Аннотация: Дикая природа живёт по жестоким законам выживания!
"Тайга там не бедная! Много всего растет, много чего бегает.. Но все же это тайга. В горах снег выпадает уже в сентябре и лежит до самого мая. Может выпасть и лечь на несколько дней в июне. Зимой снег - по пояс, а морозы - под пятьдесят. Сибирь!"
Василий Песков
...Мороз медленно приходил в стылую тайгу!
Из серой тьмы, как на фотоснимке, вначале проявились отдельно стоящие большие деревья от подножия до вершины покрытые инеем. Потом выделились массивы сосняков окружающие старые горелые поляны. Всё, что было за соснами покрывал таинственной пеленой, словно смертным саваном, туман...
Горная речка зажатая между крутых склонов промёрзла до дна и потекла по верху, дымясь и застывая на ходу, ползла, превращалась в жидкое сало и выдавленнаяморозом, вновь натекала сверху. Пар поднимался над долиной и превращаясь в снежные кристаллы оседал на прибрежных деревьях и кустах. В обморочной тишине замерзающей тайги слышалось шуршание наледи прорезаемое винтовочными выстрелами трескающихся от мороза стволов лиственницы, тут и там чернеющих на склонах распадков...
Волки появились неожиданно. Неслышно ступая, они шли друг за другом, оставляя после себя цепочку неглубоких следов. Стая шла обычной мерной рысью, словно плыла по заснеженным пространствам дремучих лесных урочищ. Вожак, идущий впереди, был заметно крупнее остальных: с большой тяжёлой головой, серой пушистой гривой на короткой шее и сильной широкой грудью. Изредка он останавливался и, точно по команде, останавливались остальные. Вожак вслушивался в тишину холодного утра, поворачивая лобастую голову то влево, то вправо и переждав какое-то время звери трогались с места, продолжая свой нескончаемый поход...
Пройдя по берегу, стая перешла речку и зайдя в крутой распадок, чуть растянувшись поднялась на лесную гриву, отделяющую один речной приток от другого. Войдя в осинник, волки остановились. Притаптывая снег лапами крутились на одном месте и потом ложились поджав их под себя, прикрыв живот сбоку пушистым хвостом. Годовалые волки повизгивали тонко и жалобно, устало вздыхали, прятали влажный нос в подпушь хвоста. Вожак лёг молча, выбрав для лёжки большую высокую кочку, оставшуюся от разорённого медведем муравейника. Волчица долго устраивалась поудобнее. Схватив зубами, вырвала из снега промёрзлый острый сучок, потопталась ещё и легла головой к входному следу. Она лежала последней и присматривала за "тылом", откуда обычно и появлялся главный и единственный враг волков - человек...
Совсем рассвело. Солнце, не пробившись сквозь сухой морозный туман давало мутно-серый холодный свет. Звери попрятались от стужи кто куда: в норы, гнёзда, трещинки в стволах и земле. Мороз достиг апогея. Было не меньше минус сорока градусов. Всё живое затаилось, пережидая длинный ледяной рассвет...
...Человек вышел из зимовья и невольно крякнул, задержал дыхание, пытаясь ещё хоть на мгновение сохранить в себе тепло, нагретого за ночь жилого пространства. Снег под ногами зашумел и каждый шаг отдавался шуршанием рассыпающихся по сторонам кристаллов. Промороженный, он утратил скользкость и подобно крупной белой соли хорошо держал шаг, не продавливался, лишь осыпался с краёв следа внутрь. Снега было немного и идти было, особенно в начале, легко и даже приятно.
Отойдя от зимовья несколько сотен шагов человек остановился, огляделся припоминая откуда он вчера, уже в темноте, пришёл. Потом выбрав направление, глянул вперёд - серая дымка укрывала почти неразличимый дальний край поляны, а горизонта не было видно вообще.
Он покрутил головой, проворчал что-то неразборчиво и разминая мышцы ног, уставшие за многодневный тяжёлый поход, двинулся вперёд.
Пройдя ещё с километр он вышел на дорожную развилку и снова забормотал в полголоса: - Ну а теперь куда?
Он уже давно, бывая в лесу, разговаривал сам с собой и эти безответные реплики помогали преодолевать одиночество и усталость.
Сегодня, рано утром, проснувшись и готовя себе еду человек уже решил куда пойдёт, а сейчас думал, как это сделать: пойти ли дорогами по лесным долинам, или грянуть напрямик, через холмы, сокращая расстояния, но преодолевая трудные подъёмы и спуски - он приблизительно знал где выйдет на волчьи следы, оставленные вчера вечером и только прикидывал, как побыстрее, срезая углы, вновь встать на след волчьей стаи, за которой шёл уже четыре дня!
Незаметно бородатый человек согрелся, приободрился и только чуть ныли, отмороженные когда-то, пальцы на левой ноге. Но это было уже привычно, как шуршание мёрзлого снега под ногами, пот на лбу, тяжёлое усталое дыхание ближе к вечеру, несмотрянахолод потная спина под тяжёлым рюкзаком...
...Волков с лёжки поднял голод.
Вначале пошевелился вожак - услышав повизгивание во сне молодых волков, насторожился. Вскочив на ноги он, расправляя мышцы большого сильного тела потянулся, потом подойдя к пеньку высоко поднял заднюю правую лапу, пометил пенёк пахучей мочой, разгрёб снег энергично швыряя назад смёрзшиеся куски и отойдя в сторону, понюхал воздух. Всё вымерзло в тайге и кроме запаха подмокшей волчьей шерсти волк ничего не учуял.
Волчица тоже встала и покрутившись на месте "прожгла" в снегу жёлтую дырочку, потянувшись зевнула широко открывая пасть, потом облизнулась, сверкнув белизной длинных, острых клыков.
Остальные тоже поднялись, разошлись по сторонам принюхиваясь.
Мороз чуть сдал, но солнце так и не пробилось сквозь туман и в лесу по-прежнему было сумрачно и холодно. Деревья стояли заиндевелые и неподвижные - словно умерли...
Волки, выстроившись походным порядком, пошли вниз, в долину реки, к заброшенным полям по краям заросших ивняком.
