Эрвин отправился в кафе, выбрав, если судить по указателям, самое далекое и непрезентабельное. Трудно сказать, почему именно туда. Не хотелось комфортных стульчиков, уединенных столиков, сверкающих никелем поверхностей. Впрочем, есть тоже не хотелось. Пара бутербродов, с трудом впихнутая в себя за целый день, исключила вероятность голодной смерти, а потакать прочим причитаниям собственного организма было лень. Но не бродить же по залу ожидания? А тут - пока дошел туда, пока обратно, глядишь, и трап будет подан.
Хотя искомое место общепита и располагалось на отшибе, оно всё же относилось к международному аэропорту, а не деревенскому вокзалу, поэтому удовлетворило: в меру чистое, в меру людное, с крайне ограниченным ассортиментом предлагаемых блюд, который на львиную долю состоял из напитков, булочек и салатов, плавающих в обилии майонеза. Не кафе - буфет средней руки. Столы с сидячими местами были плотно и надолго оккупированы пассажирами отложенных авиарейсов. Кто-то там же и спал, положив голову на сложенные руки. Вдоль стен теснились высокие столики, предназначенные для перекуса стоя. На большей части из них громоздилась грязная посуда, оставленная, видимо, специально для пиршества жирным мухам.
Но Эрвин был не в претензии. Ни на обстановку, ни на очередь, которую пришлось отстоять, ни на то, что немудреная его трапеза не будет приукрашена зрелищем взмывающих в полуночное небо самолетов, поскольку все окна кафе выходили на стоянку аэропортовского авто-мотопарка, едва различимого в слабом свете фонарей.
За прилавком клиентов обслуживала ворчливая тетка в плотно обтянувшем могучую грудь замызганном переднике. На копне ее волос, всклокоченных безжалостной химической завивкой, пошатывалась форменная шапочка, а дряблую шею плотно обхватывало дешевое ожерелье. Однако, глядеть кроме нее всё равно было не на что, и Эрвин рассеянно наблюдал, как эта грудастая леди швыряла заказы. Словно аэропортовский грузчик чемоданы. Напитки колыхались, едва не переливаясь через край, булочки падали на тарелки, как мячи в баскетбольную корзину, мастерским чудом не выскакивая за пределы. Возможно, ее эквилибристика не была бы столь успешна, будь исполнительница чуть рискованней. Но она не перетруждалась - наполняла тарелки да стаканы прямо у себя под носом, предоставляя покупателям самим тянуться за заказом через полприлавка.
Эрвин удостоился особого внимания экспансивной особы. Сперва он отнес это на свой обычный успех у женского пола. Но упертый ему почти в живот заказ был сопровожден перекошенным лицом да пренебрежительным жестом, чтобы поскорее убирался. От плеснувшего кофе молодой человек успел отшатнуться, и капли попали на пол, а вот пирожок совершил то, что до этого не удавалось его собратьям - выскочил из тарелки. Эрвин поймал беглеца на лету, вернул на место, вытер испачкавшиеся жиром ладони друг об дружку и молча направился к высокому столику. Самому далекому, одиноко стоящему в маленьком закутке за выступающим входом в подсобное помещение.
Эрвин попытался вглядеться в темноту улицы за окном. Вздохнул - не удалось. Здесь было не так светло, как в остальном зале, но разница освещения всё равно не позволяла разглядеть подробности. Жаль. Техника на стоянке, едва освещенной неяркими фонарями наверняка любопытная.
Напиток в стакане оказался совершенно безвкусным. Вернее, имел вкус разведенной в воде глины. Нет, Эрвин никогда не пробовал глину на вкус, но представлял себе именно так. Впрочем, раствор был горячий и очень сладкий. Это примиряло.
- Хелло, долли, - хрипло прозвучало из-за спины.
Обойдя его, между столом и подоконником втиснулась девица. Рука Эрвина замерла на полпути к тарелке с пирожком. Вот же, черт, колоритна девчонка! Внешний облик красотки был так же темен, как пейзаж за окном, с которым она слилась бы полностью, будь здесь чуточку темнее. И точно так же была скорее интригующей, чем мрачной.
