто Лазарь его не смотрел. То есть, он, конечно, сидел на соседнем кресле, пялился в экран, таскал попкорн у неё из ведра и даже умудрялся комментировать отдельные отрывки. Но он ничего не видел и не слышал по сути. Сюжетная нить ускользнула от него минуте эдак на пятой и уже не возвращалась до самого конца. Да он и не особо старался её поймать.

     Мысли Лазаря то и дело возвращались к Марте. Снова и снова он нырял в её мир, как она в эту свою треклятую дверь, а когда выныривал обратно, выяснялось, что десять минут фильма коту под хвост. В последний визит в инсон Марты Лазарю посчастливилось воочию наблюдать феномен «двери на задний двор», окунуться с головой в мир её кошмара, прочувствовать на своей шкуре – и это спровоцировало в нём революцию воли. К нему снова вернулся вкус к прежней жизни. К победе в Игре.

     Но теперь с новым привкусом. Овладевшее Лазарем безразличие к Ведущему Игры и его козням, личным счётам с офицерами, обязанностям перед Меценатом и даже поддержанию авторитета у домашних, никуда не делось. Нет, здесь было что-то другое. Что-то в инсоне Марты зацепило его за живое. Оставалось разобраться, что именно.

     После сеанса и пары кусочков пиццы в кофейне при кинотеатре, у них с Яникой оставалось ещё порядком времени. Возвращаться в село никому не хотелось, и Яника предложила прогуляться по парку Горького. Погода стояла отменная, поздний ростовский февраль радовал горожан почти плюсовой температурой и сухим безоблачным небом. К десяти часам вечера на город пала глубокая ночь, но в парке было довольно оживлённо. Никто не хотел упускать такого чудесного вечера, да к тому же субботнего.

     Взявшись за руки, они с Яникой прогуливались по аллеям парка. Лазарь никогда раньше не гулял по зимнему парку. Вокруг царствовала непривычная для публичного места тишина и заброшенность. Не играла музыка в летних кафешках, не грохотали карусели Луна-парка, встречные люди говорили на пониженных тонах или вовсе помалкивали, словно боялись разбудить затаившегося под землёй зверя. Даже фонари светили как-то тускло, приглушённо, в полсилы.

     Завладевшая Лазарем невнимательность в начале вечера не отпускала до сих пор. Он никак не мог отделаться от мыслей о Марте и двери на задний двор. Он всё ждал, что Яника сама спросит его об этом, или хотя бы упомянет вскользь, но она без умолку щебетала о просмотренном фильме, о работе, о приближении весны – и ни слова, ни полслова об Игре.

     Когда стало очевидно, что ждать дальше не имеет смысла, Лазарь перешагнул через гордость и сам заговорил о Марте. Пришлось Янику перебить (она оживлённо распространялась на тему восстановления в университете), но другой возможности вставить хоть слово он мог сегодня и не дождаться. К тому времени они углубились в наиболее дикую и необжитую часть парка. Гуляющие посетители здесь почти не попадались, ощущение зловещей необитаемости острова-кита из первого путешествия Синдбада-морехода усилилось. Ещё час, и расхаживать в этом месте без оружия самообороны в рукаве станет небезопасно.

     Стоило Лазарю коснуться больной темы, как Яника сразу умолка и обратилась в слух. Казалось, она сама только того и ждала. Лазарь подробно изложил ей события сегодняшнего («маминого») утра, стараясь как можно точнее описать всю гамму чувств, передавшихся ему от Марты, и в то же время не выдать своих. Когда он закончил, они проделали в молчании не меньше ста шагов, прежде чем Яника сказала:

     – Я чувствовала, что ты сегодня не со мной. Ты всё время где-то витал. Стоило догадаться.

     Её приподнятое настроение улетучилось, как дым на ветру, и ему на смену пришла озабоченность. Определённо – она самый переменчивый человек из всех, кому удавалось поразить Лазаря своей индивидуальностью. Ещё секунду назад её глаза беззаботно смеялись, а теперь преисполнены искреннего сострадания – как такое возможно? Интересно, как изменится её настроение, если сказать сейчас, что всё это ерунда, и попросить не брать в голову? И, что более важно – как быстро?

     – Ну, теперь мы хотя бы на одной волне, – заметила Яника. – Рассказывай, что тебя гложет?

     Аллея заканчивалась тупиком у выщербленной кирпичной стены. Широкие каменные ступени справа поднимались к железным воротам, выходящим на Пушкинский проспект. Узкая тропинка слева сбегала вдоль стены и уводила обратно вглубь парка. Фонари здесь светили ещё глуше, и Яника зябко прижалась к Лазарю. Они замедлили шаг.

     – До сих пор мне не было до Игры особого дела, – признался Лазарь, ощущая под боком согревающее тепло её тела. – Знаю, звучит по-дурацки романтично, но так и есть. В целом, мне вообще ни до чего не было дела, кроме тебя. В контексте меня, естественно.

     Яника хихикнула у него из подмышки. Она реагировала так почти на каждую шутку Лазаря, независимо от степени её удачности, и порой ему казалось, что это просто вошло у неё в привычку, и что та же самая шутка из уст кого-то другого не вызовет у неё и тени улыбки.

     – А что изменилось сегодня? – спросила она. – Ты и раньше всё знал о Марте с самого детства. И дверь на задний двор не стала для тебя открытием. То, что рано или поздно она обязательно появится снова, ты предсказывал с самого начала.

     Тут она права. В отличие от самой Марты, неизбежность рецидива «двери на задний двор» не вызывала никаких сомнений с того самого дня, когда Лазарь впервые залез к ней в голову. Игра не была бы Игрой, завершись всё прошлой весной. Чего Лазарь действительно предвидеть не мог, так это влияния, которое дверь оказала на него самого.

     – В том-то и проблема, что ничего не изменилось. Это дело и раньше казалось безнадёжным. Сегодня я не приблизился к разгадке ни на шаг. Я уже вообще ни на что не надеюсь…

     Невероятно: он только что расписался в собственном бессилии! Слышал бы сейчас Сенс...

     – Раньше меня это не особо напрягало, понимаешь? Я изначально не считал это дело по-настоящему своим. Относился к нему, как чьей-то неудачной шутке.

     – А теперь считаешь, – угадала Яника.

     – Сегодня через Марту мне передалась вся безысходность её ситуации... вся отчаянность. В жизни ничего похожего не испытывал. Одно дело копаться в воспоминаниях девчонки о «двери», и совсем другое – опробовать её действие на себе. Думал, по выходу из инсона неприятное ощущение оставит меня, и всё станет, как прежде – обычно так оно и случается. Но сегодня… – Лазарь заглянул в лицо Яники – хотелось видеть её реакцию: – Оно не отпускает меня до сих пор. Правда, я ещё надеюсь, что завтра мне полегчает. Может, напиться для верности? Ты водку пьёшь?

     Раньше он десять раз подумал бы, прежде чем коснуться темы алкоголя в разговоре с Яникой. Но это раньше.

     – Только под хорошую закуску! – рассмеялась та, толкая Лазаря плечом в бок. Посерьёзнев, добавила: – Ты же понимаешь, напиться и забыться не получится. Ты снова пойдёшь туда, и всё вернётся.

     «А можно не возвращаться!» – пискнула в голове трусливая альтернатива.

     – Какой смысл? Я ничего не могу сделать, ни на что не могу повлиять. Я заперт внутри неё, как в карцере, наедине с чужими мыслями и страхами. Я не вижу ни единого способа оттуда вырваться. Тогда в чём смысл моего пребывания там?

     Невероятно – он просит совета! Всё-таки хорошо, что они забрели в эту глушь.

     – Причины есть у всего, даже когда их нет, – задумчиво сказала Яника. – Твоя философия.

     На что она намекает? Неужели имеет какие-то соображения по этому поводу?

     Они достигли конца аллеи и остановились на распутье. Направо – выход в город, налево – обратно в парк. Лазарь притянул Янику к себе и нежно поцеловал в губы.

     – И что ты об этом вспомнила, тоже не беспричинно, – сказал он, когда их лица соприкасались друг с другом только кончиками носов. – Может, поделишься?

     Яника пожала плечами:

     – Ничего такого. Просто чутьё.

     – Чутьё?

     – Ну, хорошо. Просто я заметила связь: когда ты оказываешься в инсоне Марты, ты как бы заперт в её голове, так? То же самое происходит с девочкой. Когда она переступает порог двери на задний двор – она словно оказывается в чужом теле, в теле той Марты. Тот мир чужой для неё, полная противоположность её настоящей жизни, и, тем не менее, она досконально знает его, ей всё в нём знакомо. Как и тебе всё знакомо...

     – …в инсоне Марты, – договорил за неё Лазарь.

     Теперь и он видел связь. Такая очевидная – и как она раньше ускользнула от него? Истинно, любовь – касторка для мозга.

     – Именно! – просияла Яника. – И я подумала: а что, если это неспроста? Согласись, если учесть этот факт, открывается богатое поле для размышлений… ой!

     От тропинки у стены послышался цокот когтей об асфальт – звук, неизменно вызывавший у Лазаря рефлекторное оцепенение. Как-то в детстве он услышал этот звук у себя за спиной, а когда обернулся, на него мчалась свора бродячих собак.

     Лазарь инстинктивно прижал Янику к груди, прикрывая собой, и обернулся. На аллею выскочила красивая немецкая овчарка, без намордника, но с ошейником. Не обращая внимания на сжавшихся от страха людей, собака принялась увлечённо обнюхивать землю под их ногами, периодически касаясь икр Лазаря то мохнатым боком, то хвостом. Секунд через десять на аллею выбежал запыхавшийся мальчишка лет тринадцати. Шапка сбилась на затылок, мокрые от пота волосы слиплись на лбу затейливым чёрным узором.

     – Не бойтесь! – закричал он и подбежал к овчарке. – Она не тронет!

     – Она уже раз пять тронула, – заметил Лазарь. Мягкий нос только что ткнулся ему под колено. – Ещё пару раз, и я начну возбуждаться.

     – Эй! – возмутилась Яника. – Стоишь в обнимку с любимой девушкой, а возбуждаешься от прикосновений собаки?

     – Что я могу поделать: она стимулирует мою естественную эрогенную зону.

     – У тебя эрогенная зона под коленями?

     – Нет – сантиметров на пятьдесят повыше, и… в глубину не замерял, если честно.

     Мальчик схватился обеими руками за ошейник и оттащил овчарку. Лазарь с Яникой разомкнули объятия и принялись наблюдать за стараниями парня пристегнуть к ошейнику поводок. Овчарка юлила у ног хозяина и никак не давалась.

     – Уймись, Агата, уймись. Сидеть! Сидеть!

     У Лазаря мурашки побежали по спине... Знакомая кличка. Он попытался вспомнить, где мог слышать её, но вместо ответа нечаянно вызвал воспоминания об Энуо и его брате. Интересный случай. Кто бы мог подумать, что смерть старшего брата, одиночество младшего и собака сплетутся в инсоне в столь причудливой форме? Они бы целую вечность ходили вокруг разгадки, висевшей прямо под носом, если бы не Сенс со своей газетой.

     – Непоседливая какая, – Яника вкралась Лазарю под локоть, и он снова почувствовал её тепло.

     – Молодая ещё, – сказал мальчишка, защёлкнув кольцо на ошейнике Агаты. – Глупая.

     Мысль Лазаря оттолкнулась от газеты Сенса и поплыли дальше. А ведь если бы не Яника, неизвестно, догадался бы он, что отверженный и одинокий мальчишка найдёт утешение в таком простом и искреннем существе, как животное. В собаке. А вот Яника поняла. На каком-то подсознательном, экстрасенсорном уровне почувствовала, уловила корень проблемы, и направила его мысли в нужное русло. И в истории с Ником она тоже попала в точку, причём задолго до того, как появились первые фактические доказательства. Она анализировала ситуацию на каком-то интуитивном, эмоциональном уровне, пропускала через себя, ощущала инсоном, а не умом.

     Лазарь попытался вспомнить остальные Игры, выигранные ими вчистую, чтобы определить вдохновителя этих побед, но так и не смог выделить кого-то конкретного. Похоже, после истории с Ником они с Яникой срослись в единый слаженный организм. Он размышлял – она подхватывала, она начинала фразу – он заканчивал.

     У неё определённо чутьё. Поистине собачье чутьё. И сейчас это чутьё снова подталкивало его к переосмыслению ситуации с совершенно новой точки зрения. «Душевной», но не логической. Она снова совала свободный конец булиня ему в ладонь – оставалось только потянуть.

     Некоторое время они молча наблюдали за удаляющимися по аллее мальчишкой и его собакой. Потом Яника указала на ступеньки и тропинку:

     – Ну, что – вверх или вниз?

     «Верх» подразумевал путь домой, «низ» – продолжение прогулки по парку. Лазарь бы с удовольствием выбрал «верх» – он порядком озяб и проголодался – но кому какое дело, чего хочет он? С девчонками всё наоборот. Если они интересуются твоим мнением, значит, самое время забыть о нём. По правилам политеса от него требовалось осведомиться:

     – Ты не устала?

     – Немножко, – она крепко обхватила его руками за талию и прижалась ещё крепче.

     – Если хочешь прогуляться ещё, забирайся ко мне на закорки. Но предупреждаю сразу – проезд платный.

     Яника уже собралась рассмеяться, но тут Соломон Бёрк снова затянул песню про вечную несвободу из недр красной дутой курточки. Девушка отлепилась от Лазаря и принялась ощупывать себя в поисках телефона. Наконец, выудила из кармана такой же красный, как и куртка, мобильник. Мельком взглянув на экран, она сбросила звонок движением пальца и запихнула телефон обратно в карман.

     Проиграв короткую борьбу с любопытством, Лазарь как бы между прочим осведомился:

     – Б.Ф.?

     – Шпионишь? – прищурилась Яника. – Не волнуйся, любовников я маскирую именами школьных подруг.

     Перевела в шутку. А чего ещё он ожидал? Что она упадёт на колени и примется вымаливать у него прощения? И всё же мимолётное мгновение, на которое окаменело её лицо при упоминании «БФ», не ускользнуло от внимания Лазаря даже в полумраке слабоосвещенной аллеи. Внутренности онемели, как бывает, когда мчишься в машине на огромной скорости, и вдруг дорога резко уходит…

     – Вверх.

     – Недопонял: что?

     – Идём наверх, – приняла решения Яника. – Я устала и хочу в душ.

     5

     Во дворе они наткнулись на Дару. Девушка стояла на крыльце, странно перекатываясь с мысков на пятки, и возилась со связкой ключей. Подойдя ближе, Лазарь уловил амбре алкогольных коктейлей: где-то она куражилась весь вечер, да ещё без Аймы?

     Дара оглянулась.

     – А, это вы... – недружелюбием разило куда резче спиртовых испарений. – Гуляем? – она хихикнула. – А я что-то дырочку найти не могу…

     Она вдруг прекратила искать ключом замочную скважину и вперилась в Янику таким взглядом, от которого даже Лазарю стало не по себе. Немая сцена длилась с минуту. Потом Яника, донельзя смущённая, полезла за своими ключами, быстро отомкнула дверь и исчезла в полумраке спящего дома.

     Лазарь собрался последовать за ней, но ледяные пальцы Дары сомкнулись на его запястье:

     – Надо поговорить.

     – Сначала проспись.

     Его разбирала злость. Хотелось выдернуть руку, да так, чтоб Дара не устояла на ногах и полетела на пол. Сейчас Лазарь не мог поручиться, что стал бы её подхватывать.

     – Нет, сегодня, – упрямствовала Дара.

     – Потому что завтра не хватит духу? – угадал Лазарь. – Ах, эта волшебная сила алкоголя: превращать слабаков и трусов в пьяных слабаков и трусов.

     Дара ловко захлопнула дверь и привалилась к ней спиной, преградив Лазарю путь. Скрестила на груди руки, закусила нижнюю губу и уставилась на Лазаря оскорблённым взглядом, будто это он вынуждал её к нежеланному разговору.

     Терпение Лазаря подходило к концу, когда она заговорила:

     – А я всё жду-жду, когда он попросит меня посмотреть её… а он, похоже, и не спешит.

     Интересно, думал Лазарь, что не даёт ей покоя на самом деле? Полное отсутствие его заинтересованности в этом вопросе или собственное любопытство? А может, и то и другое?

     – Если честно, – продолжала Дара, – я думала, ты прибежишь ко мне с этим ещё полмесяца назад. В тот же день, когда у вас… – она скорчила гримасу, неуклюже взмахнув руками, – началось всё это.

     В её вопросе отчётливо звучали нотки ревности, но их заглушали другие, более мощные – злости, низведённой до ненависти. Понять бы ещё, кому она адресована.

     – Сочувствую твоему горю, – усмехнулся Лазарь. Хотелось уколоть её как можно больнее. – Но у меня не возникало такого желания. Скажу больше: я ни разу не задумывался об этом!

     – Вреш-ш-шь, – зашипела Дара.

     – Нет, не вру.

     Он врал. Задумывался, ещё как задумывался. Даже порывался прийти, но в последний момент какое-то тревожное малодушное чувство заставляло его вернуться. Пока ещё не поздно.

     Дара очень долго размышляла над ответом, краснея и надуваясь, как рыба-ёж, поднятая из глубин океана. Казалось, её вот-вот разорвёт от обиды.

     – Ну, и кто из нас трус? – наконец выдавила она.

     Теперь пришла очередь Лазаря краснеть. Слава богу, от передозировки свежего воздуха щёки так разрумянились, что Дара вряд ли могла заметить это. Но она раскусила его, вот так просто.

     – Проверка чувств на детекторе лжи не способствует развитию отношений, – попытался выкрутиться он.

     К лицу Дары вернулась пьяная расслабленность:

     – Тебе видней. Не способствовать развитию отношений – твой конёк. Но тебе повезло. Я взяла инициативу в свои руки.

     У Лазаря сжались кулаки:

     – Руки бы тебе отбить... Кто тебя просил?!

     – Тю-тю-тю, – Дара затрясла перед лицом растопыренными пальцами, – как мы занервничали! Испугался? Может, водочки для храбрости?

     Она рассмеялась, как безумная. Отступив от двери, согнулась пополам и схватилась за живот, заливаясь безудержным хохотом. Лазарю никогда ещё не приходилось видеть её в таком развинченном состоянии.

     И тут у него сорвало планку. Он схватил её за плечи и силой заставил выпрямиться. Перехватил за запястья и придавил к перилам крыльца, а сам навалился сверху.

     – Уймись, припадочная! Весь дом перебудишь.

     Его лицо нависало над заострённым носиком Дары, почти касаясь его. Перед глазами крупным планом стояли её глаза – голубые, широко распахнутые, покрасневшие и хмельные.

     – Ой, как эротично... – пьяно захихикала Дара. В нос пахнуло перегаром. – Может, поцелуемся? Не волнуйся, над нами балкон. Она ничего не увидит.

     Голубые глаза закрылись, и её горячие губы медленно потянулись к губам Лазаря. Они почти достигли цели, когда Лазарь поднял голову на недосягаемую для них высоту.

     – Она ничего не увидит, потому что, в отличие от тебя, у неё нет привычки шпионить, – проговорил он в бешенстве.

     В ответ на это Дара снова рассмеялась.

     – Зачем ты это делаешь? – недоумевал Лазарь. – Боишься, она разобьёт моё сердце? Или, может, твоё?

     Веселье на губах Дарении сменилось презрением почти мгновенно, как бывает только с сильно выпившими людьми.

     – Не бойся, твоё сердце в безопасности. Когда начался ваш амур-тужур, я и правда пыталась пролезть к ней в инсон, но у меня ничего не вышло. Либо ты хороший учитель, либо она гениальная ученица, но её голова закрыта для меня на замок.

     Лазарь отпустил её и отошёл на шаг. Дара осталась висеть на перилах, облокотившись на них локтями.

     – Тогда зачем этот концерт? – спросил он. На сердце полегчало, он уже готов был её простить. – Чтобы пообжиматься со мной на крылечке, достаточно просто попросить.

     Дарения печально усмехнулась, как бы говоря: «теперь уже недостаточно», а вслух сказала:

     – Это ещё не всё. Когда у меня ничего не получилось с инсоном, я стала отслеживать её эмоции. Их у меня пока получается видеть. Я следила за ней, когда вы были вместе, и когда нет, когда она оставалась наедине с нами и со мной одной. Последние две недели я сканировала её вдоль и поперёк. Интересует результат?

     Губы Лазаря зашевелились сами собой:

     – Мне плевать, что ты там увидела.

     – Страх, Лазарь. Я видела страх.

     Лицо Лазаря запылало. Тяжесть на сердце вернулась обратно, прибавив в весе раза в два.

     – Очень знакомый букет, – продолжала Дара. – Солёный и терпкий – недоверие с примесью страха. Я почувствовала это в тот день, когда она только переступила порог нашего дома. То же самое я почувствовала сейчас, пять минут назад. Ничего не изменилось.

