Единственная мысль, которая посещала Риту каждый раз, когда она открывала глаза, заранее боясь их открыть - летом ночи такие короткие. Темнота уйдёт. Или - уже ушла?
Что делать, если ушла, Рита не знала. Хорошо бы не открывать глаза вообще, и хорошо бы от этого вокруг продолжалась такая нужная сейчас темнота. Но и без всяких мыслей Рита в отчаянии понимала, это совсем детство. Сиди - не сиди, зажмурясь, всё равно тебя все увидят, стоит солнцу взойти. Так что, боясь и гоня прочие мысли, следующие, о том, как же добраться до их домика, если уже светло и вокруг - люди, она смиряясь, медленно открывала глаза и успокаивалась, водя по коленкам руками. Пока ещё темно.
Чего ты сидишь тогда, язвительно стукало в голове голосом решительной Альки, а ну быстро, встала, пошла. Не заблудишься! Как раз в темноте и проскочишь.
Но именно встать, а тем более пойти, у Риты никак не получалось. Она уже пробовала, но только сильно ушибла локоть, потом колено, потом неловко свалилась на задницу, и краешки шортов туго впились в бёдра, шов стал резать промежность, она поёрзала, чтоб не больно, и с позором свалилась на спину, задирая ноги куда-то вверх и проваливаясь затылком во что-то неприятно угловатое, трещащее, но хотя бы не прочное - затылок остался целым. А звон и гул в дурной голове и так стоял оглушительный. Потом она как-то сумела снова сесть, снова попыталась встать, упала на коленки, и снова всползла на перекошенный ящик (ящик? Какой ящик?), повесила голову и попыталась заплакать.
Что-то странное, нехорошее творилось с ней, урывками Рита вспоминала, что именно, а лучше бы и не вспоминала совсем. Рваные воспоминания упорно крутили в голове одну и ту же картинку. Мутный стакан, захватанный грязными пальцами, приближается к лицу, Рита смеётся, послушно открывая рот и придерживая руками тёплое донышко и гранёный бок. Дальше воспоминание обрывалось и неумолимо прокручивалось снова. Снова и снова, опять и опять. Чья рука - непонятно, пила ли Рита из стакана - не помнит. И что там в нём было - не помнит снова. Да и вспоминать, кто тут с ней был, было ужасно тошно, уж явно не принц какой.
Слово оказалось неверным. Тошно, испуганно подумала Рита, неловко согнулась, цепляясь за щербатые края ящика, вытянула шею куда-то вбок и ее вырвало. Кажется, вырвало, смутно подумала она, вытирая рукой мокрый подбородок, но он от руки стал еще мокрее, наверное, на руку вырвало, ворочались в голове медленные вонючие и жирные мысли, от которых она наклонилась вперед, соскальзывая мокрой ладонью с голой коленки. Теперь ее вырвало прямо под ноги, но уже горьким, чуть-чуть, больно выкручивая пустой желудок. Глаза пекло от выдавленных икотой слёз. Волосы елозили по плечам, цеплялись за воротник. И когда она, дрожа, подняла голову, чтобы туда, под ноги не смотреть, то в панике увидела - в щелях между досок светлеет.
Темнота наконец, потеряла терпение и принялась исчезать, размываться под мягким еще натиском утреннего света.
Ну вот, поняла Рита. Теперь уже пропало всё. Как ни странно, мысль о том, что терять совсем нечего, слегка прочистила мозг, и тот сразу же кинулся её поторапливать, опять Алькиным решительным голосом. Рита и без подругиных советов знала, что яркий свет придёт совсем быстро, и если дальше сидеть квашнёй, то совсем скоро вокруг будут шаги, сонные сперва, а потом вообще начнётся...
Так что, она снова попыталась встать, на этот раз уже осматриваясь и через слёзы выбирая, за что уцепиться. А ведь ещё придётся идти, ногами, думала в ужасе, уверенная в том, что ноги не пойдут. Одно дело сидеть в закрытой халабуде (я в халабуде?), другое - свалиться на глазах отдыхающих. Грязная, с нечёсаными патлами (грязными, заботливо уточнила голова), в обрыганных шортах. Что за шорты ещё?
Но время шло, в охваченной паникой голове Риты оно стремительно бежало и думать стало совсем некогда. Тем более, непонятно до сих пор сколько придётся до домика брести.
Босые ноги взрыли истоптанный холодный песок, рука уцепилась за какой-то тощий занозистый столбик в углу, тыкаясь пальцами в дощатую стенку. Перед глазами, приближаясь и удаляясь, плавала грязно-белым прямоугольником дверь, расчерченная тёмными диагоналями. Блестела почему-то.