Эрвина кольнула острая зависть по утерянным возможностям: когда-то и он любил шокировать приличия подобным самовыражением. Когда-то к сонму аналогичных неформалов малознакомые люди причисляли и его самого. Что от того осталось? Небрежность одежды, чуть более вызывающая, чем принято у окружения, но уже не выходящая за пределы нормы. Пристрастие к обилию безделушечных украшений, уже не настолько искреннее, чтобы быть навязчивым, и часто забываемое. Отбросить бы, как в детстве, все условности, забыться, отдавшись вызывающему пофигизму! Не выйдет. Впрочем, никогда и не выходило. Всегда было лишь игрой на публику.
В отличие от его показушной театральности, у представшей перед глазами дивы всё было по-настоящему, по-серьезному: выкрашенные в цвет воронова крыла волосы торчали искусственными сосульками, глаза густо намалеваны черной тушью и обмазаны тенями, губы, ногти - всё того же сочного оттенка. Не говоря уж об обтягивающих штанах, не по сезону толстой, усеянной металлическими заклепками, кожаной куртке и высоких спортивных бутсах с зелеными неоновыми шнурками - единственным контрастным пятном в ее наряде. Серьги с черепами и шипами - по пятерке в каждом ухе, цепи, браслеты - всё как определено стилем. Свободные от черноты зоны на лице и кисти рук выделялись неестественной белизной. А взгляд был переходным звеном в черно-белой цветовой гамме - серым и болезненно тусклым.
Обмотав одну ногу вокруг другой, девица облокотилась о стол и, не переставая чавкать жевательной резинкой, уставилась на скромный ассортимент блюд перед соседом.
Первой реакцией Эрвина было отклониться и еще раз внимательно рассмотреть подстольную часть. Он не раз поражался, как женщины могут не терять равновесия в такой явно неустойчивой позе: стоять нога за ногу. Причем они умудрялись проделывать этот фокус, не имея рядом опоры, а иногда и на шпильках. Наглядевшись, вернулся к щепетильному осмотру верхней половины. Девица не смутилась. Большим и указательным пальцами вынула изо рта резинку и прилепила к низу столешницы.
- Купи мне то же пожрать, - сказала она низким прокуренным голосом.
- Что именно?
- То же, - повторила раздельно и для непонятливых указующе мотнула прядями на его ужин.
Стойко выдержав еще один акт уничижительного отношения грудастой продавщицы, Эрвин в дополнение к пожеланию девицы прикупил большую шоколадку.
Вернувшись к столику, обнаружил, что от его надкушенного пирожка осталось меньше четверти, а стаканчик с кофе находится в руках нагловатой незнакомки. Судя по жадности, она давно бы всё прикончила, а может быть уже и сбежала, если бы кофе до сих пор не был таким обжигающим.
- А ты знаешь, двинутый, что в этих "тошнотиках" иногда ханырятся целые крысиные хвосты? - с ходу спросила девица, помахивая остатком жареного пирожка с мясом. - Труха перемалывается, но хвосты рядком проходят. У меня чувак знакомый в теме, он зуб дает. Базарил: с утра, как мясорубки врубают, на заводе писк ядреный стоит!
Эрвин придвинул к ней вторую тарелку.
- Чё, не будешь, брезгливый? - ухмыльнулась она.
- Забирай.
Второй пирожок исчез в два укуса. Но девка была настолько тощая, что для ее прокорма не жалко и десятка. Эрвин отломил от шоколадки один ряд долек, остальное толкнул через стол. Незнакомка неуклюже поймала и принялась откусывать прямо от плитки, заплевывая стол кусочками фольги.
- Еще чего? - предложил Эрвин.
- Выпить и трахнуться.
- На второе - нет времени, а первое без второго - не вижу для себя выгоды, - изобразил он ироничное сожаление.
- Тогда забей, жратвы харэ. На меня всегда жор нападает, когда доза маловата. А у тебя? - она допила последний глоток, быстро огляделась и, убедившись, что скрыта выступом стены, вынула из-за пазухи приплюснутую пачку сигарет. - Косячок нужен?