Стая долго шла не останавливаясь. Пройдя по берегу, перешли реку по снежному насту, кое-где подмоченному снизу водой - река промёрзла до дна. Вожак немного намочил лапы и после перехода лёг и стал выгрызать колючие льдинки между пальцами лап. Волчица, шедшая последней что-то почуяла, подняла голову, понюхала воздух и легко перейдя с места в карьер ушла в кусты ивняка. Через какое-то время оттуда с шумом взлетел глухарь и чуть погодя, волчица вернулась на след.
Волки уже ушли за вожаком и волчица, лёгкими и длинными прыжками догнала стаю вблизи мостика на старой лесовозной дороге.Ужевсумерках выйдя к полям, волки вслушиваясьиприглядываясь пошли черезгустыеивовыекусты вдоль обочины.
Вдруг насторожившись, вожак остановился - из темнеющей впереди чащи ивняка раздался треск сломанной ветки. Хищники замерли. Вожак пристально смотрел в одну точку, высоко подняв голову. Его уши улавливали звуки, а нос втягивал воздух пытаясь разобрать запахи.
Через несколько мгновений вожак сорвался с места и стая, разворачиваясь на скаку в линию, помчалась через поле. Волчица, ходко убыстряя скок понеслась справа, обходя одного за одним молодых волков. Вожак был впереди и вдруг изменив направление поддал резко влево!
Атаковали почти бесшумно, однако лоси почуяли, почувствовали опасное движение на поле - из ивняка вырвались два крупных чёрно-лохматых зверя и мелькая в полутьме сероватым низом ног, стуча копытами по мёрзлой земле, побежали к реке. Там, на другом берегу, щетинились густые заросли молодых ёлок, непроходимые для волков, но спасительные для высоконогих лосей.
Третий лось, поменьше ростом и размерами, объедавший иву на углу поля, услышав дробный стук копыт заметался в тревоге, но волк- вожак уже развернул стаю в его сторону. Обезумевший от страха лосёнок кинулся догонять лосиху, однако волки опередили его.
Их ещё чуть задержали густые кусты ивняка, стоящие стеной по кромке поля. Лосёнок, на галопе описал дугу, проломился сквозь заросли и ещё успел увидеть за рекой, над тёмным ельником мелькание туловищ и голов взрослых лосей...
Вожак настиг его, в броске вцепился в правую заднюю ногу, повис, распластался, тормозя всеми лапами проехал по снегу за жертвой. Лосёнок почти остановился пытаясь сбросить, оторваться от волка, но тот, воспользовавшись этим мгновенно перехватился, лязгнул клыками и перекусил сухожилие на ноге.
В длинном прыжке, подоспевшая волчица, с коротким рыком, ударила всем телом в шею и вцепившись снизу, распластала толстую кожу под головой. Подоспели молодые волки и туловище лося почти исчезло под серыми сильными, злыми телами!
Всё было кончено в одну минуту - стокилограммовая туша двигалась под напором рвущих её волков, кровь обрызгала белый снег, а голова лосёнка, с тёмными, широко открытыми мёртвыми глазами, моталась из стороны в сторону, под напором выущих плоть волков!
Вожак вдруг рыкнул как то по особому и словно от удара бича, остальные волки вздрогнули, вжали головы в плечи и попятились, поджимая под себя хвосты. Только один не услышал, не захотел услышать и тут же был сбит с ног, покатился пряча лапы визжа от боли и страха, а вожак, ударяя его мощной грудью кусал, рвал за шею, за брюхо, за лапы!
Наконец, с жалким воем побитый волк вскочил и что было сил бросился бежать и через мгновение исчез в темноте.
Вожак вернулся к туше, рыча оглядел стаю и волки, пряча глаза, отворачивая головы показывали вожаку полную покорность!
Победитель вонзил клыки в брюхо лосёнку, распорол толстую кожу и его чёрная, длинная шерсть тут же намокла от крови. Горячие ещё внутренности вывалились наружу - над тушей поднялся пар. Вожак вырвал печень и сердце и чуть оттащив в сторону, принялся есть, изредка поднимая голову осматривался, облизывая окровавленную пасть длинным языком...
Морозная ночь спустилась на землю - в темноте, видны были силуэты хищников копошащиеся у туши жертвы. Матёрый оторвал себе ещё большой кусок мяса, оттащив подальше лёг и разрывая плоть, с треском перекусывая кости стал насыщаться.
Следующей отошла от остатков лосёнка отяжелевшая волчица. Она изредка нервно вздрагивала и сдавленно рычала, вглядываясь в темноту ночи. Остальные молодые волки, ждавшие своей очереди, кинулись на мёртвое тело, огрызаясь друг на друга рвали, терзали, хрустели костями, лакали кровь!
Пиршество длилось долго. Незаметно ко всем присоединился побитый волк, но вожак его не преследовал...
Через час лосёнка разорвали, растащили по полю и лёжа, уже спокойно доедали свою добычу. От стокилограммовой туши осталась голова с большими торчащими ушами, чернеющая на снегу порванная шкура, обглоданные кости ног и толстый желудок с остатками непереваренной лосиной пищи.
Наевшись, волки ушли вниз по реке и войдя в чащу ольховых кустов легли. Вожак устроился на холмике с хорошим обзором вокруг, и главное, с хорошей слышимостью. Засыпая он вздрагивал всем телом и взлаивая подёргивал лапами - ему снилась погоня. Волчица лежала тихо, но иногда открывая глаза и всматриваясь в просветы зарослей, прослушивала пространства с той стороны, откуда стая вошла на лёжку стая...
...Бородатый человек шёл по следу.
Морозная полутьма к полудню немного рассеялась и когда он остановился обедать на берегу болотца, мороз уже чуть сдал и левая нога перестала мёрзнуть и болеть.
Обычно он с удовольствием шёл по незнакомым местам вглядываясь и всматриваясь, запоминая приметы и красивые места, но сегодня с утра, он то и дело пинал левой ногой стволы деревьев, чтобы восстановить нормальное кровообращение в ступне - всё это утомляло и заставляло нервничать. Остановиться и переобуться человек не решался, помня тот случай, когда ранним вечером чуть не замёрз совсем рядом с городом...