     Теперь и Лазарь вспомнил. «Немного терпкий, с примесью страха» – сказала Дара Янике, смущённо мявшейся в тамбуре с тяжёлой сумкой для вещей на плече. Он тогда ещё удивился: чего она боится до сих пор? И вот теперь, по пришествию стольких месяцев, ему говорят, что ничего не изменилось. Стыдно признаться, но в этот момент Лазарь сам почувствовал страх.

     Судя по взгляду Дарении, она это уловила.

     – Ещё бы ей не бояться, – проговорил Лазарь. – Ты же с первого дня смотришь на неё, как рентгенолог на опухоль.

     – Сначала я тоже так думала, – кивнула Дара. – Страх проявлялся в моём присутствии, а проверить, что она чувствует, когда меня нет, я не могла. Но потом я стала замечать странную закономерность. В определённые моменты страх притуплялся или вообще исчезал, даже когда я была рядом. И тогда я решила понаблюдать, кого в эти момент рядом нет. Знаешь, кто это был?

     Лазарь знал.

     – Ты, Лазарь.

     В её словах сквозило столько неприкрытого мстительного злорадства, что Лазарю захотелось снова прижать её спиной к перилам и давить, давить, давить, пока не захрустят позвонки.

     – И что… – он поперхнулся: в горле очень першило. – И что, один только страх? Ничего больше?

     Дарения слабо улыбнулась:

     – Ты же знаешь, я улавливаю доминирующую эмоцию. Невозможно почувствовать всё сразу. Цвета, вкусы смешаются в одну кашу... ничего нельзя понять.

     Неожиданно её взгляд полностью протрезвел, стал зловещим, почти пугающим. Чьи бы глаза сейчас не смотрели на Лазаря – это больше не были глаза Дары.

     – Не могу сказать наверняка, что она чувствует к тебе, Лазарь, – заговорил под чужими глазами рот Дары, – но то, что она боится тебя больше, чем любит – несомненно.

     От слова «несомненно» Лазаря бросило в дрожь. И не только потому, что оно пугало его по смыслу. Оно пугало его по звучанию. Голос, который сказал это, был низким, глубоким, не имеющим ничего общего с восемнадцатилетней девушкой.

     – Что ты имеешь в виду? – прохрипел Лазарь, цепенея от ужаса. – Кто… ты?..

     – А вот в этом, – ответил рот, который, как и глаза, больше не принадлежал его подруге, – тебе предстоит разобраться самому.

     Глава 3. Дверь на задний двор

     1

      Воскресенье обещало быть чудным. Родители задумали устроить барбекю. В отличие от отечественного шашлыка, иностранное «барбекю» пробуждало в папе необъяснимое воодушевление. Вот так – сегодня в обед у них барбекю. Совсем как у американцев.

     Папа с братом возились во дворе с новым мангалом, похожим на большую круглую кастрюлю с зарешеченным верхом, оживлённо споря, сколько сыпать угля, чтобы мясо не превратилось в сухари. Мама занимала салатами на кухне. А Света… Света даже не спустилась вниз, чтобы помочь ей. После завтрака она заперлась в комнате и пролежала на кровати до самого обеда, разглядывая то потолок, то стены. Смотреть в окно на задний двор, где отец и брат искали жидкость для розжига углей, почему-то не хотелось. Как и спускаться за стол, который, как назло, тоже установили во дворе. На самом деле, Свете вообще ничего не хотелось. Чудесное воскресенье было безвозвратно испорчено, как и все последующие воскресенья, будни и даже субботы. Каждая последующая минута будет заведомо омрачена событиями вчерашнего дня, и так до тех пор, пока проблема «двери на задний двор» не будет решена.

     Осознание этого простого факта застало Свету врасплох. Её осенило сегодня утром, за завтраком, и следующий кусок пирога не полез в горло. Наверное, она сильно побледнела, потому что мама сразу заметила. Она так перепугалась, что даже хотела всё отменить. Свете пришлось врать (а она очень не любила врать маме), что у неё просто несварение, и для пущей убедительности прямиком бежать в туалет. Пять минут назад мама зашла в комнату и с печальным видом сообщила, что сегодня Свете, наверное, лучше воздержаться от шашлыка и ограничиться салатом. Девочка только обрадовалась: она и салат-то не очень хотела.

     Воспоминания отравляли весь аппетит. Как ни гнала она от себя живописные образы, они продолжали блуждать в голове, точно призраки: Виктора, Катерины Андреевны, тёти Маргариты. Когда Света поняла, что бороться дальше бесполезно, она заставила себя думать. Она пыталась вспомнить Марту. С чего это она решила, что Марта – её настоящая мать? Здесь и сейчас эта мысль казалась дикой отвратительной насмешкой над мамой, возившейся сейчас на кухне с салатами. Но вчера, за дверью, с тётей… эта мысль казалась вполне логичной.

     Чёрные волосы, ямочка на подбородке, тонкие губы. Господи, да ведь они так похожи! В семье Светы все блондины. Белокурая мама, веснушчатый брат, отец со своей неповторимой причёской и соломенными моржовыми усами. И только Света – брюнетка. Длинные чёрные волосы и ямочка на подбородке. Ни у кого из её родственников не было ямочек. Света где-то читала, что ямочка – верный признак приёмного ребёнка.

     По спине побежали мурашки. Теперь, стоило задуматься об этом, и образы сами всплывали в голове. Воспоминания, обрывки виденных прежде сцен. Света вспомнила, что никогда не видела Марту вживую – только на фотографиях. Запечатлённая них женщина была молода, красива и счастлива… и очень похожа на Свету. Ту Свету.

     Нет. Всему можно найти логическое объяснение. У Светы есть мама – она помнит её с младенчества, есть брат и папа – она любит их, сколько помнит. Не плюгавый пьянчужка и игрок, а красивый, статный мужчина – всем мужчинам мужчина.

     И в то же время люди из мира за дверью совсем не казались плодом воображения, галлюцинацией или чем-то ещё. По ту сторону двери, в теле той Светы, они были так реальны, что галлюцинацией казалось всё, что с этой стороны.

     Что же получается? Если она потихоньку сходит с ума – что ж, чему быть, того не миновать. Но если есть хотя бы один шанс на миллион, что ответ кроется где-то ещё, кроме психического расстройства – она обязана найти его.

     Ещё одно прозрение, уже второе за день, ударило Свету, как разряд молнии. Она будет ходить за дверь столько, сколько понадобится. Будет окунаться в этот унитаз с головой до тех пор, пока не найдёт на дне золотой ключик, или не придёт к выводу, что ничего, кроме... хм, известно чего, там нет. И искать предстоит самой, без посторонней помощи.

     Света посмотрела через окно на небо. Оно всегда успокаивало её. Казалось единственным местом в мире, лишённым каких-либо проблем и раздоров. Обителью недосягаемого умиротворения. Тем местом, где, по словам мамы, живёт бог.

     – Подскажи мне, – попросила она. – Я правильно поступаю? Подскажи, и я послушаюсь.

     Ответа не последовало. Света почувствовала себя самым несчастным и одиноким человеком на свете. Сбитым с толку, запутанным, запуганным. На глаза навернулись слёзы.

     В этот самый момент в дверь постучали.

     – Секунду! – крикнула Света и кинулась лицом на подушку, чтобы впитать в неё слёзы.

     – Света, милая, ты в порядке? – донеслось из-за двери.

     Папа.

     – Да, папуля! – Света как следует утёрла глаза уголком наволочки и приняла сидячее положение. – Заходи.

     Дверь открылась. В комнату вошёл папа, а вместе с ним запах дыма, которым он пропитался.

     Какой же он всё-таки красавец! Если Свете придётся когда-нибудь задуматься о замужестве, ей не придётся забивать голову вопросом, как должен выглядеть её будущий избранник. Но сейчас у папы на лице отражалось всё волнение мира: значит, с ним только что говорила мама.

     Папа приблизился к Свете с величайшей осторожностью, словно хотел изловить бабочку, присевшую на край её кровати.

     – Светик, что случилось? – тихо спросил он. – Ты с самого утра сама не своя. Мы с мамой волнуемся.

     Ну, точно, мама накрутила.

     – Ничего, – Света выжала улыбку в доказательство. – Просто расстройство желудка.

     – Нет, не желудка, – мягко возразил папа, а потом аккуратно коснулся Светиного лба кончиком указательного пальца. – Вот где проблема. В последнее время с тобой что-то творится, мы же видим. Может, расскажешь?

     Как бы ей хотелось! Но Света сразу же прогнала от себя эту мысль. Что о ней подумают родители, когда узнают? Проблема даже не в том, что они до смерти перепугаются за её рассудок. Проблема в самом содержании галлюцинаций. Что они почувствуют, когда узнают о Викторе, Марте или тёте Маргарите? О чувствах, питаемых к ним родной дочерью? Разве больное подсознание не способно причинять боль?

     – Нечего пока рассказывать. Я и сама толком ни в чём не разобралась.

     Очень тонкий психологический ход – не отрицать наличие проблемы, и, в то же время, не произносить само слово «проблема».

     Папа выглядел озадаченно.

     – А может, мы с мамой сможем помочь разобраться? – тактично предложил он.

     – Нет, – отрезала Света. – Вы мне помочь не сможете. В смысле, не в чем пока помогать, – быстро уточнила она.

     Ну, вот – вся психология насмарку. Отныне и навсегда в сердцах родителей посеяна тревога. И развеивать её она не собирается. Жестоко, да, но другого способа осуществить задуманное Света просто не видела.

     Папа посидел ещё немного, обдумывая что-то. Потом наклонился, поцеловал дочь в щёку и встал.

     – Ладно, будь по-твоему, – сказал он примирительно. – Отложим на время наш разговор, ага? Но давай договоримся: если мы с мамой почувствуем, что сама ты не справляешься, мы будем вынуждены вмешаться. Акей?

     Уголки губ Светы сами поползли вверх. Кажется, это его «акей» вызовет у неё улыбку даже на смертном одре.

     – Хорошо, – согласилась Света. Ничего не значащий компромисс странным образом ободрил её. – Не волнуйтесь, это ненадолго.

     – Ну, вот и прекрасно. А теперь завязывай хандрить, спускайся на кухню и помоги маме с готовкой, а то она не успевает. Артём уже поставил мясо.

     – Хорошо. Сейчас приду.

     Папа вышел и прикрыл за собой дверь. Света посидела ещё немного, приводя мысли в порядок, потом соскочила с кровати и решительно пошла к двери. Помогать маме.

     2

     Как и Марта, Лазарь старался не думать о неприятном, а именно – о позавчерашней стычке с Дарой на крыльце. С тех пор он виделся с ней всего раз, за ужином в воскресенье. Та старательно изображала временную амнезию, а Лазарь упорно делала вид, что верит ей. Правда, иногда казалось, что она действительно ничего не помнит. Впрочем, неудивительно, учитывая количество алкоголя, выпитого ей накануне. Казалось бы, всё логично, если бы не одно но. В отличие от Дары, Лазарь прекрасно помнил, что был абсолютно трезв.

     Как и Марта, сколько ни гнал он от себя дурные мысли, они возвращались, как катушка йо-йо. Последние слова Дары (или того существа, что подменило её) вгоняли в ужас. Тембр голоса холодил кровь в жилах. И глаза. Совершенно трезвые, злые, изучающие. Пронизывающие, как рентген.

     Что это было? Лазарь не имел ни малейшего понятия. Галлюцинация, сон наяву, чья-то злая шутка. Или он, как и Марта, потихоньку сходит с ума? Безумие пугало Лазаря больше всего остального. Ум – единственная вещь, делавшая его особенным, символ превосходства на другими, предмет тайной гордости – этот ум не мог оставить его так просто, без причин, в самый важный и ответственный период его жизни. Это означало бы конец всему.

     Лазарь никогда раньше не задумывался о самоубийстве, но теперь стал вроде как понимать мотивы Яники и всех остальных, загнанных Ведущим Игры на самый край пропасти. Лучше смерть, чем жизнь шизофреника. Путать реальность с вымыслом – что может быть хуже? Лазарь никогда не бывал в инсонах психически неполноценных, но ему доводилось слышать о них от Сёмы Русакова – армейского приятеля и первого ментора. Тому довелось навестить парочку в период обострения: «исключительно в ознакомительных целях, потому что больше там ловить нечего». По словам Сёмы, если бы ад был Игрой, эта Игра непременно проводилась бы в голове умалишённого.

     Раз уж выгнать неприятные мысли не получалось, Лазарь решил «обработать» их. Но с этим дела тоже шли неважно. С тех пор, как Сенс впервые внёс в дом длинный чёрный волос, зажатый в ладонях, Лазарь словно разучился складывать логические звенья в цепочки. Чем дольше размышлял он над инсоном Марты, или над значением слов чужеродного голоса, исторгаемого горлом Дары, тем сильнее запутывался. В таких ситуации выбор обычно невелик. Не каждую проблему можно решить на данном этапе, но остановить её развитие он всё ещё мог.

     Вчера Марта, во имя спасения душевного равновесия, решилась докопаться до разгадки «двери» любой ценой. В противовес ей, Лазарь решил не прикасаться к Марте и её проклятому инсону как можно дольше. Если он действительно теряет рассудок, всё началось с волоса Марты. В то, что оба эти события никак не связаны, Лазарь не поверил бы даже в горячке бреда.

     3

     В понедельник Яника пригласила Лазаря погостить в шикарном особняке её работодателей, пока те вкалывают на своих. Лазарь был не против – не мешало проветрить голову. К тому же, в отличие от Сенса, он ещё ни разу там не был.

     Свою «шестёрку» Сенс ещё вчера поставил на ремонт: старушка потихоньку вступала в тот возраст, когда регулярное посещение автосервисов становится необходимым условием дальнейшей эксплуатации. Так что пришлось ехать на автобусе. Сенс вызвался показать дорогу: автосервис находился недалеко от особняка, так что ему было по пути. Эти места он знал довольно неплохо – пару раз подвозил Янику до работы, – а скоро должен был изучить досконально. Автосервис здесь был одним из самых дешёвых, а отец Сенса хорошо знал хозяина.

     Денёк выдался погожий, в воздухе витал сладковатый дух скорой весны. Высокие перистые облака напоминали летящие мазки постимпрессиониста. Солнце, пробуждённое от зимней спячки, медленно но верно набирало мощь. Ростовчане семенили по тротуарам, щурясь с непривычки на ярком свету, будто и сами только-только выбрались из берлог. Грязные серые льдины по обочинам дорог блестели подтаявшими боками, словно обсыпанные чёрными бриллиантами.

     Сенс уверенно вёл Лазаря вглубь частного сектора. Приятно было шагать по сухому асфальту ещё не отвыкшими от тяжёлых ботинок ногами, обутыми в лёгкие кроссовки. Почти те же ощущения Лазарь испытывал, переобувшись в «гражданку» после стоптанных за два года кирзачей. Ты будто паришь над землёй, а когда перепрыгиваешь лужи, кажешься себе олимпийским чемпионам по прыжкам в длину.

     В правой руке Лазарь нёс букет красных тюльпанов. Купить цветы в самый последний момент подсказал Сенс, сам Лазарь давно забыл, куда и зачем идёт. Стоило закрыть глаза, и из черноты выплывал негатив лица Дарении, смеющейся едким перегаром.

     Они не прошли и двух кварталов, когда Сенс неожиданно, и, как всегда, неуклюже завёл разговор о Янике, и чувствах, испытываемых по отношению к ней Дарой. У Лазаря ёкнуло сердце: неужели Дара обсуждала эту тему с ним? Интересно, что ещё она ему рассказала?

     – Фигня, – отмахнулся Лазарь, совершая поистине гигантский прыжок через особо крупную лужу.

     – Фигня? – Сенс предпочёл обойти лужу по бордюру. – С каких пор важная информация от Невидимок стала фигнёй?

     Важная информация. Как будто он понимает, в чём её важность.

     – Она просто ревнует. И бесится, наблюдая за развитием отношений между людьми, её этих отношений лишивших. Фигня – это для краткости.

     – Знаешь, она имеет право немного побеситься, – заметил Сенс. – Но я не верю, что ради мести она станет врать или что-то придумывать. Не наша Дара.

     В памяти Лазаря снова возник нечеловеческий, леденящий душу голос. Здесь Сенс попал в точку: на крыльце с ним разговаривала «не наша» Дара. Должно быть, навеянный воспоминаниями страх отразился у него на лице, потому что Сенсор сразу прочёл:

     – Что происходит? Это как-то связано с Мартой?

     И снова в точку. Он сегодня в ударе.

     – Уже нет, – коротко ответил Лазарь. Отпираться не хотелось. – В Игре Марты взят тайм-аут.

     Лужи кончились. Теперь они шли нога в ногу по узкой дорожке, зажатой с двух сторон голыми кустами давно нестриженой живой изгороди.

     – Быть такого не может! – поразился Сенс. – Ты не берёшь тайм-аутов. Сколько тебя помню, ни разу такого не было. Значит, либо твой котелок стал хуже варить, либо забит другим.

     – Другой, – поправил Лазарь. – В моём котелке варятся исключительно особи женского пола.

     Сенс покачал головой:

     – Я тебя не узнаю. Сначала теряешь интерес к важнейшей информации от Невидимки, а теперь вообще ко всей Игре! Может, это начальные симптомы «сенсорного климакса»?

     – Это женщины. И это обратимо. Не волнуйся, моя хватка никуда не делась.

     Впереди на дорожке пухлый сизый голубь выклёвывал что-то в трещинах асфальта. От Лазаря его отделяло шагов десять, когда из зарослей живой изгороди выскочил огромный рыжий кот. Прижав уши к голове, кот стал подкрадываться к голубю. Лазарь прошагал мимо шаркающей походкой и спугнул его. Взметнув хвост трубой, неудачливый охотник юркнул в изгородь на другой стороне. Голубь, как ни в чём не бывало, продолжил клевать асфальт.

     – Видишь, спас ещё одну жизнь, – вяло прокомментировал Лазарь. – У меня это в крови, говорю же.

     Но Сенс, похоже, размышлял о своём.

     – А может, всё дело в страхе? – задумчиво проговорил он. – Неужели всё действительно завязано на Янике? Ты боишься Дару, потому что она может увидеть в Янике что-то такое, чего бы ты видеть совсем не хотел. Или не увидит того, что хотел. Чёрт, да этот голубь посмелей тебя будет!

     У Лазаря задрожали руки. Насколько Сенс не узнавал его, настолько он сейчас не узнавал Сенса. Особой проницательности тот никогда не выказывал, а сейчас разил в цель без промаха, словно овладел мастерством залезать людям в головы не хуже Дары. Они как будто поменялись с ним местами.

     – Голуби не боятся людей не потому, что такие смелые, а потому что на фиг никому не нужны, – огрызнулся он.

     – Но что пугает тебя в инсоне Марты? – гнул своё Сенс. – И как это связано с Яникой? Может, девочка напоминает тебе о ней? Её мир рушится, как в Игре Яники, и у неё не все дома, как было с проекцией Кати.

     У Лазаря пересохло в горле. Точь-в-точь, как тогда на крыльце с Дарой. А что, если история с Дарой повторяется здесь и сейчас... но только с Сенсом? От одной мысли об этом волосы на затылке зашевелились.

     – Откуда ты взял, что у Марты не все дома? – спросил Лазарь, замедляя шаг.

     Сенсор неопределённо улыбнулся и тоже замедлился.

     – Да я просто размышляю, пока у тебя тайм-аут.

     Шаги его всё укорачивались, и вскоре прекратились совсем. Лазарь тоже остановился, борясь со жгучим желанием бросить всё и бежать отсюда, бежать без оглядки. Теперь у него не оставалось никаких сомнений: с лица Сенса ему улыбался совершенно незнакомый человек.

     – А что, если Марта – такой же скрытый Эмпат, как и Яника? – продолжал монолог лже-Сенсор. – Вдруг она нечаянно залезла в чужой инсон, а потом сама сумела найти выход? Помнишь, Янике это удалось. Вот что их роднит, да?

     Несмотря на весь ужас, мысли Лазаря снова обратились к Янике. Ей действительно удалось вернуться. Правда, в отличие от Марты, она застряла в своём инсоне, когда Лазарь неожиданно выпал в явь, и уже не мог вытащить её наружу. У Яники всё получилось как-то само собой, по наитию. Что, если Марта научилась открывать дверь в чужой мир и закрывать её по желанию? Ну, конечно! И как он сам об этом не подумал?

     «Неужели я и правда теряю хватку?»

     Сенс сверлил Лазаря изучающим, чуть насмешливым взглядом. Лазарь узнал этот взгляд – он уже видел его прежде. Те же глаза, но на другом лице. На лице Дары.

     – Скажи, я схожу с ума? – прошептал Лазарь, обращаясь к существу, заменившему собой лучшего друга.

     Существо таинственно улыбнулось в ответ.

     – Ты что-то хочешь мне сказать? – зашёл с другого бока Лазарь.

     – Ничего такого, о чём бы ты сам не догадался, – ответило существо, побуждая Лазаря вздрогнуть. – Ты самый догадливый человек из всех, кого я знаю. И уж точно подогадливей меня.