- Давай, - после секундного колебания согласился Эрвин.
- Жмешь, что покруче? - среагировала на заминку девица.
- Вообще-то не балуюсь.
- Ага, - девка громко хрюкнула и, выстрельнув две сигареты так, чтобы они чуть возвышались над остальными, показала Эрвину. Он потянулся через стол, вытащил торчащую пару и спрятал в кулаке. - А я вообще-то мать Тереза и в свободное время кошечек развожу. Ты на себя-то позырь, убогий, прежде чем отбрехиваться. Еще лохнись, что это ты от любви слезы гнал.
Пачка быстро исчезла с глаз, но Эрвин успел заметить, что только предложенные ему сигареты выделялись кустарщиной, остальные казались самыми обычными. Девка сплавила рисковый товар? Или он удостоился жалостливой подачки?
Эрвин, насколько мог, оглядел себя. Остальное попробовал представить путем дедуктивного самоанализа. Сразу стали понятны и реакция на него продавщицы, и неожиданное внимание незнакомки, принявшей его за родственную душу. Ничего удивительного, хотя до ее живописности ему бесконечно далеко. У него нынче свой шарм. Излюбленный им однотонный стиль в одежде сегодня смотрелся убого. Брюки, футболка, обувь еще носили следы придорожной пыли, по которой их хозяина повозили ранним утром. Отряхивание и выбивание тут помогли крайне мало. Куртка полдня служила подушкой и, как следствие, была непотребно мятая. О прочем, чего сам увидеть не мог, догадаться нетрудно. Глаза от недосыпа наверняка красные и вряд ли бодро блестят. Утренний перебор с таблетками напрямую на самочувствие влиять перестал и реакцию не тормозил, но на внешнем виде тоже обязательно отразился. Плюс общее самоощущение того самого пресловутого дохлого и полуразложившегося ежа без сомнения сказывалось на физиономии.
- Тебе какое дело? - ровно, совершенно без вызова спросил Эрвин.
- Да никакого, - пожала незнакомка плечами. Она уже снова работала челюстями, гоняя во рту свежую жвачку, распространявшую холодноватый мятный аромат. Выдула пузырь, который, лопнув, прикрыл белой кляксой черные губы. Удивительно, но после еды они нисколько не потеряли вызывающей окраски. - Ты, давай, бабки гони за товар.
Вот тебе и подарок! Эрвин умилился собственной наивной лопухастости и полез за бумажником.
Кивнув, когда количество вынимаемых парнем по очереди купюр, стало по ее мнению достаточным, девица выхватила деньги, а потом внезапно дернула Эрвина за кисть, вывернула кверху запястьем, ловко сдвинула рукав куртки выше локтя. Хмыкнула:
- Не ширяешься. Значит, всё-таки нюхач или колёса.
Эрвин вырвал руку так резко, что девушка больно ударилась грудью о край стола.
- Охренел, убогий?
Словно удушающая вонь пахнула Эрвину в нос от ее прикосновения. Сквозь мятный холодок ринулся запах горелого мяса. Точно его коснулась не симпатичная, хоть и неформальная девушка, а медуза ядом обожгла кожу. Он задержал дыхание, а лицо против воли брезгливо скривилось.
- Я, вроде как бы, не Сикстинская Мадонна, - проявила неожиданную эрудированность девица, - но и не жаба ж. Да и ты не Ален Делон. Чего кочевряжишься?
Выплюнула на стол жвачку, развязала ноги и пошла прочь. Эрвин бросился следом, догнал, схватил за тощее плечо, разворачивая.
- Бл.., больно, - она чуть протянула последнее слово.
"Больно, боольно, боольно", - наполненный униженным страхом голос растекся по мозгам Эрвина. Голос тихий, напуганный и... заботливый. Видение тонких рук, хватающихся его за запястье, упирающихся в грудь... "Пожалуйста, не надо..."
Отпустил, отпрянул и спрятал руки за спину.
- Прости. Я не хотел, - чуть слышно прошептал он.
Девушка склонилась, чтобы расслышать, но поняла, что слова предназначались не ей.