Тогда, он возвращался с лыжной прогулки и набрав снегу в ботинки, решил выжать намокшие носки. Но мороз резко прибавил на заходе солнца, снятые носки и ботинки мгновенно заледенели, а пальцы рук окоченели. Обдирая кожу и скрипя зубами от боли, ничего не чувствующими пальцами он натянул на ступни стоящие колом носки, кое-как втиснул ноги в ботинки и побежал, волоча за собой лыжи, крупно дрожа и всхлипывая от напряжения, боли и страха!
Тогда всё обошлось, но он отморозил левую ступню и запомнил этот случай на всю оставшуюся жизнь - природа иногда устраивает беспечному человеку коварные ловушки!
Остановившись на перекус, человек разгрёб снег под большой сосной, сбросил рюкзак, наломал сухих тонких веточек, положил их в намеченное место. Потом достал из нагрудного кармана кусочки бересты и положив сверху на веточки, чиркнул спичкой. Потрескивая и скручиваясь, береста родила огонь и появились несколько язычков пламени, а над костерком прямо вверх поднялась струйка ароматного, тёплого дыма, который попадая в глаза выдавливал слезу и заставлял закашляться.
Но это были приятные мгновения. Человек заранее приготовил несколько больших, сухих веток, сброшенных сильными ветрами с сосен вокруг. Мороз за зиму выжал из древесины всю влагу и потому, дрова горели ярким, жёлто-оранжевым пламенем. Однако дым крутил двигаясь то влево, то вправо и человеку приходилось, отворачивая лицо и затаив дыхание, пережидать наплыв едкого дыма.
Вытирая выступающие слёзы, он размазывал грязь по щекам. Поправляякостёриукрываялицоотдымаонбормотал: - Ничего, ничего - это приятно!
Вскоре огонь разгорелся, набрал силу, дыма стало меньше и охотник, устроившись поудобнее, ожидал когда закипит вода в котелке наполненном промороженным снегом.
Вообще он предпочитал родниковую воду и старался даже зимой найти среди льда и снега незамерзающие родниковые ключи, но сегодня было так холодно, и так мёрзла нога, что не хотелось тратить время на поиски открытой воды...
Достав из рюкзака мешок с продуктами, охотник вынул смёрзшийся хлеб, маргарин в помятой упаковке, консервы с сардинами в масле, луковицу, чай в бумажной пачке, сахар в полиэтиленовом мешке. Всё это разложил на опустевшем рюкзаке.
Потом, для тепла, подложил под себя меховые варежки, но чувствовал, как начал подмерзать правый бок и как нагревшись, жгла пальцы ноги резиновая подошва сапога - даже в такой мороз, из-за наледей и незамерзающих болот, приходилось ходить по тайге в резине, вкладывая в сапоги войлочные стельки, одевая пару шерстяных носков и обматывая ноги сверху суконными портянками. Но у костра резина нагревалась, ноги потели, носки и портянки становились неприятно влажными.
Наконец котелок зашипел, забурлил кипятком. Кряхтя, человек встал, бросил в котелок щепотку чая, обжигая пальцы, торопясь, снял котелок с огня и поставил рядом. Поправил костёр подложив дров, поплотнее запахнулся полами куртки, сел поудобнее, намазал маргарином отогревшийся, чуть подгоревший хлеб, открыл консервы и поставил на край костра греть. Налил большую эмалированную кружку паряще-горячим чаем, насыпал несколько ложек сахара, размешал и только тогда глотнул первый раз и как всегда, обжёг язык и нёбо!
Бок подмерзал. От сапога пахло горелой резиной. Дым ел глаза, но человек почти не замечал этих мелочей - он привык к мелким невзгодам лесной жизни и привыкнув, полюбил. Ведь обедая вот так, можно было немного отдохнуть от утомительной ходьбы, осмотреться, подумать и решить, что делать дальше!
Сладкий горячий чай, вкусная, сытная рыба в масле, горячий, запашистый кусочек хлеба, хрустящие, горьковатые дольки мёрзлого лука, доставляли настоящее удовольствие, а костёр отогревал замерзающие ноги...
В тайге никогда не бывает легко и человек, собираясь в дальние походы, всегда настраивал себя на тяжёлые испытания и потому был готов к трудностям, и не видел ничего особенного в ночёвках на снегу зимой и под дождём летом.
"Жизнь наша такая!" - шутил он, улыбаясь, рассказывая приятелям о своих тяжёлых путешествиях.
Но иногда случались моменты, когда он бывал в своих походах как в раю, наверху блаженства. Один раз, в начале лета, он долго шёл по густому жаркому, комариному лесу и совсем обессилел. Выйдя к большому болоту, направился к его центру, в поисках морошки...
Тут-то он и попал в первобытный рай: с ярко-синего неба светило ясное солнце, ароматный ветер напористо дул навстречу, зелёный, толстый и сухой ковёр мха пружинил каждый шаг и вокруг, отливая золотом росла крупная и спело-сладкая морошка, тёплая от солнечного света. В этот момент он с криком ликования упал на спину, смеясь смотрел в глубокое небо и слушал мелодичный крик маленького сокола, стрелой проносящегося над ним низко-низко.
Так он лежал долго вдыхая полной грудью упругий терпкий, настоянный на лесных ароматах воздух и повторял: - И всё-таки жизнь прекрасна! Волшебна! Удивительна!!! Наверное, таким был рай во времена Адама и Евы!
Он был один в этом раю и потому, не стеснялся проявлять свои чувства!
...К вечеру, как обычно, мороз прибавил - затрещала, лопаясь, кора на деревьях и вновь, над замерзшей землёй поднялся мутно-серый, холодный туман.
Человек в сумерках вышел на дорогу, прошёл до заброшенных полей и там наткнулся на место, где волки задрали лосёнка.
- Ну злодеи - бормотал он себе под нос - а говорят, что волки - санитары леса. Что они убирают из природы больных и увечных...
"Это же каким надо быть дураком, чтобы поверить в этот нацисткой бред?" - думал он, рассматривая следы беспощадной расправы.