Перебирая рукой по стенке, ушиблась об стол, дошла-таки к двери, ощупала блестящую поверхность. Целлофан. Прибит дощечками. А ниже поблескивает щеколда.
Рита надавила рукой, потом плечом. Сердце застукало, когда не получилось. Заперли! Её заперли тут!
И ударилась в скользкий полиэтилен со всего маху. Дверь произвела каких-то шумов, распахнулась и Риту вынесло наружу, с рукой, уцепившейся за тонкую ручку. Бросать сразу она её не стала, выпрямилась, хрипло дыша. И успокаивая дыхание, потому что все еще боялась свалиться где-то на пансионатской дорожке, стала медленно поворачивать голову, опознавая окрестности.
- Чёрт, - проговорила почти беззвучно, - блин!..
У ее ног начиналась узенькая дорожка, выложенная битой плиточкой, а по сторонам густые дебри помидорных кустов закрывали обзор, наваливаясь на сетку-рабицу, но она и так поняла, что торчала в ночной темноте в трёх десятках шагов от своего домика. Внутри той самой дощатой халабуды с огородиком, где Алька отщипывала укроп и своровала несколько помидорок. Запертая. И бухая до того, что её внутри этой халабуды вытошнило. А ещё она там всё развалила. Кажется.
Но оглядываться и проверять Рита не стала. Сейчас главное - не упасть в помидорные дебри, оттуда она точно не выберется.
А может, ну его, проговорил в голове другой голос, не Алькин (мой, наверное, мрачно решила Рита, шаркая крошечными шажками к перекошенной калитке), упасть, и лежать там. Чтоб не нашёл никто. Потом тихо сдохнуть. От треска в башке. И от боли в пустом, напрочь выжатом желудке. Ах нет. В первую очередь от кромешного, дикого, мучительного стыда.
Она совсем было собралась рухнуть в гостеприимные заросли, наверняка полные всяких сороконожек, клопов и тараканов, но вовремя вспомнила о запертой двери. Запер, он меня запер!
И напрочь перепуганная, растопырила руки для равновесия, пошла, прерывисто всхлипывая под неумолкающий, уютный говорок генератора. Толкнула калитку, огляделась в плывущем предрассветном сумраке - никого вокруг. И пошла быстрее, всё так же держа руки в стороны, как пластмассовая детская кукла. Небо уже было совсем светлым, но ниже темнота комкалась, накрывая собой кусты, столики, врытые в песок, нижние ступени пустынных веранд. Счастливое время - ранние рыбаки уже ушли, а обычные отдыхающие сладко спят. В уютных кроватях с продавленными пружинными сетками. Только Рита бредёт, покачиваясь и касаясь пальцами торчащих ветвей тамариска, прохладного крашеного столба фонаря, мокрой от росы деревянной столешницы.
Уцепившись за перила, она поднялась по ступеням, презрев еле видный тазик внизу, и встала перед выкрашенной белым дверью, которая издевательски пялилась на её расхристанный живот круглой замочной скважиной. Рита безнадежно подёргала ручку. Шагнула вбок, припадая носом к стеклу. Не увидела ничего, кроме волн белой марли, прищурясь, разглядела за ней висящую жёлтенькую штору. И села на удачно подвернувшийся табурет, с мокрым от росы сиденьем. Никого. А может, Алька спит?
Рита повернула лицо к стеклу, собралась было постукать пальцем, но среди отчаяния и обрывков пришла трезвая мысль о том, что спала бы - оставила бы открытым окно. Или она тоже такая вот? Пришла, упала...
Нет, снова принялся терзать её внутренний голос, Алька "такая вот" -никогда. Это ты, дурында, кретинка и идиотка. Сиди теперь, в углу на веранде. Жди, когда...
Чего ждать, голос не сообщил, и Рита, двигая под собой табуретку, забилась в самый угол к перилам, отвернулась от мира и согнувшись, уткнула лицо в сгиб локтя. Но её тут же стало тошнить и пришлось снова выпрямиться, откидывая голову к дощатой стене. Слёзы текли по замурзанному лицу, щекотали уши, капали на воротник и шею под ним. Рубашка тоже была, кстати, совсем незнакомая, завязана под грудью здоровущим узлом. Где же мои вещи, думала Рита, силясь вспомнить, а что за вещи были. И заплакала ещё горше.
- Рита? Рит...
Она отвернулась, боясь показывать ярчающему свету лицо, нагнула голову, завешиваясь длинными прядями.