- А ты и, правда, вроде не нарик. Значит, просто придурок. Ладно, бывай... глюканутый.
Из динамиков под потолком донесся женский голос, объявляющий посадку на какой-то самолет. Компания за ближайшим столом закопошилась, торопясь к выходу. Начавшееся вокруг мельтешение вернуло Эрвина в настоящее. Девица испарилась.
Он нащупал в каждом кармане по сложенному листу бумаги. Вынул и повертел в руках. Обычный тонкий белый и плотный зеленоватый. Два письма. Два выбора. И он в пустоте между ними. Эрвин не спеша развернул оба, сложил текстами друг к другу и, медленно разорвав, выбросил в мусорницу.
К месту регистрации своего авиарейса он подошел, когда основной поток пассажиров уже схлынул. Поодиночке или малыми группками подбегали задержавшиеся. Подождав, когда от стойки достаточно далеко отойдет очередное семейство с целым выводком ребятишек, Эрвин протянул таможеннику документы.
Тот проверил по системе. Проверил несколько раз, склонился ближе к переговорному устройству.
- Извините... - неуверенно начал он, но Эрвин перебил:
- Я знаю, что числюсь в "черном списке". Но знаю и то, что пересекать границу мне не запрещено.
Именно так. Официального запрета на его появление в Отнийском Королевстве никто не снимал. Об этом сотрудники посольства не преминули напомнить Эрвину, когда оформляли бронь на билеты.
- Да, это так. Вам не запрещено появляться, но запрещено находиться в Отнийском Королевстве.
- Знаю. Но это мои проблемы.
- Наша сторона обязана передать информацию...
Таможенник чисто по-человечески давал время хорошенько все обдумать. В голосе лишь любопытство и удивление. Правильно, против имени Эрвина не стояло грифа "государственный преступник", не было сноски о международном розыске, об опасности и обязанности задержания. Лишь ничего не объясняющая метка об одном-единственном запрете. Призвать к благоразумию определенно не повредило бы. Но Эрвин кивнул, подтверждая свою осведомленность, и потянулся забрать паспорт.
- Честно говоря, случай особый, - уже увереннее сказал таможенник, не спеша отдавать документы. - Я вынужден направить вас на дополнительный контроль. Личный и багажа.
За спиной незаметно материализовался сотрудник службы авиационной безопасности.
- Делайте, что положено, господа, - Эрвин в общем-то не удивился. - Багажа у меня нет.
- Совсем?
- Только то, что в карманах. Сами понимаете: в самолете им не воспользуешься, а когда сядем, обо мне сразу позаботятся. К чему утруждать государственные органы разборками с барахлом?
Истинно так, если дома его ждет тюрьма с полным государственным обеспечением, то багаж в момент ареста будет нелеп. Если же всё закончится милостиво - хлам привалит. А здесь и сейчас совсем уж не время не место для проявления неуверенности и сомнений.
Вот только Эрвин поразился просительным ноткам в собственном голосе. Неужели побочным эффектом лекарств стало любезничанье с чиновниками? Наряду с уже выявленными терпимостью и снисходительностью было нонсенсом. Впрочем, вариантов у него действительно немного? Не городить же новые препятствия, когда и в имеющихся сам черт не разберется.
Эрвин приподнял руки, выражая готовность к немедленному досмотру и просвечиванию. Однако его попросили пройти в отдельное помещение.
- Сколько времени это займет? Я не опоздаю на самолет?
- У нас большой опыт, лишнего времени не отнимем, всё в рамках закона, - заверил представитель службы безопасности, повторяя жест, приглашающий отойти в сторону.
Эрвин не стал нагнетать обстановку - в данный момент всё и так работало против него.
Но когда оказался в изолированной комнате, похожей одновременно на камеру и врачебный кабинет, а сопровождавший охранник, передав документы задержанного, перегородил позади него выход, ненавязчиво взявшись за рукоять дубинки, стало понятно, что дело предстоит не такое простое, как Эрвин надеялся.
Получив бумаги, хозяин кабинета - сотрудник службы внутренних дел аэропорта - сел за грубый конторский стол, стоявший справа у стены и принялся списывать данные в потрепанную толстую канцелярскую тетрадь. В стороне, у сканирующего терминала копошился еще один сотрудник ВД.