- Да, санитары! - бубнил он, трогая ногой голову лосёнка, смотрящую стеклянно промороженными глазами в никуда. - Эти так подсанитарят, что и косточек не соберёшь, чтобы похоронить...
Будто больным и увечным умирать не больно! О Фарисеи- Лицемеры!!! Человек вспомнил библию и рассердившись ворчал: - Учёные, мать вашу так! Придумали теорию у себя в тёплых кабинетах и дурачат людей!
Он невольно презрительно передёрнул плечами, ещё походил молча рассматривая следы вокруг, увидел на снегу отпечатки копыт двух взрослых лосей ускакавших через ельник и подумал, что волки могут ещё вернуться и попытаться поймать оставшихся - тех, что успели уйти...
Уже стемнело и человек прихрамывая пошёл в сторону ближайшего зимовья. Идти было километров пять и стараясь поднять настроение, криво ухмыляясь он стал хриплым голосом петь Высоцкого: - Товарищи учёные, доценты с кандидатами...
Он внимательно взглядывал в заросли, иногда на время умолкал, но продолжал идти и запевал вновь на прерванном месте: - "Кончайте поножовщину, едрит ваш ангидрид...
Человек не помнил все слова песни и потому, повторял эти две строчки много раз - звук собственного голоса бодрил и успокаивал...
Он знал что волки опережают его на сутки и что пройдут недалеко от того зимовья, куда он шёл ночевать...
...Сивый родился несколько лет назад в широкой речной долине, неподалеку от большого озера.
Весной, когда яркое солнце растопило льды и согнало снег, когда на южных прогретых склонах появились жёлтые цветки подснежников, крупная, шоколадно-коричневая изюбриха родила маленького, светло-серого оленёнка. Она долго возилась на бугре поросшем бурьяном, перекатывалась с боку на бок, стонала, растопырив ноги, упираясь копытами в мягкую землю выдавливала из себя новорожденного!
Он появился на свет после полудня, шатаясь встал на дрожащих, слабеньких ножках и изюбриха, сама ещё очень слабая, стала его вылизывать, стараясь нажимом языка не уронить малыша. Потом, первый раз покормив оленёнка своим молоком, изюбриха поднялась на ноги, огляделась и чувствуя сильную жажду тихонько пошла в сторону речки, уходя и уводя малыша подальше от места рождения.
Оставив Сивого - так в Сибири зовут светло-серых по цвету животных - на берегу болота, на закате сходила к реке, попила водички и по пути, на сосновой опушке пощипала зелёной сочной травки, а вернувшись нашла малыша там же, где его оставила - под большим ольховым кустом.
Ещё раз вылизав маленького оленёнка, оленуха, подталкивая его мордой заставила встать и увела за собой в вершину крутого распадка, заросшего мягкой и пахучей пихтой.
Первые недели после родов, изюбриха, уходя кормиться и попить воды, оставляла оленёнка одного в пихтаче - он был так мал, так неподвижно молчалив, что никто не замечал его присутствия в лесу.
Несколько раз мимо, совсем близко, проходила глухарка, но он - Сивый, не двинулся с места и даже не вздрогнул и чуткая птица, не заметив его присутствия проходила мимо...
Через месяц Сивый уже резво скакал вокруг матери, сопровождая её на кормёжку и на водопой...
В то лето, в окрестную тайгу пришли люди и начали валить лес.
Трещали мотопилы, со стонами и уханьем валились на землю лесные великаны - сосны, лиственницы и ели - урчали моторы тракторов, стаскивая убитые деревья в одну кучу. Но люди для изюбрихи и оленёнка не были страшны, потому что были заняты своей работой с утра до вечера, а звери постепенно привыкли к дневному шуму и жили как обычно.
На рассвете изюбриха и Сивый ходили в молодые осинники, где оленуха кормилась, обдирая с тонких гибких веток нежные пахучие листочки, а днём, они уходили в дальний распадок и лежали в тени пихты, слушали шумы летнего леса и дремали.
Хищники потревоженные лесорубами переместились в соседние дремучие урочища и жизнь Сивого и его матери протекала спокойно и размеренно.
Он всё дальше и дальше уходил от изюбрихи и когда терялся, то начинал тревожно свистеть сквозь вытянутые трубочкой губы. Мать приходила или прибегала на зов малыша и он тотчас успокаивался...
Наступила пора летнего солнцестояния, когда солнце длинно и долго ходило по небу с востока на запад, дни были жаркими, а ночи короткими и прохладными.
Зверей стали одолевать комары, слепни, оводы и изюбриха увела Сивого на прохладные крутые склоны приозёрного хребта. Там почти всегда дул ветерок, росла сочная высокая трава, пахло луговыми цветами, жужжали трудолюбивые шмели и шумел ручей, прыгающий с камня на камень в узком ущелье, уходящем вниз, к озеру.
Изредка, изюбриха водила оленёнка на солонец, в долину, где в круглом болотце между двух скальных уступов, торчал мшистый бугор сочащийся желтовато-коричневой водой. Вода на вкус была горьковато-солёная и можно было полизать, побелевшие от выступившей соли остатки корней сосны, давно упавшей и уже сгнившей.
Как-то, возвращаясь с солонца, они встретили медведя - мохнатое, сердито-пыхтящее, неповоротливое существо. Он погнался за ними, но быстро отстал и от досады, рявкнув несколько раз ушёл по своим делам.
Позже, осенью, они иногда кормились вместе с другими матками на больших горных полянах-марях и Сивый, видя медведей уже не пугался как в первый раз - так он учился различать врагов, опасных и не очень...
Вскоре наступила осень. Горы из зелёных превратились в серо-жёлто-красные. Вода в ручьях и речках стала ледяной и каменистое дно отливало золотом, сквозь серебряный блеск водных струй отражающих тёмно-синее прозрачное небо. Ещё позже, на вершины гор лёг белый снег, а в долинах утром и вечером, на зорях стали звонким эхом отдаваться трубные звуки изюбриного рёва. Изюбриха забеспокоилась, подолгу стояла и слушала этот рёв, а на свист Сивого почему-то не отзывалась.
