У Б И Й Ц А

Он начал дрожать еще в подъезде.

"Я не знаю. Может, этот меня просто не пустит", - пытался он успокоить себя. Но он ЗНАЛ, и от этого ему было страшно.

Он позвонил - белый пластиковый звонок, исцарапанный, дешевый, с резким отрывистым звуком - в дверь, за которой жил тот самый человек, имя которого он знал, но называл всегда - "этот" или "убийца".

Было слышно, как "этот" прошаркал к двери и начал ковыряться в замке. Дверь распахнулась. Хозяин квартиры, не глядя на гостя, отступил в сторону, давая ему пройти. И он вошел.

"Этот" был небрит, некрасив и немолод, в грязной майке и протертых старых джинсах.

- Ты кто? - спросил "этот", без особого интереса глядя на него. Он оглянулся (грязная прихожая, направо комната, налево ...неважно), тихо закрыл входную дверь и прошел в комнату направо. "Этот" потащился за ним. В комнате гость обернулся, внимательно гладя на хозяина квартиры и, тяжело роняя слова, произнес: " Ты убил мою мать".

- А-а, - лицо "этого" поскучнело, - и что?

- Ты ...ты так просто признаешься?

- Что такого? Никто этого все равно не докажет. Сколько пытаются - не могут.

- Знаю, - сказал он, - я не за тем пришел.

- А зачем?

- Советую поглядеть на твою машину во дворе.

- Зачем? - повторил убийца, продолжая стоять на месте.

- Увидишь - поймешь, - ответил он, и на его лице неожиданно появилась такая гадостная улыбка, что убийца торопливо бросился к окну.

- Обманул, - сказал "этот", - Вон она стоит. Все в по...

Договорить убийца не успел. Ломик, найденный на стройке, гость прятал под курткой и, когда этот отвернулся к окну, он криво, но сильно ударил прямо в голову.

"Какая гадость", - невольно подумал он, но жалеть о своем поступке было нельзя, потому что поздно. Лучше было думать, что он прав, что другого выхода не было. Отойдя в сторону, он сел на дряхлую табуретку. Странное облегчение, словно вылечился от болезни. Вот кем был "этот" - болезнью. Последние недели такие тяжелые, страшные...

Он встал, уронил на пол ломик. Входную дверь оставил нараспашку. Скатился по лестнице. Домой, домой. Через дорогу, во двор. Второй подъезд. Бесконечно спускающийся лифт. "Здравствуйте, Вера Сергеевна". Кнопка с полустертой цифрой. Ключ.

Он захлопнул дверь, словно кто-то гнался за ним. Еще вчера он знал, что будет пить кофе, специально купил банку самого дорогого. Поставил чайник, сам тем временем побрился и почистил зубы.

Кофе оказался кислым. Отвратительно кислым.

- Нет, хорошего растворимого кофе не бывает, - сказал он и сам испугался звучанию своего тонкого голоса. Может, все обойдется? Не может быть, чтобы не обошлось. Он ведь только недавно был школьником, бегал с огромным портфелем. Потом легко поступил в университет, так же легко долетел до третьего курса. Ему и двадцати-то нет!

Маменькин сынок. Ну что ж, он всегда был маменькиным сынком, отца-то у него не было, не считать же за отца... Он снова и снова пытался вспомнить момент, когда "этот" открыл дверь. Каким было лицо, взгляд? В памяти всплывал только лысоватый затылок. Наверное, именно от "этого" у него светлые глаза, у матери были карие... теплые.

Он открыл окно. Это было страшно, еще страшнее, чем ударить ломиком. Перегнулся вниз, теряя равновесие. Дернулся назад, вцепился в подоконник. В горле теснились рыдания, но слез не было, и он давился сухими всхлипами. Вернуться... отсрочить... Нет, зачем? Хотя бы минуту... Но он уже падал.

Когда он умер, он не понял. Ему показалось, что он пробил асфальт и вырвался. Куда? Из боли. Сразу стало светло и свободно. Без тела, он встал и пошел - выше и выше. Впереди стоял кто-то и протягивал ему руку. Он пошел быстрее, и чем ближе он подходил, тем более знакомым становилось лицо встречающего. Наконец он узнал: это был его отец. Все казалось правильным.

- Этот человек убил маму! - напоминал он себе, но уже не понимал смысла своих слов. Ярко звенело "человек" и тепло светилось "мама", но другие слова будто размазали мокрой тряпкой. Они проскальзывали мимо сознания. Он уже не умел ненавидеть. Более того, теплое слово "мама" согрело слово "человек", стоящее рядом. Он потянулся к этому человеку, чтобы прикоснуться, прижаться.

Но откуда-то он знал, что не может уйти, не обернувшись. Уже далекий, он равнодушно посмотрел назад, спокойно улыбнулся своему телу, спокойно пропустил сквозь память свою жизнь... И вдруг, в какой-то миг, связь возобновилась, он вздрогнул, ощутив невыносимый стыд и пожалел, что больше нет тела, чтобы чувствовать боль.

- Я тебя ненавижу! - прошипел он, не зная, к кому обращается - к убийце, к себе...

Что-то коснулось его руки, и он почти испугался, ощутив прикосновение. Благословенная боль медленно возвращалась, вгрызаясь в сознание, прогоняя сомнения. Теплые слова начинали тускнеть, терять смысл, и все ярче разгоралось алым пульсирующим огнем жгучее "убил".