- Запрещенные к ввозу или вывозу товары, наркотики, оружие? - спросил листающий паспорт, не глядя на Эрвина.
- Не имею.
- Цель нахождения в Российской Федерации?
- Семейная.
- Причины, запрещающие гражданину пересекать границу своей страны?
- Будьте корректнее, - снова терпеливо поправил Эрвин, - мне не запрещено пересекать, запрещено находиться в Отнии. Не правда ли, логичен вывод: миссия моя столь секретна, что как только ступлю на родную землю - буду уничтожен. Но не раскрою связывающих меня тайн.
Мужчина взглянул на остряка исподлобья и не комментируя вернулся к бумагам - вопросы прекратились. Поднялся из-за стола, подошел. Быстро ощупал, проведя поверхностный досмотр.
- Прошу снять верхнюю одежду, обувь, часы, украшения, - указал на небольшой стол, куда полагалось всё сложить.
- Вы же задержите рейс? - уточнил Эрвин. Расстегнул браслет часов и аккуратно положил их поверх скинутой куртки.
- Не форс-мажор. Пошевеливайся, не отвлекайся. Опоздаешь, значит не полетишь, - отозвался стоявший у двери. Вежливость его осталась в общем зале, где поддерживалась заботой о безопасности гражданского окружения. Эрвин брошенным вызовом к уважительности не стимулировал. - Специально, небось, пришел в последний момент? Думал, пропустим без лишних заморочек?
- Не думал. Просто не хотел прилюдных разборок. - Но, видать, лично дьявол закинул ему в голову шальную мысль, и Эрвин ляпнул прежде, чем успел взвесить слова: - А если я скажу, что заложил в багаж самолета бомбу, вы задержите вылет?
Оба сотрудника УВД, казалось, не придали большого значения: один ощупывал куртку Эрвина, второй снова что-то записывал. Охранник же невозмутимо и кажется даже с ленцой ответил:
- Тогда задержим. Надеюсь, это был теоретический интерес?
Эрвин пожалел, что язык ему в свое время не откусили подчистую. События последнего дня, кажется, снизили его айкью до уровня младенца. Но даже с таким уровнем интеллекта понял: теперь он уже точно никуда не вылетит. Поверили - не поверили, но проверят досконально, а после этого он попадет под статью об угрозе терроризмом по полной схеме. Напускное спокойствие сотрудников безопасности Эрвина не обмануло. Подчеркнуто мирные движения, легкая неспешность - показуха, чтобы не спугнуть идиота и не спровоцировать его на агрессию.
Это ненадолго. У напарников есть в запасе несколько секунд, краткие мгновения мнимого бездействия, чтобы согласовать операцию и отправить сигнал тревоги. Но ведь им легче, у них спасительная инструкция, прописывающая почти всё.
В те же самые секунды Эрвину пришлось втискивать куда больше. Его ослабевший до кретинизма мозг упорно отказывался рождать великие идеи. Да хоть бы подкинул парочку просто дельных на выбор! Но мысли мелькали бессмысленным потоком несущихся по трассе автомобилей...
Трасса... автомобиль... пыльная обочина... занывший синяк на ноге... щелчок предохранителя...
И мозг, приняв решение - великое ли, просто дельное или тупое, видно будет! - тут же сконцентрировался на выполнении задачи.
С этой публикой неожиданность не прокатит. Но огнестрельное оружие есть лишь у представителей УВД. Тот, что рядом, отложивший куртку и явно готовый достать наручники, низковат да толстоват. Что ж, играем!
Внешне Эрвин всегда выглядел чуть младше действительного возраста, и это сейчас дополнительно играло на руку. Поэтому нарисовать на своей физиономии испуганную растерянность, мальчишечье раскаяние, подростковую глупость - и в глазах противника, с которого не сводил взгляда, проскользнуло замешательство. Дрожат пухловатые губы, слезы паники в расширившихся глазах, жалобно шмыгает нос. Оправданно дерганные конвульсивные движения. Причитая, залепеталось многословное оправдание. И под него, как под молитву, - вперед.