     – Кто ты? – сделал последнюю попытку Лазарь. Ноги подкашивались.

     – Кто я? – отозвалось существо чужим голосом. – Спроси лучше, кто ты?

     В тот момент, когда Лазарь понял, что ответ был дан ему сквозь плотно сомкнутые губы, чуть изогнутые в улыбке, ноги сами понесли его прочь.

     Не отдавай себя отчёта, обезумев от ужаса, Лазарь развернулся на пятках и бросился бежать.

     4

     Он бежал, не разбирая дороги, подгоняемый бешеным ритмом сердца. Лёгкие ноги несли над землёй с невероятней скоростью. Ему мерещилось, что лже-Сенсор преследует его, но он боялся оглянуться, чтобы проверить, так ли это. Да что там оглянуться: он даже по сторонам старался не смотреть.

     Добежав до перекрёстка, Лазарь вдруг понял, что оказался на нужной улице. Судя по номерам домов, особняк Яники находился совсем недалеко. Идти сейчас к ней в таком состоянии казалось не самой лучшей затеей, но не идти – ещё хуже. Казалось немыслимым запереться в себе и продолжить притворяться, что ничего не было. Если он сойдёт с ума, то хотя бы не оттого, что не может ни с кем об этом поделиться.

     Особняк выглядел вполне симпатично: богато, но без вычурности. Красивая отделка из дикого камня, настоящая керамическая черепица на крыше, за коваными воротами просматривается просторный двор и лужайка из вечнозелёной травы. Огромный орех стоит на страже покоя домочадцев перед самым фронтоном, рядом с панорамным кухонным окном. На ветке покачиваются на ветру качели на цепочном подвесе.

     Качели. Орех. Дом. Лазарь попытался отключить разум (раз уж на него всё равно нельзя положиться) и нажал на кнопку переговорного устройства. Голос Яники из динамика звучал успокаивающе:

     – Открываю.

     Замок зажужжал, железная калитка отъехала в сторону. Богато жить не запретишь.

     На крыльце его уже дожидалась Яника. С пультом управления воротами в руках, распущенными рыжими волосами и в домашней одежде – её легко было спутать с хозяйкой всей этой роскоши. Едва взглянув на Лазаря, она сразу почуяла неладное. Лучистая улыбка слетела с припухших губок так быстро, как это получалось только у неё.

     – Что случилось? – спросила она, принимая изрядно потрёпанный букет и сдержанный чмок в щёку. – На тебе лица нет!

     Неужели всё действительно так плохо? А ведь при виде Яники у него значительно полегчало на сердце. Наверное, всё ещё хуже, чем он думал.

     Очутившись в шикарном тамбуре с тёплым полом и отделанными мраморной плиткой стенами, Лазарь почувствовал, что теряет решимость. Сама мысль признаться во всём здесь, в этом месте, казалось дикой. Он даже представить не мог, с чего начать, не говоря уже о том, как сделать так, чтобы не выставиться при этом полным психом. Как бы он ни мучался, как бы ни страдал, он не хотел, чтобы она считала его сумасшедшим. Это могло стать началом конца.

     – С желудком проблемы, – нашёлся он, неимоверным усилием выдавливая из себя улыбку. – Предлагаю начать осмотр дома с ватерклозета.

     Лазарь заперся в уборной – просторной комнате с цветами в вазонах и ковром на полу, включил холодную воду и подставил под кран всклокоченную голову. Вода неохотно пробивалась сквозь путаницу жёстких волос к разгорячённой коже. Приятная прохлада немного взбодрила, но решимости открыться Янике не прибавила, а даже наоборот. Теперь он отчётливо понял, что не сделает этого. По крайней мере, не сейчас. С наскока этот барьер не взять, как ни крути. Тогда зачем он пришёл?

     – Это зал. Смотри какой у них камин – чистый мрамор!

     Яника водила его по комнатам, как гид по залам Екатерининского дворца. Перед каждой новой комнатой она делала небольшую остановку, словно собиралась сказать: «А теперь мы приближаемся к главной достопримечательности – Янтарной комнате». Вот только Лазарь точно знал, что никакой Янтарной комнаты здесь нет. В этом дворце он уже бывал.

     – А вон там спальня хозяев. Я была внутри всего раз – просто фантастика! Жаль, сейчас она закрыта.

     – Боятся, как бы ты чего не спёрла?

     Яника с воодушевлением глядела на Лазаря. В байку про несварение она с трудом, но поверила.

     – На самом деле они хорошие люди. Знаешь, мне вообще повезло с вакансией. Рабочий день с двух до восьми, из них три часа, пока ребёнок занимается, я полностью свободна. Плюс график гибкий – всегда могу договориться с хозяйкой так, чтобы не пропустить важной Игры.

     «Спроси имя хозяйки», – пискнула разумная часть сознания Лазаря. – «Спроси её имя. Спроси! Спроси!»

     – И в инсон можно нырять прямо отсюда, – сказал он.

     – И бросить ребёнка одного? Хороша няня!

     – Значит, занимаешься передержкой детей на дому, пока их родители рвут задницу, зарабатывая тебе на зарплату.

     – Знаю, для тебя это ад, – улыбнулась Яника, подводя к очередной двери, – но я люблю детей. Правда, иногда она сущее наказание.

     Судя по боевому раскрасу двери (розовый, с белыми ромашками), главная достопримечательность дома пряталась прямо за ней.

     – Она сейчас спит, – прошептала Яника. Взялась за ручку и аккуратно провернула. – Только-только уложила. Гляну одним глазом, и пойдём на кухню…

     Дверь приоткрылась, и Яника вздрогнула от неожиданности. Что касается Лазаря, то он просто прирос ногами к полу. Перед ними стояла девочка лет шести. Белая пижама в розовый цветочек напоминала уменьшенный негатив входной двери.

     Яника открыла дверь пошире:

     – Светик-семицветик, ты почему не в кровати?

     Девочка напоминала сомнамбулу: руки по швам, корпус слегка раскачивается взад-вперёд. Она как будто спала, но стоя. Теперь Лазарь мог как следует её рассмотреть. Чёрные волосы, ямочка на подбородке…

     Земля всколыхнулась и поплыла у него из-под ног.

     5

     Сегодня Света ушла из школы необычно рано. А точнее, прогуляла последние два урока, чтобы остаться наедине с домом подольше. Она отпросилась со сдвоенных «трудов» – достаточно было пожаловаться Ангелине Львовне на плохое самочувствие, как ей сразу же поверили. У учителей не было причин не доверять ей: у самых прилежных учеников класса самое крепкое здоровье.

     До прихода мамы оставалась часа полтора, так что в своём распоряжении Света имела не больше часа. Этого должно было хватить. Света почти не сомневалась: дверь на задний двор обязательно откроется сегодня. А если не откроется, она сама откроет.

     В прихожей девочку встречал ошалевший от радости Стив. Пёс скулил и запрыгивал передними лапами на колени хозяйки, стараясь хлестануть длинным языком как можно выше. С трудом утихомирив пса, Света разулась и вошла в дом.

     И сразу поняла, что почти дрожит от страха. Господи, когда ещё в жизни она так волновалась? Стив будто нарочно испытывал её на прочность: крутился вокруг ног, вилял из стороны в сторону крысиным хвостом, лизал босые пятки и поскуливал от радости. Его беззаботное настроение вызывало зависть, Свете вдруг отчаянно захотелось поменяться с ним местами. Она почувствовала, как самообладание медленно покидает её. Нужно было поскорее убрать пса подальше, а потом действовать быстро и решительно, пока не передумала совсем.

     Света сбросила ранец на пол, заперла пса в комнате для гостей и отправилась прямиком к двери на задний двор. В доме царила живая тишина, нарушаемая тяжёлым боем пульса в ушах. Света остановилась напротив двери и прислушалась. Ничего. Ни голосов, ни звона посуды, только ветер улицы и гул проезжающих по дороге машин. Света закрыла глаза и сконцентрировалась, пытаясь представить за дверью квартиру, а не двор. Вообразила грязные обои, покалеченный шкаф, ветхую скрипучую кровать. Удерживая картинку в голове, медленно, не открывая глаз, потянулась ручку двери на себя.

     В лицо повеяло тёплым ветерком, кухню наполнили звуки улицы. Света открыла глаза. Зелёная лужайка заднего двора и закопчённый мангал для барбекю – свидетельство пикника на прошлых выходных. Света выругалась и захлопнула дверь. Повторила попытку: напрягла воображение, стараясь представить всё в мельчайших подробностях, вплоть до запахов. Открыла дверь. Ничего. Попробовала в третий раз – тот же результат. И в четвёртый. И в пятый.

     На шестом она стала отчаиваться. Ей вдруг стало так обидно, так бесконечно жалко себя. Правду говорят: запретный плод сладок. Пять минут назад она всё бы отдала за возможность поменяться со Стивом местами, а теперь отдала бы в два раза больше, только бы дверь на задний двор «открылась».

     – Пожалуйста, господи! – взмолилась она. – Прошу тебя, мне очень нужно туда попасть! Пожалуйста, пусть дверь на задний двор появится. Пожалуйста! Пожалуйста!

     И снова – нет ответа. Света развернулась и пошла прочь. Попытка не удалась. Что ж, будут и другие. Теперь она ещё больше укрепилась в решимости пробиться туда, пробиться, чего бы ей это…

     – Иши… – донеслось едва слышное шипение. – Иши…

     Инородный, злокачественный звук в здоровых клетках тишины.

     Света замерла и прислушалась.

     – Дыш-ш… Дыш-ш…

     Не просто звук – голос! Голос Катерины Андреевны! Голос из-за двери!

     Света развернулась на сто восемьдесят градусов.

     – Ура! – вырвалось у неё.

     В три прыжка она вернулась к двери и остановилась перед ней, дрожа от волнения. Нужно было поскорее открыть её, пока всё не исчезло! В голову опять полезли нехорошие мысли: а что, если она там погибнет? Что, если её убьют?

     Нет. Нельзя. Если она сейчас даст слабину…

     Света не успела додумать – быстро схватилась за ручку и распахнула дверь.

     6

     Она здесь. Комната, кровать, мягкий зайчик в руке. Из ванной комнаты доносится женский крик, перемежаемый надрывным кашлем и шумом бьющей из крана воды. Там кого-то сильно рвёт.

     Марта обвела взглядом комнату и… вздрогнула. На соседней кровати сидел человек. Молодой парень, лет на пять старше Артёма («Они почти ровесники», – подсказал внутренний ясновидец), стриженый наголо, очень костлявый, и какой-то... полупрозрачный, что ли. Сухощавое, будто выдубленное на солнце лицо давно не брито, белёсая щетина торчит пучками.

     Парень смотрел на Марту выпученными рыбьими глазами. Она всегда боялась его глаз. В них было что-то необычное. Ненормальное.

     Это Максим, подумала Марта, даже не прибегая к помощи внутреннего провидца. Хватало простой логики. Только один человек на земле имел право сидеть на этой кровати.

     – ДЫШИ! – снова донеслось из ванной. – ДЫШИ!

     Кричала Катерина Андреевна. Виктор только что разразился очередной порцией рвоты и стал задыхаться слизью и желчью, забившей горло. Он сильно пьян – «в зюзю», как говорит Катерина. Всё, как обычно. Сначала он на грани, задыхается, почти умирает. Катерина Андреевна его откачивает, заставляет пить марганцевый раствор из баллона, чтобы очистить организм от интоксикации. Потом он немного приходит в себя, начинает орать благим матом на жену, дочь, Максима, всех на свете. Потом пытается что-нибудь сломать, кого-то ударить. Потом падает и отключается. Катерина Андреевна стелет ему там, где он упал, и идёт отмывать ванну, а квартира ещё несколько дней воняет блевотиной.

     – Отвали! – зарычал Виктор, надсадно кашляя. – Пшла вон!

     Его снова прорвало.

     Катерина Андреевна принялась хлопать мужа по спине:

     – Дыши! Дыши! Дыши, скотина!

     Вода из крана разбивалась о дно ванны с жутким треском, трубы в стенах гудели на всю квартиру. Марта ненавидела этот звук.

     – Марта, – позвал потусторонний голос.

     Она подскочила на месте от неожиданности. Сердце ушло в пятки. Максим давил её усталым взглядом мерзких глаз, слегка дрожа всем телом.

     Девочка промолчала.

     – Марта, – повторил парень. – Ты слышишь меня?

     И снова она оставила его без ответа. Речевой аппарат не поддавался контролю, да она особо и не старалась.

     – На прошлой неделе к нам приезжала твоя тётка.

     Марта никак не реагировала, но Максим того и не ждал. Тот факт, что сводная сестра у него молчунья, тоже не являлся для него секретом.

     – Приезжала, я знаю. Она дала тебе деньги?

     Туловище Марты принялось легонько раскачиваться взад-вперёд, пальцы ещё крепче сжали плюшевого зайца. Максим подошёл и присел рядом с ней на кровать – ему можно сидеть на любой. От парня разило застарелым потом, и чем-то ещё, чего Марта разобрать не могла.

     – Убери эту отраву, не буду больше пить! – орал Виктор. – Скоро кишки выблюю! Кха-кха…. Пустой я, пустой! Убери!

     Максим опустил ладонь на плечо Марте, и она почувствовала подступившую к горлу тошноту. Лучше бы ей положили туда гигантского слизняка. Парень заглянул сестре в лицо стеклянными глазами, затянутыми мутной поволокой, и вкрадчиво произнёс:

     – Марта, мне нужны деньги. Понимаешь? Подыхаю я без бабок, позарез нужны! Слышишь, нет?

     Наконец, Марта поняла, чем ещё пахло от Максима. Его рот источал зловонный запах трупного разложения.

     Максим до боли сжал ей плечо:

     – Не прикидывайся дурой. Я тебе верну, отвечаю. Попозже. Разгребусь маленько, и верну.

     Он с силой встряхнул сестру. Несколько чёрных прядей упало ей на глаза.

     – Ну, чё ты молчишь, овца? – зашипел Максим. – Зачем тебе бабки? Чего ты на них покупать собралась?

     Горло сдавило от обиды, и Марта заплакала. Жутко хотелось раскачиваться, но рука Максима не позволяла. Девочка ещё крепче вцепилась в мягкую игрушку и протянула:

     – Мм-м… М-м-м…

     Максим ещё сильнее сдавил ей плечо.

     – Ну, чё ты мычишь, дура?! Зачем такой долбанутой, как ты, деньги?

     Изо рта просто жутко смердело. Пахло тленом. Пахло смертью. Он сгнивал заживо.

     Максим так сильно стиснул пальцы, что из груди Марты вырвался стон боли.

     – Тётка твоя такая же прибабахнутая, как и ты. Говори, где бабки, сучка мелкая! Говори!

     Другой рукой Максим отвесил Марте звонкую пощёчину. Марта вскрикнула – больше от удивления, чем от боли – и упала спиной на кровать. Впервые в жизни к ней применяли физическую силу. Это было так унизительно, так аномально, что просто не верилось, что это происходит с ней всерьёз.

      Максим грубо схватил девочку за плечи и снова усадил перед собой.

     – Говори! – вскричал он, буравя Марту суженными зрачками. – Где бабки сныкала, дрянь?! Я тебя убью!

     Правую щёку обожгло, и Марта снова рухнула на кровать.

     Интересно, откуда он узнал про деньги? Возможно, Катерина Андреевна подслушала их разговор с тётей, а потом передала сыну. Или сама тётя взболтнула. Она могла «отчебучить». «Марточка теперь купит себе носочки и тапочки, чтобы спокойно ходить по вашему гадюжнику.»

     И ещё один вопрос беспокоил Марту, как заноза в пальце: если всё это в воображении, если сон, если иллюзия, то почему ей так больно, когда ладонь Максима касается её щеки?

      Максим вскочил на сестру сверху и принялся лупить её по лицу, пустив в ход обе руки:

     – Говори! Говори! Говори!

     Марта в ответ только повизгивала. Она бы и рада сказать – какие тут, к чёрту, деньги! – но как? Невидимый злодей снова зажал ей рот, и самое большее, на что она была способна – это мычать. К тому же, она понятия не имела, где припрятаны эти проклятые деньги.

     – Говори! Говори!

     В глазах поплыло: Марта теряла связь с реальностью. Теряла связь с нереальностью.

     – Пропусти меня, женщина! – Виктор с жутким грохотом пробивался из ванной в коридор. – Пропусти, или я разобью тебе череп! Дай мне пройти!

     – ГОВОРИ! ГОВОРИ! ГОВОРИ!

     Поскорей бы отключиться. Забыться. Уйти.

     Наконец, Максим выдохся. Тяжело отдуваясь, он присел на край кровати и утёр со лба испарину. Казалось, он потерял надежду выбить из сестры хоть что-то. А может, просто делал передышку перед вторым раундом – кто знает?

     И тут внезапно произошло чудо! Рука Марты сама собой потянулась вверх – та самая, что сжимала выцветшего жёлтого зайчика с нерабочей пищалкой в пузе. Максим секунду смотрел на игрушку в недоумении, а потом схватил её и принялся внимательно изучать.

     – Ах ты, хитрая пакость... – прошептал он, укладывая зайца животом на ладонь.

     Сзади на шве имелась небольшая дырочка. Максим просунул туда указательный палец, пошевелил внутри. Лицо озарила костлявая улыбка.

     – Ах ты, хитрая пакость…

     К указательному пальцу присоединился большой. После некоторых манипуляций Максим извлёк из зайца деньги. Купюры были сложены вшестеро и напоминали размером почтовую марку. Максим жадно развернул их.

     Квадратик состоял из двух купюр, при виде которых ожившее на время лицо Максима снова превратилось в посмертную маску.

     – И это всё?! – прокричал он, впиваясь в Марту жуткими глазами. – Двадцать рублей? Это всё, на что расщедрилась твоя долбанутая тётка? Или там есть ещё?

     – Мм-мм…

     Максим просунул в дырочку на спине зайца пальцы второй руки и одним движением разорвал игрушку напополам. Наружу вывалился свалявшийся пожелтевший наполнитель, похожий на куриные потроха (Марте доводилось наблюдать, как мать потрошит курицу).

     Сердце Марты упало. Раньше она не раз задумывалась, что почувствует, когда умрёт Стив, но даже представить не могла, что это будет так больно. От неё как будто отрезали руку... Она потеряла друга, пожалуй, единственного в этом мире безумия, кто относился к ней по-человечески. В которого можно выговориться, выплакаться. А теперь его убили.

     Воображение-ясновидец уже работало вовсю. Марта вспомнила человека, подарившего ей эту игрушку. Тётя Маргарита. Она подарила её, когда Марте исполнилось пять.

     «Вот тебе, малютка, ушастый дружок. У него на пузике сигнальчик, так что теперь у тебя всегда будет с кем поговорить, если станет скучно».

     Марта сразу прикипела к игрушке. Целыми днями она ходила по дому и изводила домочадцев пищалкой, долбя зайца по пузу со скоростью опытной телеграфистки. Потом кто-то (она всегда подозревала, что Катерина Андреевна) сломал его, ударив по механизму чем-то тяжёлым, когда Марта оставила игрушку без присмотра. Она помнила, как сильно плакала, как прижималась лицом к мохнатому тельцу, словно к смертельно раненому питомцу, как не могла простить себе отлучку. Зайчик выжил, но остался инвалидиком. А теперь…

      При виде его «внутренностей», разбросанных по полу, Марта почувствовала вскипающую в ней ненависть. Это ощущение было так же ново для неё, как принятие побоев. Никогда прежде она не испытывала ни к кому из людей ничего подобного. Внезапно она поняла, что ненавидит Максима, этого тощего мерзавца. Ненавидит его мёртвые остекленевшие глаза, ненавидит его зловоние.

     В следующее мгновение она обрела полный контроль над собой – от головы до кончиков пальцев на ногах. И тут же потеряла его. Девочка пронзительно завизжала и кинулась на сводного брата с вытянутыми вперёд руками и скрюченными пальцами, целясь прямо в лицо. Она хотела влезть ему под кожу ногтями и разорвать её в лоскуты, вырвать его проклятые бельма и выбросить в окно…

     – Ух ты, тварь! – рявкнул Максим, отмахиваясь от сестры кулаком.

     Удар пришёлся точно в скулу. Комната вздрогнула и поплыла.

     Перед тем, как отключиться, Марта услышала грохот упавшего на голый паркет тела – Виктор не побил прошлого рекорда (тогда он почти дополз до ковра в спальне) и дотянул только до двери в коридоре. От соприкосновения с полом он снова протяжно испустил газы, точно издыхающий зверь, и утих.

     Потом комнату окутал мрак.

     7

     Света открыла глаза, и, щурясь от яркого света, осмотрелась. Она лежала на полу в кухне, прямо перед дверью на задний двор. В соседней комнате умирал с горя Стив. Пёс кидался на дверь лапами, скоблил длинными когтями и визжал, как подстреленный.