В начале зимы Изюбриха и Сивый, объединившись с ещё несколькими такими же парами, стали жить стадом а когда выпал глубокий снег, они возвратились в долину где родился Сивый. Люди продолжали там валить лес, корма было много, а хищники по прежнему держались от шума и людей подальше...
...Прошёл год. Сивый вырастал большим, сильным, красивым оленем, но его отличал от сородичей цвет шерсти. Он был серым, почти белым и потому, молодой олень был заметен летом, а зимой почти невидим на фоне снега. Когда он неслышно и твердо ступая проходил вслед за изюбрихой по чистым осиновым рощам, казалось, что по воздуху плывёт стройный, лёгкий, плохо различимый силуэт.
К следующей осени у Сивого появились рожки - спички, но он по-прежнему ходил в стаде с изюбрихой.
Началась вторая его зима и в один из ясных солнечных дней, когда стадо после кормёжки лежало на большой поляне-вырубке, страх словно вихрь пролетел по округе и все, вскочив, в ужасе помчались прочь! На дремлющих зверей напала стая волков, но молодые волки были неумелыми охотниками и нападавших рано заметили олени. Поэтому бешеная погоня окончилась ничем - волки отстали, а олени разбившись на группы, ускакали и оторвавшись от преследователей ушли дальше, прочь из этих мест.
Тогда Сивый впервые испытал страх волчьей погони и осознал опасность, исходящую от этих серых хищников, как неслышные тени скользящих по лесу подкрадываясь, а потом, клыкастых и кровожадных, с частым взвизгивающим придыханием несущихся вслед жертве.
И тогда же он понял, что может уйти, скрыться, ускакать от них, осознал силу своих ног и крепость своего молодого тела!
...Прошёл ещё год. Сивый незаметно потерял родственные чувства к изюбрихе - он стал взрослым и самостоятельным. И она ушла, незаметно исчезла из его жизни в один из закатных вечеров, когда таким тревожным эхом отдаётся среди горной тайги голос трубящего гонного оленя.
Вскоре и сам Сивый, сжигаемый страстью и вожделением, с раздувшейся гривастой шеей и остекленевшими блестящими глазами, распустив слюну рыл землю копытами и ждал, звал соперника на бой!
Той осенью он впервые обладал молодой грациозной, послушной маткой, а потом месяц водил её за собой, удовлетворял свою неистовую похоть и если случалось, то дрался за неё с соперниками.
Через месяц страсть прошла и он позволил ей уйти, а сам, соединившись с несколькими такими же молодыми быками, стал жить вместе с ними. На стадо самцов боялись нападать одинокие волки - так эти олени были сильны и бесстрашны...
Прошло ещё несколько лет...
Сивый превратился в сильного, опытного, уверенного в своих силах оленя. Во время гона он уже не боялся соперников и легко расправляясь с каждым кто рисковал с ним схватиться. В его гареме каждый год бывало по несколько маток. Иногда он убегал сражаться с соперниками и часто пригонял в свой табун новых маток, отвоёванных в схватках.
Но проходило время оленьего гона и утолив свою страсть, заложив в потомство своё семя, Сивый уходил и жил там где хотел, одиноко и свободно. Уже многие олени в приозёрном краю были необычного, светло-рыжего цвета, заметно отличаясь от своих кремово-шоколадных сородичей из других урочищ...
Морозы в эту зиму были необычайно сильными и Сивый вынужден был спуститься в долину раньше положенного времени, а это его беспокоило. Снегу здесь было ещё не очень много и волки легко могли выследить и подкрасться. Поэтому он был всё время настороже...
...Волк - вожак вёл стаю в долину. Голод вновь и вновь подгонял их, заставляя непрестанно двигаться в поисках пищи.
Зазевавшаяся лисица поздно заметила серые тени мелькающие на опушке. Волчица, как всегда шедшая последней, первой увидев рыжую, юркнувшую в мелкий лог, сорвалась в карьер, легко настигла стелющуюся в смертном беге лису и мощной хваткой, сверху, за горло, задушила её.
Потом, приподняв над землей несколько раз встряхнула, бросила жертву на снег, обнюхала и фыркнув, неспешной рысью догнала стаю, уходящую все вперёд и вперед. Она была ещё недостаточно голодна, чтобы есть неприятно пахнущую лису - волчица настигла и задушила её заметив бегство - сработал инстинкт преследования и закон вражды - волки не терпят лис!
...Сивый на рассвете кормился в осиновой роще на южном склоне полого поднимающегося вверх распадка. Он объедал мёрзлые веточки с вершин тонких стволов - проходя мимо крупных осин, олень поднимал голову и передними зубами - резцами соскребал вкусную кору сверху вниз, чуть стуча при этом, когда вдавливал зубы в мёрзлый ствол. Этот звук и привлёк внимание вожака - сейчас, в сильный мороз, он рассчитывал только на слух, потому что запахи в такую погоду были неподвижны и очень нестойки - вымерзали вместе с влагой.
Вожак остановился и стая замерла позади. Вожак вновь услышав стук понял, что не ошибся, напрягся и мягкой рысью пошёл вправо по склону. В редеющей тьме он не сразу заметил силуэт неподвижно стоящего оленя, тоже вглядывающегося в их сторону.
И тут хрустнула ветка под ногой одного из молодых. Олень вздрогнул, сорвался с места и набирая скорость, швыряя комья снега из-под копыт, поскакал по склону, чуть в гору. Волки, словно семь расправившихся пружин, рванулись вслед и полетели коротко взвизгивая, едва касаясь лапами земли. Гонка не на жизнь, а на смерть началась!
Сивый, а это был он, мчался по прямой, как таран пробивая заросли кустарников и мелкий осинник и выскочив на гриву, на миг задержавшись, осмотревшись, повернул к предгорьям. Он уже не один раз спасался там, на отстоях - скальных уступах с узким входом на них - и помнил день, когда пять собак подхватили его по следу и погнали.
И тогда, Сивый скакал, останавливаясь прислушивался к погоне и снова скакал, пока не поднялся по узкому проходу скального уступа, торчащему над долиной, на отстой.