А быстрые шаги уже простучали по дереву ступеней, дереву веранды, скрежетнул железными ногами столик, стукнулся табурет. На её плечо легла рука, разворачивая, потом легла на колено. Кто-то позвал снизу, заглядывая под занавес спутанных волос.
- Что с тобой? Риточка, да посмотри же! Что случилось?
- Уйди, - хрипло, в панике, забормотала она, пытаясь вырваться и сталкивая руку с мокрой грязной коленки, - не трогай. Меня.
И вдруг узнала голос. Приподняла голову, раскрывая глаза.
- Славик? О-о-о...
Это было уж совсем ужасно. Нет, такого не может быть. Он же. Его же... Но всё равно...
- Я ночью приехал. Друзья на ялике сюда шли, я с ними. К вам приходил, - Славик улыбнулся, удерживая ее, чтобы снова не уткнулась носом в дощатую стенку, - постукал, тишина, ну, думаю, спите. Утром, думаю. Так, у тебя ключа нет? Правильно?
Он помолчал полминуты, потом Рита ощутила на плечах руки.
- Давай, поднимайся. Тихонько только.
- Н-нет.
- Да. Не бойся. Ещё нет никого.
Через пару минут они медленно шли узкими дорожками в зарослях лоха, пересекали просторную центральную аллею, над которой уже цвикали утренние стрижи, добавляя звона в бедную Ритину голову. Снова углублялись в заросли, где с одной стороны надежно длилась стена домика, потом кончилась, открывая угловую верандочку с полукругом ступенек.
- Посиди пока, - над Ритой прозвенели ключи.
- Я... не-ет!.. - Рита пыталась встать со ступеней веранды, где была до того единственный раз - резала салат, отвечала на обманчиво мягкие вопросы мамы Славика, ёжась под её доброжелательным, но пристальным взглядом.
- Тише! Мамы нет. Она на работу уехала. Завтра только, совсем вечером вернётся.
Славик усадил Риту снова и, отомкнув двери, исчез внутри, затопал там мягко, уже босиком, зашуршал чем-то, хлопнул, потом с небольшим треском распахнулось окно и включенный свет сразу погас.
- Чтоб комары не налетели, - объяснил, появляясь уже в плавках и распахнутой военной рубашке, а поверх, на плечах, светлело большое полотенце, свешивая широкие концы до самого пояса, - давай, сходим умыться, потом я тебе чаю сделаю, сладкого, горячего.
Рита замотала головой, отворачиваясь, но была мягко поднята со ступеней и повлеклась, повисая на локте и стараясь мерно дышать. От шагов укачивало, и она с ужасом думала, а вдруг снова стошнит. Господи, какое позорище. Зачем он вернулся...
Но рука держала, хоть мягко, но сильно, уверенно, подталкивала в нужном направлении, и Рита вяло порадовалась, что тактичный Славик не повёл её прямо к воде, а направил наискосок, подальше, туда, где на уровне травы встающее солнце уже осветило провисший сеточный забор. Там и устроились, Славик бросил на траву полотенце, и как был, в рубашке, повлёк Риту к тишайшей, мягко шлёпающей о песок перламутровой водичке. Скинув рубашку на самом краю у воды, завёл по пояс, как была - одетую. Придерживая, умыл, черпая воду ладонью. Потом, подтолкнув дальше, окунул, и даже заставил высморкаться, защемляя, как маленькой нос сильными пальцами. Рита, помирая от стыда, слушалась. Пока не стал теребить мокрый узел рубашки.
- Её всё равно надо тоже, - пояснил, когда она отвела его руку, - выполоскать хотя бы. И шорты.
- Я сама, - прохрипела Рита.
- Конечно сама, - согласился Славик, - давай, я отвернусь.
Рита, ковыряя пальцами распустила узел. Обнаружила под рубашкой перекрученный купальный лифчик, съехавший куда-то под мышку. Бросила огромную старую рубаху тонуть и шагнула подальше, чтобы укрыться в воде по шею. Отжимая в воде чашечки лифчика, с трудом разместила их как положено. Нашаривая руками тугой пояс джинсовых шортиков, расстегнула пуговицу. С неимоверным облегчением обнаружила под ними купальные трусики и выдралась из тесных шортов, даже не упав и не наглотавшись солёной воды.
Через несколько минут сосредоточенного полоскания ей сильно полегчало, боль и тошнота стянулись в маленький, тугой и очень звонкий узелок внутри затылка, и там он затрещал, отдаваясь в глазах и висках. Но зато уже слушались руки и ноги, и в желудке поутихло. Рита выпрямилась и судорожно зевнула.
- Выходи, - руководил Славик, - рубаху брось, я сам выполощу.