     Света машинально потянулась к лицу и ощупала его на предмет побоев. Следов не осталось. Ни боли, ни синяков – вообще ничего. Кожа под пальцами струилась шелковистая, первозданно гладкая.

     Света так подскочила от неожиданности. Выходит, всё, что происходит там, за дверью, нереально? Ну, или материально в такой же степени, как обычный сон – то есть иллюзия, фикция, пшик! Каким бы истязаниям не подвергали её физическую оболочку по ту сторону двери – по эту она абсолютно неуязвима. А значит, в безопасности.

     Это приятное открытие до того развеселило Свету, что она расхохоталась. Теперь она могла спокойно разобраться в причине возникновения двери, не опасаясь за свою жизнь и здоровье. Окрылённая этой новостью, она решила, что подобралась к разгадке совсем близко, на расстояние вытянутой руки. Оставалось только потянуться и взять.

     Глава 4. Я умираю

     1

     Лазарь аккуратно приоткрыл веки, дозируя количество проникающего сквозь них света, и попытался понять, где находится. Ответ пришёл быстро: высокие потолки с лепным багетом, шикарная хрустальная люстра, рыжая чёлка Яники. Он всё ещё в особняке, только комната другая. Розовые обои, полки с куклами, высокий ворс ковролина. Похоже, его перетащили в...

     Лазарь открыл глаза и сел. Голова кружилась, ворот рубашки отсырел от пота, щёки горели так, будто недельную щетину кто-то сбрил солдатским полотенцем.

     – Лежи, лежи! – Яника попыталась уложить его обратно. – Тебе нельзя сейчас вставать. Я вызвала скорую.

     Руки дрожали от нервного перенапряжения, глаза ещё не высохли от слёз, пролитых, пока Лазарь валялся в отключке. На ковре стояла тарелка с водой и влажная тряпка, которую она прокладывала ему на лоб, а также выпотрошенная аптечка и мобильный телефон.

     – Не надо скорую, – прохрипел Лазарь, избегая смотреть по сторонам. Если он встретится сейчас взглядом с маленьким Светиком-семицветиком – не факт, что всё снова не поплывёт перед глазами. – Я в порядке, не волнуйся.

     – В порядке будешь, когда врач скажет! – Яника толкала его в грудь ладонями. – Ты пробыл без сознания больше часа. Ни пощёчины, ни вода, ни нашатырь на тебя не действовали. Я пыталась дозвониться Сенсу, но он не брал трубку… Я… – её голос подозрительно задрожал, – …я думала, ты умер…

     Пребывание в инсоне иногда может напоминать смерть, особенно когда заходишь так далеко. Все естественные процессы замедляются настолько, что видимые проявления жизни могут практически отсутствовать.

     Судя по тому, куда его закинуло, всё зашло слишком далеко.

     Лазарь поднялся на ноги. Его немного пошатывало.

     – Больше часа? Врач уже сказал своё слово: со мной всё нормально.

     Он не выдержал и всё-таки огляделся. Кроме них с Яникой в комнате больше никого не было.

     – А где… девочка?

     Яника тоже встала.

     – Я отвела её в комнату родителей. Сядь обратно сейчас же! Ты упал, как подкошенный, ни на что не реагировал, почти не дышал, пульс не прощупывался. Только пять минут назад стал подавать признаки жизни, шевелиться… Это что, шутки, по-твоему?

     Час назад перед Лазарем стояла Марта, кровь и плоть, а минуту назад он очнулся от инсона, в который умудрился попасть без волоса, и вообще без подготовки – вот что действительно совсем не похоже на шутку. Нужно убираться отсюда, и как можно скорее.

     – Я же сказал, меня всё утро мучила диарея, – Лазарь вышел на лестницу и схватился за перила, чтобы не упасть: ногам всё ещё не хватало твёрдости. – Наверно, обезвоживание…

     Он кое-как спустился по ступенькам и вышел в прихожую. Яника следовала за ним по пятам.

     – Обезвоживание не вызывает клиническую смерть!

     Похоже, она до сих пор не верила, что он всерьёз собрался уходить. У полок с обувью Яника поймала Лазаря за локоть.

     – Думаешь, я не заметила? Тебя повело, как только ты увидел девочку. Так резко, что я сперва решила: тебя хватил удар. Не делай из меня дуру, Лазарь. Что происходит?

     Она пригвоздила его к стене взглядом, от которого некуда было деться.

     Что он мог ей ответить? «Я вижу вещи, которых видеть не должен, и, кажется, схожу с ума? Я встретил девочку, в чей инсон могу попасть только я, а значит и доказать, что не схожу с ума, невозможно? Никакой это был не удар – просто я провалился в инсон без всякой подготовки, стоило только увидеть её лицо?»

     Лазарь не был готов объяснять всё это сейчас. Правда была слишком фантастичной, слишком компрометирующей для поспешного разговора в незнакомой прихожей возле полок с чужой обувью. Он не мог выдать себя сейчас вот так, не будучи на сто процентов уверенным, что никаких обходных путей не осталось. А вообще забавно: ведь именно за этим он и бежал сюда, спасаясь от лже-Сенсора. Поведать правду, снять камень с души.

     – Будет довольно сложно объяснить, что происходит, и при этом не делать из тебя дуру, – неохотно признался Лазарь, а сам подумал: «в первую очередь ты не хочешь выставить дураком себя, приятель». – Пожалуйста, не спрашивай пока ни о чём, и мне не придётся врать. Сначала мне надо обмозговать всё в одиночку. В моей жизни было немало трудностей, и я всегда справлялся с ними один.

     Он протянул руку и коснулся пальцами её подбородка. Попытался притянуть для поцелуя, но она отклонила голову.

     – Продолжим экскурсию в другой раз, – предложил он, мысленно пообещав себе не пересекать порога этого дома, пока перспектива оказаться в руках людей в белых халатах не перерастёт в неизбежность. – Прости, что испортил пикник…

     Тут он осёкся: взгляд случайно упал на тумбочку для ключей. В куче мелочи Лазарь заметил пару новёхоньких визиток, довольно дорого сделанных. На бархатном картоне золотой вязью было выбито: «Безуев Борис Фёдорович», а ниже чуть мельче: «врач психотерапевт высшей категории», и координаты.

     – БФ? – Лазарь поднял карточку за уголок. Действительно, очень дорогая: картон переливался оттенками перламутра в зависимости от наклона.

     – Борис Фёдорович – мой начальник и хозяин дома, – подтвердила Яника.

     Сейчас Лазарю не требовалась помощь Дары, чтобы понять: она напугана. Сильно. На Лазаря накатил приступ тошноты. Если он немедленно не покинет особняк, то наблюет на тумбочку, прямо на дорогущие визитки Бориса Фёдоровича.

     Должно быть, виной всему непредвиденное погружение в инсон, с не менее внезапным возвращением. Странно, но сегодняшние события в инсоне Марты действительно напоминали сон. Лазарь не смог бы определить наверняка, когда они начались и в какой момент кончились. Он помнил их как бы в динамике – содержание и чувства, испытываемые Мартой в тот или иной период времени. Особенно сильно отпечатались ужас и боль, когда брат-наркоман бил её по лицу. Наверное, эти ощущения и стали причиной тошноты.

     Спешно распрощавшись с Яникой, Лазарь выскочил во двор, пересёк лужайку, стараясь не присматриваться к ореху и качелям, и вышел на улицу. Тошнота сразу отступила. За пределами владений Безуевых даже воздухом дышалось легче, приятней.

     Лазарь медленно побрёл вверх по Портовой. Ничто не отрезвляет лучше, чем ходьба по запруженной людьми улице. Здесь никто не обращает на тебя внимания и можно шагать в никуда до тех пор, пока не почувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы вернуться обратно.

     Теперь стало совершенно очевидно, что проникать в инсон Марты возможно не только от прикосновения к волосу, но и вообще без него. Это пугающее открытие давало новую почву для размышлений. И самая первая мысль, которая приходила на ум: я схожу с ума. Потому что никакого инсона Марты, как и её самой, не существует.

     Это было настолько просто, настолько самоочевидно, что Лазарь остановился посреди тротуара, придавленный неопровержимостью собственного диагноза. Всё сходится. Если кроме него никто не способен ни проникнуть в инсон, ни даже увидеть его, то другого объяснения просто не может быть. Да, Симон Петрович взял волос на анализ – но результата-то до сих пор нет! Да, Сенсор что-то почувствовал, когда нашёл волос – но как доверять Сенсору, когда не веришь даже самому себе? Да, он угадал про дом и качели, а галлюцинации, как известно, не бывают пророческими, если только твоя фамилия не Нострадамус. Но ведь Яника сама не раз описывала ему дом, когда устроилась на работу. Могла обмолвиться и про качели. Всё остальное – знакомый интерьер, обстановка – он внушил себе сам.

     Чтобы немного унять дрожь в расшатавшихся коленях, Лазарь снова зашагал по улице. Единственной спасительной соломинкой в смыкающейся под ним бездной безумия была, как ни странно, сама девочка Света тире Марта. Яника никогда не описывала её внешность, и, тем не менее, сегодня (и он готов был отдать руку на отсечение) перед Лазарем стояла вылитая Марта – девочка из грёз. Правда, лет на шесть помладше. Могла она оказаться реальной хозяйкой волоса, принесённого Сенсором в сжатых ладонях?

     Правильный ответ: нет, не могла.

     Лазарь не сразу заметил, что снова остановился. Шея покрылась гусиной кожей, лицо вспыхнуло. Нельзя сравнивать реального человека с образом, существующим только в твоей голове. Это всё равно, что пытаться вспомнить красотку, «склеенную» во сне прошлой ночью. Детали внешности будут расплывчаты, полны пробелов, которые мозг начнёт заполнять частями реально виденных людей, пока не изуродует всё до неузнаваемости. Останутся лишь общие черты: цвет волос, кожи, примерный возраст.

     Здесь почти то же самое. Лазарь никогда не видел настоящую Марту, лишь образ девочки, хранимый в памяти той, чьими глазами он смотрел на инсон. Да, сейчас она казалась ему срисованной со Светика-семицветика. А час назад? Теперь Лазарь не мог поручиться за это. Что, если бы за розовой дверью в белый цветочек стояла совершенно другая девочка? Скажем, светленькая с румянцем или рыженькая в веснушках? Где гарантия, что подорванное сознание не подстроило бы её внешность под образ Марты? Абстрактный набор чувств, мыслей, действий. То же самое с именем. Как узнать направление причинно-следственной связи, понять, где огонь, а где дым?

     Логика подсказывала слушаться только её. И вердикт был неутешителен: Марта просто не могла быть Светиком-семицветиком. Какова вероятность того, что Яника устроилась работать няней именно в Мартин в дом? Какой неведомой силой должен обладать инсон, чтобы утягивать в свои глубины без прямого контакта с владелицей? Почему эта сила не действует на Янику, которая напрямую контактирует с девочкой по несколько часов в день пять дней в неделю, и действует на Лазаря? Все эти вопросы объединял один ответ: такого просто не может быть. Марты, которую знал Лазарь, просто не существует в природе.

     Встречные пешеходы ускорили шаг, и Лазарь понял, что ноги снова понесли его вперёд. Возвращаться домой совершенно не хотелось. Прогулка не принесла ожидаемого облегчения. Лазарю пришло в голову, что если он срочно не предпримет что-нибудь прямо сейчас – можно смело двигать к выходу из города.

     Как это часто бывает, решение нашлось неожиданно и удивляло своей простотой. Если спонтанное бесконтактное проникновение в чужой инсон есть симптом безумия, то верно и обратное. Значит, доказуемо опытным путём. Конечно, с первого раза вряд ли получится, но ведь и гнаться теперь не за кем. Значит, можно пробовать снова и снова, пока не получится, или пока не удостоверишься в собственном диагнозе.

     Лазарь закрутил головой по сторонам в поисках лавки, на которую мог бы прилечь.

     2

     До самой пятницы дверь вела себя, как самая обычная: открывалась и закрывалась. Сложившееся положение дел удручало Свету. Едва она решилась покончить с «проклятием» двери, как оно, словно предчувствуя скорую кончину, тут же залегло на дно.

     За окном вечерело. В серо-малиновом небе поблёскивали первые звёзды. Света лежала на кровати и держала в руках книгу. Снова и снова пробегала глазами одно и то же предложение, и, не поняв ни слова, начинала читать заново. Мысли то и дело обращались к прошлому – хранилищу реальной жизни. Света выхватывала из этой коллекции отдельные кусочки и жадно пересматривала, точно филателист, желающий убедиться, что его не обокрали. Она копалась в архивах памяти хаотично, без всякой системы – проверяла подлинность одного фрагмента, отбрасывала в сторону, хваталась за другой.

     Словно отражённые в зеркальной призме праксиноскопа, в памяти Светы прокручивались красочные картинки из прошлого. Вот вся семья за праздничным столом с бокалами шампанского в руках. В углу моргает светодиодными лампочками новогодняя ёлка. Рядом с ёлкой папа. В одной руке бокал, вторую он зачем-то просунул в колючую шубу ёлки и держится ею за ствол. Света улыбнулась миниатюре трёхлетней давности. Это случилось в новогоднюю ночь: бой курантов отсчитывал последние секунды уходящего года, и все уже готовились кричать «Ура! «, когда у треногой подставки, державшей ёлку вертикально, подломилась ножка, и дерево начало медленно падать. Ещё чуть-чуть, и оно обрушилась бы на стол всем арсеналом стеклянных шаров, что означало бы конец праздника. Папа перехватил ёлку за ствол в последнюю секунду и встретил новый год в такой вот странной позе. Забавная история.

     Вихрь красок, вытянувшийся пёстрой лентой перед глазами, и новое воспоминание. Стив гоняется за своим хвостом, а все помирают со смеху, наблюдая за ним. А вот папа раздобыл где-то жутко смешной парик (красное каре до плеч), оголил торс, затянул на шее такой же оранжевый галстук и гоняется за мамой по дому, а Света с братом, рыдая от хохота, бегают следом и снимают всё на камеру.

     Колесо праксиноскопа закрутилось, и вот уже мама сидит в кресле и плачет, а Света изо всех сил её утешает. У мамы «порезали» сумку в автобусе и вытащили кошелёк. В третий раз за последний год. Ей жутко обидно. Папа сидит на диване и подтрунивает – дескать, карманники уже знают её в лицо и сразу ищут в толпе, прежде чем взяться за настоящую работу.

     А вот ещё одно воспоминание, очень странное. События двухлетней давности. Света повздорила с Артёмом из-за какой-то чепухи, суть которой уже стёрлась из памяти. Наверное, лишь тот факт, что каждый из них встал не с той ноги, и ещё, может, парад планет, заставили перерасти этот пустяк в настоящую ссору. Света дулась на брата в своей комнате и даже слегка всплакнула – любые раздоры в семье надолго выбивали её из колеи, – когда в дверь постучали, и вошёл Артём.

     Увидев заплаканные глаза сестры, он переменился в лице. Света не была уверена, но, кажется, его исказила мука, как от физической боли. Артём подошёл и сел на кровать рядом с сестрой. Когда начал извиняться, слёзы снова покатились у Светы из глаз. Она тут же его простила, хотя и не за что было прощать. Он обнял её и прижал к себе, а потом сказал нечто такое, что Света сочла за продолжение извинений:

     – Ты же знаешь, Цветик, я люблю тебя сильнее всех на свете.

     Это было так трогательно, что Света даже слегка покраснела.

     – Мы все любим, – продолжал Артём. – И мама, и папа. И даже толстая ушастая сарделька на ножках.

     Тут Света захихикала, но брат продолжал абсолютно серьёзно, словно спешил закончить раньше, чем его осмеют:

     – И мы будем любить тебя всегда. Всегда. Потому что только в любви к тебе заключён тот смысл жизни, благодаря которому мы все продолжаем существовать.

     Света пропустила последнюю фразу мимо ушей за излишнюю пышность, да и смысл не до конца поняла; просто брат немного перестарался, вот и всё. Теперь же, лёжа в комнате с книгой, текст которой окончательно потерял смысл, её пробил озноб. Что он имел в виду, говоря о любви, как о единственном движущем механизме жизни? И какую любовь подразумевал? Любовь к ней, или вообще, в глобальном смысле? Ну, конечно, в глобальном! Было бы слишком высокомерно принять всё на свой счёт. И всё-таки, всё-таки...

     По затылку Светы побежали мурашки. Она заставила себя больше не думать об этом и снова углубилась в чтение. В конце концов, ей удалось перевести злосчастное предложение с тарабарского на русский и даже приступить к следующему. Но осадок в душе остался, как засохший сахар на дне чашки, если его сразу не смыть. По опыту Света знала – потом справиться с ним гораздо труднее.

      Она решительно захлопнула книгу: второе предложение потеряло смысл точно так же, как первое. Завтра суббота. Завтра – «мамино утро». Что ж, она будет ждать его не только потому, что хочет приятно провести время наедине с мамой.

     3

     – Будь умницей, – попрощалась мама.

     Света быстро закрыла калитку. Никогда прежде она не ждала маминого ухода так сильно, как сегодня. По пути к дому она удивлялась себе: как сильно можно измениться человек за какую-то пару недель? Всё утро она думала только о том, как бы побыстрее проводить маму на работу, и теперь с не меньшим нетерпением бежала к дому, которого боялась до тошноты, чтобы поскорей открыть дверь в мир, где ей никогда не будет места.

     Сегодня всё прошло гораздо легче, чем в прошлый раз. Света выкинула из головы всё лишнее, сконцентрировалась на одной единственной мысли – как сильно она хочет оказаться там – и превратила желаемое в действительное.

     4

     Квартиры не было, и Марта сперва опешила. Она очутилась в церкви, посреди молчаливого строя людей в чёрном. Каждый держал в руке по зажжённой свечке. Вокруг пахло воском, дымом, и чем-то пряным. Лицо ныло от боли: следы побоев вернулись на положенное место.

     Марта огляделась. Справа стояла Катерина Андреевна, вся в чёрном, с покрытой платком головой. На полупрозрачном, как папирус, лице выделялись заплаканные глаза в ярко-красной окантовке. Слева стоял Виктор, уже нетрезвый, необычно хмурый и тихий. Марта попыталась отыскать в толпе сводного брата, но не нашла, и посмотрела вперёд.

     Посреди зала на длинных лавках стояло два открытых гроба. В каждую грань нижней крышки вставили по горящей свече. Высокий молодой священник в чёрной рясе расхаживал вокруг гробов и неразборчиво распевал молитвы, помахивая дымящимся кадилом. В первом гробу покоилась неизвестная старушка, высохшая, как египетская мумия. Во втором лежал молодой человек. Марта попыталась рассмотреть его лицо… и ноги её подогнулись в коленях.

     В гробу лежал Максим. Неестественно спокойное лицо воскового оттенка, сложенные на животе кисти рук, выглядывавшие из рукавов чуть великоватого ему чёрного пиджака, закрытые веки на выпуклых глазах, которые больше никогда никого не испугают.

     Все разговоры о том, что покойники похожи на спящих – чистейшая ложь, подумала Марта. В мёртвых не больше жизни, чем в пластиковых манекенах. Наверное, она смогла бы определить мёртвое тело из тысячи спящих, пусть даже летаргическим сном. Когда кровь больше не циркулирует под кожей, когда замерли все органы, и даже поры самой кожи сомкнулись – как можно ошибиться?

     Священник продолжал начитывать молитвы. Когда одна заканчивалась, он крестился, все повторяли за ним, и начиналась следующая. За спиной Марты то и дело слышались всхлипы и стоны. Катерина Андреевна больше не плакала (похоже, она уже выплакала из себя всё, что можно), а только жалобно поскуливала и периодически пошатывалась – тогда к ней со всех сторон тянулись руки, чтобы придержать. Родственники мёртвой старушки выстроились у противоположной стены зала. Их было раза в два меньше, и выглядели куда бодрее. Наверное, так всегда бывает, когда в одном зале отпевают старика и молодого.

     Панихида закончилась, и гробы стали закрывать крышками. Катерина Андреевна завыла, как пожарная сирена, и повалилась на колени. Виктор неловко подхватил жену под руку и принялся тянуть вверх. Общими усилиями женщину подняли и помогли выйти на улицу.

     Погода стояла зябкая, пасмурная, небо плотно обложило. Чёрные острокрылые птицы парили совсем низко, чувствуя приближение дождя. Гроб Максима погрузили в похоронный автобус, люди расселись по машинам, и вся процессия двинулась к месту захоронения.

     Никогда прежде Марта не видела такого огромного кладбища! Своими размерами оно могло поспорить с жилым микрорайоном, а то и с небольшим городом. Здесь были асфальтированные дороги, перекрёстки с указателями и даже автобусные остановки. А ещё всюду могилы – океан могил!

     Интересно, как родственники умерших находят в этой стране мёртвых нужные адреса?

     Автобус выехал на окраину кладбища. Могилы здесь были совсем свежие, заваленные венками холмики чернозёма с деревянными крестами. У одного из таких крестов автобус остановился. Вместо холмика под крестом зияла глубокая чёрная яма – гигантский город мёртвых открыл ещё одну пустую квартиру для нового постояльца.