Уже начиная движение, Эрвин загадал, что, если его афера выгорит, то дальше всё пройдёт по гладенькой дорожке.
Надежда его - лишь стремительность и сила. Не переоценивая себя - к скорости приплюсовать инерцию рывка...
Шаг в сторону, бросок, наклон, захват. Мгновение - и чужая шея плотно стиснута в сгибе локтя. Тяжелый, черт, чуть не рухнули на пару. Шаг с разворотом - и своя спина плотно прижата к стене, а грудь защищает послушно затихший в объятиях военный. Вот и ладненько, приехали. Двустороннее прикрытие, как у котлеты в гамбургере. Выхватить из кобуры оружие, снять с предохранителя и приставить к голове заложника - проделано одновременно с захватом. Эрвин воздал хвалу своей подготовке, как оказалось, въевшейся до автоматизма.
Но не только у него. Он выиграл миг - ему хватило. Однако уже в следующий на "гамбургер" ответно уставилось дуло пистолета. Ствол, сжимаемый двумя руками, был угрожающе неподвижен: второй УВД-шник застыл напротив в боевой стойке. Предотвратить захват напарника он не успел и теперь выжидал, не торопясь пускать в ход оружие.
Резким приказом Эрвин велел противникам сгруппироваться, чтобы иметь возможность видеть обоих и не рассеивать внимание. Военный, не отводя взгляда от прицела, на пару шагов сдвинулся в сторону. Даже с этой уступкой положение захватчика оставалось проигрышным.
На излишнее самомнение глупость Эрвина не распространялась. Несмотря на захваченного заложника, шансов уйти подобру-поздорову он для себя не видел. Вернее, именно так ему точно уйти не дадут. Вот если бы в его объятиях визжала или висела в полуобмороке длинноногая "гражданская" красавица, то опыт всего мирового кинематографа подсказывал драматично-благородное течение событий. Волочь же этого бугая, отстреливаясь и прикрываясь, Эрвин однозначно не сумеет. Как физически, так и морально. Но до этого дело и не дойдет. Стиснутый в объятиях габаритный заложник так и норовил обрести текучесть, то ли специально, то ли сказывалось рвение Эрвина, перекрывающего ему кислород. И вопрос лишь, что произойдет первым: выскользнет ли мужик окончательно, или к нему подоспеет помощь, сметая угрозу безопасности мирных граждан даже ценой жизни товарищей.
Ведь не стрелять же в самом деле? Черт, ну надо же было самому себя так загнать! Теперь уже пан или пропал, блефовать так от души.
- Я законополушный добропорядочный гражданин, исправно чтящий и уважающий все международные и человеческие законы, - громко заговорил Эрвин, твердо глядя в глаза над направленным на него стволом, но обращаясь к камерам видеонаблюдения под потолком. - Я не требую ни миллионов, ни спецсамолета, ни политического убежища. Я не причиню никому вреда, если вы не вынудите меня к этому. Дайте мне гарантии, что я смогу улететь своим рейсом, - Эрвин был готов говорить столько, сколько понадобится, демонстрируя готовность общаться. - Я согласен, чтобы меня обыскали. Делайте всё, к чему вас обязывают правила, но на это время, будьте добры, задержите вылет моего самолета. Когда вы убедитесь, что я чист, я хотел бы следовать дальше. Свяжитесь с аэропортом прибытия, и вас убедят, что совершите благое дело, доставив меня в целости и своевременности. Не заставляйте ваших коллег прозябать в безрезультативном ожидании. Пойдите им навстречу, передайте меня без задержек. Они такие же добросовестные служаки, как и вы. Будьте уверены, я не уйду от них безнаказанным. Они честно исполнят свой долг, поквитавшись в том числе и за вас.
Громыхнула вышибленная снаружи дверь, едва не припечатав к стене УВД-шника с пистолетом. В комнатушку ворвалась команда специального назначения в бронежилетах, касках и с автоматами навскидку.
Эрвин молниеносно откинул от себя заложника, в другую сторону отшвырнул оружие и развел руки.