Прибежавшие собаки затявкали, засуетились, не решаясь напасть на свирепого оленя вооружённого толстыми развесистыми рогами с острыми концами, обещающих столкнуть в пропасть всякого, кто рискнёт по узкому уступу прорваться к нему.
Тогда, охотник - хозяин собак слышал лай, но не успел до ночи подняться на скалу, а под утро проголодавшиеся собаки ушли вслед за ним, к в зимовью...
Погоня продолжалась уже долго и волки далеко отстали от Сивого, но бросать преследование не хотели - голод и холод будили в них раздражение и злобу, которые заставляли напрягать все силы. И потом, преимущество было на их стороне - целью и смыслом жизни хищников является погоня и кровавые схватки, и в этот раз они делали то, к чему их предназначила природа - были тем бичом, которым процесс жизни постоянно ускорялся, подгонялся.
Но Сивый не хотел стать очередной фатальной жертвой этих страшных законов - он был готов постоять за себя...
Волков было семь. Срезая углы Они, сокращали время погони, а неглубокий снег не мешал волкам - бежать было удобно. Сивый же, доставая копытами до земли часто поскальзывался и тратил силы впустую. Заметив, что волки срезают углы, когда он круто поворачивал, Сивый старался бежать по прямой, однако часто, то лесная чаща, то непролазный валежник мешали этому.
Олень слышал погоню позади и старался оторваться от преследователей - он разгорячился и струйки пара вылетали из ноздрей. Сивая грива покрылась инеем от горячего дыхания, но сердце билось сильно и ровно, а большое тело с поджарым задом и крепкими ногами, швыряло километр за километром под острые копыта...
Совсем рассвело - стали видны склоны широкой долины и заснеженная змейка реки, петляющая между крутых берегов. Но ни олень, ни волки не смотрели по сторонам.
В этот стылый, серый день, под облачным и морозно-туманным небом разыгрывалась привычная драма жизни, участниками которой были волки, благородный олень Сивый и где-то, ещё далеко, присутствовал человек.
А сценой и зрителем одновременно была равнодушная природа, вмещающая в себя всё: и триумф яростной жизни, и трагедию неотвратимой смерти!
Нет! Конечно же мы не забыли о человеке!..
Утром, выйдя из зимовья, охотник поправил шапку на голове, похлопал рука об руку, закашлялся. Он наверное застудил верхушки лёгких и кашлял, иногда чувствуяпустоту в верху груди...
И ещё он устал. Ему хотелось поскорее уйти из этой морозной тишины и сумрака, оказаться дома: в начале выйти к асфальтовому шоссе, потом дождавшись автобуса или попутки уехать в город, к электрическим огням и шуму машин, большим домам и ровному полу в больших квартирах.
И он решил, что последний день идти по следу, а завтра выезжать, да и на работу уже пора, отпуск кончается.
Человек представил себе парную баню пахнущую берёзовым веником, щиплющий за уши жар и его пробрала дрожь.
- Лучше об этом пока не думать - бормотал он и чуть прихрамывая двинулся в сторону предгорий. Он знал, что стая, замыкая кольцо перехода пойдёт где-то там, по верху.
- За сутки они ого-го сколько могут отмахать - продолжил он разговор с самим собой и поправил лямки рюкзака, задубевшие от влаги и пота. Брезент, из которого сшит рюкзак, давно потерял первоначальный цвет и был похож на грубую, плохо выделанную шкуру.
"Надо бы постирать" - думал он, но знал, что сам никогда этого не сделает. "Рюкзак - это часть моей походной жизни и оттого он так выглядит. Он в лесу таким и должен быть ... И в глаза не бросается... Маскировка" - завершил он обдумывать тему и тихонько засмеялся.
Осторожно балансируя руками, перешёл по упавшему дереву глубокий овраг-русло вымерзшей речки, на минуту остановился и осмотрелся...
Он издалека заметил следы на снегу, подойдя потрогал ногой и с удивлением отметил, что они совсем свежие. Приглядевшись, увидел среди кустов, чуть поодаль, большие следы - снежные ямки. - Хм-м - прокряхтел он и стал разбираться...
Вскоре охотник понял, что большие следы принадлежат оленю, а следы поменьше - волкам или собакам.
"Но откуда здесь собаки? В такой холод ни один охотник не рискнет выйти в тайгу!"
Человек поправил на плече новое ружье-одностволку и продолжил про себя: "Может быть сегодня я ружьё очень кстати взял. Ведь волки, а это могут быть "мои" волки, кажется гонят оленя на отстой. А здесь отстой один в округе и я могу туда напрямик пойти!"
Он конечно до конца не верил в удачу, но чем чёрт не шутит...
"Могыть быть! Могыть быть" - он вспомнил монолог Райкина и рассмеялся. Показалось даже, что всё вокруг как-то посветлело и потеплело.
"А жисть-то может быть и ничего ещё" - иронизировал он над своими недавними мрачными мыслями...
...Сивый зигзагами поднимался к отстою. Наконец, стуча копытами по камню вскочил на карниз, прошёл по узкому проходу на широкую площадку окружённую обрывом, остановился и посмотрел назад.
Далеко внизу, мелькая серыми точками двигались один за одним его преследователи. Высота скалы была метров сто и вход на неё начинался почти на гребне горы, а основание скалы вырастало из крутого склона, спускающегося к маленькой речке, усыпанного острыми каменными глыбами...
Вожак знал, что олень идёт на отстой - однажды, будучи молодым волком он участвовал в такой погоне. Тогда они загнали оленя на скалу, просидели сторожа его несколько часов, а когда олень попробовал прорваться, задрали его и съели...
Однако и волки начали уставать - голод становился сильнее и сильнее. На бегу, часто и глубоко дыша они хватали снег с поверхности сугробов - хотелось пить.
Человек перевалил через гребень, спустился в лощину, перешёл наледь замерзшего ручья и остановился. Устало вздыхая сбросил рюкзак под высокой с кривым стволом сосной. Развёл костёр, вскипятил чай, быстро поел и продолжил путь.
Он торопился... До отстоя оставалось километра три, а по горам это выходило час - полтора. Волки и олень теперь опережали его на полдня и охотник боялся опоздать - волки в погоне неутомимы!