     Могильщики – четверо крепких ребят с лопатами – ждали у ямы. Люди высыпали из автобуса и выстроились вокруг могилы, чтобы проводить Максима в последний путь.

     Марта взглянула на Катерину Андрееву и содрогнулась. Женщина не плакала, но было бы лучше, если бы плакала. Мачеха словно умерла: она без труда могла залезть в гроб вместо сына, и никто не заметил бы подмены. Виктор выглядел потерянным и отрешённым, словно не знал, что нужно делать и говорить. Марта вспомнила: точно так же он вёл себя на похоронах мамы. Смерть близкого человека ставила его в тупик, откуда он не мог выбраться самостоятельно даже с помощью алкоголя, и ему оставалось просто ждать, пока кто-нибудь не выведет его за руку. В прошлый раз этим «кем-то» стала Катерина Андреевна, но Марта сильно сомневалась, что в этот раз она сможет ему помочь.

     Проститься с усопшим пришло человек тридцать. Некоторых Марта не узнавала, другие казались смутно знакомыми. Позади Катерины Андреевны стояла женщина лет сорока в уродливом вязаном берете. Нацепив на отёкшее лицо маску искреннего сочувствия, она смотрела куда-то вдаль. Правая рука неотрывно покоилась на плече Катерины Андреевны. Казалось, в своих мыслях женщина в берете обгоняла течение времени на пару часов, и уже была на поминках. Марта знала её: это Лида, близкая подруга мачехи ещё со школы. «Баба умеет бухать», – уважительно отзывался о ней Виктор. – «Выжрет три бутылки в одно горло и глазом не моргнёт».

     Гроб поставили на край ямы. Двое ребят с лопатами спрыгнули вниз и принялись натягивать красную материю на вставленную по периметру ямы деревянную раму так, чтобы задрапировать земляные стенки.

     Смерть. Марта сталкивалась с ней впервые. Как и с обрядом погребения. Она двенадцать раз отмечала свой день рождения, присутствовала на множестве других, но бывать на похоронах ей ещё не доводилось. В этой мрачной гнетущей обстановке в голову лезли дурные мысли. В сущности, размышляла она, день рождения и похороны – одинаково личные, интимные ритуалы. Вся разница в том, что первый организуется виновником, когда как всем остальным плевать, а второй представляет собой полную противоположность первому. Эта жуткая мысль показалась Марте чужой – слишком рациональной и слишком циничной, чтобы быть её собственной.

     Наконец, яму подготовили надлежащим образом, и с помощью длинных ремней на дно стали опускать гроб. В этот момент ноги Катерины Андреевны подкосились вторично, но теперь стоящие рядом Виктор и Лида среагировали быстрее, успев подхватить её под руки. Отовсюду слышались плач и всхлипы, в основном, женские. Мужчины плакали беззвучно, или не плакали совсем.

     Под влиянием общей истерии Марта тоже стала ощущать странное покалывание в уголках глаз. Ещё через секунду в горле стоял ком. Марта с удивлением поняла, что вот-вот разревётся. Это было странно, ведь она почти не знала Максима и уж точно не испытывала к нему тёплых чувств. Однако неподвластный воле «скафандр» отказывался понимать это. Он испытывал боль точно так же, как и все остальные, а может, даже сильнее.

     Гроб глухо стукнулся о дно ямы, и могильщики разрешили присутствующим бросить сверху по три горсти земли. Люди подходили к краю ямы, загребали ладонями землю на поднесённых рабочими лопатах и бросали на крышку гроба.

     Катерину Андреевну под руки подвели к яме. Когда она бросала свои три горсти, одна нога поехала по зыбучему чернозёму, и женщина едва не сверзилась вниз – благо, Лидия и Виктор оказались начеку. Последний зачерпнул ладонью большую горсть и в три небрежных броска ссыпал в яму. В эту секунду Марта поняла, что ошиблась на его счёт: горе жены ничуть не тронуло его сердца.

     Когда подошла очередь Марты, контроль над телом полностью вернулся к ней. Робкими шажками она подошла к краю ямы и наклонилась над подставленной могильщиком лопатой, полной чёрно-рыжей земли. И тут плотину прорвало.

     Это всё равно, что ехать с переполненным мочевым пузырём в автобусе, битком набитым людьми. Терпеть почти невозможно, но и выйти нельзя. Стоит кому-то неаккуратно надавить чуть пониже пупка – и всё. Сейчас на Марту давила сцена погребения Максима под слой земли, где трупные черви первыми помянут усопшего, откушав его же плоти.

     Эта непристойная мысль снова показалась Марте чужой, и она заплакала. Сначала тихо и незаметно, потом чуть громче…

     5

     Катерина Андреевна словно воспарила из мёртвых. Она выпорхнула из рук Виктора и Лиды, как чёрный ворон из рук новобрачных готов, и направилась к падчерице. Белое лицо в красных пятнах перекосило от бешенства, мокрые глаза блестели на солнце.

     – Ты плачешь? – страшным шёпотом спросила она, обращаясь к падчерице.

     Вместо ответа Марта закусила нижнюю губу, и, сжимая в каждом кулаке по горсти могильной земли, прижала руки к груди. Обычно это место занимал её зайчик, но теперь он был мёртв, как и Максим.

     – Плачешь, значит... – обвинительным тоном заключила Катерина Андреевна, будто уличила падчерицу в ужасном преступлении. – Зачем?

     Марта молчала.

     – Зачем, я тебя спрашиваю?!

     Все взгляды приковались к ней. Марта в страхе попятилась назад. Словно назло мачехе, из глаз безудержно текли слёзы.

     – Ты никогда его не любила! Никогда! – исступлённо кричала Катерина Андреевна, медленно надвигаясь на Марту. Из глаз женщины тоже катились слёзы, но это были слёзы ненависти.

     Виктор шагнул вперёд и попытался остановить жену, но та отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

     – Зачем ты притворяешься? Зачем, маленькая дрянь?! Я тебя ненавижу! Ненавижу!

     И тут Марта завыла. Глупо, по-звериному:

     – У-у-у… у-у-у…

     – Заткнись! – взвизгнула Катерина Андреевна.

     Некоторые тянулись к ней в попытках удержать, но та резкими движениями отбрасывала их руки от себя.

     – Перестань, Катерина, – вмешался Виктор. – Марта здесь не при чём.

     – При чём! При чём! Ещё как при чём!

     Катерина Андреевна исступлённо закивала головой. Ломкие волосы выбились из-под платка и разметались по лицу. Сейчас она напоминала спятившую ведьму.

     Не отдавая отчёта своим действиям, Марта завыла ещё громче. Она никак не могла взять в толк: в чём её обвиняют? Если мачехе требовалось выплеснуть горе на чью-то голову, то почему она выбрала для этой цели голову Марты?

     Катерина Андреевна остановилась перед девочкой на расстоянии шага и потянулась к ней костлявыми руками.

     – Отдай землю! Ты не смеешь её бросать!

     Марта отскочила в сторону, и её прикрыл собой один из могильщиков.

     – Хватит, – сказал он. – Помогите бедной женщине.

     Люди обступили Катерину Андреевну и отвели от ямы.

     – Пусть отдаст! – визжала Катерина Андреевна, мотая головой из стороны в сторону, точно толпы невидимых монстров зажимали её в кольцо, щёлкая жвалами и клыками. – Она не имеет права бросать её на моего сына! Это мой сын! Мой сын!

     Виктор подошёл к Марте сзади, и, обняв за плечи, повёл к машине.

     Уходя, Марта ловила на себе недоуменные взгляды людей. Казалось, они подозревали её в чём-то, пошли на поводу у Катерины Андреевны, и поверили, что она действительно в чём-то виновата! Это было так чудовищно несправедливо, что Марта едва не прокусила губу от обиды. Она продолжала крепко прижимать к груди липкие горсти земли, будто от того, отдаст она их или нет, зависела её собственная жизнь.

     Виктор усадил дочь в машину, захлопнул дверь и заковылял обратно. Наблюдая за ним через стекло, Марта решила, что на сегодня боли и унижений с неё достаточно. Она получила очередную порцию, и теперь должна вернуться обратно.

     Так она и поступила.

     6

     Четыре дня подряд Лазарь безрезультатно пытался проникнуть в инсон Марты при помощи одного лишь усилия воли. И только на пятый ему, наконец, удалось. Причём, без всяких усилий – во сне.

     Вечером в пятницу Лазарь почувствовал странную слабость и недомогание, и свалился спать часов в семь, что было очень рано для его «совиной» натуры. Проснулся он далеко за полдень в субботу и до конца дня провалялся в постели с температурой под сорок и яркими полубредовыми воспоминаниями. Яника, Дара и Сенс поочерёдно пытались пробиться к нему в комнату, но он заперся изнутри и никому не открывал. Воспоминания о потусторонних лицах Дары и Сенсора, их голосах, вгоняли в такую бездну панического ужаса и безысходности, что хоть открывай балкон и выпрыгивай головой вниз. Только один раз он выкрался из комнаты в ванную, чтобы набрать воды в графин, и вернулся обратно, никем не замеченный.

     К одиннадцати вечера стало получше. Озноб прошёл, на лбу и груди обильно выступил пот – верный признак спадающей температуры. К тому же он перестал путать реальность с бредом, воспоминаниями из инсона Марты и наплывами неконтролируемого страха. Лихорадка, очень похожая на ту, что не давала покоя Раскольникову в первые дни после убийства, отступила.

     В половине двенадцатого Лазарь почувствовал в себе силы (и смелость) спуститься вниз. На полу под дверью он наткнулся на заботливо оставленный кем-то пакет с грейпфрутовым соком и целый куль фруктов. В записке внутри пакета Яника написала всего два слова: «набирайся сил».

     Удивительно, но внизу его никто не ждал. Только в гостиной он встретил Марса – мальчишка сидел на полу перед телевизором с джойстиком от подаренной приставки. Рядом стояла большая тарелка с одиноким нетронутым бутербродом с ветчиной и сыром на подстилке из томатной пасты – любимым харчем Марса, который он с удовольствием готовил себе сам. Не считая звуков мордобоя из телевизора, в доме царила полнейшая тишина.

     – Кайфуешь? – спросил его Лазарь и не узнал собственного голоса. Неужели он настолько ослаб?

     Видимо, он и правда сильно сдал за последние сутки, раз умудрился подкрасться к мальчишке абсолютно бесшумно – Марс подпрыгнул от неожиданности.

     – Фу, напугал! – ругнулся он, бросая на Лазаря недоверчивый взгляд. – Ты там сдох, что ли? Похож на привидение.

     Лазарь слабо улыбнулся: чёрный юмор парня возвращал его к жизни.

     – Почти. Вернулся из потустороннего мира.

     – Яника сказала, у тебя пищевое отравление.

     Вот как? Интересно, она сама-то в это верит?

     – Зато у тебя с желудком всё в порядке. Вечерний перекус?

     – Поужинать не успел, – заюлил Марс. – Замутил пару бутеров.

     – Из крошек в тарелке можно вылепить ещё один бутер, а этот лежит на самом краю, так что бутеров было чуть больше двух, – заметил Лазарь. – Тот, что остался, просто последний из своего полка.

     Мальчишка нехотя кивнул на тарелку:

     – Будешь?

     С едой парень всегда расставался неохотно, а в последнее время вообще налегал на питание с утроенной силой, и даже набрал пару кило. Впрочем, ничего необычного. Как заметила однажды Дара: «Марс не хочет есть только когда ест».

     Лазаря замутило от одного вида бутерброда.

     – Привидения не едят, забыл? – он протянул мальчишке прихваченный наверху пакет с соком. – На вот, запей. За упокой души моей.

     – О, грейпфрутовый! Мой любимый. Прям как знал.

     – Мой нелюбимый… мог бы догадаться.

     Лазарь присел на пол рядом с Марсом и принялся наблюдать, как он жадно лакает сок из горла. В голове зазвучал голос Виктора, изъятый из памяти Марты: «Баба умеет бухать. Выжрет три бутылки в одно горло – и глазом не моргнёт». Лазаря снова замутило. В надежде избавиться от наваждения за разговором, он спросил:

     – А где остальные домочадцы? Плачут над моим бездыханным телом?

     Перед глазами возник гроб Максима, обитый красным ситцем, и Лазарь прикусил язык. Да что ж такое? Куда ни взгляни, что ни скажи – всё напоминает о том, о чём меньше всего хочется поминать.

     – Дара, Айма и Матвей уехали гулять в город, сегодня ж суббота. А Сенс ещё с утра укатил куда-то со своей подругой. Ты её видел? – Марс выразительно округлил глаза. – Такая жаба!

     – Зоофилия не порок, а сексуальная девиация. А где моя Рыжая Соня?

     – Она у себя. Спит вроде.

     Несмотря на то, что их общение с Яникой стало куда ближе, жить они ближе не стали. Лазарь и сам не знал, почему они до сих пор не «съехались» (если это слово вообще применимо к тем, кто и так живёт под одной крышей). Наверное, не хотелось брать пример с Матвея и Аймы, а может, к их примеру был просто не готов.

     Марсен пошло оскалился:

     – Пойдёшь к ней?

     В отличие от бедной подруги Сенса, броскую красоту Яники он почти боготворил.

     – Вряд ли, – Лазарь безрезультатно приглаживал на всклокоченном затылке особо неподатливый вихор. – Ты на меня глянь. Думаешь, склонить её к лёгкой некрофилии на ночь будет разумно? Хватит и одного извращенца в доме.

     – Зоонекропедофилу у нас бы понравилось, – со смехом заявил Марс, возвращаясь к игре.

     А у Лазаря перед глазами встал новый образ: две маленькие детские ручонки прижимают к груди горсти зернистой земли. Отдай мне её! Отдай! Ты не имеешь права!

     Лазарь потряс головой, и видение исчезло. Какое-то время он молча наблюдал за видеоигрой Марсена. На экране здоровенный антисоциальный мужик в спортивном костюме гвоздил прохожих налево и направо бейсбольной битой. Люди падали, как подкошенные, после чего он принимался хладнокровно добивать их на земле.

     – Интересно, кого из наших ты причисляешь к «мёртвым маленьким животным»? – заговорил Лазарь. – То есть все мы, конечно, не от бога, молоды и смертны, поэтому правильнее будет спросить: к какому виду животных? У нас тут всяких полно: курицы, слизняки…

     – Без разницы, – перебил Марс, не отрывая взгляда от экрана. – Падаль есть падаль.

     У Лазаря мурашки побежали по спине: в безразличном тоне мальчишки ему привиделось что-то зловещее.

     – А вот это уже интересно. Под «падалью», ты, конечно, подразумеваешь «падло»? И кто же из нас падаль?

     – А то ты не знаешь.

     Лазарь внимательно всмотрелся в профиль Марсена, завороженно уставленный в экран телевизора. Казалось, парень полностью поглощён игрой.

     – Опять двадцать пять… Глупо держать на меня зуб за то, что я «почти» выгнал тебя из дома, и при этом находиться в доме. Да ещё уткнувшись в приставку, подаренную моей девушкой.

     – Здесь нет твоей заслуги, – отрезал Марс, терзая пальцами кнопки джойстика.

     БУХ! БУХ! БУХ!

     Люди на экране падали на мостовую под ударами биты, и из них вываливались зелёные пачки долларов.

     – Ну, это вопрос спорный…

     – Их вообще до фига, вопросов. Например, кто сдал нас Бельфегору, когда Матвей получил по башке на подходе к Загсу?

     Марс оторвался, наконец, от экрана и посмотрел на Лазаря требовательным взглядом. Судя по оттопыренной нижней губе, в нём давно копилось.

     – Ты меня подозреваешь? – не поверил Лазарь. Такого поворота он не ожидал.

     Взгляд Марса оставался бесстрастным, почти холодным. И абсолютно незнакомым. Лазарь досконально знал все мимические реакции его лица, чтобы иметь право делать такие выводы.

     – Очень может быть, – бесцветно отозвался Марс. – А почему нет?

     Лазарь едва не задохнулся от возмущения. Он не мог поверить, что мальчишка говорит всерьёз.

     – По многим причинам… Например – ты белены объелся? Мы выиграли ту Игру! Я выиграл ту Игру!

     – Мы все её выиграли. Если бы не Яника, ещё неизвестно, кто бы кого натянул. И вообще, никто не говорил, что ты не хотел выигрывать. Но подляночку Матвею ты мог сделать и по другой причине.

     – Какой? – вскричал Лазарь. – Презумпцию виновности у нас пока не ввели. Взялся обвинять – изволь предъявить доказательства.

     – Понятия не имею, какой у тебя был мотив – номер шесть или номер двадцать пять. Мне они все до лампочки. Мы ж не в суде.

     Лазарь кожей почувствовал неприятный холодок. Видимо, озноб снова возвращался к нему, а вместе с ним и бред. Он не узнавал Марсена. Перед ним сидел взрослый, спокойный, рассудительный юноша. Этот юноша не имел ничего общего с конопатым мальчуганом, самозабвенно выбивающим бейсбольной битой из прохожих зелёные пачки долларов.

     Лазарь медленно поднялся на ноги и посмотрел на мальчишку сверху вниз.

     – Ты правда считаешь, что я на такое способен? – апеллировать к здравому смыслу было бессмысленно. – Что я могу подставить друга под удар палки из какого-то своего интереса?..

     Он умолк, услышав фальшь в своём голосе.

     Мальчишка тоже услышал. Он победно осклабился:

     – Это ты у Сенса спроси, раз у самого склероз. Он, вроде, ещё прихрамывает, так что помнить должен.

     В его насмешливом замечании, насквозь пронизанном злобным сарказмом, не осталось ничего от Марсена, которого знал Лазарь. Скрестив ноги по-турецки, на него смотрел снизу вверх совершенно другой Марс. Постаревший лет на десять, набравшийся житейской мудрости и взрослого цинизма. Даже ярко-голубые глаза изменились: потускнели, стали глубже, потеряли естественную детскую прозрачность. И снова этот взгляд, уже знакомый, уже изученный. Взгляд лже-Дары и лже-Сенсора…

     Лазарь в ужасе отшатнулся назад, зацепился пяткой за складку ковра и едва не упал. Когда он снова обрёл равновесие, к лицу Марса вернулся нормальный вид. Мальчишка недоумённо таращился на Лазаря, отложив джойстик на пол.

     – Ты чего? Опять глючит?

     – Глючит, – севшим голосом подтвердил Лазарь. Пищевод снова сдавила тошнота. Он ещё раз вгляделся в лицо мальчишки, но оно больше не выражало никакой враждебности. Оно было абсолютно нормальным. – Похоже, рановато мне воскресать из мёртвых… Пойду к себе, отлежусь…

     – Давай, – Марс беззаботно махнул рукой, а другой уже поднимал с пола джойстик. – Сладких снов.

     7

     Тишина. Тишина давила на уши и сплющивала мозг. Тишина сводила с ума пыткой водой. Каждая новая капля оставляет ничтожный след на черепе до тех пор, пока не настанет черёд той, что проломит его. Но к тому времени ты примешь смерть, как избавление, потому что свихнёшься гораздо раньше. Липкая тишина этой чёрной комнаты пытала не хуже воды. Как и вода, она стремилась пробиться к мозгу сквозь тонкую костяную обкладку.

     Он поднялся с невидимой в кромешной тьме кровати, и тут же на потолке зажглась лампочка. Мрак потеснился в углы комнаты, но не исчез совсем. Воздух переполнял душный аромат, до одури приторный и тошнотворный. Аромат цветов, сотен и тысяч цветов. Они были повсюду. Пол скрывался под слоем лепестков всех оттенков и мастей, стеблей и листьев разнообразной толщины и формы. Стены, высвеченные слабым мерцанием, напоминали палитру художника-импрессиониста. Цветы на них казались размазанными под колёсами многотонного катка. Потолок представлял собой беспроглядную чёрную бездну с горящей лампочкой посередине. Благодаря пятну света на антрацитовом прямоугольнике, напоминавшем крышку гроба, обитую чёрным бархатом, стало ясно, что потолок не избежал участи стен: тысячи цветов свисали с него, словно мох.

     Он посмотрел на своё ложе, и понял, что оно тоже сплошь устлано цветами. Слегка примятыми под весом тела, но всё ещё свежими. Когда он отошёл от кровати, раздался приглушённый хлопок, и в дальнем конце комнаты распахнулась дверь. Очень широкая, хорошо освещаемая (по крайней мере, теперь), к тому же без единого намёка на цветы. В довесок ко всему, дверь была каменная. Гранитная.

     Сначала он не смог распознать пришельца – проём окутывали клубы белого тумана. Потом, через несколько секунд, когда туман рассеялся, он увидел её.

     О, как же красива она была! Божественна, как нимфа, легка, как весенний ветерок, чиста, как поцелуй матери, и незабываема, как первая любовь! Вдруг он понял, что обожает каждую её клеточку, каждую чёрточку. Что навсегда заключил душу в этой чудесной бестии, и теперь он, подневольный цепной пёс, обречён боготворить это богоравное создание каждый божественный день своей пропащей жизни.