Рита побрела к берегу, прикрывая ладонью ёрзающий лифчик, а в другой руке висели непонятные чужие шорты. На песке она уронила их из кулака и, осторожно нагнувшись, подняла рубашку Славика, накинула, кутаясь.
- Надевай, - сказал вполголоса и слова чётко услышались над тихой водой, - мокрое сними, с рукавами надевай, она сухая.
Обратно шли молча, Славик тащил мокрые вещи, другой рукой пытался Риту поддержать, но она покачала головой, примерилась и сама сунула руку под его оттопыренный локоть, так было удобнее. Пошла, стараясь не качаться и не наваливаться. Молчала, иногда морщась - от головной боли и от воспоминаний.
На веранде он усадил гостью в самый дальний угол и убежал, прихватив алюминиевый чайник, в котором плескалась вода. Вернулся быстро, наливая кипяток, похвастался:
- Спецом вскипятил немножко, чтоб быстрее.
Через минуту Рита послушно отхлёбывала крепкий чай, такой сладкий, что вылезали глаза, но это сильно помогало откусывать, жевать и глотать бутерброд из белого хлеба, намазанного крошащимся ледяным маслом. И проглоченное, запиваясь чайным сиропом, укладывалось в многострадальный желудок, не пытаясь оттуда катапультироваться. Сбоку над перилами тихо висели мокрые шорты, купальный лифчик с длинными завязками и здоровущая, некогда клетчатая серая с чёрным рубашка, явно мужская. В ту сторону Рита старалась не смотреть.
Славик молчал, вернее, иногда говорил какие-то пустяки, про чай и про завтрак, кивал в ответ на её кивки и мотания головой, и Рита, осилив кружку, с облегчением поняла - ей не нужно сейчас ничего рассказывать, хотя, с другой стороны, она очень хотела заверить Славика, что она не такая, совсем-совсем не такая. Но как заверять, если всё, что она помнит - открытый свой рот над кромкой стакана, из которого шибало спиртным.
- Мне к ребятам надо, - Славик подвинул к себе тяжелые часы на потёртом кожаном ремешке, - а то они после обеда собрались отчаливать, идут по Азову, студенческий поход. Наелась?
Он помахал рукой кому-то невидимому за верандой, и Рита услышала - вокруг уже полно обыденных утренних звуков. Орут детишки, шлёпают босые ноги, перекликаются сонные голоса, мурлыкает радио и мерно тявкает привезенная оздоровиться собачка на веранде соседнего домика.
- Так сделаем, - постановил Славик, поднимаясь из-за стола, - ты ложись поспи, а я через пару часов вернусь. Только, пока меня нет, не убегай ладно? А то двери открытые, мало ли.
Рита боялась, пока слушала и кивала, а вдруг вернётся мама Славика, зайдёт, а тут барышня дрыхнет. Но всё равно деваться некуда, сирота она сейчас.
- А Лола? - спросил Славик, вешая на голое плечо тряпочную зыбкую сумку, в которой просматривалась маска с трубкой, - не уехала, нет?
Рита отрицательно помотала головой. В домике стоял приятный полумрак, за двумя окнами приглушённо шумел пансионат, жужжала одинокая муха, но запаниковала и вылетела наружу меж длинных занавесок, настоящих, не из сетки хамсароса.
- Что ж они тебя бросили? - удивился Славик, уже стоя на пороге, - не, я понимаю, шум поднимать, как в тот раз, тебе и самой не надо, но всё равно, а вдруг что серьёзное? Два моря вокруг, да ещё...
Но тут он всмотрелся в побелевшее мученическое лицо и сам себя оборвал на полуслове.
- Если захочешь в туалет, ключ вон на подоконнике. Я постараюсь побыстрее.
Блеснул в полумраке улыбкой и, поправив длинные шторы, исчез, быстро прошлёпав босыми ногами по ступеням.
Рита, которая уже сидела на указанной койке, стащила с себя военную рубаху Славика, нагнулась, неловко цепляя аккуратнейший квадратик свёрнутой простыни, развернула и легла навзничь, растягивая её до самой шеи, как укрытие. Зажмурилась, прикусывая губу. Чего девочек ругать, если со всех сторон сама виновата. И воспоминания о том, как всё было, вот они - вернулись. Как лопатой по голове.
А как было классно, с самого начала. Всего неделю тому, когда вместо внезапной троюродной папиной сестры - толстой тёти Маи на Остров прибыла ослепительная и обаятельная студентка Лола, которая, хоть и совсем молодая, но оказалась тоже Ритиной тётушкой.