...Вперёд вырвался тот молодой волк, которого искусал вожак во время предыдущей охоты. Он шёл рысью слева и выше от стаи и получилось так, что ему не надо было взбираться в крутой подъём - он по диагонали достиг отстоя первым, взобрался на карниз и при виде так близко стоящего оленя, забыл осторожность!
Сивый ждал нападения. Он шагнул навстречу прыгнувшему волку и молниеносным ударом опущенных навстречу рогов, скинул нападавшего в обрыв. Волк с визгом полетел вниз переворачиваясь в воздухе и упав на острый гранитный гребень сломал спину и мгновенно умер!
Стая поднялась к отстою через минуту, видела падающего сородича и потому была настороже.
Волки расположились полукругом перед входом на узкий карниз и рыча скалили зубы, видя перед собой в пяти шагах такую желанную, но недостижимую добычу.
Сивый же, глядя на врагов разъярился: его глаза налились кровью, шерсть на хребте поднялась торчком, голова с остро отполированными рогами, то угрожающе опускалась, то резко поднималась. Острые копыта рыли снег стуча по мерзлому плитняку.
Поэтому, волки нетерпеливо топтались перед входом на карниз, но атаковать боялись.
Вожак первым успокоился, облизываясь, неотрывно следил за оленем и беспокойно переступал с лапы на лапу. Потом сел и подняв голову к небу завыл. Морозный воздух плохо резонировал, но получалось всё-таки страшно и тоскливо.
- О - О - О - выводил он толсто и басисто и в конце гнусаво запел: - У - У - У - и резко оборвал эту песню смерти. Голод, злоба, жажда крови - всё слилось в этом ужасном вопле негодования и ярости.
Сивый сильнее застучал копытами и сделал резкое движение навстречу волкам. Стая встрепенулась, но олень благоразумно остался на площадке, злобно раздувая ноздри пышущие паром, угрожающе поводя тяжелыми рогами...
Прошло два часа...
День клонился к вечеру. Мороз крепчал. Серая муть наползающая из-за гор, казалось, несла с собой обжигающий ледяной воздух. Волки свернувшись калачиками уже лежали рядом со входом на отстой, олень же, по-прежнему стоял. Отчаянная гонка, голод, неистовый холод отняли много сил - Сивый утратил ярость, крупно дрожал переминаясь с ноги на ногу и стучал копытами по камню. Он истоптал весь снег на площадке и гранит, чёрными полосами проглядывал сквозь белизну снега.
Иногда усталый зверь споткнувшись оступался и волки вскакивали, готовые напасть.
Но Сивый выправлялся и волки снова ложились, тонко поскуливая в томительном ожидании. Сивый не мог лечь, не мог стоять на одном месте и потому, от долгого, бессмысленно долгого движения начал уставать и замерзать. Изредка он заглядывал вниз, в пропасть, как бы примериваясь к чему то...
Время тянулось медленней и медленней. Неподвижно замерли вокруг отстоя заснеженные склоны, кое-где покрытые серой щетиной кустарников и островами сосновых рощ...
Человек вышел из-за заснеженного ельника и увидел отстой, белеющую кромку гребня на горизонте, редкие, согнутые ветрами сосны с примороженной к хвое снежной пылью.
Он остановился, тяжело дыша сел на поваленное весенней бурей дерево и сбросил рюкзак, а потом отдыхиваясь, стал вглядываться в даль, стараясь увидеть зверей. И он действительно заметил на вершине скалы что-то серое и движущееся.
- Чёрт- выругался он - если это изюбрь, то он должен быть коричневым, почти чёрным.
Охотник щурился, крутил головой и в какой-то момент различил голову и крупные рога.
- Ого-го! - воскликнул он - а ведь это олень и какой здоровый, да ещё и почти белый, сивый!
Помолчал, соображая, снова вспомнил "Охотничьи рассказы" Черкасова. - Да ведь это князёк! Так их из-за необычного цвета называли. Чудеса - а! - протянул он. "
- Похоже, что это тот самый сивый изюбрь о котором мне уже рассказывали!Такое чудо охотник видел впервые, хотя оленей встречал в тайге часто, да иногда и стрелять приходилось.
Однако сколько не вглядывался человек, волков увидеть так и не смог. "Далеко ещё" - подумал он, но двигаться стал осторожнее, осмотрел ружьё и приготовил патроны с крупной картечью положив их поближе, в нагрудный карман куртки. Потом несколько раз на пробу прицелился вскидывая ружье и быстро и привычно вставляя приклад одностволки в плечевую впадину. Потоптавшись, спрятал рюкзак под дерево, попрыгал, проверяя не гремят ли патроны в карманах и не торопясь, насторожённо, тронулся вперёд, стараясь прикрываться от скалы крупными деревьями. Он по опыту знал, что олени видят очень хорошо.
- Тем более серые разбойники. А они где-то там, поблизости - шептал он, хотя до скалы было ещё далеко...
Человек плохо выговаривал слова, потому что от сильного мороза на его длинных усах под носом образовались ледяные сосульки величиной с вишнёвые ягоды. Эти "вишни" касаясь кожи носа обжигали морозом и человек ругнулся. Оттаять их не было никакой возможности Язык больно прилипал к заиндевелой поверхности, оторвать же "вишни" можно было только с усами...
...Сивый замерзал. Он стал суетиться, бил копытами по камню, крутился на пятачке площадки, тяжело дышал вздымая заиндевелые бока.
А волки оживились - они вскочили, перебегали с места на место рычали, не отрывая пронзительных злых глаз от изюбря!
И тут Сивый решился. Он подошёл к краю обрыва слева от входа на отстой, где как ему казалось было пониже, потоптался зло взглядывая в сторону волков и вдруг, чуть присев на мощные задние ноги, опустил передние через кромку скалы и выждав мгновение, оттолкнувшись прыгнул вниз, в неизвестность, привычно надеясь на силу и ловкость своего тела.
До этого, он уже не один раз прыгал на крутых склонах с уступа на уступ с высоты пяти и даже больше метров, но здесь было много выше и только мороз, волки и плохая видимость заставили его сделать это!