     Сладострастный огонь пожирал мозг, палил чресла. Дрожь сотрясала лихорадящее тело, сбивала с ритма сердце. Мысли слиплись в клубок на неповоротливом от вязкой слюны языке, пытаясь сложиться в пылкий мадригал для неё, только для неё! О, какое же это было чудо. Внезапное и разящее, сладкое до горечи, пылкое до пустой холодности, до боли родное и столько роковое. Трепетное мучение, разрывающее изнутри ликование, экстаз сновидения. Искушение сатаны…

     – Привет! – сказала она, и он ощутил дрожь в ногах, готовых подкоситься в любую секунду.

     Её тонкое летящее платье обрисовывало фигуру до острого покалывания в глазах, до слёз, до головокружения. Аромат её тела пробивался сквозь плотный дурман комнаты. Запах моря и молока. Он знал его, и теперь пытался поймать ноздрями, но тот тонул в удушливом цветочном мареве.

     Он не сразу заметил переход из мрака в свет, проникавший в комнату через огромные окна, окантованные цветочной вязью. За окнами пели птицы, ветер играл белыми занавесками. Он смотрел только на неё, обонял только её, внимал каждому её движению.

     – Привет...

     – Я так соскучилась! – она кинулась ему на шею.

     Когда её упругое тело прильнуло к нему, он подумал, что вот-вот умрёт от разрыва сердца, так сильно оно колотилось. Ему хотелось раствориться в ней, как в чистом море после долгого путешествия через пустыню.

     – Я тоже, – шепнул он почти неслышно для себя. Слишком громко стучало в висках.

     Он не успел насладиться ею, не успел упиться её совершенством, не успел понять, что не успеет сделать этого никогда, даже если на это отведётся целая жизнь, когда она отстранилась от него. И улыбнулась.

     Дьявольщина... Всё грязь, всё ничтожно и незначительно, неважно, по сравнению с этой улыбкой!

     – Какая потрясающая комната! – воскликнула она.

     Только теперь он осознал, как сильно любит эту комнату. Как близко сроднился с ней за то недолгое время, что провёл здесь. Нет, не так: за несколько секунд после её слов.

     – Можно, я присяду?

     Она ещё спрашивает! Наверное, даже не подозревает, как завидует сейчас кровати её бедный владелец.

     – Конечно.

     Она с девчоночьим задором прыгнула на кровать и разразилась хохотом, когда пружины дважды подбросили её над устланным цветами матрацем.

     – Присаживайся рядом, чего ты стал, как статуя? – укоризненно сказала она и похлопала изящной ладошкой по сплющенным ромашкам.

     Он вздрогнул, нервно улыбнулся и опустился рядом, ощущая полную агонию воли внутри. Ещё немного, и он потеряет контроль над собой. Тогда он покажет всю свою мерзкую, похотливую оборотную сторону, что прячется обычно в тени. Что ж, немудрено: её свет озарит любой мрак, даже самый потаённый.

     Чтобы не продолжать заведомо проигранную борьбу, он решил начать первым.

     – Я должен тебе кое-что сказать.

     – Ну, так говори, – непринуждённо откликнулась она.

     – Я хочу тебе кое в чём признаться. Я никогда раньше не говорил этого… в общем, я хотел сказать …

     – Я тоже!

     Вдруг! Внезапно! Совершенно неожиданно, непредсказуемо, непредставимо...

     Он стоически выдержал искушение броситься на неё в ту же секунду и утолить свою дикую жажду.

     «Это сон», – подсказывал логик внутри. – «Это всё не взаправду, не по-настоящему. Проснись. Вернись в реальность».

     «Может быть», – отвечал несогласный с логиком романтик. – «Но это сон, за каждую секунду которого ты готов вытерпливать по капле воды на свой полуразрушенный череп».

     – Ты уверена, что поняла правильно?

     Своё истолкование его невразумительного лепета она объяснила просто – поцелуем. Когда их губы слились воедино, он ощутил дежавю: будто уже где-то касался этих губ. В похожей несуществующей реальности. Но где именно, вспомнить не смог.

     Целовались они довольно долго. С трудом отрывались друг от друга, чтобы перевести дыхание, перекинуться парой слов, хохоча, и снова целовались.

     Казалось, одна из птиц за окном залетела к нему в рот, пока он спал, и теперь трепетала в животе маленькими крылышками. Когда ему в очередной раз с неимоверным трудом удалось разнять это блаженное единение, он спросил:

     – Ты не знаешь, откуда все эти цветы?

     Она сразу помрачнела, и он понял, что ненароком затронул ещё свежую рану. Но какое отношение к этому могла иметь дурацкая комната?

     Ответа не последовало, и он повторил вопрос. Потом снова. Потом ещё. Он допытывался ответа, как если бы в нём крылся некий планетарный для него смысл.

     Наконец, она сдалась.

     – Видишь ли, – она вздохнула, – это для того, чтобы...

     После слова «это» он перестал узнавать её голос.

     – …скрыть запах.

     На слове «запах» его проняла дрожь.

     – Запах? Какой запах?

     Струной натянулась пауза. И лопнула.

     – Вот этот...

     Она распахнула платьице, оказавшееся почему-то халатиком, под которым ничего больше не было, и пичуга в животе попросилась наружу вместе с остатками завтрака.

     Её тело бугрилось струпьями и гноящимися нарывами, кожу испещряли бурые, сизые, иссиня-чёрные трупные пятна. Мертвенно-белая и разбухшая, как у утопленницы, она гармошкой сморщилась на шее. От разлагавшейся плоти разило тошнотворным смрадом. Из соска на левой груди с брызгами желтоватой жидкости вырвался белый червь.

     – Я умираю, – призналась она тоном человека, смирившегося с неизбежностью. – Я уже почти умерла.

     Она сделала лёгкий жест рукой, будто смахивала со щеки слезинку, и под слоем пудры открылась проевшая череп дыра. Сквозь неё проглядывало что-то пурпурное и пульсирующее. Затем она дёрнула себя за чёлку и... боже, боже, её волосы, её чудные волосы сползли с абсолютно лысой головы, как парик!

     – Господи... – пролепетал он коснеющим от ужаса языком. – Нет…

     – Да, – возразила она неузнаваемым голосом, и он заметил приличную нехватку зубов в её зловонном рту.

     Он порывисто обнял её, прижал к себе липкое, сочащееся гноем тело.

     – Нет! Не отдам! Не брошу!

     «Трупный яд проникает сквозь поры в микродозах и вызывает медленную интоксикацию...»

     Когда она впилась в его горло зубами, высасывая вместе с кровью силы, питаемые настоящей искренней любовью, он был счастлив.

     Глава 5. Ярость

     1

     Лазарь вскрикнул и подскочил на кровати. Потная майка неприятно липла к телу, сердце колотилось в груди, как бешеное. Лазарь огляделся. Он у себя в комнате, один. Небо за окном сереет в предрассветных сумерках. Пальцы нащупали на шее место, куда его кусали... кто кусал? Этого он вспомнить не мог. Конечно, никаких ран там не оказалось.Жар отступил, всё тело изнывало от слабости.

     Лазарь плюхнулся обратно на подушки, силясь припомнить детали кошмарного сна. Сознание уже принялось за очистительную работу, оперативно стирая ненужную информацию из отсеков памяти. Лазарь старался сохранить хоть что-то, ухватить урывками то тут, то там, но разрозненные части никак не желали складываться в единое целое. Через пять минут он уже почти не помнил сна. Сохранились лишь эмоции, вызванные им: страх, горечь, разочарование. Что бы он ни увидел, одно он знал наверняка: необходимо как можно скорее попасть в инсон Марты.

     Перевернувшись на бок, Лазарь подсунул руки под подушку, зажмурился и попытался сосредоточиться на маленькой черноволосой девочке, которую никогда не видел.

     2

     Света окончательно потеряла покой. Было плевать на всё – на сегодняшний пикник за городом, на школу, на свой день рождения в грядущие выходные. К ней словно присосался паразит «незавершённости», беспрерывно напоминая о себе нестерпимым зудом. Скользкий, и в то же время липкий, он намертво пристал к ней, не давая покоя ни днём, ни ночью. Сколько бы она ни пыталась сбросить его, пальцы соскальзывали с осклизлого туловища и ловили пустоту. Время шло, ответов не было, и паразит «незавершённости» рос, раскормленный их отсутствием.

     Света сидела на диване в общей комнате, подтянув под себя ноги, и смотрела телевизор в ожидании отъезда на пикник. Мама возилась с продуктами на кухне, отец с братом укладывали в машину походное снаряжение: палатку, складной мангал, котелок, колотые дрова в сетке. Предстоящая поездка на природу угнетала. С куда большим удовольствием Света осталась бы дома, наедине с телевизором и верным Стивом. Предаваться развлечениям с неотвязным паразитом «незавершённости» за спиной (почему-то она представляла его именно там) казалось немыслимым. Веселиться, когда грустно – всё равно что есть, когда тошно.

     По телевизору показывали мультфильм про мальчика и собаку. Несчастное создание наступило на гвоздь, и мальчик принёс любимца к ветеринару. Света смотрела мультфильм урывками: мысли то и дело соскальзывали к двери на задний двор и мерзкой твари, засевшей между лопаток.

     – Помогите бедному Тобби, господин доктор, – умолял мальчик – хозяин собаки.

     – Ну-с, ну-с, посмотрим… – гнусавил доктор в пышные усы, поднимая ушастое создание над столом. Тобби повис в огромных руках и попытался лизнуть доктора в щёку, но тот ловко увернулся.

     – Так-с, так-с... – приговаривал доктор, опуская Тобби обратно на стол.

     Пёс поджимал больную лапу и выразительными глазищами смотрел на доктора, а тот уже извлекал из-под стола огромные кузнечные клещи. Показали мальчика. Он замер с указательным пальцем в носу и неотрывно смотрел на клещи.

     – Сейчас мы тебя подлечим, малыш Тобби, – доктор устрашающе клацнул клещами. – Сейчас мы всё поправим.

     Света сдавленно вскрикнула: слащавый голос доктора изменился. Огрубел, стал глубже, осмысленнее, энергичнее.

     – Так-так-так, – говорил голос. – Давненько вы к нам не показывались.

     Света соскочила с дивана и опрометью бросилась в южную часть дома, на кухню. К её счастью, мамы на кухне не оказалось – через окно Света видела, как она несёт в машину кастрюлю замаринованного на шашлык мяса. Это шанс. Кровь стучала в висках, воздух на кухне казался спёртым и затхлым, во рту пересохло. Паразит за спиной беспокойно зашевелился.

     «Чувствует, гад, скорую смерть», – злорадно подумала Света.

     Интуиция подсказывала: разгадка близка, как никогда. Всё разрешится сегодня. Сейчас.

     Вот и дверь. Она показалась Свете шире и выше обычного. А ещё… коварнее, что ли. Если такое определение вообще применимо к куску дерева. Света набрала в лёгкие побольше воздуха, схватилась за золотистую ручку, и открыла дверь в мир страха, надеясь, что это в последний раз.

     3

     Вначале Марте показалось, что она попала в мультфильм про мальчика и его Тобби. За широким дубовым столом сидел доктор. Крепкий широкоплечий мужчина, чуть за тридцать, с пышными бакенбардами, сомкнувшимися под подбородком двумя мохнатыми лапами. Поверх тёмно-синей рубашки с распахнутым воротом, оголявшим волосатую грудь, был накинут белоснежный халат.

     Марта сидела напротив в мягком кожаном кресле. Справа в таком же кресле сгорбилась какая-то старуха, в которой она не сразу узнала Катерину Андрееву. Казалось, сама богиня Сенекута снизошла к ней, чтобы растянуть прошедшие с похорон сына сутки на двадцать лет, за которые женщина иссохла и одряхлела – в плохо прокрашенных корнях волос заметно прибавилось седины. Сцепив покрасневшие жилистые пальцы на животе, Катерина напряжённо смотрела на доктора.

     Марта опустила глаза вниз, и сердце едва не выпрыгнуло из груди. Руки неподвластного тела сжимали любимую мягкую игрушку: маленького жёлтого зайца, подаренного тётей Маргаритой на пятый день рождения. Потрёпанный, штопанный-перештопанный, испещрённый стёжками, точно шрамами, но всё же живой! На спине игрушки топорщился заметный горб, пересечённый посередине уродливым швом. Кто-то зашил игрушку, предварительно запихав обратно вату, но без особого старания – отсюда и горб. Пищалка съехала куда-то набок, но какая разница: она всё равно не работала.

     Марта увидела красный кровоподтёк, саднящим браслетом обхвативший запястье. Попыталась вспомнить, как получила его, и картинка вынырнула из памяти само собой. Катерина Андреевна нависает над ней престарелым злобным грифом. На ней красный берет и старое чёрное пальто, белый узел кашне топорщится из горловины. Они на улице, они перед входом в больницу. Одной рукой Катерина больно выкручивает падчерице запястье.

     – На этот раз меня не обманешь, – змеёй шипит она ей в лицо. Тонкие бескровные губы расползаются, обнажая жёлтые зубы и воспалённые дёсны. – За дуру набитую меня держишь? Ты сделала это специально. Тогда, на кладбище. Я же видела. Не пытайся прикидываться, я видела твои глаза…

     Трудно поверить, что такая щуплая и хилая на вид женщина может обладать такой силой. Марта уже почти не чувствует пальцев, так сильно ей стиснули руку.

     – Доктора ты не обманешь, – свистит Катерина Андреевна. – Не проведёш-ш-шь… Пошли!

     Она с силой дёргает Марту за собой, так и не разжав хватки.

     Доктор быстро пролистал короткую синюю книжицу – очевидно, историю болезни, – и поднял глаза на Катерину Андреевну.

     – Ну, здравствуйте, мамочка, – слово «мамочка» он произнёс с каким-то особенным презрением, и Марта почувствовала, что Катерина Андреевна ему неприятна. – Жалуйтесь.

     Женщина немного помедлила, прочищая горло и слегка подаваясь вперёд.

     Сердце Марты заколотилось, живот свело. Она замерла.

     – Борис Фёдорович, я к вам за советом, – начала Катерина Андреевна непривычно высоким голосом. Марта подумала, что так она кажется себе интеллигентней. – С Мартой происходят какие-то изменения. В последнее время я стала замечать за ней… хм, как бы вам объяснить…

     – Объясняйте, как можете, я догадливый, – усмехнулся доктор.

     Катерина Андреевна натянуто улыбнулась.

     – В общем, в последнее время я стала замечать проблески сознания, если так можно выразиться. Понимаю, звучит глупо, но я не знаю, как объяснить иначе. Первый раз это произошло прошлой весной. Тогда Марта довольно необычно отреагировала на одну вещь... как будто отлично понимала, о чём речь.

     История с Никиткой, подумала Марта. Вот она о чём.

     Катерина Андреевна помолчала, давая доктору время спросить, что же это была за «вещь», или хотя бы заинтересованно вскинуть брови, но тот хранил молчание. Сцепив руки под подбородком, он слушал пациентку со скучающим выражением на лице.

     – А недавно это повторилось, – продолжила Катерина Андреевна, решив не ходить вокруг да около. – Я сразу к вам. Хотелось бы знать: может это… ну, не знаю, означать начало каких-то улучшений?

     Катерина умолкла, а Марта осталась в полном замешательстве. Что она имеет в виду, говоря об «улучшениях»? Разе она больна?

     Какое-то время доктор сверлил Катерину Андреевну взглядом. Потом сцепленные под подбородком руки упали на стол, и он раздражённо сказал:

     – О каких улучшениях может идти речь, мамочка? У вашей дочери…

     – Падчерицы, – сухо сказала Катерина Андреевна.

     – Падчерицы, – поправился доктор, – тяжелейший диагноз! Полный аутизм, осложнённый мутизмом – самая неблагоприятная форма детского аутизма. При Каннере ребёнок не пользуется речью, не реагирует на речь других, не поддерживает зрительный контакт, не проявляет интереса к окружающему миру. Последние исследования мозга аутичных детей показали: они воспринимают чужие лица как неживые объекты. Поэтому и относятся к вам, мамочка, как к камню, машине, или табуретке.

     – Всё это мне известно, – вставила Катерина Андреевна, не оставляя попыток нести себя соответствующе интеллигентной даме.

     – Да нет, очевидно, неизвестно! – живые глаза доктора скользнули по ещё свежим синякам на лице Марты. – Воспитывать таких детей чрезвычайно трудно, не говоря уже о лечении. Домашняя терапия аутичных детей включает в себя комплексный подход. Это не только медикаментозное лечение, но и изменение коренным образом всего образа жизни родителей. Причём пожизненно, ибо на данный момент эта зараза неизлечима. Существует огромное количество развивающих методик, направленных на коррекцию аутизма. Упражнения на внимание, вербальное и невербальное общение, и многое другое…

     – Я всё это знаю, – сопротивлялась Катерина Андреевна. Из голоса исчезла напускная выспренность, он приобрёл холодные металлические нотки. Первый симптом просыпающейся в ней злости.

     – И ничего этого вы не делаете! – вскричал доктор. – А потом приходите сюда и начинаете говорить о каких-то улучшениях…

     – И всё же, я бы хотела, чтобы вы её осмотрели, – настаивала Катерина Андреевна. – Мне же не привиделось! Она всё осознавала, следила за мной взглядом… вот, как сейчас! Видите? Видите? Взгляните в её глаза!

     Доктор без особого энтузиазма посмотрел на Марту.

     – При аутизме ребёнок может обострённо реагировать на одни явления внешнего мира, и почти не замечать другие, – сказал он. – Например, испытывать неадекватную привязанность к неодушевлённым предметам, – тут его взгляд скользнул по искалеченному телу Мартиного зайчика, а потом вернулся к Катерине Андреевне, – и чураться предметов одушевлённых. Случаи, которые вы упоминаете, всего лишь временные вспышки…

     Доктор продолжал внушать что-то Катерине Андреевне, но Марта больше его не слушала. В неподвластной ей голове кто-то устроил фейерверк. Нет, какой там фейерверк – настоящую войну! Гремели пушки, скрипели гусеницы танков, кричали раненые… Это просто не могло быть правдой! И всё же было. Всё объяснялось так легко, так просто… и так убийственно непостижимо.

     «Весь мой мир», – думала Марта, – «моя семья, моя любимая мама, мой братик, мой папа, Стив – всё это лишь плод воображения тяжело больной девочки. Совершенный мир бесконечного счастья. Мир иллюзий».

     Теперь она вспомнила всё. Настоящую маму – Марту. Они так похожи друг на друга, как под копирку срисованные. Мама ушла из жизни, когда Марте едва исполнилось три. Она вспомнила Виктора, родного отца. Он подбрасывал дочку в воздух и улыбался: «Куколка моя! Красавица ненаглядная! Вся в мать «. Тогда он был другим: красивым, сильным, живым. А потом, после смерти мамы, запил, женился на Катерине Андреевне, у которой уже был сын.

     Марта вспомнила тётю. Она – само жизнелюбие, фонтан энергии. Даже когда потеряла сестру, фонтан не заглох, хоть и изрядно обмелел. А потом её сбила машина, и у неё стала подтекать крыша.

     Марта вспомнила слова брата: «Мы будем любить тебя всегда, потому что только в любви заключён тот смысл жизни, благодаря которому все мы продолжаем существовать». Они не могли не любить Марту, потому что были созданы ею, придуманы, предназначены с одной единственной целью: любить её. Наконец, все части мозаики встали на свои места, образовав картину реальности. Жестокой и беспощадной. Дверь на задний двор ведёт в реальный мир.

     Марта почувствовала, как по щеке течёт слеза. Доктор всё говорил, говорил, говорил. Потом чей-то незнакомый голос зашелестел в ушах. Он что-то нашёптывал. Марта прислушалась…

     – Ты можешь выйти отсюда, – сказал голос. – Навсегда покинуть мир иллюзий. Просто переступи порог, вступи в реальный мир. Переступи порог двери, ведущей на задний двор. Переступи... переступи... переступи…

     Голос показался Марте отталкивающим. И лживым. Конечно, её мгновенное избавление от страшного неизлечимого недуга наверняка стало бы медицинской сенсацией. Может быть, её даже показали бы на весь мир по телевизору. Но Марту совсем не прельщало стать знаменитостью этого мира. Мира, где дети вышибают себе мозги из отцовского ружья и записывают всё на видеокамеру. Мира, где братья пойдут на всё, ради наркотиков. Мира, где отцы забывают о родных детях. Мира, где дети прячут подаренные тётей деньги в утробе друга. Марте этого не нужно. Может быть, так неправильно, может, так нельзя. Но иногда между тем, что правильно, и тем, что нет, стоит выбрать второе.

     И сейчас она выбирает второе. Неожиданно Марта поняла, как невыносимо сильно хочет вернуться домой. Вернуться навсегда. Она хочет домой. Хочет домой!

     Похоже, своё желание она произнесла вслух: лица доктора и Катерины Андреевны вытянулись и побледнели.

     – Я хочу домой! – повторила Марта, привставая в кресле. – Хочу сейчас же!

     4

     Она смотрела на их ошарашенные лица, но уже через дверной проём. Катерина Андреевна вытаращилась на падчерицу так, словно та только что доказала теорему Пифагора девятью разными способами, а не попросилась домой. Лицо доктора выглядело озадаченным... и слегка смеющимся.

     Света улыбнулась ему в ответ и захлопнула дверь. У ног кружился Стив, а через минуту в кухню вошёл папа.

     – Всё в порядке, Светик? – спросил он. – Я слышал какой-то шум.

     – Всё в порядке, – бодро откликнулась Света. – Всё в полном порядке! А шум – это так, пустяки. Дверь сквозняком захлопнуло.

     Папа улыбнулся и поцеловал дочь в лоб.

     – Рад, что ты решила свои проблемы, – шепнул он.

     – Я тоже, – сказала Света. – Очень рада.

     5

     Лазарь перелез на южный скат крыши – тот, что был обращён на двор и улицу. Он остановился на самом краю, держась рукой за петлю на конце верёвки, привязанной к одной из печных труб. Вечерело. На тёмно-голубом небе проявился молодой месяц. Ещё по-зимнему холодный февральский ветер пронимал до самых костей. Лазарь перегнулся через край крыши и глянул вниз. Отсюда высота трёхэтажного коттеджа казалось просто головокружительной – с земли дом выглядел куда ниже. Установившаяся в последние две недели аномальная оттепель растопила почти весь снег. В самых труднодоступных для солнца местах ещё поблёскивали подтаявшие скопления размытых грязно-белых дюн, но их осталось совсем немного. Под Лазарем же чернел почти голый асфальт. Упадёшь – костей не соберёшь.

     Лазарь сместился чуть левее, так что теперь при падении пролетал мимо балкона, заменяющего крышу крыльцу. Оттуда, кстати, уже начали выбегать люди.

     Яника, Айма, Дарения и Марс поочерёдно присоединилась к Сенсу. Тот стоял посреди двора, задрав кверху голову и прикрывая глаза козырьком ладони. Верхушка солнца над коньком крыши раскрасила его голову и грудь оранжевой полосой света.

     – Что происходит? – послышался перепуганный голос Дарении.

     Она поравнялась с Сенсом и, следуя его примеру, приставила ладонь ко лбу.

     – Не знаю, – потерянным голосом ответил Сенс. – Обкурился какой-то дряни и залез на крышу. Эй, верхолаз, спускайся! Хватит фигнёй страдать!

     Лазарь с удовольствием отметил панические нотки в голосе друга – похоже, тот по-настоящему перепугался. Да что греха таить, у него самого сердце в пятках.

     – Не шути так! – ополчилась на Сенса Дара. – Может, у него жар! Бред! Лазарь, ты понимаешь, что происходит?

     Как никогда ясно, солнышко, подумал Лазарь.

     – Все собрались? – спросил он. – Не хватает врага народа Матвея. Ему должно понравиться!

     – Э-э, он в доме… – неуверенно протянул Марс. – Позвать?

     – Он не простит, если не позовёшь, – хохотнул Лазарь. Слегка безумно, на его взгляд.

     – Марс, стой! – вскрикнула Яника, но мальчишка уже умчался в дом.

     Яника подняла покрасневшее лицо. В обрамлении медно-рыжих волос, подсвеченных лучами догорающего солнца, оно казалось почти пунцовыми. Сверху было хорошо видно, как дрожат пальцы «козырька» над её глазами.

     – Решил полюбоваться на закат без меня? – спросила она. – Стой там, я сейчас поднимусь.

     – Не получится! – отозвался Лазарь. – Лаз на чердак завален. Похоже, кто-то уронил на него шкаф.

     Ладонь Яники плавно опустилась вниз.

     – Так, я за лестницей... – потусторонним голосом сказал Сенс, делая шаг в направлении дома.

     – Не получится! – остановил его Лазарь. – Похоже, кто-то втащил лестницу на крышу с другой стороны...

     Руки Сенса беспомощно повисли вдоль туловища. Он всё-таки решился проверить, обежал дом по кругу, а когда вернулся обратно, оторопело оглядел друзей. Лазарь не лукавил – лестница действительно лежала на крыше, привязанная верёвкой к трубе.

     На улицу выскочил Марс, а следом за ним Матвей – заспанный, всклокоченный, в сиреневом махровом халате Аймы и её же тапочках.

     – Что происходит? – хмуро спросил он.

     Айма вкратце объяснила.

     Матвей взглянул наверх со скучающим недоверием на лице. Лазарь подступил к краю как можно ближе, выставив одну ногу на край и перенеся на неё вес тела. Одной рукой он по-прежнему держался за петлю, другая свободно болталась над пропастью.

     – Где траву брал? – избито пошутил Матвей. – Кинь наводку, я тоже возьму.

     – Не издевайся над ним! – визгливо одёрнула его Дара. – Не видишь: он не в себе!

     Ох, и ошибаешься же ты, подруга, снова подумал Лазарь. Как никогда в себе!

     Марсен подбежал к фасаду дома и ощупал каменную кладку крыльца.

     – Я могу залезть, – объявил он. – Сначала на балкон, а оттуда...

     – ... камнем вниз, – закончил за него Лазарь. – Даже не пытайся, Тарзан. Я перебью тебе пальцы и сброшу вниз. Не терпится остаться калекой, спасая подлого меня? И не пытайтесь никуда звонить, – добавил он, заметив у уха Дары телефон, который она старательно прятала под пышной шевелюрой. – Я сделаю отсюда сальто-мортале раньше, чем пожарные развернут свой батут.

     Мальчишка опасливо отшатнулся назад, как будто и правда поверил, что «сальто-мортале» вот-вот придётся ему на голову.

     – Рехнулся? – севшим голосом спросил Сенс. – Думаешь, мы поверим, что ты решил свести счёты с жизнью?

     – Судя по вашим рожам, уже поверили.

     На самом деле Лазарь и сам не был уверен, хватит ли ему духу. Если он допустил ошибку, всё может закончиться весьма трагично

     – Да я скорей поверю, что у нас на крыше соседский парень, который прикончил тебя в подворотне, снял кожу и напялил на себя. Самовлюблённые мудаки, вроде тебя, за свою шкуру весь мир утопят в крови!

     Теперь в голосе Сенса чувствовалась нарастающая злость. Когда Лазарь творит что-то непотребное, в нём всегда вскипает праведный гнев. 

     – Психологи МЧС свернули бы манатки и сразу уехали, услышав эту твою отповедь, – горько усмехнулся Лазарь, перехватив петлю другой рукой. Пальцы быстро затекали. – Тебе вообще известно слово толерантность?

     – Хотел бы покончить с собой, выбрал бы домик повыше, – упорствовал Сенсор. – Отсюда голову не свернёшь. Максимум покалечишься. Хребет сломаешь, или ноги.

     – Свернёшь, если прыгать на голову. На ноги прыгать у нас ты мастак.

     Вперёд выступила Яника. Её слегка пошатывало – казалось, она вот-вот хлопнется в обморок.

     – Лазарь, пожалуйста, перестань! – взмолилась она, трагически заламывая руки. – Ты меня пугаешь...

     Даже с такой высоты Лазарь заметил, как сверкают её бесподобные васильковые глаза.

     – Как пугаешь меня ты, солнышко, по сравнению с твоим страхом просто кромешный ужас, – жёстко ответил он. – Это что там блестит в глазах – никак, слёзы? Ну, давить заказные слёзы у тебя отменно получается. Я бы сказал, профессионально. Во время нашего маленького спектакля в лесу ты доказала это.

     Лазарь старался вложить в слова всю ненависть, всю боль и обиду до последней капли. И даже чуточку свыше. Ему хотелось унизить её. Оскорбить. Заставить страдать. Даже не взирая на то, что теперь это практически невозможно.

     Яника действительно не обиделась. Только подошла ещё ближе.

     – Давай поговорим. Скажи, что случилось? Мы во всём сможем разобраться. Смерть – единственная безвыходная ситуация, а всем прочим можно найти выход, помнишь? Ты столько раз объяснял мне это, а теперь сам...

     – Хреновый из меня учитель, – констатировал Лазарь без тени иронии.

     – Для оптимизма всегда есть место. Его просто нужно освободить!

     Отсюда она казалась настолько маленькой, беспомощной и беззащитной, что на одну секунду Лазарь почти усомнился в себе. Конечно, нельзя было поддаваться... но он не удержался. Он вспомнил инсон Марты, снова стал перемалывать его в уме, перебирать по косточкам, стараясь найти хоть одну лазейку для другого объяснения. Крошечную, микроскопическую, любую. Очень уж не хотелось доводить до крайности. Но нет, ошибки быть не могло. Как и места для оптимизма.

     – В философии оптимистов жизнь – это даже не чёрно-бело-полосатая зебра, а балерина из музыкальной шкатулки. Если повернулась сиськами – значит, скоро обязательно покажет попу, – Лазарь крепче сжал петлю. – Этот туман вечной надежды на лучшее застит глаза. Мешает реалисту трезво мыслить и видеть то, чего не видят другие. Например, признаться самому себе, что балерина фарфоровая, шкатулка механическая... – он сделал паузу, подыскивая нужные слова. Впервые в жизни они не слетели с языка сами собой. – Что ты совершал ошибку за ошибкой. Что та, кому верил и доверял, оказалась продажной расчётливой дрянью…

     Дара, Сенс, Айма, Матвей и Марс, не сговариваясь, переглянулись.

     – Не переживайте, – сказал им Лазарь, махнув свободной рукой в сторону Яники, – она не обиделась. Ей вообще на меня плевать. На всех вас, кстати, тоже.

     – Что он мелет... – зашептала Дара, ни к кому конкретно не обращаясь. – Господи, у него и правда горячка...

     Они смотрели на Янику – точнее, на её спину, потому что сейчас девушка стояла ближе всех к дому. И только Лазарь мог видеть её лицо. То, что он там видел, ввергало в такое уныние, что хотелось выпустить верёвку прямо сейчас.

     Лицо Яники ровным счётом ничего не выражало. Влага стояла в холодных неподвижных глазах, устремлённых вверх без тени смущения, удивления или обиды, как искусственная декорация на давно опустевшей сцене.

     – Смотрите-ка, слёзы больше не текут, – заметил Лазарь с усмешкой. – Либо закончились, либо слезоточивые капли перестали действовать. Не делайте удивлённые лица, друзья мои. Она – предательница.

     6

     Неужели он сказал это вслух? С трудом верилось. Но, да – сказал. Достаточно было взглянуть на лица друзей, чтобы понять, насколько дико, бредово и невразумительно это прозвучало. Как и любая сокрушительная правда, похожая на удар сзади по голове, эта правда нуждалась в медленном переваривании. Сначала нужно отрубиться, полежать немного без сознания, потом прийти в себя, и, наконец, страдая ужасной мигренью, разобраться в случившемся.

     – Я абсолютно уверен, что она с самого начала работала на Ведущего Игры. И у меня есть, как минимум, пять причин думать так, – заявил Лазарь в изумлённую тишину.

     Он старался больше не присматриваться к лицам друзей. Нужно было выговориться прежде, чем он увидит подтверждение своих слов на лице Яники. Возможно, это будет так больно, что он не сможет продолжить.

     – Первую подсказку я дал себе сам, – принялся проговаривать он давно заготовленный и не раз повторенный самому себе текст. – В день, когда я вытащил Янику из ванной, все двери на пути к ней были открыты. Тогда я списал всё на рассеянность Калима, спешившего поскорей оставить дочь наедине с горячей ванной и лезвиями. Теперь я понимаю, что ошибался. Когда я открывал дверь в ванную комнату, ручка была мокрой…

     Лазаря сбился и закашлялся. Он испугался, что сейчас друзья воспользуются его заминкой и вставят парочку неуместных вопросов, но они молчали. Все они внимали, затаив дыхание. Даже Яника... Прищурив глаза, она терпеливо слушала рассказ Лазаря, не предпринимая никаких попыток защититься. И от этого становилось ещё хуже.

     – Ручка была мокрой, и это не давало мне покоя, – продолжал Лазарь. – Она была мокрой снаружи, а не внутри. Почему? Ведь когда впервые входишь в ванную, твои руки сухие, и в ванной тоже сухо. Ты закрываешь за собой дверь, включаешь воду, и тогда появляется влага. Микроскопические капли воды заполняют воздух и оседают на всём подряд: стенах, зеркале, внутренней стороне двери. Единственное место, куда они попасть не могут – это внешняя сторона. Так почему, когда я приехал, ручка была влажной снаружи? Ответ лежал на поверхности. Ручка была мокрой, потому что кто-то вошёл в ванную после Яники, коснулся запотевшей ручки изнутри, а когда уходил, дотронулся до сухой ручки снаружи. Кто-то входил в ванную до меня, возможно, мы разминулись на несколько минут. Кто это был? Бельфегор? Лилит? Ведущий Игры лично? Он приезжал, чтобы открыть для меня двери, это понятно. Но зачем он входил к тебе? Для вербовки личный контакт не требуется, всё происходит через инсон. Тогда зачем?

     Яника не отвечала.

     – Хотел удостовериться, что ты жива? Нет, он знал, что жива. Хотел установить, так ли ты красива наяву, как и в инсоне? Вот это ближе к истине. Думаю, это был Бельфегор.

     Ответа снова не последовало, да Лазарь и не ждал иного. Какая теперь разница?

     «Никакой разницы нет» – подсказал внутренний правдолюб. – «Ты же спросил только потому...»

     «Заткнись!» – прикрикнул на него Лазарь. – «Сегодня и без тебя правды хватает. Заткнись и не высовывайся».

     – Вторую подсказку дала Дара, – Лазарь старался поддерживать в голосе твёрдость, но с каждым новым словом это давалось всё труднее. – Рядом с Яникой она ощущала сильный страх, который чудесным образом исчезал, когда исчезал я. В этом вопросе я, конечно, профан, но, думаю, страх человека, провозящего в багажнике труп через полицейский кордон, на вкус и цвет примерно такой же.

     Говорить стало почти больно. Слова вылетали из горла, как лезвия – Лазарь запинался на каждом втором. В уголках глаз неприятно пощипывало.

     – Третью подсказку дал Сенсор. Погружая Янику в инсон в первый раз, я не удержал её… точнее, она сама выбросила меня наружу. Словом, я очнулся в яви, а она оказалась заперта внутри. Полный провал. В первый раз без провожатого тоннель не найти, это всем известно. Казалось бы, одним комнатным растением в квартире Яники должно стать больше. И вдруг... – Лазарь хлопнул себя ладонью по бедру, – она чудесным образом находит дорогу назад. Сама. Много вы знаете новичков, способных на это? До того раза я не знал ни одного. И не знаю до сих пор.

     – Для неё это погружение было не первым? – домыслил Сенс.

     – Думаю, даже не вторым… – бесцветно подтвердил Лазарь.

     Он поменял опорную ногу и снова перехватил верёвку. Вдруг он подловил себя на том, что совершенно не хочет находится здесь, на краю этой крыши. Невыносимо сильно захотелось разжать пальцы и познать, наконец, ощущение свободного полёта. Сделать что угодно, лишь бы уйти поскорей из этой отвратительной действительности, от этой сокрушительной правды. Марте это удалось.

     – На четвёртую подсказку навёл Марс, – Лазарь говорил через силу, в горле булькало и клокотало. Он вообще сомневался, понимают ли его внизу. – Недавно он назвал меня «падлой». Дескать, это я сдал Бельфегору наши планы относительно «Марафона», чтобы подставить под удар Матвея ради каких-то своих целей. Он оказался наполовину прав. Кто-то действительно сдал Бельфегору наши планы, но это был не я. К слову, Яника тоже сделала это наполовину. В конце концов, Бельфегор ничего не знал о нашем маленьком спектакле. Когда у Хеспии раскрылись крылья, он искал свою челюсть где-то в траве, и это было подлинно.

     Оттягивать дальше было невмоготу. Лазарь нашёл в себе силы наклониться и посмотреть на Янику. Одного взгляда хватило, чтобы понять: ошибки быть не могло. Увиденное потрясало до глубины души. Пальцы едва не разжали петлю, опорная нога задрожала в колене. А ведь правда больно, чёрт! Пожалуй, даже больнее, чём ожидалось. Одно дело готовится к худшему – это не так тяжело, поскольку даже в девяностодевятипроцентной вероятности оказаться правым, остаётся один маленький процент надежды на ошибку, – и совсем другое потерять последний процент.

     Глаза, которыми смотрела на него Яника, безжалостно вырывали этот последний процент, бросали под ноги и растаптывали в лепёшку. В этих голубых стекляшках не осталось ничего от рыжеволосой улыбчивой красавицы, которую Лазарь знал прежде. К которой привязался, и, быть может, впервые в жизни по-настоящему открылся.

     Из-под насупленных рыжих бровей на него взирала рыжая бестия. Загнанная в угол лисица, приготовившаяся сопротивляться до последнего вздоха. Лазарь попытался отыскать на её лице хоть кроху стыда, хоть крупицу раскаяния – любой намёк на какие-то чувства к людям, считавшим её другом, или хотя бы к нему лично. Но, сколько ни приглядывался, сколько ни придумывал – ничего там не было. Одна лишь животная враждебность, присущая людям, околдованным чарами Ведущего Игры.

     – Ну, а пятую подсказку дала мне ты, – сдавленно проговорил Лазарь, обращаясь к Янике. – «БФ» – помнишь? Не за красивые шрамы на руках тебя приняли на работу. У Ведущего большие связи. Организовать шикарной девушке шикарный график, шикарный дом и шикарную зарплату для него пустяк. Отношения между «БФ» и тобой не ограничивались чисто профессиональными, так ведь? Настойчивые звонки на мобильник рано утром и поздно вечером в твой законный выходной тому доказательство, – Лазарь примолк. Озвучить следующую фразу оказалось сложнее, чем он рассчитывал: – «БФ» – это Бельфегор?

     Припомнились все взгляды, которыми тот пожирал Янику всякий раз, когда они оказывались вместе, загадочные улыбки, полунамёки. И эта его фраза в кабинете распределителя Марафона про даму с собачкой. «Никакая она не дама – она собачка. Никакой взаимности между вами нет, не было, и никогда не будет.»

     «Разумеется, не будет», – захихикал зловредный голосок. – «Ведь она – его собачка».

     Сенсор первым обрёл дар речи.

     – Что ты, дружище! – воскликнул он. – Яника – офицер Ведущего? Наша Яника? Да не может такого быть! Она отказалась от предложения офицеров. Проиграла! Да если б не ты, она бы никогда не вылезла живой из той ванны…

     – Вот именно! – Лазарь горько рассмеялся. – Если бы не я. Мы были так уверены, что она отказалась от предложения Ведущего, и тот оставил её умирать, что упустили маленькую, но важную частицу «не», а ведь она меняет всё. Она «не» смогла отказаться от предложения Ведущего, и он «не» оставлял её умирать. Прекрасное прикрытие для шпиона, которого собираешься внедрить в стан врага. По какой-то причине Ведущий знал, что я приду за его Мата Хари. Тройная Игра – ну кто бы мог подумать?! Ведущей заарканил Калима, чтобы достать Янику, чтобы она, в свою очередь, достала меня.

     Замёрзшие онемевшие пальцы на петле взмолились о милосердии.

     Круглое лицо Сенса непривычно вытянулось.

     – Яника? – тихо позвал он. – Ты почему молчишь?

     Но Яника и не думала оправдываться, даже не обернулась. Вместо этого она обратилась к Лазарю:

     – Перестань обманываться.

     Лазарь ждал каких-то изменений и в её голосе, но тот звучал как всегда, мягко и мелодично. Разве что чуточку строже. И гораздо уверенней. Эта Яника знала о жизни гораздо больше прежней. Она не нуждалась в лекциях на тему смысла жизни или неизбежности смерти. И о том и о другом эта Яника знала вдесятеро больше любого из присутствующих.

     – Обманываться? – переспросил Лазарь. Как раз своего голоса он сейчас и не узнал.

     Яника смотрела на него долгим взглядом, а потом пухлые, как от долгих поцелуев, губы скривила самая ужасная из всех улыбок, сострадательная.

     У Лазаря затряслись поджилки. Неужели он настолько не владеет голосом?

     – Вспомни, почему ты вообще выбрал меня, – предложила она. – Самовлюблённый эгоцентрик, для которого результаты в Игре влияют только на самолюбие и зарплату, решается нарушить договор. Лезет спасать совершенно незнакомую девушку, получает за это по рогам, но даже тогда не останавливается. Он твёрдо намерен сделать из неё Эмпата. Он идёт против всех, наперекор своим желаниям. Никогда не спрашивал себя, почему?

     «Спрашивал», – согласился внутренний правдоискатель. – «Что за глупые вопросы – конечно, спрашивал! Да только не удосуживался дать ответ».

     – К чему ты клонишь?