Волки такого не ожидали. Первым среагировал вожак - раздувая ноздри, втягивая и выдыхая воздух, осторожно ступая прошёл по карнизу на опустевшую площадку.
Но изюбря здесь уже не было, хотя запах его ещё сохранился.
Волк почти пополз к краю пропасти и глянул вниз. Он увидел широкую речную долину, заснеженные сосны, каменную осыпь прикрытую снегом и движущуюся фигурку человека.
Через секунду снизу раздался крик: - Эй!.. Э-ге-гей! - и хлестнул бич ружейного выстрела!
Волки бросились к выходу с площадки. Вожак ударил замешкавшегося молодого клыками разинутой пасти, рыкнул и намётом помчался прочь от отстоя, в гору, а за ним в рассыпную понеслись остальные пять. Через несколько секунд площадка отстоя опустела...
Охотник подойдя поближе хорошо рассмотрел оленя, но волков не видел - они лежали за уступом, а до отстоя было ещё метров сто пятьдесят. Когда он увидел, что олень примериваясь опускает передние ноги с обрыва, то глазам своим не поверил...
"Он что, самоубийца?" - мелькнуло в голове. Охотник выскочил из-за дерева, но было уже поздно. Сивый олень оттолкнулся и прыгнул вниз и набирая скорость падения, старался сохранять равновесие в полёте, и в начале это ему удавалось!
Но метров через пятьдесят его стало клонить вперёд, переворачивая туловище головой вниз. Когда изюбрь уже не управлял телом, он первый раз коснулся выступа скалы, "сломался" и ниже, ударившись во второй раз о гранитную глыбу боком, беспорядочно, уже куском мёртвого мяса упал на заснеженные камни...
Человек негодуя, протестуя всеми чувствами остановился и закричал, а потом вскинув ружьё, словно салютуя храбрецу и выстрелил в воздух! - Неужели олень покончил с собой? - шептал он, тоскливо глядя вверх, на каменную осыпь будто ожидая, что олень поднимется и выскочит оттуда, живой и невредимый!
Но вокруг расстилалось хлодное, стыло-молчаливое и неподвижное пространство дремучей тайги...
...Шумно отдуваясь, человек с тяжёлым рюкзаком за спиной медленно шагал по дороге то и дело оступаясь, иногда не удержавшись на ногах тяжело падал и подгибая колени старался их не повредить.
Глаза привыкли к темноте, на белом снеге контрастно выступали отдельные деревья, но видеть дорогу становилось всё хуже и только знание местности помогало не сбиться с пути - человек в этих местах бывал уже не один раз...
Наконец, впереди, на краю большой поляны зачернела односкатная крыша зимовья.
Неизвестно кто и когда построил эту избушку, но с той поры она не один раз укрывала замерзающего охотника или заблудившегося лесного скитальца. А человек ночевал здесь первый раз лет десять назад и тогда эти леса считались для него чуть ли не краем света. Сейчас он знал эти места как свой огород и поэтому был спокоен.
Однако сегодня ночью, да ещё с тяжёлым рюкзаком, он устал зверски и едва добрёл до зимовья...
Свалив тяжёлый рюкзак с плеч под навес низкой крыши, он отворил скрипнувшую дверь, с трудом пролез внутрь. Обхлопывая себя и сапоги от налипшего мёрзлого снега, огляделся; привычным движением нашарив рукой спички взял их с подоконника, чиркнув два раза; зажёг дрожащей рукой свечку и повалился на нары со вздохом - стоном. Он не мог разогнуть натруженную спину, а ноги гудели от усталости.
Дрожащий огонёк высветил закопчённый потолок над деревянным столиком у окна, железную печку на металлических ножках, кучу дров сваленных в углу, невысокие нары во всю ширину домика.
Немного полежав, человек с кряхтением встал, распрямил спину, подошёл к печке, положил внутрь на старую золу бересты, которая большими кусками лежала под печкой. Потом достал нож из деревянных ножен, всегда в походах висевший на ремне, на боку; нащипал лучины из приготовленного смолистого полена, как и береста им же оставленного в предыдущее посещение избушки.
Чиркнув спичкой зажёг огонь, прикрыв ненадолго дверцу, а услышав, как огонь загудел внутри открыл и наложив полную печку дров закрыл её, уже на задвижку.
Выйдя наружу, занёс внутрь домика кусок льда, тоже заранее вырубленного в болотце неподалёку, разбил его топором на чурке и сложив всё в котелок поставил кипятить воду для чая.
Недолго полежав на нарах, отдышавшись, он поднялся, достал большой кусок мяса из рюкзака и занёс внутрь.
Ружьё как всегда висело снаружи, на гвозде под крышей.
В полутьме, всё ещё холодного пространства избушки, острым ножом нарезал мясо мёрзлыми ломтями и положил на закопчённую сковороду. Взял с подоконника замёрзшую половинку луковицы и покрошил ее туда же. Потом с полки снял полотняный мешочек с серыми выступившими пятнами жира, достал из него кусок солёного сала, порезал длинными палочками на сковороду.
Печка разгоревшись, вздыхая, мерно гудела как паровозная топка; плита в центре заалела раскалённым металлом. Он поставил сковороду туда, на самый жар, помешал мясо и стал ждать.
К тому времени чайник закипел и отлив немного кипятка в кружку, человек бросил туда оставшиеся на чурке льдинки и не выходя на мороз, тут же, подле печки помыл тёплой водой руки и лицо, осторожно обрывая с усов остатки ледяных "вишен".
На сковородке заскворчало и такой вкусный запах разошёлся в согревающемся зимовье, что человеку зверски захотелось есть и он, несколько раз невольно сглотнул слюну.
"О - о, как я их понимаю!" - подумал он о волках и может быть впервые за весь день, улыбнулся.
- Все-е-е, мы дети-и галактики-и! - замурлыкал он и стал устраиваться поудобней - снял, наконец, суконную куртку на ватном подкладе, душегрейку, расправил плечи, вороша волосы посидел неподвижно, уставившись в яркие точки огня, видимые сквозь круглые дырочки в дверце печки.