     – Ты лжец, Лазарь, как и я, – сказала Яника. Она продолжала улыбаться, но теперь это была улыбка лисицы, отыскавшей лазейку, в которую собирается улизнуть. – Ты ведь убил того парня – Молот, да? Твоя рука не дрогнула. Ты вогнал ему заточку в самое горло и убил его.

     У Лазаря перехватило дыхание. Кожа на затылке пошла мурашками, и даже уши, казалось, шевелились. Странно было слышать это здесь, от неё, при всех. О том, что он действительно вогнал заточку прямо в горло Молота, знали только Сенсор, Матвей, и, пожалуй, Айма. Интересно, как узнала она?

     – Я не убивал, – сказал он. – Его откачали...

     Виноватых не нашли. Проводилось расследование, почти на месяц в части поселились военные дознаватели. Ни свидетелей, ни улик, кроме обломанного черенка зубной щётки да вафельного полотенца, какие в части были у каждого. Потерпевший не смог никого опознать, что неудивительно: трудно мыслить рационально, когда из горла хлещет кровь, а штаны намокли от страха. В конце концов, дело замяли. Убитых не было, раненый быстро шёл на поправку, так что Лазарь отделался лёгким испугом.

     – Это неважно, – возразила Яника. – Ты проиграл. Ты проиграл, но отказался присоединиться к Ведущему и остался человеком. Ты – исключение. Всю жизнь ты искал подобного себе, родственную душу. Ведь исключение доказывает правило. Наконец, ты нашёл его во мне.

     Теперь все смотрели на Лазаря. Кто-то удивлённо, кто-то с жалостью, а кто-то и с плохо скрываемым отвращением. Лазарь не пытался разобраться, кто и как. Теперь уже было плевать. Когда стоишь на краю крыши, держась одной рукой за верёвку, привязанную к печной трубе, такие мелочи теряют вес.

     – Ты с самого начала обо всём догадывался, – подвела итог Яника. – Просто не хотел признаться себе в этом. Сама перспектива так крупно ошибиться в человеке, якобы изученным тобой вдоль и поперёк, претила твоему непомерно раздутому эго. Разве я не права?

     Это было равносильно признанию. Дара охнула и отшатнулась, хватая за руку белую, как гейша, Айму. С лица Матвея улетучилась сонливость. Сенс растеряно хлопал глазами: он так и не расстался с надеждой найти логическое объяснение происходящему. Марсен выглядел совершенно разбитым. Он не сводил потрясённого взгляда с Лазаря – тот снова опошлил все его идеалы, и мальчишка ненавидел его за это.

     – Почти, – уклонился Лазарь. – Я догадывался. Но были поводы для сомнений и помимо эго. Будь ты шпионом, логичнее было бы подгаживать мне исподтишка, сливая Игру за Игрой. Но нет – ты помогала. С твоим появлением мы выиграли семь Игр кряду – мой «personal best». Теперь ясно, почему. Хотела покрепче привязать к себе, чтобы потом побольнее оторвать?

     – А привязала? – с хитринкой в голосе спросила Яника.

     Лазарю показалось, или в её вопросе скользнул личный интерес? А впрочем, что тут такого? Все эти месяцы она старательно обрабатывала его, так что нечего удивляться, что теперь ей любопытно узнать результат.

     Все посмотрели на Лазаря, как будто их самих только это и волновало. Вообще-то, так оно на самом деле и было. Ответ беспокоил их не меньше, чем самого Лазаря.

     Пора заканчивать этот спектакль.

     – Всё это время ты была человеком Бельфегора до мозга костей, и никогда моим, – сказал Лазарь, сползая опорной ногой к самой кромке шифера. Солнце полностью исчезло за коньком. В сгустившихся сумерках лица друзей казались размытыми серыми пятнами. – Признаюсь, я недооценивал его. Сегодня он уничтожил мою счастливую действительность точь-в-точь, как сделал это с действительностью Марты.

     – Лаза-арь, – предостерегающе протянул Сенс, первым почуяв неладное. На то он и лучший друг. – Не смей.

     Лазарь свесился над краем, насколько позволяла верёвка, и ещё раз посмотрел на Янику – та с живым интересом наблюдала за его манипуляциями. Он попытался разглядеть её лицо, черты которого изучил наизусть. На секунду ему померещилась в них неподдельная тревога. Появилась и сразу исчезла.

     Да нет же, ничего там не было! Он просто выдаёт желаемое за действительное, как и все остальные. Если дурак учится на своих ошибках, то как назвать того, кто не может даже этого? Надо взять себя в руки. Он – не все остальные.

     «Не дури», – сказал инстинкт самосохранения. – «Отойди от края, полезай наверх и забирайся на чердак. Есть и другие способы».

     «Нет», – с самоубийственным хладнокровием возразил ему правдоискатель. – «Ты и сам знаешь, что нет. Двух правильных мнений быть не может, а значит, один из нас пудрит тебе мозги. Давай, решайся. Только быстрее, мне надоело торчать на этом ветру».

     Яника как будто услышала перебранку у него в голове, и одним движением окончательно развеяла все сомнения. Не отрывая глаз от Лазаря, она сделала несколько шагов в сторону, как бы освобождая место для…

     – ЛАЗАРЬ СТОЙ! – закричал Сенс.

     Через секунду к нему присоединились остальные. Они орали и визжали, сливаясь в неразборчивую разноголосицу, в которой не доставало одного голоса. Яника с безжалостным любопытством наблюдала за Лазарем снизу вверх. Чуть припухшие, как от долгих поцелуев, губы оставались плотно сомкнутыми.

     – Сальто-мортале! – вскричал Лазарь, отталкиваясь опорной ногой от затрещавшей под весом тела шиферной кромки, и отпустил петлю.

     7

     Ветер засвистел в ушах.

     Потом небо и земля дважды поменялись местами – значит, сальто всё-таки удалось.

     Потом что-то тёмное и огромное вынырнуло откуда-то снизу, затмив собой всё вокруг, и сильно ударило Лазаря в лоб.

     Потом наступила темнота.

     8

     Свет вернулся быстро. Пока он был в отключке, кто-то перевернул его на спину. Лазарь разлепил мокрые веки (удар вышиб из глаз слёзы), и первое, что увидел в расплывчатом слёзном мареве – круг перекошенных физиономий, зависших в полуметре над ним эдакой сюрреалистической босховской люстрой.

     – Он приходит в себя! – выплакало содрогающееся от рыданий лицо Дарении. Блестящие гранулы слёз скатывались по тонкому носику на самый кончик, и, одна за другой, срывались вниз. – Не шевелись, не шевелись… Скорая уже едет...

     Она плакала – по-настоящему плакала! Впервые в жизни Лазарь видел её слёзы, и это невероятное зрелище настолько потрясло, настолько захватило его, что он не сразу вспомнил, где находится и что произошло. Наверное, так чувствует себя очевидец НЛО. Первая мысль – схватить фотоаппарат и фотографировать, пока уникальное явление не исчезло.

     «Этого не может быть», – подсказал голос, который Лазарь не смог опознать. – «Она не умеет плакать, и ты это знаешь. А значит, этого просто не может быть».

     И, тем не менее, она плакала.

     Лазарь попытался аккуратно приподнять голову, и ему удалось – значит, шея осталась цела. В поле зрения попали кончики ступней, обтянутых чёрными носками: ударом о землю с ног сорвало кроссовки.

     – Не надо скорую, – сказал он, пересчитывая взглядом головы друзей.

     Не обнаружив среди них ни одного рыжего волоса, он посмотрел через голову. Яника осталась на том же месте, где была до прыжка: глаза округлились от ужаса, бледное лицо казалось обескровленным.

     Помогая себе локтями, Лазарь осторожно сел. Выходит, спину он тоже не повредил.

     – Руки! – рявкнул он, когда Сенс потянулся к нему, пытаясь уложить обратно. – Я цел.

     – Ты не знаешь! – вскричал Сенс. – У тебя шок! Может, все кости переломаны, а ты ничего не чувствуешь.

     – Это у тебя шок, – сказал Лазарь, к всеобщему изумлению поднимаясь на ноги и делая несколько пробных шагов. Обе ноги твёрдо держали вес тела. – На переломанных костях далеко не уйдёшь. Мне что, лезгинку сплясать, чтобы вы поверили? Говорю же, я цел.

     Друзья опасливо расступались от него, как от прокажённого. Из глаз Дары больше не катились слёзы. Остальные выглядели так, словно вот-вот дадут дёру.

     – Невозможно… – пролепетала Айма.

     Лазарь, кряхтя, разогнул спину. С неприятным хрустом позвонки встали на свои места.

     – Я же говорил, меня берёт только криптонит, – попытался пошутить он. – А если серьёзно – это действительно невозможно. В реальном мире такие трюки проходят только в кино, – с этими словами он насмешливо посмотрел на Сенсора. – Давай, спроси, в чём дело. Давай-давай, так нужно для целостности диалога.

     – В чём дело? – послушно, как загипнотизированный, спросил Сенсор.

     Его взгляд остекленел, лицо расслабилось. Руки-ноги выровнялись, мышцы потеряли тонус. Лазарь внимательно всмотрелся в остальных: Дару, Айму, Матвея, Марса. С ними происходили те же изменения. Тогда он поглядел на Янику. Та стояла в позе оловянного солдатика – ноги вместе, руки по швам – и продолжала неотрывно следить за ним, но уже без эмоций. Прикажи он сейчас поднять одну ногу – она без запинки исполнила бы команду не хуже Терминатора.

     – Фокус в том, что всё это, – Лазарь обвёл рукой окружающее пространство, – не что иное, как мой инсон. Никакой Марты на самом деле не было. Вся её история от начала и до конца происходила здесь, в подсознании настоящего Лазаря, проекцией которого я являюсь. Её Игра – подсознательная попытка Лазаря достучаться до истины, достучаться до самого себя. То есть, достучаться до меня. Я так долго пытался разобраться в загадках инсона Марты, в загадках собственной жизни, а ответ лежал на поверхности. Нужно было просто связать первое и второе. Мир за дверью на задний двор оказался для Марты реальным, в то время как её собственный – всего лишь вымыслом больной девочки. Я понял это, когда мачеха потащила Марту к психоневрологу, и там нас встретил доктор Бельфегор, мозгоправных дел мастер. Он всё объяснил. Когда до меня дошло, что счастливая жизнь Марты в трёхэтажном особняке нереальна, а реальна та, что в хрущёвке – всё вроде бы встало на свои места. Да вот загвоздка: в моём якобы реальном мире, – Лазарь потоптал ногой землю, – я нашёл Марту не в хрущёвке, а в шикарном особняке с деревом и качелями. Неутешительный вывод напрашивался сам собой: инсон Марты – не более чем живая иллюстрация «мифа о пещере». Инсон в инсоне. Очередная подсознательная метафора, призванная помочь найти истину.

     – Но почему ты выжил? – потусторонне ровным голосом спросила Дара. – Падение с такой высоты в инсоне не менее фатально, чем в яви.

     Теперь все шестеро даже не нуждались в вербальных командах – они и так говорили и делали то, чего хотел от них Лазарь. Пусть те, кто сейчас следят за ним, знают: ему всё известно. Он «схавал их с потрохами». Победил. Сделал.

     – Потому что не собирался умирать, – просто ответил Лазарь. – В этом мире я – бог и царь. Ничто не способно причинить мне вред, пока я сам того не захочу. Все вы до единого, – он охватил широким жестом двор, – лишь части моего рационального «я». Всё это время вы пытались открыть мне глаза на правду относительно Яники. Что касается истории с Мартой… как я уже говорил, так пытался достучаться до себя я сам. Как раз в это самое время там, наяву, – он указал пальцем на небо, – мой неподражаемый двойник выводит Янику на чистую воду. Возможно, не так драматично, как это произошло здесь, но инсон есть инсон, тут уж ничего не попишешь.

     «И от этого мучительно, мучительно больно», – со щемящей тоской в сердце подумал он. Вся боль, которую он должен был испытать от падения с третьего этажа, передастся «наверх» с утроенной силой. В том мире от неё не получится защититься за холодным рассудком, друзьями, или изъяном в законах природы. Там он один на один со своей болью.

     Лазарь ещё раз оглядел друзей, превратившихся в безмолвных роботов.

     – Единственное, чего я до сих пор не могу понять: если с самого начала истории с Мартой вы были рациональной частью Лазаря, то куда подевались настоящие проекции его друзей? Либо наяву они действительно пытались помочь разоблачить Янику, и это отразилось на их проекциях, но тогда непонятно, почему вы ходили вокруг да около, вместо того, чтобы сказать всё напрямую. Либо мне удалось каким-то образом соединить ваши проекции с рациональной частью Лазаря, и вы попеременно исполняли сразу две обязанности, но я не могу представить, как мог проделать нечто подобное. Так что, ни та, ни другая версия не кажутся мне убедительной.

     – Есть ещё третья, – раздался позади голос Яники, и Лазарь вздрогнул от неожиданности. В этой реплике чувствовалась мысль. Чужая. Инородная.

     Лазарь резко обернулся... и чуть не рухнул обратно на землю.

     Лицо Яники стало меняться.

     9

     Овал подбородка вытянулся и отяжелел, скулы поднялись, нос удлинился и сплюснулся. Глаза свернулись в две прозрачные пуговки и съехались к переносице, ушные раковины расширились, мочки напухли и обвисли. Заключительным аккордом стали волосы, соскользнувший на землю с абсолютно лысой головы, как парик. Тело тоже изменилось. Оно стало выше, жилистые конечности вытянулись в броской диспропорции по отношению к туловищу. Лазарь моргнул, и одежда Яники исчезла – на смену ей пришли тёртые серые джинсы и красная толстовка с откинутым на спину капюшоном. Перед Лазарем стоял Келпи. Не тот идиот у входа в ночной клуб – глаза этого светились чистым, острым умом.

     – Твой рационалистический подход мыслить логически всё это время я направлял в нужное русло, – пробубнили откуда-то слева.

     Лазарь обернулся и ахнул: на месте Сенсора, Аймы, Марсена и Матвея стояли ещё четверо точно таких же Келпи. Похоже, перевоплощение друзей ускользнуло от его внимания.

     – Наяву ты выглядишь раз в шесть тупее, – сказал Лазарь, не зная, к кому обращаться. – Теперь ясно, почему.

     – Это – плоская шутка, – беззлобно заметил Келпи номер два, некогда бывший Сенсором. А может, Дарой – Лазарь не помнил в точности, кто где стоял.

     Говорил Келпи в нос, на одной ноте, с монотонностью имбецила. Так в младших классах рассказывают наизусть стихотворения – спеша и без выражения, дабы не упустить из памяти какой-нибудь строчки. «Бубу-бубу-бубу-бу! Бубу-бу-бубу-бубу!»

     Однотипные интонации портили впечатление от долгих витиеватых фраз, которые складывались у Келпи весьма неплохо. Насколько тяжело ему давались слова наяву, настолько лавинообразно они сыпались из него в инсоне.

     – Плоские шутки хорошо принимает девяносто процентов населения, – заметил Лазарь. – Так что будь площе, и станешь на девяносто процентов популярнее. В твоём случае – на все пятьсот сорок.

     – Я могу заменять собой и большее число проекций, – ухмыльнулся Келпи номер четыре. Кажется, раньше там стоял Марс. – Но тебе хватило и шести.

     – Хватило? – нахмурился Лазарь. – Хватило для чего?

     – Чтобы сломаться конечно.

     Смысл сказанного Лазарь уловил не сразу. Звук влетел в одно ухо, точно поезд-призрак, промчался по туннелю в мозгу, оставляя за собой чёрный маслянистый след, и выскочил наружу через другое. Спустя пару мгновений сознание распробовало этот едкий, отравленный шлейф на вкус.

     Разумеется, его «играли» – этот не стало для Лазаря откровением. Но вот заявление, что он «сломался», было явным преувеличением. Или блефом. Что-что, а сломанным он себя не считал.

     Келпи номер один, который стоял на месте Яники, заговорил снова:

     – Но ты конечно этому не веришь, – он читал мысли Лазаря, как раскрытую книгу. – Перефразирую ты искренне веришь что это не так и поступаешь правильно. Думаю ты сам ещё толком не понял что сейчас чувствуешь. Чтобы до конца разобраться в себе понадобится время бог знает сколько времени. Я могу ускорить процесс ибо мне доподлинно известно всё что творится у тебя на душе. Видеть души проекций один из моих талантов.

     «Бубу-бубу-бубу-бу! Бубу-бу-бубу-бубу!»

     Это блеф. Стопроцентный блеф.

     – Второй раз «играете», – с усмешкой заметил Лазарь. – Или я приглянулся вашему патрону, или вы ребята ещё бездарней, чем я думал. Тройная Игра...

     – Нет, – жёстко перебил Келпи номер шесть – бывший Матвей. – С Яники всё началось но ты прав Игра велась действительно многоходовая.

     – Вгоняешь в краску. И сколько понадобилось ходов, чтобы дотянуться до меня? Энуо? Ник?..

     – Все кто был после Яники. Как видишь у нас от тебя секретов нет.

     По спине Лазаря пробежал холодок. Ну, конечно... И как он раньше не догадался? Весь этот детсад, все эти смехотворные победы – всего лишь ширма! Прикрытие для Маты Хари, огромная рабочая поверхность для обработки одного-единственного изделия – Лазаря. Такое внимание со стороны Ведущего даже немного льстило.

     «И всё насмарку!»

     Похоже, эту мысль Лазарь нечаянно озвучил, потому что лицо Келпи номер шесть переменилось. К нему снова вернулось то вальяжное высокомерие мудреца, которое Лазарь так ненавидел в Матвее. Не зря же номер шесть занял его место.

     – Как я уже говорил ты сломался, – прогундосил Келпи-Матвей. – Ты никогда не бывал в космосе но всё равно знаешь что планета круглая помнишь?

     Лазарь помнил. А вот откуда об этом узнал Келпи – вопрос. Лазарь боялся, что ещё немного, и он начнёт проникаться уважением к этому сломанному радио.

     – Ну что ж, удиви меня, – согласился он. – Сэкономь время нам обоим.

     – Охотно, – кивнул Келпи номер три, стоявший на месте Аймы.

     Он скрестил на груди жилистые руки, и пятеро остальных с небольшой задержкой проделали то же самое. От остальных «номера три» отличала лишь загадочная улыбка всезнайки – другие копии сохраняли хладнокровие.

     – В тебе кипит ярость Лазарь. Необузданная ярость такая горячая что остынет не раньше чем изольётся из жерла. Эта ярость совершенно несвойственна твоей рассудительной пофигистической натуре. Ты всегда был скуп на эмоции они как будто не поспевают за твоим умом и логикой. Когда приходит их черёд проявить себя обычно уже слишком поздно – ты всё взвесил рассчитал принял. И потому ты скорее строишь эмоции нежели испытываешь их наяву. Как актёр: когда ситуация требует от тебя злости ты злишься когда грусти ты грустишь ярости ты в ярости. Но та ярость что клокочет в тебе сейчас Лазарь она другая она настоящая.

     От его бубнежа у Лазаря голова пошла кругом. Однако смысл он всё-таки уловил.

     Келпи выдержал весомую паузу и с гордостью подытожил:

     – Мы привнесли эту эмоцию вживили в тебя искусственно и она прижилась.

     – Непохоже, чтобы я сейчас злился, – с сомнением сказал Лазарь.

     Улыбка перекочевала к Келпи номер два, в то время как на лицо «номера три» вернулось каменное выражение. Со стороны это выглядело довольно забавно.

     – Поверь Лазарь проекция глубоко внутри тебя рвёт и мечет. Сейчас эта ярость подавлена ей предстоит долгий путь наверх через многие этажи проекции но процесс уже начался. Рано или поздно твоя ярость выплеснется наружу. Когда это случится (а это случится вопрос времени) последствия напрямую отразятся на тебе в реальности. На тебе и на всех кто будет рядом. Поэтому пока твоя ярость движется по долгому пути наверх я предлагаю вступить в наши ряды. Здесь ты найдёшь своей ярости выход в полном объёме.

     Его усыпляющий монолог звучал ещё кошмарнее предыдущего, но смысл и теперь не ускользнул от Лазаря. Вот это да. Он, конечно, предвидел нечто подобное, но чтобы вот так прямо, в лоб – как-то уж слишком просто.

     «Ярость», – сказал воображаемый Сенс, потрясая в руке книгой. – «Её вроде изъяли из продажи, когда какой-то парень из Канзаса взял короткоствол и пошёл по школе играть в «контр-страйк».

     – Меня так дёшево не купишь, мой гнусавый друг, – Лазарь притворно рассмеялся. Эксперимента ради он перевёл взгляд с Келпи номер два на Келпи номер пять, и осмысленное выражение лица последовало вслед за ним. – Неплохая попытка, но мимо. Хорошо придумано, классно исполнено, а вот концовку вы смазали. Передавай Ведущему Игры – до новых встреч. А теперь вали из моей головы подобру-поздорову. И верни обратно моих прихлебателей.